Глава двадцать вторая
Я считаю, что своим происхождением отатарал обязан чародейству. Если, как мы предполагаем, магия питается скрытыми энергиями, у этих энергий неизбежно должен быть предел. Следовательно, если достаточно мощное применение чародейской силы вышло бы из-под контроля, оно могло бы вызвать цепную реакцию, которая, в свою очередь, совершенно осушила бы источник таковой жизненной силы.
Более того, известно, что Старшие Пути успешно сопротивляются мертвящему воздействию отатарала. Это косвенно подтверждает, что уровни энергий в мире фундаментально многослойны. Достаточно, к примеру, сравнить жизненную энергию одушевлённой плоти с неоспоримой энергией предметов неодушевлённых, таких как камень. Поверхностное исследование могло бы привести к заключению о том, что первая — жива, в то время как второй — нет. Таким образом, возможно, отатарал не в такой степени «нейтрализует» магию, как это могло бы показаться…
Трирссан Моттский. Размышления о физической природе мироздания
Девятый, одиннадцатый и двенадцатый взводы средней пехоты присоединили к морпехам девятой роты. Ходили слухи, что вскоре к ним добавят первый и второй взводы — тяжелых пехотинцев с перекачанными мышцами и насупленными лбами — и вместе они сформируют отдельное боевое подразделение.
В новоприбывших взводах не было лиц, абсолютно незнакомых Смычку. В девятой роте он сразу взял себе за правило запоминать лица и имена.
Невыспавшиеся, утомлённые, стёршие ноги в кровь, сержант и его взвод развалились вокруг очага, убаюканные немолчным рёвом Стены Вихря в тысяче шагов от лагеря. Оказалось, даже дикая ярость может убаюкивать.
Сержант девятого взвода Бальзам направил своих солдат в новый лагерь и лишь затем спешился. Высокий широкоплечий далхонец произвёл на Смычка впечатление тем, с каким холодным равнодушием переносил все невзгоды. Взвод Бальзама уже отличился боях: в легионе из уст в уста передавали легенды о капрале Смраде, Горлорезе, Непоседе, Гальте и Лоубе. То же касалось двух других взводов. Моук, Ожог и Штабель. Том Тисси, Тульпан, Скат и Талант.
Тяжелая пехота ещё не пробовала крови, но Смычок уже восхитился их дисциплиной — видимо, всё дело в насупленных бровях. Вели им держать позицию, и они зубами вгрызутся в землю. Он заметил, что некоторые из них бродят вокруг. Смекалка, Таз, Курнос и Уру Хэла. Все как один были недовольны.
Сержант Бальзам присел на корточки:
— Ты, значит, Смычок? Слышал, тебя на самом деле не так зовут.
Смычок приподнял брови:
— А Бальзам, значит?..
Темнокожий юноша насупился. Тяжёлые брови сошлись в одну линию.
— Ну да, а как же.
Смычок бросил взгляд на другого бойца девятого взвода — стоявшего неподалеку мужчину, явно изнемогающего от желания отправить кого-то на тот свет.
— А как насчет него? Как там его звать — Горлорез? Думаешь, его маменька выбрала это имя для своего малютки?
— Кто его знает, — ответил Бальзам. — Дай карапузу нож, и всякое может случиться.
Пару мгновений Смычок разглядывал его лицо, затем хмыкнул:
— Ты хотел меня видеть по какому-то делу?
Бальзам отмахнулся:
— Да не то чтоб. Вроде того. Как вам новые бойцы капитана? Поздновато для таких перестановок…
— Не так уж это внове на самом деле. Легионы Сивогрива порой организуют в той же манере. В любом случае наш новый Кулак одобрил.
— Кенеб. Не уверен я в нём.
— А в нашем юном капитане уверен?
— О, ещё как. Ранал же благородного происхождения. Этим всё сказано.
— То есть?
Бальзам отвел взгляд, переключившись на порхающую вдали птичку.
— Ничего такого. Просто он погубит нас всех.
О как.
— Ты ещё громче говори, не все услышали.
— Нет нужды, Смычок. Все думают так же.
— Думать и говорить — разные вещи.
Подошли Геслер, Бордук и сержанты одиннадцатого и двенадцатого взводов. Все наспех представились. Моук из одиннадцатого взвода оказался бородатым рыжеволосым фаларцем, как и Смычок. Он получил удар копьём в спину — от плеча до копчика, и, несмотря на усилия лекаря, явно страдал от неудачно сросшихся мышц. Сержант двенадцатого взвода, коренастый Том Тисси, бородавчатыми руками и рябым лицом смахивал на жабу. Сняв шлем, он продемонстрировал остальным идеально лысую голову.
Моук долго косился на Смычка, будто надеясь, что тот его чудом узнает. Затем вытащил из поясной сумки рыбий хребет и принялся ковырять в зубах.
— Слыхали о том невероятном солдате? Тяжелая пехота. Не уверен, что за рота и даже — какой легион. Неффарий Бред его звать. Говорят, он положил за одну ночь восемнадцать налётчиков.
Смычок поднял глаза на Геслера; оба они ни на миг не изменились в лице.
— Слышал, в первую ночь восемнадцать, а в следующую — тринадцать, — сказал Том Тисси. — Надо будет расспросить хмуролобых, как объявятся.
— Ну, — указал пальцем Смычок, — вон там, например. Смекалка! — прикрикнул он. — Подойди на минутку, если не сложно.
От шагов женщины, казалось, задрожала земля. Она была напанкой, и Смычок не был уверен, что она сама в курсе своего пола. Мускулы на руках женщины были толще его бёдер. Волосы она напрочь срезала, и единственным украшением на круглом лице было бронзовое кольцо в носу. А вот изумрудно-зелёные глаза просто поражали красотой.
— Знаешь парня из тяжёлой, Смекалка? Неффария Бреда?
Невероятные глаза округлились.
— Пятьдесят налётчиков убил, говорят.
— Какой легион? — спросил Моук.
Она пожала плечами:
— Не знаю. Не наш. Не уверена.
— Ладно, — рявкнул Моук. — А что ты знаешь?
— Убил пятьдесят налётчиков. Разрешите идти? Нужно помочиться.
Все смотрели ей вслед.
— Байка, что ли? — спросил Том Тисси в никуда.
Моук фыркнул:
— Пойди у неё спроси.
— Неохота помирать. Может, ты, Моук?
— А вот и сержанты тяжёлой пехоты, — отметил Бальзам.
Мозель, Собелонна и Тагг казались близнецами. Все трое были родом из Малаза, типичные представители смешанных кровей, преобладавших на острове. Исходившее от них ощущение угрозы было связано больше с осанкой, нежели с ростом. Собелонна была старшей из них. У суровой женщины были глаза цвета неба. В чёрных волосах до плеч проглядывали седые пряди. Веконосовая складка тощего Мозеля выдавала канскую кровь в семейной истории. Оплетённые шнуром волосы были обрезаны на длину пальца на манер джакатанских пиратов. Тагг, самый массивный из троицы, носил короткий топор. На спине у него висел огромный щит, окованный жестью и окантованный бронзой.
— Кто из вас Смычок? — спросил Мозель.
— Я. А что?
Здоровяк пожал плечами:
— Ничего. Просто любопытно. А ты, — он кивнул на Геслера, — ты тот парень из береговой охраны, Геслер.
— Ну я. Что с того?
— Ничего.
Ненадолго повисло неловкое молчание, затем Тагг заговорил тонким голосом, вырывавшимся, как счёл Смычок, из поврежденной гортани.
— Говорят, адъюнкт собирается завтра к стене. С этим своим мечом. И что тогда? Вонзит его? Это песчаная буря, что там колоть? И разве мы уже не в Рараку? В священной пустыне? Не вижу и не чувствую никаких отличий. Почему бы нам просто не дождаться их? Или пусть останутся и сгниют в этой проклятой пустоши. Ша’ик хочет песчаную империю — так пусть берёт.
Смычку казалось, что Тагг никогда не замолчит; слушать его писклявый голос было просто мучительно.
— Слишком много вопросов, — сказал он, как только солдат остановился перевести дух. — Мы не можем оставить здесь империю песка, Тагг, потому что эта гниль распространится, и тогда мы потеряем Семь Городов. Да и слишком много крови уже было пролито, чтобы просто забыть. И хотя мы уже в Рараку, мы на самом краю. Может, это и священная пустыня, но с виду от обычной не отличишь. Если в ней и есть сила, то — в том, что она постепенно делает с тобой. Или не делает, а даёт. Это непросто объяснить.
Он пожал плечами и закашлялся.
Геслер прочистил горло:
— Стена Вихря — это волшебство, Тагг. А меч адъюнкта — отатараловый. Эти двое столкнутся. И если меч адъюнкта не справится, мы все отправимся по домам… или обратно в Арэн…
— Я слышал другое, — Моук помолчал, сплюнул и продолжил: — Если не сможем проломить стену, пойдём на восток, а затем на север. В Г’данисбан или, может, Эрлитан. Дождёмся Дуджека Однорукого и Высшего мага Тайшренна. Говорят, даже Сивогрива могут отозвать с корелрийской кампании.
Смычок уставился на него.
— Это в чьей же тени ты такое услышал, Моук?
— Звучит разумно, разве нет?
Вздохнув, Смычок выпрямился:
— Всё это пустые разговоры, солдаты. Рано или поздно всё одно пойдём в бой марш-броском, как дурачки лупоглазые.
Он зашагал в сторону, где его взвод установил палатки.
Его солдаты, включая Спрута, сгрудились вокруг Флакона, который сидел скрестив ноги и играл с веточками и прутиками.
Смычок замер. Необъяснимый холодок страха пробежал по его телу. Нижние боги, на секунду почудилось, что я вижу Быстрого Бена, вокруг которого собрался взвод Скворца, наблюдая за очередным проклятым опасным ритуалом… Он слышал тихое пение из пустыни за границами лагеря, пение, что остриём меча прорезалось сквозь грохот Стены Вихря. Сержант потряс головой и подошёл поближе.
— Что ты делаешь, Флакон?
У юноши был виноватый вид.
— Да ничего такого, сержант…
— Пробует ворожить, — проворчал Спрут. — Но как по мне, тухлое дело.
Смычок медленно присел в круг напротив Флакона.
— Любопытный способ, парень. Палочки и веточки. Где ты этому научился?
— У бабушки, — пробормотал тот.
— Она была ведьмой?
— Чуток. Мама тоже.
— А твой отец? Кем он был?
— Не знаю. Слухи ходили… — Он склонил голову, явно смущенный.
— Забудь, — сказал Смычок. — Это твоё плетение аспектировано на землю. Мало просто пригвоздить силу…
Теперь уже все уставились на Смычка.
Флакон закивал, затем вытащил крошечную куколку, сплетённую из травы с множеством тёмных, пурпурных побегов. Кукла была замотана в лоскуты чёрной ткани.
Глаза сержанта округлились.
— А это ещё кто должен быть, Худ побери?
— Ну, рука смерти, вроде того, так я задумывал. Сами знаете, к чему это приводит. Но она не хочет помогать.
— Тянешь силу с Пути Худа?
— Немного…
А этот парень не так прост, как я думал.
— Забудь о Худе. Он может кружить неподалеку, но не сделает и шагу до события, да и неразборчивый он мерзавец. Для этой своей фигурки попробуй Покровителя убийц.
Флакон вздрогнул.
— Узел? Это слишком, ну, рискованно…
— Что это значит? — не выдержала Улыбка. — Ты сказал, что знаешь Меанас. Теперь выясняется, что знаешь Худа. И ведовство. Я начинаю подозревать, что ты выдумываешь на ходу.
Волшебник насупился.
— Ладно. Прекрати болтать. Мне нужно сосредоточиться.
Взвод снова расселся по местам. Смычок сосредоточил взгляд на разбросанных в песке перед Флаконом ветках и палках. Чуть погодя чародей медленно опустил куколку в середину, вдавив её ноги в песок так, что она смогла стоять самостоятельно, затем медленно убрал руку.
Узор из палочек с одной стороны выстроился в ряд. Они трепетали, как тростник на ветру, и Смычок решил, что это Стена Вихря.
Флакон бормотал себе под нос; настойчивость в его голосе сменилась разочарованием. Секунду спустя он выдохнул и сел на место, моргая глазами.
— Всё без толку…
Палочки прекратили движение.
— Можно трогать? — спросил Смычок.
— Да, сержант.
Смычок потянулся и поднял куклу. Затем он усадил её… по другую сторону Стены Вихря.
— Попробуй теперь.
Флакон уставился на него, затем подвинулся вперёд и снова закрыл глаза.
Стена Вихря опять зашевелилась. Затем часть палочек из ряда отвалилась.
В кругу ахнули, но Флакон только ещё больше нахмурился.
— Не шевелится. Кукла. Я чувствую Узел… близко, очень близко. Чувствую силу, которая вливается в куклу — или, наоборот, из неё, но она не движется…
— Ты прав, — сказал Смычок. По его лицу медленно растекалась улыбка. — Он не движется. А вот его тень…
Спрут заворчал.
— Королева меня прибери, он прав. До чего всё это странно… хватит с меня. — Он резко поднялся. Было видно, что Спрут взволнован и потрясён. — Колдовство — это страшно. Я пошёл спать.
Ворожба неожиданно оборвалась. Флакон открыл глаза и оглядел остальных. Лицо его блестело от пота:
— Почему он не движется? Почему только его тень?
Смычок встал.
— Потому что он ещё не готов, парень.
Улыбка взглянула на сержанта.
— Но кто он? Сам Узел?
— Нет, — ответил Флакон, — нет, я в этом уверен.
Смычок молча вышел из круга. Нет, не Узел. Кто-то получше, как для меня. Как для всякого малазанца, если уж на то пошло. Он здесь. И он по ту сторону Стены Вихря. И я точно знаю, на кого он точит свои ножи.
Лишь бы только прекратилось это проклятое пение…
Он будто держал осаду во мраке. Со всех сторон на него обрушивались голоса, норовя проломить стенки черепа. Мало того, что смерть солдат была на его совести; теперь они навеки были с ним. Их души кричали на него, тянули через врата Худа призрачные руки, вонзали пальцы в мозг.
Гэмет хотел умереть. Он был не просто бесполезен. Он был обузой, частью воинства неумелых командиров, оставляющих за собой реки крови, строчкой в заплёванной унизительной истории, питавшей худшие страхи простых солдат.
Это сводило его с ума. Теперь он это понял. Голоса, парализующая неуверенность, постоянный озноб под палящим солнцем и вблизи теплого очага. И слабость, пронизывающая руки и ноги, разжижающая кровь так сильно, будто его сердце прокачивало по жилам грязную жижу. Я сломался. Я подвёл Тавор в первом же испытании мужества.
Кенеб справится. Кенеб будет хорошим Кулаком легиона. Он не слишком стар, у него есть семья — есть за кого бороться, к кому вернуться, о ком волноваться. Это важные вещи. Умение надавить, жажда крови. Ничего из этого не было в жизни Гэмета.
Я никогда не был ей нужен, верно? Семья развалилась, и я ничего не мог с этим поделать. Я был всего лишь кастеляном, расфуфыренным стражником благородного дома. Выполнял приказы. И даже когда моё слово могло изменить судьбу Фелисин, я лишь отдал честь и сказал: «Да, госпожа».
Но он всегда знал, что слаб духом. Не было недостатка в возможностях проявить свои изъяны и пороки. Всегда хватало оказий, даже в тех случаях, когда он считал их демонстрацией верности и примерно выполнял приказы, какими бы ужасными ни были их последствия.
— Громко.
Новый голос. Моргая, он оглянулся, затем опустил глаза и увидел Свища, приёмного сына Кенеба. Его глаза сверкали в свете звёзд. Загорелую кожу полуобнажённого мальчишки покрывала грязь, волосы сбились в колтуны.
— Громко.
— Да, они громкие.
Ребёнок одичал. Было уже поздно, может, даже дело шло к рассвету. Что случилось? Почему он здесь, за границами лагеря? Нарывается на смерть от руки пустынного налётчика?
— Не они. Она.
Гэмет зыркнул на мальчика:
— О чём ты? Что громко?
Я слышу лишь голоса, но тебе их не слышно. Конечно, не слышно…
— Песчаная буря. Рычит. Очень… очень… очень-очень-очень ГРОМКО!
Буря? Гэмет стряхнул песок с век и осмотрелся по сторонам, обнаружив себя меньше чем в пятидесяти шагах от Стены Вихря. Звук песчинок, кружившихся между скал на земле, свист устремлявшихся к небу в безумных кульбитах потоков, стук камешков повсюду, свист ветра в изгибах известняка — это был звук… голосов. Кричащих от ярости голосов.
— Я не безумец.
— Я тоже. Я счастлив. У отца новое яркое кольцо. На руке. Всё резное. Он должен больше приказов давать, а он меньше. Но я всё равно счастлив. Такое блестящее. Любишь блестяшки? Я очень, хотя от них глазам больно. Может, потому что глазам больно. Как думаешь?
— Я стараюсь особо не думать, парень.
— Мне кажется, ты слишком много думаешь.
— Да неужели?
— Папа согласен. Ты думаешь о том, о чём нет смысла размышлять. Уже безразлично. Но я знаю, отчего так.
— Правда?
Мальчик закивал.
— Из-за того же, почему я люблю блестяшки. Отец тебя ищет. Пойду скажу, что нашёл тебя.
Свищ потрусил прочь и быстро растворился во тьме.
Гэмет обернулся и уставился на Стену Вихря. Её мощь потрясала. Летящий песок въедался в глаза, перебивал дыхание. Она была голодна, всегда была голодна, но сейчас появилось что-то новое, изменившее её пронзительный голос. Что это? Настойчивость, оттенок чего-то… чего-то…
Что я здесь делаю?
Теперь он вспомнил. Он искал смерти. Острого лезвия налётчика, взрезающего глотку. Быстрая смерть, случайная.
Конец всем этим мыслям… что ослепляют меня.
Топот приближавшихся лошадей вновь привёл его в чувство. Обернувшись, он увидел, как из тумана выезжают двое всадников, за собой они вели третью лошадь.
— Мы полночи вас искали, — сказал Кенеб, едва остановившись. — Темул отправил треть виканцев на поиски, сэр.
Сэр? Это неуместно.
— Твой ребёнок без труда меня нашел.
Под козырьком шлема было видно, как Кенеб нахмурился.
— Свищ? Он был здесь?
— Он пообещал сообщить тебе, что нашёл меня.
Тот фыркнул:
— Это вряд ли. Он мне ещё ни слова не сказал. Даже в Арэне. Я слышал, как он говорит с другими, когда на него находит слог, но это нечастое дело. Но не со мной. И нет, я не знаю почему. Как бы то ни было, мы привели вашу лошадь. Адъюнкт готова.
— Готова к чему?
— Обнажить свой меч, сэр. Чтобы проломить Стену Вихря.
— Ей нет нужды ждать меня, Кулак.
— Верно. Но она так решила.
Я не хочу.
— Это её приказ, сэр.
Со вздохом Гэмет подошел к своей лошади. Он был так слаб, что едва смог подняться в седло. Остальные ждали с возмутительным спокойствием. Лицо Гэмета пылало от напряжения и стыда. Наконец он вскарабкался в седло, некоторое время искал стремена, затем взял у Темула поводья.
— Веди, — буркнул Гэмет Кенебу.
Они поскакали на восток вдоль стены воющего песка, держась на почтительном расстоянии. Через две сотни шагов спутники подъехали к пятерым неподвижным всадникам. Адъюнкт, Тин Баральта, Блистиг, Нихил и Бездна.
Гэмета охватил внезапный страх.
— Адъюнкт! По ту сторону могут ожидать тысячи воинов! Нужно построить армию. Нужна тяжёлая пехота с флангов. Всадники — лучники — пехота…
— Довольно, Гэмет. Сейчас мы двинемся вперед — солнце уже освещает стену. Разве ты не слышишь? Её крик полон страха. Новый звук. Приятный звук.
Он уставился на извивающийся песчаный барьер. Да, вот что я тогда почувствовал.
— Значит — знает, что преграда падёт.
— Богиня знает, — согласилась Бездна.
Гэмет взглянул на двух виканцев. Они выглядели жалкими.
— Что же будет, когда Стена Вихря падёт?
Молодая женщина подняла голову, но за неё ответил брат:
— Стена Вихря заграждает путь. Стоит её разрушить, и путь будет открыт. Богиня окажется уязвима. Будь у нас батальон Когтей и с полдюжины Высших магов, мы могли бы загнать и убить её. Но нам это не удастся.
Он поднял руки в странном жесте.
— Её сила по-прежнему будет питать Воинство Апокалипсиса. Эти солдаты никогда не сдадутся, они станут биться до конца. Особенно если есть шанс, что это будет наш конец.
— Предсказывая катастрофу, ты нам ничем не помогаешь, Нихил, — прошептала адъюнкт. — Вы все, следуйте за мной, пока я не прикажу обратное.
Они подъехали ближе к Стене Вихря, склонившись под яростными ударами порывов ветра и песка. В пятнадцати шагах от стены адъюнкт подняла руку. Затем спешилась и, положив перчатку на рукоять меча, двинулась вперёд. Ржавое лезвие отатарала уже наполовину показалось из ножен, когда на мир опустилась внезапная тишина. За миг до того оборвалось громогласное буйство Стены Вихря, оставив по себе лишь клубящиеся облака песка и пыли. В центре вихря что-то зашипело, посыпалось. Шёпот. Вспышка света. И затем — тишина.
Адъюнкт обернулась, на лице её читалось потрясение.
— Она отступила! — закричал Нихил, качнувшись вперёд. — Путь свободен!
Тавор подняла руку в упреждающем жесте.
— Это ответ моему мечу, колдун? Или стратегическая уловка?
— Думаю, и то и другое. Видимо, она не захотела получить подобный удар. Теперь она будет полагаться лишь на свою смертную армию.
Рассветное солнце окрашивало золотом осыпавшуюся дождём пыль. Через прорехи в затихающей буре проступало сердце священной пустыни. Гэмет с облегчением отметил, что их не поджидала засада. Лишь пустоши и какое-то нагорье на северо-востоке, сходившее на нет к западу, где странно изломанные горы ограничивали обзор.
Адъюнкт вернулась в седло.
— Темул, отправь разведчиков как можно дальше. Я не верю, что больше не будет налётов. Они ждут нас в заранее выбранном месте. Необходимо его найти.
А затем начнётся битва. Сотни, тысячи погибших. Адъюнкт, кулак Императрицы. И Ша’ик, Избранная слуга богини. Столкновение воль, ничего больше. Но оно решит судьбу сотен тысяч.
Я не хочу в этом участвовать.
Тин Баральта придержал лошадь рядом с Гэметом.
— Ты нужен нам как никогда, — тихо сказал «красный клинок».
Адъюнкт с удвоенной энергией отдавала приказы прибывающим из основного лагеря офицерам.
— Я вообще вам не нужен, — ответил Гэмет.
— Ошибаешься. Ей нужен голос осторожного…
— Голос труса, если быть откровенным, — и нет, он ей не нужен.
— В бою иногда всё как в тумане…
— Знаю. Я когда-то был солдатом. И в общем, неплохим. Получал приказы, командовал только собой. Порой другими, но не тысячами. Годы прошли. Но на большее я не способен.
— Отлично, Гэмет. Стань солдатом ещё разок. Тем, кому повезло попасть в свиту адъюнкта. Помоги ей увидеть всё с точки зрения обычного солдата. Какую бы слабость ты ни ощущал — ты не один, таких сотни, а то и тысячи в наших легионах.
С другой стороны подъехал Блистиг и вступил в разговор.
— Она держится от нас на расстоянии, Гэмет. Мы не можем помочь ей советом, потому что его не просят. Что хуже, мы не знаем ни её стратегии…
— Если она вообще есть, — шепнул Тин Баральта.
— Ни тактики грядущего боя, — продолжил Блистиг. — Это опасно и противоречит малазанской военной доктрине. Для неё эта война — личное дело, Гэмет.
Гэмет смотрел вперёд, туда, где адъюнкт в сопровождении Нихила и Бездны разглядывала изломы гор, среди которых, как все они знали, ждали Ша’ик и её Воинство Апокалипсиса. Личное? Да, возможно. Именно так она всегда поступает.
— Это в её духе. Императрица не могла не знать, какова она.
— Мы двинемся в старательно подготовленную ловушку, — прорычал Тин Баральта. — Корболо Дом об этом позаботится. Он займет возвышенности, перекроет подходы. Может, даже нарисует большой красный круг на том месте, где ему будет удобнее нас перебить.
— Она знает, что это возможно, — ответил Гэмет. Оставь меня в покое, Тин Баральта. И ты, Блистиг. Мы больше не трое. Мы — двое и один. Поговори с Кенебом, не со мной. Он оправдает твои ожидания. А я не могу. — Но нам придётся выступить ему навстречу. Чего ты от неё хочешь?
— Чтобы она нас слушала, — ответил Блистиг. — Нужно найти другой путь. Может, зайти с юга…
— И потратить на обход недели? Думаешь, Корболо не подумал о том же? Каждый колодец и источник окажется отравлен. Мы будем брести наугад, пока Рараку не убьёт нас без единого удара мечом.
Он заметил, как коротко переглянулись Блистиг и Тин Баральта. Гэмет нахмурился.
— Такими разговорами не склеить то, что разбито, господа. Не тратьте слова впустую. Я уверен, в нужное время адъюнкт созовет военный совет.
— Уж надеюсь, — огрызнулся Тин Баральта, подхватывая поводья и разворачивая лошадь.
Он ускакал, а Блистиг наклонился вперед и прошипел:
— Когда совет созовут, будь там, Гэмет.
— A иначе что?
— У нас и так довольно балласта — все эти высокородные офицеры с их бесконечным списком жалоб. В нашей армии мало командиров, которые выслужились из рядовых, — слишком мало, чтобы даже одного списывать со счетов. Признаю, в начале я не особо тебя ценил. Ты был любимой игрушкой адъюнкта. Но ты хорошо справился со своим легионом…
— До первого ночного сражения.
— Где твою лошадь убило «руганью», а тебе чуть не снесло голову.
— Я растерялся намного раньше, Блистиг.
— Только потому, что ввязался в схватку. Кулак так не поступает. Нужно оставаться позади, с вестовыми и стражей. Ты можешь не отдать ни одного приказа, но ты — ключевая фигура, неподвижное ядро. Тебе достаточно просто быть там. Они могут обратиться к тебе, а ты — к ним. Ты можешь выслать подкрепление или отозвать взвод, реагировать на происходящее. Это то, чем занимаются офицеры. В бою ты бесполезен, ты обуза для солдат, потому что они обязаны спасать твою шкуру. Даже хуже, ты ничего не можешь сделать, потому что вестовые не могут тебя найти. Ты теряешь перспективу. Если ядро дрогнет или исчезнет, легион падёт.
Некоторое время Гэмет обдумывал слова Блистига, затем вздохнул и отвернулся.
— Всё это уже не имеет значения. Я больше не Кулак. Это дело Кенеба, и он его знает…
— Он исполняющий обязанности Кулака. Адъюнкт всё прояснила. Это временно. Теперь тебе пора снова принять титул и власть.
— И не подумаю.
— Ты должен, упрямый ты осёл. Кенеб — очень хороший капитан. Сейчас его место занимает какой-то безмозглый аристократ. Пока он был у Кенеба под присмотром — никому не мешал. Ты должен вернуть всё на свои места, Гэмет. И ты должен сделать это сегодня.
— Откуда ты знаешь об этом новом капитане? Это даже не твой легион.
— Кенеб сказал. Он предпочёл бы одного из своих сержантов — у некоторых больше опыта, чем у кого-либо другого в этой армии. Они не высовываются, но это всё равно видно. Однако адъюнкту пришлось выбирать из офицерского корпуса, где имеется только знать. Вся эта система напрочь прогнила. Несмотря на Выбраковку, прямо здесь, в этой армии, всё по-прежнему.
— Кроме того, — кивнул Гэмет, — эти сержанты нужнее на своем нынешнем месте.
— Точно. Так что завязывай со своим эгоистичным нытьём, старик, и вернись в строй.
Тыльная сторона перчатки Гэмета врезалась в лицо Блистига с такой силой, что тот вылетел из седла со сломанным носом.
Рядом раздался топот копыт, и Гэмет обернулся — лошадь Тавор копытами выбивала облако пыли. Адъюнкт смотрела на него.
Блистиг медленно поднялся, сплёвывая кровь. Скривившись, Гэмет направил лошадь шагом туда, где его ждали.
— Адъюнкт, — сказал он, — я готов вернуться на пост.
Одна бровь немного приподнялась.
— Очень хорошо. Однако посоветую тебе в будущем разрешать свои противоречия с другими Кулаками в более интимной обстановке.
Гэмет оглянулся. Блистиг был занят попытками отряхнуться от пыли, но окровавленное лицо уже растянулось в хмурой улыбке.
Выродок. Ладно. Но теперь я ему должен дать себе врезать тоже, да?
— Сообщи Кенебу, — сказала адъюнкт.
Гэмет кивнул:
— С вашего позволения, адъюнкт, я бы хотел ещё перекинуться парой слов с Кулаком Блистигом.
— Надеюсь, на сей раз не так экспрессивно, Кулак Гэмет.
— Посмотрим, адъюнкт.
— Вот как?
— Полагаю, это зависит от его терпения.
— Тогда ступайте, Кулак.
— Так точно, адъюнкт.
Пока остальные были заняты сворачиванием лагеря и подготовкой к дороге, Смычок с несколькими сержантами взобрался на холм, чтобы осмотреть останки рухнувшей Стены Вихря. В воздухе всё ещё кружилась пыль, но освежающий ветерок быстро расчищал горизонт.
— Как и не было, — вздохнул у него за спиной Геслер.
— Думаю, богиня отступила, — ответил Смычок. — Держу пари, адъюнкт даже не обнажила меч.
— Зачем тогда было возводить стену? — удивился Бордук.
Смычок пожал плечами:
— Кто ж её знает? Здесь, в Рараку творятся странные вещи, о которых мы даже не догадываемся. Все те месяцы, что мы добирались сюда, мир не сидел без дела.
— Стена должна была удержать Когтей, — подал голос Геслер. — И Ша’ик, и её богиня жаждут этой битвы. Они хотят чистой победы. Солдат против солдата, маг против мага, командующий против командующего.
— Им же хуже, — пробормотал Смычок.
— На что ты намекаешь? Выкладывай, Скрип.
— Просто предчувствие, Геслер. Порой у меня бывает. Они прошли. Вот что я понял по гаданию Флакона. Ночью перед битвой в этом оазисе будет страшно. Хотел бы я на это посмотреть. Проклятье, хотел бы я быть там и помочь.
— Нам своих забот хватит, — пробурчал Геслер.
Последний сержант из компании вздохнул и хрипло сказал:
— Моук считает, что всё у нас будет гладко. Если только новый капитан не сглупит. Адъюнкт планирует нечто неожиданное. Может, мы и в бой не вступим.
Смычок закашлялся:
— Откуда у Моука такие сведения, Тагг?
— Сортирные сплетни, небось, — фыркнул Бордук, сплюнув.
Сержант тяжёлой пехоты пожал плечами:
— Моук просто знает.
— И как часто он ошибается? — спросил Геслер, прочистив глотку.
— Сложно сказать. Он так много говорит, что я всё не запоминаю. Думаю, он много раз был прав. Я в этом даже уверен. Почти уверен. — Тагг взглянул на Смычка. — Он говорит, ты был в Войске Однорукого. И Императрица хотела насадить твою голову на кол, потому что ты был вне закона. — Он обернулся к Геслеру. — Ещё говорит, что ты и твой капрал Ураган — из старой гвардии. Малолетние морпехи под командой Дассема Ультора, или Кальтерона Краста, или его брата Урко. Что это вы привели квонский дромон на пристань Арэна со всеми ранеными из «Собачьей цепи». А ты, Бордук, однажды сбросил знатного офицера со скалы возле Карашимеша, только доказать это они, конечно, не смогли.
Трое мужчин молча уставились на Тагга.
Тагг потёр шею.
— Ну, это он так говорит.
— Удивительно, как ошибочно он всё понял, — сухо сказал Геслер.
— И значит, он об этом повсюду трезвонит? — поинтересовался Смычок.
— О, нет. Только со мной и Собелонной. Он просил нас никому не говорить. — Тагг сморгнул и добавил: — Но вам же можно, ведь вы и сами знаете. Я просто поддержал разговор. Проявил дружелюбие. Удивительно, что Стена Вихря просто взяла и рухнула, правда?
Вдали протрубил горн.
— Пора выступать, — пробурчал Геслер. — Молитесь Худу или кому вы там молитесь…
Кенеб ехал бок о бок с Гэметом. На этот дневной переход их легион поставили в арьергарде. В раскалённом воздухе пыль висела стеной.
— Я уже и не уверен, что Стена Вихря исчезла, — сказал Кенеб.
— Да уж. То ли ещё будет, — ответил Гэмет. Помедлив, он прибавил: — Примите мои извинения, капитан…
— В этом нет нужны, сэр. Я действительно освобождён, простите за каламбур. Не только от давления титула Кулака, но и потому, что повышение Ранала отменили. Я сообщил ему об этом с удовольствием. Вы знаете, что он реструктурировал взводы? По схеме Сивогрива. Только Сивогрив вёл затяжную войну на огромной территории без явной линии фронта. Ему нужны были самостоятельные боевые взводы, готовые ко всему. Что ещё более возмутительно, Ранал забыл сообщить кому-либо об этом.
— Вы возвращаете взводам их изначальный строй, капитан?
— Ещё нет, сэр. Жду вашего приказа.
Гэмет поразмыслил.
— Я сообщу адъюнкт о новой структуре нашего легиона.
— Сэр?
— Это может пойти нам на пользу. Нам предстоит охранять тыл в сражении на сложном ландшафте. Решение Ранала, хоть и принято из невежества, — может оказаться удобным.
Кенеб вздохнул и ничего не ответил, но Гэмет всё понял и так. Может, я и снова Кулак с одобрения адъюнкта, но решение о нашем расположении показывает, что она больше в меня не верит.
Они ехали в тишине, и это молчание не было уютным.
