Глава двадцать третья
Если бы Чёрные моранты были разговорчивы, история Свершителя Вывиха была бы известна. И знай мы о ней — о временах до союза с Малазанской империей, о его деяниях во время кампании в Генабакисе, а также о его жизни в самой Морантской гегемонии — можно предположить, что повесть эта породила бы не одну легенду.
Бадарк Натийский.
Утраченные герои
На западе, затмевая звёзды, высились горы Видения. Прислонившись спиной к корням поваленного дерева, Хватка плотнее закуталась в плащ. По левую руку от неё, за освещённой звёздами рекой чернели изрезанной линией далёкие стены Сетты. Город оказался ближе к реке и горам, чем указывали карты, и это было хорошо.
Хватка не сводила взгляда с тропы внизу, чтобы не упустить малейшего движения. Добро хоть дождь закончился, хотя уже начал собираться туман. Она прислушалась к мерной капели: отовсюду с сосновых ветвей текла вода.
Сапог чавкнул по мокрой, замшелой земле, затем скрипнул на граните. Хватка подняла взгляд, затем вновь посмотрела на тропу.
— Ждать ещё долго, — прошептал Паран. — Путь неблизкий.
— Ага, — согласилась Хватка. — Только Дымка быстро ходит, сэр. У неё глаза, как у кошки.
— Будем надеяться, она не бросит остальных сзади.
— Не бросит. — Пусть только попробует.
Паран неспешно присел рядом.
— Думаю, мы могли бы просто пролететь над городом. Сэкономить время и не посылать пеших солдат на проверку.
— И если там сидят дозорные, они нас заметят. Не стоит в своих решениях сомневаться, капитан. Мы не знаем, как Паннионский Провидец следит за этими землями, но уж точно мы тут не одни. И так уже рискуем, раз считаем, будто можем передвигаться ночью и нас не увидят.
— Быстрый Бен говорит, тут только кондоры и больше никого, лейтенант, а они поднимаются в небо только днём. Пока держимся в укрытии днём, всё у нас должно получиться.
Хватка медленно кивнула в темноте.
— Штырь то же говорит. И Перл, и Чубук, и Пальчик. Капитан, пока мы и только мы, «Мостожоги», порхаем с места на место с морантами, поводов для тревоги мало. Но раз уж мы летим прямо в…
— Тс-с! Смотри, внизу. Я что-то видел.
Дымка — в своей обычной манере — двигалась словно тень, напрочь пропадала на один, два, три удара сердца, а затем вновь возникала на десять шагов ближе, зигзагами поднимаясь к тому месту, где ждали Хватка и Паран.
Несмотря на то, что никто из офицеров не шевелился и не произнёс ни звука, Дымка их всё равно нашла. Белые зубы блеснули в улыбке, когда она присела напротив.
— Браво, браво, — проворчал Паран. — Ты отчитаешься сама или предоставишь эту возможность человеку, который и должен бы это делать? Если, конечно, ты не бросила Мураша пол-лиги тому назад.
Улыбка исчезла.
— Ух, нет, сэр. Они шагах в тридцати отсюда — вы их не слышите? Вот же, это был Штырь… волосяной рубашкой зацепился за ветку. А шаги спереди — это Мураш, он же кривоногий, ходит, как большая обезьяна. Позвякивание? Вал. Тише всех Дэторан, как ни странно.
— Ты на ходу выдумываешь? — уточнил Паран. — Потому что я ничего вообще не слышу.
— Никак нет, сэр, — невинно ответила Дымка.
Хватке остро захотелось схватить её за грудки.
— Иди и приведи их, Дымка, — прорычала она. Если они так шумят, значит, с тропы сбились, идиотка! Не то чтобы они шумели. Или сбились. Паран тебя пришпилил, и тебе это не понравилось. — Живо!
— Так точно, лейтенант, — вздохнула Хватка.
Оба смотрели, как Дымка скользнула обратно на тропу, затем исчезла.
Паран хмыкнул.
— А я чуть не купился.
Хватка покосилась на него.
— Она думает, что купился.
— Это точно, думает.
Хватка ничего не сказала, но ухмыльнулась. Проклятье, похоже, ты теперь — наш капитан. Наконец-то нашли себе подходящего.
— А вот и они, — заметил Паран.
В незаметности «мостожоги» были ровней Дымке — или почти ровней. Двигались бесшумно, оружие подвязано, доспехи приглушены. Мураш поднял руку, подав знак остальным остановиться, описал указательным пальцем в воздухе кольцо. Взвод рассыпался, каждый нашёл себе укрытие. Разведка закончилась.
Сержант взобрался туда, где сидели Хватка с Параном. Но прежде, чем он успел добраться до укрытия, к офицерам присоединился Быстрый Бен.
— Капитан, — еле слышным шёпотом проговорил он, — я поговорил с заместителем Вывиха.
— И?
— Морант тревожится, сэр. За своего командира — инфекция поднялась уже выше плеча. Вывиху осталось несколько недель, и приходится терпеть неслабую боль — Худ ведает, как он вообще держит себя в руках.
— Ясно, — Паран вздохнул. — Продолжим разговор об этом после. Давай сейчас выслушаем Мураша.
— Ладно.
Сержант подобрался к офицерам, уселся перед ними. Хватка передала ему фляжку, Мураш сделал с полдюжины глотков, затем вернул вино. Сержант громогласно высморкался, затем вытер усы и ещё несколько мгновений приглаживал и расправлял их.
— Если начнёшь сейчас подмышки отмывать, — предупредил Паран, — я тебя убью. Когда отступит тошнота, разумеется. Итак, вы ходили в Сетту — что видели, сержант?
— Ух, так точно, капитан. В Сетту. Город-призрак, жуткий до икотки. Улицы пустые, дома пустые, объядки…
— Об… что?
— Объядки. На площадях. Здоровые кучи пепла и обгорелых костей. Человеческих. Объядки. Да, и здоровые птичьи гнёзда на четырёх городских башнях — Дымка к одному близко подобралась.
— Вот как?
— Ну, ближе, чем остальные, стало быть. Мы ещё, когда солнце не совсем село, дерьмо птичье на стенах башне увидели. В общем, там спят эти горные трупоеды.
Быстрый Бен выругался.
— А Дымка точно уверена, что её не заметили?
— На все сто, маг. Ты же знаешь Дымку. Но мы всё одно держались так, чтоб никто не приметил — на всякий случай. Нелёгкое, кстати, дело, башни хорошо расставлены. Но птицы и вправду позасыпали.
— Великих воронов видели? — поинтересовался Быстрый Бен.
Сержант заморгал.
— Нет. А что?
— Ничего. Но правило прежнее — ничему в небе не верь, Мураш. Повтори всем, чтоб знали и не забыли, хорошо?
— Как скажешь, маг.
— Это всё? — спросил Паран.
Мураш пожал плечами.
— Да, вроде ничего больше. Сетта мертва, мертвее некуда. И Маурик, наверное, тоже.
— Забудь про Маурик, — сказал Паран. — Мы его пропустим.
Этим он привлёк полное внимание Хватки.
— Только мы, капитан?
— Мы летим прямо к цели, — ответил Быстрый Бен.
Мураш что-то пробурчал себе под нос.
— Говори громче, сержант, — приказал Паран.
— Да ничего, сэр.
— Говори уж, Мураш.
— Ну, просто, капитан, Вал и Штырь и остальные сапёры… жаловались, мол, пропал же ящик со взрывчаткой — они надеялись поправить дело в Маурике. Они скулить будут, сэр.
Хватка заметила, как Паран покосился на Быстрого Бена. Чародей помрачнел.
— Забыл я переговорить с Валом. Виноват. Сейчас займусь.
— Дела такие, — продолжил Мураш, — что у нас припасов недостача, вот и всё. Если дойдёт до беды…
— Да брось, сержант, — проворчала Хватка. — Когда мосты сожгли за спиной, толку пялиться на огонь тех, что впереди. Скажи сапёрам, чтоб собрались. Если вляпаемся в такую передрягу, что полутора десятков «руганей» и тридцати-сорока «шрапнелей», которые у нас остались, не хватит, всё одно превратимся в кучу «объядков».
— Хватит языком трепать, — объявил Паран. — Бен, вели морантам готовиться — сегодня ещё один перелёт. Мы должны к утру оказаться в пределах видимости от реки Эрин. Хватка, проверь ещё раз каирны, пожалуйста. Они должны быть хорошо замаскированы. Если сейчас попадёмся — дело будет жаркое.
— Так точно, сэр.
— Хорошо, за дело.
Паран смотрел вслед своим солдатам. Через несколько мгновений он почувствовал чужое присутствие и обернулся. Командир Чёрных морантов, Вывих, остановился рядом.
— Капитан Паран.
— Да?
— Я бы хотел знать, дал ли ты своё благословение богам баргастов. В Капастане или, быть может, потом.
Паран нахмурился.
— Меня предупреждали, что они могут о таком попросить, но нет — никто не обращался ко мне.
Воин в чёрных доспехах некоторое время молчал, затем сказал:
— Но ты признаёшь их место в пантеоне.
— Не вижу, почему бы и нет.
— Это значит «да», капитан?
— Хорошо. Да! А что? Что не так-то?
— Всё так. Я скоро умру и хочу знать, что ждёт мою душу.
— Поплечники баргастов наконец признали, что у них с морантами общая кровь?
— Их признания и заявления не имеют значения.
— А мои — имеют?
— Ты — Господин Колоды.
— Что вызвало этот раскол, Вывих? Между морантами и баргастами?
Свершитель медленно поднял усохшую руку.
— Возможно, в ином мире эта рука здорова и сильна, а остальное моё тело сухое и безжизненное. Возможно, — продолжил морант, — она уже чувствует хватку — сильную и цепкую — некоего духа. Который ныне лишь ждёт моего перехода в иной мир.
— Любопытный взгляд на вещи.
— Иная перспектива, капитан. Баргасты хотели бы увидеть нас всех сухими и безжизненными — и отрубить.
— А вы — наоборот?
Вывих пожал плечами.
— Мы не боимся изменений. Мы не противимся им. Баргасты должны признать, что расти — нужно, пусть и болезненно. Они должны постигнуть то, что моранты постигли давным-давно, когда мы отказались обнажать мечи и стали разговаривать с тисте эдур — серокожими мореплавателями. Разговаривать, чтобы узнать: они столь же растерянны, сколь и мы, столь же устали от войны, столь же готовы к миру.
— Тисте эдур?
— Дети Расколотого Пути. Осколок его нашли в бескрайнем Морантском лесу, которому было суждено стать нашим новым домом. Куральд Эмурланн, истинное лицо Тени. Так мало осталось тисте эдур, что мы решили принять их. Последние уже ушли из Морантского леса — давным-давно, но их наследие сделало нас теми, кто мы есть ныне.
— Свершитель, мне потребуется время, чтобы осознать то, что ты сейчас сказал. У меня есть вопросы…
Вывих вновь пожал плечами.
— Мы не убили тисте эдур. В глазах баргастов это — наше величайшее преступление. Однако мне интересно: Старшие Духи — ставшие ныне богами — относятся к этому так же или иначе?
— У них было много времени на размышления, — прошептал Паран. — Иногда — только это и нужно. Сердце мудрости — терпимость. Я думаю так.
— Тогда, капитан, ты должен гордиться.
— Гордиться?
Свершитель медленно повернулся на тихие выкрики, которые давали знать, что отряд его готов к полёту.
— Я возвращаюсь к Дуджеку Однорукому, — морант помолчал, затем добавил: — Малазанская империя мудра. Я нахожу это даром редким и драгоценным. И потому желаю ей — и вам всем — добра.
Паран смотрел вслед уходившему Вывиху.
Пора было идти.
Терпимость. Может быть. Запомни это слово, Ганос. Что-то шепчет, оно станет осью, на которой завертится всё, что ещё случится…
Мул Круппа бодро взобрался по насыпи, протиснулся через плотные ряды морпехов на дороге — те расступились, — а затем скатился вниз с другой стороны и оказался на равнине. Воздух оглашали крики и полезные советы.
— Тварь безмозглая! Слепое, упрямое, громогласное порождение Бездны! Стой, повелевает Крупп! Стой! О нет, не туда…
Мул завернул полукруг и, петляя, помчался быстрой рысью к ближайшему клану Белолицых баргастов.
Навстречу ему бросилась дюжина покрытых ритуальной раскраской детей.
Мул перепугался и резко остановился, так что Круппа бросило вперёд, на шею животного. Затем мул развернулся и перешёл на шаг, похлопывая хвостом по крупу.
Кряхтя и постанывая, даруджиец сумел выпрямиться в седле.
— Зарядка — для безумцев! — прокричал он детям, которые весело бежали рядом. — Узрите сих ужасных сорванцов, ныне уже столь мускулистых, что они лишь насмехаются над печальной судьбою Круппа! Проклятье бодрости и здоровья отравило их мозг. О, драгоценный Крупп, прости их, как подобает твоей благородной натуре, со свойственной тебе приветливой невозмутимостью, с безупречной непринуждённостью в компании соучастников столь трагически юных годами. Ах, несчастные создания, столь коротконогие, но столь же самообманутые, сколь глубоко выражение маломысленной мудрости на ваших лицах. Бежите с ногу с сим обезумевшим мулом и тем самым обнажаете трагический факт — племя ваше обречено, провозглашает Крупп! Обречено!
— Они ни слова не понимают, Человек Сала!
Крупп повернулся и увидел, как у нему подъезжают Хетан и Кафал. Женщина ухмылялась.
— Ни слова, даруджиец, и это хорошо. Иначе они бы вырвали тебе сердце из груди за такие проклятия!
— Проклятия? Дражайшая дама, тому виной лишь сквернейший характер Круппа. Его добела раскалённая ярость, что столь опасна для всех окружающих! Этот неразумный зверь…
— Даже есть его не стоит, — заметила Хетан. — Как думаешь, брат?
— Худой слишком, — согласился Кафал.
— И тем не менее Крупп испрашивает прощения от собственного достославного имени, а также от имени безнадёжно бессловесного зверя, на коем восседает. Извините нас, довольно длинноногие порождения Хумбролла Тора, о прощении молим вас!
— У нас к тебе вопрос, Человек Сала.
— Лишь задай его, и Крупп ответствует. Осиянными истиной словами, подобными гладкостью маслу, каковое умастит твою безупречную кожу — вон там, точно над левой грудью, например? У Круппа с собою…
— Не сомневаюсь, — перебила Хетан. — И если тебя не остановить, война закончится прежде, чем мне представится шанс задать вопрос. А теперь заткнись, даруджиец, и слушай. Смотри на строй малазанцев вон там на дороге. Крытые фургоны, немногочисленные отряды, что идут при них пешком, поднимая тучи пыли…
— О, драгоценная дева, ты — истинное отраженье сердца самого Круппа! Умоляю, продолжай задавать сей невопрошающий вопрос, говори больше, скатывай слова свои в толстенную восковую свечу, дабы Крупп смог возжечь на ней неутолимый огнь своей любви и страсти.
— Я сказала «смотри», даруджиец. Наблюдай! Ничего странного не замечаешь сейчас в наших союзниках?
— Сейчас! И прежде, и, несомненно, в будущем тоже, заверяет Крупп. Малазанские загадки, о да! Любопытнейший народ, утверждает Крупп. Дисциплина на марше растворилась почти до невидимости, пыль поднята такая, что видно на лиги окрест, но что видно-то — лишь одна пыль!
— Всё скрыто от взгляда, — прорычала Хетан.
— Даже столь острого.
— Значит, ты тоже заметил.
— Что заметил, восхитительная? Роскошные извивы твоего тела? Как мог Крупп упустить из виду столь чудесную, пусть и слегка диковатую красоту? Точно цветок прерий…
— …который тебя сейчас убьёт, — с ухмылкой заметила Хетан.
— Цветок прерий, отмечает Крупп, подобный тем, что расцветают на колючих кактусах…
— Рискуешь оступиться, Человек Сала.
— О, ступица Круппа редко рискует, ибо на риск ступает лишь тупица, не ведающий… кхм…
— Сегодня утром, — продолжила миг спустя Хетан, — я видела, как одна-единственная рота морпехов ставила шатры для трёх рот. По всему малазанскому лагерю. Одна — на трёх, снова и снова.
— О да, на малазанцев можно рассчитывать!
Хетан подъехала вплотную, схватила Круппа за ворот плаща. Она почти стащила даруджийца с седла и ухмыльнулась чуть шире.
— Человек Сала, — прошипела Хетан, — когда я объезжу — скоро — этому мулу понадобится волокуша, чтобы тащить то, что от тебя останется. Затягивать всех в свою паутину слов — добрый талант, но сегодня я выбью дыхание у тебя из груди. Оставлю немым на долгие дни. И я это сделаю, чтобы показать, кто из нас — главный. А теперь — ещё хоть слово, и я не буду ждать вечера — устрою для этих детей и всех остальных такое представление, с которым ты жить дальше не сможешь. Ага, по выпученным глазам вижу, что ты меня понял. Хорошо. А теперь прекрати сдавливать мула коленями — ему это не нравится. Сиди в седле так, будто он — конь, потому что конём этот зверь себя считает. Он смотрит, как едут все остальные, смотрит, как лошади несут своих седоков. Взгляд его ничего не упускает — это ты заметил? Это самый внимательный зверь, какого только видел сей мир — и не спрашивай, почему. Всё, довольно слов. До вечера, Человек Сала, когда я тебя расплавлю. — Хетан отпустила Круппа.
Задыхаясь, даруджиец плюхнулся обратно в седло. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но поспешно захлопнул. Кафал хмыкнул:
— Он быстро учится, сестра.
Та фыркнула:
— Все вы такие, брат.
Баргасты поехали прочь.
Глядя им вслед, Крупп вытащил носовой платок из рукава и вытер пот со лба.
— Ох ты. Ах ты, как же так? Ты слыхал, мул? Это Крупп обречён. Обречён!
Скворец внимательно посмотрел на двух женщин перед собой, затем сказал:
— В разрешении отказано.
— Её же тут нет, сэр, — повторила одна из морпехов. — Так что нам присматривать не за кем, верно?
— Но в роту свою вы не вернётесь, солдаты. Останетесь при мне. Хотели что-то ещё обсудить? Нет? Свободны.
Женщины обменялись взглядами, затем отдали честь и пошли прочь.
— Иногда, — проговорил Артантос, стоявший в полудюжине шагов от командира, — он поворачивается и кусает за ногу, да?
Скворец покосился на знаменосца.
— Кто поворачивается?
— Стиль командования Дассема Ультора. Солдатам позволено думать, сомневаться, спорить…
— И это делает нас лучшей армией, какую только видел мир, знаменосец.
— Тем не менее…
— Нету никаких «тем не менее»! Именно поэтому мы лучшие. И когда настанет время для тяжёлых приказов — увидишь дисциплину, сейчас, может, она и не заметна, но есть, глубоко внутри — и строгая.
— Как скажешь, — ответил Артантос, пожимая плечами.
Скворец продолжил вести своего коня в крааль. Огненный шар солнца уже начал прятаться за горизонт. Повсюду суетились солдаты — ставили шатры, разводили костры. Командир видел, как они устали. Слишком много двойных нарядов днём, да ещё и лишний колокол на марше перед закатом. Скворец понимал, что придётся так продолжать ещё по меньшей мере три дня, а затем добавить два колокола отдыха перед Кораллом, чтобы пехота успела оправиться. Измотанная армия — побеждённая армия.
Конюх принял поводья у Скворца, и командир направился к шатру Дуджека.
Перед входом на вещмешках расселся взвод морпехов — в доспехах и шлемах, на лицах по-прежнему шарфы, которыми солдаты прикрывали лица от дневной пыли. Никто и не подумал подняться при появлении Скворца.
— Вольно, — саркастически прорычал он, шагая между солдатами ко входу в шатёр.
Дуджек стоял на коленях. Он расстелил на ковре карту и теперь разглядывал её в свете фонаря, бормоча что-то себе под нос.
— Итак, — проговорил Скворец, придвигая походный стул и усаживаясь, — разделённая армия… снова разделяется.
Дуджек поднял взгляд, его кустистые брови на миг сошлись в мрачной гримасе, но затем военачальник снова уставился на карту.
— Мои телохранители снаружи?
— Ага.
— Они и в лучшие времена были так себе, а уж теперь и подавно.
Скворец вытянул ноги, поморщился от застарелой боли в левой.
— Они же все из Унты, да? Давненько я их не видел.
— Ты их не видел, потому что я им приказал скрыться с глаз. «Так себе» — это я ещё мягко сказал. Они не из Войска, и — насколько это будет зависеть от них — никогда его частью не станут. И будь я проклят, если не согласен с ними в этом. В общем, они бы тебе честь не отдали, даже если бы мы не разделялись на два командования. Они и мне через раз честь отдают, а ведь именно меня они клялись защищать.
— Армия у нас уставшая.
— Я знаю. Если Опонны одарят удачей, вернёмся к вменяемому режиму, когда переправимся через Маурик. Оттуда три дня, спустив поводья и вытянув шеи, до Коралла. Мы успевали и быстрей.
— Успевали попасть на порку, ты хотел сказать. Тот переход к Мотту нас едва не добил, Дуджек. Мы не можем себе позволить повторения — на сей раз рискуем потерять куда больше.
Первый Кулак выпрямился и начал скатывать карту.
— Верь, друг мой.
Скворец огляделся, заметил походный мешок у центральной распорки, старый короткий меч в таких же старых ножнах, притороченный к заплечному ремню.
— Так скоро?
— Ты невнимателен, — буркнул Дуджек. — Мы пересылались без перерыва каждую ночь с самого разделения. Проведи перекличку, Скворец, увидишь, что шести тысяч не хватает. К утру получишь обратно свою армию — ну, точнее, примерно половину. Тебе бы в пляс пуститься от радости.
— Нет, это я должен сегодня лететь, а не ты, Дуджек. Риск…
— Именно, — прорычал Первый Кулак. — Риск. Ты всё никак не поймёшь, что ты — важнее для этой армии, чем я. Всегда так было. Для солдат я — просто однорукий людоед в причудливой форме. Проклятье, они ко мне относятся как к домашнему животному.
Скворец покосился на поношенные, лишённые украшений доспехи Дуджека и грустно ухмыльнулся.
— Фигура речи, — поправился Первый Кулак. — К тому же это — приказ Императрицы.
— Так ты всё время говоришь.
— Скворец, Семь Городов сами себя пожирают. Вихрь стоит над политыми кровью песками. Адъюнкт с новой армией уже плывёт туда, но слишком поздно для малазанских войск на континенте. Я знаю, ты бы посоветовал отступить, но посмотри на это с точки зрения Ласиин. У неё осталось только два военачальника, которые знают Семь Городов. И скоро останется лишь одна опытная армия — та, что застряла тут, в Генабакисе. Если уж она должна рискнуть одним из нас на Паннионской войне, то мной.
— Она собирается послать Войско в Семь Городов?! Худ нас побери, Дуджек…
— Если новая адъюнкт проиграет Ша’ик, какой у неё останется выбор? Важнее другое, она хочет, чтобы командовал ею ты.
Скворец медленно моргнул.
— А с тобой что?
Дуджек поморщился.
— Думаю, она не рассчитывает, что я останусь жив. А если каким-то чудом выживу, что ж, корельская кампания идёт отвратительно…
— Ты не хочешь туда ехать.
— Чего я хочу, не имеет значения, Скворец.
— И то же сказала бы обо мне Ласиин, я так понимаю. Дуджек, я уже говорил, я собираюсь в отставку. Исчезну, если будет нужно. Хватит с меня всего этого. Деревянная хибара где-нибудь в приграничном королевстве, вдалеке от Империи…
— И жена, которая лупит тебя сковородкой по голове. Семейная идиллия, домашний уют. Думаешь, Корлат на это согласится?
Скворец улыбнулся мягкой иронии Первого Кулака.
— Примерно так она себе это и представляет — без сковородки! — это уже твоя личная придумка, Дуджек. Но всё остальное… ладно, не деревянная хибара. Скорее дальняя, побитая всеми ветрами горная крепость. Местечко с уникальным видом…
— М-да-а-а, — протянул Дуджек, — ты ещё можешь высадить небольшой огородик на плацу. Воевать с сорняками. Ладно, тогда это будет наш секрет. Не повезло Ласиин. Если выживу под Кораллом, я поведу Войско на Семь Городов. А если не выживу, что ж, мне уже будет плевать на судьбу Малазанской империи.
— Ты прорвёшься, Дуджек. Всегда прорывался.
— Попыточка так себе, но я её приму. Ну что, пообедаешь в последний раз со мной? Моранты не прилетят до полуночного колокола.
Это был странный выбор слов, они повисли в воздухе между старыми друзьями и создали на миг напряжённую тишину.
— В последний раз до моего отлёта, я хотел сказать, — со слабой улыбкой поправился Дуджек. — До Коралла.
— С удовольствием, — отозвался Скворец.
Пустоши к юго-западу от реки Эрин раскинулись под звёздами, пески гоняли ветра, рождённые на Заселённой равнине, в самом сердце материка. Впереди, на краю горизонта, виднелся хребет Божий шаг, юные, зазубренные горы — стена длиной в шестьдесят лиг, преграждавшая путь на юг. Восточную оконечность хребта поглотили леса, они тянулись непрерывно до Ортналова Разреза и Коралловой бухты, а на другой её стороне вновь смыкались вокруг города Коралла.
Река Эрин вливалась в Ортналов Разрез в двадцати с лишним лигах от Коралловой бухты, там, где красноватые воды реки обрушивались в глубокую расселину и, по слухам, становились чёрными и опасными. Сама Коралловая бухта казалась лишь продолжением этой расселины.
Даже с такой высоты Паран ещё не видел Разреза, но знал, где тот находится. Разведчики Чёрных морантов, которые сейчас везли его с «Мостожогами» вниз по течению реки, подтвердили, что до ущелья уже недалеко — небесполезные сведения, иногда ведь карты ошибаются. К счастью, бо́льшая часть Чёрных морантов расположилась в горах Видения уже несколько месяцев назад, откуда воины на кворлах еженощно вылетали на разведку, чтобы изучить ландшафт и наметить наилучшие подходы к Кораллу — на будущее.
Скорее всего они доберутся до устья Эрин ещё до рассвета, если, конечно, не улягутся ровные ветра, которые несут кворлов к Божьему шагу. А на следующую ночь «Мостожоги» уже будут порхать над чёрными водами Разреза, лететь к самому Кораллу.
А на месте — выясним, что там задумал Провидец. Выясним и, по возможности, расстроим его планы. А когда справимся, придёт время для меня с Быстрым Беном…
Повинуясь невидимому сигналу, кворлы спикировали вниз, повернули к западному берегу реки. Паран крепко вцепился в костяные выступы на броне всадника-моранта, ветер со свистом ворвался в щель забрала, взвыл в ушах. Скрипя зубами, Паран пригнулся за спиной воина, когда тёмная земля быстро устремилась им навстречу.
Громкий треск крыльев остановил падение лишь на высоте человеческого роста над усыпанным валунами берегом, а затем кворлы бесшумно заскользили вдоль кромки воды. Паран повернулся, увидел, что остальные летят следом одной шеренгой. Капитан постучал пальцем по доспехам всадника, склонился вперёд.
— Что происходит?
— Падаль впереди, — ответил морант, вставляя в слова странные щёлкающие звуки, к которым Паран никак не мог привыкнуть.
— Проголодался?
Воин в хитиновой броне не ответил.
Ладно, это и вправду вышло грубовато.
Ужасное зловоние донеслось до Парана с берега впереди.
— Это обязательно? Кворлам надо поесть? У нас есть на это время, морант?
— Наши разведчики ничего здесь не видели прошлой ночью, капитан. Никогда прежде эта река не приносила подобную тварь. Возможно, то, что так случилось сейчас, — важно. Нужно выяснить.
Паран сдался.
— Хорошо.
Кворл свернул вправо, перелетел травянистое всхолмье и уселся на ровную землю за ним. Вскоре подоспели и остальные.
Прислушиваясь к отчаянно ноющим суставам, Паран развязал ремни и осторожно спешился. Хромая, к нему заковылял Быстрый Бен.
— Бездна меня побери, — проворчал маг, — ещё немного, и у меня ноги отвалятся.
— Хоть примерно представляешь, что они там нашли? — спросил капитан.
— Только вонь чую.
— Какая-то дохлая тварь вроде бы.
Полдюжины морантов собрались вокруг первого всадника. Они быстро переговаривались на своём языке, полном щелчков и жужжания. Затем офицер (на кворле которого ехал Паран) жестом подозвал капитана и мага.
— Тварь, — заявил морант, — лежит вон там. Мы хотим, чтобы вы её тоже осмотрели, как и мы. Говорите прямо, чтобы мы смогли облететь правду и так узнать её цвет. Идёмте.
Паран покосился на Быстрого Бена, но тот лишь пожал плечами.
— Веди, — ответил капитан.
Труп лежал среди валунов на берегу, в полусотне шагов от бегущей на юг реки. Вывернутые конечности, прорвавшие плоть обломки костей — обнажённая фигура, раздутая разложением. Земля вокруг него кишела речными раками — они щёлкали, скрипели, тут и там сцеплялись в эпических битвах за участие в пиршестве: эту деталь Паран сначала нашёл забавной, но затем ощутил невыразимую тревогу. На раков он отвлёкся лишь на миг, а затем сосредоточил всё внимание на теле.
Быстрый Бен тихо спросил что-то у офицера морантов, тот кивнул в ответ. Маг взмахнул рукой и приглушённое сияние возникло среди валунов, осветив труп.
Худов дух.
— Это тисте анди?
Быстрый Бен подошёл ближе, присел, долго молчал, затем сказал:
— Если и так, то он не из народа Аномандра Рейка… нет, думаю, это вообще не тисте анди.
Паран нахмурился.
— Смотри, какой он высокий, маг. И черты лица — такие мы видели…
— Кожа у него слишком бледная, капитан.
— Её выбелили вода и солнце.
— Нет. Видал я тела тисте анди. В Чернопёсьем лесу и в болотах вокруг него. Во всяких состояниях видал. Ничего подобного. Его, конечно, раздуло от дневной жары, и приходится предположить, что его рекой принесло, но воды в нём нет почти. Капитан, ты видел когда-нибудь жертву магии Серка?
— Тропы Неба? Нет, не припоминаю.
— Есть там заклятье, которое жертву выворачивает наизнанку. Взрывает изнутри. Как-то регулирует давление: то ли сильно изменяет, то ли вовсе убирает. Или, судя по этому трупу, увеличивает снаружи тела в сотню раз. Его погубило сумасшедшее давление, будто его поразил маг Высшего Серка.
— Хорошо.
— Ничего не хорошо, капитан! Очень даже плохо. — Быстрый Бен поднял взгляд на офицера морантов. — Облететь правду, говоришь? Ладно. Говори.
— Тисте эдур.
Где же я это… ах, да. Вывих говорил о них. Какая-то древняя война… расколотый Путь…
— Согласен. Хоть никогда прежде ни одного не видел.
— Он умер не здесь.
— Тут ты прав. И не утонул тоже.
Морант кивнул.
— Не утонул. И погиб не от магии — запах не тот.
— Ага, чарами не запачкано. Продолжай облетать.
— Голубые моранты, те, что бороздят моря и забрасывают сети в глубокие расселины, говорят, будто улов их приходит на палубу уже мёртвым. Такова сила и природа давления.
— Могу поверить.
— Его убила обратная перемена. Он внезапно оказался в месте, где давление было огромным.
— Ага, — вздохнул Быстрый Бен, окинув взглядом реку. — Где-то там расселина, трещина — это видно по тому, как течение выше замедляется посередине. Ортналов Разрез даже сюда дотягивается, расколол дно реки. И трещина эта глубокая.
— Погоди-ка, — вмешался Паран. — То есть ты хочешь сказать, что этот тисте эдур внезапно оказался на дне этой подводной расселины? Но такое возможно, только если он открыл Путь, чтобы попасть туда — это о-о-очень сложный способ покончить с собой.
— Только если он собирался покончить с собой, — возразил Быстрый Бен. — Только если это он сам и открыл туда Путь. Если хочешь убить кого-то — жестоко — брось его, толкни, замани — не важно! — во враждебный портал. Думаю, этого несчастного ублюдка убили.
— Высший маг Серка?
— Скорей уж Высший маг Руза — Тропы моря. Капитан, Малазанская империя — мореходная, точнее, корни её мореходные. Но во всей империи не найдёшь ни одного истинного Высшего мага Руза. Это самый трудный для овладения Путь. — Быстрый Бен обернулся к моранту. — А среди ваших Голубых морантов? Или Серебряных? Или Золотых? Есть Высшие маги Руза?
Воин покачал головой в закрытом шлеме.
— И даже в анналах прошлого такие не упомянуты.
— А какой период охватывают эти ваши анналы? — небрежно поинтересовался Быстрый Бен, вновь переводя взгляд на труп.
— Семьдесят.
— Десятилетий?
— Веков.
— Выходит, — проговорил, поднимаясь, чародей, — имеем дело с уникальным убийцей.
— Так почему тогда, — пробормотал Паран, — я начинаю думать, что его убил другой тисте эдур?
Морант и Быстрый Бен одновременно молча обернулись к нему. Паран вздохнул.
— Просто догадка, наверное. Интуиция.
— Капитан, — сказал чародей, — не забывай, чем ты стал. — Он вновь внимательно посмотрел на труп. — Другой тисте эдур. Ладно, давай и этот вариант облетим.
— Не вижу противоречий, — заявил офицер морантов. — Такая возможность есть.
— Но тисте эдур — порождения Старшей Тени, — заметил Быстрый Бен.
— В глубине морей плавают тени. Куральд Эмурланн. Путь тисте эдур, Старшей Тени, расколот и утрачен для смертных.
— Утрачен? — Быстрый Бен поднял брови. — Ещё не найден, ты хотел сказать. Меанас, где живут Престол Тени и Котильон с Гончими…
— Это лишь врата, — закончил офицер морантов.
Паран хмыкнул.
— Если бы тень могла отбрасывать тень, то эта тень и была бы Меанасом — это вы оба хотите сказать? Престол Тени властвует над привратницкой? — Быстрый Бен ухмыльнулся.
— Какой прекрасный образ, капитан.
— Скорей, тревожный, — проворчал Паран в ответ.
Псы Тени — они сторожат врата. Проклятье, слишком похоже на правду, чтобы оказаться просто ошибкой. Только Путь этот был расколот на части, а значит, врата могут никуда не вести. Или, например, вести на самый крупный обломок. А Престол Тени знает правду? Знает, что его великий Трон Тени — это просто… что? Стульчик кастеляна? Скамейка привратника? Ах ты, ох ты, как сказал бы Крупп.
— Хм-м, — вздохнул Быстрый Бен, ухмылка его поблекла. — Кажется, я понимаю, о чём ты. Тисте эдур вновь вступили в игру, судя по тому, что мы тут видим. Они возвращаются в мир смертных: возможно, они пробудили истинный Трон Тени, и, может быть, собираются заглянуть на огонёк к своему новому привратнику.
— Вновь война в пантеоне. Цепи Увечного бога больше не звенят от его смеха. — Паран потёр щетину на подбородке. — Извините, мне нужно побыть одному. Продолжайте осмотр, если хотите — я скоро вернусь.
Надеюсь, что скоро. Паран отошёл шагов на двадцать прочь от реки, остановился, глядя на северо-запад, рассматривая далёкие звёзды. Так, хорошо, я ведь это уже проделывал. Давай попробуем во второй раз…
Переход произошёл так быстро и так легко, что Паран едва не упал, споткнувшись о неровные плиты пола в пыльной темноте. Выругавшись, капитан восстановил равновесие. Резные изображения под ногами начали слабо мерцать — холодным, смутным светом.
Итак, я здесь. Вот так просто. И как теперь найти изображение, которое мне нужно? Рейст? Ты сейчас занят? Что за вопрос! Если бы ты был занят, мы все были бы в большой беде, верно? Ладно, не важно. Сиди, где сидишь, где бы ты ни был. Это задачка для меня одного.
Это не в Колоде Драконов — мне ведь не привратницкая нужна, правильно? Значит, Старшая Колода — Колода Обителей…
Плита прямо у ног Парана тут же подёрнулась новым изображением — такого он прежде не видел, но сразу же интуитивно узнал то, что искал. Резьба грубая, изношенная, глубокие борозды, из которых сплеталась сложная паутина теней.
Паран почувствовал, как его затягивает вперёд, внутрь.
Он оказался в широком, низком зале. Стены из простого обтёсанного камня украшали потёки воды, лишайник, плесень и мох. По обе стороны от него высоко в стенах были прорезаны горизонтальные бойницы — окна, затянутые ползучими растениями и лозами, которые проникли в зал и вились теперь по полу и ковру из мёртвой листвы.
В воздухе пахло морем, а где-то за пределами зала раздавались крики чаек над мерным гулом прибоя.
Сердце Парана гулко колотилось в груди. Этого он не ожидал. Это не другой мир. Мой.
В семи шагах перед ним на возвышении стоял трон, вырезанный из единого ствола алого дерева, неоструганного, так что на боках остались широкие полосы коры, многие потрескались, отстали от древесины. По этой коре текли тени, катились по глубоким бороздам, выливались в воздух вокруг, прежде чем растаять в полумраке зала.
Трон Тени. Он не в каком-то скрытом, давно забытом Владении, а здесь — в моём мире… Маленький, изорванный осколок Куральд Галейн.
…и тисте эдур хотят его найти. Ищут, пересекая моря, разыскивают это место. Откуда я это знаю?
Паран шагнул вперёд. Тени взвились над троном в бешеной пляске. Ещё шаг. Ты хочешь мне что-то сказать, Трон, да? Капитан подошёл к возвышению, протянул руку…
Тени окутали его.
— Пёс — не Пёс! Кровь — и не кровь! Господин — и смертный!
— О, потише! Расскажите мне об этом месте.
— Бродячий остров! Не бродит! Бежит! Да! Совратились Дети, отравились души эдур! Буря безумия — мы убегаем! Защити нас, Пёс-не-Пёс! Спаси нас — они идут!
— Бродячий остров. Это Плавучий Авали? К западу от Квон-Тали. Я думал, на этом острове должны жить тисте анди…
— Поклялись защищать! Потомки Аномандра Рейка — ушли! Оставили кровавый след, сбили эдур с пути, проливая собственные жизни — о, где же Аномандр Рейк? Они зовут его, зовут и зовут! Умоляют о помощи!
— Боюсь, он сейчас занят.
— Аномандр Рейк, Сын Тьмы! Эдур поклялись уничтожить Мать Тьму. Предупреди его! Отравленные души ведёт тот, кто был убит сотню раз, о, берегись этого нового Императора эдур, этого Тирана Боли, Владыки Полуночного Прилива!
Неимоверным усилием Паран вырвался из мысленных объятий, пошатнулся, отступил на шаг, затем ещё на шаг. По телу градом катился пот, Паран весь дрожал после пережитого ужаса.
Едва понимая, что делает, он резко развернулся — зал вокруг него смазался, погрузился во тьму, а затем — скрежещущий переход куда-то… глубже, чем тьма.
— Ох, Бездна…
Усеянная камнями равнина под мёртвым небом. Вдалеке справа стон огромных деревянных колёс, звон и треск цепей, бессчётные тяжкие шаги.
В воздухе висела такая ощутимая пелена страдания, что Паран чуть не задохнулся на месте.
Сжав зубы, он развернулся навстречу жутким звукам, заставил себя пойти вперёд.
Вдали возникли зернистые фигуры, они двигались прямо на Парана. Склонившись вперёд, налегали на цепи. За ними, примерно в двух сотнях шагов, высилась ужасная повозка, наполненная извивающимися телами. Она скрипела и подскакивала на камнях, окутанная туманным мороком.
Паран неуверенно шёл вперёд.
— Драконус! — закричал он. — Где ты, во имя Худа? Драконус!
На зов поднялись лица, затем все кроме одного — скрытого капюшоном и неразличимого — вновь опустились.
Капитан проскользнул между жертвами Драгнипура, приближаясь к одинокому затенённому лицу, ступая совсем близко от безумных, оглушённых, умирающих, но никто даже не попытался остановить его, никто даже не обратил на него внимания. Паран шёл сквозь толпу, словно призрак.
— Привет тебе, смертный, — сказал Драконус. — Иди со мной.
— Я искал Рейка.
— А нашёл его меч. Чем я вовсе не опечален.
— Да, я говорил с Ночной Стужей, Драконус, но не дави на меня в этом деле. Когда я приму решение, ты узнаешь о нём первым. Мне нужно поговорить с Рейком.
— Да, нужно, — пророкотал древний воин. — Объясни ему одну истину, смертный. Он слишком милосерден, чтобы владеть Драгнипуром. Ситуация становится отчаянной.
— О чём ты говоришь?
— Драгнипур нужно питать. Оглянись вокруг, смертный. Есть те, кто наконец пали под тяжестью нашего общего бремени. Их относят в повозку и забрасывают внутрь — думаешь, так и следует делать? Они слишком слабы, чтоб шевелиться, и скоро оказываются погребёнными под телами себе подобных. Погребёнными навеки. И чем больше тел на повозке, тем тяжелее бремя, которое приходится тащить всем остальным — тем, кто ещё способен налегать на цепи. Понимаешь? Драгнипур нужно кормить. Нам нужны… свежие ноги. Скажи Рейку: он должен обнажать меч. Должен забирать души. Желательно — могучие. И необходимо начать это делать очень скоро…
— А что случится, если повозка остановится, Драконус?
Человек, выковавший собственную темницу, долго молчал.
— Направь свой взор нам за спину, смертный. Узри сам, что́ преследует нас.
Преследует? Паран закрыл глаза, но сцена не исчезла — повозка катилась дальше, бессчётные пленники продолжали идти мимо, словно призраки. Наконец огромный фургон проехал мимо, его скрип стих позади. По сторонам от Парана пролегли колеи от его колёс, каждая — шириной с имперскую дорогу. Земля пропиталась кровью, желчью и потом, зловонная жижа засасывала его сапоги, обхватила его щиколотки.
Взгляд Парана побежал по этим колеям дальше, к самому горизонту.
Где бесновался хаос. Небо укрывала буря, подобной он не видел никогда в жизни. Из неё лился неутолимый голод. Безумное, иссуплённое стремление.
Потерянная память.
Сила, рождённая из разорванных душ.
Злоба и желание, сила, почти обладающая самосознанием, сотни тысяч глаз, направленных на повозку позади Парана.
Такой… невыносимый голод…
Паран отшатнулся.
Ахнув, он вдруг вновь оказался рядом с Драконусом. Отзвук увиденного не уходил, заставлял сердце отбивать в груди бешеный ритм. Лишь тридцать шагов спустя он нашёл в себе силы поднять голову и заговорить.
— Драконус, — прохрипел Паран, — ты сотворил очень неприятный меч.
— Тьма всегда воевала против Хаоса, смертный. Всегда отступала. И всякий раз, когда Мать смягчалась — от Прихода Света, от Рождения Тени, — сила её умалялась, и разница в мощи становилась ещё более внушительной. Так обстояли дела миров в те давние дни. Разница росла. Покуда Хаос не подступил к самим вратам Куральд Галейн. Нужно было защищаться. Нужны были… души…
— Прошу, постой. Мне необходимо подумать…
— Хаос вожделеет силы этих душ — тех, что забрал Драгнипур. Если он пожрёт их, мощь его возрастёт десятикратно. Стократно. Довольно, чтобы проломить Врата. Взгляни на свой смертный мир, Ганос Паран. Разрушительные, губительные для цивилизации войны, гражданские войны, погромы, раненые и умирающие боги — ты сам и твой род с опасной скоростью мчитесь по пути, проложенному Хаосом. Ослеплённые яростью, жаждой отмщения, самыми тёмными страстями…
— Постой…
— Для которых история ничего не значит. Уроки её забыты. Память — человечества, всего человеческого — утрачена. Без равновесия, Ганос Паран…
— Но ты же хочешь, чтобы я разрушил Драгнипур!
— А-а-а, теперь я понимаю, почему ты противишься всему, что я говорю. Смертный, у меня было время подумать. Признать чудовищную ошибку, которую я совершил. Я верил, Ганос Паран, в те давние дни, что лишь во Тьме может проявиться сила, которая есть порядок. Я хотел помочь Матери Тьме, ибо казалось, что сама она не способна себе помочь. Она не отвечала, даже не давала знать, что вообще видит своих детей. Она отступила в дальние глубины своего Владения, удалилась от всех нас, так далеко, что мы уже не могли её найти.
— Драконус…
— Выслушай меня, прошу. Прежде Домов были Обители. Прежде обителей было странствие. Твои собственные слова, верно? Но ты был одновременно и прав, и неправ. Не странствие, но миграция. Ежегодный путь — предсказуемый, циклический. То, что казалось бесцельным, случайным, было на самом деле извечным, подчинённым собственным законам. Истина — сила! — которую я не смог распознать.
— И разрушение Драгнипура вновь выпустит Врата — позволит им мигрировать.
— Да, вернёт им собственную силу, которая позволяла противостоять Хаосу. Драгнипур обрёк Врата Тьмы на вечное бегство, но если истощатся души, которые влекут их…
— Бегство замедлится…
— И Хаос настигнет нас.
— Значит, либо Рейк начнёт убивать — забирать души — или же Драгнипур следует уничтожить.
— Первое необходимо — чтобы выиграть время — прежде чем свершится второе. Меч должен быть разрушен. Сама цель его существования оказалась ошибочной. И в этом — ещё одна истина, которую я обрёл — слишком поздно, увы, по крайней мере, для меня самого.
— И в чём она?
— Как Хаос способен защищаться в этой вечной войне, изменяя собственную природу себе на пользу, так может и Порядок. Он не привязан исключительно к Тьме. Он понимает, если угодно, ценность равновесия.
Парана охватило интуитивное озарение.
— Дома Азатов. Колода Драконов!
Скрытая капюшоном голова слегка повернулась, и Паран ощутил на себе холодный, нечеловеческий взгляд.
— Да, Ганос Паран.
— Дома забирают души…
— И связывают на одном месте. Там, где до них не дотянется Хаос.
— Тогда не важно, падёт ли Тьма.
— Не будь глупцом. Потери и преимущества накапливаются, меняют расположение сил, но не всегда настолько, чтобы восстановить равновесие. Сейчас оно нарушено, Ганос Паран, и приближается к пределу. Война, что казалась нам, пойманным в ней, вечной, может завершиться. Что именно ждёт нас всех, если это произойдёт… что ж, смертный, ты сам почувствовал его дыхание позади нас.
— Я должен поговорить с Рейком.
— Тогда найди его. Если, конечно, он по-прежнему носит с собой меч.
Легко сказать…
— Постой… Что ты имеешь в виду? «Если он носит меч?»
— То, что сказал, Ганос Паран.
Но зачем бы ему отказываться от меча? На что ты намекаешь, Драконус, Худ тебя побери? Проклятье, мы же говорим про Аномандра Рейка! Если б мы жили в какой-нибудь безмозголой сельской сказке про дурачка, который в поле нашёл волшебный меч, тогда, конечно, он бы мог его и потерять. Но… Аномандр Рейк? Сын Тьмы? Владыка Лунного Семени?
Драконус хмыкнул, это привлекло внимание Парана. Прямо перед ними, запутавшись в ослабших цепях, лежала огромная демоническая фигура.
— Бирис. Я сам его убил. Давно, так давно. Вот уж не думал… — Драконус подошёл к чернокожему созданию, наклонился и — к вящему удивлению Парана — взвалил тело на плечо. — В повозку, старый мой враг… — проговорил Драконус.
— Кто призвал меня, — пророкотал демон, — чтобы биться с тобой?
— Всегда один и тот же вопрос, Бирис. Я не знаю. Никогда не знал.
— Кто призвал меня, Драконус, умереть от меча?
— Он уже наверняка давно умер.
— Кто призвал…
Драконус и демон у него на плече продолжали свой бессмысленный разговор, а Паран почувствовал, что его уносит прочь, слова стали неразборчивы, образы поблекли… и вот он вновь стоял на каменных плитах в Доме Финнэста.
— Аномандр Рейк. Рыцарь Тьмы, Высокого дома Тьмы… — Он напряг глаза, чтобы выхватить призванное изображение среди бесконечного ряда резных фигур на плитах.
Но оно не явилось.
Почувствовав внезапный холод в животе, Паран мысленно потянулся, устремился к Высокому дому Тьмы, разыскивая фигуру с чёрным мечом, увитым призрачными цепями…
Капитан и сам не понял, что́ ринулось ему навстречу, ослепило, ударило в голову — вспыхнуло…
…затем пришло беспамятство.
Он открыл глаза навстречу пятнам солнечного света. По виску пробежала прохладная струйка воды. Свет на миг заслонила тень, а затем возникло знакомое круглое лицо с маленькими, цепкими глазками.
— Молоток, — прохрипел Паран.
— Мы уж сомневались, что вы вообще вернётесь, капитан. — Он поднял мокрую тряпку. — Вас некоторое время била лихорадка, сэр, но теперь вроде бы отступила…
— Где?
— В устье реки Эрин. У Ортналова Разреза. Сейчас полдень — Быстрому Бену пришлось вас вчера разыскивать, капитан. Слишком большой риск, что на открытой местности нас засекут перед рассветом. Мы вас просто привязали к кворлу и быстро улетели.
— Быстрый Бен! — пробормотал Паран. — Зови его сюда. Живо.
— Вот это запросто, сэр. — Молоток отодвинулся и махнул кому-то сбоку.
Возник чародей.
— Капитан. Поблизости четыре кондора пролетели с рассвета — если они нас ищут…
Паран покачал головой.
— Не нас. Семя Луны.
— Может, и так, но, стало быть, они его пока не увидели, а это очень маловероятно. Как спрятать летающую гору? Скорей уж…
— Аномандр Рейк.
— Что?
Паран закрыл глаза.
— Я искал его — через Колоду, как Рыцаря Тьмы. Чародей, по-моему, мы его потеряли. И Семя Луны. Мы потеряли тисте анди, Быстрый Бен. Аномандра Рейка больше нет.
— Гнусный город! Грязный! Гадкий! Гротескный! Крупп горько жалеет, что вообще увидел это поселение…
— Это ты уже говорил, — пробормотал Скворец.
— Зловещее знаменуют оные зловещие знамения. Ужас вселяют в сердце оные безлюдные улицы и оные гигантские стервятники, что поселились в нём и парят свободно в чистом небе — прямо над благородной главою Круппа. Когда, о, когда же явится тьма? Когда падёт милосердная тьма, вновь вопрошает Крупп, дабы благословенная слепота увенчала достойных нас и даровала таким образом вдохновению возможность озарить и открыть хитрость из хитростей, ловчайшую ловкость рук, неиллюзорность иллюзии и…
— Два дня, — простонала Хетан, с другой стороны от Скворца. — Я лишила его голоса на… два дня. Надеялась, что хватит на дольше, сердце у него чуть не выпрыгнуло.
— Заткни его снова, — буркнул Кафал.
— Сегодня вечером. И если повезёт, он слова не сможет сказать до самого Маурика.
— Прекрасная дама неверно поняла несвойственную Круппу молчаливость! Он клянётся! О нет! Он истинно умоляет избавить его от грядущих заполошных телодвижений ночи — сей и всякой последующей! Ибо Крупп слишком тонок душевной организацией, слишком легко обретает синяки, царапины и ушибы. Никогда прежде Крупп не ведал ужасов кувырков и вовсе не жаждет вновь испытать указанного терзания собственного совершенного тела. Итак, в объяснение оной противоестественной лаконичности, роковые два дня, когда в одеяния молчания столь неуместно облачился достойный Крупп, будто в лихой саван уныния… В объяснение да будет сказано! Крупп, дражайшие друзья, размышлял. О да! Предавался думам! Таким, каковых никогда прежде и не подумал бы удумать. Никогда и нигде! Думам, столь осиянным славой, столь ярким, что ослепили бы его смертных сородичей, столь сногсшибательным, что они лишили бы всякого страха, оставив лишь незамутнённую отвагу, коя, будто тончайший парус, несёт плот мыслей в самое устье рая!
Хетан фыркнула.
— Да какие там кувырки. Так — перекатики. Но ладно, сегодня я тебя по полной покувыркаю, скользкий человек!
— Крупп молит, о, как беззаветно молит он небеса никогда не укрываться тьмою! Умоляет глубины породить лишь краткую вспышку, незаметную в мире, исполненном чудодейственного света! Сдержись, о, милосердная тьма! Нам следует идти вперёд, отважный Скворец! И только вперёд! Без отдыха, без передышки, без малой задержки! О, пусть ноги наши изотрутся по колено, молит отчаянный Крупп! Ночь, о ночь! Не зови к себе смертоносные виденья — узри мула, который ведь был там и не мог не видеть, а ныне измучен и истощён увиденным! Измучен до полусмерти одним лишь простым сочувствием! О, не слушай Круппа и его тайного вожделения покончить с жизнью в руках изумительной женщины! О не слушай! Не слушай, покуда само значение слов не растает…
Хватка смотрела на чёрные воды Ортналова Разреза. Куски льда качались в потоке, со скрежетом ломились вверх по течению. На юго-востоке Коралловая бухта белела, словно зимнее поле под звёздами. Путь от устья реки Эрин занял всего половину ночи. Отсюда «Мостожоги» пойдут пешком, перемещаясь из укрытия в укрытие, обходя тёмные, заросшие лесом горы по сравнительно ровной местности между Разрезом и хребтом.
Хватка покосилась на пологий склон — туда, где капитан Паран сидел с Быстрым Беном, Штырём, Чубуком, Пальчиком и Перлом. Сборища магов всегда заставляли её нервничать, особенно если приходил Штырь. Под кожей, под волосяной рубахой в нём жила душа сапёра — полоумная, как и у всех сапёров. Чары Штыря были печально непредсказуемы, и много раз она сама видела, как Штырь открывал Путь одной рукой, а другой в это время бросал морантскую взрывчатку во врага.
Остальными магами «Мостожогов» тоже особо гордиться не стоило. Перл — тонкопалый напанец, который брил голову и напускал на себя важный вид, утверждая, что обладает глубокими познаниями о Пути Руз.
У Чубука в роду были сэти, и он всячески подчёркивал важность своей родословной тем, что обвешивался бесчисленными амулетами и талисманами этого северного племени из Квон-Тали, хотя сами сэти уже давно фактически исчезли — настолько полно ассимилировались в квонскую культуру и быт. Но всё равно Чубук носил поверх обычной формы романтические сэтийские одеяния, которые, правда, сшила на заказ портниха, работавшая обычно на одну из театральных трупп в Унте. Хватка не знала толком, какой Путь использовал Чубук, поскольку его ритуалы призыва силы обычно длились дольше среднестатистической битвы.
Пальчик заслужил своё имя привычкой отрезать пальцы ног у мёртвых врагов — не важно, сам он их убил или нет. Он выдумал какой-то сушильный порошок, которым обрабатывал трофеи, прежде чем нашить на свой жилет — несло от него, как из склепа в сухую погоду или как из землянки нищего во время дождя. Пальчик утверждал, будто он — некромант и какой-то ужасно неудачный ритуал сделал его сверхчувствительным к призракам — они, мол, теперь ходят за Пальчиком, но если отрезать пальцы на ногах, они теряют равновесие, часто падают, и ему удаётся от них легко оторваться.
Выглядел он и вправду как человек, которого преследуют призраки, но Дымка как-то заметила, что такой вид был бы у всякого, кто нашивает на одежду пальцы мертвецов.
Дорога выдалась трудная. Сидеть привязанной к кворлу, дрожать лигу за лигой под пронизывающими ветрами, всё это выводило из себя, наполняло руки и ноги свинцовой тяжестью. Царившая в горном лесу сырость тоже радости не добавляла. Хватка промёрзла до костей. Дождь и туман продержатся всё утро — солнечного тепла не видать до второй половины дня.
Подошёл Молоток.
— Лейтенант.
Хватка хмуро покосилась на него.
— Как думаешь, о чём они там болтают, целитель?
Молоток посмотрел на магов.
— Беспокоятся они. Из-за кондоров. Они их хорошо рассмотрели в последнее время, и уже мало сомнений, что эти птицы… что угодно, но не обычные птицы.
— Ну, это что угодно, но не новость.
— Ага, — Молоток пожал плечами и добавил: — И ещё я думаю, Парановы вести про Аномандра Рейка и Семя Луны их тоже не успокоили. Если они потеряны, как подозревает капитан, брать Коралл — и свергать Паннионского Провидца — будет куда как труднее.
— В смысле, нас могут просто перебить.
— Ну…
Хватка наконец сосредоточила внимание на целителе.
— Говори уж! — прорычала она.
— Просто предчувствие, лейтенант.
— Ну и?
— Быстрый Бен и капитан. Они что-то своё задумали, между собой договорились. Так мне кажется. Я Бена давно знаю, понимаешь, и хорошо. Соображаю уже, как он работает. Мы ведь тут тайно, так? Передовые части Дуджека. Но для этих двоих это двойной финт — под одним тайным заданием сидит другое, и сомневаюсь, что Однорукий про него хоть что-то знает.
Хватка медленно кивнула.
— А Скворец?
Молоток печально ухмыльнулся.
— Не могу сказать, лейтенант.
— Это только твои подозрения, целитель?
— Нет. Всего прежнего взвода Скворца. Вал. Тротц — треклятый баргаст всё время зубы скалит, а это обычно значит, что он знает, мол, что-то затевается, но толком не знает, что именно, и показать этого не хочет. Если понимаешь, о чём я.
Хватка кивнула. В последнее время Тротц ухмылялся почти непрерывно, когда на него ни посмотри. Жутковатая картина, вне зависимости от объяснений Молотка.
Перед ними возникла Дымка.
Хватка нахмурилась ещё сильнее.
— Прости, лейтенант, — сказала Дымка. — Капитан меня унюхал — не знаю, как, но сумел. Особо подслушать ничего не вышло. Но всё равно, он мне поручил тебе передать, мол, пора готовить взводы.
— Ну, наконец-то, — пробормотала Хватка. — Я уже чуть к земле не примёрзла.
— Так-то оно так, — проговорил Молоток, — но я уже почти соскучился по морантам — тёмный тут лес, ничего не скажешь.
— Зато безлюдный, верно?
Целитель пожал плечами.
— Похоже на то. Но днём нам надо будет неба бояться, а не леса вокруг.
Хватка поднялась.
— Идите за мной, вы двое. Пора поднимать остальных…
Переход к Маурику превратился в гонку, различные подразделения армии Бруда двигались с той скоростью, какую только могли развить, — или, в случае «Серых мечей» и легиона Остряка, с той, какую избрали. В итоге армия растянулась вдоль исхоженного торгового тракта, меж выжженных крестьянских угодий, почти на лигу. «Серые мечи», Легион Трейка и другие отдельные отряды стали фактически арьергардом из-за того, что двигались неспешно.
Итковиан предпочёл остаться в отряде Остряка. Здоровяк-даруджиец и Скалла Менакис рассказывали бесконечные истории из своего общего прошлого, чем развлекали Итковиана, — возмутительностью описываемых событий не меньше, чем расхождениями в воспоминаниях.
Давным-давно Итковиан не позволял себе такого удовольствия. Он стал высоко ценить их общество, в особенности ужасающее презрение к вежливости.
Изредка он подъезжал к «Серым мечам», разговаривал с Кованым щитом и Дестриантом, но неловкость вскоре гнала его прочь — бывший отряд Итковиана начал исцеляться, втягивая в свою ткань новобранцев-тенескаури, которых тренировали и обучали на марше, а также на вечерних стоянках. Чем более сплачивались солдаты, чем больше Итковиан чувствовал себя чужим — и тем больше тосковал по единственной семье, какую знал во взрослой жизни.
Но в то же время они были его наследниками, Итковиан даже позволял себе с некоторой гордостью смотреть на «Серых мечей». Новый Кованый щит приняла титул и всё, что с ним было связано, — впервые Итковиан понял, каким видели его другие в те времена, когда он сам носил это звание. Отстранённым, бескомпромиссным, замкнутым и сдержанным. Суровая фигура, готовая свершить жесточайший суд. Конечно, сам он получал поддержку от Брухалиана и Карнадаса. Но в распоряжении у нового Кованого щита была лишь Дестриант — молодая немногословная капанка, которая и сама совсем недавно являлась новобранцем. Итковиан прекрасно понимал, какой одинокой она должна себя чувствовать, но не мог придумать, как облегчить её бремя. Всякий совет, какой только способен дать Итковиан, исходил бы, по его собственному убеждению, от человека, который подвёл своего бога.
Каждый раз, возвращаясь к Остряку и Скалле, он чувствовал горький привкус бегства.
— Ты во всё вгрызаешься глубже, чем любой другой человек, какого я только знал, — заметил Остряк.
Удивлённо моргая, Итковиан покосился на даруджийца.
— Сударь?
— Хотя нет, если подумать. Вот Бук…
С другой стороны фыркнула Скалла.
— Бук? Бук был пьяницей.
— Он был намного большим, жалкая ты женщина, — возразил Остряк. — У него на плечах…
— Ни слова, — предупредила Скалла.
К удивлению Итковиана, Остряк вдруг замолчал. Бук… ах, да, припоминаю. У него на плечах — смерть его родных.
— Нет нужды в такой несвойственной чувствительности, Скалла Менакис. Я понимаю, чем кажусь вам обоим похожим на Бука. Мне любопытно: ваш опечаленный друг искал искупления своей жизни? Хоть он и отказал мне, когда я был ещё Кованым щитом, он мог черпать силы из какого-то внутреннего источника.
— Худа с два, Итковиан, — откликнулась Скалла. — Бук пил, чтобы боль свою пригасить. Не искал он никакого искупления. Он хотел умереть — вот так просто и ясно.
— Не так уж и просто, — возмутился Остряк. — Он хотел заслужить достойную смерть, какой не досталось его родным — так он искупил бы их гибель. Признаю, это хитровымороченная идея, но думается, я лучше многих других понимаю, что у него в голове варилось.
— Потому что ты сам так думаешь! — огрызнулась Скалла. — Хоть и не потерял семью в пожаре. Самая страшная твоя потеря — это та шлюшка, которая вышла замуж за торговца…
— Скалла! — прорычал даруджиец. — Я потерял Драсти. И чуть не потерял тебя.
Это признание явно лишило её дара речи. Ах, эти двое…
— Различие между мной и Буком, — проговорил Итковиан, — состоит в понимании искупления. Я принимаю страдание, какое досталось мне, и тем самым — ответственность за всё, что сделал и не сделал. Когда я был Кованым щитом, вера требовала, чтобы я избавлял других от боли. Именем Фэнера я должен был приносить мир всем душам, без предвзятости и осуждения. Это я сделал.
— Но твоего бога больше нет, — сказала Скалла. — Так кому же, Худово семя, ты передал эти души?
— Как кому? Никому, Скалла Менакис. Я по-прежнему несу их с собой.
Скалла покосилась на Остряка, тот в ответ мрачно пожал плечами.
— Как я тебе и сказал, девочка, — пробормотал он.
Скалла накинулась на Итковиана.
— Дурак набитый! А новый Кованый щит — с ней что? Разве она не примет «твоё бремя» или что вы там делаете? Она не возьмёт эти души — у неё-то есть бог! — Скалла подобрала поводья. — Если она вообразила, что…
Итковиан удержал Скаллу рукой.
— Нет, сударыня. Она предложила, как и должна была. Но она не готова к такому бремени — оно убьёт её, уничтожит её душу — а это ранит её бога, быть может, смертельно.
Скалла отдёрнула руку, но осталась рядом. Широко распахнула глаза.
— И что конкретно ты собираешься сделать с… с… со всеми этими душами?
— Я должен найти способ искупить их, Скалла Менакис. Как это сделал бы мой бог.
— Сдурел?! Ты же не бог! Ты же треклятый смертный! Ты не можешь…
— Но должен. В этом, видите ли, я похож, но в то же время и не похож на вашего друга, Бука. Прошу прощения, что «вгрызаюсь» в такие вещи. Я знаю, что ответ ждёт меня — и надеюсь, довольно скоро — здесь вы правы, мне лучше просто проявить спокойное терпение. Я ведь продержался до сих пор.
— Будь как будет, Итковиан, — сказал Остряк. — Мы просто слишком много языками треплем со Скаллой. Вот и всё. Прости нас.
— Здесь нечего прощать, сударь.
— Ну почему же мне не достались нормальные друзья? — вопросила в пустоту Скалла.
— Такие — без тигриных полосок да тигриных глаз? Без сотни тысяч душ за плечами? Вон, смотри, скачет кто-то из других отстающих — может, он нормальный! Видит Худ, одет как крестьянин, выглядит как порожденье близкородственных браков, так что вряд ли больше одного предложения сможет связать. Отличный мужик! Эй! Ты! Да нет, чего колеблешься? Езжай к нам! Пожалуйста!
Долговязый всадник верхом на странной породы ломовой лошади осторожно направил своего скакуна к ним. Он выкрикнул по-даруджийски с чудовищным акцентом:
— Привет, друзья! Момент плохой? Вы, вроде, ссоритесь…
— Ссоримся? — фыркнула Скалла. — Ты слишком долго прожил в лесу, если считаешь, что это «ссора»! Подходи ближе и скажи, ради Бездны, где ты раздобыл такой гигантский нос?
Крестьянин сник и замялся.
— Скалла! — возмущённо прикрикнул Остряк, а затем обратился к всаднику: — Эта женщина грубит и хамит всем подряд, солдат.
— Я не хамила! — воскликнула Скалла. — Большие носы — это как большие руки, вот и всё…
Все молчали.
Длинное, вытянутое лицо незнакомца начало густо наливаться румянцем.
— Добро пожаловать, сударь, — сказал Итковиан. — Увы, прежде мы не встречались — а ведь всех нас, похоже, давно обошли подразделения Бруда, и рхиви, и все остальные отряды.
Крестьянин через силу кивнул.
— Ага. Мы заметили. Я — главмаршал Корешок, из Моттских ополченцев. — Остряк поймал на себе взгляд бесцветных, водянистых глаз. — Татухи ничего так. У меня тоже одна есть. — Он закатал засаленный рукав так, что показался мутный бесформенный рисунок на грязном плече. — Не знаю, чего там с ней приключилось, но вообще это должна была быть квакша на пеньке. Оно конечно, квакшу не так-то легко разглядеть, ну и в этом смысле очень даже хорошо вышло — в смысле, пятно, вот здесь, я лично думаю, что это квакша. Хотя, может, и грибочек. — Корешок улыбнулся так, что показались огромные зубы, вновь опустил рукав и поудобнее уселся в седле. Он вдруг нахмурился. — А вы знаете, куда мы вообще идём-то? И почему все так поспешают?
— Уф…
Только это и смог выдавить Остряк, поэтому отвечать пришлось Итковиану:
— Великолепные вопросы, сударь. Мы идём к городу, который называется Маурик, чтобы там воссоединиться с малазанской армией. Из Маурика мы направимся дальше на юг, к городу Кораллу.
Корешок помрачнел.
— А под Мауриком будет битва?
— Нет, город оставлен жителями. Это просто удобная точка для соединения сил.
— А в Коралле?
— Да. Там, скорее всего, битва будет.
— Города вообще-то не убегают никуда. С чего тогда все так торопятся?
Итковиан вздохнул.
— Весьма прозорливое наблюдение, сударь, оно ведёт к некоторым сомнениям в прежде озвученных утверждениях.
— Чего?
— Он говорит, мол, хороший вопрос, — протянула Скалла.
Маршал кивнул.
— Потому и задаю. Я тем и славен, что хорошие вопросы задаю.
— Это мы видим, — ровным голосом ответила она.
— Бруд торопится, — сказал Остряк, — потому что хочет попасть в Маурик прежде малазанцев, а те вроде маршируют быстрее, чем мы вообще себе могли вообразить.
— И что?
— Ну, хм, союз в последнее время стал… немножко шатким.
— Они ж малазанцы — чего вы ждали?
— Честно говоря, — сказал Остряк, — не думаю, что Бруд вообще знал, чего ждать. А ты, говоришь, не удивлён расколом?
— Расколом? А, понял. Нет. В любом случае, ясно как день, почему малазанцы так быстро рванули.
Итковиан подался вперёд в седле.
— В самом деле?
Корешок пожал плечами.
— Есть у нас там свои людишки…
— У вас есть шпионы в армии малазанцев? — требовательно спросил Остряк.
— Само собой. Всегда есть. Полезно знать, чего они задумали, особенно, когда мы с ними дрались. То, что мы с ними засоюзничали, это ж не повод перестать за ними приглядывать.
— Так почему же они так быстро идут, маршал Корешок?
— Так Чёрные моранты ведь. Каждую ночь прилетают и целыми ротами забирают солдат. На дороге едва ли четыре тысячи малазанцев осталось, из тех половина — вспомогательные бригады. Дуджек сам улетел. Скворец ведёт оставшихся: они дошли до реки и строят баржи.
— Баржи?
— Точно. Чтоб по реке вниз сплавляться, я так думаю. Не переправляться, там же брод был и так, да и баржи стоят от него вниз по течению.
— А река, конечно, — пробормотал Остряк, — приведёт их прямо к Маурику. За несколько дней.
Итковиан обратился к маршалу.
— Сударь, вы известили об этом Каладана Бруда?
— Нет.
— Почему же?
Корешок снова пожал плечами.
— Ну, мы с братьями Валунами малость об этом поговорили.
— И?
— Решили, что Бруд вроде как забыл.
— Забыл, сударь? Что забыл?
— Про нас. Моттских ополченцев. Мы так подумал, что он вроде как собирался нас оставить на севере. В Чернопёсьем лесу. Тогда вроде как был какой-то там приказ, что-то вроде того, чтоб мы остались, когда он на юг пойдёт. Мы не сильно уверены. Не смогли толком вспомнить.
Остряк откашлялся.
— А вы не думали ему сказать, что вы здесь?
— Ну, мы ж не хотим его разозлить. Я-то прикидываю себе, что был всё же какой-то там приказ, понимаете? Что-то вроде «уходите» или как-то так.
— «Уходите»? С чего бы Бруду вам такое говорить?
— Ну, в том-то и дело. Не Воевода сказал. Каллор. Это нас и попутало. Мы его приказы обычно по ветру пускаем. И вот, значит, мы здесь. А вы кто, ребята?
— Я думаю, сударь, — проговорил Итковиан, — вам следует послать вестового к Бруду — с докладом о малазанцах.
— Да ну, есть у нас люди и там, в авангарде. Они хотели до Воеводы дойти, да Каллор их отваживает.
— А вот это любопытно, — пробормотал Остряк.
— Каллор говорит, мол, нас тут вообще быть не должно. Говорит, Воевода страх как обозлится. Так что мы больше близко не подходим. Думаем даже назад повернуть. Скучаем мы по Моттскому лесу — тут-то деревьев нет. Мы дерево любим. Всякое — мы вот только-только обратно добыли один чудный стол… без ножек, правда, они вроде как отломались.
— Ну, что до нас, — объявил Остряк, — мы бы не хотели, чтоб вы уходили, маршал.
Вытянутое лицо Корешка помрачнело.
— Деревья же есть! — вдруг воскликнула Скалла. — На юге! Лес вокруг Коралла!
Главмаршал повеселел.
— Правда?
— Воистину так, — подтвердил Итковиан. — Согласно донесениям, там растут кедры, ели и пихты.
— А, тогда другое дело. Я остальным расскажу. Опять все будут рады, и лучше, когда они все рады. Они в последнее время оружие тупили. А это дурной знак, когда они начинают оружие тупить.
— Тупить, сударь?
Корешок кивнул.
— Клинки затуплять, зазубринки делать. Так они страшней раны оставляют. Дурной знак, когда они в таком настрое ходят. Очень дурной. Тут уж только оглянись, а они начали плясать вокруг костров по ночам. А потом и это кончается, а когда кончается, знаешь, что хуже быть не может, потому как парни готовы разбиваться на отряды и ломиться в ночь, чтоб кого-нибудь убить. Они и так уж приглядывали к здоровому фургону, который за нами катится…
— Ого! — ахнул Остряк. — Не делайте этого! Скажи им этого не делать, маршал. Эти люди…
— Некроманты, знаю. Мрачные. Сильно мрачные. Не любим мы некромантов, особенно братья Валуны не любят. Один было поселился на их земле, в какой-то разрушенной башне в болоте. Призраки да привидения всякую ночь. В общем, пришлось наконец Валунам что-то с этим делать, так они пошли да и зажарили его. Мерзкое было дело, уж поверьте мне — в общем, что от него осталось они повесили у Нижнего перекрёстка, чтоб прочие знали и не совались.
— Эти братья Валуны, — проговорил Итковиан, — должно быть, внушительная пара.
— Пара? — Брови Корешка поползли вверх. — Их всего двадцать три. И ни одного ниже меня. Вдобавок смекалистые — ну, некоторые из них. Читать не умеют, конечно, но считают до десяти и дальше, а это уж много значит, верно? Ладно, пора мне. Расскажу всем про деревья на юге. Бывайте.
Все смотрели ему вслед.
— А ответа на свой вопрос он так и не получил, — сказал через некоторое время Остряк.
Итковиан покосился на него.
— На который?
— Кто мы такие.
— Не будь дураком, — буркнула Скалла. — Он точно знает, кто мы.
— Думаешь, это он притворялся?
— Главмаршал Корешок! Бездна меня побери, разумеется, притворялся! И оба вы купились? Ну, уж не я. Я его раскусила. Сразу.
— Думаете, Бруду следует сообщить, сударыня? — поинтересовался Итковиан.
— О чём?
— Ну, о малазанцах, для начала.
— А какая разница? Бруд всё равно доберётся до Маурика первым. Ну, подождём два дня, а не две недели, что с того? Быстрей со всей этой ерундой разберёмся — Худ знает, может, Дуджек уже захватил Коралл, и как по мне, так пусть ему и достаётся.
— Тут ты права, — пробормотал Остряк.
Итковиан отвёл взгляд. Возможно, права. Куда я еду? Чего ещё ищу в этом мире? Не знаю. Мне плевать на этого Паннионского Провидца — он не примет моих объятий, даже если малазанцы сохранят ему жизнь, что само по себе маловероятно.
Поэтому я так отстал от тех, кто изменит мир? Я столь равнодушен, лишён тревог? Похоже, мне конец — почему я не могу принять эту истину? Мой бог умер — бремя отныне лишь моё. Быть может, для меня и не существует ответа — не это ли видит новый Кованый щит, когда смотрит на меня с таким сожалением во взгляде?
Неужели вся полнота жизни уже позади, если не считать ежедневного копошения бренного тела?
Быть может, это всё. Наконец-то всё…
— Не грусти, Итковиан! — сказал Остряк. — Может, война закончится, прежде чем мы туда доберёмся — вот ведь будет славный взвизг в конце истории, а?
— Реки — для того, чтоб пить и чтоб в них тонуть, — простонала Хетан, обхватив рукой бочонок.
Скворец улыбнулся.
— Я-то думал, ваши предки были мореходами, — заметил он.
— Которые потом одумались и закопали свои треклятые каноэ раз и навсегда.
— Что-то ты без обычного почтения о них отзываешься, Хетан.
— Я сейчас тебе на сапоги сблюю, старик. Как ещё мне говорить?
— Не обращай внимания на мою дочь, — сказал Хумбролл Тор, оглушительно топая по палубе ногами в меховых сапогах. — Её одолел даруджиец.
— Не смей упоминать этого слизня! — прошипела Хетан.
— Тебя может порадовать то, что он последние три дня пробыл на другой барже, пока ты страдала, — сообщил Скворец. — Оправлялся.
— Он сбежал только потому, что я поклялась его убить, — пробормотала Хетан. — Не должен он был влюбляться, червяк скользкий! Нижние духи, ну и аппетиты!
Хумбролл Тор рокочуще захохотал.
— Никогда не думал увидеть такой славный…
— Ой, отец, молчи!
Огромный вождь баргастов подмигнул Скворцу.
— Я уже жду не дождусь знакомства с этим человеком из Даруджистана.
— Тогда я обязан тебя предупредить, что внешность — обманчива, — сказал Скворец. — Особенно в случае Круппа.
— О, я его видел издали, когда дочь моя его таскала за собой туда-сюда, по крайней мере, вначале. А поздней я заметил, что роли поменялись. Замечательно. Хетан, видишь ли, во всём — дочь моей жены.
— А где твоя жена?
— Уже настолько далеко в дальних пределах Белолицей гряды, чтобы я мог дышать спокойно. Почти. Может, ближе к Кораллу…
Скворец улыбнулся и в который раз подивился тем дарам дружбы, которые обрёл в последнее время.
Мимо тянулись некогда ухоженные берега реки Маурик. В камышах виднелись рыбацкие причалы и швартовые столбы; в иле и песке на берегу догнивали старые лодки. Вокруг рыбацких хижин недалеко от воды поднялась высокая трава. Пустота и заброшенность этого места сразу же омрачили настроение Скворца.
— Даже для меня, — проворчал позади Хумбролл Тор, — это невесёлое зрелище.
Скворец вздохнул.
— Мы приближаемся к городу, да?
Малазанец кивнул.
— Ещё день, скорее всего.
В ответ на эти слова сзади отчаянно застонала Хетан.
— Думаешь, Бруд знает?
— Полагаю, да, по крайней мере, отчасти. У нас среди конюхов и вожатых есть Моттские ополченцы…
— Это кто ещё такие, командир?
— Это что-то вроде отряда наёмников, вождь. Преимущественно лесорубы да крестьяне. Они случайно сформировались — и это мы, малазанцы, тому виной. Мы как раз взяли город Ораз и двигались на запад, к Мотту, который в срок сдался, если не считать окраин Моттского леса. Дуджек не хотел, чтоб партизаны нападали на наши линии снабжения, ведь мы уходили всё дальше и дальше от моря, вглубь материка. Так что он послал «Мостожогов» в Моттский лес с приказом выловить их — они нам нос расквасили не раз и не два. Также обошлись и с Золотыми морантами. В конце концов Дуджек нас отозвал, но к тому времени Моттских ополченцев уже нанял Бруд. Включил в свою армию. В любом случае, — малазанец пожал плечами, — они ребята хитрые, возвращаются снова и снова, точно глисты — пришлось научиться с ними жить.
— Поэтому ты знаешь, что твой враг о тебе знает, — кивнул Хумбролл.
— Более или менее.
— Вы, малазанцы, — сказал баргаст, качая головой, — играете в сложную игру.
— Иногда, — согласился Скворец. — А в иные дни мы просты донельзя.
— Однажды ваши легионы пойдут на Белолицую гряду.
— Сомневаюсь.
— Почему? — резко спросил Хумбролл Тор. — Неужели мы не достойные враги, командир?
— Слишком достойные, вождь. Нет, правда в другом. Мы заключили с вами договор, а Малазанская империя относится к таким вещам очень серьёзно. К вам придут с уважением и предложениями установить торговлю, границы и тому подобное — если вы того пожелаете. Если нет, послы уйдут, и больше вы не увидите малазанцев до тех пор, пока сами того не пожелаете.
— Странные вы завоеватели, чужеземцы.
— Да, в этом — такие.
— А почему вы в Генабакисе, командир?
— Малазанская империя? Мы здесь, чтобы объединить, и через объединение разбогатеть. Но мы не против, если не только мы разбогатеем.
Хумбролл Тор стукнул по своей кольчуге из монет.
— И лишь серебро вас интересует?
— Ну, вождь, есть разные виды богатства.
— Разве? — Могучий баргаст подозрительно прищурился.
Скворец улыбнулся.
— Встреча с кланами Белого Лица — одна из таких наград. Разнообразие — большое богатство, Хумбролл Тор, ибо оно — родина мудрости.
— Твои слова?
— Нет, Императорского историка, Дукера.
— А он говорит от имени Малазанской империи?
— В лучшие времена.
— А эти времена — лучшие?
Скворец встретил взгляд тёмных глаз баргаста.
— Возможно.
— Да заткнитесь вы оба! — прорычала позади Хетан. — Я умираю.
Хумбролл Тор развернулся, посмотрел на свою дочь, скорчившуюся у бочонка с зерном.
— Мысль, — пророкотал он.
— Какая?
— Может быть, у тебя и не морская болезнь, дочь.
— Да ну! Что же тогда… — Глаза Хетан широко распахнулись. — Нижние духи!
В следующий миг Скворцу пришлось неуклюже навалиться на планширь и свесить ноги, чтобы поток хорошенько отмыл его сапоги.
Шторм обрушился на Маурик некоторое время спустя после того, как город был оставлен, он повалил декоративные деревья и насыпал увитые водорослями дюны под стенами домов. Улицы укрыл чистый, белый песчаный ковёр, так что не было видно ни обломков, ни тел.
Корлат в одиночестве ехала по главной улице портового города. Слева темнели приземистые, широкие склады, справа — жилые дома, таверны и лавки торговцев. Сверху между складами и плоскими крышами лавок были натянуты верёвки, на которых висела морская трава, словно кто-то украсил город перед морским праздником.
Если не считать лёгкого шевеления под дыханием тёплого ветра, никакого движения не было видно ни на улице, ни в примыкающих переулках. Двери и окна зияли чёрными, печальными провалами. Со складов забрали всё, огромные раздвижные двери оставили открытыми.
Тисте анди подъехала к западной оконечности города, запах моря остался позади, уступил сладковатой вони цветущей пресной воды в реке за складами слева.
Каладан Бруд, Каллор и другие решили объехать Маурик со стороны материка, чтобы выбраться на заиленные низины. Некоторое время в небе над головой парила Карга, но и та вскоре свернула и исчезла. Корлат никогда не видела праматерь великих воронов такой расстроенной. Если потеря связи и вправду означала, что Аномандр Рейк погиб, а Семя Луны уничтожено, Карга потеряла и своего господина, и гнездовье своего рода. И то, и другое — крайне неприятная перспектива. Вполне хватает, чтобы сложить крылья в отчаянии, но ворониха продолжала лететь на юг.
Корлат решила, что поедет одна — более длинным маршрутом, чем остальные, — через город. В конце концов, в спешке не было необходимости, а ожидание тянулось медленнее на стоянках, чем в дороге: лучше выбрать более долгий путь и следовать по нему размеренным шагом. О многом следовало подумать. Если Владыка жив и здравствует, Корлат следует предстать перед ним и торжественно разорвать клятву службы — уничтожить отношения, которые связывали их четырнадцать сотен лет, хотя, скорее, временно приостановить их. На все те годы, что остались в жизни одного смертного человека. А если трагическая судьба постигла Аномандра Рейка, Корлат окажется командиром дюжины тисте анди, которые также остались с армией Бруда. От этой ответственности она бы побыстрей избавилась, ибо не испытывала никакого желания править своими родичами. Корлат освободит их, пусть сами решают свою судьбу.
Аномандр Рейк объединил тисте анди лишь силой своего характера — какой сама Корлат не отличалась, и прекрасно знала об этом. Разнообразные предприятия, в которые он ввязывался сам и вовлекал свой народ, казались ей рядом вариаций на одну-единственную тему — но тема эта и природа её ускользали от Корлат. Были войны, борьба, враги, союзники, победы и поражения. Череда тянулась сквозь века и казалась случайной не только ей самой, но остальным её сородичам.
Внезапная мысль поразила Корлат, провернулась, будто тупой нож в груди. А вдруг Аномандр Рейк тоже не знает? Может, эта бесконечная череда предприятий — лишь отражение его собственного поиска. Я всегда подозревала простую цель — дать нам смысл к существованию, примерить на себя благородные побуждения других… других, тех, для кого борьба имела какой-то смысл. Разве не это — сквозной мотив, описывающий всё, что мы делали? Почему теперь я сомневаюсь? Почему теперь я думаю, что если мотив и существует, он совершенно в другом?
Что он куда менее благороден…
Корлат попыталась отбросить эти мысли, прежде чем они приведут её к отчаянию. Ибо отчаяние — смертный враг и погибель тисте анди. Часто я видела, как родич падал на поле битвы, и знала в глубине души, что мои братья и сёстры умирают не от неспособности защититься. Они умирали, потому что решили умереть. Пали жертвой собственного отчаяния.
Самой смертоносной опасности для нас.
Может, Аномандр Рейк ведёт нас прочь от отчаяния — и это его главная, единственная цель? Может, его мотив — мотив бунтарства? Если так, то, дорогая Матерь Тьма, он был прав, удерживая нас от понимания, был прав, не позволяя осознать свою единственную, жалкую цель. А я… я не должна была думать об этом, не должна была приходить с трудом к этому выводу.
Узнав тайну своего Владыки, я не обрела никакой награды. Проклятье Света, он веками уходил от моих вопросов, отваживал все попытки узнать его получше, пробиться сквозь завесу таинственности. А я обижалась, огрызалась на него не раз и не два, он же стоял под градом моего гнева и разочарования. Молча.
Не хотел открывать мне… а я думала — это гордыня, высокомерие худшего толка — как меня это бесило… ах, Владыка, сколько ты стерпел из милосердия.
И если отчаяние терзает нас, то тебя оно мучит стократ сильнее…
Корлат поняла, что не оставит свой народ. Как Рейк, она не сможет бросить их, как Рейк, не сможет открыть истину, даже если сородичи будут умолять — или требовать — оправданий.
И если этот миг скоро настанет, я должна набраться сил — сил, чтобы вести их, чтобы скрывать истину от своего народа.
О, Скворец, как же мне рассказать тебе это? Наши мечты были так… просты. Романтическая глупость. Нет в мире рая ни для тебя, ни для меня, возлюбленный. Поэтому всё, что я могу тебе предложить, — присоединиться ко мне, остаться со мной. И я молю Мать Тьму, молю всей душой, чтобы этого оказалось для тебя довольно…
Окраины города тянулись вдоль реки — полуразвалившиеся рыбацкие хибары, коптильни, растянутые для просушки сети, изорванные штормом, заваленные мусором. Поселение выходило практически на заиленные низины, десяток хижин на сваях стояли уже над морем камышей.
Двойной ряд шестов с этой стороны реки отмечал место, где жители выкопали глубокий подводный канал, ведущий на заливные низины, в которых установили широкие, крепкие настилы. В устье реки Маурик к востоку могли войти лишь суда с самой низкой осадкой, поскольку рисунок дна постоянно менялся под влиянием приливов и течений, песчаные мели возникали и пропадали за несколько колоколов. Припасы, которые сплавили вниз по реке, выгружались к западу от устья — здесь, на заливных низинах.
Воевода, Каллор, всадник Хурлокель и помощник Корлат, Орфантал, стояли на настиле, привязав коней у дороги, которая подходила к платформе со стороны материка.
Все четверо смотрели куда-то вверх по течению реки.
Корлат вывела коня на перешеек, соединявший город и настилы. Добравшись до насыпной дороги, она увидела первую из малазанских барж.
Их создавали явно не без магии. Крепкие, мощные суда, широкие и плоскодонные. Массивные, необтёсанные брёвна охватывали корпуса. Как минимум половину каждой палубы укрывал навес из просмолённой парусины. Со своего места Корлат насчитала не меньше двух десятков. Даже с помощью чар выстроить их наверняка было нелегко. Вдобавок — так быстро…
Ага, не этим ли занимались всё это время Чёрные моранты? Если так, значит, Дуджек и Скворец задумали это с самого начала.
Над флотилией парили великие во́роны, в их криках слышалось явственное презрение.
На передней барже было видно солдат, баргастов и лошадей. У материкового края настила Корлат натянула поводья рядом с конями остальных, спешилась. Поводья у неё принял кто-то из рхиви. Корлат благодарно кивнула и зашагала вдоль платформы, чтобы встать рядом с Каладаном Брудом.
Лицо Воеводы было непроницаемым, а на губах Каллора застыла уродливая ухмылка.
Орфантал подошёл к Корлат и поклонился.
— Сестра, — сказал он на языке тисте анди, — доставила ли тебе радость поездка через Маурик?
— Как давно ты стоишь здесь, брат?
— Колокола полтора.
— Тогда я ни о чём не жалею.
Орфантал улыбнулся.
— Полтора колокола в молчании. Почти хватает, чтобы заставить тисте анди потерять бдительность.
— Обманщик. Мы можем неделями стоять и молчать, ты, брат, это отлично знаешь.
— Да, но ведь в этом не будет эмоций, не так ли? По себе знаю, я просто слушаю ветер и поэтому не беспокоюсь.
Корлат покосилась на брата. Без эмоций? А вот теперь ты серьёзно кривишь душой.
— И осмелюсь сказать, — добавил Орфантал, — напряжение продолжает расти.
— Эй, вы двое! — зарычал Каллор. — Раз уж вам вздумалось поболтать, говорите на языке, который все понимают. Здесь и так уже лицемерия и обмана хватит на целую жизнь.
Орфантал обернулся к нему и ответил по-даруджийски:
— Но не твою жизнь, верно, Каллор?
Древний воитель лишь беззвучно оскалил зубы.
— Довольно, — пророкотал Бруд. — Не хочу, чтобы малазанцы увидели, как мы грызёмся между собой.
Корлат уже видела Скворца, тот стоял у широкого, плоского носа передней баржи. В шлеме и полном доспехе. Рядом с ним возвышался Хумбролл Тор, монеты на его кольчуге ярко блестели. Баргаст явно наслаждался происходящим, он стоял властно и горделиво, положив ладони на рукояти метательных топоров за поясом. Знаменосец Артантос маячил позади, скрестив на груди руки, по его худому лицу блуждала полуулыбка.
Солдаты взялись за длинные вёсла и, покрикивая друг на друга, направили судно между шестами. Манёвр был выполнен безупречно, грузная баржа соскользнула с сильного течения и мягко поплыла в сторону.
Корлат не сводила глаз со Скворца — тот тоже её заметил — а судно подходило всё ближе к настилу.
С приглушённым хрустом и треском баржа подошла вплотную к причалу. Солдаты со швартовыми спрыгнули на настил и закрепили концы. Остальные баржи тоже повернули к берегу и начали готовиться к высадке на топкой полосе земли.
Между вождём баргастов и Скворцом появилась Хетан, оттолкнулась и спрыгнула на платформу. В лице у неё не было ни кровинки, а ноги чуть не подогнулись. Орфантал рванулся, чтобы предложить ей руку помощи, но женщина с рычанием оттолкнула её и заковыляла прочь, к дальнему концу настила.
— Благое намерение, — громогласно расхохотался Хумбролл Тор. — Но если дорожишь жизнью, тисте анди, оставь мою дочь, она в печали. Воевода! Благодарю за торжественную встречу! Мы ведь теперь скорей прибудем в Коралл, да? — Вождь шагнул на настил, за ним поспешил Скворец.
— Если только где-то на реке не отстали ещё сто барж, вы потеряли две трети своих солдат, — проворчал Бруд. — Как же это произошло?
— Три клана решились плыть, Воевода, — с ухмылкой ответил Хумбролл Тор. — Остальные предпочли идти пешком. Наши духи-боги позабавились, да? Хотя, конечно, не без издёвки, признаю.
— Здравствуй, Воевода, — сказал Скворец. — Увы, у нас недостаточно суден, чтобы перевезти всё войско. Потому Дуджек Однорукий решил разделить армию…
— И где он, во имя Худа? — потребовал ответа Каллор. — Как будто это я должен спрашивать… — добавил он.
Скворец пожал плечами.
— Чёрные моранты везут его и солдат…
— В Коралл, да, — перебил Каллор. — Зачем, малазанец? Чтобы принести город под знамя вашей империи?
— Сомневаюсь, что это возможно, — ответил Скворец. — Но даже если и так — что, не перетерпишь, когда прибудешь к покорённому уже Кораллу? Раз ты настолько жаждешь крови…
— Мне не приходится долго ждать возможности, чтобы утолить эту жажду, малазанец, — отрезал Каллор, и его рука потянулась к полуторному мечу за плечами.
— Похоже, — проговорил Бруд, не обращая на Каллора внимания, — в план, который мы все прежде сочли разумным, были внесены значительные изменения. Более того, — продолжил он, переводя взгляд на баржи, — продумывая эту кампанию, вы с самого начала готовили обман.
— Не согласен, — возразил Скворец. — Ты и сам кое-что придумал для Семени Луны — что бы там Рейк ни собирался с ним сделать. Вот и мы решили, что нам не помешало бы озаботиться чем-то подобным. Прецедент создал ты, Воевода, — поэтому не думаю, что тебе стоит жаловаться.
— Командир, — процедил Бруд, — мы никогда не собирались использовать Семя Луны, чтобы нанести опережающий удар по Кораллу и получить преимущество над предполагаемыми союзниками. Мы выбрали время для совместного наступления.
— И здесь Дуджек по-прежнему согласен с тобой, Воевода. Как и я. Скажи, Карга сумела подобраться ближе к Кораллу?
— Она вновь пытается это сделать.
— И вероятнее всего, её вновь отгонят прочь. А значит, у нас нет данных разведки о приготовлениях врага. Если Паннионский Провидец или его советники обладают хоть сколько-нибудь смыслят в военном деле, они приготовили для нас ловушку — такую, в которую мы войдём по собственной воле, как только окажемся в пределах видимости стен Коралла. Воевода, наши Чёрные моранты высадили капитана Парана и «Мостожогов» за десять лиг от города, чтобы люди Парана тайком подобрались ближе и выяснили, что́ задумали паннионцы. Но сил одних «Мостожогов» не хватит, чтобы помешать врагам, в чём бы ни заключался их план. Поэтому Дуджек повёл за собой шесть тысяч солдат, доставленных на место Чёрными морантами, чтобы разрушить ловушку паннионцев.
— И с какого Худа нам стоит тебе верить? — возмутился Каллор. — Вы только и делаете, что лжёте — с самого начала.
Скворец вновь пожал плечами.
— Если шести тысяч малазанских солдат хватит, чтобы взять Коралл и уничтожить Паннионский Домин, значит, мы серьёзно переоценили своего врага. В этом я сомневаюсь. Думаю, нас ждёт серьёзная битва, и любое преимущество, какое только мы сможем получить заранее, нам наверняка пригодится.
— Командир, — сказал Бруд, — силы паннионцев поддерживают боевые маги, а также эти противоестественные кондоры. Как Дуджек собирается защищаться против них? В вашей армии нет чародеев, о которых стоило бы упоминать.
— Там Быстрый Бен, и он придумал способ обращаться к своим Путям беспрепятственно. Во-вторых, у Дуджека есть Чёрные моранты, которые могут потягаться с птицами за контроль над небом, а также значительный запас взрывчатки. Но я готов согласиться: этого может быть недостаточно.
— Вы рискуете потерять больше половины своей армии, командир.
— Подобное не исключено, Воевода. Так что, если для вас это приемлемо, мы бы теперь предложили поспешить к Кораллу.
— Да уж! — проворчал Каллор. — Может, нам стоит подождать, пока паннионцы потратят время и силы, уничтожая Дуджека и его шесть тысяч, а уже потом вступить в бой. Воевода, выслушай меня. Малазанцы сами создали для себя потенциально смертельную угрозу, а теперь приползли просить, чтобы мы их выручили. Я говорю — пусть там гниют, ублюдки.
Корлат почувствовала, что Бруд принял во внимание доводы Каллора. Увидела, что Воевода колеблется.
— Мелочный подход, — фыркнула она. — Вызванный эмоциями. И оттого, вероятно, тактически самоубийственный для всех нас.
Каллор резко развернулся.
— Ты, женщина, уж точно не можешь претендовать на объективность! Ясное дело, ты встанешь на сторону своего любовника!
— Если бы его позиция была несостоятельной, даже и не подумала бы, Каллор. И в этом — разница между мной и тобой. — Она обратилась к Каладану Бруду. — Теперь я говорю от имени тисте анди, которые сопровождают твою армию, Воевода. Я призываю тебя ускорить переход к Кораллу, в помощь Дуджеку. Командир Скворец привёл достаточно барж, чтобы быстро переправиться на южный берег реки. Пять дней быстрого марша приведут нас к Кораллу.
— Или восемь дней в обычном темпе, — сказал Каллор, — и тогда мы прибудем на место отдохнувшими. Неужели слава Войска Однорукого столь раздута, что они не продержатся три дня?
— Пытаешься зайти с другой стороны? — спросил у Каллора Орфантал.
Седой воин лишь пожал плечами. Бруд с шипением выдохнул воздух сквозь стиснутые зубы.
— Он высказывает сейчас разумные соображения, тисте анди. Пять дней или восемь. Утомлённые или отдохнувшие солдаты, готовые сразу же вступить в бой. Какой вариант выглядит более разумным с точки зрения тактики?
— Разница в том, чтобы присоединиться к готовой к бою армии или найти лишь изрубленные на куски трупы, — сказал Скворец. Он встряхнулся. — Решайте, как хотите. Мы вам оставим баржи, разумеется, но мои войска переправятся первыми. Мы рискнём прийти усталыми. — Он развернулся и помахал рукой Артантосу, который оставался на палубе. Знаменосец кивнул, нагнулся и поднял полдюжины сигнальных флажков, а затем направился к корме.
— Ты это предвидел, не так ли? — прошипел Каллор.
Что сегодня ты одержишь верх? Да, я полагаю, он предвидел.
Скворец промолчал.
— И, таким образом, твои силы первыми подойдут к Кораллу. Очень умно́, ублюдок. Воистину, очень умно́.
Корлат шагнула к Бруду.
— Воевода, ты сохранил веру в тисте анди?
Великан нахмурился.
— Веру в тебя и твой народ? Разумеется, сохранил!
— Хорошо. В таком случае, мы будем сопровождать командира Скворца, Хумбролла Тора и их силы. И тем самым представлять твои интересы. Мы с Орфанталом — одиночники. Один из нас, если потребуется, сможет быстро доставить тебе вести об опасности или предательстве. Более того, наше присутствие может оказаться решающим, если Дуджеку потребуется отступить из боя, который невозможно выиграть.
Каллор расхохотался.
— Любовнички льнут друг к другу, а нам предлагают склониться перед притворной объективностью…
Орфантал шагнул к Каллору.
— Это было последнее оскорбление, которое ты нанёс тисте анди, — тихо произнёс он.
— Прекратите! — взревел Каладан Бруд. — Каллор, знай: я доверяю тисте анди. Что бы ты ни сказал — ничто не подорвёт мою веру в них, ибо она была заслужена столетия тому назад, стократ подтверждена и никогда — предана. А вот твоя верность вызывает у меня всё больше и больше сомнений…
— Берегись своих страхов, Воевода, — прорычал Каллор. — А то ещё сделаешь их истинными.
Бруд ответил так тихо, что Корлат лишь чудом его расслышала.
— Теперь ты провоцируешь меня, Каллор?
Седой воин медленно побледнел.
— Какой мне в том толк? — тихо, ровно спросил он.
— Действительно.
Корлат повернулась к брату.
— Собери наших родичей, Орфантал. Мы будем сопровождать командира и вождя.
— Как скажешь, сестра. — Тисте анди повернулся, затем замер и пристально посмотрел на Каллора, прежде чем сказать: — Думаю, старик, когда всё это закончится…
Каллор оскалился.
— Что же ты думаешь?
— Что я приду за тобой.
Каллор в ответ лишь улыбнулся шире, но напряжение выдал тик, от которого подёргивалась одна щека.
Орфантал направился к лошадям.
Напряжённое молчание разорвал глубокий смех Хумбролла Тора.
— А мы-то думали, вы будете ссориться, когда мы явимся.
Корлат повернулась к барже — и встретила взгляд Скворца. Он через силу улыбнулся, чем сразу выдал, в каком напряжении находился. Но сердце у неё забилось от другого, от того, что тисте анди увидела в этом взгляде. Любовь и облегчение, нежность… и животное предвкушение.
О, Мать Тьма, ведь умеют же эти смертные жить!
Итковиан и Остряк бок о бок подъехали к насыпи, ведущей к настилу. Небо на востоке бледнело, воздух был холодным и ясным. Два десятка пастухов-рхиви гнали последних из первых трёх сотен бхедеринов по огороженному трапу.
В нескольких сотнях шагов за мужчинами к насыпи двигались следующие три сотни животных. За ними скопились ещё по меньшей мере две тысячи бхедеринов, и обоим всадникам было ясно, что, если они захотят переправить свои отряды через реку в ближайшее время, придётся вклиниться между стадами.
Малазанцы строили на совесть: на каждой барже были установлены широкие трапы, которые соединяли их от носа к носу, а кормы спроектировали таким образом, чтобы их можно было сомкнуть. Благодаря этому баржи собирались в мост — гибкий там, где это было нужно, и надёжный по всей длине, а также удивительно широкий — так что два фургона могли проехать бок о бок.
Командир Скворец и его части Войска переправились через реку больше пятнадцати часов назад, за ними последовали три клана баргастов Хумбролла Тора. Остряк знал, что Итковиан надеялся вновь встретиться с обоими, особенно со Скворцом, но к тому времени, когда они увидели реку, малазанец и баргаст уже оказались на другом берегу.
Каладан Бруд разбил лагерь для своих войск на этой стороне реки Маурик и поднял солдат за три колокола до рассвета. Они только что закончили переправляться. Остряк отметил разницу в скорости союзных армий.
Всадники натянули поводья и остановились среди пастухов-рхиви. Высокий, неуклюжий мужчина, который явно выглядел не как рхиви стоял в стороне, глядя, как бхедерины с топотом преодолевают первую баржу под выкрики и свист погонщиков.
Остряк спешился и подошёл к одинокому мужчине.
— Моттское ополчение? — спросил он.
— Главмаршал Хлев, — ответил тот с кривой ухмылкой. — Я рад, что вы здесь — совсем не понимаю этих коротышек. Уж как ни пытался. Сдаётся мне, они на другом каком-то языке говорят.
Остряк с каменным лицом оглянулся на Итковиана, затем вновь посмотрел на главмаршала.
— Так и есть. Давно тут стоишь?
— С прошлой ночи. Много народу уже переправили. Много. Видел, как баржи рядком поставили. Быстро у них вышло. Малазанцы умеют с деревом обращаться. Знали, что Скворец был подмастерьем у каменщика, прежде чем стал солдатом?
— Нет, не знал. А какое отношение это имеет к плотницкому делу, главмаршал?
— Да никакого. Это я просто так, к слову.
— Остальных своих соратников ждёшь? — спросил Остряк.
— Да нет, хотя, думаю, рано или поздно они подтянутся. Но уж после бхедеринов, ясное дело, чтобы навоз собрать. Коротышки тоже это делают. Мы с ними из-за этого пару раз подрались. Помахались. По-доброму, разумеется. Глянь, чего они творят — скатывают навоз в кучу да и стерегут её. Если я ближе подойду, за ножи возьмутся.
— Ну, я бы тогда советовал ближе не подходить, главмаршал.
Хлев снова ухмыльнулся.
— Иначе ж веселья никакого не будет. Я тут не просто так стою, знаешь ли.
Итковиан спешился и подошёл к ним.
Остряк повернулся к пастухам и спросил на довольно пристойном рхивийском:
— Кто из вас тут главный?
Вперёд вышел жилистый старик.
— Скажи ему, чтоб ушёл! — рявкнул он, указывая пальцем на главмаршала Хлева.
— Извини, — ответил Остряк, пожимая плечами, — я ему ничего приказать не могу. Я здесь ради своего легиона и «Серых мечей». Мы бы хотели переправиться… перед остальной частью вашего стада…
— Нет. Нельзя так. Нет. Вам надо подождать. Подождать. Бхедерины не любят, когда их разделяют. Нервные становятся. Несчастные. Нам они нужны на переправе спокойными. Ты же понимаешь, да? Нет, вам придётся ждать.
— И сколько времени, по-твоему, это займёт?
Рхиви пожал плечами.
— Закончим, когда закончим.
Вторые три сотни бхедеринов загрохотали копытами, поднимаясь по трапу. Навстречу им выдвинулись погонщики.
Остряк услышал глухой стук, а затем рхиви с воплями побежали назад. Даруджиец обернулся вовремя, чтобы заметить, как главмаршал Хлев, завернувший в подол рубахи здоровый кусок навоза, стремглав промчался мимо, взлетел на трап, а потом дальше по палубе баржи.
Пастух-рхиви, которого явно поставили охранять навоз, лежал на спине возле разграбленной кучи без сознания, и на челюсти его краснел отпечаток костистого кулака.
Остряк ухмыльнулся старому пастуху, который от ярости подпрыгивал на месте и плевался. Итковиан подошёл ближе.
— Сударь, вы это видели?
— Нет, увы, только самый конец.
— Удар был молниеносный — я даже не заметил, как он подошёл вплотную. Бедняга рхиви просто упал, как мешок…
— С навозом?
Долгое время спустя — такое долгое, что Остряк уже потерял надежду, Итковиан всё-таки улыбнулся.
Тучи пришли с моря, яростный ветер принёс ливень, капли падали на шлемы, щиты и кожаные дождевики с такой силой, что разлетались облачками тумана. Стоявшие вдоль дороги заброшенные крестьянские угодья скрылись за серой стеной, торговый тракт превратился в полосу липкой грязи под копытами, колёсами и сапогами.
Вода стекала через забрало, которое Скворец опустил, пытаясь хоть немного защитить глаза от дождя, пока командир пытался разобраться в происходящем. Из авангарда его призвал вестовой, который кричал что-то о сломанной оси, заторе на дороге, беспорядке и раненых животных. Сейчас Скворец мог разглядеть только толпу измазанных в грязи солдат, которые поскальзывались, неслышно орали друг на друга и вязали узлы на верёвках, а также по меньшей мере три фургона, которые по самую ось ушли в жидкую грязь, бывшую прежде торговым трактом. Ревущих волов оттаскивали подальше.
Командир сидел на коне и смотрел. Не было толку проклинать капризы природы, ненадёжность перегруженных фургонов или скорость, с которой армии приходилось двигаться. Несмотря на кажущийся хаос, морпехи делали то, что нужно было делать. Учитывая время года, непогода вряд ли задержится, а потребность в солнце была отчаянной. Тем не менее командир невольно гадал, какой бог ополчился против него, ведь после переправы дня не проходило без непредвиденных неприятностей — и ни одна из них не щадила малазанцев.
До Коралла им оставалось идти по меньшей мере два дня. Последние вести от Быстрого Бена Скворец получал ещё до прихода в Маурик; тогда чародею, Парану и «Мостожогам» оставалась половина ночного перехода до окрестностей Коралла. Командир был уверен, что сейчас они уже добрались до города, а Дуджек и его полки на подходе к месту сбора. Если битва начнётся, то очень скоро.
Скворец развернул коня, пустил его вдоль обочины, чтобы вернуться к авангарду. Быстро приближалась ночь, и необходимо было остановиться, хотя бы на несколько колоколов. Тогда у него будет несколько бесценных минут наедине с Корлат — испытания тяжёлого марш-броска слишком часто разделяли их, и хотя Скворец с Корлат полагали, что Владыку Аномандра Рейка рано списывать со счетов, она приняла на себя роль командира тисте анди: стала холодной, отчуждённой, сосредоточенной исключительно на состоянии своих братьев и сестёр.
Под руководством Корлат они исследовали Куральд Галейн, свой Путь Тьмы, черпали его силу, пытаясь очистить Путь от заразы Увечного бога. В те редкие моменты, когда они появлялись на людях, Скворец мог оценить, какую цену платил за эти усилия Орфантал и другие тисте анди. Но Корлат хотела, чтобы к тому моменту, когда начнётся битва за Коралл, сила Куральд Галейн была под рукой — и без злотворного влияния.
Скворец чувствовал, что она изменилась. Некая мрачная решимость закалила всё в её душе. Возможно, виной была вероятная смерть Аномандра Рейка, которая заставила дух Корлат ожесточиться. Или, быть может, — мысли о грядущих судьбах, которые они столь наивно связали, не думая о суровых требованиях реального мира. Прошлое никогда не покидало их насовсем — их обоих.
В душе Скворец был твёрдо уверен, что Аномандр Рейк жив. И даже не потерян. Во время полудюжины ночных бесед с Владыкой Лунного Семени малазанец прочувствовал этого тисте анди: несмотря на различные союзы, в том числе давнишнее сотрудничество с Каладаном Брудом, Аномандр Рейк был одиночкой, обладавшим почти патологической тягой к независимости. Его не трогали потребности других, каких бы увещеваний и успокоений они ни требовали или просили. Он сказал, что прибудет на штурм Коралла, значит — прибудет.
Впереди, в сероватом мороке, Скворец уже различал авангард — группу верховых офицеров, окружавших на дороге Хумбролла Тора, Хетан, Кафала, Круппа и Корлат. За ними, заметил он, приблизившись, небо было чище. Скоро они выйдут из-под яростного покрова бури и, если Опонны оделят их удачей, прежде, чем двинуться дальше, ещё успеют на привале, в последних тёплых лучах заката, приготовить горячую еду.
Он слишком многого требовал от своих четырёх тысяч солдат. Это были лучшие воины, какими только ему приходилось командовать, но он ждал от них невозможного. Хоть малазанец и мог его понять, внезапное разочарование Каладана Бруда потрясло Скворца больше, чем он готов был показать другим, даже Корлат. Марш-бросок объединённой армии мог бы ошеломить Провидца — вид подходящих один за другим легионов заставил бы всякого генерала подумать об отступлении из боя с Дуджеком. Несмотря на измотанность войск, уже одно их количество могло устрашить врага. Ресурсы паннионцев были ограниченны: Провидец не станет упорствовать в битве за стенами города, если это подставит под удар его основную армию.
Появление четырёх тысяч вымазанных в грязи, шатающихся от усталости солдат скорее вызовет у Провидца улыбку. Скворцу придётся разумно распорядиться наличными силами — двенадцать тисте анди, клан Ильгрес и лучшие кланы Белолицых баргастов Хумбролла Тора, скорее всего, сыграют решающую роль, хотя баргастов у него меньше двух тысяч.
Мы перешли на бег слишком рано, слишком далеко от добычи. В бессмысленной спешке мы оставили пятьдесят тысяч Белолицых далеко позади. Это решение может оказаться фатальным…
Чувствуя себя безмерно старым, с истерзанной, угнетённой душой, Скворец подъехал к авангарду.
Вода ручьями стекала по длинной кольчуге, длинные седые волосы промокли и прилипли к ней на спине и широких, но худых плечах. В тускло-сером шлеме размыто отражалось оловянное небо. Склонив голову, человек неподвижно стоял перед неглубокой долиной. Конь ждал в дюжине шагов позади.
Невыразительный, безжизненный взгляд изучал мокрую землю прерии сквозь прорезь забрала. Неморгающие глаза сузились. Вгляделись в поток грязной воды, иссечённый яростным ливнем, в ручейки и крошечные речушки, бесконечные струи в мелких промоинах, на голых камнях, меж спутанных корней травы.
Вода мчалась на юг.
И здесь, в этой долине, быстрые ручьи несли странно окрашенный ил вверх по склону.
Из пыли… в грязь. Так значит, вы всё-таки идёте с нами. Нет-нет, поймите правильно, я даже рад.
Каллор развернулся, зашагал обратно к своему коню.
Он поскакал назад по собственным следам, и когда сумерки уже собирались под свинцовыми тучами, вернулся в лагерь. Перед рядами шатров не горели костры, только тусклый свет фонарей пробивался сквозь пелену дождя. На размокших дорожках теснились великие во́роны, нахохлившиеся под ливнем.
Оказавшись перед командным шатром Каладана Бруда, Каллор натянул поводья, спешился и вошёл внутрь.
Всадник Хурлокель стоял у самого полога, чтобы послужить Бруду гонцом, если в том возникнет нужда. Юноша был бледен и стоя чуть ли не спал. Не обращая на него внимания, Каллор поднял забрало и прошёл мимо.
Воевода сгорбился на походном стуле, на коленях у него неподвижно лежал молот. Бруд даже не озаботился тем, чтобы счистить жидковатую грязь с доспехов и сапог. Он поднял взгляд, осмотрел Каллора и вновь опустил диковинные, звериные глаза.
— Я совершил ошибку, — пророкотал Бруд.
— Согласен, Воевода.
Эти слова привлекли внимание Бруда.
— Ты, должно быть, не понял…
— Отнюдь. Мы должны были идти со Скворцом. Уничтожение Войска Однорукого — как бы это ни радовало меня лично — станет тактической катастрофой для этой кампании.
— Очень хорошо, Каллор, — пророкотал Бруд, — но теперь-то уж мало что с этим можно поделать.
— Гроза пройдёт, Воевода. Утром ты можешь приказать ускорить марш. Так мы сумеем нагнать примерно день. Однако я пришёл сюда по другой причине. Которая, впрочем, связана с тем, что мы передумали.
— Говори прямо, Каллор, или вообще молчи.
— Я собираюсь выехать вперёд и догнать Скворца и Корлат.
— Зачем? Чтобы извиниться?
Каллор пожал плечами.
— Если от этого будет прок. Но говоря прямо, ты, кажется, позабыл о моём… опыте. Хоть я и раздражаю вас всех, я ходил по этой земле, когда т’лан имассы ещё были детьми. Я командовал армиями в сотни тысяч воинов. Я опалил пламенем своего гнева целые континенты и в одиночку восседал на высоких тронах. Понимаешь, что́ это значит?
— Да. Ты ничему не учишься.
— Очевидно, — огрызнулся Каллор, — не понимаешь. Я знаю поле боя лучше, чем любой из живущих, включая тебя.
— Малазанцы, кажется, отлично справляются на этом континенте и без твоей помощи. К тому же — с чего ты взял, что Скворцу или Дуджеку понадобятся твои советы?
— Они практичные люди, Воевода. И похоже, ты забываешь обо мне ещё кое-что. За сотню тысяч лет я не знал поражений с мечом в руках.
— Каллор, ты хорошо выбираешь врагов. Сражался ты с Аномандром Рейком? Дассемом Ультором? Сивогривом? Первым из сегулехов?
Ему не нужно было добавлять «со мной».
— Ни с кем из них мне не придётся биться в Коралле, — прорычал Каллор. — Там только провидомины, урдомы, септархи…
— И пара-тройка к’чейн че’маллей?
— Я не думаю, что они ещё остались, Воевода.
— Может, ты прав. А может, и нет. Меня слегка удивляет, Каллор, твоё внезапное… рвение.
Высокий воитель пожал плечами.
— Отвечу за собственный дурной совет, вот и всё. Ты позволяешь мне догнать Скворца и Корлат?
Бруд некоторое время смотрел на Каллора, затем вздохнул и махнул на него заляпанной грязью рукавицей.
— Езжай.
Каллор развернулся и вышел из шатра. Под дождём приблизился к своему коню.
Лишь несколько замёрзших, нахохлившихся под повозкой великих воронов увидели, как Каллор внезапно улыбнулся.
Куски льда у каменистого пляжа заливала тёмная вода. Госпожа Зависть смотрела, как Баальджагг и Гарат шлёпают по этой воде в направлении поросшего лесом берега. Вздохнув, госпожа приоткрыла завесу своего Пути ровно настолько, чтобы перейти и не промокнуть.
Она была уже по горло сыта бурными морями, чёрными водами, ледяными горами и холодными дождями — и даже начала выдумывать подходящее жуткое проклятье для Неррузы и Беру: богине — за то, что не навела порядок на своих водах, а богу — за то, что так некрасиво вышел из себя, когда его грубо использовали. Разумеется, такое проклятие может ещё сильней ослабить пантеон, а это нежелательно. Госпожа Зависть вздохнула.
— Что ж, придётся отказаться от этого удовольствия… по крайней мере, на время. Ладно. — Обернувшись, она увидела, как Сену, Турул и Мок спускаются по отвесной белой стене на льдину. В следующий миг сегулехи уже шлёпали по воде к берегу.
Ланас Тог некоторое время назад исчезла, только чтобы появиться строго напротив них, под деревьями.
Госпожа Зависть шагнула на обледеневшую, вымороженную мостовую улицы Мекроса, неспешно пошла в сторону ледового моста. Она приблизилась к неровной череде камней на берегу потока, у которых собрались остальные.
— Наконец-то! — сказала она, осторожно ступая на мокрый мох рядом с Ланас Тог. По крутому, неровному склону позади неупокоенной воительницы маршировали во тьму огромные кедры. Смахнув снежинки со своей телабы, госпожа Зависть некоторое время разглядывала мрачный лес, затем перевела взор на Ланас Тог.
С мечей, пронзивших её, свисали длинные, узкие сосульки. Иссушенное лицо нежити покрывали пятна изморози.
— Ох, милочка, ты таешь!
— Я отправлюсь на разведку, — сказала Ланас Тог. — Недавно по берегу проходили люди. Больше двадцати, меньше пятидесяти, некоторые — с тяжёлой ношей.
— В самом деле? — Госпожа Зависть огляделась по сторонам, но не заметила и следа того, чтобы кто-то проходил рядом с тем местом, где они стояли. — Ты уверена? Ах, не важно. Забудь о моём вопросе. Хорошо! В каком направлении они шли?
Неупокоенная воительница посмотрела на восток.
— В том же, что и мы.
— Как любопытно! Мы их случайно не нагоним?
— Вряд ли, госпожа. Они опережают нас дня на четыре…
— Четыре дня! Они уже добрались до Коралла!
— Да. Хочешь отдохнуть или пойдём дальше?
Госпожа Зависть обернулась, чтобы осмотреть остальных. В плече Баальджагг по-прежнему сидел наконечник стрелы, но он, судя по всему, медленно выходил наружу, и кровотечение сильно замедлилось. Зависть хотела бы исцелить рану волчицы, но ай не позволяла ей подойти достаточно близко. Гарат выглядел здоровым, хотя густая паутина старых шрамов покрывала пёструю шкуру пса. Сегулехи как смогли починили доспехи и оружие, заново выкрасили маски и теперь терпеливо ждали.
— Гм-м, похоже, никакой задержки не будет, вовсе никакой! Подобное рвение, ах, бедный, несчастный Коралл! — Вдруг она развернулась. — Ланас Тог, скажи, а Онос Т’лэнн тоже прошёл здесь?
— Не знаю, госпожа. Однако за смертными, что были тут прежде нас, шёл хищник. Из любопытства, наверное. Я не чувствую здесь памяти о насилии — зверь, должно быть, оставил их, оценив силу.
— Зверь? Какой именно зверь, милочка?
Неупокоенная воительница пожала плечами.
— Большая кошка. Тигр, наверное. Им, кажется, нравятся такие леса.
— Просто очаровательно! Будь добра, Ланас Тог, иди по этому судьбоносному следу — мы не отстанем ни на шаг!
Траншеи и входы в тоннели были так хорошо замаскированы кедровыми ветвями и грудами мха, что без сверхъестественных умений магов «мостожоги» могли бы их и не заметить.
Паран спустился в тоннель, который про себя называл «штабным», миновал стойки с оружием — пиками, алебардами, сулицами, длинными луками и стрелами, — альковы, плотно набитые едой, водой и другими припасами, и наконец оказался в большом, укреплённом зале, где септарх, очевидно, собирался устроить свой штаб.
Быстрый Бен и его разношёрстная команда магов сидели и лежали полукругом у дальней стены, за столом для карт. Выглядели они точно стая водяных крыс, которая вломилась в бобровую хатку.
Проходя мимо, капитан бросил взгляд на большую, раскрашенную шкуру, приколотую к столу, на которой паннионцы любезно изобразили весь лабиринт тоннелей и траншей, расположение припасов разного типа, а также подходы и пути к отступлению.
— Ну, хорошо, — сказал Паран, остановившись подле магов, — что у вас?
— Кто-то в Коралле, — сказал Быстрый Бен, — проморгался и понял, что здесь надо держать роту для охраны. Тротц следил за городом и заметил, как они вышли. Доберутся до нас где-то через колокол.
— Рота? — нахмурился Паран. — Это сколько по паннионским понятиям?
— Четыре сотни беклитов, двадцать урдомов, четыре провидомина, один из них — главный и, скорее всего, чародей.
— И какой подход они выберут, как думаешь?
— По трём лестницам двинутся, — ответил Штырь и поскрёб грудь под волосяной рубахой. — Так они всё время будут находиться под деревьями, а тропа часто петляет, так что этим ублюдкам будет трудно рвануть на наши позиции, когда мы покажемся.
Паран отвернулся, чтобы рассмотреть карту.
— Предположим, они проявят гибкость. Какую альтернативу выберут?
— Главную насыпь, — отозвался Быстрый Бен, вставая и подходя к капитану. Он постучал пальцем по карте. — Ту, по которой собирались спускаться, когда наши войска попадут в засаду. Прикрытия нет никакого, но если они сумеют сомкнуть щиты и построиться «черепахой»… ну, нас тут всего четыре десятка…
— Взрывчатка?
Чародей оглянулся на Штыря, тот печально скривился:
— Маловато. Если хорошо ею распорядимся, может, и расквасим эту роту, но тогда Провидец поймёт, что случилось, и пошлёт на эту гору двадцать тысяч. Если Дуджек не явится совсем скоро, нам придётся отступить, капитан.
— Знаю, Штырь, поэтому и прошу приберечь «ругань» и «огневики» — нужно заминировать тоннели. Если придётся отступить, оставим от здешних укреплений только грязь да пепел.
У сапёра отвисла челюсть.
— Капитан, без «ругалок» и «горелок» Провидцу вслед за этой ротой и посылать никого не придётся — они нас запросто вычистят!
— Если только у них останется достаточно сил, чтобы перегруппироваться и повторить штурм по главной насыпи. Иными словами, Штырь, собери сапёров и заварите самую крутую кашку на этой тайной тропе. Если сумеем заставить их поверить, что тут окопалась вся малазанская армия… или даже лучше, если сумеем сделать так, чтобы ни один солдат из этой роты не вернулся живым, выиграем необходимое время. Чем меньше уверенности будет у Провидца, тем спокойней будет нам. Так что закрой рот и найди Вала с остальными. Пришёл твой миг славы, Штырь, — не прозевай.
Бормоча что-то себе под нос, тот выскользнул прочь из зала. Паран обратился к остальным:
— Говоришь, провидомин-чародей? Значит, когда начнётся веселье, надо его пораньше уложить. Что думаете по этому поводу, господа?
Чубук ухмыльнулся.
— Мой номер, капитан. Классика — смертоносная, поскольку неожиданная. Я уже завершил ритуал, подготовил его к исполнению — Быстрому Бену нужно только сказать мне, когда он высмотрит этого ублюдка.
— Какой ритуал, Чубук?
— Хитроумный, капитан. Перл мне одолжил заклятье, но запретил его описывать, записывать и показывать. Слова и значения висят в воздухе, просачиваются в подозрительные умы и вызывают приступы нутряного чутья. Заклятье очень легко блокировать, если знаешь, чего ждать — работает, только когда не ждёшь.
Хмурясь, Паран повернулся к Быстрому Бену. Чародей пожал плечами.
— Чубук не согласился бы лезть на передовую, если б не был уверен в этом заклятии, капитан. Я вычислю провидомина, как он и попросил. И подготовлю парочку запасных вариантов, если этот не выгорит.
Перл добавил:
— Штырь ещё припасёт «шрапнель» с именем этого мага на ней.
— В буквальном смысле, — вклинился Пальчик. — И это всё меняет, Штырь ведь маг и всё такое.
— Да? А часто это всё меняло в прошлом, Пальчик?
— Ну, кхм, тогда сошлась целая череда косвенных обстоятельств…
— Чёрная Бездна! — выругался Паран. — Быстрый Бен, если мы не вырубим этого мага, будем всем составом корни удобрять.
— Мы знаем, капитан. Не волнуйся. Припечатаем его, прежде чем он включится.
Паран вздохнул.
— Пальчик, найди мне Хватку. Нужно вытащить луки наружу и раздать всем, у кого нет взрывчатки или заклятий в рукаве, каждому по двадцать стрел. И пики тоже пусть разберут.
— Так точно, сэр. — Пальчик поднялся на ноги. Он поднял к губам толстый засушенный палец ноги, висевший на шее, и поцеловал. Затем направился прочь.
Перл сплюнул на землю.
— Меня прямо выворачивает всякий раз, когда он это делает.
Полтора колокола спустя капитан лежал рядом с Быстрым Беном, глядя на центральную тропу со ступеньками, где в тусклом вечернем свете поблёскивали шлемы и оружие.
Паннионцы не озаботились выслать вперёд разведчиков, даже передовой отряд не выставили. Эту самоуверенность Паран надеялся обратить в их фатальную ошибку.
В мягкую землю перед собой Быстрый Бен воткнул в ряд полдюжины сучьев. Между ними зашелестели слабые чары, которые капитан мог различить лишь краем глаза. Сзади, шагах в двадцати, сидел Чубук — он сгорбился над скромным, выложенным камешками ритуальным кругом. Шесть палочек от той же ветки, которую использовал Быстрый Бен, взводный маг воткнул в мох перед собой — вокруг наполненного водой бычьего пузыря. На палочках поблёскивали капельки росы.
Паран услышал, как Быстрый Бен тихонько вздохнул. Чародей вытянул руку, выставил указательный палец над третьим сучком, а затем коснулся его.
Чубук увидел, как одна из его палочек дёрнулась. Он ухмыльнулся, прошептал последнее слово ритуала, высвобождая его силу. Пузырь вдруг сдулся, опустел.
На тропе внизу чародей-провидомин, третий в ряду солдат, вдруг повалился на землю. Изо рта у него хлынула вода, заполнившая лёгкие. Паннионец вцепился ногтями в собственную грудь.
Чубук прикрыл глаза. По лицу его струился пот. Маг быстро наложил связывающее заклятье на воду, которая наполняла лёгкие провидомина, отчаянно, судорожно пытавшегося избавиться от смертоносной жидкости.
Солдаты закричали, столпились вокруг извивавшегося на земле чародея.
Четыре «шрапнели» влетели в толпу.
Послышались множественные взрывы. По крайней мере, один из них потревожил «шрапнели», закопанные вдоль тропы, а те, в свою очередь, включили «трещотки» у корней соседних деревьев. Могучие стволы начали валиться на опешивших солдат.
Дым, крики раненых и умирающих, раскиданные тела — придавленные деревьями, скованные ветвями.
Паран увидел Вала и четырёх других сапёров, включая Штыря, — они устремились вниз по склону справа от тропы. Из рук «мостожогов» вылетели бомбы.
Поваленные деревья — кора и ветки были буквально пропитаны ламповым маслом — разом вспыхнули, когда взорвался первый «огневик». Через мгновение тропа и вся пойманная на ней рота были объяты пламенем.
Чёрная Бездна, а мы не самые дружелюбные соседи, а?
Внизу, за спинами паннионцев, из укрытия вышли взводы Хватки с луками в руках. Паран надеялся, что они добивают убегающих врагов, которым удалось избежать ловушки.
Сейчас капитан слышал лишь оглушительный рёв огня и вопли. Мрак приближавшейся ночи развеялся над тропой, и в лицо Парану пахнуло жаром. Он покосился на Быстрого Бена.
Глаза чародея были закрыты.
Внимание капитана привлекло лёгкое движение на плече мага — там сидела крошечная куколка из веток и верёвочек. Паран моргнул. Фигурка исчезла, так что он засомневался, видел ли вообще хоть что-нибудь… дикие отсветы пожара, пляшущие тени… нет, почудилось, наверное. Слишком мало спал, кошмарная пляска пламени, все чувства на взводе — и треклятые крики…
Но те уже стихали, да и пламя утрачивало свой голод, оно не смогло далеко забраться в пропитанный дождевой водой лес. Дым окутал тропу, поплыл между ограждавшими её валунами. Почерневшие тела лежали на тропе в радужных, опалённых пластинчатых доспехах, кожа сморщилась и потрескалась, сапоги вздулись и разрывались с ужасным шипящим звуком.
Если приберёг Худ яму для своих самых гнусных слуг, там место для морантов, которые изготовили эту взрывчатку. И для нас, раз уж мы ею пользуемся. Это была не битва. Это была бойня.
В Парану подбежал Молоток.
— Капитан! Моранты пикируют с неба на наши укрепления. Дуджек прибыл — с ним первая волна. Сэр, подкрепление здесь.
Быстрый Бен смахнул рукой ряд сучьев.
— Хорошо. Они нам понадобятся.
Да, Провидец эти укрепления не сдаст без боя.
— Спасибо, целитель. Возвращайся к Первому Кулаку и сообщи, что я скоро к нему присоединюсь.
— Так точно.