17. Соблазны и Tangenti

Еще в 1920-х Джузеппе Преццолини выразил мнение, которое до недавнего времени было общепринятым. «Все основные недостатки итальянцев, – написал он, имея в виду в том числе и коррупцию, – происходят от бедности Италии, так же как грязь многих ее деревень объясняется нехваткой воды. Когда больше реальных денежных потоков и чистой воды побегут по всей Италии, все это исправится».

Это мнение мне часто приходилось слышать применительно и к другим странам Средиземноморья: коррупция – просто вопрос экономики или, скорее, бедности. До того как Испания и Португалия присоединились к Европейскому союзу, многие иностранные дипломаты и журналисты утверждали, что, как только эти две страны вступят туда, они разбогатеют, а когда их жители станут богаче, они начнут вести себя точно так же, как северяне. Но по крайней мере в случае Италии время показало, что между коррупцией и богатством – или его отсутствием – нет прямой связи.

Например, 1980-е стали для Италии временем быстрого экономического роста. К концу десятилетия итальянцы были богаче, чем британцы. Однако именно в эти годы волна коррупции, позже раскрытой в ходе операции «Чистые руки», достигла своего пика. Прокуроры обнаружили в Милане – или, скорее, впервые вынесли на суд – систему укоренившегося взяточничества, названную Тангентополи, от которой зависело все послевоенное политическое устройство страны. По сути, цена всего, чем обеспечивался государственный сектор, – от аэропортов до бумажных столовых салфеток для домов престарелых – была завышена. И разница между завышенной и реальной стоимостью незаконно изымалась, чтобы обеспечить tangente («взятку») для партии или партий, имеющих возможность предоставить контракт. По большей части наличные деньги использовались для поддержки партий и платы за покровительство, которое они оказывали. Но часть средств прилипала к рукам отдельных нечистоплотных политиков.

Раскрытие этой схемы, похоже, возымело эффект. Каждый год неправительственная организация Transparency International публикует таблицу, которая оценивает большинство стран мира по уровню коррумпированности политических деятелей и должностных лиц, составленную на основе мнений независимых организаций, специализирующихся в государственном управлении и анализе делового климата. Чем выше место в таблице, тем «чище» госсектор страны. И в 2001 году Италия поднялась в таблице до 29-го места – всего на шесть позиций ниже Франции. Однако за этим последовал резкий провал. К 2012 году Италия упала на 72-е место, на 50 позиций ниже Франции. Среди стран, занимающих более высокое место, оказались Лесото, Грузия и Уругвай. Италия лишь на три пункта опередила Болгарию и на шесть пунктов отстала от Румынии, что вызывает ироническую усмешку, поскольку Румынию, как и Болгарию, не допускали в европейскую Шенгенскую зону, опасаясь высокого уровня коррупции в этих странах.

Все это не может не беспокоить, но должен сказать, что я настроен скептически по отношению к этим оценкам. Другие оценки, основанные больше на данных, чем на мнениях, свидетельствуют, что Румыния все же более неблагополучна, чем Италия. Само по себе это, конечно, не повод для гордости, когда речь идет о богатой стране, участнице элитной «Большой восьмерки», тем более что большинство других попыток замерить уровень коррупции в Италии дали совсем неутешительные результаты. В 2012 году Всемирный банк оценил уровень контроля над коррупцией, по шкале от −2,5 до +2,5, и Италия оказалась чуть-чуть ниже нуля. Испания и Франция получили больше 1 балла. Румыния получила −0,2. Мировой экономический форум, используя шкалу от 1 до 7, присвоил Италии оценку 3,9 по пункту под названием «Неправомерные платежи и взятки», что также лучше, чем в Румынии, но хуже, чем в Испании и Франции. Недавнее исследование, в котором рассматривалось, каким образом структурные фонды ЕС использовались в различных странах в период между 2000 и 2006 годами, установило, что в Италии почти в 30 % случаев предполагалось или было доказано мошенничество – и это самый высокий процент среди всех семи изученных стран.

Так что же делает Италию столь коррумпированной? Одна из гипотез, которую часто выдвигают сами итальянцы, гласит, что это связано с относительной молодостью страны. Согласно такой точке зрения, лояльность итальянцев государству настолько мала, что у них в принципе слабо развито чувство принадлежности к обществу и потому они больше склонны к уклонению от уплаты налогов и взяточничеству, поскольку это приносит выгоду лично им, хотя и подрывает справедливые устои и благосостояние общества в целом. Но как насчет Германии? Ее объединение произошло в XIX веке, почти тогда же, когда и в Италии. При этом население Германии расколото между католиками и протестантами, а Восток и Запад страны были разделены во времена холодной войны. В Германии, конечно, встречается взяточничество. Но оно вовсе не представляет такой серьезной проблемы, как в Италии.

По другой гипотезе, все это идет из семьи. Бесспорно, некоторые формы коррупции могут корениться в прочности семейных связей в Италии. Но – как уже говорилось выше – в последние годы образовался значительный разрыв между уровнями коррупции в Италии и других странах Южной Европы, где семейные связи также сильны. В последнем опросе, опубликованном Transparency International во время написания книги, Италия была на 39 пунктов позади Португалии и на 42 позади Испании, а ведь обе эти страны беднее Италии и их демократии моложе.

Напрашивается вывод, что для ответа на вопрос, почему некоторые страны более коррумпированы, чем другие, необходимо принимать во внимание намного более широкий круг социальных, культурных и, возможно, политических факторов. Почти наверняка среди них – по-прежнему неумолимая итальянская бюрократия: одним из способов, которым чиновники выуживают взятки, остается предложение обойти непреклонные (во всех иных случаях) правила. Также, вероятно, было бы справедливо сказать, что Италия в большей степени, чем Испания и Португалия, остается обществом, в котором важные деловые взаимоотношения в большинстве своем имеют место между влиятельными покровителями и их просителями. Экономически Италия развилась позже, чем другие крупные страны Западной Европы (хотя не позже Испании или Португалии), и относительно недавно, в конце Второй мировой войны, там все еще преобладал деревенский и сельскохозяйственный уклад. Многие из характеристик того общественного уклада сохранились. Несмотря на высокоскоростные поезда и лощеные телевизионные шоу, сегодняшняя Италия чем-то напоминает Англию Джейн Остин или Францию Эмиля Золя – страну, где продвижение во многих областях жизни зависит не столько от таланта, сколько от положения семьи в обществе или поддержки могущественного покровителя.

Но труднее объяснить, почему в Италии к коррупции относятся так терпимо. Кризис еврозоны выявил довольно высокий уровень взяточничества и в Испании. Но любому, кто часто бывает в обеих странах, заметно, что недостойные поступки испанских политиков пробуждают в их соотечественниках яростное негодование, в то время как многие итальянцы реагируют на это пожатием плеч и комментарием в том духе, что ничего другого они и не ожидали. Иногда терпимость заходит и еще дальше.

На вечеринке, куда нас с женой пригласили вскоре после того, как мы впервые прибыли в Италию в 1990-х, мне случилось вести светскую беседу с женщиной в возрасте около 40 лет. В какой-то момент я, должно быть, выразил неприязнь к некоему политическому деятелю.

– Почему он вам не нравится? – обиженно спросила она.

– Потому что он плут, – ответил я.

– Но я и не хочу, чтобы мои политики были честными, – сказала она. – Если бы они были честными, это означало бы, что они тупые. Я хочу, чтобы моей страной управляли furbi.

Незадолго до этой встречи один журналист провел ставшее впоследствии знаменитым исследование – он решил проверить, как относится к коррупции та прослойка населения, которая, как можно было бы предположить, должна была активно ее осуждать. В то время как прокуроры «Чистых рук» ударно трудились в Милане, а новые скандалы со взяточничеством случались почти каждый день, он отправился по всей Италии, исповедуясь в церквях, среди прихожан которых были политики и бизнесмены. Журналист изображал секретаря важного политика из христианских демократов и говорил священникам, что в течение многих лет вымогал и получал незаконные взносы для партии в обмен на предоставление государственных контрактов. Все исповедники, за одним-единственным исключением, наложили на него пустяковые епитимии.

Эксперимент журналиста затронул ключевую тему: люди любой национальности готовы безнаказанно провернуть какое-нибудь незаконное дельце. У меня нет никаких свидетельств, доказывающих, что итальянцы, которые эмигрируют в США, более или менее коррумпированы, чем американцы скандинавского, африканского или латиноамериканского происхождения. Но приехав туда, все они сталкиваются со строгими и эффективными ограничениями.

В Италии юридические санкции против коррупции гораздо слабее, а в некоторых случаях откровенно недостаточны. Возьмите, например, запрет на торговлю избирательными голосами между политиками и членами группировок организованной преступности. Уголовный кодекс объявил вне закона передачу денег мафиози в обмен на гарантии избирательной поддержки. Но голоса редко покупаются за деньги. Обычно кандидаты обещают поддержку, конфиденциальную информацию или льготный доступ к прибыльным контрактам. И закон не считает это неправомерным (хотя если впоследствии удастся доказать получение выгоды, это, конечно, будет признано незаконным).

Проблема юридических санкций ставит щекотливый вопрос, что является или не является коррупцией. Итальянцы часто указывают на действия лоббистов в Великобритании и США как пример того, насколько границы дозволенного различаются в разных культурах. В этом доводе, несомненно, есть своя правда: за некоторые действия, которые совершенно законны в других развитых странах, в Италии вас посадили бы в тюрьму. Однако справедливо и то, что ряд действий, которые в Италии, правда, расцениваются многими как предосудительные, фактически не квалифицируются законом как коррупционные.

Самое слово corruzione часто используется – и особенно в судопроизводстве – в намного более узком смысле, чем «коррупция» и его эквиваленты в других языках. Согласно юридическому определению, corruzione – это то, что англоязычный человек назвал бы bribery (то есть «взяточничество» – Прим. пер.). Некоторые другие действия, которые являются коррупционными в более широком смысле, в соответствии с итальянским законом составляют отдельные нарушения. Если, например, должностное лицо принуждает кого-то заплатить ему или ей за оказание услуги в денежной или натуральной форме – это называется concussione («вымогательство»). Расходование государственных средств на личные нужды – это peculato («растрата»). А использование в своих интересах служебного положения, чтобы причинить ущерб другому человеку, – prevaricazione («злоупотребление»).

Nepotismo («семейственность»), которая не является незаконной, означает предоставление работы родственникам. Слово, которое восходит к латинскому nepos («племянник»), возникло в Италии в Средневековье. Оно призвано было обозначить явление, когда «племянников» – а в действительности незаконных сыновей – некоторых высокопоставленных католических прелатов (и даже некоторых римских пап) осыпали привилегиями и синекурами.

Кумовство едва ли встречается только в Италии, но именно там оно цветет пышным цветом. В одном из самых скандальных случаев последних лет был замешан основатель Лиги Севера Умберто Босси, который создал свою партию в 1980-х на гребне волны осуждения аморальности, которая исходила, как он говорил, из Roma Ladrona («Рима-воровки»). В основе платформы Лиги Севера лежала идея о том, что честные и трудолюбивые ломбардцы, венецианцы и пьемонтцы имеют право оставлять себе большую часть своих богатств, которые, в противном случае, будут промотаны или растащены неисправимо коррумпированными столичными политиками.

Эта моралистская установка никак не помешала тому, что сын Босси в возрасте 21 года был выдвинут на выборы в региональную ассамблею Ломбардии. Будь Ренцо Босси политическим и интеллектуальным вундеркиндом, наличие его имени в списке Лиги Севера – в позиции, которая гарантировала, что его выберут – возможно, было бы оправдано. Но младший Босси, которому отец дал незавидное прозвище il trota («форель»), никак не мог получить даже диплом об окончании средней школы: экзамены он сдал лишь с четвертой попытки всего за несколько месяцев до того, как его избрали в парламент самого крупного региона Италии, в котором к тому же расположена деловая столица страны Милан. Два года спустя его карьера в политике резко оборвалась, когда он ушел в отставку в разгар скандала о приписываемых семье Босси злоупотреблениях государственными средствами.

Но если nepotismo часто всплывает в обсуждениях и репортажах о политике, то о favoritismo написано и сказано гораздо меньше. В течение многих десятилетий местные власти левого крыла следили за тем, чтобы всевозможные контракты доставались «красным» кооперативам. И такие насквозь «кровосмесительные», несправедливые и антиконкурентные отношения распространены очень широко. На это то и дело указывают правые политики, чтобы продемонстрировать, что не все предосудительные поступки в Италии можно свалить на Сильвио Берлускони и его сторонников. Но это, похоже, никому не интересно.

Еще менее предосудительным считается обмен услугами. Он играет важную роль в жизни итальянцев и, как мне кажется, лежит в основе многих проявлений коррупции. Несколько лет назад социологическая служба провела опрос с целью выяснить, как часто итальянцы обращаются за помощью к родным и знакомым. Оказалось, что за предыдущие три месяца почти две трети просили содействия родственника; более 60 % – друга и более трети – коллеги по работе. Если бы любезность была оказана без ожидания чего-либо взамен, то никакой проблемы в этом не было бы, но в Италии есть глубоко укоренившаяся традиция, восходящая еще к античности: за услугу следует рано или поздно отплатить. «Omnia Romae cum pretio» («Все в Риме имеет свою цену»), – написал Ювенал во времена Траяна, и с тех пор ничего не изменилось.

Из наложения культуры взаимных одолжений на широкую распространенность протекционизма и кумовства получило свое развитие такое явление, как raccomandazione, так же известное как spintarella («покровительство») и – что звучит невиннее – indicazione («указание»), или segnalazione («подача сигнала»). В самом широком смысле слова, raccomandazione («рекомендация») может обозначать любое ходатайство одного человека перед другим в интересах третьего. Есть множество более или менее безобидных примеров: скажем, мэр звонит в местный гараж, чтобы сын друга, только что прибывший в город, получил хорошее техобслуживание по разумной цене. Гораздо менее безобидна широко распространенная практика вмешательства влиятельных людей в интересах их родственников, помощников или клиентов, чтобы подвинуть их повыше в листах ожидания в больнице или обеспечить им льготное получение государственного жилья.

В этом более широком смысле raccomandazione распространены настолько широко, что политики иногда открыто признаются в оказании подобного содействия. Это явление было даже упомянуто, хотя и довольно неохотно, в постановлении Верховного Суда. Судьи заявили, что «прибегание к raccomandazione теперь настолько вошло в привычку и укоренилось на практике, что большинству людей кажется незаменимым инструментом не только для того, чтобы получить причитающееся им, но и для того, чтобы восстановить приемлемое качество работы неэффективных государственных служб».

В более узком и повсеместно применяемом смысле raccomandazione относится к поиску работы. В прежние времена и это было довольно безобидно. Можно даже утверждать, что до 1960-х система raccomandazioni вносила свой вклад в рост мобильности рабочей силы и превращение Италии в более справедливое общество, в котором положение человека зависит от его способностей. Обычно сельский житель, который решил поискать работу в другом месте, обращался к приходскому священнику или мэру за raccomandazione, которую можно было бы предоставить возможным работодателям. Обычно там говорилось, что он или она имеет хороший характер и не состоит на учете в полиции. Возможно, указывались еще какие-то подробности. По сути это было тем, что сегодня назвали бы характеристикой. В некоторых случаях raccomandazione могла быть адресована кому-то конкретному, на кого священник или местный чиновник имели влияние. Но чаще самым большим, в чем они могли проявить свою власть, был отказ в raccomandazione кому-то или из-за недоброжелательного отношения, или из-за искренней убежденности, что этот человек ее не заслуживает.

По мере того как самыми влиятельными организациями в итальянском обществе становились партии, именно политики превращались в главных raccomandatori. В обществе, где соискателями работы теперь были в основном городские жители, функционеры христианских демократов заменили приходских священников в роли вершителей судеб, которые выносили вердикт, кто достоин, а кто не достоин рабочего места. У некоторых функционеров даже были помощники, единственная задача которых заключалась в том, чтобы сортировать просьбы о raccomandazioni и решать, заслуживают ли они внимания. Правая рука Джулио Андреотти Франко Эванджелисти был легендарным распределителем привилегий от имени своего руководителя.

Но критерии, которые применяли он и ему подобные, существенно отличались от тех, которые использовали – или должны были использовать – священники и местные чиновники. Для трудоустройства требовалась уже не высокая нравственность, не отсутствие проблем с полицией, а лояльность определенной партии. Более того, у политического деятеля или его помощника – в отличие от сельских священников и начальников полиции – почти всегда были рычаги влияния на человека, который мог предоставить работу или требуемую услугу.

Операция «Чистые руки» резко ограничила власть партий. Но политики, и не только они, продолжают раздавать привилегии в форме raccomandazioni. Опросы последних лет показывают, что до половины всех итальянцев обязаны своему трудоустройству raccomandazioni. Одно из самых подробных исследований было проведено финансируемой государством организацией по исследованию занятости – Isfol. Она установила, что 39 % опрошенных нашли себе работу с помощью родственников, друзей, знакомых или действующих сотрудников фирмы. Еще 20 % трудоустроились в государственном секторе на основе открытого конкурсного отбора. Но в результатах опроса удивляло, насколько мало итальянцев использовали пути трудоустройства, которые считаются нормальными в других обществах. Только 16 % нашли работу, отправив резюме, и только 3 % откликнулись на рекламные объявления в прессе.

Несколько лет назад новостной журнал L'Espresso обнаружил, что итальянская почтовая служба хранила базу данных специально для raccomandazioni, в которой содержались имена raccomandati и их raccomandatori. Среди последних был и ватиканский кардинал.

Raccomandazioni по самой сути своей несправедливы. Они создают препятствия на пути к меритократическому обществу и приводят к упадку нравственности. Я лично знаю итальянцев, которые упорно трудились на своих должностях и добились лишь того, что их обошли на карьерной лестнице – а в некоторых случаях и выжили с работы – raccomandati. В одном случае raccomandata, из-за которой уволили моего знакомого, была любовницей нового директора.

Raccomandazioni означают, что людей назначают на должности, несмотря на отсутствие необходимой квалификации. Они ведут к тому, что контракты заключают с компаниями, не способными выполнить их максимально эффективно. Они закрывают доступ иностранным инвестициям. И поощряют коррупцию: кто-то, кто обязан своими средствами к существованию благоволению другого, не может отказаться, если этот другой однажды попросит оказать недозволенную или даже незаконную услугу.

Коррупция также сдерживает экономику и делает итальянцев беднее, чем они могли бы быть, – это упускают из виду те итальянцы, которые равнодушно пожимают плечами при упоминании взяточничества. Возьмем лишь один пример: страна, в которой сумма взяток в плановом порядке добавляется к государственным контрактам, сталкивается с тем, что ей приходится собирать эту надбавку дополнительно в форме налогов. Это, в свою очередь, уменьшает совокупный чистый доход, понижает потребление, сокращает спрос и, таким образом, сдерживает рост. Коррупция ограничивает конкуренцию, делая экономику менее эффективной и производительной.

Оценка потерь от взяточничества – еще более рискованное мероприятие, чем проведение международных сравнений. Но, согласно последним оценкам национальной счетной палаты Италии, коррупция обходится стране в такую сумму, которой хватило бы, чтобы покрыть все выплаты процентов по ее обширным государственным долгам. Ирония в том, что сами эти долги, по крайней мере частично, – результат завышенных правительственных расходов из-за tangenti.

Если верить мнению Transparency International о том, что в 2000-х Италия уверенно обошла по степени коррумпированности другие страны, то этому могут быть три объяснения. Одно – что другие страны постепенно стали менее коррумпированными, в то время как Италия оставалась на месте. Второе – вариация на ту же тему: в Италии положение дел улучшилось, но в остальном мире улучшение было еще значительнее. И, наконец, последнее: возможно, Италия действительно стала за последние годы более коррумпированной страной. К сожалению, есть основания думать, что именно это последнее объяснение верно.

Примечательно, что восхождение Италии в таблице Transparency International закончилось в том же году, когда был избран Сильвио Берлускони и начался десятилетний период его управления страной. Именно под его руководством обстановка изменилась.

Дело не только в том, что во время его пребывания на посту премьер-министра против него постоянно проводились слушания или он находился под следствием из-за подозрений в совершении должностных преступлений, включая подкуп судей (в чем он был оправдан в 2007 году) и налоговое мошенничество (в чем он был признан виновным в 2013 году). Дело было также в том, что время от времени Берлускони говорил нечто такое, из чего можно было заключить, что его представление о коррупции весьма условно. Однажды, комментируя утверждения о том, что оборонная фирма Finmeccanica подкупом проложила себе дорогу к контракту в Индии, Берлускони заявил: «Когда крупные промышленные группы, такие как ENI, ENEL и Finmeccanica, ведут переговоры со странами, которые не являются по-настоящему демократическими государствами, необходимо принимать некоторые условия, если они хотят продавать свою продукцию».

Кроме того, при правительстве Берлускони законодательство не единожды изменялось таким образом, чтобы судам было труднее предъявить ему обвинение или осудить его. Эти изменения также усложнили задачу привлечения к ответственности обычных итальянцев, вовлеченных в коррупцию. Например, в 2002 году правительство снизило максимальное наказание за фальсифицированный учет с пяти лет до двух и ограничило условия, при которых могли быть предъявлены обвинения, так что предприниматели, которые составляли ложную отчетность, рисковали подвергнуться судебному преследованию, только если рассматриваемая сумма составляла более 1 % активов фирмы или 5 % прибыли. Берлускони был премьер-министром и тогда, когда парламент сократил сроки давности для различных преступлений – в особенности для должностных. Из-за медлительности итальянского правосудия это означает, что многие процессы по таким преступлениям заканчиваются прежде, чем дело доходит до вынесения приговора.

Некоторые из процессов против самого Берлускони застопорились как раз из-за сокращения сроков давности, инициированного его правительством. Об этом хорошо знают за пределами Италии. Но гораздо меньше известно о том, какое влияние эта мера оказала на общество в целом. Увольняясь в 2007 году из службы уголовного преследования, Герардо Коломбо, один из бывших прокуроров процесса «Чистые руки», сказал, что Италия стала свидетельницей «возрождения коррупции». К тому времени многочисленные процессы по должностным преступлениям проводились в обстановке полного понимания со стороны всех заинтересованных лиц, что ни к какому завершению они не придут. Таким образом, всем итальянцам был дан сигнал, что они могут совершать коррупционные действия, не опасаясь последствий.

Берлускони оправдывал изменения в законодательстве тем, что его несправедливо преследовали прокуроры левого крыла, желавшие добиться через суд того, чего его политические противники не сумели достичь посредством выборов: его устранения из общественной жизни Италии. Более 20 лет – фактически с тех пор как миллиардер и владелец СМИ занялся политикой и начал озвучивать эту претензию – проблема правосудия занимала центральное место в жизни страны.