Глава девятнадцатая
Мрачные неожиданности случились в тот день…
Коральб.
Год Соединения
— За нами следят.
Серебряная Лиса повернулась в седле, прищурилась. Она вздохнула.
— Две мои малазанские няньки, — помедлив, она добавила: — Сомневаюсь, что мы сможем отговорить их.
Крупп улыбнулся.
— Очевидно, магия, которой ты воспользовалась для сверхъестественно-незримой отлучки из лагеря, не столь уж и действенна. Как следствие — больше свидетелей грядущего грозного события. Стесняешься публики, девочка? Кошмарный недостаток, коли так…
— Нет, Крупп, не стесняюсь.
— Тогда подождём их?
— Что-то подсказывает мне, что они предпочтут держаться на расстоянии. Едем дальше, даруджиец. Мы почти прибыли.
Крупп оглядел низкие, поросшие травой холмы вокруг. Острый свет утреннего солнца изгонял прочь последние тени из широких и неглубоких котловин. Не считая двух малазанских солдат в тысяче шагов позади, они были совершенно одни.
— Скромное воинство, как я погляжу, — заметил он. — Зарылись в сусличьи норы, не иначе.
— Их дар и проклятие, — отозвалась Серебряная Лиса. — Как пыль — во всём, т’лан имассы…
Как только она это сказала, — всадники продолжали ехать медленной рысью — на склонах холмов возникли фигуры. Костлявые волки; они бежали размашистым шагом, не издавая ни звука. Т’лан айи — поначалу лишь пара десятков, а затем — сотни.
Мул Круппа взревел, прижал уши и затряс головой.
— Спокойно, тварь! — заорал даруджиец, пугая животное ещё больше.
Серебряная Лиса подъехала ближе и усмирила мула, прикоснувшись к шее.
Всадники приблизились к плосковерхому холму, высившемуся меж древних, давно высохших, широких речных русел с размытыми пологими берегами. Достигнув вершины, Серебряная Лиса натянула поводья и спешилась.
Крупп торопливо последовал её примеру.
Т’лан айи продолжали очерчивать круги на некотором расстоянии от них. Волки — а их были тысячи — стали похожи на призраков, смешавшись с пылью, поднятой их непрестанным, неслышным бегом.
Позади рхиви и даруджийца две воительницы, на которых т’лан айи не обращали никакого внимания, повели своих лошадей вверх по склону.
— Жарко будет, — заметила одна из них.
— Очень жарко, — согласилась другая.
— Хороший денёк, чтоб прогулять драку.
— Точно. В любом случае, сражаться с тенескаури мне не особо интересно. Жалкое зрелище — голодающее войско. Ходячие скелеты…
— Любопытная картина, — сказал Крупп. — Учитывая всё прочее.
Обе воительницы замолчали, разглядывая его.
— Извините, что мешаю вам болтать, — сухо сказала Серебряная Лиса, — но не могли бы вы все встать позади меня? Спасибо, нет, чуть-чуть дальше. Скажем, на пять шагов, этого будет достаточно. Сейчас начнётся, и я, с вашего позволения, советовала бы вам не вмешиваться.
Взгляд Круппа — и, конечно же, обеих воительниц рядом с ним — устремился за спину Серебряной Лисы, к низинам вокруг холма, где восстали из земли приземистые, одетые в меха неупокоенные воины, окружённые морем мерцающей пыли. Неожиданное, жуткое, безмолвное явление.
Как пыль, во всём…
Но пыль обрела форму.
Неровный строй, тусклый блеск кремнёвого оружия, мазки серого, чёрного и тёмно-бурого среди светло-коричневых тонов блёклой, иссохшей кожи. Шлемы-черепа, некоторые украшенные бычьими и оленьими рогами, превратили все склоны и лощины в лежбище костей — словно грязные, угловатые булыжники усыпали бескрайнюю площадь. Ветер не шевелил длинные космы, свисавшие из-под касок; солнечный свет не мог прогнать тени, залёгшие под шлемами и надбровьями, поглотившими глазные впадины. Но все взгляды, внимательные и тяжёлые, были устремлены на Серебряную Лису.
За дюжину ударов сердца открытая равнина исчезла. Теперь на её месте неподвижно и беззвучно стояли десятки тысяч т’лан имассов.
Т’лан айи пропали, скрылись за скопившимся воинством. Стражи. Родичи. Отрекшиеся от Худа.
Серебряная Лиса повернулась к т’лан имассам.
Молчание.
Крупп поёжился. Воздух горел от присутствия нежити, студёных испарений умирающего льда, был наполнен некой неизречённой утратой.
Отчаянием. Или, быть может, почти вечность спустя — лишь его прахом.
Здесь, вокруг нас, древнее знание — этого нельзя отрицать. И всё же, любопытствует Крупп, есть ли здесь память? Настоящая память? Об оживлённой плоти и прикосновениях ветра, о смехе детей? Память о любви?
Когда ты застыл между жизнью и смертью, в леднике промежутка меж ними, как можно сохранить смертные чувства? От них не остаётся даже эха. Лишь память льда, воспоминание о льде и ничего больше. Нижние боги… Какая скорбь…
Фигуры приблизились к склону перед Серебряной Лисой. Безоружные, одетые в меха древних, давно вымерших зверей. Взгляд Крупа сосредоточился на одном из заклинателей костей, широкоплечем, в шлеме с ветвистыми рогами и грязной шкуре полярной лисы. С испугом даруджиец вдруг понял, что знает этого призрака.
Ах, мы встретились снова, Пран Чоль. Прости, но моё сердце обливается кровью при виде тебя, вернее, того, чем ты стал.
Заклинатель в шлеме с ветвистыми рогами первым обратился к Серебряной Лисе.
— Мы пришли, — сказал он, — на Второе Соединение.
— Вы пришли, — прохрипела Серебряная Лиса, — в ответ на мой призыв.
Заклинатель костей медленно склонил голову.
— Всё, что ты есть, было создано давно и направлено рукою Старшего бога. Однако в глубине души ты — имасс. Всё, что это значит, течёт в твоей крови с момента рождения. Ожидание, Призывательница, было долгим. Я — Пран Чоль, один из Кроновых т’лан имассов. Я был вместе с К’рулом в час твоего рождения.
Ответная улыбка Серебряной Лисы была горькой.
— Так ты, значит, мой отец, Пран Чоль? Если это правда, то мы встретились слишком поздно. Для нас обоих.
Отчаяние затопило Круппа. Это был застарелый гнев, слишком долго сдерживаемый, от него воздух стал студёным и ломким. Ужасные слова, с которых началось Второе Соединение.
Пран Чоль будто поник от её слов. Он опустил иссохшее лицо, словно был побеждён чувством стыда.
Нет, Серебряная Лиса, как же ты можешь поступать так?
— Куда бы ты ни ушла тогда, дочь, — прошептал Пран Чоль, — я не мог последовать за тобой.
— Верно, — огрызнулась она. — В конце концов, у тебя был обет, ожидающий исполнения. Обряд. Тот самый обряд, что превратил ваши сердца в прах. Всё ради войны. Но что есть война? Расставание. Расставание с домом. С любимыми. С самой способностью любить. Ты решил бросить всё это. Ты бросил всё это! Ты бросил… — она внезапно умолкла, оборвав себя.
Крупп закрыл глаза на краткое мгновение, так что смог закончить её фразу в своём сознании. Ты бросил… меня.
Голова Прана Чоля оставалась склонённой. Наконец он слегка её приподнял.
— Призывательница, чего ты хочешь от нас?
— К этому мы скоро придём.
Другой заклинатель костей шагнул вперёд. Облезшая шкура большого бурого медведя покрывала его плечи, и, казалось, сам этот зверь глядит из его затенённых глаз.
— Я — Окрал Лом, — сказал он голосом, похожим на отдалённый рокот грозы, — Все заклинатели костей Кроновых т’лан имассов ныне стоят пред тобой. Агкор Чум, Бендал Хоум, Ранаг Ильм и Бролд Чуд. А также сам Крон, что был избран военным вождём на Первом Соединении. В отличие от Прана Чоля нас не заботит твой гнев. Мы не участвовали в твоём создании, в твоём рождении. Но, как бы то ни было, ты находишься во власти заблуждения, Призывательница. Пран Чоль не может считаться твоим отцом. Вот он стоит, принимая бремя твоего гнева — ибо он тот, кем он есть. Если тебе столь необходимо звать кого-то своим отцом, если тебе нужен кто-то, на ком ты могла бы сосредоточить свою ненависть, сохрани её для того, кого не видишь среди нас.
Кровь медленно отхлынула от лица Серебряной Лисы, как если бы она была не готова к столь жестокой отповеди.
— Н-не вижу среди вас?
— Ваши души были выкованы на Пути Телланна, но не в далёком прошлом — прошлом, когда Пран Чоль жил — поначалу, во всяком случае. Раскрытый Путь о котором я говорю, Призывательница, принадлежал Первому Мечу, Оносу Т’лэнну. Ныне, лишившись клана, он скитается в одиночестве, и это одиночество извратило силу его Телланна…
— Извратило? Как?
— Тем, что он ищет, тем, что лежит в основе его замыслов.
Серебряная Лиса встряхнула головой, как если бы пыталась отрицать всё сказанное Окрал Ломом.
— И что же он ищет?
Заклинатель костей пожал плечами.
— Ты скоро узнаешь, Призывательница, поскольку Онос Т’лэнн услышал твой призыв на Второе Соединение. Но, увы, скорее всего, он опоздает.
Крупп увидел, как Серебряная Лиса медленно перевела взгляд на Пран Чоля, который вновь склонил голову.
Приняв на себя ответственность за её создание, этот заклинатель костей предложил ей дар — объект, на котором сосредоточится её гнев, жертву, на которую его можно обрушить. Я помню тебя в мире моих сновидений, Пран Чоль. Твоё лицо, сострадание в глазах. Осмелюсь ли спросить: были ли вы, имассы, воистину все такими?
Другая пара выдвинулась из строя. В тишине, последовавшей за словами Окрал Лома, один из них произнёс:
— Я Ай Эстос из Логросовых т’лан имассов.
Шкуры полярных волков свисали с плеч этого заклинателя, более высокого и тощего, чем остальные его сородичи.
Ответ Серебряной Лисы прозвучал почти смущённо:
— Я приветствую тебя, Ай Эстос. Тебе позволено говорить.
Т’лан имасс поклонился, затем сказал:
— Логрос смог отправить лишь двух заклинателей костей на это Соединение по причине, которую я сейчас тебе поведаю, — он сделал паузу и, поскольку Серебряная Лиса не отвечала, продолжил: — Логросовы т’лан имассы преследуют отступников, наших сородичей, преступивших Обет. Были совершены преступления, Призывательница, и они должны получить воздаяние. Посему я прибыл от имени кланов Логроса.
Серебряная Лиса встряхнулась, с видимым усилием оторвав взгляд от Пран Чоля. Выпрямилась, сделав глубокий вдох.
— Ты сказал, — произнесла она бесцветным тоном. — Но здесь присутствует другой заклинатель костей из кланов Логроса.
Т’лан имасс в волчьих шкурах отступил в сторону. Фигура позади него была чрезвычайно костлява, череп под тонкой, дряблой кожей, напоминал звериный. На ней был чешуйчатый, жёсткий кожаный плащ до земли. Не покрытый шлемом, широкий и плоский череп являл лишь несколько клочков кожи, каждый из которых украшали редкие пряди длинных седых волос.
— Олар Этил, — произнёс Ай Эстос. — Первая из заклинателей костей, элейнт, первая одиночница. Она не странствовала со мной; Логрос возложили на неё иное задание, которое увело её далеко от кланов. Вплоть до сего дня, мы, кланы Логроса, не видели Олар Этил среди нас много лет. Элейнт, не поведаешь ли об успехе или неудаче твоих исканий?
Первая заклинательница склонила голову и обратилась к Серебряной Лисе:
— Призывательница, поскольку я приблизилась к этому месту, ты повелеваешь моими снами.
— Это так, но я не знала тогда, кто ты. Мы можем обсудить это в другое время. Поведай мне о задании, возложенном на тебя Логросом.
— Логрос послал меня на поиски оставшихся воинств т’лан имассов, которых мы знали по Первому Соединению. Ифэйлов, Керлумов, Бентрактов и Оршанов.
— И ты нашла их? — спросила Серебряная Лиса.
— Четыре оставшихся клана Бентрактовых т’лан имассов в Якуруку, и, полагаю, они всё ещё в ловушке на Пути Хаоса. Там я искала, Призывательница, но безуспешно. Что до Оршанов, Ифэйлов и Керлумов, могу лишь сказать, что мои попытки обнаружить хотя бы след их окончились провалом. Посему мы должны заключить, что они более не существуют.
Серебряная Лиса была явно потрясена словами Олар Этил.
— Столь многие, — прошептала она, — погибли?
В следующий миг Крупп увидел, как она пришла в себя:
— Олар Этил, что заставило Логроса послать тебя на поиски оставшихся воинств?
— Призывательница, Первый Трон обрёл достойного владельца. Логросу так приказал владелец.
— Владелец? Кто?
— Смертный, известный как Келланвед, император Малаза.
Серебряная Лиса долго молчала. Затем проговорила:
— Конечно. Но он более не владеет Троном, не так ли?
— Он более не владеет им, Призывательница, однако он всё ещё не уступил его.
— Что это значит? А! Это потому, что император не умер, верно?
Олар Этил кивнула.
— Келланвед не умер. Он взошёл и занял Престол Тени. Умри он по-настоящему, Первый Трон вновь опустел бы. Но поскольку это не так, он остаётся занят. Мы в тупике.
— И когда это… событие… произошло, вы прекратили служить Малазанской империи, предоставив Ласиин самой управляться с проблемами первых, судьбоносных лет её правления.
— То были смутные времена, Призывательница. Логросовы т’лан имассы разделились. Обнаружение выживших яггутов в Ягг-одане стало временной, пусть и краткой передышкой. Некоторые наши кланы вернулись после того на службу Малазанской империи.
— И этот раскол привёл к появлению отступников, которых ныне преследуют остальные?
Ага, острота разума вернулась к ней. Сколь мрачные, роковые вести. Отступники среди т’лан имассов…
— Нет, Призывательница. Отступники нашли другую тропу, которая пока скрыта от нас. Во время бегства они иногда использовали Путь Хаоса.
Хаос? Любопытно, пред кем эти отступники т’лан имассы теперь преклоняют колени? Нет, не стоит гадать. Угроза эта пока далека, полагает Крупп. Всему своё время…
— Какой одиночный образ ты принимаешь, Олар Этил? — спросила Серебряная Лиса.
— Когда превращаюсь, становлюсь неупокоенной сестрой Тиам, породившей всех драконов.
Ни слова более не было сказано. Тысячи т’лан имассов стояли неподвижно, хранили молчание. Двадцать раз стукнуло сердце в груди Круппа. Наконец он прочистил горло и шагнул ближе к Серебряной Лисе.
— Похоже, девочка, они ждут твоего приказа, каким бы этот приказ ни был. Разумным реше…
Серебряная Лиса порывисто развернулась к нему.
— Пожалуйста, — проскрежетала она. — Никаких советов. Это моё Соединение, Крупп. Оставь его мне.
— Конечно, моя дорогая. Самые почтительные извинения. Пожалуйста, продолжай колебаться.
Она состроила кислую гримасу.
— Дерзкий ублюдок.
Крупп улыбнулся.
Серебряная Лиса повернулась обратно к ожидающим т’лан имассам.
— Пран Чоль, прости мне слова, сказанные ранее.
Он поднял голову.
— Призывательница, это я должен просить о прощении.
— Нет. Окрал Лом был прав, порицая мой гнев. Я чувствую, словно тысячу жизней ждала этой встречи — предчувствие, давление…
Крупп прочистил горло.
— Тысячу жизней, Серебряная Лиса? Вглядись чуть внимательней в тех, что стоят перед тобой…
— Спасибо, Крупп, хватит. Поверь, я вполне способна на самобичевание без твоей помощи.
— Разумеется, — пробормотал даруджиец.
Серебряная Лиса взглянула на Пран Чоля снова.
— Я желаю задать тебе и твоим сородичам вопрос.
— Мы ждём, Призывательница.
— Остался ли в живых кто-нибудь из яггутов?
— Из чистокровных мы знаем лишь одного в этом мире. Одного, что не скрывается, служа богу или Домам Азатов.
— И он будет найден в сердце Паннионского Домина, не так ли?
— Так.
— Где он повелевает неупокоенными к’чейн че’маллями. Как такое возможно?
Крупп почувствовал сомнение в голосе Пран Чоля, когда заклинатель костей ответил:
— Мы не знаем, Призывательница.
— И когда он будет уничтожен, Пран Чоль, что потом?
Заклинателя, казалось, ошеломил этот вопрос.
— Это твоё Соединение, Призывательница. Ты есть плоть и кровь — наша возрождённая плоть и кровь. Когда последний яггут будет убит…
— Одно мгновенье, если позволите! — сказал Крупп, делая снова шаг вперёд. Серебряная Лиса раздражённо зашипела, но даруджиец продолжил: — Пран Чоль, помнишь ли ты достойнейшего Круппа?
— Да.
— Достойнейшего, мудрейшего Круппа, верно? Ты сказал, что знаешь лишь одного яггута. Достаточно точно, без сомнения. Тем не менее это не то же самое, что сказать, будто лишь один остался, да? Следовательно, ты не уверен насчёт этого, верно?
Ответила Олар Этил:
— Другие яггуты остались, смертный. Обособленные. Скрывшиеся. Они научились очень хорошо скрываться. Мы считаем, они существуют, но не можем отыскать их.
— Однако вы ищете официального окончания войны, верно?
Лёгкое шелестящее движение прокатилось по рядам нежити.
Серебряная Лиса развернулась к нему:
— Откуда ты это знаешь, будь ты проклят?
Крупп пожал плечами.
— Скорбь несравненная и несравнимая. Они воистину стремятся стать пылью, прахом. Глядя в эти глаза, Крупп видит в них невысказанную истину. Т’лан имассы желают небытия.
— Которое я дарую им только тогда, когда все яггуты в этом мире перестанут существовать, — сказала Серебряная Лиса — Таково возложенное на меня бремя. Таково моё предназначение. Устранить угрозу тирании — раз и навсегда. Только тогда смогу я даровать т’лан имассам небытие, к которому они стремятся; этого требует Обряд, ибо это есть связь нерушимая.
— Ты должна провозгласить свою волю, Призывательница, — сказал Окрал Лом.
— Да, — ответила она, всё ещё свирепо глядя на Круппа.
— Твои слова, — добавил Пран Чоль, — могут разорвать узы Обряда.
Она резко повернула голову.
— Так легко? Однако… — Она снова повернулась к друджийцу и нахмурилась. — Крупп, ты вытащил на свет неприятную истину…
— Верно, Серебряная Лиса, но это не та истина, которую ты, похоже, нашла. Нет, Крупп открыл нечто более глубокое, нечто более горькое.
— И что же? — спросила она, скрестив на груди руки.
Крупп прищурился, вгляделся в море фигур нежити перед собой, всмотрелся в тёмные впадины бессчётных глаз. После долгого молчания он вздохнул, и этот вздох был прерывист от переполнявших его чувств.
— Ах, дорогая моя, прошу, взгляни снова. Это был жалкий обман, недостойный кары. Пойми, если ты только захочешь понять, с чего всё началось. Первое Соединение. Тогда был лишь один враг. Один народ, который породил тиранов. Но те времена прошли, верно? И правители да тираны, которых ныне повсюду много, они что — яггуты? Нет. Они люди, во всяком случае, по большей части, так ведь? Хочешь постигнуть истину во всех её смыслах? Хорошо! Серебряная Лиса, т’лан имассы победили в своей войне. Возникни новый тиран из тех немногих скрывшихся яггутов, он или она обнаружит, что мир уже не столь легко покорить, как это было прежде. Здесь есть боги, которые воспротивятся подобной попытке; да что там — здесь есть просто Взошедшие! Мужчины вроде Аномандра Рейка, женщины, такие как Корлат — помнишь участь последнего яггутского тирана?.. Время ушло, Серебряная Лиса. Время яггутов и, следовательно, т’лан имассов. — Крупп положил руки ей на плечи и посмотрел в глаза. — Призывательница, — прошептал он, — эти неукротимые воины… устали. Устали превыше всякой усталости. Они существовали сотни тысяч лет, но лишь для одной цели. И цель эта ныне — лишь… фарс. Дешёвый. Неуместный. Они хотят положить ему конец, Серебряная Лиса. Они пытались добиться этого через Келланведа и Первый Трон, но попытка их провалилась. Поэтому они сотворили тебя — то, чем ты стала. Ради исполнения одной этой задачи… Дай им искупление. Пожалуйста.
Пран Чоль заговорил:
— Призывательница, мы уничтожим яггута, который прячется в этом Паннионском Домине. И после станем просить тебя о прекращении, о котором говорил Крупп. У нас нет цели существования, так что мы существуем без чести, и это нас губит. Отступники из Логросовых т’лан имассов — это только начало. Мы боимся, что можем потерять больше наших сородичей.
Крупп видел, что Серебряная Лиса дрожит, но когда она обратилась к шаману в шлеме с ветвистыми рогами, речь её звучала твёрдо:
— Вы создали меня как первую за почти триста тысяч лет заклинательницу костей из плоти и крови. Первую и, похоже, последнюю.
— Сделай то, о чём мы просим, Призывательница, и остаток твоей жизни будет принадлежать тебе.
— Какой жизни?! Я не рхиви и не малазанка. Я даже не настоящий человек. Это то, чего вы все не можете понять! — Она ткнула пальцем в Круппа и двух воительниц и повела рукой, завершая всеохватный жест. — Ни один из вас! Ни даже Паран, который думает — нет, с его мыслями я разберусь сама в своё время — не ваше это дело! Т’лан имассы! Я вашего рода, будьте вы прокляты! Ваше первое дитя за триста тысяч лет! И что же, вы меня опять бросите?!
Крупп отступил назад. Опять? О, нижние боги…
— Серебряная Лиса…
— Тихо!
Но тихо не было. Вместо тишины, шуршание и скрип наполнили воздух, и Серебряная Лиса с Круппом повернулись на звук…
…чтобы увидеть десятки тысяч т’лан имассов, преклоняющих колени и склоняющих головы.
Олар Этил была единственной, кто стояла. Она произнесла:
— Призывательница, мы умоляем тебя освободить нас, — с этими словами она также преклонила колени.
Сцена эта вонзила нож в самую душу Круппа. Он не мог заговорить, едва мог дышать и просто смотрел на коленопреклонённую толпу с растущим в груди ужасом. А когда Серебряная Лиса ответила, сердце даруджийца едва не разорвалось.
— Нет.
В отдалении, со всех сторон завыли неупокоенные волки.
— Худов дух! — выругалась одна из воительниц.
О да, они суть глас столь неземной скорби, что потрясает смертное сознание. О, К’рул, что мы будем делать теперь?
— Легко поверить, что тем, чьи жизни столь непродолжительны, не хватает сложности.
Скворец кисло улыбнулся.
— Если это задумывалось как извинение, то придётся попробовать ещё раз, Корлат.
Тисте анди вздохнула и совершенно человеческим жестом запустила руку в свои длинные чёрные волосы.
— С другой стороны, — добавил малазанец, — от тебя, женщина, и невнятное бормотание сойдёт.
Её глаза вспыхнули.
— Что? И как прикажешь это понимать?
— Попробуй понять так, как я имел в виду, девочка. Мне последние пару дней было не очень здорово, так что готов на всё. Вот, проще не могу сказать.
Она наклонилась в седле и положила ладонь на его укрытую кольчугой руку.
— Спасибо. Похоже, это мне нужно всё упростить.
— В данном случае я лучше промолчу.
— Ты мудрый человек, Скворец.
Равнину пред ними на расстоянии двух тысяч шагов и ближе заполнили тенескаури. Никакого строя или порядка среди них не было, только впереди ехал одинокий всадник — худой, долговязый юноша верхом на горбатой чалой ломовой кобылке. Позади юноши, в котором Скворец по описанию узнал Анастера, следовала дюжина или около того женщин. Аура безумия и тёмного ужаса клубилась вокруг этих растрёпанных, издающих бессловесные крики созданий.
— Женщины Мёртвого Семени, как я понимаю, — сказала Корлат, перехватив взгляд Скворца. — Здесь чувствуется чародейская сила. Я полагаю, они и есть подлинные телохранители Первого Сына.
Скворец развернулся в седле, чтобы оглядеть малазанские легионы, выстроившиеся в пятидесяти шагах позади.
— Где Аномандр Рейк? Толпа может атаковать в любой момент.
— Вряд ли, — заявила Корлат. — Эти ведьмы чуют присутствие моего Повелителя. Оттого беспокоятся и кричат, чтобы предостеречь своего избранного Сына.
— Но прислушается ли он?
— Уж лучше ему…
Рёв заглушил её слова.
Тенескаури атаковали, хлынули вперёд, точно приливная волна бесстрашного отчаяния. Чародейская сила Женщин Мёртвого Семени психически накрыла Скворца, заставив его сердце бешено забиться от нежданной паники.
Корлат зашипела сквозь стиснутые зубы.
— Сопротивляйся страху, любимый!
Зарычав, Скворец выхватил меч и развернул коня к своим войскам. Чародейский приступ ужаса достиг их, врезался в строй. Солдаты заволновались, но ни один не отступил. В следующий миг его малазанцы устояли и сомкнули ряды.
— Берегись! — крикнула Корлат. — Мой Повелитель явился во всей своей силе!
Воздух ощутимо потяжелел, застонав под огромным невидимым весом. Небо потемнело от осязаемого ужаса.
Конь Скворца запнулся, ноги его подогнулись на миг, но скакун сумел восстановить равновесие и испуганно заржал.
Холодный, злой ветер свирепо засвистел, пригнул траву перед командиром и Корлат, затем ударил в атакующую массу тенескаури.
Удар отбросил запнувшихся, зашатавшихся Женщин Мёртвого Семени и поверг их на землю. За ними передовые тенескаури попытались остановиться, их смяли задние паннионцы. За один удар сердца передние ряды погрузились в хаос бурлящих фигур, толкавшихся и затоптанных тел и отчаянно молотивших воздух конечностей.
Чёрный дракон с серебряной гривой величаво пролетел над головой Скворца по волнам этой студёной бури.
Его ждала одинокая фигура Анастера верхом на чалой лошади, которая даже не вздрогнула, увидев дракона. Передняя линия тенескаури превратилась в сплошную стену тел за спиной Первого Сына.
Аномандр Рейк налетел на юношу.
Анастер выпрямился в седле и широко развёл руки.
Огромные когти со щелчком сомкнулись вокруг Первого Сына и сдёрнули его с лошади.
Дракон взмыл вверх со своей добычей…
…и словно зашатался в воздухе.
— Боги, он будто отравлен! — воскликнула Корлат.
Драконья лапа хлёстко дёрнулась, отбрасывая Анастера прочь. Молодой человек полетел, кувыркаясь в воздухе, словно растерзанная кукла. Упав в толпу тенескаури далеко справа, он исчез из поля зрения.
Выровнявшись, Аномандр Рейк опустил клиновидную голову к крестьянскому воинству. Клыкастая пасть распахнулась.
Чистый Куральд Галейн полился из его утробы. Мутная тьма, которую Скворец уже видел раньше, давным-давно, под стенами Крепи, — но тогда тисте анди жёстко контролировал чары. И ещё раз, недавно, когда Корлат вела малазанца по своему Пути; но там тьма была спокойна. Теперь же Старший Путь Тьмы был необуздан и дик.
Значит, есть другой проход на Путь Куральд Галейн — прямо через глотку этого дракона.
Широкий, сокрушительный вал пронёсся по рядам тенескаури. Тела растворялись, оставалась лишь изорванная одежда. Полёт дракона был изящен, дыхание губительной тьмы рассекло войско на две бурлившие, перепуганные половины.
Закончив первый заход, Аномандр Рейк поднялся к небесам и заложил вираж для второго.
В этом не было необходимости. Силы тенескаури были сломлены, люди бежали куда глаза глядят. Тут и там Скворец видел, как они обращаются против себя самих, будто пёс, что кусает собственные раны. Бессмысленное убийство, саморазрушение, всё было здесь, творилось в слепом, безрассудном ужасе.
Дракон скользнул обратно к бурлящей толпе, но на сей раз не открыл свой Путь.
Затем Скворец увидел, как голова Аномандра Рейка повернулась.
Дракон опустился ниже. Широкая полоса открытого пространства возникла перед ним, когда тенескаури бросились прочь, оставив за собой лишь десяток тел, которые лежали ничком и, тем не менее, шевелились — медленно, мучительно пытались встать на ноги.
Женщины Мёртвого Семени.
Вид дракона, летевшего теперь на высоте человеческого роста над землёй, затуманился, когда он приблизился к ведьмам, преображаясь во Владыку Лунного Семени. Тот шагнул к старухам, потянувшись за своим мечом.
— Корлат…
— Мне очень жаль, Скворец.
— Он собирается…
— Я знаю.
Скворец в ужасе смотрел, как Аномандр Рейк подошёл к первой женщине, костлявой, горбатой карге вдвое ниже тисте анди, и взмахнул Драгнипуром.
Окровавленная голова упала на землю у её ног. Тело сделало шаг в сторону, будто танцуя, затем рухнуло.
Аномандр Рейк двинулся к следующей женщине.
— Нет… это неправильно…
— Пожалуйста…
Не обращая внимания на мольбу Корлат, Скворец пришпорил коня и поскакал вниз по склону галопом, карьером — после того, как достиг подножия.
Ещё одна женщина погибла, за ней другая, прежде чем малазанец, натянув поводья, остановил коня прямо на пути Рейка.
Владыка Лунного Семени вынужден был остановиться. Он взглянул на Скворца в удивлении, затем нахмурился.
— Остановись, — прохрипел Скворец. Он осознал, что всё ещё держит в руке обнажённый меч и увидел, что нечеловеческие глаза Рейка мимоходом отметили это, прежде чем тисте анди ответил.
— Посторонись, друг мой. То, что я делаю, — это милосердие…
— Нет, Аномандр Рейк, это приговор. И, — добавил он, взглянув на чёрный клинок Драгнипура, — казнь.
Ответная улыбка Владыки была исполнена странного сожаления.
— Как скажешь, Скворец. Тем не менее я настаиваю на справедливости приговора, вынесенного этим созданиям.
— Я не стану оспаривать это, Аномандр Рейк.
— А, так значит, дело… в казни.
— Именно.
Владыка вложил меч в ножны.
— Значит, это должно быть сделано твоей рукой, друг. И быстро, поскольку они восстанавливают свою силу.
Скворец вздрогнул в седле.
— Я не палач.
— Тебе лучше стать им или же отойти в сторону. Немедленно.
Скворец развернул коня. Семеро оставшихся женщин явно пришли в себя, хоть он и видел выражение непонимания, застывшее в старых, пожелтевших глазах одной из них, — той, что стояла к нему ближе всех.
Побери меня Худ…
Он пнул каблуками скакуна, посылая его вперёд, и приготовился всадить меч прямо в грудь ближайшей женщины.
Клинок пробил высохшую кожу почти без сопротивления. Кости треснули, словно сухие веточки. Его жертва завертелась и упала.
Понукая лошадь, Скворец стряхнул кровь с меча; затем, достигнув второй женщины, он взмахнул клинком наискось, широко вскрыв ей горло.
Он сжал свои мысли ледяной хваткой воли, заставил себя сосредоточиться на механических действиях тела. Никаких ошибок. Никакой болезненной, долгой смерти жертвам. Чистые, точные убийства — одно за другим, инстинктивно направлять коня, сместить вес, клинок наизготовку, колющий или рубящий удар, какой подойдёт лучше.
Одна, затем другая, потом следующая…
…до тех пор, пока он, развернув коня, не увидел то, что сделал. Всё было кончено.
Продолжая скакать полукругом, Скворец поднял взгляд…
…и увидел Войско Однорукого, выстроенное на отдалённом гребне слева. Пространство между ними и Скворцом было усыпано растоптанными телами, но во всём остальном оставалось открытым. Обозримым.
Его солдаты.
Стояли на гребне. В молчании.
И они всё видели… Вот теперь я по-настоящему проклят. Тут уже нет пути назад. Неважно, что будет сказано для объяснения, оправдания. Неважно, в каких преступлениях виновны мои жертвы. Я убил. Не солдат, не вооружённых противников, но существ, впавших в безумие, бесчувственно застывших в непонимании.
Он развернулся, глядя на Аномандра Рейка.
Владыка Лунного Семени поглядел на него в ответ безо всякого выражения.
Это бремя… ты уже брал на себя его раньше, верно? Это бремя, что отягчило ныне мою душу, — то, с чем ты живёшь… живёшь веками. Цена за этот меч у тебя за спиной…
— Тебе следовало предоставить это мне, друг, — тихо сказал тисте анди. — Я мог бы настоять на своём, но я не скрестил бы с тобой клинка. Поэтому, — добавил он со скорбной усмешкой, — снова проявление моей сердечности стало проклятьем. Которое ложится на тех, кого я ценю, по праву этого самого чувства. А ведь я уже мог бы и выучить этот урок, верно?
— Похоже, — прохрипел Скворец, — у нас стало больше общего.
Глаза Аномандра Рейка сузились.
— Я не хотел бы этого.
— Знаю. — Изо всех сил он старался держать себя в руках… — Прости, что не оставил тебе выбора.
Они взглянули друг на друга.
— Кажется, родичи Корлат пленили этого Анастера, — сказал Рейк через некоторое время. — Присоединишься ко мне, чтобы уделить ему внимание?
Скворец вздрогнул.
— Нет, мой друг, — сказал Рейк. — Я не буду его судить. Оставим это другим, хорошо?
Всё по военному уставу, ты имеешь ввиду. Жёсткой махине, которая так легко снимает всю личную ответственность. Конечно. Теперь у нас есть на это время, верно?
— Согласен, Владыка. Веди, я за тобой.
Аномандр Рейк снова слабо, печально улыбнулся и зашагал прочь.
Скворец вложил в ножны окровавленный меч и последовал за ним.
Он смотрел на широкую спину тисте анди, на свисающее с неё оружие. Аномандр Рейк, как можешь ты нести это бремя? Бремя, которое так ранит мне душу?
Но нет, не это меня терзает.
Владыка Лунного Семени, ты попросил меня отступить в сторону, и ты назвал это милосердием. Я неверно тебя понял. Милосердие, но не для Женщин Мёртвого Семени. Для меня. Вот что стало причиной твоей печальной улыбки, когда я отказал тебе.
О, мой друг, я увидел в тебе лишь жестокость — и это задело тебя.
Было бы лучше для нас обоих, если бы ты скрестил со мной клинок.
Для нас обоих.
И я… Я не заслуживаю таких друзей. Старик, глупые выходки тебя погубят. Кончай с этим. Пусть эта война станет для тебя последней. Сделай её последней.
Корлат стояла со своими сородичами, окружившими долговязую фигуру Анастера, Первого Сына Мёртвого Семени, — там, где юноша упал после того, как побывал в когтях Аномандра Рейка.
Скворец видел слёзы в глазах своей возлюбленной, и их вид вызвал в нём щемящую тоску. Он заставил себя отвести взгляд. Хоть он и нуждался в ней сейчас, и, похоже, сама она также нуждалась в нём, чтобы разделить всё то, что она, очевидно, поняла, — не сейчас. Скворец решил брать пример с Аномандра Рейка, для которого полный самоконтроль служил одновременно щитом и, если того требовали обстоятельства, оружием.
К ним скакали всадники — с малазанских позиций и от войск Бруда. У того, что здесь свершится, будут свидетели — и то, что я этот факт теперь проклинаю, уже говорит о глубине моего падения. Разве прежде я боялся свидетелей тому, что сделал или сказал? О, Королева грёз, прости меня. Я провалился в оживший кошмар, и чудовище, что гонится за мной, — я сам.
Остановив коня перед собравшимися тисте анди, Скворец смог впервые близко рассмотреть Анастера.
Обезоруженный, покрытый синяками и измазанный кровью, он отвернулся, выглядел жалким, слабым и маленьким.
Но так всегда происходит с поверженными вождями. Королей или полководцев — поражение иссушает всех…
А потом он увидел лицо юноши. Что-то выбило один глаз, оставив лишь наполненную кровавым месивом глазницу. Взгляд уцелевшего глаза дрогнул, нашёл Скворца. Напряжённый, но чудовищно безжизненный, взор холодный и небрежный, любопытный, но глубоко — в самой своей основе — безразличный.
— Ты убил мою мать, — сказал Анастер мелодичным голосом, гордо подняв голову и продолжая разглядывать малазанца.
— Мне очень жаль, Первый Сын, — голос Скворца прозвучал хрипло.
— А мне нет. Она была безумна. Сама себе темница, узилище собственных внутренних демонов. И следует признать, она была в этом проклятии не одинока.
— Да, уже не одинока, — проворчал Скворец.
— Будто чума, верно? Всё время распространяется, ширится. Пожирает жизни. Она вас в конце концов и погубит. Всех вас. Сами станете тем, что уничтожаете.
Тон ответа Аномандра Рейка был до потрясения грубым:
— О да, вряд ли мы услышали бы более точные слова из уст людоеда. Как думаешь, Анастер, что нам следует с тобой сделать? Только честно.
Молодой человек вперил взгляд своего единственного глаза в тисте анди. Каким бы ни было его самообладание, внезапно оно ощутимо дрогнуло от этого контакта; нетвёрдой рукой Анастер прикрыл окровавленную глазницу, и его бледное лицо стало ещё бледнее.
— Убейте меня, — прошептал он.
Рейк нахмурился:
— Корлат?
— Да, он потерял самообладание. У его страха есть лицо. Которого я прежде не видела…
Анастер напустился на неё:
— Заткнись! Ты ничего не видела!
— В тебе угнездилась тьма, — ответила спокойным тоном Корлат. — Ядовитая, но сродни Куральд Галейну. Тьма души. Когда ты дрожишь, мы видим то, что скрывается у тебя внутри.
— Лжёшь! — прошипел он.
— Лицо солдата, — сказал Аномандр Рейк. Он медленно повернулся к западу. — Из большого города. Из Капастана. — Он повернулся обратно к Анастеру. — Он всё ещё здесь, правда? Похоже, смертный, у тебя появился роковой противник — некто, посуливший тебе что-то иное, чем смерть, что-то более ужасное. Интересно.
— Ты не понимаешь! Это Итковиан! Кованый щит! Он хочет мою душу! Пожалуйста, убейте меня!
От строя союзников подъехали Дуджек и Каладан Бруд, а с ними — Каллор и Артантос. Все они сидели на лошадях и настороженно, встревоженно молчали.
— Быть может, мы так и поступим, — ответил Владыка Лунного Семени спустя мгновение. — Со временем. Сейчас же мы возьмём тебя с собой в Капастан…
— Нет! Пожалуйста! Убейте меня немедленно!
— Я не вижу оправдательной силы в твоём безумии, Первый Сын, — сказал Аномандр Рейк. — Не вижу причины для милосердия. Пока что. Возможно, при встрече с этим… Итковианом?.. столь напугавшим тебя, мы пересмотрим своё решение и даруем тебе скорый конец. Поскольку ты наш пленник, это наше право. Быть может, роковая кара тебя и минует. — Он повернулся к Бруду и остальным: — Приемлемо?
— Да, — прорычал Дуджек, глядя на Скворца.
— Согласен, — сказал Бруд.
Анастер сделал отчаянную попытку отнять кинжал у ближайшего солдата тисте анди, которая была пресечена без видимых усилий. Затем юноша, рыдая, рухнул на колени, его тощее тело затряслось в конвульсиях.
— Лучше увести его прочь, — сказал Аномандр Рейк, глядя на изломанную фигуру. — Это не притворство.
Это было более вполне очевидно всем присутствующим.
Скворец тронул свою лошадь с места, чтобы подъехать к Дуджеку.
Старик кивнул, приветствуя его, затем пробормотал:
— Это было до Худа неудачно.
— Точно.
— Со стороны выглядело настолько…
— Выглядело плохо, Первый Кулак, поскольку и было плохо.
— Я понимаю, Скворец. Я понимаю твоё… милосердие. Меч Рейка… но, проклятье, ты что, не мог подождать?
Объяснения и оправдания рвались с языка, но единственным словом, которое произнёс Скворец, было:
— Нет.
— Казнь требует определённой процедуры…
— В таком случае разжалуйте меня, сэр.
Дуджек поморщился и отвёл взгляд, громко вздохнув.
— Я не к тому клоню, Скворец. Я прекрасно знаю смысл этих процедур — реальное их предназначение. Разделение ответственности за жестокие, но необходимые…
— Снижает личную цену. Конечно, — ответил Скворец приглушенным голосом. — Несомненно, Аномандр Рейк мог легко включить эти несколько душ в свой легендарный перечень жертв. Но я взял их вместо него. Я снизил для него личную цену. Признаю, ничтожное усилие, которое он просил меня не делать. Но теперь — сделано. Вопрос закрыт.
— Худа с два он закрыт! — прохрипел Джуджек — Я твой друг…
— Нет.
Мы не рискуем скрестить клинки, так что это ты не сможешь со мной разделить.
— Нет, — повторил он.
Не в этот раз.
Он почти услышал, как скрипнули зубы Джуджека.
Корлат присоединилась к ним.
— Странный юноша — тот, кого именуют Анастером.
Оба малазанца обернулись при её словах.
— Это удивляет тебя? — спросил Джуджек.
Тисте анди пожала плечами.
— Нечто большее скрывалось во тьме в его души, Первый Кулак. Большее, чем просто лицо солдата. Он уже не мог терпеть, не мог дальше вести свою армию. Не мог видеть голод, потери и отчаяние. Вот почему он решил послать их всех на смерть, на абсолютное уничтожение. И видел в этом акт милосердия. Избавление от страданий. Что до себя самого, он совершил преступления, которые могли быть искуплены лишь смертью. Казнью, исполненной руками тех его жертв, которым удалось выжить. Но не просто смерти — он ищет чего-то большего. Он ищет проклятия, что падёт на него после казни. Вечного проклятия. Я не способна понять глубину такого отвращения к самому себе.
Я — способен, потому что чувствую, будто сам топчусь на самом краю этого обрыва. Один неверный шаг… Скворец посмотрел в сторону, на малазанские легионы, собранные на далёком гребне. Доспехи и оружие так ослепительно блестели на солнце, что слезились глаза.
Дуджек отъехал прочь, присоединившись к Артантосу, Бруду и Каллору.
Оставил Скворца наедине с Корлат.
Тисте анди протянула руку и коснулась его ладони в латной перчатке.
Скворец избегал её взгляда, продолжал разглядывать неподвижные ряды своих солдат.
— Любимый, — прошептала она. — Эти женщины не были беззащитны. Сила, которой они обладали, шла из самого Пути Хаоса. Первая атака моего Повелителя была нацелена на их уничтожение, но лишь оглушила их на мгновение. Они восстановились, понимаешь? И своей пробуждённой силой могли бы учинить чудовищное истребление. Безумие и гибель для твоей армии. И этот день стал бы днём поражения.
Скворец поморщился.
— Я не ною по поводу необходимого, — буркнул он.
— А похоже… что ноешь.
— У войны — своя необходимость, Корлат, и я всегда это понимал. Всегда знал цену. Но сегодня, глядя на сделанное моими руками, я понял ещё кое-что. Война — это не естественное состояние. Введённое извне, и притом до Худа нездоровое. Следуя его правилам, мы добровольно губим свою человечность. Не говоря уже о справедливых побуждениях и достойных целях. Мы отбираем жизни. Мы — Худовы слуги, все до единого.
— Женщины Мёртвого Семени убивали сотнями, если не тысячами…
— И я приказывал такое делать, Корлат. Так в чём же разница между нами?
— Ты не боишься вопросов, возникающих после подобных деяний, — сказала она. — Тех, что добровольно задаешь сам себе. Быть может, ты видишь в этом разрушительное жестокосердие, но я вижу храбрость — необычайную храбрость. Менее смелый человек уступил бы выполнение этой неблаговидной задачи моему Повелителю.
— Это бессмысленные слова, Корлат. Вся армия видела, как её командир совершает убийство…
Резкий ответ Корлат потряс его.
— Не смей недооценивать их!
— Недооце…
— Я успела познакомиться со многими из твоих солдат, Скворец. Они не глупцы. Быть может, многие — или почти все — не способны выразить полноту своего понимания, но тем не менее они понимают. Не думаешь же ты, будто они — каждый по-своему — не сталкивались с выбором, который встал перед тобой сегодня утром? Не знают этого мига, когда вся жизнь повернулась на острие ножа? И поверь, каждый всё ещё чувствует боль в душе.
— Я не очень понима…
— Послушай меня, Скворец. Они видели. Они видели, в полном смысле этого слова. Проклятье, я знаю это, потому что чувствовала то же самое. Они переживали за тебя. С каждым твоим жестоким ударом они ощущали, как их собственные старые раны ноют в такт. Командир, твой стыд — оскорбление. Отбрось его — или нанесёшь своим солдатам глубочайшую из всех ран, какие они только знали.
Скворец в замешательстве взглянул на неё.
— Жизни наши непродолжительны, — произнёс он после долгой паузы, — нам недостаёт этакой сложности.
— Ублюдок. Напомни мне при случае, чтобы никогда больше не извинялась пред тобой.
Скворец вновь посмотрел на легионы малазанцев.
— Всё равно я боюсь оказаться с ними лицом к лицу, — пробормотал он.
— Расстояние между вами уже исчезло, Скворец. Эта армия последует за тобой в Бездну, если отдашь такой приказ.
— Вот самая пугающая мысль из всех, что мне довелось услышать сегодня.
Корлат оставила его реплику без ответа.
О да, война вводит своё правило — правило крайностей. Грубо, но просто. Здесь нет места человечности. Совсем нет места.
— Дуджек остался недоволен, — сказал он.
— Дуджек хочет сохранить жизнь своим солдатам.
Он резко повернул голову.
Глаза тисте андли разглядывали его, холодно, оценивающе.
— Да не хочу я присвоить его полномочия…
— Ты уже сделал это, Скворец. Как бы тебя ни боялась Ласиин, естественное положение вещей берёт своё. С Дуджеком она могла бы справиться. Именно поэтому она разжаловала тебя и назначила его. Боги, иногда ты бываешь таким недалёким!
Скворец сердито посмотрел на неё.
— Если я представляю для неё такую угрозу, почему же она… — начал он, но внезапно остановился и умолк.
О, Худ! Крепь. Даруджистан. Это не «Мостожогов» она хотела уничтожить. Она хотела уничтожить меня.
— Осторожнее выбирай тех, кому доверять, любимый, — сказала Корлат. — Возможно, твою веру в честь используют против тебя.
Скворец похолодел.
Ох, Худ! Худовы бубенцы на наковальне…
Колл спускался по пологому склону, направляясь к повозке Мхиби. В тридцати шагах правее, около последнего фургона Тригалльской торговой гильдии, группа пайщиков метала кости на растянутую парусину. Вдалеке сновали конные вестовые, направляясь и возвращаясь к главной ставке командования на юго-западе.
Мурильо сидел, привалившись спиной к прочному деревянному колесу одной из повозок рхиви, глаза его были закрыты.
При появлении советника веки поднялись.
— Как она? — спросил Колл, спешившись.
— Просто сил нет уже видеть, как она мучается от этих своих кошмаров, — ответил Мурильо. — Им нет конца. Выкладывай новости.
— Ну, Круппа и Серебряную Лису не видно со вчерашнего дня, как и двух морпехов, которых Скворец приставил к дочери Мхиби для охраны. Что же касается битвы… — Колл отвёл взгляд, покосившись на юго-запад. — …она был недолгой. Аномандр Рейк принял облик одиночника. Первый же заход рассеял тенескаури. Анастер попал в плен, а служившие ему колдуньи, э-э… казнены.
— Звучит мерзко, — заметил Мурильо.
— Мерзко и было, судя по всем рассказам. В любом случае, мужичьё бежало обратно в Капастан, и я сомневаюсь, что там их ждёт радушная встреча. Воистину печальная участь для этих несчастных ублюдков.
— А о ней все забыли, так?
Коллу сразу стало понятно, о ком речь.
— Проглотить такое, конечно, тяжело, но да, похоже на то.
— Пережила собственную полезность, и теперь её просто выбросили.
— Я всё равно верю, что эта история ещё не окончена, Мурильо.
— Мы — свидетели. Сидим тут, чтобы увидеть конец. Вот и всё, Колл. Уверения Круппа — пустое сотрясение воздуха. И мы с тобой — узники этих неблагоприятных обстоятельств. Настолько же, насколько и она сама, настолько же, насколько и эта двинутая рхиви, которая ходит сюда её причёсывать.
Колл медленно повернулся, пристально взглянул на своего старого друга.
— Что предлагаешь? — спросил он.
Пожав плечами, Мурильо проворчал:
— А что большинство узников делает — рано или поздно?
— Пытается сбежать.
— Ага.
Колл долго молчал, затем вздохнул.
— И как, по-твоему, это сделать? Просто бросишь её? В одиночестве, без помощи…
— Конечно, нет. Мы возьмём её с собой.
— Куда?
— Не знаю! Куда угодно! Лишь бы подальше отсюда.
— И как же далеко ей придётся сбежать, чтоб избавиться от кошмаров?
— Нам нужно только найти кого-то, кто захочет ей помочь, Колл. Кого-то, кто не судит о жизни, исходя из соображений целесообразности и возможной пользы.
— Мы посреди безлюдной равнины, Мурильо.
— Я знаю.
— А вот в Капастане…
Глаза Мурильо сузились.
— Все говорят, там одни развалины остались.
— Есть выжившие. В том числе — жрецы.
— Жрецы! — Мурильо фыркнул. — Эти корыстные прохиндеи, воры на доверии, обманщики легковерных, эти мошенники, которые…
— Мурильо, попадаются исключения…
— Что-то я пока ни одного не видел.
— Может, в этот раз увидишь. Я клоню к тому, что если сбежим — с ней, — то помощь найдём скорее в Капастане, чем здесь, посреди пустоши.
— Сольтан…
— В неделе пути или даже больше, если на этой повозке. Кроме того, этот город — сущее воплощение Худова паршивого пупка. Я бы даже мамашу Раллика Нома с её топором в Сольтан не повёз.
Мурильо вздохнул.
— Раллик Ном…
— Что с ним?
— Хотел бы я, чтобы он был здесь.
— Зачем это?
— Он мог бы убить кого-нибудь. Кого угодно. Этот человек обладает удивительной способностью всё упрощать.
— «Упрощать»! — Колл смешливо фыркнул. — Вот погоди, я расскажу ему об этом. Эй, Раллик, знаешь, ты не убийца, ты — просто человек, который упрощает.
— Ладно, всё одно спорить без толку, поскольку он исчез.
— Он не умер.
— Откуда знаешь?
— Просто знаю. Итак, Мурильо, ждём до Капастана?
— Ждём. А там последуем примеру Круппа и Серебряной Лисы. Ускользнём прочь. Исчезнем. Видит Худ, я сомневаюсь, что кто-нибудь заметит, и ещё больше сомневаюсь, что кого-то это озаботит.
Поколебавшись, Колл сказал:
— Мурильо, если мы найдём кого-то… кто сумеет помочь Мхиби… ну, это может дорого стоить.
Мурильо пожал плечами.
— Я влезал в долги и раньше.
— Я тоже. Просто, чтобы мы оба понимали: для нас это может значить полное разорение, а в итоге — она всё равно умрёт, но не так страшно.
— Что ж, достойный обмен.
Колл не стал ждать дополнительных подтверждений решимости друга. Слишком хорошо он знал Мурильо.
Да, это ведь всего лишь деньги, верно? Сколько бы ни пришлось потратить, это честный обмен, чтобы облегчить страдания старой женщины. Так или иначе. Потому что нам, по крайней мере, было не всё равно — даже если она никогда больше не проснётся и не узнает о том, что мы сделали. На самом деле так, наверное, даже лучше. Чище. Проще…
Вой отдавался эхом, будто звучал в огромной пещере. Эхо множилось, пока скорбный зов не превратился в хор. Хор бессчётных звериных голосов, уносящих прочь само ощущение времени так, что оставалось лишь вечное сейчас.
Голосов зимы.
Однако звучали они с юга, оттуда, куда тундра не могла добраться; где деревья уже были не низкорослыми, но возносились, тонкие и потрёпанные ветром, над головой, так что она могла пройти незримо, не выделяясь на фоне ландшафта.
Родичи ответили на этот вой. Звери, которые всё ещё шли по её следу, но потеряли его сейчас, когда она скрылась среди чёрных елей, болотистого грунта, жадно засасывающего следы её босых ног, грязно-чёрной воды, расходящейся мутными, жирными кругами, когда она переходила студёные водоёмы вброд. Огромные комары роились вокруг неё, каждый — вдвое больше тех, которых она знала по равнине Рхиви. Мошкара ползала в волосах, кусая за темя. Круглые пиявки, словно чёрные пятна, покрыли её руки и ноги.
В полуслепом бегстве она наткнулась на лопатовидный олений рог, застрявший в развилке меж двух деревьев на уровне глаз. Острие отростка оставило на её правой щеке царапину, из которой текла тонкая струйка крови.
Это смерть моя приближается. Зато придаёт мне сил. Я напиталась этим, последним мгновением, и теперь они не смогут поймать меня.
Не смогут поймать меня.
Пещера находилась прямо перед ней. Она не заметила входа, и не было в окружающем ландшафте ничего, что намекало бы на пещеры; но отдающийся эхом вой звучал всё ближе.
Зверь зовёт меня. Обещает смерть, надо думать, — и это даёт мне силу. Это — мой чарующий зов…
Тьма окутала её, и она поняла, что прибыла. Пещера была горнилом души, — души, потерявшейся внутри себя самой.
Воздух был влажен и холоден. Ни одна мошка не жужжала над головой, не садилась на кожу. Камень под ногами был сух.
Она ничего не видела, и вой стих.
Шагнув вперёд, она поняла, что двинулось лишь её сознание, оставив тело позади, потянулось, устремилось, чтобы найти этого скованного зверя.
— Кто?
Голос напугал её. Мужской голос, приглушённый, напряжённый от боли.
— Кто идёт?
Она не знала, что ответить, и просто произнесла первое, что пришло в голову:
— Это я.
— Я?
— Я… мать.
Смех мужчины прозвучал хрипло и грубо.
— Новая игра, значит? Ты бессловесна, Мать. И всегда была такой. Ты скулишь и всхлипываешь, предостерегающе ворчишь, издаешь тысячу бессвязных звуков, выражающих твои потребности — таков твой голос, и он мне хорошо знаком.
— Мать.
— Оставь меня. Я превыше насмешек. Я сковал себя собственной цепью, здесь, в моём разуме. Это место не для тебя. Наверно, обнаружив его, ты думаешь, что так сломишь мою последнюю линию обороны. Думаешь, что знаешь обо мне всё. Но у тебя нет силы здесь. Знаешь, я воображаю, будто вижу своё лицо, словно смотрюсь в зеркало. Но глаз не тот — не тот глаз смотрит на меня в ответ. Хуже того, он даже не человеческий. Я долго не мог этого понять, но теперь — понял. Ты и твои родичи играли с зимой. Омтоз Феллак. Но вы никогда не понимали её. Ни подлинной зимы, ни того, что зима не колдовство, но порождение холодной земли, истощившегося солнца, укороченных дней и удлинившихся ночей. Лицо, которое я видел пред собой, Провидец, это лицо зимы. Лицо волка. Лицо бога.
— Моё дитя знает волков, — сказала Мхиби.
— О да, он-то их знает.
— Не он. Она. У меня дочь…
— Нарушение правил ломает игру, Провидец. В щепки…
— Я не та, за кого ты меня принимаешь. Я… я всего лишь старая женщина. Женщина рхиви. И моя дочь хочет моей смерти. Но мне отказано в простом переходе на тот свет. Она послала за мной волков, чтоб разорвали мою душу. Они охотятся за мной в снах; но здесь я спаслась от них. Я пришла сюда, чтобы сбежать.
Мужчина рассмеялся вновь.
— Провидец создал эту мою темницу. И это я знаю наверняка. Ты — это соблазн безумия, голос незнакомца в моей голове. Я не поддамся. Знай ты мою настоящую мать, ты мог бы преуспеть, но насилие над моим сознанием всегда было неполным. Здесь находится бог, Провидец, — он пригнулся перед моими тайнами. Его клыки обнажены. Даже твоя дорогая мать, что держит меня так крепко, не смеет бросить ему вызов. А твой Омтоз Феллак… он бы встал против тебя у врат этого Пути давным-давно. Он бы изгнал тебя оттуда, яггут. Всех вас. Но он был потерян. Потерян. И знай, я помогаю ему. Я помогаю ему найти себя. Его осознание растёт, Провидец.
— Я не понимаю тебя, — ответила Мхиби, запинаясь от отчаяния, понемногу охватывавшего её. Это оказалось совсем не такое место, как она думала. Мхиби и вправду убежала в темницу другой личности, в обитель персонального безумия. — Я пришла сюда за смертью…
— Здесь ты её не найдёшь. Не в этих кожистых лапах.
— Я бегу от своей дочери…
— Бегство есть иллюзия. Даже Мать понимает это. Она ведь знает, что я не её дитя, но ничего не может с собой поделать. Она даже сохранила память, воспоминания о том времени, когда была настоящей Матроной, матерью настоящего помёта. Детей, которые её любили, и других детей, которые её предали. И оставили страдать — вечно. Она и не надеялась спастись, сбежать. А когда наконец освободилась, обнаружила, что весь её мир обратился в прах. Дети её давно мертвы, похоронены в своих курганах — ибо без матери они зачахли и умерли. Посему она стала заботиться о тебе, Провидец. Её усыновлённом ребёнке. И явила тебе твою силу, которой затем смогла бы воспользоваться. Чтобы восстановить свой мир. Она подняла своих мёртвых детей. Приказала им отстроить город. Но всё это оказалось ложью, заблуждением, которое не могло обмануть её, но лишь привести к безумию…
— Именно тогда, — продолжал он, — ты захватил её, отобрал её власть. И вновь её ребёнок заключил Мать в темницу. Похоже, невозможно избежать троп, по которым ходит наша жизнь. К этой истине ты ещё не готов, Провидец. Пока не готов.
— И моё дитя тоже сделало меня узницей, — прошептала Мхиби. — Неужели это проклятье всех матерей?
— Лишь проклятье любви.
Слабый звук воя пронёсся в тёмном воздухе.
— Слышишь? — спросил мужчина. — Это моя самка, моя супруга. Она идёт. Я так долго её искал. Так долго. И теперь она идёт сюда.
При этих словах его голос обрёл более глубокий тембр. Будто уже не принадлежал человеку.
— И теперь, — продолжали звучать слова, — теперь я отвечу.
Его вой прорвался сквозь неё, вышвырнул сознание прочь. Прочь из пещеры, за неровно проросший лес, обратно на открытую равнину тундры.
Мхиби закричала.
Её волки ответили. Торжествующе.
Они вновь нашли её.
Рука коснулась её щеки.
— О боги, просто кровь застыла в жилах.
Голос звучал знакомо, но Мхиби не могла узнать говорившего.
Другой мужчина сказал:
— Здесь много такого, что превосходит наше понимание, Мурильо. Посмотри на её щёку.
— Она оцарапала себя…
— Она не способна рукой пошевелить, друг. И смотри, ногти чистые. Это не она себя поранила.
— Тогда кто? Я был здесь всё время. Даже старуха рхиви не приходила с того времени, когда я на неё последний раз смотрел, — и тогда никаких царапин не было.
— Вот я и говорю, здесь кроется какая-то тайна…
— Колл, мне это не нравится. Кошмары… могут они быть реальными? Что бы ни преследовало её в снах — может оно причинить ей физический вред?
— Мы видим тому подтверждение…
— Да, хоть я с трудом верю своим глазам. Колл, так не может продолжаться.
— Согласен, Мурильо. При первой же возможности в Капастане…
— Самой первой. Давай переведём повозку к передовому отряду — чем быстрей доберёмся до улиц города, тем лучше.
— Как скажешь.
