Глава восемнадцатая
Рождение баргастских богов прозвенело, точно удар молота по наковальне пантеона. Первобытные по аспекту, эти Взошедшие духи явились из Обители Зверя, старейшего мира давно забытой Старшей Колоды. Они владели тайнами и мистериями, рождёнными в звериной тени человечества, и могущество их было увито древностью.
Воистину, другие боги, должно быть, ощутили рокот их вознесения и вскинули головы в тревоге и ужасе. Ведь только что один из богов оказался брошен в смертный мир, а Первый герой принял вместо него мантию воина. Более того, Павший вернулся в игру, привнёс в неё зловещую угрозу, отравил Пути, ознаменовав тем самым свою жажду мести и, следует сказать, если без предубеждения взглянуть в прошлое, — стремление к абсолютной власти.
Сон Огни объял лихорадочный жар. Человеческая цивилизация расплескалась по многим землям, завязала в трясине пролитой крови. То были тёмные времена, и в этой тьме зародился рассвет баргастских богов…
Имригин Таллобант Младший.
По следам снов
Глаза чародея распахнулись, он увидел скорчившуюся на походном мешке перед ним крошечную фигурку из перевязанных узловатым шпагатом палочек и веток. Всё это венчала головка-жёлудь, немного склонённая набок.
— Очнулся. Да. Вновь чист разумом.
Быстрый Бен скривился.
— Таламандас. На миг мне показалось, что я вижу особенно неприятный кошмар.
— Судя по твоему бреду в последние дни и ночи, Бен Адаэфон Делат, ты за свою жизнь видел больше, чем пару неприятных кошмаров, да?
Слабый дождь стучал по наклонным стенам палатки. Чародей стянул с себя меховое одеяло и медленно сел. Обнаружил, что на нём нет ничего, кроме тонкого шерстяного нижнего белья: кожаную броню и стеганую тунику сняли. Он был покрыт холодным потом под грубой, влажной шерстяной тканью.
— «Бреду»?
Человечек тихо рассмеялся.
— О да. Я слушал, очень внимательно слушал. Выходит, ты знаешь причину болезни, одолевающей Спящую богиню. Ты хотел бы встать на пути Увечного бога и помериться с ним хитроумием, если не силой, чтоб отвратить всё, к чему он стремится. Смертный, у тебя исключительное самомнение… я могу лишь поаплодировать.
Быстрый Бен вздохнул, осматривая беспорядок в палатке.
— Несомненно — с издёвкой. Где моя одежда?
— Я не дразню тебя, чародей. По правде говоря, я скромно склоняю голову перед твоей… решимостью. Обнаружить такое качество в обычном солдате, который служит чудовищной, злобной императрице, восседающей на запятнанном кровью троне и управляющей империей убийц…
— Придержи язык, чучело недоделанное…
Таламандас засмеялся.
— Но так было всегда, верно? В гниющем трупе кроются алмазы! Чистый сердцем, с непоколебимой честью, но осаждён в собственном доме злейшими из властителей. А когда историки закончат труд и чернила высохнут, пусть дом сияет и блестит, догорая синим пламенем!
— Ты меня запутал, коротышка, — пробормотал Быстрый Бен. — Как долго я был… без сознания?
— Достаточно долго. Город отбили, Пленник уступил кости наших Основателей, а паннионцев загнали в пасть Бруду и твоим малазанским братьям. Если подумать, ты пропустил почти всё веселье. Точнее, всё уже случившееся. Ведь сказке ещё далеко не конец.
Чародей нашёл свою стеганую тунику.
— Всё это, — пробормотал он, натягивая тяжелую одежду, — было бы приятно увидеть, но учитывая мою нынешнюю бесполезность…
— Ах, по поводу этого…
Быстрый Бен окинул чучелко взглядом.
— Продолжай.
— Хочешь одолеть Увечного бога, но сейчас ты даже не в состоянии использовать свои силы. Как же тогда ты собираешься управиться?
Маг потянулся за штанами.
— Рано или поздно я что-то придумаю. Но ты, разумеется, полагаешь, будто у тебя есть для меня ответ?
— Конечно, есть.
— Могу я его услышать?
— Мои боги пробудились, чародей. Ведут носом по ветру, принюхиваются, предаются неспокойным мыслям и печальным размышлениям. Ты, Бен Адаэфон Делат, идёшь по достойному пути. Ты достаточно дерзок, чтобы привлечь их внимание. Нужно принести жертвы. В твоём случае — на Пути необходимо ступить. Таким образом, возникает необходимость снарядить тебя… подходящей бронёй. Для того, чтобы ты смог отразить яд Увечного бога.
Быстрый Бен помассировал лоб.
— Таламандас, если вдруг ты или твои боги связали мне какой-то непроницаемый плащ, или пояс, или что-то ещё, просто скажи. Пожалуйста.
— Ничего такого… пошлого, чародей. Нет, твоя плоть сама должна давать отпор заражению. Твой ум должен стать невосприимчив к лихорадке и любой другой хвори. Тебя должна пропитывать защитная сила, которая по природе своей отрицает всё, что пытается сделать Увечный бог, когда он стремится уничтожить тебя.
— То, что ты описал — невозможно, Таламандас.
— Именно. — Деревянный человечек разогнулся и встал. — Итак. Перед тобой стоит достойная жертва. Ветки и бечёвка не болеют. Душа, познавшая смерть, не может захворать. Защитные силы, связавшие меня, — древние и могущественные. Величайшие чары, чтобы запереть меня в себе…
— Тем не менее, тебя забрали. Однажды. Вырвали из твоего кургана…
— Некроманты, да сгниют их гнилые сердца. Подобное не повторится. Мои боги позаботились об этом — силой собственной крови. Я буду сопровождать тебя, Бен Адаэфон Делат. Там, на Путях. Я — твой щит. Используй меня. Веди меня, куда считаешь нужным.
Быстрый Бен сузившимися глазами уставился на чучелко.
— Я не ищу прямых дорог, Таламандас. И не важно, насколько бессмысленными мои действия кажутся тебе, я не стану тратить время на объяснения.
— Мои боги поверили в тебя, смертный.
— Почему?
— Потому, что ты им нравишься.
— Худов дух! О чём таком я бредил?
— По правде говоря, чародей, я не могу сказать, почему они верят в тебя. Знаю лишь, что это так. Не мне спрашивать о подобных вещах. В бреду ты показал, как работает твой мозг — свил нить, паутину; такую, что даже я не сумел различить все связующие нити, все узелки. Твоё понимание причинно-следственных связей превосходит мой интеллект, Бен Адаэфон Делат. Возможно, мои боги уловили некий проблеск твоей гениальности. Возможно, не более, чем намёк, который привёл к интуитивному подозрению, что ты, смертный, способен оказаться ровней Увечному богу.
Быстрый Бен поднялся на ноги и подошёл к пологу палатки, туда, где были кучей свалены его кожаная броня и форма «Мостожогов».
— Это уже что-то. Хорошо, Таламандас, уговор. Признаю, я сам не придумал, как справиться без Путей. — Он замолчал и ещё раз взглянул на чучелко. — Возможно, ты сумеешь ответить на пару вопросов. Кто-то ещё вступил в игру. Похоже, он формирует собственный союз против Короля Цепей. Ты ведь знаешь, кто или что это может быть?
Таламандас пожал плечами.
— Старшие боги, чародей. Мои баргастские боги сочли, что они лишь реагируют, по большому счёту, лишь отвечают на…
— Реагируют?
— Да, что-то вроде отступления с боем. Они, кажется, не в состоянии изменить будущее и лишь готовятся к нему.
— Экий треклятый фатализм.
— Это их вечный изъян, чародей.
Быстрый Бен натянул доспех.
— Учти, — пробормотал он, — это ведь не их битва. Кроме, разве что, К’рула…
Таламандас спрыгнул на пол и проковылял, чтобы встать прямо перед чародеем.
— Что ты сказал? К’рул? Что ты знаешь о нём?
Быстрый Бен приподнял бровь.
— Ну, он как-никак создал Пути. Мы плаваем в его бессмертной крови, мы — маги и все, кто использует Пути чародейства, в том числе и боги. И твои, как мне представляется, тоже.
Деревянный человечек подпрыгнул на месте, вцепившись своими веточками-пальцами в пожелтевшую траву, привязанную к головке-жёлудю.
— Никто не знает всего этого! Никто! Ты! Ты! Как ты?! Ар-р! Паутина! Паутина твоего проклятого мозга!
— К’рул, наверное, сейчас в куда более скверной форме, чем Огнь, учитывая природу первого удара Увечного бога, — проговорил Быстрый Бен. — И если я чувствую себя беспомощным, представь, каково сейчас ему? Это немного оправдывает фатализм, не находишь? А если и этого недостаточно, то учти, что все уцелевшие Старшие боги прожили под властью чудовищных проклятий очень, очень долгое время. Верно ведь? В таких обстоятельствах каждый станет немного фаталистом.
— Мерзкий смертный! Вязанье да плетенье! Смертельная ловушка! Говори начистоту, будь ты проклят!
Быстрый Бен пожал плечами.
— Твои баргастские боги не готовы справиться в одиночку. По крайней мере, не готовы поставить всё на меня одного, бросить мне на помощь всю свою силу. Худа с два, Талмандас: они всё ещё детишки в песочнице. А вот Старшие боги вынуждены были обороняться, они, думается, попытались всё сделать сами. Легендарное высокомерие у этих ребят. Но не сработало, и теперь они ищут союзников. Размышляем дальше… кто же поработал над тем, чтобы сотворить из тебя нечто, способное защитить меня на Путях? Мне на ум приходит Худ. Смерть слоями защищает твою душу. И твои баргастские боги, конечно же. Покромсали связующие заклятья, которые сковывали твои собственные силы. И Фэнер бросил тебе кость, или Трич, или кто сейчас восседает на этом насесте — ты теперь сможешь врезать в ответ, если на тебя нападут. А затем, думаю, в игру вступила Королева грёз — как мост между тобой и Спящей богиней, чтобы превратить тебя в одинокого и, вероятно, могучего воителя, очищающего её плоть и жилы К’рула от яда. А значит, ты готов идти в бой, но куда? Как действовать? И здесь вступаю в игру я. Ну, как? Пока справляюсь, а, Таламандас?
— Мы полагаемся на тебя, Бен Адаэфон Делат, — прорычало чучелко.
— В чём?
— Во всём! Что бы ты ни задумал! — прокричал Таламандас. — И лучше бы это сработало!
После долгой паузы Быстрый Бен ухмыльнулся, глядя на человечка сверху вниз.
И ничего не сказал.
Когда Быстрый Бен покинул палатку, деревянный человечек поковылял за ним. Маг остановился, чтобы оглядеться. То, что раньше представлялось ему дождём, оказалось каплями, падающими с листьев огромного зелёного дуба, чьи ветки нависали над палаткой. На дворе стоял поздний вечер, небо над головой было чистым.
Палатка находилась посреди лагеря баргастов. Сплетённые из веток и шкур жилища вырастали из лесной подстилки у подножия небольшого холма прямо за чародеем, а перед ним, на юге, маячили блёклые округлые типи. Разные стили указывали на, по меньшей мере, два разных племени. На грязных дорожках, идущих по всему лагерю, толпились воины. Многие были ранены, некоторые несли на себе мёртвых товарищей.
— Где мои друзья «Мостожоги»? — спросил Быстрый Бен у Талмандаса.
— Отправились в Капастан, чародей, и до сих пор находятся там. Наверное, в Пленнике.
— Они принимали участие в битве?
— Только у Северных ворот — прорвались через линию обороны. Очень быстро. Никто не ранен, Бен Адаэфон Делат. Это делает твоё племя единственным в своём роде, да?
— Вот значит как, — пробормотал Быстрый Бен, наблюдая за воинами, заполняющими лагерь. — В последнее время с поединками не складывается, как я погляжу.
Чучелко прорычало:
— Верно. Наши боги говорили с шаманами, которые, в свою очередь, наложили на воинов кланов… кару. Выходит так, что Белолицые ещё не закончили биться с паннионцами — и не исполнили всего в этой твоей войне, чародей.
Быстрый Бен бросил взгляд вниз:
— Вы отправитесь с нами на юг, Таламандас?
— Да. Мало затупить меч, нужно обрубить руку, что держит его.
— Мне необходимо связаться с союзниками… с западной армией. Можно уже опробовать Пути?
— Я готов.
— Хорошо. Давай найдём местечко потише.
В двух лигах к западу от Капастана, из тени широкого склона, сомкнув щиты, двинулись бесчисленные ряды малазанских тяжёлых пехотинцев. Солдаты, вооружённые арбалетами, целились вперёд, выпуская стрелы в оборонительные ряды бетаклитов — менее чем в тридцати шагах от них.
Скворец наблюдал за всем сквозь прорези в забрале, остановив своего коня на гребне холма. Скакун тряс головой, напуганный запахом крови. Вокруг командира толпились офицеры и вестовые.
Фланговая атака Дуджека по рядам лучников септарха почти угомонила свист стрел с противоположной стороны долины. Благодаря тому, что тяжёлая пехота Скворца вызвала на себя огонь, у кавалерии Однорукого хватило времени прорваться по северному склону. Будь паннионские лучники более дисциплинированы, а их командиры более опытны, они бы успели развернуть строй и выпустить в кавалерию как минимум три залпа, чего могло бы и хватить, чтобы отбить атаку. Но, завидев приближающихся с правого фланга всадников, они замешкались, а потом и вовсе пустились в бегство. Дальше последовали погоня и резня.
Морпехи отступили в промежутки между рядами наступающей тяжёлой пехоты. Скоро они появятся на флангах и возобновят обстрел вражеской позиции. Но прежде четыре тысячи ветеранов, безмолвных, прикрытых щитами и чешуйчатой бронёй, схлестнутся с бетаклитами. За миг до атаки, на расстоянии двенадцати шагов, малазанцы метнули сулицы — вспороли строй противника острыми зазубренными дротиками. Это была коронная тактика Войска Однорукого.
Строй бетаклитов рассыпался.
Когда сражение разгорелось, тяжёлая пехота Скворца перестроилась в клинья по четыре взвода, и каждый клин независимо от других ударил в глубь строя паннионцев.
Все эти приёмы точно соответствовали доктринам ведения сражений, которые ещё десятилетия назад сформулировал Дассем Ультор. В обороне лучше всего работали сомкнутые щиты и квадратный строй. Для создания хаоса в больших отрядах противника лучше всего подходили компактные плотно сбитые группы. Успешное наступление, отбрасывающее врага, часто теряет напор, и когда противник отступает по полю боя, усыпанному трупами, важно поддерживать сомкнутый строй. С другой стороны, почти тысяча клиньев по четыре взвода — в каждом от тридцати пяти до сорока солдат — эффективно оттягивает момент бегства. Сражаться сложнее, появляются проблемы со связью, и не видно союзников. Никто не знает, что делают другие, и эта неуверенность часто приводит к сомнениям перед отступлением — фатальная ошибка. Конечно, был и другой выбор: враг может продолжать сражаться. Но только очень выдающаяся и хорошо обученная армия способна сохранить такую дисциплину и приспособиться к условиям сражения. Впрочем, в таком случае малазанские войска просто вернулись бы в строй сомкнутых щитов.
У бетаклитов не было ни одного из нужных качеств. Всего за пятьдесят ударов сердца их дивизия была разгромлена. Целые взводы, оказавшись в окружении молчаливых и смертельно опасных малазанцев, бросали оружие на землю.
Скворец решил, что эта часть сражения подошла к концу.
К нему подъехал вестовой-сольтанец.
— Сэр, известия от Воеводы!
Скворец кивнул.
— Баргасты из клана Ильгрес и воины рхиви разгромили провидоминов и урдомов. Сначала в бою принимали участие кадровые маги, но тисте анди обезвредили их. Бруд разгромил противника на южном фланге.
— Очень хорошо, — проворчал Скворец. — Что-то ещё?
— Сэр, один меткий рхивийский пращник подарил септарху Кульпату третий глаз — ублюдок скончался на месте. Мы захватили знамя его армии, сэр.
— Сообщи Воеводе, что роты бетаклитов, беклитов, скаланди и десанди разгромлены. Мы держим центр и север. Спроси у Воеводы, каков наш следующий шаг — мои разведчики доложили, что более двухсот тысяч тенескаури разбили лагерь в полулиге к востоку. Они изрядно потрёпаны, но могут доставить некоторые неприятности. Хотя мы с Дуджеком сошлись на том, что нам не очень по душе грубая резня крестьян.
— Я передам ваши слова, командир, — вестовой козырнул, развернул коня и поскакал на юг.
Тьма разрезала воздух перед Скворцом, испугав лошадей. Фыркая и топая, конь малазанца чуть не поднялся на дыбы, но Скворец тихим рычанием успокоил его. Офицеры и вестовые тоже справились с лошадьми.
Из портала вышла Корлат. На её чёрной броне блестели брызги крови, однако ран видно не было. И всё же…
— Ты ранена?
Она покачала головой.
— Жалкий паннионский колдун. Скворец, ты мне нужен. Здесь ты закончил?
Он поморщился, не желая покидать битву, пусть даже быстро подходившую к победному концу.
— Думаю, это достаточно важно, раз ты рискнула использовать свой Путь, так что ответ — да. Куда отправимся?
— В штабной шатёр Дуджека.
— Он ранен?
— Нет. Всё хорошо, беспокойный старик, — она чуть улыбнулась. — Мне долго ждать?
— Сколько нужно, — проворчал он. Скворец повернулся к сидевшему рядом на чалом боевом коне офицеру: — Барак, ты остаёшься за главного.
Молодой человек широко распахнул глаза.
— Но, сэр, я капитан…
— Значит, это твой шанс. Вдобавок я сержант — по крайней мере, был бы им, если б всё ещё получал жалованье на службе Императрицы. Опять же, ты здесь единственный офицер, у которого нет под командованием собственной роты.
— Но, сэр, я связной Дуджека и Чёрных морантов…
— Разве они здесь?
— Н-нет, сэр.
— Значит, хватит препираться. Проследи, чтобы всё закончилось гладко, Барак.
— Так точно, сэр.
Скворец спешился и отдал поводья своего скакуна помощнику, затем присоединился к Корлат. Он с трудом сдержал желание немедленно обнять её, а увидев в глазах Корлат проблеск понимания, смутился.
— Не перед солдатами же, — прошептала она.
Он прорычал:
— Веди меня, женщина.
Скворец всего несколько раз путешествовал по Путям, но его воспоминания об этих отвратительных переходах никак не могли подготовить его к Куральд Галейну. Взяв его за руку, Корлат втянула Скворца в древнее царство Матери Тьмы, и хотя малазанец чувствовал, как руку сжимают её пальцы, он шагнул в слепоту.
Света не было. Шероховатые плиты под сапогами, воздух абсолютно неподвижен, никаких запахов, и температура вокруг мало отличается от температуры тела.
Его потянули вперёд. Сапоги, казалось, едва касаются пола.
Внезапно серая полоса бросилась ему в глаза, и командир услышал шёпот Корлат:
— Нас атакуют даже здесь — яд Увечного бога просочился глубоко, Скворец. Дурное предзнаменование.
Он откашлялся.
— Наверняка Аномандр Рейк распознал угрозу. А если так, какие у него планы на сей счёт, ты не знаешь?
— Не всё сразу, мой милый. Он — Рыцарь Тьмы, её Сын. Личный воитель Матери Тьмы. Он не из тех, кто бежит от сражения.
— Никогда бы не догадался, — ответил он, криво ухмыляясь. — Чего же Рейк тогда ждёт?
— Мы, тисте анди, терпеливый народ. Настоящая сила заключается в умении дождаться нужного момента. Когда он решит, что время пришло, Аномандр Рейк ответит.
— Готов предположить: это же не позволяет ему спустить Лунное Семя на Паннионский Домин.
— Именно.
И каким-то образом Рейку удалось спрятать летающую крепость размером с гору…
— Ты твёрдо веришь в своего повелителя, верно?
Держа её за руку, он ощутил, как Корлат пожала плечами.
— Когда дело касается нашего Владыки, множество прежних событий делает понятие веры излишним. Мне по душе отсутствие сомнений.
— Рад слышать. А я тебе по душе, Корлат?
— Хитрец. Ответ на каждую грань этого вопроса — да. Позволь мне задать тебе тот же вопрос?
— Это не обязательно.
— Тисте анди или человек — когда речь о мужчинах, они все одинаковы. Возможно, мне придётся силой вырывать из тебя слова.
— Тебе не придётся сильно стараться. Мой ответ не отличается от твоего.
— И каков он?
— Ну как же — вот как раз то, что ты и сказала.
Он замычал, получив тычок под рёбра.
— Довольно. Мы на месте.
Портал открылся, впустив болезненный свет — внутри палатки Дуджека царил сумрак раннего вечера. Путь за ними бесшумно закрылся.
— Если всё это было только для того, чтобы уединиться со мной…
— Боги, ну и самомнение! — Свободной рукой она дала знак, и призрачная фигура обрела форму прямо перед Скворцом. Знакомое лицо расплылось в ухмылке.
— Какой очаровательный вид, — заявил призрак, глядя на них. — Худ свидетель, я не могу вспомнить, когда в последний раз был с женщиной.
— Следи за языком, Быстрый Бен, — прорычал Скворец, отпуская руку Корлат. — Давно не виделись, ужасно выглядишь.
— Ну, большое спасибо, командир. Я дам знать, если буду чувствовать себя ещё хуже. Но я снова могу ходить своими Путями и обрёл какую-никакую защиту от яда Павшего бога. У меня новости из Капастана — хочешь послушать?
Скворец усмехнулся.
— Излагай.
— Белолицые контролируют город.
— Об этом мы догадались, ещё когда Вывих принёс вести о вашем с баргастами успехе и когда паннионская армия прибежала прямо нам в руки.
— Отлично. Ну, раз вы уже разобрались с армией, я добавлю вам немного хлопот. Баргасты идут с нами. На юг. Если тебе и Дуджеку было тяжело с Брудом, Каллором и компанией, уж прости, Корлат, теперь вам придётся иметь дело ещё и с Хумброллом Тором.
Скворец недовольно заворчал.
— Что он за тип?
— Хитроват, как по мне. Но по крайней мере он сумел объединить кланы и отдаёт себе отчёт, во что ввязывается.
— Рад, что хоть кто-то из нас отдаёт. Как поживают Паран и «Мостожоги»?
— Вроде бы хорошо, хотя сам я их уже давно не видел. Они в Пленнике — с Хумброллом Тором и уцелевшими защитниками города.
Скворец приподнял бровь.
— Есть выжившие?
— Ага, похоже на то. Мирные жители по-прежнему прячутся в тоннелях. А ещё выжили некоторые «Серые мечи». Верится с трудом, правда? Сомневаюсь, что в них ещё остался боевой пыл. Судя по тому, что я слышал об улицах Капастана… — Быстрый Бен покачал головой. — Надо видеть, чтобы поверить. По правде говоря, именно этим я и собираюсь заняться. С твоего позволения, конечно.
— Осторожно, я надеюсь.
Чародей улыбнулся.
— Никто не увидит меня, если я не захочу, сэр. Когда вы планируете добраться до Капастана?
Скворец пожал плечами.
— Мы должны разделаться с тенескаури. Это может быть непросто.
Тёмные глаза Быстрого Бена сузились.
— Вы же не собираетесь вести с ними переговоры?
— Почему нет? Это лучше, чем бойня, чародей.
— Скворец, баргасты рассказывают о том… что случилось с Капастаном. О том, что тенескаури сделали с защитниками. У этих тенескаури есть вожак — Анастер, первое дитя Мёртвого Семени. По слухам, он лично освежевал принца Джеларкана и подал его к столу как главное блюдо пира — в его собственном тронном зале.
У Корлат вырвался шипящий вздох.
Скорчив гримасу отвращения, Скворец сказал:
— Если этого Анастера или любого из тенескаури можно будет наверняка обвинить в подобном преступлении, значит, восторжествует малазанский военный закон.
— Простая казнь будет милосердием, которого не дождались их жертвы.
— Значит, им повезёт, если их поймает именно Войско Однорукого.
Быстрый Бен по-прежнему выглядел обеспокоенным.
— А выжившие граждане Капастана, защитники и жрецы в Пленнике, разве их мнение не будет учтено, когда станут решать судьбы пленных? Сэр, нас могут ждать смутные времена.
— Спасибо, что предупредил, чародей.
Спустя миг Быстрый Бен пожал плечами и вздохнул.
— Увидимся в Капастане, Скворец.
— Ага.
И призрак исчез.
Корлат повернулась к командиру.
— Малазанский военный закон.
Он поднял брови.
— Мне кажется, Каладан Бруд не из мстительных. Ты предвидишь конфликт?
— Я знаю, что посоветует Каллор, — в её голосе звенели напряженные нотки.
— Я тоже, но не думаю, что Воевода соизволит прислушаться. Худ свидетель, до сих пор он ни разу не соизволил.
— Мы ещё не видели Капастан.
Стягивая перчатки, он испустил долгий вздох.
— Ответить зверством на зверство.
— Неписаный закон, — тихо сказала она. — Древний закон.
— Я не подчиняюсь ему, — прорычал Скворец. — Чем мы будем лучше? Даже простая казнь… — Он посмотрел ей в глаза. — Более двухсот тысяч голодных крестьян. Будут они ждать бойни смирно, как овцы? Не думаю. Как пленники? Мы не сможем прокормить их, как бы ни старались, и у нас не хватит солдат их сторожить.
Глаза Корлат медленно расширились.
— Ты предлагаешь оставить их в покое?
Она к чему-то ведёт. Я замечал эти проблески и раньше, предчувствие скрытого клина, который будет вбит между нами.
— Не всех. Мы захватим вожаков. Этого Анастера и его офицеров, если таковые есть. Если тенескаури и пошли по пути подобной жестокости, то повёл их этот Первый Сын. — Скворец покачал головой. — Но настоящий злодей ждёт нас внутри самого Домина — Провидец, который морил своих людей голодом, довел до каннибализма и сумасшествия. Который уничтожает собственный народ. Мы будем казнить жертв — его жертв.
Тисте анди нахмурилась.
— По такой логике, Скворец, мы должны также освободить паннионскую армию.
Взгляд серых глаз малазанца задержался на ней.
— Наш враг — Провидец. Мы с Дуджеком сошлись на том, что явились сюда не для того, чтобы уничтожить целый народ. Мы разберёмся с армией, стоящей на нашем пути к Провидцу. Эффективно. Месть и возмездие только отвлекут нас.
— А как же освобождение? Покорённые города…
— Случайность, Корлат. Я удивлён, что тебя это смущает. Ещё во время первых переговоров, когда обсуждалась тактика, мы с Брудом видели это именно так. Мы нанесём удар в сердце…
— Я думаю, ты не понял, Скворец. Уже более десяти лет Воевода ведёт освободительную войну — против всепожирающего голода вашей Малазанской империи. Каладан Бруд лишь сменил цель — новый враг, но старая война. Бруд здесь, чтобы освободить паннионцев…
— Худов дух! Нельзя освободить людей от них самих!
— Он хочет освободить их от правления Провидца.
— А кто возвысил Провидца до такой власти?
— Теперь ты говоришь об освобождении народа, даже солдат паннионской армии, Скворец. И это сбивает меня с толку.
Не совсем.
— Мы говорим о противоположных намерениях, Корлат. Ни я, ни Дуджек добровольно не возьмём на себя роль судьи и палача в случае победы. И уж тем более мы здесь не для того, чтобы восстанавливать земли паннионцев. Это их дело. Взяв на себя подобную ответственность, мы станем правителями, а чтобы успешно управлять, мы должны захватить.
Она издевательски засмеялась.
— Разве это не малазанский путь, Скворец?
— Это не малазанская война!
— Нет? Ты уверен?
Он осмотрел её прищуренными глазами.
— Что ты имеешь в виду? Мы вне закона, женщина. Войско Однорукого… — Он умолк, видя, каким жёстким стал взгляд Корлат, и понял — слишком поздно, он провалил испытание. И эта ошибка положила конец доверию, которое зародилось между ними. Чёрт, я попался. Наивный дурак.
Она улыбнулась, и это была улыбка, полная боли и сожаления.
— Дужек идёт. Ты вполне можешь дождаться его здесь.
Тисте анди развернулась и вышла из палатки.
Скворец смотрел ей вслед, а когда Корлат скрылась, швырнул перчатки на стол и сел на койку Дуджека. Должен ли я был сказать тебе, Корлат, правду? То, что нам к горлу приставлен нож. И рука, которая держит его от имени императрицы Ласиин, находится прямо здесь, в этом лагере. И была здесь с самого начала.
Он услышал, как лошадиный топот стих снаружи. Спустя несколько мгновений в палатку зашёл Дуджек Однорукий в покрытой пылью броне.
— А я всё гадал, куда ты подевался…
— Бруд знает, — тихо и резко перебил его Скворец.
Дуджек на миг замешкался.
— Знает, стало быть? И что именно он узнал?
— Что мы не настолько вне закона, как хотели казаться.
— И что ещё?
— Разве этого не достаточно, Дуджек?
Первый Кулак направился к столу, где уже ждал кувшин эля. Он откупорил его и налил до краёв две кружки.
— Есть… смягчающие обстоятельства…
— Значимые только для нас. Ты и я…
— И наша армия…
— Которая верит в то, что их жизни в империи конец, Дуджек. Снова в роли жертв, на сей раз только ты и я, и никто другой.
Дуджек выпил свою кружку и молча наполнил заново. Потом проговорил:
— Ты предлагаешь нам выложить все карты на стол перед Брудом и Корлат? Надеясь, будто они что-то сделают с нашим… затруднительным положением?
— Я не знаю. Вряд ли нам стоит надеяться на отпущение грехов за то, что обманывали их всё время. Из таких побуждений я действовать не могу, даже если это лишь частичная ложь. Выходит…
— О да, это будет смотреться именно так. «Мы врали вам с самого начала, пытаясь спасти свои шеи, но теперь, когда вы всё знаете, мы вам расскажем…» Боги, такое оскорбило бы даже меня, а именно мне это пришлось бы говорить. Итак, наш союз в беде…
Стук за стеной палатки предшествовал появлению Артантоса.
— Прошу меня простить, господа, — сказал он, поочерёдно окинув равнодушным взглядом обоих солдат. — Бруд собирает совет.
Безупречный момент выбрал, знаменосец…
Скворец взял свою кружку и осушил её, затем повернулся к Дуджеку и кивнул.
Первый Кулак вздохнул.
— Веди, Артантос.
Лагерь казался необычайно тихим. Мхиби раньше не понимала, каким успокаивающим было присутствие армии в этом походе. Теперь в лагере остались только старики, дети и пара сотен малазанских солдат арьергарда. Она не знала, как прошла битва; так или иначе, смерть давала о себе знать. Среди рхиви и баргастов воцарился траур, их голоса во тьме отпевали утраты.
Победа — это иллюзия. Во всём.
Она бежала во сне каждую ночь. Бежала, но рано или поздно её настигали и… Мхиби просыпалась. Неожиданно, будто её вырвали с корнем, в сотрясающемся от дрожи изнемогающем теле, с ноющими от боли суставами. Это было своего рода спасением, но на самом деле она лишь меняла один кошмар на другой.
Иллюзия. Во всём.
Дно повозки стало для неё целым миром, своего рода потешным убежищем, которое появлялось всякий раз, когда прерывался сон. Грубые шерстяные одеяла, в которые Мхиби закуталась, были её личным пейзажем, блёклые складки — поразительно похожи на те, что она видела на лапах дракона, когда неупокоенное чудовище пролетало высоко над тундрой её снов. Всё это звучало слабым отзвуком свободы, которую она тогда испытала, болезненным и саркастическим эхом.
По обе стороны от неё пролегали деревянные рейки. В их прожилках и узлах крылось её сокровенное знание. Они напоминали Мхиби о традициях живущих на далёком севере натийцев, которые хоронили своих мёртвых в деревянных коробках. Их обычаи родились много поколений назад, восходя к более древней практике погребения в выдолбленных изнутри деревьях. Коробки с телами закапывали потому, что дерево было рождено из земли и в землю должно было возвратиться. Сосуд жизни стал сосудом смерти. Мхиби представляла, что если бы мёртвый натийец мог видеть момент перед тем, как опустится крышка и тьма всё поглотит, у них был бы одинаковый обзор.
Лежит в коробке, недвижная, и ждёт, пока опустится крышка. Бесполезное тело, ожидающее погружения в темноту.
Но конца не будет. Не для неё. Они оттягивают его. Поддерживают свою собственную иллюзию о жалости и сострадании. Даруджийцы, которые кормят её, рхивийка, которая моет её, расчёсывая жалкие остатки волос. Издевательские жесты. Снова и снова, будто сцены из пыточной камеры.
Рхивийская женщина и теперь сидела над ней: проводя роговым гребнем по волосам Мхиби, напевала детскую колыбельную. Женщина, которую Мхиби знала в другой жизни. Тогда она казалась старой, несчастной. Её лягнул в голову бхедерин, и с тех пор женщина жила в предельно простом мире.
Я думала, что он простой. Но это была лишь очередная иллюзия. Нет, она жила среди неизвестного, среди вещей, которые не могла понять. Мир, полный страха. Она поёт, чтобы отпугнуть страх, порождённый неведением. Занимает голову.
Перед тем, как стать моей сиделкой, эта женщина помогала обряжать трупы. Через таких, подобных детям взрослых работают духи. Через неё духи могут приблизиться к павшим, успокоить их и подготовить к переходу в мир предков.
Мхиби пришла к выводу, что эту женщину приставили к ней со злым умыслом. Она, наверное, даже не знает, что ухаживает за живым человеком. Эта женщина никому никогда не смотрела в глаза. Она утратила умение узнавать с ударом бхедериньего копыта.
Гребень ходил взад-вперёд, взад-вперёд. И всё это время она продолжала напевать одну и ту же мелодию.
О, нижние духи, лучше бы меня преследовало неведение. Лучше так, чем знать о предательстве родной дочери — о том, что она направила волков преследовать меня в снах. Волков, олицетворяющих её голод, поглотивший мою юность и жаждущий большего. Как будто что-то ещё осталось. Неужели я буду не чем иным, как пищей для развивающейся жизни своей дочери? Последнее блюдо, мать, низведённая до пропитания?
Ах, Серебряная Лиса, ты ли дочь? Я ли мать? Не какие-то ритуалы разделили наши жизни, но мы позабыли истинный смысл обычаев рхиви, настоящее значение наших обрядов. Я всегда отдаю. А ты всасываешь с бесконечной, жадной потребностью. И мы увязаем в ловушке всё глубже и глубже, ты и я.
Выносить ребёнка значит состарить свои кости. Истомить свою кровь. Растягивать свою кожу и плоть. Рождение разрывает мать надвое, разделяет в чистой агонии. Разделяет молодое и старое. Дитя нуждается, мать отдаёт.
Я никогда не отрывала тебя от груди, Серебряная Лиса. На самом деле ты никогда не покидала мою утробу. Ты, дочь, пьёшь намного больше, чем просто молоко.
Духи, пожалуйста, прекратите мои мучения. Я не вынесу эту жестокую пародию на материнство. Отделите меня от дочери. Ради её же блага. Моё молоко стало ядом. Я могу вскормить её лишь злобой, ничего больше во мне не осталось. И я остаюсь молодой женщиной в этом состарившемся теле…
Гребень зацепился за спутанные волосы и оттянул её голову назад. Мхиби зашипела от боли и бросила взгляд на сидевшую над ней женщину. Её сердце внезапно ёкнуло.
Их взгляды встретились.
Женщина, которая ни на кого не смотрит, смотрела на неё.
Я — молодая женщина в теле старухи, она — ребёнок в теле женщины…
Две идеально отражающие друг друга тюрьмы.
Смотрят друг на друга.
— Милая девочка, ты выглядишь уставшей. Присаживайся тут, рядом с великодушным Круппом, и он нальёт тебе горяченького травяного чаю.
— С удовольствием, спасибо.
Крупп улыбнулся, наблюдая за тем, как Серебряная Лиса медленно села на землю и опёрлась спиной на запасное седло. Между ними горел небольшой очаг. Под изношенной одеждой из оленьей кожи просматривались округлости и изгибы женского тела.
— А где твоя друзья? — спросила она.
— Играют в кости. С гордыми акционерами Тригалльской торговой гильдии. Крупп по какой-то чудно́й причине отстранён от сих игр. Безобразие! — Даруджиец протянул ей жестяной кубок. — В основном шалфей, увы. Однако ежели тебя терзает кашель…
— Нет, но спасибо в любом случае.
— У Круппа, разумеется, не бывает кашля.
— И почему?
— Ну как же — потому, что он пьёт чай с шалфеем.
Взгляд её карих глаз скользнул по толстяку и остановился на повозке в дюжине шагов от него.
— Как у неё дела?
Крупп приподнял брови.
— Девочка, ты могла бы и сама у неё спросить.
— Я не могу. Для матери я — чудовище во плоти, её украденная юность. Она презирает меня, и у неё есть на то причины, особенно теперь, когда Корлат рассказала ей про моих т’лан айев.
— Крупп желает знать, сомневаешься ли ты теперь в предпринятом путешествии?
Серебряная Лиса покачала головой и сделала глоток чая.
— Слишком поздно. Проблема никуда не исчезла, как тебе известно. Кроме того, наше странствие окончено. Осталось лишь её…
— Ты лукавишь, — прошептал Крупп, — твоему странствию ещё далеко до конца, Серебряная Лиса. Но давай временно отложим эту тему, хорошо? Не известны ли тебе новости об ужасающей битве?
— Она завершилась. Паннионские силы разбиты. Не считая пары тысяч едва вооружённых крестьян. Белолицые освободили Капастан, точнее то, что от него осталось. «Мостожоги» уже в городе. Важнее то, что Бруд собирает совет — ты, наверное, захочешь присутствовать там.
— Да ну! Разве лишь для того, чтобы благословить сии сборы великолепной мудростью Круппа. А ты что, не собираешься посетить оное достойное собрание?
Серебряная Лиса улыбнулась.
— Как ты уже сказал, даруджиец, моё странствие ещё не окончено.
— О да. Крупп желает тебе удачи, девочка. И искренне надеется в скором времени снова тебя увидеть.
Серебряная Лиса ещё раз покосилась на повозку.
— И увидишь, друг мой, — ответила она, затем допила чай и с лёгким вздохом встала.
Крупп заметил, что она замялась.
— Что-то не так, девочка?
— Не знаю, не уверена. — На её лице отразилась тревога. — Часть меня желает составить тебе компанию на этом совете. Такое… внезапное стремление.
Маленькие глазки даруджийца сузились.
— Часть тебя, Серебряная Лиса?
— О да, возникает вопрос: какая часть? Чья душа съёжилась внутри меня в подозрении? Кто чувствует, что из нашего союза сейчас полетят искры? Боги, а ещё хуже то, что я чувствую, будто в точности знаю, почему… Но я не знаю.
— Рваная Снасть, не так ли? Если представить что Ночная Стужа и Беллурдан потенциально обладают даром провидения, у них могут быть дурные мотивы. Ох, наверняка существует более простой способ это сказать…
— Это не важно, Крупп.
— Грубо говоря, тебя разрывает на части, Серебряная Лиса. Подумай: повлияет ли на поиск твоей судьбы небольшая задержка? Иными словами, есть ли у тебя время, чтобы идти с мудрым Круппом в штабной шатёр Воеводы?
Она внимательно посмотрела на него.
— У тебя тоже дурное предчувствие, да?
— Если разрыв неизбежен, девочка, то твоё присутствие станет необходимым, ведь ты — настоящее связующее звено между этими непримиримыми лагерями.
— Я… я не верю Ночной Стуже, Крупп.
— Большинство смертных временами не могут довериться какой-то части себя. Кроме Круппа, разумеется, ведь его выверенная самоуверенность не подлежит сомнению. В любом случае, конфликт инстинктов заложен в самой нашей природе — за исключением Круппа, разуме…
— Да, да. Хорошо. Пойдём.
Разрез чистой тьмы появился на полотняной стене. Слабое дыхание Куральд Галейна ворвалось в штабной шатёр, и свет фонарей померк. Аномандр Рейк вошёл через портал. Полуночная дыра тихо закрылась за ним, возвращая фонари к жизни.
Широкое плоское лицо Бруда перекосилось.
— Ты опоздал, — прорычал он. — Малазанцы уже идут сюда.
Сбросив с плеч чёрный кожаный плащ, Владыка Лунного Семени сказал:
— Что с того? Или мне снова придётся выступать третейским судьёй?
Корлат, прижатая спиной к стенке шатра, откашлялась.
— Кое-что… выяснилось, Владыка. Само существование этого союза стоит под вопросом.
Каллор, последний из присутствующих, сухо фыркнул.
— Под вопросом? Нам врали с самого начала. Быстрая атака на Войско Однорукого, прежде чем они оправятся после сегодняшней битвы, — вот что важно.
Корлат смотрела, как её повелитель молча разглядывает союзников.
После долгого молчания Рейк улыбнулся.
— Дорогой Каладан, если говоря о лжи, ты имеешь в виду руку Императрицы, которая приставила по кинжалу к спине Дуджека Однорукого и Скворца, то, кажется, даже если мы должны были что-то предпринять, — хотя, как на мой взгляд, это не тот случай, — то нам следовало вмешаться. Это было бы в интересах Скворца и Дуджека. Если, конечно, — он прищурился и посмотрел на Бруда, — ты не усомнился в их командирских качествах. — Рейк медленно снял перчатки. — Хотя доклад Карги о сегодняшнем сражении состоял исключительно из ворчливых комплиментов. Малазанцы действовали профессионально, отработанно и неумолимо. Именно так, как мы бы того хотели.
— Не в боевых навыках дело, — прохрипел Каллор. — Это должна была быть освободительная война…
— Не будь глупцом, — пробормотал Рейк. — Есть вино или эль? Кто составит мне компанию?
Бруд хмыкнул.
— Да, налей мне, Рейк. Но знай, даже если Каллор делал раньше глупые заявления, сейчас это не так. Освобождение. Паннионский Домин…
— Просто очередная могущественная империя, — протянул Владыка Лунного Семени. — И как таковая, является угрозой, которую мы намереваемся уничтожить. Освобождение народа может сопутствовать, но не может являться целью. Освободи гадюку, и она всё равно укусит тебя, если выпадет шанс.
— Значит, мы уничтожим Паннионского Провидца только для того, чтобы какой-то Первый Кулак из Малазанской империи занял его место?
Рейк протянул Воеводе кубок с вином. Тисте анди разглядывал Бруда полуприкрытыми, сонными глазами.
— Домин — империя, сеющая ужас и угнетение среди собственного народа, — сказал Рейк. — Никто из присутствующих не станет этого отрицать. Таким образом, даже по этическим причинам появился повод выступить против них.
— И об этом мы говорим самого начала…
— Я услышал тебя и в первый раз, Каллор. Твоя склонность к повторениям утомительна. Я описал одно… оправдание. Одну причину. Но похоже, вы все позволили этой причине взять верх над остальными, хотя она, на мой взгляд, играет самую малую роль. — Он потянул вино из кубка и продолжил. — Тем не менее, давайте пока придерживаться её. Ужас и угнетение стали лицом Паннионского Домина. Представьте теперь все города и территории Генабакиса под контролем малазанцев. Ужас? Только в том, что смертным приходится сталкиваться с ежедневной рутиной. Угнетение? Каждому государству нужны законы, и из всех известных мне империй малазанские законы наименее угнетающие. Итак. Провидец свергнут, Первый Кулак и малазанское управление сменили его. Каков результат? Мир, репарации, закон и порядок. — Он осмотрел остальных и медленно поднял одну бровь. — Пятнадцать лет назад Генабарис был зловонной раной на северо-западном побережье, Натилог и того хуже. А теперь, под правлением малазанцев? Ровня самому Даруджистану. Если ты и вправду желаешь лучшей доли обычным жителям Панниона, почему бы не приветствовать Императрицу? Вместо этого Дуджек и Скворец вынуждены плести сложные интриги, чтобы заполучить нас в союзники. Они солдаты, если вы вдруг забыли. Солдатам отдают приказы. Если какой-либо приказ им не по душе — им же хуже. Если приказано соврать, мол, объявлены вне закона, не открывая секрет каждому рядовому в армии, что погубило бы всякий шанс сохранить этот секрет, значит, хороший солдат мирится с этим, стиснув зубы. Правда очень проста. По крайней мере, для меня. Бруд, мы с тобой сражались с малазанцами как настоящие освободители. Мы не просили в награду ни земель, ни денег. Наши мотивы даже для нас остаются неясны до конца — представь, какими они кажутся Императрице? Необъяснимыми. Мы представляемся ей связанными с высокими идеалами и почти возмутительным понятием самопожертвования. Мы её враги, и я не думаю, что она знает, почему.
— Хоть Бездну мне пропой, — усмехнулся Каллор, — в её империи не будет места ни для одного из нас.
— И это тебя удивляет? — спросил Рейк. — Нас нельзя контролировать. Правда в том, что мы сражаемся за собственную свободу. Чтобы не было границ для Лунного Семени. Чтобы не установился всеохватный мир, при котором воеводы, генералы и роты наёмников станут не нужны. Мы боремся против порядка и железной руки, которая должна за ним скрываться, лишь потому, что эта рука — не наша.
— А я бы не хотел никогда стать такой рукой, — прорычал Бруд.
— Именно. Так зачем выражать недовольство Императрицей, у которой есть подобное желание и даже соответствующие обязанности?
Корлат уставилась на своего Повелителя. В очередной раз потрясённая, захваченная им в врасплох. Драконья кровь в его жилах. Он мыслит не так, как мы… Это кровь? Или нечто другое? У неё не было ответа. Она не понимала человека, за которым следовала уже столько веков. Неожиданный прилив гордости переполнил её. Он — Сын Тьмы. Владыка, достойный того, чтобы поклясться ему в верности. Для меня. Для всех тисте анди.
Каладан Бруд судорожно вздохнул.
— Налей мне ещё и будь ты проклят.
— Я сдержу своё отвращение, — сказал Каллор, поднимаясь со стула под звон кольчуги, — и подниму тему, лишь незначительно связанную со сказанным ранее. Капастан очищен. Перед нами река. Южнее — три города, которые нужно взять. Если будем действовать одной армией, сильно потеряем в скорости и темпе. В частности, Сетта не лежит на нашем пути к Кораллу. Таким образом, армию стоит разделить на две, а объединиться вновь южнее Леста и Сетты, возможно, под Мауриком, перед осадой Коралла. Вопрос в том, как мы разделимся?
— Достойная для обсуждения на этом совете тема, — пробормотал Рейк.
— И только эта, да, — пророкотал Каладан Бруд. — Вот ведь они удивятся, а?
Ещё как удивятся. Сожаление просочилось в мысли Корлат. И более того, я поступила со Скворцом несправедливо. Надеюсь, ещё не поздно это сгладить. Негоже тисте анди судить впопыхах. Моё зрение было затуманено. Затуманено? Нет, скорее, попало в вихрь. Вихрь эмоций, рождённых из потребности и любви. Сможешь ли ты простить меня, Скворец?
Два малазанских командира вошли, откинув полог палатки, вслед за знаменосцем Артантосом. Лицо Дуджека было мрачным.
— Простите, нас задержали, — прорычал он. — Мне только что донесли: тенескаури двигаются прямо в нашу сторону.
Корлат пыталась поймать взгляд Скворца, но тот смотрел на Воеводу, сообщая:
— К рассвету ожидайте ещё одно, очень грязное сражение.
— Оставь это мне, — протянул Аномандр Рейк.
Услышав его голос, Скворец удивлённо обернулся.
— Владыка, простите. Я вас не заметил. Я был слегка… поглощён своими мыслями.
Дуджек спросил:
— Владыка, вы предлагаете отправить против тенескаури своих тисте анди?
— Едва ли, — ответил Рейк. — Я собираюсь просто их напугать. Лично.
Некоторое время все молчали, пока Каладан Бруд не начал рыться в сундуке, отыскивая дополнительные кубки.
— Нам нужно обсудить ещё кое-что, Первый Кулак, — сказал он.
— Я так и понял.
Старик выглядел слегка больным, в то время как Скворец покраснел.
Воевода разлил вино по кубкам и указал на них.
— Угощайтесь. Каллор обнаружил проблему в расположении наших войск.
Ух! Эти ублюдки просто потешаются! Довольно. Корлат заговорила:
— Первый Кулак, к югу нас ждут три города. Лест и Сетта должны быть по возможности взяты одновременно, затем мы вновь объединимся под Мауриком и продолжим марш на Коралл. Мы хотели бы обсудить, как именно разделить армии.
Скворец нашёл её глазами. Она ответила полуулыбкой. Скворец нахмурился в ответ.
— Понятно, — сказал Дуджек некоторое время спустя. Он взял кубок и сел на стул. — Хорошо. — И замолчал на некоторое время.
Скворец откашлялся и заговорил:
— Разделение, на первый взгляд, кажется довольно очевидным решением. Войско Однорукого направится на юго-восток от Сетты, чтобы восстановить связь с Чёрными морантами, которые находятся в горах Виде́ния. Воевода и его войска прямо на юг к Лесту. Как только мы возьмём Сетту, мы ударим по верховьям реки Маурик и пойдём по течению на юг, к самому городу Маурику. Возможно, вы прибудете немного раньше, но это не большая проблема.
— Согласен, — сказал Бруд.
— Увы, я сказал «на первый взгляд», — продолжил Скворец.
Остальные повернулись к нему.
Малазанец пожал плечами.
— К походу присоединятся Белолицые баргасты. Также стоит принять во внимание выживших защитников Капастана, не исключено, что они захотят присоединиться к нам. И наконец, перед нами стоит вопрос Серебряной Лисы и её т’лан имассов.
— Если допустим в войну эту сучку с её т’лан имассами, — прорычал Каллор, — мы потеряем всякую надежду управлять ею.
Скворец смотрел на древнего воина.
— Эта странная одержимость, Каллор, затуманила твой разум…
— А сентиментальность затуманила твой, солдат. Возможно, наступит день, когда мы проверим, кто из нас прав.
— Довольно, — вмешался Бруд. — Кажется, встречу стоит отложить. Мы вернёмся к ней, когда все необходимые командиры будут присутствовать. — Воевода повернулся к Рейку. — Как поживает Лунное Семя?
Тисте анди пожал плечами.
— Как и планировалось, мы встретимся у Коралла. Стоит отметить, что на Провидца идёт серьёзная атака с юга, на которую он отвечает колдовством Омтоз Феллака. Мои великие во́роны смогли разглядеть его врагов или, по крайней мере, их часть. Т’лан имасс, волчица и очень большая собака. Вновь кипит древняя битва: Омтоз Феллак всегда уступает Телланну. Возможно, есть и другие игроки — земли к югу от Обзора полностью окутаны туманом от умирающего льда. Всё это знаки того, что Провидец отступил в Обзор и теперь по Пути направляется в Коралл.
Какое-то время все молча осмысливали рассказ Рейка. Первым заговорил Скворец:
— Одинокий т’лан имасс? Значит, это заклинатель костей, могущественный настолько, что в одиночеству расправился с колдовством яггутов.
— Услышал призыв Серебряной Лисы, — добавил Дуджек. — Похоже, на то.
— Этот т’лан имасс — воин, — лаконично сообщил Рейк. — Он вооружён двуручным кремнёвым мечом. Заклинатели костей не носят оружия. Очевидно, он необычайно искусен. Волчица — это, я полагаю, ай, данный вид считался давно вымершим. Пёс может соперничать с Гончими Тени.
— И они толкают Провидца к нам в руки, — прорычал Бруд. — Кажется, Коралл будет не просто последним городом в нашем походе. Там мы сразимся с самим Провидцем.
— А значит, битва будет переполнена колдовством, — пробормотал Дуджек. — Просто потрясающе.
— У нас достаточно времени, чтобы выбрать тактику, — сказал миг спустя Бруд. — На этом совет окончен.
Тьма всё плотнее окутывала лагерь, когда Серебряная Лиса в тридцати шагах от штабного шатра замедлила свой шаг.
Крупп взглянул на неё.
— Ах, девочка, ты ощутила, что шторм сегодня обошёл нас стороной. И я тоже. Стоит ли нам в таком случае навещать сих грозных персон?
Женщина задумалась, затем покачала головой.
— Нет, зачем торопить конфликт? Я должна вернуться к своей… судьбе. Если тебе не сложно, Крупп, никому не говори о моём отъезде. По крайней мере, какое-то время.
— Грядёт Соединение.
— Грядёт, — согласилась она. — Я чувствую приближение т’лан имассов, Схождение, и предпочту, чтобы это произошло там, где не будет лишних глаз.
— Конечно, это личное дело. Однако же, Серебряная Лиса, будешь ли ты чураться компании? Крупп мудр, достаточно мудр, чтобы молчать, когда просят тишины, но достаточно мудр, чтобы говорить, когда необходим мудрый совет. Как-никак, Мудрость — кровная сестра Круппа.
Серебряная Лиса улыбнулась даруджийцу.
— Ты бы хотел стать свидетелем Второго Соединения?
— Девочка, нет лучшего свидетеля всем чудесам, чем Крупп из Даруджистана. Тебе стоит из любопытства послушать, как из этих масляных губ реками текут истории…
— Прости, но я воздержусь, — ответила она. — По крайней мере, в ближайшем будущем.
— Дабы ничто не отвлекало тебя, разумеется. Но разве не очевидно, что даже скромное присутствие Круппа щедро одаряет окружающих мудростью?
— Очевиднее некуда. Хорошо. Нужно найти тебе лошадь, я хотела уехать верхом.
— Лошадь? О ужас! Мерзкие твари. Нет, я стану держаться своего мула.
— Тогда держись очень крепко.
— На грани своих физических сил. — Он обернулся на цокот копыт за спиной. — Ну вот, помяни демона к ночи! Узри, как обезумевшая от любви лошадь следует за моим гордым и величественнейшим зверем, точно щенок на поводке, — и это не удивительно!
Серебряная Лиса, прищурившись, осмотрела осёдланную лошадь, бредущую за мулом.
— Скажи мне, Крупп, кто ещё будет наблюдать за Соединением с помощью твоих глаз?
— С помощью Круппа? Никто, кроме самого Круппа! Он готов поклясться!
— Но ведь не с помощью мула же?
— Девушка, способность моего мула спать в любой ситуации безгранична, естественна и в самом деле достойна восхищения. Я уверяю тебя, что никто не будет смотреть посредством его глаз!
— Сон, не так ли? Он, без сомнения, видит сны. Хорошо, тогда отправляемся, Крупп. Надеюсь, ты умеешь ездить верхом ночью?
— Ни капельки. Но упорство — ближайший родственник Круппа.
— Прогуляйся со мной.
Остановившись на выходе из палатки, Скворец посмотрел влево, туда, где во мраке стоял Аномандр Рейк. Так это не Корлат. Ох, ну что ж…
— Конечно, Владыка.
Сын Тьмы вёл его через ряды палаток, на юг, к самому краю лагеря и за его границы. Они спустились с холма и увидели реку Серп.
Отблески звёзд танцевали на её поверхности в двух сотнях шагов от них.
Мотыльки порхали в потоках тёплого ветра, словно снежинки.
Долгое время мужчины молчали.
Наконец Аномандр Рейк вздохнул и спросил:
— Как твоя нога?
— Болит, — честно ответил Скворец. — Особенно после целого дня в седле.
— Бруд — опытный целитель. Высший Дэнул. Он не откажет, если попросишь.
— Когда будет время…
— Времени было предостаточно, нам обоим это известно. Тем не менее я определённым образом разделяю твоё упрямство и поэтому больше не стану поднимать эту тему. Ты связывался с Быстрым Беном?
Скворец кивнул.
— Он в Капастане. По крайней мере, уже должен был туда прибыть.
— Ты успокоил меня. Быть магом опасно теперь, из-за нападения на Пути. Даже Куральд Галейн ощутил на себе ядовитое касание Увечного бога.
— Я знаю.
Рейк медленно повернулся к нему.
— Я не ожидал увидеть в ней такое… обновление. Сердце, которое, как мне казалось, закрыто на веки. Видеть, что оно так расцвело…
Скворец беспокойно заёрзал.
— Я мог ранить его сегодня.
— На мгновение — возможно. Стало известно о том, что объявление вас вне закона — обман.
— Мы думали, совет будет связан именно с этим.
— Я вытащил шип до того, как вы с Первым Кулаком прибыли.
Малазанец взглянул на стоявшего во мраке тисте анди.
— Я сомневался. Подозрения могли оказаться беспочвенными, но тем не менее.
— Поэтому ты не можешь понять и мою позицию.
— Верно.
Рейк пожал плечами.
— Я редко рассматриваю необходимость как бремя.
Скворец обдумал это и кивнул.
— Мы всё ещё нужны тебе.
— Пожалуй, больше, чем когда бы то ни было. И не только ваша армия. Нам нужен Быстрый Бен, нам нужен Хумбролл Тор и его Белолицые баргасты. Нам нужна твоя связь с Серебряной Лисой и через неё — с т’лан имассами. Нам нужен капитан Паран…
— Ганос Паран? Зачем?
— Он — Господин Колоды Драконов.
— Значит, это не секрет.
— Это никогда и не было секретом.
— А ты знаешь, — спросил Скворец, — что это за роль? Вопрос искренний, потому, что я не знаю, а очень хотел бы.
— Увечный бог задумал новый Дом и хочет внести его в Колоду Драконов. Нужно дозволение. Благословение, если угодно. Или наоборот — отказ.
Скворец проворчал:
— А как же Дом Тени? Был ли Господин Колоды, давший добро на его создание?
— Не было такой необходимости. Дом Тени существовал всегда, в том или ином виде. Престол Тени и Котильон просто заново пробудили его.
— И теперь ты хочешь, чтобы Паран, Господин Колоды, отказал Дому Увечного бога?
— Я полагаю, он обязан это сделать. Дать Павшему легитимность — значит дать ему власть. Мы все видели, на что он способен в теперешнем, ослабленном состоянии. Он использует Дом Цепей, чтобы восстановить себя.
— Но ведь вы с богами уже один раз одолели его. Сковали.
— Это дорого нам обошлось, Скворец. И в этом предприятии решающую роль сыграл Фэнер. Вепрь популярен среди твоих солдат. Скажи мне, а есть ли среди вас его жрецы?
— Нет. Фэнер достаточно популярен как владыка сражений. Малазанцы в некотором роде… проще относятся к пантеону. Мы обычно не поощряем организованных культов среди военных.
— Мы потеряли Фэнера, — сказал Рейк.
— Потеряли? Что ты имеешь в виду?
— Он был вырван из своего мира на смертную землю.
— Как?
На лице Рейка, пока он объяснял, появилась мрачная улыбка:
— Малазанцем. Когда-то бывшим жрецом Фэнера, жертвой Устава.
— И это значит?
— Его руки были ритуально отсечены. Сила Устава отправляет эти руки к копытам самого Фэнера. Этот ритуал должен служить выражением чистейшего правосудия, но не на сей раз. Вероятно, у кого-то из слуг Империи, а точнее у Когтя появилась необходимость умерить влияние Фэнера или скорее — этого высшего жреца. Ты упомянул, что культы в армии не приветствуются. Возможно, дело было в этом, увы, я не знаю подробностей. Есть и другая причина, важнее: склонность верховного жреца к историческому анализу привела его к открытию того факта, что императрица Ласиин не смогла убить ни старого императора, ни Танцора. Он доказал, что она заполучила столь желанный ею трон, но ни Келланвед, ни Танцор на самом деле не умерли. Вместо этого они Взошли.
— Я понимаю, почему по спине Стервы от таких откровений ползают мурашки.
— Стервы?
— Императрица Ласиин. Прежде её звали Стерва.
— В любом случае, отсечённые руки отравили Фэнера. Он не мог ни коснуться их, ни извергнуть из своего царства. Он выжег татуировки на коже верховного жреца в знак того, что отрекается от него, и чтобы запечатать яростную силу рук хоть на какое-то время. И на этом история должна была закончиться. Рано или поздно жрец бы умер, и его дух вернулся бы к Фэнеру, обрёл бы вновь то, что было так неправильно и насильно отнято. После этого дух стал бы оружием гнева Фэнера, месть пала бы на жрецов осквернённого храма и, конечно же, на Когтей и саму Императрицу. Малазанскую империю ждала тёмная буря, Скворец.
— Но что-то случилось.
— Именно. Высший жрец по воле случая или по зловещему плану коснулся Пути Хаоса — или чего-то, возможно, созданного на этом Пути. Печать на его отсечённых руках была уничтожена огромной неуправляемой силой. А руки, отыскав Фэнера… столкнули его.
— Худов дух, — пошептал Скворец, глядя на блестящую реку.
— И теперь, — продолжил Рейк, — Тигр Лета восходит, чтобы занять его место. Но Трейк молод, он намного слабее, его Путь ничтожен, а последователей куда меньше, чем у Фэнера. Всё нестабильно. Увечный бог без сомнения ухмыляется.
— Погоди-ка, — возразил Скворец. — Трейк взошёл? Вот так огромное совпадение.
— Некоторые судьбы, похоже, были предвидены.
— Но кем?
— Старшими богами.
— И какое им до этого дело?
— Они были там, когда Увечный бог пал, точнее, когда его стащили на эту землю. Падение уничтожило многих их них, выжили лишь некоторые. Какие бы секреты ни окружали Падшего — откуда он, его природу и сам ритуал, сковавший его, — К’рул и его сородичи знают ответы на все вопросы. То, что они решили принять прямое участие в войне теперь, когда вернулся Увечный бог, лишь сулит тяжёлые последствия и указывает на серьёзность нависшей над нами угрозы.
— И это ещё мягко сказано, Владыка, — проворчал Скворец и на некоторое время замолчал, тяжело вздыхая. — Что снова приводит нас к Ганосу Парану и Дому Цепей. Хорошо, я могу понять, почему ты хочешь, чтобы он отказом сломал гамбит Увечного бога. Однако должен предупредить, Паран плохо умеет подчиняться приказам.
— Тогда будем надеяться, что он понимает, какой выбор мудрее. Ты мог бы дать ему совет от нашего имени.
— Я попытаюсь.
— Скажи мне, Скворец, — сказал Рейк уже другим тоном, — тебе никогда не казалось, что река звучит тревожно?
Малазанец нахмурился.
— Наоборот, я нахожу её успокаивающей.
— Ах, это и указывает на существенное различие между нами.
Между смертными и бессмертными? Храни меня Беру… Аномандр Рейк, я точно знаю, что тебе нужно.
— У меня есть небольшой бочонок алчбинского эля, Владыка. Если ты не против подождать, я его принесу.
— Разумный план, Скворец.
И к рассвету ты обнаружишь, что голос реки умиротворяет.
Малазанец развернулся и направился обратно к лагерю. Когда Скворец приблизился к первому ряду палаток, он остановился и оглянулся, чтобы посмотреть на неподвижную фигуру, возвышавшуюся над травянистым склоном вдали.
Клинок Драгнипур был привязан поперёк спины Аномандра Рейка, свисая как вытянутый крест, окружённый своим собственным дыханием сверхъестественной тьмы.
Увы, не думаю, что тут хватит алчбинского эля…
— И каким Путём ты для этого воспользуешься?
Быстрый Бен разглядывал трупы и осыпавшиеся с городских стен камни, покрытые застывшей кровью. В проломе были видны сигнальные огни, дым окутывал ночное небо над тёмными, казалось бы, безжизненными, строениями.
— Наверное, Рашан, — сказал он.
— Тень. Мне стоило догадаться, — Таламандас забрался на вершину горы трупов и повернулся, чтобы посмотреть на чародея. — Отправляемся дальше?
Быстрый Бен открыл Путь, туго сплёл, обернул вокруг себя. Чародейство окутало его тенью. Таламандас хихикнул и подошёл.
— В этот раз я поеду у тебя на плече, ладно?
— Если настаиваешь, — проворчал чародей.
— Ты почти не оставляешь мне выбора. Ты проявляешь великое мастерство, открывая Путь перед собой и сразу закрывая его сзади, но это не оставляет мне пространства для манёвра. Кроме того, я вообще не понимаю, зачем нам сейчас возиться с Путями.
— Мне нужно практиковаться. Кроме того, я ненавижу обращать на себя внимание, — Быстрый Бен указал на плечо. — Все на борт.
Чучелко забралось по ноге чародея, оттолкнулось палочками от его пояса и вскарабкалось вверх по плащу Быстрого Бена. Усевшись на левом плече, Таламандас оказался почти невесом. Пальцы-веточки сомкнулись на воротнике.
— Пару кувырков я переживу, — сказала фигурка, — но не вводи это в привычку.
Быстрый Бен отправился вперёд, проскользнул через дыру в стене. Костры отбрасывали сквозь тень одинокие проблески света, создавая случайные очертания тела чародея. Насыщенная тень, идущая сквозь освещённую кострами местность, была бы заметной, он же сосредоточился на том, чтобы слиться с окружением.
Огонь, дым и прах. Из разрушенных зданий доносились смутные стоны, в паре кварталов отсюда звучали траурные песнопения баргастов.
— Паннионцев и след простыл, — прошептал Таламандас. — Тогда зачем мы скрываемся?
— Такова моя природа. Осторожность — залог здоровья. А теперь помолчи.
Он ступил на улицу, вдоль которой раскинулись даруджийские усадьбы. С других улиц племена Белолицых старательно убрали трупы — но не здесь. Бесчисленное количество тел паннионских солдат, множество свалено в кучу у одного поместья, ворота которого напоминали окроплённую подсохшей кровью пасть. По обе стороны от них протянулись низкие стены, там возвышались тёмные, неподвижные фигуры, по всей видимости, охрана.
Присев у подножия другого дома в шестидесяти шагах от них, Быстрый Бен пристально разглядывал фигуры. В воздухе ещё висел горький запах колдовства. Внезапно, узнав кого-то, Таламандас презрительно зашипел.
— Некроманты! Те самые, что вырвали меня из кургана!
— Я думал, они уже не представляют для тебя угрозы, — прошептал Быстрый Бен.
— Не представляют, но это не умаляет ни моей ненависти, ни отвращения.
— Очень жаль, ведь я собираюсь с ними поговорить.
— Зачем?
— Оценить их, зачем ещё?
— Это глупо, чародей. Кем бы они ни были, добра от них не жди.
— А от меня? Дай-ка подумать.
— Ты ни за что не проскользнёшь мимо неупокоенных стражей.
— Когда я прошу дать мне подумать, я имею в виду — заткнись.
Ворча и ворочаясь на плече Быстрого Бена, Таламандас неохотно замолчал.
— Для этого потребуется другой Путь, — наконец сказал чародей. — Выбор у нас: Путь Худа или Арал Гамелон…
— Арал что? Никогда о таком не слышал…
— Демонический. Большинство заклинателей, которые вызывают демонов, открывают порталы в Гамелон, хотя многие из них и не догадываются о нём или, по крайней мере, о его настоящем названии. Конечно, демонов можно найти и на других Путях, к примеру, апторов из Тени. Но любимые демоны Империи, корвалахраи и галайны, происходят из Гамелона. В любом случае, если меня не подводит чутьё, в том доме присутствуют оба вида некромантии. Ты ведь говорил, что их было двое, да?
— Ага. И два вида безумия.
— Звучит интересно.
— Это каприз! Неужели тебя ничему не научило множество твоих душ, чародей? Капризы, прихоти — это смерть. Сделай что-то из чистого любопытства, и это что-то сомкнётся на твоём горле как волчья пасть. И даже если тебе удастся спастись, ужас будет вечно преследовать тебя.
— Ты слишком много говоришь, куколка. Я уже принял решение. Пора выдвигаться. — Он закрыл Путь Рашан и зашагал вперёд.
— Мы роем себе могилу! — прошипел Таламандас.
— О да, Путь Худа. Знакомое место тебя успокаивает? Этот Путь куда безопаснее, ведь именно Худ благословил тебя, не так ли?
— Не утешает!
Ничего удивительного, решил Быстрый Бен, изучая изменения вокруг. В этом городе взбунтовалась сама смерть. Улицы заполонили души, запертые в бесконечном повторе последних мгновений своей жизни. Воздух был наполнен визгом, плачем, лязгом оружия, грохотом осыпающегося камня и удушающим дымом. В нижнем слое находилось бесчисленное количество других смертей — они покрывали всё, как снег после метели — везде, где ступала нога человека. Поколение за поколением.
Тем не менее Быстрый Бен вскоре понял, что это были лишь отголоски, призраки душ.
— Боги, — прошептал он, внезапно осознав всё. — Это лишь воспоминания — память камней, строений и улиц. Воспоминания, витающие в воздухе. Все эти души ушли через врата Худа.
Таламандас неподвижно сидел на его плече.
— Ты прав, чародей, — прошептал он. — Что здесь произошло? Кто забрал всех этих мертвецов?
— Забрал, да, под своё крыло. Их всех благословили, прекратили их муки. Думаешь это работа Совета Масок?
Деревянный человечек пренебрежительно фыркнул:
— Этих глупцов? Вряд ли.
Некоторое время Быстрый Бен ничего не говорил, затем воздохнул:
— Кто знает, может, Капастан ещё удастся восстановить. Я не думал, что это осуществимо. Стоит ли нам идти среди призраков?
— А нужно нам вообще идти?
Ничего не ответив, Быстрый Бен направился вперёд. Неупокоенные стражи — провидомины и урдомы — выделялись на Пути Худа двумя тёмными мазками. Но в царстве, по которому сейчас ступал маг, он был для них невидим. Один из двух некромантов внутри дома перестал быть угрозой.
Единственная опасность заключалась в том, что другой — призыватель — мог выпустить на защиту поместья демонов.
Быстрый Бен миновал ворота. Внутренний двор поместья был очищен от трупов, хотя запёкшаяся кровь ещё виднелась кое-где на плитах.
Пальцы-веточки крепко сжали его плечо.
— Я чую…
В тени каменной притолоки над парадным входом сидел, пригнувшись, демон — сиринт. Заворчав, мощная туша сдвинулась с порога, так что демона стало можно разглядеть целиком. Покрытая складками жабья кожа, растопыренные конечности, широкая опущенная голова, состоящая в основном из челюстей и клыков. Сиринты весили больше, чем самец бхедерина. Тем не менее они могли молниеносно передвигаться короткими скачками.
И такого скачка ему вполне хватило, чтобы добраться до Быстрого Бена и Таламандаса.
Деревянная фигурка взвизгнула.
Быстрый Бен ловко отступил в сторону, открывая ещё один Путь, наложенный поверх пути Худа. Шагнув назад, чародей вошёл в портал, где жар растекался подобно жидкости, а воздух был наполнен сухим янтарным светом.
Сиринт ворвался за ними, но моментально плюхнулся на живот внутри Арал Гамелона.
Быстрый Бен продвигался в глубь Пути демонов.
Скуля, сиринт попытался погнаться за ним, но его сдерживали ставшие видимыми железные ошейник и цепь, тянущая чудовище назад. С самого начала Быстрый Бен знал, что при любых обстоятельствах призыватель, сковавший это существо, создал связующий круг.
— Очень жаль, дружок, — сказал чародей, когда демон взвизгнул. — Хочешь, предложу тебе сделку, сиринт? Я сломаю цепь, а ты отправишься восвояси. Разойдёмся с миром.
Существо стало совершенно неподвижным. Большие светящиеся глаза стали видны под открытыми веками. В мире смертных, откуда он только что сбежал, глаза демона горели, словно пламя. Тут, в Арал Гамелоне, казались почти покорными.
Почти. Не обманывай себя, Бен. Эта тварь за раз тебя проглотит и не подавится.
— Ну что?
Сиринт скользнул в сторону, вытянув шею.
Ошейник и цепь излучали колдовство, железо было покрыто вырезанными символами.
— Мне нужно рассмотреть поближе, — сказал Быстрый Бен демону. — Учти, Путь Худа остаётся с нами…
— Этого мало! — прошипел Таламандас. — Неупокоенные солдаты нас видели!
— Это займёт пару мгновений, — ответил Быстрый Бен, — особенно если ты заткнёшься. Сиринт, если ты нападёшь на меня, когда я приближусь, я скую твою шею ещё одной цепью — цепью Худа. Мёртвый, но не мёртвый, застрянешь между тем и этим. Навсегда. Это понятно?
