Глава девятая

По ночам приходят духи
По рекам печали,
Чтобы выгребать песок
Человеку из-под ног.

Г’данийская поговорка

Парные длинные ножи в потёртых кожаных ножнах, расшитых вязью пардийских узоров. Они висели на гвозде, вбитом в один из боковых столбов уличной лавки, под отделанным перьями головным убором кхиранского шамана. Широкий прилавок под навесом был усыпан резными обсидиановыми предметами из какой-то разграбленной гробницы, которые наново благословили во имя всех богов, духов и демонов. Слева, рядом с беззубым торговцем, который умостился, скрестив ноги, на высоком табурете, стоял вытянутый шкафчик.

Мускулистый темнокожий покупатель довольно долго разглядывал обсидиановое оружие, затем чуть шевельнул правой рукой, и торговец понял, что товар привлёк его внимание.

— Дыханье демонов! — проскрипел старик, тыча кривым пальцем в каменные клинки, будто наугад. — А эти поцеловал сам Маэль. Видишь, как гладко их отполировала вода? У меня ещё есть…

— А что в шкафчике? — пророкотал посетитель.

— Ах, почтенный, у тебя острый глаз! Ты случайно не Чтец? Чуешь хаос? Там Колоды, о мой умудрённый друг! Колоды! И как же они пробудились! Да, все сразу. Всё пришло в движение…

— Колода Драконов всегда изменяется…

— Но ведь явился новый Дом! Ха, вижу твоё удивление, друг мой! Да, новый Дом. Огромной мощи, как утверждают иные. Дрожь бежит до самых корней мира!

Покупатель нахмурился:

— Новый Дом, говоришь? Верно, какой-нибудь местный культ прикидывается…

Но старик отчаянно замотал головой, взгляд его метнулся за спину одинокому посетителю, впился в толпу на рынке — довольно редкую. Затем старик наклонился поближе:

— Таким я не торгую, друг мой. О, нет, я столь же верен Дриджне, сколь и всякий другой, и пусть никто не посмеет сказать иначе! Но предвзятости Колода не терпит, так ведь? О, нет, тут нужны мудрые, точные глаза и чистый ум. Именно так! И почему же новый Дом есть правдивое явление? Я тебе скажу, почтенный. Во-первых, новая независимая карта указывает, что у Колоды ныне есть Господин. Вершитель судеб, тот, кто рассудит. А следом, будто степной пожар, рассыпается новый Дом. Благословлён ли? Ещё не решено. Но не отвергнут с порога, о, нет, не отвергнут! А Чтецы — о, какие расклады! Дом получит благословение, будет разрешён и принят — в том ни один Чтец не сомневается!

— И как же называется этот Дом? — поинтересовался покупатель. — Какой у него престол? И кто его правитель?

— Дом Цепей, друг мой. На остальные твои вопросы — ответы лишь сбивчивые. Взошедшие соперничают друг с другом. Но скажу тебе вот что: Трон, на котором воссядет Король, — Трон этот, друг мой, потрескался.

— Хочешь сказать, что этот Дом принадлежит Скованному?

— О да. Увечному богу.

— Остальные, верно, нападают на него со всей яростью, — задумчиво пробормотал покупатель.

— Чего и следовало бы ожидать — однако всё не так! Куда там! Это их владения подвергаются нападению! Хочешь взглянуть на новые карты?

— Я позже вернусь, чтобы это сделать, — ответил покупатель. — Но прежде покажи мне те паршивые ножики, что висят на столбе.

— Паршивые?! Ай-ай-ай! Никак нет, вовсе нет!

Старик змеёй извернулся на табурете и схватил клинки. И улыбнулся так, что между алыми дёснами мелькнул пронизанный голубоватыми венами язык.

— Ими прежде владел пардиец — убийца призраков!

Торговец вытянул из ножен один нож. Чернёный клинок украшала серебряная насечка в форме змеи.

— Не пардийский, — проворчал покупатель.

— Я же говорю: владел! А у тебя и вправду острый глаз. Клинки виканские. Трофеи из «Собачьей цепи».

— Покажи мне второй.

Старик обнажил другой нож.

Глаза Калама Мехара невольно распахнулись. Он мгновенно овладел собой, покосился на торговца, но тот всё заметил и уже кивал.

— Да, друг мой, да…

Весь клинок — тоже чернёный — покрывали похожие на перья насечки тронутого янтарём серебра. Нет, это не янтарь… сплав с отатаралом! Вороний клан. Но это оружие не простого воина. Нет, эти ножи принадлежали важному человеку.

Старик вернул в ножны вороний клинок и постучал пальцем по второму.

— В этот вложена магия. Что сравнится с отатаралом? Простой ответ — старшие чары.

— Старшие? Но виканские колдуны не пользуются старшей магией…

— Однако у этого погибшего воина-виканца был особенный друг. Смотри, вот здесь, возьми нож в руку. Видишь клеймо тут, у основания? Хвост змеи вокруг него обвился…

Длинный нож лёг в ладонь Каламу непривычной тяжестью. Хваты под пальцы на рукояти оказались велики, но виканец это подправил, намотав ещё слой кожаной оплётки. Клеймо в обрамлении хвоста змеи оказалось сложным, невероятно сложным, учитывая размер руки, которая, должно быть, его начертала. Фенн. Теломен тоблакай. Вот уж и вправду особенный друг был у этого виканца. Хуже того, это клеймо я знаю. И точно знаю, кто вложил чары в оружие. Нижние боги, в какой же странный круг судеб я вхожу?

Торговаться уже не было смысла. Слишком многое открылось.

— Назови свою цену, — вздохнул Калам.

Старик заулыбался ещё шире:

— Сам понимаешь, эти изысканные клинки — моё самое драгоценное сокровище.

— По меньшей мере, до тех пор, пока сын мёртвого воина из клана Воро́ны не явится к тебе, чтоб вернуть наследство. Однако сомневаюсь, что он расплатится с тобой золотом. Общение с этим мстителем я возьму на себя, поэтому — умерь свою алчность и назови цену.

— Двенадцать сотен.

Убийца положил на прилавок небольшой кошель и смотрел, как торговец развязывает шнурок, чтобы заглянуть внутрь.

— Темноваты эти бриллианты, — проговорил старик.

— Именно эта тень делает их столь драгоценными, как ты сам прекрасно знаешь.

— О да. Половины этого мешочка хватит.

— Ты смотри — честный торговец.

— Великая редкость, да. Однако в такие времена верность стоит дороже.

Калам смотрел, как старик отсчитывает бриллианты.

— Похоже, потеря имперских товаров тяжело ударила по прибылям.

— Очень! А здесь, в Г’данисбане — вдвое против остальных городов, друг мой.

— Почему же?

— Как почему? Потому что все в Б’ридисе, конечно. Осада.

— В Б’ридисе? Это старая горная крепость, да? Кто же там окопался?

— Малазанцы. Отошли туда из Эрлитана, отсюда и с Пан’потсуна — гнали их всю дорогу до самых предгорий. Ничего столь эпичного, как «Собачья цепь», но несколько сотен выжили.

— И до сих пор держатся?

— Ага. Увы, Б’ридис так просто не взять. Но уж немного осталось, бьюсь об заклад. Ну, вот и всё, друг мой. Спрячь этот кошель, и да идут вовеки боги в твоей тени.

Калам с трудом сдержал ухмылку и взял клинки:

— И с тобой, господин.

Так ведь и будет, друг. И боги окажутся куда ближе, чем ты бы сам пожелал.

Убийца прошёлся по рыночной площади, затем остановился, чтобы поправить застёжку перевязи. Прежний владелец был всё-таки посубтильней Калама. Как, впрочем, и большинство людей. Закончив, он надел перевязь и вновь закутался в просторную телабу. Рукоять более тяжёлого ножа оказалась под левой рукой.

Убийца зашагал дальше по безлюдным улицам Г’данисбана. Два длинных ножа, оба виканские? Оба принадлежали одному воину? Неизвестно. Они, конечно, друг другу подходят, но разница в весе стала бы затруднением для всякого, кто попытался бы драться обоими одновременно.

В руке фенна более тяжёлый клинок оказался бы просто крупным кинжалом. Зато узор явно виканский, а значит, вложение чар — это услуга, дар или плата за что-то. Кто же из виканцев мог заслужить такое? Само собой, Колтейн, но тот носил одиночный длинный нож без всяких узоров. Эх, знал бы я побольше об этих теломенах тоблакаях…

Высший маг по имени Беллурдан Сокрушитель Черепов погиб.

Вот уж и вправду круги. Да ещё и этот Дом Цепей. Проклятый Увечный бог…

Ну и дурак же ты, Котильон. Ты ведь присутствовал на последнем Сковывании, верно? Тебе бы воткнуть нож прямо в сердце этому ублюдку — и дело с концом.

Интересно, а Беллурдан там был?

Вот проклятье, забыл спросить, что сталось с этим пардийским охотником за призраками…

Насыпную дорогу, которая вилась на юго-запад, прочь из Г’данисбана, истоптали до самого гравия. Ясно было, что осада так затянулась, что небольшой город, который кормил осаждавших, сам отощал. Осаждённым, наверное, пришлось и того хуже. По старинной традиции окружавших Священную Пустыню оданов, Б’ридис высекли прямо в скальной породе. Никаких привычных подходов к крепости — ни лестниц, ни даже вырезанных в камне опор или перекладин, — а тоннели уходили глубоко в скалу. Внутри них наверняка были родники с пресной водой. Калам видал Б’ридис только снаружи, когда цитадель уже давно покинули обитатели, так что родники эти, скорее всего, давно пересохли. И хотя в подобных крепостях, как правило, устраивали просторные склады, вряд ли малазанцы, которые укрылись там, нашли их полными провизии.

Так что несчастным ублюдкам, наверное, грозила голодная смерть.

В сгущавшихся сумерках Калам продолжал шагать по дороге. Других путников он не видел и решил, что обозы не выедут из Г’данисбана до самой ночи, чтобы избавить измученных тягловых животных от дневной жары. Дорога уже забирала вверх, вилась по склонам холмов.

Коня убийца оставил в мире Тени, у Котильона. Для предстоящего задания скрытность будет важнее скорости. К тому же Рараку всегда была безжалостна к лошадям. Большинство источников наверняка давно отравили, чтобы затруднить продвижение армии адъюнкта. Впрочем, Калам знал несколько секретных родников, которые без необходимости никто не тронет.

Сама эта земля, подумал Калам, оказалась в осаде — и враг ещё не подступил. Ша’ик туго закуталась в Вихрь, и в этом убийца видел немалую толику страха. Если, конечно, Ша’ик не решила осознанно играть против всех ожиданий. Может, она просто хочет заманить Тавор в ловушку, в Рараку, где сила её несравненна, где её воины знают каждый камень, а враги — нет.

Но есть в армии Тавор по меньшей мере один человек, который знает Рараку. И лучше бы ему выйти и сказать об этом, когда настанет время.

Опустилась ночь, над головой замерцали звёзды. Калам ускорил шаг. И хотя воздух резко охладился, он продолжал потеть под весом тяжёлого мешка с провизией и питьевой водой. Взобравшись на очередной холм, убийца заметил под изломанным силуэтом гор отблески огней в осадном лагере. На скальной стене никакого света не было.

Калам продолжил путь.

До лагеря он добрался лишь поутру. Шатры, повозки, обложенные камнями очаги раскинулись неровным полукругом у закопчённой дымом скальной стены крепости. Всюду громоздились кучи мусора, выгребные ямы переполнились так, что в жарком воздухе стояла невыносимая вонь. Спускаясь по крутой тропе, Калам оценивал положение. Осаждавших он насчитал около пяти сотен, притом многие, судя по форме, оказались бывшими малазанскими солдатами местного происхождения. Штурмов уже какое-то время не предпринимали. Наскоро сооружённые осадные башни стояли в стороне и ждали своего часа.

Дозорные заметили Калама, но никто его не окликнул, да и вообще не проявил никакого интереса к человеку, который подошёл к границе лагеря. Просто ещё один боец явился, чтобы убивать малазанцев. Еду принёс с собой, так что для других не станет обузой, а потому — милости просим, заходи.

Как и предполагал торговец из Г’данисбана, терпение нападавших подошло к концу. Они вовсю готовились к последнему штурму, который состоится если не сегодня, то завтра. За лесами давно никто не следил, и верёвки высохли, а дерево потрескалось. Работники начали их чинить, но без особой спешки — неторопливо шевелились в изматывающей жаре. В лагере царил разлад, и даже возбуждение перед боем не могло его скрыть.

Огонь здесь угас. Они готовятся к штурму только затем, чтобы покончить со всем этим и разойтись по домам.

Убийца приметил маленькую группу солдат в центре полукруга, откуда, видимо, исходили приказы. Его внимание привлёк один человек в форме малазанского лейтенанта, который стоял, уперев руки в бока, и распекал полдюжины сапёров.

Работники лениво направились к башням за миг до того, как подошёл Калам.

Лейтенант заметил его. Под кромкой железного шлема сузились тёмные глаза. На самом шлеме осталась кокарда. Ашокский полк.

Они несколько лет стояли в Генабарисе. А потом их перевели обратно… в Эрлитан, кажется. Худ бы побрал этих ублюдков, я бы тоже поверил в их преданность.

— Явился посмотреть, как последним глотки перережут? — с жестокой ухмылкой спростил лейтенант. — Хорошо. Ты, судя по виду, человек собранный и опытный, и — видит Беру — мне таких очень не хватает среди этого сброда. Как зовут?

— Ульфас, — отозвался Калам.

— Звучит по-баргастски.

Убийца пожал плечами и положил на землю мешок.

— Не ты первый так подумал.

— Обращаться ко мне следует «сэр». Если, конечно, хочешь поучаствовать в этом бою.

— Не ты первый так подумал… сэр.

— Я — капитан Ирриз.

Капитан… в форме лейтенанта. Тебя, значит, не ценили в полку, да?

— Когда начнётся штурм, сэр?

— Рвёшься в бой? Хорошо. Завтра на рассвете. Их там осталась всего горстка. Много времени не займёт, как только прорвёмся внутрь через балкон.

Калам поднял глаза на крепость. «Балконом» оказался узкий уступ, за которым открывалась дверь — уже плеч взрослого мужчины.

— Им и горстки хватит… — пробормотал он и добавил: — …сэр.

Ирриз нахмурился:

— Только пришёл и тут же стал записным экспертом?

— Прости, сэр. Просто заметил.

— Что ж, к нам только что присоединилась чародейка. Говорит, будто сможет пробить дыру на месте двери. Большую дыру. А вот, кстати, и она.

К ним подошла молодая женщина — стройная и бледная. Малазанка. В десяти шагах она приостановилась, замерла, впилась в Калама взглядом светлых карих глаз.

— Когда ты рядом со мной — держи этот клинок в ножнах, — процедила чародейка. — Ирриз, прикажи ублюдку отойти от нас подальше.

— Синн? Что с ним не так?

— Не так? Наверное, ничего. Но один из его ножей — отатараловый.

От алчности, которая блеснула во взгляде капитана, у Калама холодок пробежал по коже.

— Вот как. И где же ты его нашёл, Ульфас?

— Забрал у виканца, которого убил. В «Собачьей цепи».

Наступила гробовая тишина. Все повернулись к Каламу, словно впервые его увидели.

На лице Ирриза отразилось сомнение.

— Ты был там?

— Ну да. Что с того?

Всюду руки взметнулись в священных знамениях, многие шептали молитвы. Каламу вдруг стало совсем не по себе. О, боги, они ведь произносят благословения… но не мне. Благословляют «Собачью цепь». Что же там произошло, чтобы так всё изменилось?

— Почему же ты не отправился к Ша’ик? — веско спросил Ирриз. — Почему Корболо позволил тебе уйти?

— Потому, — вклинилась Синн, — что Корболо Дом — идиот, а Камист Релой — ещё хуже. Я лично удивляюсь только, как он не потерял половину своей армии после Гибели. Какой же настоящий солдат снесёт то, что там случилось? Ульфас, верно? Ты дезертировал из Корболовых «Живодёров», да?

Калам просто пожал плечами:

— Я пошёл искать более честный бой.

Женщина визгливо расхохоталась и выписала в пыли шутливый пируэт.

— И пришёл сюда? Ох, дурак! Это же уморительно! Кричать хочется, как смешно!

Сумасшедшая.

— Ничего смешного в убийствах не вижу, — проворчал Калам. — Но вот странно, что ты здесь — рвёшься побивать своих сородичей-малазанцев?

Лицо её потемнело.

— У меня свои причины, Ульфас. Ирриз, я хочу поговорить с тобой наедине. Идём.

Лицо Калама не дрогнуло, когда капитан поморщился от повелительного тона чародейки. Затем Ирриз кивнул:

— Я сейчас приду, Синн. — Он повернулся к убийце. — Ульфас, мы бы хотели большинство взять живыми, — для развлечения. Наказать за упорство. Я особенно хочу заполучить их командира. Зовут его Добряк…

— Ты его знаешь, сэр?

Ирриз ухмыльнулся:

— Я был в третьей роте Ашокского полка. Добряк ведёт вторую. — Изменник указал рукой на крепость. — Точнее, всё, что от неё осталось. Для меня это дело личное, потому я и хочу победить. И потому хочу заполучить ублюдков живыми. Ранеными и безоружными.

Синн нетерпеливо топталась на месте. Теперь она заговорила:

— Кстати, у меня есть мысль. Ульфас со своим отатараловым ножом может лишить их мага.

Ирриз ухмыльнулся:

— Значит, первым пойдёт в пролом. Согласен, Ульфас?

В бой — первые, отступать — последние.

— Не впервой, сэр.

Капитан подошёл к Синн, и оба направились прочь.

Калам смотрел им вслед. Капитан Добряк. Никогда вас не встречал, сэр, но о вас уже долгие годы идёт слава самого строгого и сурового офицера во всей малазанской армии. И судя по всему, самого упрямого.

Отлично. Такой человек мне бы пригодился.

Убийца отыскал пустой шатёр, где сложил свои вещи, — пустой, потому что выгребная яма растеклась и захватила ближнюю часть его запылённой стенки, так что земля под тонким ковром начала пропитываться нечистотами. Калам положил мешок у входного полога, затем вытянулся рядом, отсекая сознание и чувства от зловония.

В следующий миг он уснул.

Проснулся Калам в темноте. Лагерь был тих. Выскользнув из телабы, убийца поднялся на корточки и начал подвязывать ремешками полы одежды. Закончив, он натянул перчатки без пальцев и обмотал голову чёрной полосой ткани, так что неприкрытыми остались только глаза. И выскользнул наружу.

Несколько дымных костров, два шатра рядом, внутри которых ещё мерцали отблески света ламп. Трое дозорных сидели у грубого частокола, обращённого к крепости, — примерно в двадцати шагах от неё.

Калам двинулся вперёд, бесшумно обошёл выгребную яму и подобрался к тонким лесам вокруг осадных башен. Здесь караул не выставили. Ирриз, видать, и лейтенантом-то был паршивым, а капитан из него — ещё хуже. Убийца подкрался ближе.

Мерцание чар у основания одной из башен заставило его замереть. Калам задержал дыхание, подождал и — бесконечное мгновение спустя — заметил вторую вспышку у одной из опорных балок.

Убийца медленно устроился поудобней и принялся наблюдать.

Синн переходила от одной балки к другой. Закончив с ближней башней, переключилась на следующую. Всего башен было три.

Когда чародейка принялась за последнюю балку второй башни, Калам встал и скользнул вперёд. Подобравшись ближе к чародейке, он обнажил отатараловый клинок.

Улыбнулся, услышав тихое проклятье. Затем женщина осознала, что происходит, и резко развернулась.

Калам поднял руку ладонью вперёд, затем медленно показал нож и вложил его в ножны. А после подошёл к ней.

— Знаешь, девочка, — прошептал он по-малазански, — ты решила поиграть в опасном змеином кубле.

Её глаза округлились, заблестели в звёздном свете.

— Я не была в тебе уверена, — тихонько ответила чародейка и обхватила себя тонкими руками за плечи. — И до сих пор не уверена. Кто ты?

— Просто человек, который прокрался к башням… чтобы ослабить крепления. Что ты уже и сделала. Третья — самая крепкая, малазанская. Её нужно оставить целой.

— Значит, мы союзники, — проговорила она, не меняя позы.

Совсем юная.

— Ты показала хорошие актёрские способности сегодня. И неплохо управляешься с магией для такой ю…

— Увы, только простенькие чары. Меня учили.

— Кто был твоим наставником?

— Файелль. Которая сейчас с Корболо Домом. Файелль, которая ножом перерезала горло моему отцу и матери. Которая охотилась и за мной. Но я ускользнула, и даже при помощи чар она не смогла меня найти.

— И так ты собралась отомстить?

Её улыбка обернулась оскалом.

— Я только начала мстить, Ульфас. Я хочу добраться до неё. Но мне нужны солдаты.

— Капитан Добряк и его рота. Ты сказала, что в крепости есть маг. Ты с ним на связи?

Она покачала головой:

— Я не умею.

— Так почему же ты думаешь, что капитан поддержит твой план и поможет?

— Потому что один из его сержантов — мой брат, точнее, сводный брат. Не знаю только, жив он ещё или нет…

Калам положил ей руку на плечо, не обращая внимания на то, как девушка вздрогнула от касания.

— Ладно, девочка. Возьмёмся за это вместе. У тебя есть первый союзник.

— Почему?

Под чёрной тканью расплылась невидимая улыбка.

— Файелль с Корболо Домом, так? Что ж, у меня с ним назначена встреча. И с Камистом Релоем. Так что попробуем вместе убедить капитана Добряка. Идёт?

— Идёт.

В её голосе прозвучало такое облегчение, что убийца на миг ощутил острый укол совести. Слишком долго на этом смертельно опасном пути она была одна. Ей нужна помощь… но не к кому за ней обратиться. Ещё одна сирота в потоке этого Худом проклятого восстания. Калам вспомнил, как несколько месяцев назад впервые увидел тринадцать сотен детей, которых спас, сам того не зная, когда в прошлый раз странствовал по этим землям. В них, в этих лицах, отразился истинный ужас войны. Дети ведь были ещё живы, когда птицы-падальщики прилетели выклёвывать им глаза… Убийца содрогнулся.

— Что случилось? Ты будто ушёл в себя.

— Нет, девочка, пока что я так далеко ещё не заходил.

— Что ж, свою работу на эту ночь я практически закончила. Ирриз и его воины завтра мало чего будут стоить.

— Вот как? А для меня что ты задумала?

— Я ещё не решила. Надеялась, раз ты пойдёшь первым, тебя быстро убьют. Маг капитана Добряка к тебе близко не подойдёт — даст волю солдатам с арбалетами.

— А как же дыра, которую ты обещала пробить в скале?

— Иллюзия. Я уже несколько дней готовлюсь. Думаю, справлюсь.

Отважная и отчаянная.

— Ну, девочка, твои усилия, похоже, перекрыли мои с лихвой. Я-то хотел просто шороху наделать, ничего больше. Говоришь, Ирриз и его люди мало чего будут стоить? Это ты что имела в виду?

— Я отравила воду.

Калам побледнел под маской.

— Отравила? Какой яд?

— Тральб.

Убийца долго молчал. Затем коротко спросил:

— Сколько?

Чародейка пожала плечами:

— Сколько было у целителя. Четыре флакона. Он сказал, им лечат тремор у стариков.

Ага. Только доза в каплю.

— Когда?

— Недавно.

— Значит, вряд ли кто-то успел его выпить.

— Ну, может, только караульный-другой.

— Жди здесь, девочка.

Калам бесшумно скользнул во тьму, остановился, когда завидел у частокола трёх воинов. Прежде они сидели. Теперь нет. Зато на земле что-то шевелилось. Убийца подкрался ближе.

Три фигуры бились в конвульсиях, судорожно дёргали руками и ногами. На губах белела пена, а из выпученных глаз сочилась кровь. Все трое обделались. Рядом лежал мех с водой в пятне мокрого песка, который быстро укрывал ковёр накидочников.

Убийца обнажил «свинокол». Нужно действовать осторожно: если прикоснуться к крови, слюне или иной жидкости, можно разделить их судьбу. Воины будут так мучиться — для них, наверное, целую вечность — до самого рассвета, пока либо сердце не разорвётся, либо не умрут от обезвоживания. Самое ужасное, что тральб куда чаще приводил ко второму, чем к первому.

Калам подобрался к ближайшему воину. Увидел блеск узнавания в мокрых глазах. Поднял нож. Во взгляде мелькнуло облегчение. Убийца вогнал тонкий клинок в левый глаз караульного.

Тело на миг напряглось, затем обмякло с хриплым вздохом.

Калам быстро повторил то же с остальными двумя.

Затем тщательно вытер нож о песок.

С неба, шелестя крыльями, опускались накидочники. Их нагнали охотники-ризаны. Отовсюду послышался хруст хитина.

Калам обернулся в сторону лагеря. Нужно разбить бочки. Эти воины, конечно, враги Империи, но даже они заслуживают более милосердной смерти.

Тихий стук заставил его обернуться.

С каменного «балкона» упала, разматываясь в полёте, верёвка. По ней начали быстро и бесшумно спускаться фигуры.

Значит, у них там стоял дозорный.

Убийца ждал.

Всего трое, из оружия — только кинжалы. Все двинулись вперёд, но один вдруг замер за дюжину шагов до убийцы. Первый из осаждённых оказался рядом с Каламом.

— И кто ж ты такой, Худ тебя дери? — прошипел он так, что во рту блеснули золотые зубы.

— Малазанский солдат, — прошептал в ответ Калам. — Это ваш маг там застрял? Мне нужна его помощь.

— Говорит, он не может…

— Знаю. У меня нож из отатарала. Близко подходить не нужно — нужно только опустошить бочки с водой в лагере.

— Зачем? Тут источник — всего полсотни шагов по тропе. Они просто заново их наполнят.

— У вас тут есть ещё один союзник, — сообщил Калам. — И она отравила воду тральбом. Как думаешь, что случилось с этими несчастными ублюдками?

Второй человек хмыкнул:

— То-то мы удивлялись. Мерзкое дело, ничего не скажешь. Но они меньшего и не заслуживают. Как по мне, пускай всё остаётся как есть.

— Может, пусть капитан Добряк решит? Он тут за главного, верно?

Солдат нахмурился. Заговорил его товарищ:

— Мы не затем спустились. Мы должны тебя забрать с собой. И раз ты говоришь, что есть ещё одна, — и её тоже.

— И что мы там будем делать? — поинтересовался Калам. Он чуть было не добавил: «С голоду помирать? Или от жажды?» Но затем вдруг понял, что солдаты перед ним не выглядят ни истощёнными, ни обезвоженными. — Вы там собираетесь вечно сидеть?

— А хоть бы и так! — взорвался второй солдат. — Мы же в любой момент можем уйти. Есть запасные выходы. Только вот вопрос: а дальше-то что? Куда нам идти? Вся страна хочет попить малазанской крови.

— Вы последние вести какие слышали? — спросил Калам.

— Ни Худа мы вообще не слышали. С тех самых пор, как ушли из Эрлитана. Похоже было на то, что Семь Городов больше не входят в Малазанскую империю и никто не поскачет нас спасать. Иначе уже бы пришли.

Убийца некоторое время смотрел на обоих солдат, затем вздохнул:

— Ясно, нам нужно поговорить. Но не здесь. Давайте я приведу девочку — мы пойдём с вами. При условии, что ваш маг мне окажет услугу, о которой я попросил.

— Маловато будет, — проворчал второй солдат. — Прихвати для нас Ирриза. Нам охота с этим раздутым капралом поговорить по душам.

— Капралом? Вы что, не знаете, что он теперь капитан? Вы его хотите? Ладно. Маг ваш уничтожает воду в бочках. Я пришлю к вам девочку — и помягче с ней. И все возвращайтесь наверх. Мне придётся повозиться.

— На таких условиях — пойдёт.

Калам кивнул и двинулся обратно, туда, где оставил Синн.

Девушка никуда не ушла, но не пряталась, а танцевала под одной из башен, вертелась на песке с раскинутыми руками так, что ладони трепетали, точно крылышки накидочника.

Убийца предупредительно зашипел, когда подобрался ближе. Она замерла, увидела его и поспешила навстречу.

— Тебя так долго не было! Я думала, ты погиб!

И пустилась в пляс?

— Я — нет, а вот трое караульных умерли. Я связался с солдатами в крепости. Они нас пригласили внутрь — условия там, похоже, пристойные. Я согласился.

— А как же завтрашний штурм?

— Он провалится. Слушай, Синн, они могут в любой момент уйти из Б’ридиса — незаметно, мы сможем отправиться в Рараку, как только убедим Добряка. А теперь — за мной, и тихо.

Они вдвоём вернулись туда, где ждали трое малазанцев.

Калам хмуро взглянул на взводного мага, но тот в ответ ухмыльнулся:

— Дело сделано. Всё легко, когда тебя нет рядом.

— Хорошо. Это Синн — она тоже знает толк в магии. А теперь идите.

— Да пребудет с тобой удача Госпожи, — сказал один из солдат.

Убийца ничего не ответил, повернулся и направился обратно в лагерь. Он возвратился к своему шатру, вошёл и присел на корточки рядом с дорожным мешком. Порывшись, вытащил кошель с бриллиантами и вынул один наугад.

Калам поднёс камешек близко к глазам и некоторое время пристально разглядывал. Внутри гранёного алмаза клубились смутные тени. Бойся теней, даже дары приносящих. Убийца потянулся за спину, ухватил один из плоских камней, которыми придавили стенки шатра, и положил бриллиант на его пыльную поверхность.

Костяной свисток, который дал Каламу Котильон, висел на шнурке у шеи. Убийца вытащил его и приложил к губам. «Дунешь сильно, разбудишь всех сразу. Дуй легонько и точно на один из камней, тогда разбудишь только одного». Калам понадеялся, что уж бог-то знал, о чём говорил. Лучше бы, конечно, это не были игрушки Престола Тени… Он наклонился вперёд так, что свисток оказался на расстоянии ладони от бриллианта.

И легонько дунул.

Ни звука. Нахмурившись, Калам отвёл свисток от губ и принялся осматривать. Но его отвлёкло тихое позвякивание.

Бриллиант рассыпался облачком блестящей пыли.

Из которого поднялась тень.

Вот этого я и боялся. Азал. Демон с тех территорий во владениях Тени, что граничили с землями апторов. Видели их редко, и никогда — более, чем одного за раз. Безмолвные создания, похоже, не были способны разговаривать. Как Престол Тени умудрялся ими командовать, оставалось загадкой.

Изогнувшись, демон заполнил собой шатёр, припал на все шесть лап, шипы на массивном хребте царапнули ткань по обе стороны от центральной распорки. Из-под чёрного, покатого лба на Калама взглянули, моргая, синие, слишком человеческие глаза. Пасть была широкой, нижняя губа странно выдавалась вперёд, что придавало лицу демона вечно надутое выражение. Вместо носа темнели два узких отверстия. Грива тонких, иссиня-чёрных волос свисала до земли. И никаких половых признаков. Мощный торс крест-накрест пересекала сложная сбруя из ремней, на которых висело оружие. Впрочем, всё оно казалось на вид довольно бесполезным.

Ступней у азала не было — все конечности были оснащены широкими, плоскими, толстопалыми ладонями. В мире Тени эти демоны обитали в лесах, где устраивали жилища высоко под спутанными кронами деревьев, и спускались вниз лишь по зову.

По зову… только затем, чтобы оказаться в плену, в бриллианте. На его месте я бы сейчас был очень сильно недоволен.

Вдруг демон улыбнулся.

Калам отвёл глаза, размышляя, как сформулировать свою просьбу. Захвати капитана Ирриза. Живого, но так, чтоб не поднял шума. И найди меня у верёвки. Тут многое придётся объяснять, а раз уж этот зверь не умеет говорить…

Азал вдруг повернулся, плоские ноздри задрожали. Широкая, крупная голова качнулась вниз на длинной шее, увитой толстыми мускулами. Демон принюхался к земле у задней стенки шатра.

Которую пропитала моча из выгребной ямы.

Азал тихонько закудахтал, а затем развернулся и поднял одну из задних ног. Из складок кожи в промежности вывалились два пениса.

Две струи хлынули на подмокший ковёр.

Калам отшатнулся от вони, выскочил за полог, в холодный ночной воздух, и упал на четвереньки, пытаясь подавить рвотные позывы.

В следующий миг наружу выскользнул демон. Поднял голову, принюхался, а затем метнулся в тень — и исчез.

В направлении шатра капитана.

Калам с трудом набрал полную грудь чистого воздуха, медленно вернул дыхание в норму.

— Ладно, щеночек, — тихо прохрипел он, — похоже, ты мысли мои читаешь.

Вскоре он присел на корточки, задержал дыхание и сунул руку в шатёр, чтобы вытащить наружу мешок, а затем, пошатываясь, двинулся к скальной стене.

Оглянувшись, убийца заметил, что то ли дым, то ли пар вьётся из-под полога его шатра, а изнутри всё громче раздаётся тихое потрескивание.

О, боги, и кому после этого нужен флакон тральба?

Калам быстро потрусил к верёвке, которая по-прежнему болталась под «балконом».

Сноп искр, затем языки пламени вырвались из его бывшего шатра.

Такое событие вряд ли пройдёт незамеченным. Калам прошипел проклятье и со всех ног помчался к верёвке.

В лагере послышались тревожные возгласы. Затем крики и вопли, каждый из которых заканчивался странным хриплым писком.

Заскользив пятками по земле, убийца остановился под скальной стеной, обеими руками вцепился в верёвку и начал карабкаться вверх. Он уже был на полпути к «балкону», когда известняковая стена вдруг содрогнулась так, что посыпалась пыль. Вниз покатились камешки. И рядом с Каламом возникла могучая тень, которая цеплялась лапами прямо за желобки в камне. Под мышкой у демона висел Ирриз — без сознания и в постельном белье. Азал словно тёк вверх по стене, хватаясь руками за неровные тени, точно они были стальными перекладинами. В следующий миг он оказался уже у кромки «балкона», перебросил себя через край и скрылся из глаз.

И каменный уступ застонал.

Сверху вниз по нему побежали трещины.

Калам задрал голову и увидел, что весь «балкон» просел и вот-вот отвалится от основной стены.

Мокасины убийцы яростно заскользили по камню, когда тот попытался отодвинуться в сторону. И в этот миг увидел, как длинные нечеловеческие руки ухватились за край уступа. Обвал прекратился.

Да к-как же, Худом клянусь…

Убийца вновь начал карабкаться. Через несколько мгновений он добрался до «балкона», подтянулся и перевалился через край.

Азал во весь рост растянулся на уступе. Двумя руками он держал край. Ещё три вцепились в тени на скальной стене над маленьким дверным проёмом. С демона, точно слои кожи, сходили тени — человекодобные фигуры растянулись, удерживая «балкон» от падения… и рвались от неимоверного напряжения. Как только Калам выбрался на плоскость, хруст и треск послышались оттуда, где «балкон» соединялся со скальной стеной, — и просел примерно на ширину ладони.

Убийца метнулся ко входу, заметил во мраке перекошенное ужасом лицо — взводный маг.

— Назад! — прошипел Калам. — Это друг!

Маг протянул руку и ухватил убийцу за предплечье.

«Балкон» ушёл из-под ног, как только Калама втащили в коридор.

Оба человека споткнулись о неподвижное тело Ирриза и упали.

Всё вздрогнуло, и снизу послышался оглушительный грохот. Эхо долго не стихало.

Из-за перемычки двери возникла голова алаза. Демон ухмылялся.

На небольшом расстоянии от них в коридоре сгрудился взвод солдат. Синн повисла на руке одного из них. Видимо, это её сводный брат, решил Калам, неуверенно поднимаясь на ноги.

Один из двух солдат, с которым убийца говорил раньше, протиснулся мимо Калама и — с бо́льшим трудом — алаза, подобрался к выходу. Вскоре он сообщил:

— Там всё тихо, сержант. Только в лагере бардак. Никого не вижу…

Другой знакомый солдат нахмурился:

— Никого, Колокол?

— Да. Будто все разбежались.

Калам промолчал, хотя у него возникли некоторые подозрения.

Было что-то особенное в тех тенях, которыми владел демон…

Взводный маг выбрался из-под Ирриза и сказал убийце:

— Друг у тебя очень уж страшный. И не имперский. Владения Тени?

— Временный союзник, — ответил Калам, пожимая плечами.

— Насколько временный?

Убийца повернулся к сержанту:

— Ирриза я доставил — что вы с ним собираетесь сделать?

— Ещё не решили. Девочка сказала, тебя зовут Ульфас. Это правда? Генабакское баргастское имя? Был ведь, кажется, один военный вождь, которого так звали? Его ещё убили в Чернопёсьем лесу.

— Я не собирался сообщать Ирризу своё настоящее имя, сержант. Я «мостожог». Калам Мехар. В чине капрала.

Воцарилась тишина.

Потом маг вздохнул:

— А вас разве не объявили вне закона?

— Финт, один из хитрых планов Императрицы. Дуджеку нужно было на время развязать руки.

— Ладно, — буркнул сержант. — Не важно, правду ты говоришь или нет. Мы о тебе слыхали. Я — сержант Шнур. Ротный маг — Эброн. А это Колокол и капрал Осколок.

Капрал оказался сводным братом Синн, на его неподвижном лице отражалось потрясение от её внезапного появления.

— Где капитан Добряк?

Шнур поморщился:

— Рота — то, что от неё осталось, — внизу. Мы потеряли капитана и лейтенанта пару дней назад.

— Потеряли? Как?

— Они, хм, упали в колодец. Утонули. Так, во всяком случае, заключил Эброн, когда спустился туда и разобрался в ситуации. Там подземная река — быстрое течение. Несчастных ублюдков просто смыло.

— И как же два человека могут одновременно упасть в колодец, сержант?

Тот оскалил золотые зубы:

— Разведку проводили, наверное. Кстати, капрал, сдаётся мне, я тебя старше по званию. К тому же я тут последний живой сержант. Если уж ты не объявлен вне закона, значит, по-прежнему солдат Империи. И как солдат Империи…

— Ладно, поймал меня, — пробормотал Калам.

— Пока что пойдёшь в мой старый взвод. Ты старше капрала Осколка, так что будешь главным.

— Хорошо, и каков состав взвода?

— Осколок, Колокол и Хромой. Колокола ты уже знаешь. Хромой внизу. Он ногу сломал во время обвала, но она быстро заживает. Всего осталось полсотни и один солдат. Вторая рота Ашокского полка.

— Похоже, осаждающих у вас не осталось, — заметил Калам. — Мир не стоял на месте, пока вы здесь сидели, сержант. Думаю, нужно вам рассказать, что я знаю. Есть альтернативы тому, чтобы просто ждать здесь — как бы это удобно ни было — до самой старости… ну или пока не потонешь внезапно.

— Да, капрал. Потом доложишь. И если мне понадобится совет на предмет, что делать дальше, ты — первый в очереди. А теперь хватит болтать. Пора спускаться вниз — и найди-ка лучше поводок для своего треклятого демона. И прикажи, чтоб больше не лыбился.

— Это тебе самому придётся ему сказать, сержант, — процедил Калам.

Эброн взорвался:

— Малазанской империи не нужны союзники из владений Тени! Избавься от него!

Убийца покосился на мага:

— Как я уже говорил, чародей, в мире произошли изменения. Сержант Шнур, милости прошу попробовать надеть ошейник на этого азала. Но сперва скажу — хоть ты и не просил у меня совета — пусть эти палки и ковырялки у него на ремнях не так уж страшно выглядят, он только что лишил жизни пять сотен мятежников. И сколько у него на это ушло времени? Ну, может, пятьдесят ударов сердца. Делает он то, о чём я попрошу? А вот этот вопрос неплохо бы обдумать как следует, верно?

Шнур долго и внимательно смотрел на Калама:

— Ты что, мне угрожаешь?

— Я уже некоторое время работаю один, сержант, — тихо ответил убийца, — и стал оттого несколько тонкокожим. Я приму твой взвод. Я даже буду исполнять твои приказы, если они не окажутся совсем идиотскими. Если тебе что-то не нравится, обращайся к моему сержанту, когда его в следующий раз увидишь. Зовут его Скворец. Кроме самой Императрицы, он — единственный человек, перед которым я отчитываюсь. Придумал мне применение? Ладно. Мои услуги для тебя доступны… на время.

— У него какое-то секретное задание, — пробормотал Эброн. — Приказ Императрицы, наверное. Думаю, его зачислили обратно в Когти — он ведь там начинал, верно?

Шнур призадумался, затем пожал плечами и отвернулся:

— У меня от этого всего голова трещит. Пошли вниз.

Калам смотрел вслед сержанту, который протиснулся мимо группы солдат и зашагал прочь по коридору. Чую, не очень-то мне здесь понравится.

Синн снова начала пританцовывать.

Над горизонтом навис облачный меч тёмного железа, — массивный, синюшный клинок, в котором проблёскивали молнии, набухал всё больше. Ветер улёгся, и казалось, что остров на пути острия этого меча вовсе не приближается. Резчик подошёл к единственной мачте и начал готовить к шторму обвисший парус.

— Я на какое-то время сяду на вёсла, — сказал юноша. — Примешь руль?

Пожав плечами, Апсалар перебралась на корму.

Шторм по-прежнему лежал позади плавучего острова Авали, над которым застыли вечным покрывалом тяжёлые тучи. Кроме крутого берега, возвышенностей на нём не было видно. Скованные полумраком заросли кедров, елей и пихт казались непроходимыми.

Резчик ещё некоторое время разглядывал остров, затем оценил скорость, с которой приближался шторм. Уселся на банку за мачтой и взялся за вёсла.

— Может, успеем, — сказал он, когда лопасти упали в мутную воду.

— Остров его разобьёт, — ответила Апсалар.

Юноша прищурился, глядя на неё. Впервые за много дней она сказала хоть что-то, что не пришлось из неё вытягивать клещами.

— Ну, может, я и пересёк треклятый океан, но в морях всё равно ничего не понимаю. Как способен остров без единой горы разбить шторм?

— Обычный остров и не способен, — отозвалась девушка.

— Ага, понятно.

Он замолчал. Это знание пришло к ней из воспоминаний Котильона, которые, похоже, добавляли ещё одну каплю в чашу страданий Апсалар. Бог вновь явился к ним, стал третьим, невидимо стоял между ними. Резчик рассказал ей о призрачном видении, о словах Котильона. Горечь — и, похоже, едва сдерживаемую ярость — вызвало у неё то, что бог выбрал в слуги именно Резчика.

Выбор нового имени с самого начала ей не понравился, а то, что он теперь стал, по сути, прислужником бога — Покровителя убийц, глубоко её ранило. Задним умом юноша понимал: наивно было надеяться, что всё это поможет им сблизиться.

Апсалар была несчастлива на своём собственном пути — это понимание глубоко потрясло даруджийца. От своей холодной, жестокой сноровки убийцы ни удовольствия, ни даже удовлетворения она не испытывала. Когда-то Резчику казалось, что умение — само по себе награда, что отточенный навык — сам себе оправдание: они порождают желания, а удовлетворение этих желаний — удовольствие. Человека влечёт к его ремеслу — в Даруджистане ведь он сам стал вором не по необходимости. Не голодал на улицах города, не пострадал от человеческой жестокости. Он воровал исключительно ради удовольствия — и потому что это у него хорошо получалось. Будущее воровского маэстро казалось достойной целью в жизни, а печальная известность ничем не отличалась от уважения.

Но теперь Апсалар пыталась показать ему, что умение само себя не оправдывает. Что нужда выбирает собственные пути, и нет никакой особой чести в том, чтобы оказаться на них.

И оказалось, что он ведёт с Апсалар какую-то скрытную войну, оружием в которой служили недомолвки и молчание.

С кряхтением даруджиец налёг на вёсла. На море уже поднялась зыбь.

— Ну, надеюсь, что ты права, — пробормотал он. — Убежище нам бы пригодилось… хотя, судя по тому, что сказал Узел, у обитателей Плавучего Авали какая-то беда.

— Тисте анди, — сказала Апсалар. — Кровные родичи Аномандра Рейка. Он их здесь поселил, чтобы охранять Престол.

— Не помнишь, Танцор — или Котильон — с ними разговаривал?

Взгляд тёмных глаз на миг встретился с его собственным, затем она покосилась в сторону.

— Лишь кратко. Эти тисте анди слишком много лет провели в полной изоляции. Владыка оставил их здесь и больше не возвращался.

— Ни разу?

— Тут всё… сложно. Как видишь, побережье негостеприимное.

Резчик подтянул вёсла на борт и поёрзал на банке.

Впереди высились утёсы из тёмно-серого песчаника, вылизанные волнами так, что ложились волнистыми гребнями и уступами.

— Ну, причалим-то мы без проблем, но я понимаю, что ты имеешь в виду. Вытащить шлюпку на сушу негде, а если привязывать, так волны её измолотят о скалы. Предложения есть?

Шторм — или сам остров — вздохнул так, что парус натянулся. Каменистый берег быстро приближался.

Небесный рокот тоже звучал уже совсем рядом, и Резчик заметил, как согнулись, задрожали верхушки деревьев, встречая первые порывы яростного ветра, который вытянул тучи над островом длинными, кривыми щупальцами.

— Нет предложений, — наконец ответила Апсалар. — Есть ещё одна опасность — течения.

Это он уже и сам заметил. Остров и вправду дрейфовал по волнам, ничто не привязывало его к морскому дну. Рядом со скалами вихрились водовороты. Вода прокатывалась под островом и выбрасывалась позади, бурлила вдоль всего побережья.

— Храни нас Беру, — пробормотал Резчик, перебираясь на нос. — Нелегко придётся.

Апсалар развернула шлюпку и пошла курсом, параллельным берегу.

— Высматривай плоский выступ у самой воды, — крикнула она. — Может, сумеем на него вытащить лодку.

На это Резчик ничего не сказал. Для такого задания потребовалась бы сила четырёх крепких мужчин, а то и больше… но так мы хоть целыми выберемся на берег. Течение ухватилось за днище лодки, начало бросать её из стороны в сторону. Оглянувшись, юноша увидел, как Апсалар борется с рулём, пытаясь выровнять курс.

На бесчисленных выступах и извивах тёмно-серого песчаника была наглядно записана история постоянно изменчивых уровней моря. Резчик вообще не мог себе представить, как остров может плавать. Если в этом замешаны чары, то мощь их должна быть неимоверной, и всё же — очевидно, даже её не хватало.

— Смотри! — вдруг выкрикнул даруджиец, указывая рукой на широкий выступ на высоте ладони над бурлящей водой.

— Готовься, — приказала Апсалар, привстав на корме.

Резчик с мотком верёвки в левой руке подобрался к борту, чтобы перепрыгнуть на выступ. Когда лодка подошла ближе, юноша заметил, что каменный выступ был очень тонким, вода подмыла его снизу.

Берег стремительно приближался. Резчик прыгнул.

Приземлился, расставив ноги, согнул колени так, что присел на корточки.

Раздался громкий треск, а потом камень ушёл из-под мокасин. Холодная вода прильнула к лодыжкам. Даруджиец потерял равновесие, взвизгнул и повалился спиной вперёд. Позади волна, накрывшая собой обвалившийся уступ, потянула лодку к скалам. Резчик упал в воду, а миг спустя над его головой пронеслось покрытое коркой дно.

Течение резко потащило юношу в ледяную глубину. Левой пяткой он врезался в скалу, но удар слегка смягчил тонкий покров водорослей.

Вниз — его с ужасающей скоростью волокло в глубину.

А потом скала рядом исчезла, и течение унесло Резчика под остров.

Голова разрывалась от рокочущего рёва воды вокруг. Последний глоток воздуха уже почти истаял в лёгких. Что-то сильно ударило его в бок — обломок борта шлюпки, — значит, лодка разбилась. И Апсалар либо оказалась где-то в воде рядом с ним, либо успела выпрыгнуть на скалу. Юноша понадеялся на последнее, так они хоть не утонут оба — поскольку ему-то оставалось только утонуть.

Прости, Котильон. Надеюсь, ты многого от меня и не ожидал…

Резчик снова ударился о камень, течение прокатило его вдоль скальной стены, затем рвануло вверх и вдруг — выплюнуло.

Он замахал руками, пытаясь уцепиться за неподвижную воду. В висках ударами молота грохотал пульс. Паника охватила юношу, точно лесной пожар, он потерял голову, дёрнулся в последний раз.

И вырвался правой рукой в холодный воздух.

А в следующий миг на поверхность вырвалась и голова.

Горьковатый, ледяной воздух полился в лёгкие сладким мёдом. Кромешная темнота — заполошное дыхание тонуло в ней, не возвращаясь эхом.

Резчик позвал Апсалар, но ответа не было.

Тело быстро немело. Выбрав направление наугад, он поплыл.

И скоро уткнулся в каменную стену, покрытую густой, склизкой растительностью. Юноша потянулся вверх, но нащупал лишь отвесную скалу. Он поплыл вдоль неё, чувствуя, как слабеют руки и ноги, как просачивается в мышцы мертвенная усталость. Он продолжал бороться, но знал, что воля его слабеет.

А потом вытянутая ладонь шлёпнулась на плоский выступ. Резчик забросил на него обе руки. Отяжелевшие от холода ноги тянули вниз. Застонав, он попытался выбраться из воды, но сил не хватило. Прорыв пальцами борозды в слизи на камне, он медленно сполз обратно.

Вдруг на плечи Резчику легли руки, сжали мокрую ткань железной хваткой. Кто-то рывком вытащил юношу из воды и положил на уступ.

Всхлипывая, Резчик лежал неподвижно. Его била крупная дрожь.

В конце концов он услышал какое-то потрескивание, которое звучало как будто со всех сторон одновременно. Воздух потеплел, разгорелось слабое свечение.

Даруджиец перевернулся на бок. Он ожидал увидеть Апсалар. Но над ним стоял невероятно высокий бородатый старик с длинными, спутанными волосами. Кожа незнакомца была чёрной как смоль, а глаза — точно глубоко посаженные, янтарные угольки. С потрясением Резчик осознал, что они были единственным источником света в пещере.

Водоросли со всех сторон сохли, скукоживались от волн жара, исходивших от старика.

Уступ шириной всего в несколько шагов оказался единственным плоским отрезком слизистого камня над водой, обрамлённым по сторонам отвесными стенами.

Резчик вновь почувствовал свои ноги, от одежды начал подниматься пар. Юноша неуверенно сел.

— Спасибо, сэр, — проговорил он по-малазански.

— Обломки твоего челна заполонили водоём, — ответил незнакомец. — Полагаю, ты захочешь что-нибудь выловить.

Резчик извернулся так, чтобы взглянуть на воду, но ничего не смог разглядеть.

— Со мной была спутница…

— Ты попал сюда один. Вероятно, спутница твоя утонула. Только одно течение приносит жертв сюда. Остальные ведут лишь к смерти. На самом острове есть только одно место, где можно причалить, и вы его не нашли. В последнее время здесь мало трупов, учитывая, что мы сейчас далеко от обитаемых земель. И прекратили торговлю.

Старик говорил с заминками, словно позабыл, как это — пользоваться словами. Стоял он тоже несколько неуклюже.

Утонула? Скорей уж, выбралась на берег. Жалкая смерть, которой я чудом избежал… нет, это не для Апсалар. Хотя… Она ведь ещё не стала бессмертной и оставалась столь же уязвимой для жестокого равнодушия этого мира, как и все прочие. Эту мысль юноша попытался отодвинуть подальше.

— Ты оправился?

Резчик поднял глаза:

— Как ты меня нашёл?

Старик пожал плечами:

— Таков мой долг. Ныне, если можешь идти, нам пора.

Даруджиец рывком поднялся. Одежда на нём уже почти полностью высохла.

— Ты обладаешь необычными дарованиями, — заметил юноша. — Меня зовут… Резчик.

— Можешь звать меня Даристом. Нам не следует мешкать. Одного лишь присутствия жизни в этом месте может оказаться довольно, чтобы разбудить его.

Древний тисте анди повернулся к скальной стене. По его жесту возникла дверь, за которой вилась вверх лестница.

— Всё, что уцелело после крушения твоего челна, ждёт наверху, Резчик. Идём же.

Даруджиец пошёл следом за стариком.

— Разбудить? Кого разбудить?

Дарист не ответил.

Потянулась практически бесконечная череда истёртых и крутых, покрытых слизью ступеней. Ледяная вода высосала из Резчика все силы, поэтому юноша карабкался по ним всё медленнее. Снова и снова Даристу приходилось останавливаться и ждать юношу, но тисте анди хранил молчание и невозмутимое выражение лица.

В конце концов они вышли в ровный коридор, обрамлённый по сторонам колоннами из грубо обтёсанных кедров. Во влажном и пыльном воздухе разлился острый запах древесины. И ни одной живой души вокруг.

— Дарист, — спросил Резчик, пока они шагали по коридору, — мы всё ещё под землёй?

— Да. Но мы пока что и не будем подниматься на поверхность. На острове враги.

— Как? Кто? И что с Престолом?

Дарист резко остановился, развернулся, глаза его загорелись ярче:

— Вопрос безрассудный и непрошеный. Что привело тебя, человек, на Плавучий Авали?

Резчик помедлил. Отношения между теперешними правителями владений Тени и тисте анди никогда особо тёплыми не были. И Котильон даже не намекал, что придётся иметь дело с Чадами Тьмы. Их ведь поселили здесь именно ради того, чтобы никто не занял истинный Трон Тени.

— Меня прислал один маг — учёный. Исследования заставили его счесть, что остров — и то, что на нём находится, — под угрозой. Он желает узнать природу этой угрозы.

Дарист некоторое время молчал, его морщинистое лицо по-прежнему оставалось невыразительным. Затем тисте анди спросил:

— Как же зовут этого учёного?

— Эм-м, Барук. Знаешь его? Он живёт в Даруджистане…

— Мир за пределами этого острова меня не беспокоит, — отозвался Дарист.

Вот поэтому, старик, вы и попали в беду. Котильон был прав.

— Тисте эдур вернулись, да? Чтобы забрать Трон Тени. Но вас здесь оставил Аномандр Рейк, чтобы…

— Он ещё жив, верно? Если возлюбленный сын Матери Тьмы недоволен тем, как мы справляемся со своим заданием, пусть уж изволит прийти и сказать нам об этом лично. Тебя ведь прислал сюда не какой-то там смертный чародей, да? Ты преклонил колени перед носителем Драгнипура? Что же, он вновь претендует на кровное родство с тисте анди? Отрёкся от своей драконьей крови?

— Откуда мне знать?..

— Выглядит он ныне стариком — куда старше меня? А, вижу, ответ ясно написан на твоём лице. Не отрёкся. Что ж, можешь вернуться к нему и сказать, что…

— Постой! Не служу я Рейку! Да, я его видел, лично и не очень давно, и выглядел он тогда молодо. Но я перед ним не падал на колени — видит Худ, он тогда всё равно был слишком занят! Слишком занят дракой с демоном, чтобы со мной разговаривать! Мы только встретились, и всё. Я не понимаю, о чём ты говоришь, Дарист. Извини. Так что я уж никак не смогу его найти и передать, что бы ты там ни хотел ему сообщить.

Тисте анди ещё некоторое время разглядывал Резчика, затем развернулся и продолжил путь.

Даруджиец зашагал следом. В мыслях его царил полный разброд. Одно дело — принять поручение от бога, но чем дальше он продвигался по этому жуткому пути, тем более незначительным, неважным себя чувствовал. Раздор между Аномандром Рейком и тисте анди с Плавучего Авали… это ведь, в общем-то, не его дело. По плану нужно было незаметно пробраться на остров и никому не показываться. Проверить, правда ли то, что эдур отыскали это место. Хотя кто скажет, как Котильон распорядится таким знанием?

Вот об этом мне стоит подумать, наверное. Проклятье, Резчик! У Крокуса сразу бы возникли вопросы! Видит Маури, он бы куда дольше колебался, прежде чем принять такой договор с богом. Если бы вообще его принял! Да, новая личина давала некоторое чувство порядка — он думал, что так обретёт бо́льшую свободу. Но теперь, похоже, выходило, что по-настоящему свободным был как раз Крокус.

Свобода, впрочем, не приносила счастья. Более того, быть свободным означало жить в отсутствии — ответственности, преданности, давления, порождённого чужими ожиданиями. Эх, невзгоды помутили мой взор. Невзгоды и угроза истинного горя, которая подбирается всё ближе — нет! Наверняка она жива! Где-то там, наверху. На острове, на который напали…

— Дарист, пожалуйста, подожди чуть-чуть.

Высокий тисте анди остановился.

— Я не вижу причин отвечать на твои вопросы.

— Меня беспокоит… моя спутница. Если она жива, она оказалась где-то над нами, на поверхности. Ты сказал, что на острове враги. Я боюсь за неё…

— Мы чувствуем присутствие чужаков, Резчик. Над нами тисте эдур. Но никого более. Она утонула, эта твоя спутница. Не стоит держаться за надежду.

Даруджиец вдруг сел на пол. Его замутило, сердце сбилось с ритма от боли. И отчаяния.

— Смерть — не самая жестокая участь, — проговорил сверху Дарист. — Если она была тебе другом, ты будешь тосковать по её обществу, и в том — истинная причина твоего горя. Ты жалеешь себя самого. Мои слова могут тебе не понравиться, но они рождены опытом. Я пережил смерть многих своих сородичей и скорблю о пустоте в жизни, которую они прежде заполняли. Однако эти потери лишь помогают смириться со своей собственной неизбежной гибелью.

Резчик уставился на тисте анди:

— Извини, Дарист. Ты, может, и стар, но ещё и глуп. И я начинаю понимать, почему Рейк тебя здесь оставил, а потом позабыл. А теперь — заткнись, будь добр.

Юноша рывком поднялся. Он чувствовал себя опустошённым, но решил ни за что не поддаваться отчаянию, которое грозило захлестнуть даруджийца с головой. Потому что именно это и сделал он, тисте анди, — сдался.

— Твой гнев меня не ранит, — произнёс Дарист, затем повернулся и указал на двойные двери прямо перед ними. — Там ты сможешь отдохнуть. Там же лежат спасённые вещи.

— И ты мне ничего не расскажешь о битве наверху?

— Что тебе сказать, Резчик? Мы проиграли.

— Проиграли?! Сколько вас осталось?

— Здесь, в Обители, где стоит Трон, — только я. Теперь же — отдохни. Скоро у нас будут гости.

Яростный вой отозвался в костях Онрака, но неупокоенный воин знал, что спутник ничего не слышит. Ибо это выли два духа, заключённых в огромных звериных статуях, что высились на равнине перед ними.

Над головой туча раскололась надвое и быстро таяла, рассыпаясь на тонкие волокна. По небу плыли три луны — и два солнца. Свет тёк бесчисленными оттенками, пока луны карабкались вверх по невидимым нитям. Странный, тревожный мир, подумал Онрак.

Буря улеглась. В укрытии под маленьким холмом спутники переждали её, слушая, как ярится шквал у громадных статуй, завывает на усыпанных камнями улицах разрушенного города на равнине за ними. Теперь же воздух наполнился влагой.

— Что ты видишь, т’лан имасс? — спросил Трулл, который сидел, сгорбившись, спиной к сооружениям.

Пожав плечами, Онрак отвернулся от статуй, которые уже довольно долго рассматривал.

— Здесь скрыты загадки… о которых, думаю, ты знаешь больше моего.

Тисте эдур поднял глаза и криво усмехнулся:

— Вряд ли. Что ты знаешь о Псах Тени?

— Немного. Логросы лишь однажды столкнулись с ними. Давным-давно, во времена Первой империи. Всего их семь. Служат они неведомому хозяину, однако склонны чинить разрушения.

Трулл вновь ухмыльнулся и уточнил:

— Человеческой Первой империи или вашей?

— Я мало знаю о человеческой империи с таким названием. Лишь единожды, Трулл Сэнгар, призвали нас в самое её сердце, чтобы положить конец хаосу, порождённому одиночниками и д’иверсами. Во время той бойни мы Псов не видели.

Онрак оглянулся на огромного каменного пса.

— Заклинатели костей считают, — медленно проговорил т’лан имасс, — что создать подобие духа или бога значит уловить часть его существа, запереть её в этом подобии. Даже уложив камень на камень, ты сотворишь темницу. Как хижина отмечает границы власти смертного, так же и боги с духами запечатаны в избранных чертогах земли, камня или дерева… или предмета. Так сковывается могущество, и так с ним можно управляться. Скажи, тисте эдур согласны с подобным ходом мыслей?

Трулл Сэнгар поднялся на ноги:

— Думаешь, эти гигантские статуи возвели мы, Онрак? А ваши заклинатели считают, что могущество рождается как нечто лишённое формы и потому неуправляемое? И что вырезая подобие, идола — или выкладывая круг из камней, — и вправду порядком можно ограничить эту силу?

Онрак вскинул голову и некоторое время молчал.

— Тогда получится, что мы сами создаём своих богов и духов. Что вере необходима форма, и сотворение формы порождает жизнь. Но разве тисте эдур не были созданы Матерью Тьмой? Разве ваша богиня вас не сотворила?

Ухмылка Трулла стала ещё шире:

— Я говорил об этих статуях, Онрак. Но отвечаю тебе: я не знаю, вырезали ли эти монументы руки тисте эдур. Что до Матери Тьмы, то, быть может, создавая нас, она лишь отделила то, что было прежде неразделённым.

— Так вы тогда — тени тисте анди? Оторванные и отпущенные на волю по милости своей матери-богини?

— Но позволь, Онрак, мы ведь все оторваны и отпущены на волю.

— Двое Псов здесь, Трулл Сэнгар. Их души уловлены и заключены в камень. И есть ещё кое-что — эти подобия не отбрасывают тени.

— Как и сами Псы.

— Если они — лишь отражения, то должны ведь существовать и Псы Тьмы, от которых оторвались тени, — настойчиво продолжал Онрак. — Но никто никогда не слышал о таких…

Т’лан имасс вдруг замолчал. Трулл расхохотался:

— Похоже, ты больше знаешь о человеческой Первой империи, чем хочешь показать. Как там звали этого тирана-императора? А, не важно. Нам нужно идти дальше, в вратам…

— Дессимбелакис, — прошептал Онрак. — Основатель Первой империи людей, который исчез задолго до того, как они провели Обряд Зверя. Считалось, что он… превратился.

— Как д’иверс?

— Да.

— И зверей было?..

— Семь.

Трулл уставился на статуи, затем взмахнул рукой:

— Это не мы высекли. Нет, я не уверен, но в сердце своём не чувствую… родства. Эти статуи кажутся мне зловещими и жестокими, т’лан имасс. Псы Тени недостойны поклонения. Воистину, они неудержимы, дики и смертоносны. Чтобы повелевать ими, нужно воссесть на Трон Тени — как правитель, господин этих владений. Но более того — сперва придётся собрать все разрозненные осколки. Восстановить целостность Куральд Эмурланна.

— Этого и хотят добиться твои сородичи, — пророкотал Онрак. — Такая возможность меня тревожит.

Тисте эдур пристально посмотрел на т’лан имасса, затем пожал плечами:

— Я не разделял твоей тревоги по этому поводу — поначалу. Более того, останься эта цель… чистой, я бы по-прежнему стоял рядом со своими братьями. Но под покровом тайны во всём этом предприятии действует иная сила — не знаю какая, но очень хочу разорвать оный покров.

— Почему?

Трулла ошеломил этот вопрос, затем он поёжился:

— Потому что из моего народа она сотворила чудовище, Онрак.

Т’лан имасс направился к промежутку между двумя ближайшими статуями. Вскоре за ним двинулся и Трулл Сэнгар.

— Думаю, ты не знаешь, каково это — видеть, как сородичи движутся к неминуемому краху, видеть, как дух целого народа развращается, разлагается; биться, бороться, чтобы открыть им глаза — хотя бы так, как открылись твои собственные, когда судьба подарила на то шанс.

— Верно, — ответил Онрак, гулко топая по мокрой земле.

— И это не просто наивность, — продолжал тисте эдур, хромая следом за т’лан имассом. — То, что мы всё отрицаем, не сознаёмся в содеянном, — решение сознательное, усвоенное нами равнодушие прекрасно служит самым низменным, самым подлым нашим желаниям. Мы — долгоживущий народ, который ныне преклонил колени перед краткосрочными интересами…

— Если это кажется тебе необычным, — пробормотал т’лан имасс, — значит, тот, кто укрылся за завесой, нуждается в вас лишь ненадолго — если и вправду эта скрытая сила манипулирует тисте эдур.

— Любопытная мысль. Вероятно, ты прав. Тогда встаёт вопрос: когда эта краткосрочная цель будет достигнута, что станется с моим народом?

— Вещи, которые стали бесполезны, выбрасывают, — отозвался Онрак.

— Оставляют. Да…

— Если, конечно, — продолжил т’лан имасс, — они потом не будут представлять угрозы для того, кто их использовал. В противном случае ответ: уничтожить, когда они уже не нужны.

— В твоих словах звенит неприятная истина, Онрак.

— Я вообще не самый приятный собеседник, Трулл Сэнгар.

— Это я уже начал понимать. Ты говоришь, души двух Псов заключены в этих… в которых именно, кстати?

— Сейчас мы идём точно между ними.

— Что же они тут делают, интересно?

— Камень высекли так, чтобы заключить их внутри, Трулл Сэнгар. Сотворяя подобие, никто не спрашивает духа или бога, желают ли те такой ловушки. Да и зачем им? Нужда сотворять кумиров — это потребность смертных. Возможность увидеть своими глазами то, чему поклоняешься, в худшем случае даёт иллюзию контроля, а в лучшем — ложную уверенность в том, что можно договориться, сторговаться о своей собственной доле.

— А ты эти чувства, разумеется, считаешь жалкими, Онрак?

— Я большинство чувств считаю жалкими, Трулл Сэнгар.

— Думаешь, этих зверей здесь заключили навечно? Или они попадают сюда, когда гибнут?

Онрак пожал плечами:

— Терпеть не могу такие игры. У тебя есть свои подозрения и знания, но ты о них молчишь. И желаешь выпытать, что знаю, что чувствую об этих скованных духах я. Мне нет дела до судьбы этих Псов Тени. Скорей, я жалею — если и вправду их убили в каком-то ином мире и потом они оказались здесь, — что осталось лишь пятеро, ведь так меньше шансов, что мне самому представится возможность убить такого Пса. Думаю, я бы с радостью убил Гончую Тени.

Тисте эдур хрипло рассмеялся:

— Что ж, не буду спорить: уверенность в себе много значит. Но даже так, Онрак из Логросовых т’лан имассов, не думаю, что ты бы ушёл целым и невредимым из боя с Псом.

Неупокоенный воин замер и развернулся к Труллу Сэнгару:

— Есть камень и камень.

— Боюсь, я тебя не совсем понимаю…

В ответ Онрак обнажил свой обсидиановый меч. Подошёл к ближней из двух статуй. Передняя лапа изваяния была выше т’лан имасса. Он обеими руками поднял клинок, а затем с размаху ударил по тёмному, гладкому камню.

Воздух разорвал пронзительный треск.

Онрак пошатнулся, вскинул голову, глядя, как по громадной статуе побежали трещины.

Она задрожала, затем взорвалась облаком мелкой пыли.

Трулл Сэнгар завопил и отскочил назад, попытался убежать, но пыль накрыла его.

Туча шипела вокруг Онрака. Воин выпрямился, затем принял боевую стойку, когда увидел в сероватом мареве тёмный силуэт.

Снова грохот — на этот раз позади т’лан имасса. Взорвалась вторая статуя. Двойная туча затмила небо так, что опустилась внезапная тьма. Разглядеть что-то было можно лишь на дюжину шагов.

Зверь, который возник перед Онраком, был в холке того же роста, что и Трулл Сэнгар. Бесцветная шкура, глаза горят чёрным. Широкая, плоская голова, маленькие уши…

Сквозь сероватый морок пробились лучи двух солнц и слабый, отражённый свет лун — и Пёс отбросил два десятка теней.

Зверь оскалил клыки, которые могли размером соперничать с бивнями, беззвучно зарычал, приподняв губы так, что показались кроваво-красные дёсны.

И бросился.

Полуночным вихрем клинок Онрака устремился вперёд, чтобы запечатлеть поцелуй на толстой, мускулистой шее — но рассёк лишь пыльный воздух. Т’лан имасс ощутил, как на его груди смыкаются гигантские челюсти. Неодолимая сила вздёрнула его в воздух. Хрустнули кости. Воина тряхнуло так, что меч вылетел из рук и скрылся в пыльном сумраке…

Но не упал, потому что его поймала в полёте вторая пара челюстей.

Кости левой руки имасса разлетелись на два десятка кусочков под тугим покровом задубевшей кожи, а затем руку вовсе оторвали от тела.

Зверь с хрустом тряхнул его ещё раз, а затем бросил в воздух. И Онрак повалился разбитой грудой на землю, перекатился и больше не шевелился.

В голове Онрака рокотал гром. Он подумал, что можно ведь рассыпаться в пыль, но впервые не ощутил ни желания, ни, похоже, сил, чтобы сделать это.

Он лишился силы — Клятва разорвана, мощь Обряда вырвана из неупокоенного тела. Воин понял, что стал теперь таким же, как его павшие сородичи, получившие такие физические повреждения, что перестали быть единым целым со всеми остальными т’лан имассами.

Лёжа неподвижно, Онрак почувствовал тяжкую поступь одного из Псов, который подошёл и остановился над воином. Покрытый пылью и осколками нос ткнулся в него, толкнул изломанные рёбра в груди. И отодвинулся. Онрак слышал дыхание зверя — точно волны катятся с приливом в пещеру — чувствовал его присутствие как тяжесть во влажном воздухе.

Долгое время спустя Онрак понял, что Пёс уже не нависает над ним. И тяжёлые шаги уже не отдавались в мокрой земле. Будто оба зверя просто исчезли.

Затем рядом послышался скрип сапог, чьи-то руки оттащили его в сторону и перевернули. Сверху на воина уставился Трулл Сэнгар:

— Не знаю, слышишь ли ты меня ещё, — пробормотал он. — Но если тебя это хоть немного утешит, Онрак из Логросовых т’лан имассов, это были не Псы Тени. Наверняка не они. Эти были настоящие Псы Тьмы, друг мой. Боюсь даже представить себе, что́ ты выпустил здесь на волю…

Онрак сумел ответить сухим шёпотом:

— И как же меня отблагодарили.

Трулл Сэнгар оттащил разбитого т’лан имасса к низкой стене у края города и прислонил спиной к камню так, чтобы воин сидел.

— Хотел бы я знать, чем ещё я могу тебе помочь, — проговорил он, отступая на шаг.

— Если бы здесь были мои сородичи, — отозвался Онрак, — они бы провели все необходимые ритуалы. Отрезали бы мне голову от тела и нашли бы для неё подходящее место, откуда я мог бы взирать на вечность. Обезглавленный труп они бы расчленили и разбросали конечности. И забрали бы меч, чтобы вернуть его к месту моего рождения.

— Ого.

— Ты, разумеется, не можешь всё это сделать. Потому я вынужден продолжать, несмотря на текущее состояние.

С этими словами Онрак медленно поднялся на ноги, сломанные кости хрустели и трещали, на землю упали осколки.

Трулл хмыкнул:

— Мог бы подняться и раньше, до того, как я тебя сюда притащил.

— Более всего меня печалит потеря руки, — проговорил т’лан имасс, разглядывая изодранные мышцы на левом плече. — Мой меч предназначен для двуручного боя.

Пошатываясь, он подошёл туда, где валялся в грязи обсидиановый клинок. Когда неупокоенный воин наклонился, чтобы подобрать оружие, часть грудины просто отвалилась. Разогнувшись, т’лан имасс повернулся к Труллу Сэнгару.

— Я больше не чувствую присутствия врат.

— Думаю, мы их ни с чем не спутаем, — ответил тисте эдур. — Я бы сказал, найдём их ближе к центру города. А мы с тобой — та ещё парочка, а?

— Любопытно, почему Псы тебя не убили.

— Они явно хотели побыстрей убраться отсюда, — предположил Трулл и зашагал по улице напротив, а т’лан имасс последовал за ним. — Не уверен даже, заметили они меня или нет, — туча пыли была очень густая. Скажи, Онрак. Если бы здесь были другие т’лан имассы, они бы сделали с тобой всё это? Несмотря на то, что ты ещё… способен двигаться?

— Как и ты, Трулл Сэнгар, я ныне изгнан. Отсечён от Обряда. От своего народа. Моё существование теперь лишено смысла. Передо мной стоит последняя задача — найти других охотников, чтобы они свершили должное.

Улицу покрывал толстый слой влажного ила. Невысокие строения с обеих сторон — разрушенные почти до основания — были укрыты той же слизью, которая сглаживала все углы, поэтому казалось, будто город тает, плавится. Никаких шедевров архитектуры вокруг — улицы были завалены в основном лишь обожжённым кирпичом. И никаких признаков жизни.

Мучительно медленно они продолжали путь. Улица постепенно стала шире, превратилась в проспект, по сторонам которого возвышались пьедесталы, некогда украшенные статуями. Всюду виднелись кусты и вырванные с корнем деревья, равномерно серые, они начали приобретать какой-то неземной оттенок, поскольку в небе воцарилось теперь голубое солнце, окрасившее своими лучами бо́льшую луну в пурпурный цвет.

На дальнем конце проспекта находился мост через илистую канаву, бывшую прежде рекой. С одной стороны мост подпирала спутанная груда мусора и обломков, которая частично на него заползала. Среди щебня лежала небольшая коробка.

Когда они подошли к мосту, Трулл повернул к ней и присел на корточки рядом.

— Похоже, на совесть запечатана, — проговорил он, отодвинул запор и откинул крышку. — Вот это странно. Похоже на глиняные горшочки. Только очень маленькие…

Онрак подошёл к тисте эдур.

— Это морантская взрывчатка, Трулл Сэнгар.

Тот поднял глаза:

— Ничего о таких вещах не знаю.

— Это оружие. Взрывается, когда разбивается глиняная скорлупа. Обычно их бросают. Как можно дальше. Слыхал про Малазанскую империю?

— Нет.

— Люди. Из моего родного мира. Такая взрывчатка используется в этой империи.

— Вот это уже тревожно — откуда же она взялась здесь?

— Не знаю.

Трулл Сэнгар закрыл крышку и поднял коробку.

— Я бы, конечно, предпочёл меч, но сгодится и это. Неприятно было так долго оставаться безоружным.

— На той стороне арка.

Выпрямившись, тисте эдур кивнул:

— Да. Это то, что мы ищем.

Спутники двинулись дальше.

Арка стояла на двух пьедесталах посреди вымощенной камнем площади. Поток донёс ил до её подножия, и тот засох странными, изломанными гребнями. Подойдя ближе, путники убедились, что ил стал твёрдым, как камень. И хотя врата никак иначе не проявляли своего присутствия, из арки катились одна за другой волны жара.

Никакой резьбы на колоннах не было. Онрак изучил конструкцию.

— Что ты чувствуешь? — спросил т’лан имасс некоторое время спустя.

Трулл Сэнгар покачал головой, затем подошёл ближе. Остановился на расстоянии вытянутой руки от порога врат.

— Не думаю, что мы сможем здесь пройти — жар обжигающий.

— Возможно, это защитные чары, — предположил Онрак.

— Да. И у нас нет способа их разбить.

— Неверно.

Тисте эдур оглянулся на Онрака, затем посмотрел на коробку у себя под мышкой.

— Не понимаю, как обыкновенная взрывчатка может разрушить чародейскую защиту.

— Колдовство полагается на узор, рисунок. Разрушь его, и магия тоже угаснет.

— Ладно, давай попробуем.

Оба отошли на двадцать шагов от врат. Трулл открыл коробку и осторожно выудил один из глиняных шаров. Пристально посмотрел на врата, а затем швырнул гранату.

Взрыв вызвал ослепительную вспышку в портале. Бело-золотое пламя яростно взвилось под аркой, но затем гнев его улёгся, и осталась лишь мерцающая золотая стена.

— А вот это уже сам Путь, — сказал Онрак. — Защитные чары разбиты. Но сам Путь я всё равно не узнаю.

— Я тоже, — пробормотал Трулл, закрывая коробку с морантской взрывчаткой; затем он резко вскинул голову. — Кто-то приближается.

— Да, — согласился Онрак, помолчал, а затем вдруг поднял меч. — Беги, Трулл Сэнгар! Обратно за мост. Беги!

Тисте эдур развернулся и помчался прочь.

Онрак отступал медленно — шаг за шагом. Он чувствовал силу созданий по ту сторону врат, мощь жестокую и чуждую. Разрушение защитных чар не прошло незамеченным, и на эту сторону просачивалось чувство возмущения и праведного гнева.

Быстрый взгляд через плечо показал, что Трулл Сэнгар пересёк мост и скрылся из виду. Ещё три шага — и сам Онрак тоже окажется на мосту. А там — приготовится к бою. Скорее всего, он будет уничтожен, но выиграет время для своего спутника.

Врата ослепительно вспыхнули, и наружу вылетели карьером четыре всадника на белых, длинноногих конях с длинной гривой цвета ржавчины. Облачённые в изысканно украшенные, эмалированные доспехи, воины были под стать своим скакунам — светлокожие, высокие, лица укрыты забралами и нащёчниками. Руки в перчатках сжимали изогнутые скимитары, будто вырезанные из слоновой кости. Из-под шлемов вились длинные серебристые волосы.

Всадники поскакали прямо на Онрака. Из карьера — в галоп. Из галопа — в атаку.

Измочаленный т’лан имасс расставил ноги пошире, поднял одной рукой обсидиановый меч и приготовился встретить их.

На узком мосту всадники могли нападать лишь по двое, но и так было понятно, что они собираются просто затоптать Онрака конями. Но этот т’лан имасс сражался на службе Малазанской империи — в Фаларе и в Семи Городах — во многих битвах он сталкивался с конными воинами. За миг до того, как первый всадник достиг его, Онрак прыгнул вперёд. И оказался между двумя конями. Не обращая внимания на меч слева, т’лан имасс рубанул своим клинком в живот другому противнику.

Белоснежные клинки ударили одновременно — левый перебил ключицу и, глубоко врезавшись в лопатку, вырвался с градом костяных обломков. Правый скимитар разрубил лицо, сорвал кожу от виска до основания челюсти.

Онрак почувствовал, как его клинок впился в броню противника. И раздробил эмаль. Затем оба нападавших пронеслись мимо, и прибыли остальные двое.

Т’лан имасс присел на корточки, а меч поднял горизонтально над головой. Два белых клинка обрушились на него с силой молотов, так что мощь ударов отдалась во всём истерзанном теле Онрака.

Теперь все всадники оказались позади, вылетели на проспект, чтобы развернуть коней, укрытые забралами лица повернулись к одинокому воину, который каким-то чудом пережил их атаку.

Копыта тяжело стучали по укрытой илом мостовой. Четверо всадников натянули поводья, опуская оружие. Тот, чей доспех разбил клинок Онрака, накренился вперёд, прижимая одну руку к животу. На боку его коня виднелись пятна крови.

Онрак встряхнулся, и на землю посыпались обломки костей. Затем он упёр меч в камень моста и принялся ждать, пока один из всадников пустил коня шагом к т’лан имассу.

Рука в латной перчатке подняла забрало, открыв лицо, поразительно похожее чертами на Трулла Сэнгара, если не считать белой, почти светящейся кожи. Холодные серебряные глаза с отвращением разглядывали т’лан имасса.

— Ты умеешь говорить, Безжизненный? Понимаешь ли Чистую Речь?

— Как по мне, она не чище прочих, — отозвался Онрак.

Воин нахмурился:

— Мы не прощаем невежества. Ты — слуга Смерти. Лишь одно следует сделать с созданием, подобным тебе, — уничтожить. Готовься.

— Я никому не служу, — сказал Онрак, вновь поднимая меч. — Начнём же.

Но раненый поднял руку:

— Постой, Эниас. Этот мир — не наш, и этот неупокоенный дикарь — не из тех нарушителей, которых мы ищем. Как ты и сам наверняка чувствуешь, их вовсе нет здесь. Этим порталом никто не пользовался тысячи лет. Нам следует исполнить свой долг не здесь. Но прежде — мне нужно исцеление.

Воин осторожно спешился, продолжая прижимать руку к животу.

— Оренас, ко мне.

— Позволь мне прежде уничтожить это создание, сенешаль…

— Нет. Мы стерпим его существование. Быть может, оно даст нам ответы, которые направят наши дальнейшие шаги. В противном случае уничтожим его позже.

Воин, которого назвали Оренасом, спрыгнул с коня и подошёл к своему сенешалю.

Эниас подъехал ближе к т’лан имассу, будто по-прежнему хотел завязать бой. И оскалил зубы.

— Не так уж много от тебя осталось, Безжизненный. Это что, следы клыков? Грудь твою пожевал какой-то зверь, как мне кажется. Он же похитил руку? Какими чарами ты цепляешься за существование?

— В тебе течёт кровь тисте, — заметил Онрак.

Лицо Оренаса скривилось в презрительной усмешке.

— Кровь тисте? Лишь среди лиосанов кровь тисте сохранила чистоту. Ты, значит, уже сталкивался с нашими испорченными сородичами. Они немногим лучше крыс. Ты не ответил на мои вопросы.

— Я знаю о тисте анди, хотя ещё никогда с ними не встречался. Рождённые от Тьмы, они были первыми…

— Первыми? О да! И потому — трагически несовершенными. Лишёнными очистительной крови Отца-Света. Они суть созданья чрезвычайно омерзительные. Мы терпим эдуров, ибо в них сохранилось кое-что от Отца, но анди… смерть от нашей руки — вот единственная милость, которой они заслуживают. Однако твоя грубость меня утомила, Безжизненный. Я задал тебе вопросы, и ни на один ты не ответил.

— Да.

— Да? Что это значит?

— Я согласен с тем, что не ответил. И не чувствую желания отвечать. Мой народ много раз сталкивался с высокомерными созданиями. Впрочем, это опыт особый: в ответ на их гордыню мы провозгласили вечную войну, пока не истребим их всех. Я всегда считал, что т’лан имассам следует найти себе нового врага. В конце концов, заметного недостатка в высокомерных созданиях нет и не было. Быть может, вас, тисте лиосанов, довольно в вашем мире, чтобы на время развлечь нас.

Воин уставился на Онрака так, словно онемел от потрясения. Позади рассмеялся один из его спутников:

— Не много чести говорить с низшими существами, Эниас. Они будут стремиться опутать тебя ложью, сбить с праведного пути.

— Ныне, — отозвался Эниас, — я своими глазами вижу тот яд, о котором ты давно предупреждал меня, Малахар.

— И его ещё прибудет на той дороге, по которой мы должны пройти, мой юный брат.

Второй воин подошёл к Онраку.

— Ты себя называешь т’лан имассом, так?

— Я — Онрак из Логросовых т’лан имассов.

— Есть ли тебе подобные в этом разрушенном мире, Онрак?

— Если я не ответил на вопросы твоего брата, зачем воображать, будто я отвечу на твои?

Лицо Малахара потемнело:

— В такие игры можешь играть с юным Эниасом, но не со мной…

— Я с вами закончил, лиосаны.

Онрак вложил меч в ножны и отвернулся.

— Закончил?! Сенешаль Йорруд! Если Оренас уже завершил свои старания, нижайше прошу вашего внимания. Безжизненный пытается сбежать.

— Я тебя слышу, Малахар, — пророкотал сенешаль, выходя вперёд. — Стой, Безжизненный! Мы тебя ещё не отпустили. Ты расскажешь нам то, что мы хотим знать, или будешь уничтожен на месте.

Онрак вновь повернулся к лиосанам:

— Если это была угроза, то ваше жалкое невежество меня веселит. Однако я уже устал от него — и от вас.

Четыре скимитара из слоновой кости угрожающе взметнулись.

Онрак вновь обнажил меч.

И вдруг замешкался, глядя на что-то у них за спиной. Почуяв чьё-то присутствие позади, воины обернулись.

В пятнадцати шагах от них стоял Трулл Сэнгар, у ног его лежала коробка со взрывчаткой. В улыбке эдура чувствовалось нечто странное.

— Это неравный бой. Друг Онрак, тебе нужна помощь? Нет, не отвечай, потому что помощь пришла. И за это — прости.

Вокруг эдура взвилась пыль. В следующий миг на грязной брусчатке уже стояли четыре т’лан имасса. Трое держали оружие наготове. Четвёртая фигура остановилась чуть позади, справа от Трулла. Массивные кости, непропорционально длинные руки. На плечах — чёрная шкура, которая начинала отливать серебром на голове заклинателя костей, которую укрывала изодранным капюшоном.

Онрак вновь упёр остриё меча в камень. Поскольку рождённая Обрядом связь была ныне разорвана, он мог общаться с этими т’лан имассами лишь вслух.

— Я, Онрак, приветствую тебя, заклинатель, и признаю за воина Логроса, каким прежде был и я. Ты — Монок Охем. Один из многих, избранных для охоты за отступниками, что пошли по их следу, как и моя группа, и попали в этот мир. Из неё, увы, в потопе выжил лишь я. — Онрак перевёл взгляд на трёх воинов. Предводитель — воин в доспехе из внешней шкуры дхэнраби, с зазубренным серым кремнёвым мечом в руках — Ибра Голан. Остальные двое, вооружённые двулезвийными халцедоновыми секирами с костяными рукоятями, были из клана Ибры Голана, но имён их Онрак не знал. — Тебя я приветствую также, Ибра Голан, и перехожу к тебе в подчинение.

Заклинатель Монок Охем тяжёлой, неуверенной походкой вышел вперёд.

— Ты не оправдал силу, данную Обрядом, Онрак, — заявил он в своей обычной прямолинейной манере, — и потому — должен быть уничтожен.

— За это право вам придётся побороться, — ответил Онрак. — Эти воины — тисте лиосаны, и они полагают меня своим пленником.

Ибра Голан жестом подозвал своих воинов, и все трое направились к лиосанам.

Заговорил сенешаль:

— Мы отпускаем своего пленника, т’лан имассы. Он ваш. Наша распря с вами закончена, и потому мы уходим.

Т’лан имассы замерли, и Онрак ощутил их разочарование. Командир лиосанов некоторое время разглядывал Трулла, затем сказал:

— Эдур, ты пожелаешь отправиться с нами? Нам нужен слуга. Простого поклона будет довольно, чтобы почтить наше предложение.

Трулл Сэнгар покачал головой:

— Вот так-так, это со мной впервые. Увы, я пойду с т’лан имассами. Однако я понимаю, какое неудобство это вам причинит, поэтому предлагаю, чтобы вы сами послужили другим. Я сторонник уроков унижения, тисте лиосан, и чувствую, что вы крайне в них нуждаетесь.

Сенешаль холодно улыбнулся:

— Я запомню тебя, эдур.

Он резко развернулся.

— По коням, братья. Ныне мы покинем этот мир.

Заговорил Монок Охем:

— Это может для вас оказаться труднее, чем ожидаете.

— Никогда прежде нас не тревожили подобные переходы, — ответил сенешаль. — Здесь выставлены тайные барьеры?

— Этот Путь — осколок разбитого Куральд Эмурланна, — сказал заклинатель костей. — Похоже, ваш род слишком много времени провёл в изоляции. Вы ничего не знаете об иных мирах, ничего — о Раненых Вратах. Ничего — о Взошедших и их войнах…

— Мы служим лишь одному Взошедшему! — рявкнул сенешаль. — Сыну Отца-Света. Господу нашему Осрику.

Монок Охем поднял голову:

— И когда же Осрик в последний раз вживе ходил среди вас?

Все четверо лиосанов вздрогнули.

Ровным тоном заклинатель костей продолжил:

— Ваш господь, Осрик, Сын Отца-Света, числится соискателем в других мирах. Он не вернулся к вам, лиосаны, ибо не может этого сделать. Впрочем, он почти ничего не может сделать в данный момент.

Сенешаль шагнул вперёд:

— Что же стряслось с нашим господом?

Монок Охем пожал плечами:

— Его постигла вполне типичная судьба — он пропал.

— Пропал?

— Предлагаю нам вместе сплести ритуал, чтобы сотворить врата, — проговорил заклинатель костей. — Для этого нам понадобится Телланн, твой Путь, лиосан, и кровь этого тисте эдур. Онрак, тебя мы уничтожим, когда вернёмся в свой мир.

— Это разумно, — ответил Онрак.

Глаза Трулла округлились. Он уставился на заклинателя костей:

— Моя кровь?

— Не вся, эдур… если всё пройдёт, как задумано.

Назад: Глава восьмая

Дальше: Глава десятая