Глава 18

Ночь, жужжащая темнота, разбавленная сверчками тишина. Дом с башнями, свет фонарей вокруг него. Или это замок, в башне которого заключена принцесса?.. Так это или нет, но в башне действительно находилась женщина, которую нужно было спасти. Татьяна только что выглянула из окна в башне, и Олег успел ее заметить.

А заметил Пахомов ее издалека, с безопасного места. И ему не нужен был бинокль, чтобы разглядеть ее. И взгляд за высокий забор устремлять не нужно: он и без того чуял опасность. Охраняется дом, очень хорошо охраняется. Так просто к Татьяне он не прорвется. А непросто – это смерть, кровь. И противозаконность. Если он убьет кого-то при попытке проникнуть на частную территорию, то уголовной статьи не избежать. И если он вдруг выйдет победителем в борьбе с Чащиным, обвинение в этом преступлении так и останется на нем. Нет, нельзя убивать. А что делать?

Олег нашел отличное место в относительной близости от дома. И замаскировался так, что без собаки его не найти. Но толку от этого? Пока он может только наблюдать. Хотя и это уже достижение.

А Татьяну выручать нужно. Без нее из положения не выпутаться. Ее-то ни в чем не обвиняют, и если она даст показания против Чащина, на Волкобойск наконец-то сможет обрушиться торжество правосудия. А майор Пахомов – преступник, ему веры нет, даже родное начальство отказалось от него.

Мимо проехал черный «Хаммер». Машина подкатила к воротам дома, остановилась чуть ли не вплотную к ним. А ворота открывались медленно, внедорожник простоял в ожидании секунд пятнадцать, не меньше.

Пахомов глянул на видеокамеры на воротах. Несомненно, «Хаммер» находился в поле зрения охраны, но камеры возвышались над землей, и вряд ли они просматривали узкий периметр у самого подножия забора. Камеры были оснащены датчиками движения, часть из которых сработает на подъезжающий «Хаммер». В этот момент и нужно выходить к машине, захватывать ее. Но как попасть незаметно к подножию забора? И как захватить автомобиль, если двери будут заблокированы?.. Вопросов полно, а ответов пока нет. Возможно, они появятся в процессе наблюдения.

В любом случае Пахомову ничего не оставалось, как вести наблюдение за домом. Если Татьяна в доме у Чащина, он просто обязан ее выручить! Возможно, она и выглянула из окна при свете, чтобы он заметил ее и спас…

Только почему-то волосы у нее были растрепаны, как после бурного возлежания. И ночная рубашка у нее какая-то уж очень открытая. Впрочем, это могло ему и показаться. Он же издалека ее видел, потому и померещилось. Да и дурные мысли разгулялись. Что, если Татьяна снюхалась с Чащиным? Что, если в ней взыграл стокгольмский синдром, и она стала женщиной этого урода? Тем более, в свое время он смог произвести на нее впечатление и без этого синдрома… Вопросов много. Очень много. И нужно отсеивать те, которые ставят под сомнение нужность поставленной задачи…

Татьяна лежала на боку, спиной к нему. Одеяло сброшено, но наготу тела скрывает ночная сорочка. Где-то Виктор это уже видел. Ну да, во сне. Однажды утром Татьяна ему приснилась. Но и сейчас утро. Что, если она снова ему снится?

Чащин вытянул руку и ощутил упругость ее бедер.

– Ну, не надо! – заканючила она.

И, не поднимая головы, стала натягивать на себя одеяло.

– Надо!

– Я по утрам не могу…

– Я могу!

Увы, но его героизма хватало только на декларацию своего могущества. На самом деле он едва ворочал языком, не говоря уж о чем-то другом. И надо же было так вчера надраться. Не помнил он, что было с Татьяной. Но если она с ним в постели, значит, что-то было.

– Ну сколько можно! – простонала она. – Всю ночь! Как трактор!

И этот крик души говорил о многом.

– Как трахтор? – усмехнулся он.

– Не пугай меня! – не поворачиваясь к нему, захныкала Татьяна. – Пусть твой трахтор постоит в гараже, хотя бы до вечера.

– А вечером что?

– Два гектара, не больше, – пробормотала она.

– А вчера сколько было?

– Места живого не осталось… Дай поспать…

– А как же Пахомов?

– Что Пахомов?

– Разве я не говорил тебе, что он утонул?

– Ты говорил, что труп не вытащили.

– Вытащим.

Чащин поморщился. Он уловил в голосе Татьяны искорку надежды, и это ему не понравилось. Хотя и осуждать ее он не мог.

– И труп вытащим, и дело закроем. Твое дело. Скажем, что у Пахомова блокнот был, а там координаты, где он тебя прятал… Он тебя прятал, а я тебя нашел. И ты уже здесь. Понятно?

Татьяна повернулась к нему.

– Я уже здесь?

– Здесь.

– И в твоей постели?

– В моей постели может быть только мой человек. Ты мой человек?

– Твой, – не очень уверенно кивнула она.

– И ты готова простить мне Пахомова?

– Я тебя люблю. И я сделала свой выбор.

– Выходит, ты предала Пахомова?

– Ну, не надо! – Казалось, Татьяна вот-вот расплачется – не столько от жалости к Пахомову, сколько от обиды на Виктора.

Но Чащин решил ее не щадить.

– А зачем я Пахомова убил? – спросил он. – Правильно, чтобы вы оборотня не нашли. А кто оборотень?

– Не знаю. – Татьяна отвела в сторону взгляд.

– А если я?.. Если это я убивал?

– Тебе принести пива? – спросила она.

Она и хотела бы свести этот разговор к шутке, но это у нее не получилось. Чащин действительно мог быть серийным убийцей, которого она должна была найти. И который мог убить ее саму.

Татьяна все понимала. Она прекрасно все понимала.

– Ты чувствуешь его? – Чащин навис над ней.

– Оборотня? – Она смотрела на него, стараясь не выдавать свой страх.

– Иногда ты его чувствуешь, – сказал он, вспомнив, как ее напугал не очень сильный, но необузданный порыв.

– Может быть.

– Тебе страшно?

– Мне? Я же вижу, что ты сам себя боишься.

Чащин восхищенно усмехнулся. Татьяна права: он действительно боялся самого себя.

– Я бы мог себя бояться. Если бы был оборотнем. Но я не оборотень.

– Правильно, – кивнула она. – Нельзя в этом признаваться.

– Почему?

– Потому что я все-таки следователь. И не забыла о тех убийствах… – Она закрыла глаза, небрежно махнув рукой.

– Что ты не забыла?

– Я не забыла свое прошлое, но дверь в него закрыта.

– Но ты же следователь. Ты сама это сказала.

– Следователь. И давно все поняла… Поняла, что ты можешь себя контролировать. Ты очень сильный человек и можешь держать себя в узде… Может, не всегда получалось. Но тогда у тебя не было меня. А сейчас я с тобой. Вместе мы справимся.

– С чем справимся?

– Ты знаешь с чем. И я знаю. Но мы не будем говорить об этом. Мне твои признания не нужны.

– А мне и признаваться не в чем.

– Вот я о том и говорю, – вымученно улыбнулась Татьяна.

Чащин кивнул. Да, ему было в чем признаваться. Более того, он в принципе мог признаться в содеянном. Протокола не будет, аудио– и видеозаписи тоже, поэтому бояться нечего. Только зачем ему это делать? Посмотреть, как реагирует Знаменова? Так она и без того все понимает…

– Если ты «о том и говоришь», ты должна меня бояться.

– Я тебя боюсь. – Татьяна приподнялась на локте, глядя на него.

– От людей, которых боятся, стараются избавляться.

– А если ты мой крест?.. Если ты меня убьешь, значит, я это заслужила. Значит, так надо.

Похоже, Татьяна ничуть не сомневалась в том, о чем сейчас говорила.

Восемнадцать часов тридцать четыре минуты. «Хаммер» выезжает из ворот. Стекла затемнены, но все равно видно, что в машине как минимум двое…

Девятнадцать часов тринадцать минут. «Хаммер» возвращается, подъезжает к воротам, останавливается. Охранник должен убедиться, что в машине все свои, только тогда он откроет ворота. Но из машины никто не выходит, и охранник не появляется в поле зрения. А ворота открываются. Внедорожник трогается с места, заезжает во двор. А стоял он четырнадцать секунд. И вчера вечером он стоял столько же, и сегодня утром…

Олег внимательно отслеживал перемещения транспорта. Записывать он не мог – боялся лишний раз пошевелиться, – но память у него хорошая.

Сегодня утром со двора выезжали два «Гелендвагена», в одном, по всей видимости, находился Чащин. Эскорт вернулся пару часов назад, но во двор машины заехали, не останавливаясь. Ворота им стали открывать, когда они еще подъезжали к дому. И у Олега не было никаких шансов проникнуть на запретную территорию через открытые ворота. Разве только с боем прорваться, и то не факт. А «Хаммер» ему такой шанс давал.

Вчера вечером он снова видел Татьяну в окне. Она выглянула, окинула взглядом двор и исчезла. На этот раз она не выглядела растрепанной. И не ночная рубашка на ней была, а домашний халат. Может, и не спала она с Чащиным…

Удар у Татьяны сильный, точный. Сначала «свояка» отправила в лузу, затем и «чужого» туда же вбила. Виктор проигрывал, и это его злило.

Татьяна прицелилась и четким ударом загнала в лузу победный шар. И с улыбкой, но виновато глянула на него.

– Ты мастер, – натянуто улыбнулся он.

– Ты не хуже. Просто мне повезло. Еще?

– Ну, если только в одну лузу.

Они уже были вместе. И хотя он практически ничего не помнил, Татьяна уже стала его женщиной. А если вдруг и не было ничего и она соврала, сегодня пощады не будет. Сегодня он точно сыграет в бильярд одного кия.

– В этом я тоже мастер, – шаловливо улыбнулась она.

И, взяв свой бокал, выпила до дна. Чащин повторил за ней. Сегодня он будет пить, но не напиваться.

Татьяна взяла треугольник, выставила шары.

– Ты же меня не боишься? – спросила она.

– Нет.

Виктор плеснул ей в бокал. Коньяк действовал на нее сильней, чем на него. После очередной пары бокалов прицел у нее помутнеет, рука размякнет, потяжелеет, и тогда он сможет одержать над ней верх…

– И себе, – сказала она, лукаво глянув на него.

Татьяна разгадала его хитрость и все равно выпила. Но вместе с ним. А потом вступила в игру.

Чащин понял, что проигрывает, когда его позвал Корнаков. И он только рад был выйти к нему. Как рад был бы услышать приятную новость. Но Корнаков смотрел на него уныло.

– Труп из болота вытащили, – вздохнул он. – Левый труп.

– А Пахомов где?

Корнаков только развел руками.

– Кайман где?

– Да там, на болоте…

– Там пусть и останется.

– В засаде?

Чащин полыхнул на Корнакова взглядом. И до хруста стиснул челюсти.

Пахомов уходил от него раз за разом, и что? А ничего! Кого за это наказали? Никого!.. Виктор одержим дьяволом, его душа – филиал ада, и как можно быть при этом таким мягким? Нельзя щадить виновных, это расхолаживает остальных, в итоге Пахомов до сих пор живой и на свободе.

Нет, нельзя быть мягкотелым. И масса покойников за душой – не повод тормозить репрессии против своих бездельников. Семь бед – один ответ.

– Ну да, он же не нашел Пахомова, – растерянно кивнул Корнаков.

– За это и в болото, – подтвердил его догадку Чащин.

– Мне решить с ним?

– А кому?

– Ну-у…

Не в том положении Корнаков, чтобы заниматься мокрыми делами, но это он так считал.

– Болото большое. – Чащин хищно сузил глаза. – Места в нем хватит для всех!

– Я все понял! – испуганно кивнул Корнаков.

Он исчез, а Чащин вернулся к бильярду. Но доигрывать не стал. Взял Татьяну за руку, отвел в трапезную, там наполнил бокалы и выпил, не дожидаясь, когда она откликнется на его предложение.

– Что-то случилось? – спросила она, мягко положив руку на его плечо.

– Случилось! – Он зло схватил ее за руку, оттолкнул.

Татьяна ничего не сказала. Отсела от него, встревоженно наблюдая.

– Извини! – сквозь зубы процедил Чащин.

Он действительно чувствовал себя виноватым, но не перед ней, а перед самим собой. Он всего лишь скинул руку с плеча, а хотелось ее сломать или даже с мясом вырвать из плечевого сустава. Нельзя было давать волю своим чувствам, а он сорвался.

– Ничего.

– Достали все!

Татьяна покорно кивнула, принимая его реплику на себя.

– Ты не виновата, – скривился он.

– Надеюсь.

– Всех бы!.. – Он сделал движение, которым скручивают голову цыпленку.

И Джима с его группой нужно было грохнуть, и Саловара, и всех, кто не смог задержать Пахомова… Можно позвонить Джиму, назначить ему встречу и всадить ему нож в спину по самую рукоять. И так, чтобы кровь не пролилась… Кровь хороша в бане: здесь можно сразу помыться. И одежды здесь нет, которую можно испачкать…

– Не держи в себе, – тихо, но четко сказала она.

– Что не держать в себе?

– Выплесни злость, станет легче.

– А если это не простая злость?

– Скажи, какая это злость?

– Зачем?

– Себе скажи.

– Себе?

– Чтобы победить врага, его нужно тщательно изучить.

– А врага нужно побеждать?

– Если в тебе враг, то да, – уверенно сказала Татьяна.

– Враг, – кивнул он. – Враг рода человеческого.

– Дьявол?

– И я чувствую его.

– Чувствуй. И не прогоняй его… Можешь выпить с ним. – Смешно это или нет, но Татьяна молола чушь на полном серьезе.

И даже плеснула ему в бокал.

– Выпить?

Чушь или не чушь, но идея ему понравилась. Действительно, зачем гнать от себя дьявола, если с ним можно подружиться? Выпить, поговорить, прийти к компромиссу…

Чащин выпил и почувствовал, как его отпускает. Успокоился сидящий в нем бес, не прыгает, не требует крови.

– А ты с нами не выпьешь? – спросил он.

– Выпью, – кивнула Татьяна.

Она сама наполнила бокалы, они чокнулись.

– За твое здоровье! – сказала она.

Чащин постучал себя в грудь, обращаясь к дьяволу:

– Ты слышишь, за мое здоровье!

Он выпил, прислушался к себе. Вроде бы все тихо.

– Подружиться с дьяволом – оригинально! – хмыкнул он.

– Еще?

– Ну, если с твоей руки…

Татьяна снова наполнила бокалы, и Чащин усмехнулся, наблюдая за ней.

– Ему нравится с твоей руки…

– Что ж, теперь я буду на раздаче.

– Будем соображать на троих…

– Можно и так, – улыбнулась она.

Чащин выпил и, чувствуя, как пьянеет, засмеялся. Он вдруг понял, зачем Татьяна ему наливает. Споить его хочет, чтобы он не смог справиться с ней, когда вдруг станет оборотнем. Он мужик сильный, и, пока трезвый, ей с ним не справиться. А обезвредить и связать его никакущего куда легче…

– А ты хитра! – пьяно засмеялся он, пригрозив ей пальцем.

– Смотря с кем, – без тени юмора сказала она.

– Со мной.

– С тобой – нет. С тобой я хитрить не собираюсь. Слишком все серьезно, чтобы хитрить.

– Что серьезно?

– Ты убиваешь людей. Ты убиваешь их из удовольствия.

– Я убиваю?

– Не у меня спрашивай, – все с тем же предельно серьезным видом сказала она. – У него спрашивай.

Татьяна снова плеснула в бокалы, и он не удержался – выпил.

– У кого спрашивать, у Пахомова? – зло спросил Чащин.

– Спокойно. – Татьяна мягко взяла его за руку.

– Он такой же, как этот!.. – Он стукнул себя кулаком в лицо.

– Не надо с ним ругаться! – Она предостерегающе мотнула головой.

– С кем, с Пахомовым?

– Проехали.

Он заметил, что Татьяна даже глотка не сделала из своего бокала. Упрекать он ее не стал, просто взял и выпил. И так спокойно стало на душе.

– Тебе уже пора, – сказала она, внимательно глядя на него.

– Куда? – встрепенулся он.

Не было у него особого желания идти на улицу, искать жертву. И Татьяну он убивать не станет. Во всяком случае, сегодня.

– Спать.

– Думаешь, я пьян?

Она кивнула, подтверждая.

– А как же бильярд?

– Завтра.

– А секс?

– Всегда.

– Всегда! И сейчас!.. Как насчет секса втроем?

Он засмеялся от собственной шутки. Действительно, это будет круто – Татьяна, он и сидящий в нем бес.

Татьяна выразительно промолчала в ответ на его шутку. Закатила глаза и кивком головы показала на дверь. В спальню ему пора, на бочок и баиньки. А если бес проснется, когда он будет спать?.. Или она именно этого и хочет? Он будет спать, а она – с бесом.

– Что, спать? – спросил.

– Спать.

– Втроем?

Она поморщилась, не принимая шутку, повторенную дважды.

– Ты, я и Пахомов, да? – вспылил он.

Татьяна отступила, села, внимательно глядя на него. То ли бес в нем разыгрался, то ли его хватила обычная пьяная истерика.

– Жив Пахомов! – выплеснул он. – Что ты на это скажешь?

– А я должна что-то сказать?

– Если умная, скажи, а если тупая, лучше молчи!..

Татьяна опустила голову, но взгляд не потупила. Сидит, смотрит на него исподлобья. И не просто смотрит, а наблюдает – в готовности отбить возможное нападение.

– Тупая?

Она вздохнула. Не любит она, когда с ней говорят в таком тоне, но раз уж он опустился до этого, то придется терпеть.

– Как мне Пахомова взять?

– Ты же хочешь его убить, – наконец заговорила она.

– И что?

– Ты же оборотень. Ты опасен для него… Или у тебя все такие?

– Все оборотни?.. Ну, ты загнула… И я не оборотень… Это другое…

Чащин действительно считал себя оборотнем, но при этом не ощущал в себе сверхъестественных способностей. В волка не превращался, по лесам не бегал, след Пахомова взять не мог…

– Но ты опасен для Пахомова.

– Опасен…

Чащин поднялся, его качнуло в сторону, и он снова опустился на диван.

– Но не сейчас.

– А не надо сейчас. Ложись спать, а завтра утром – на охоту.

– А если я его найду?

– Найди.

Татьяна не требовала от него крови, не просила избавить ее от Пахомова, но и заступаться за него не собиралась.

– Найду… Если он в городе… Эту суку нашел… – скривился Чащин.

Татьяна вопросительно посмотрела на него, но вслух ничего не сказала. Ей, похоже, было все равно, как он расправлялся со своими жертвами. И про Дорохову она знать не хотела.

А ведь это была не просто охота на нее, а еще и борьба с самим собой. Дорохова по вечерам сидела дома, с родителями, а он ждал, когда она выйдет к нему. Ночь за ночью рыскал вокруг ее дома, а она все не появлялась. Его тянуло на мокрое, а мимо проходили люди, которых можно было убивать, а он сопротивлялся самому себе. Сопротивлялся, нацеливая себя на Дорохову – в надежде, что сможет удержаться, когда выйдет на нее. Но не смог…

Татьяна считает его безжалостным убийцей. Она сможет его простить, жить с ним, но помнить будет всегда. И не понять ей, как тяжело ему бороться с самим собой. Не понять всего трагизма той ситуации, в которой он оказался… Не хочет понимать, и не надо…