Глава восьмая
Из всех необстрелянных новобранцев Четырнадцатой армии более половины были родом с Квон-Тали, континента в самом сердце Империи. Молодые идеалисты ступили на пропитанную кровью землю, вдохновившись жертвами, которые принесли их отцы и матери, деды и бабушки. Великий ужас войны заключается в том, что с каждым новым поколением невинные души повторяют всё тот же кошмар.
Имригин Таллобант. Мятеж Ша’ик, иллюзия победы
Адъюнкт Тавор в одиночестве стояла перед четырьмя тысячами солдат — те толпились, толкались, а офицеры хрипло выкрикивали приказы, но в голосах уже звучала безнадёжность. Пики покачивались и ослепительно сверкали в пыльном воздухе над парадным плацем, словно перепуганная стайка стальных птиц. Солнце лило с неба расплавленный огонь.
В двадцати шагах за ней стоял Кулак Гэмет и — со слезами на глазах — смотрел на Тавор. Злобный ветер швырял пыль прямо в лицо адъюнкта. Иногда она полностью скрывалась в клубах. Но Тавор не шевелилась, продолжала стоять с прямой спиной, вытянув руки в перчатках вдоль тела.
Никто из военачальников не был так одинок, как она сейчас. Одинок — и беспомощен.
Хуже того. Это ведь мой легион. Восьмой. Первый в порядке сбора, храни нас Беру.
Но она приказала Гэмету стоять на месте, быть может, только для того, чтобы избавить его от унижения, которым непременно закончилась бы попытка навести порядок. И приняла всё унижение на себя. И Гэмет плакал, не в силах скрыть свой стыд и горе.
Арэнский плац представлял собой широкую площадку утоптанной, почти белой земли. На нём могли одновременно выстроиться шесть тысяч солдат в полном вооружении, при этом между подразделениями оставалось бы довольно места для того, чтобы офицеры произвели смотр. Четырнадцатая армия должна была предстать пред взыскательным взором адъюнкта в три этапа — по одному легиону за раз. Гэметов Восьмой явился неорганизованной, оборванной толпой ещё два колокола тому. Все уроки сержантов-инструкторов были позабыты, немногочисленные ветераны прежних кампаний и гражданские схватились в неравном бою с тысячеглавым зверем, забывшим своё предназначение.
Гэмет видел, как капитан Кенеб, которого Блистиг великодушно отдал ему для командования Девятой ротой, молотил подчинённых плоской частью клинка, чтобы заставить держать строй, — но тот мгновенно рассыпался за спиной офицера под напором солдат сзади. В первом ряду оказалось несколько старых солдат, которые попытались упереться каблуками в землю, — по красным лицам этих сержантов и капралов рекой струился пот из-под шлемов.
В пятнадцати шагах позади Гэмета ждали своей очереди два других Кулака, а также разведчики-виканцы под командованием Темула. Нихил и Бездна тоже пришли, но, к счастью, не было адмирала Нока — флот уже отплыл.
В смятенных чувствах Гэмет дрожал от желания уйти, убежать — куда угодно — и утащить за собой Тавор. А если не выйдет — нарушить её прямой приказ, выйти вперёд и встать рядом с ней.
Кто-то подошёл к Кулаку. Тяжёлый кожаный мешок грохнулся в пыль, и Гэмет, бросив взгляд назад, увидел коренастого солдата с грубыми чертами лица. Из стандартного обмундирования морпеха на нём была едва ли половина — разрозненные элементы доспехов из вываренной кожи поверх потёртой, грязной формы, некогда пурпурной, а теперь вылинявшей до розовато-лилового цвета. Никаких знаков отличия. Изрезанное шрамами, щербатое лицо было обращено к толпе.
Гэмет повернулся и увидел ещё дюжину оборванных мужчин и женщин на расстоянии вытянутой руки от первого — все в нечиненных разношёрстных доспехах и с самым разнообразным оружием, среди которого почти не было малазанских образцов.
Кулак обратился к предводителю:
— А вы кто такие, Худово семя?
— Виноват, припозднились, — пробурчал солдат. И добавил: — Хотя оно, конечно, я могу и соврать.
— «Припозднились»? Какие взводы? Роты?
Тот пожал плечами:
— Те да другие. Мы в Арэнской тюрьме сидели. За что? За то да другое. Но теперь-то мы здесь, сэр. Хотите — утихомирим этих детишек?
— Если справишься с этим, солдат, я тебе выдам собственное подразделение.
— А вот и нет. Я тут, в Арэне, убил одного аристократа из Унты. По имени Ленестро. Вот этими руками шею ему свернул.
За клубами пыли впереди из толпы выбрался сержант и направился к Тавор. На миг Гэмет испугался, что тот обезумел и сейчас просто зарубит адъюнкта, но солдат бросил короткий меч в ножны и вытянулся перед Тавор. Они обменялись несколькими словами.
Кулак решился:
— Иди за мной, солдат.
— Слушаюсь, сэр.
Он наклонился и подобрал свой вещмешок.
Гэмет повёл его туда, где стояли Тавор и сержант. А потом произошло нечто странное. Когда рыжебородый сержант поднял взгляд и заметил ветерана рядом с Кулаком, тот вдруг тихо крякнул. На лице бородача вдруг вспыхнула широкая улыбка, за ней последовала быстрая череда жестов: он поднял руку, словно держал в ней невидимый камень или шар, ладонь перевернулась, указательный палец описал круг, затем большой палец указал на восток, а потом сержант пожал плечами. В ответ на всё это солдат из тюрьмы слегка встряхнул свой вещмешок.
Голубые глаза сержанта широко распахнулись.
Когда они подошли вплотную, Тавор подняла на Гэмета ровный, ничего не выражавший взгляд.
— Прошу прощения, адъюнкт… — начал Кулак и добавил бы ещё кое-что, но та остановила Гэмета движением руки и хотела сама заговорить.
Однако такой возможности ей не дали.
Солдат из тюрьмы обратился к сержанту:
— Черту нам проведёшь?
— Да запросто.
Сержант развернулся и пошёл обратно к толпе.
Глаза Тавор метнулись к солдату, но адъюнкт промолчала, поскольку тот положил мешок на землю, откинул клапан и принялся рыться внутри.
В пяти шагах от неровных рядов легиона сержант вновь обнажил меч, воткнул закруглённый конец в землю и двинулся в сторону, так что образовалась борозда в песке.
«Черту нам проведёшь?»
Вдруг солдат поднял глаза от своего мешка:
— Вы двое ещё здесь? Идите обратно к виканцам, а потом все вместе отступите ещё шагов на тридцать-сорок. А! И скажите виканцам, пусть с коней слезут и за удила возьмут покрепче. И все чуть разойдитесь в стороны. А потом, когда я дам знак, — заткните уши.
Гэмет вздрогнул, когда солдат принялся один из другим вынимать из мешка глиняные шары. Из мешка… который швырнул рядом со мной на землю всего пятьдесят ударов сердца тому. Худов дух!
— Как тебя зовут, солдат? — проскрежетала Тавор.
— Спрут. А теперь лучше иди отсюда, девочка.
Гэмет тронул её рукой за плечо:
— Адъюнкт, это…
— Я знаю, что́ это, — огрызнулась Тавор. — И этот человек может погубить полсотни моих солдат…
— Пока что, дамочка, — проворчал Спрут, извлекая из недр мешка складную лопату, — солдат у тебя нет вовсе. И уж поверь мне: никакой отатараловый меч на крутом бедре тебе не поможет, если останешься здесь. Отведи их всех назад, а прочее — предоставь нам с сержантом.
— Адъюнкт… — произнёс Гэмет умоляющим тоном.
Тавор бросила на него гневный взор, затем резко повернулась.
— Что ж, этим и займёмся, Кулак.
Гэмет позволил ей уйти вперёд, но через несколько шагов задержался, чтобы оглянуться. Сержант вернулся к Спруту, который умудрился за такое короткое время вырыть небольшую яму.
— О, брусчатка! — кивнул сержат. — Отлично!
— Где-то так я и думал, — отозвался Спрут. — Подгоню «трещотки» и «ругань» на ладонь глубже…
— Отлично. Я бы то же сделал, если б догадался захватить с собой парочку…
— Припасы у тебя есть?
— Есть немного.
— А у меня — только то, что в мешке осталось.
— Это я могу исправить, Спрут.
— За это, Скрип…
— Смычок.
— За это, Смычок, я тебя расцелую.
— Жду не дождусь.
Гэмет поплёлся дальше, покачав головой. Ох уж эти сапёры.
От двойного взрыва содрогнулась земля, брусчатка полетела сквозь завесу взметнувшейся к небу пыли, а затем посыпалась градом каменных осколков. Не меньше трети солдат легиона сбило с ног, упавшие потащили за собой других.
Поразительно, но никто не получил смертельных ран, словно Спрут каким-то образом сумел направить силу взрыва вниз — под брусчатку.
Когда последние осколки упали, Тавор и Гэмет вновь вышли вперёд.
Перед онемевшей толпой стоял Спрут, подняв высоко над головой «шрапнель». Он громогласно заревел новобранцам:
— Если какой солдат сейчас шевельнётся, получит вот эту штуку под ноги! И если кто думает, что я промахнусь, проверяйте — на свой страх и риск! Так, теперь — сержанты и капралы! Спокойно и размеренно. Разыщите свои взводы. Вот прямо тут сержант Смычок нам провёл замечательную ровную черту — кхм, ладно, сейчас она чуток испортилась, так что он чертит наново, — а вы подходите к ней, носки сапог на палец от черты, пятки вместе! Мы сейчас всё сделаем как надо, а иначе будут трупы!
Сержант Смычок уже шагал вдоль переднего ряда, распределял солдат, следил, чтобы строй не нарушался. Офицеры опять подняли крик, хотя уже потише, чем прежде, поскольку новобранцы молчали. Постепенно легион начал обретать форму.
Новобранцы молчали и… внимательно следили, как Гэмет и адъюнкт возвращаются на своё прежнее место — рядом с дымящимся кратером. Следили — за сумасшедшим, который держал над головой «шрапнель». В следующий миг Кулак подошёл и встал рядом со Спрутом.
— Аристократа убил? — тихо спросил он, разглядывая строй.
— Ага, Кулак. Убил.
— Он был в «Собачьей цепи»?
— Да.
— Как и ты, Спрут.
— Пока мне копьём не проткнули плечо. Меня с остальными посадили на «Силанду». Так что последнюю разборку я пропустил. Ленестро… он был на втором месте. Я-то хотел добраться до Пуллика Алара, но он сбежал с Малликом Рэлом. Я до них обоих ещё доберусь, Кулак. Может, они думают, что разговор окончен, но для меня — точно нет.
— Я был бы рад, если бы ты принял моё предложение и взял под командование подразделение, — сказал Гэмет.
— Нет, спасибо, сэр. Меня уже зачислили во взвод. Взвод сержанта Смычка. И это как раз по мне.
— Откуда ты его знаешь?
Спрут отвёл взгляд, прищурился так, что глаза превратились в щёлки.
Безо всякого выражения он ответил:
— Никогда до сего дня его не встречал, сэр. А теперь простите — я его должен расцеловать.
Меньше чем через четверть колокола Восьмой легион Кулака Гэмета уже выстроился стройными, плотными рядами. Тавор разглядывала солдат со своего места рядом с Гэметом, но ещё ни слова не сказала. Спрут и сержант Смычок вернулись к четвёртому взводу Девятой роты.
Похоже, Тавор приняла какое-то решение. Жестом подозвала Кулаков Тина Баральту и Блистига. Миг спустя оба замерли рядом с Гэметом. Невыразительные глаза адъюнкта остановились на Блистиге.
— Ваш легион ждёт на главной улице за плацем?
Краснолицый офицер кивнул:
— Чуть не спеклись на жаре, адъюнкт. Но «ругань» их слегка успокоила.
Она перевела взгляд на командира «Красных клинков»:
— Кулак Баральта?
— Всё спокойно, адъюнкт.
— Когда я отпущу Восьмой и солдаты покинут плац, предлагаю остальных заводить ротами. Каждая займёт своё место, выстроится, и только затем запустим следующую. Так будет дольше, но, по крайней мере, нам не придётся снова наблюдать такой хаос. Кулак Гэмет, вы удовлетворены смотром своих войск?
— Вполне, адъюнкт.
— Я тоже. Теперь можете…
Тавор не закончила, заметив, что всё внимание трёх мужчин перед ней оказалось приковано к чему-то за её плечом. А четыре тысячи солдат на плацу вдруг окутала полная, гробовая тишина — ни скрипа доспехов, ни кашля. Все воины Восьмого одновременно затаили дыхание.
Гэмет пытался удержать ровное выражение лица, когда Тавор посмотрела на него, приподняв бровь. Затем медленно повернулась.
Малыш взялся словно ниоткуда, никто на него и внимания не обратил, пока он не выбрался ровно на то место, где прежде стояла адъюнкт, волоча за собой полу сшитой на вырост телабы, словно королевскую мантию. Дочерна загорелый, светловолосый ребёнок с ангельским, хотя и перепачканным лицом разглядывал строй солдат невозмутимо и оценивающе.
Со стороны солдат послышался сдавленный кашель, затем кто-то вышел вперёд.
Стоило этому человеку шагнуть из строя, малыш мгновенно нашёл его глазами. Протянул скрытые в рукавах ручки. Затем один из рукавов скатился, и все увидели, что крошечная ладошка сжимает кость. Длинную человеческую кость. Человек замер на месте.
Воздух над плацем от единого вздоха четырёх тысяч солдат вдруг зашипел, словно живое существо.
Гэмет с трудом сдержал дрожь, затем обратился к солдату.
— Капитан Кенеб, — громко сказал Кулак, пытаясь преодолеть нарастающий ужас, — думаю, вам лучше забрать отсюда мальца. Сейчас, пока он не разревелся.
Покрасневший Кенеб неуверенно отдал честь, затем шагнул вперёд.
— Неб! — закричал ребёнок, когда капитан взял его на руки.
Тавор резко бросила Гэмету: «За мной!» Затем подошла к странной паре.
— Капитан Кенеб, не так ли?
— Мои извинения, адъюнкт. У него есть нянька, но, похоже, он всерьёз настроен сбегать от неё при всякой возможности… у нас там разрытое кладбище за…
— Он ваш, капитан? — напряжённым тоном потребовала ответа Тавор.
— Можно так сказать, адъюнкт. Это сирота, из «Собачьей цепи». Историк Дукер передал его мне на попечение.
— Имя у него есть?
— Свищ.
— Свищ?
Кенеб пожал плечами, словно оправдываясь:
— Пока что так, адъюнкт. Ему подходит…
— И Восьмому. Да, теперь вижу. Отведите его к няньке, капитан. А завтра увольте её и наймите другую — получше… или трёх. Ребёнок будет сопровождать армию?
— У него больше никого нет, адъюнкт. Среди гражданского сопровождения будут и другие семьи…
— Это мне известно. Вы свободны, капитан Кенеб.
— Я… прошу прощения, адъюнкт…
Но Тавор уже отвернулась, так что лишь Гэмет расслышал, как она вздохнула и пробормотала:
— Для этого уже слишком поздно.
И она была права. Солдаты — даже новобранцы — сразу опознали предзнаменование. Ребёнок на месте женщины, которой предстоит вести в бой эту армию. Поднимает к небу выжженную солнцем берцовую кость.
Ох, нижние боги…
— Худовы яйца на вертеле! — с отвращением прорычал Спрут.
Смычок смотрел, как он положил на пол мешок, а затем спрятал под низкой дощатой койкой. В конюшне, которую превратили в казарму, расположились восемь взводов, а воздух в ней теперь пропитался запахом пота… и острого страха. У нужника под задней стеной кого-то тошнило.
— Давай-ка выйдем, Спрут, — сказал через некоторое время Смычок. — Я позову Геслера и Бордука.
— Я бы лучше пошёл и напился, — проворчал сапёр.
— Потом так и сделаем. Только прежде нужно будет переговорить.
Но Спрут по-прежнему колебался. Сержант поднялся с койки и подошёл ближе:
— Да, это настолько важно.
— Ладно. Веди… Смычок.
Как выяснилось, Ураган присоединился к группе старых солдат, которые протиснулись мимо бледных новобранцев — многие сидели с закрытыми глазами и беззвучно молились — и вышли на двор.
Там никого не было: лейтенант Ранал, который на смотре показал себя командиром совершенно бесполезным, спрятался в главном доме, как только рота вернулась с плаца.
Все смотрели на Смычка. Тот, в свою очередь, разглядывал мрачные лица собравшихся. Никто из них не сомневался в том, что́ значит это знамение, и Смычок был склонен с ними согласиться. Ребёнок ведёт нас на смерть. Костяная нога означает марш — обожжённая проклятьем солнца пустыни. Все мы слишком долго прожили, слишком много видели, чтобы обманываться в одном: новобранцы этой армии уже считают себя покойниками.
Обветренное лицо Урагана под рыжей бородой наконец скривилось так, что горечь уже нельзя было принять за иронию.
— Если ты нам собрался сказать, мол, у Худовых врат мы, глядишь, отобьёмся, то ты совсем рехнулся, Смычок. Нет здесь особенных — простые парни и девицы, все три проклятых легиона…
— Знаю, — перебил Смычок. — Тут среди нас дураков нет. Я только прошу: дайте мне малость поговорить. Мне одному. И не перебивать. Я сам скажу, когда закончу. Договорились?
Бордук отвернулся и сплюнул:
— Ты же растреклятый «мостожог».
— Бывший. Тебе это не нравится?
Сержант шестого взвода ухмыльнулся:
— Я этим хотел сказать, Смычок, что поэтому я тебя послушаю. Как ты просил.
— Мы тоже, — буркнул Геслер, а Ураган кивнул.
Смычок повернулся к Спруту:
— А ты?
— Только потому, что это ты, а не Вал, Скрипач. Виноват. Смычок.
Глаза Бордука широко распахнулись — он явно узнал это имя. И снова сплюнул.
— Спасибо.
— Рано благодарить, — проворчал Спрут, но при этом слегка улыбнулся, чтобы не прозвучало обидно.
— Ладно, для начала расскажу историю. Речь пойдёт о Ноке, адмирале, только он тогда ещё не был адмиралом, командовал всего шестью дромонами. Удивлюсь, если вы эту историю слышали, но если даже так — молчите, хоть и поняли уже наверняка, какой она для нас сейчас имеет смысл. Шесть дромонов. Шли на соединение с Картульским флотом, три пиратских галеры, каждую из которых благословили на острове жрецы Д’рек. Червя Осени. Ну да, вы все и так знаете, как ещё называют Д’рек, это я чтоб подчеркнуть. В общем, флотилия Нока задержалась у Напанских островов, пошла вверх от устья Кулибора с бочками на буксире, чтобы набрать пресной воды. Так все корабли делали, когда направлялись в Картул или вообще за Предел. Шесть судов, все набрали воды, бочки погрузили в трюмы. Через полдня хода прочь от Напанских островов помощник кока на флагмане открыл первый бочонок. И прямо из дырки выползла змея. Паральтовая гадюка. Она скользнула по руке парня. А потом оба ядовитых зуба ему в левый глаз всадила. Он завопил, выбежал на палубу со змеёй — а та разинула пасть, крепко его обвила. Ну, парень целых два шага сделал, а потом помер. И отправился за борт — уже белый, как выжженный солнцем двор. Змею-то убили, но — сами понимаете — было поздно. Нок тогда был молодой, просто отмахнулся от всей этой истории, а когда молва пошла и моряки с морпехами начали помирать от жажды — на кораблях, доверху груженных бочками пресной воды, которые никто не решался откупорить, — он сделал… очевидное. Выкатил новый бочонок. И своими руками вышиб дно.
Смычок помолчал. Он уже понял, что больше никто этой истории не знает. Понял, что привлёк их внимание.
— В растреклятой бочке было полно змей. Они и расползлись по палубе. Чудо просто, что Нока ни одна не ужалила. Понимаете, только-только начинался засушливый сезон. Паральтовым гадюкам пора было выбираться из реки. Их в воде полным-полно, поскольку они плывут к устью и дальше — в море. И в каждом бочонке на шести дромонах были змеи. Флотилия так и не вступила в бой с картульцами. Когда суда дошли обратно в Нап, половина личного состава умерла от жажды. Все шесть кораблей затопили у гавани, нагрузив подношениями Д’рек, Червю Осени. Пришлось Ноку ждать ещё целый год, чтобы разгромить жалкий флот картульцев. И через два месяца остров покорили.
Он помолчал, затем покачал головой:
— Нет, я ещё не закончил. Эта история была про то, как поступать не нужно. Нельзя одолеть предзнаменование, если с ним бороться. Нет, нужно поступать наоборот. Проглотить его целиком.
На лицах слушателей отразилось недоумение. Первым понял Геслер и просветлел — на бронзовом лице расцвела белоснежная улыбка. Смычок медленно кивнул:
— Если обеими руками не ухватимся за это знамение, мы для этих новобранцев только гробовщиками станем. Для всей треклятой армии. Так вот, капитан вроде говорил что-то про соседнее кладбище? Которое разрыто так, что кости наружу. Давайте-ка его найдём. Прямо сейчас. Вот. Я закончил.
— Но это ж была треклятая берцовая кость, — проворчал Ураган.
Геслер пронзил своего капрала гневным взглядом.
— Выступим через два дня.
«Прежде чем ещё что-нибудь случится», — мысленно добавил Гэмет к словам адъюнкта. Он покосился на Нихила и Бездну, которые сидели рядом на скамье у стены. Обоих била дрожь, виканцы сгорбились и побледнели от мощи увиденного предзнаменования.
Мир пронизывали загадки. Гэмету уже доводилось прежде ощущать их холодное дыхание: отзвук силы, которая не принадлежала никому из богов, но всё равно существовала — неумолимая, как законы природы. Истина в костях. По мнению Гэмета, Императрице лучше было бы немедленно распустить Четырнадцатую армию. Тщательно раздробить каждое подразделение, распределить солдат по всей империи и подождать ещё год — до очередной волны новобранцев.
Следующие слова Тавор, обращённые к собравшимся в зале, прозвучали, словно ответ на его мысли.
— Мы не можем себе этого позволить, — сказала адъюнкт, расхаживая туда-сюда, что обычно было ей несвойственно. — Нельзя допустить, чтобы Четырнадцая потерпела поражение, даже не покинув стен Арэна. Мы безвозвратно потеряем весь субконтинент, если это произойдёт. Лучше нам всем погибнуть в Рараку. Тогда мы по крайней мере уменьшим силы Ша’ик. Так что — через два дня. Тем временем Кулаки должны собрать своих офицеров — от лейтенанта и выше. Сообщите, что я лично проинспектирую каждую роту — начну сегодня же вечером. Не давайте никаких указаний на то, куда я направлюсь сначала: пусть все будут начеку. За исключением караульных, всем солдатам запрещается покидать казармы. Особенно присматривайте за ветеранами прежних кампаний. Они захотят напиться и, если получится, не просыхать. Кулак Баральта, свяжитесь с Орто Сэтралом, прикажите ему собрать отряд «Красных клинков». Они должны прошерстить лагерь маркитантов и полностью конфисковать алкоголь и дурханг, а также все прочие вещества, которые местные жители используют, чтобы забыться. Затем — выставить караульных вокруг этого лагеря. Есть вопросы? Хорошо. Все свободны. Гэмет, пошли кого-нибудь за Ян’тарь.
— Да, адъюнкт.
Непривычная небрежность. Ты ведь скрывала свою надушенную любовницу от всех, кроме меня. Они, конечно, знали, но всё равно…
В коридоре Блистиг обменялся кивками с Тином Баральтой, а затем ухватил Гэмета за руку:
— Пройдите с нами, будьте добры.
Нихил и Бездна бросили на них тревожный взгляд и поспешили удалиться.
— Руку убери, — тихонько прорычал Гэмет. — Я и без твоей помощи могу пройти, Блистиг.
Тот разжал пальцы.
Они нашли пустую комнату, в которой прежде хранили какие-то предметы — на крюках, вбитых во все стены на высоте трёх четвертей. В воздухе стоял запах ланолина.
— Время пришло, — без экивоков начал Блистиг. — Мы не сможем выступить через два дня, Гэмет, и ты сам это знаешь. Мы вообще не можем никуда выступать. В худшем случае начнётся бунт, в лучшем — постоянный отток дезертиров. Четырнадцатой армии конец.
Удовлетворённый блеск в глазах Блистига вызвал у Гэмета приступ обжигающей ярости. Некоторое время он боролся, затем всё же сумел сдержать эмоции настолько, чтобы посмотреть Блистигу в глаза и сказать:
— Вы с Кенебом подстроили появление этого ребёнка?
Блистиг отшатнулся, словно его ударили, затем лицо Кулака потемнело.
— Да за кого ты меня принимаешь?..
— Сейчас, — отрезал Гэмет, — уже и сам не знаю.
Бывший командир Арэнского гарнизона потянулся к «мирному узлу» на рукояти меча, но тут звякнули доспехи — между малазанцами шагнул Тин Баральта. Смуглый семигородец был выше и шире в плечах, чем любой из них, он положил ладонь на грудь каждому и медленно оттолкнул спорщиков друг от друга.
— Мы здесь, чтобы договориться, а не поубивать друг друга, — пророкотал Баральта. — К тому же, — добавил он, глядя на Блистига, — подозрения Гэмета и мне приходили в голову.
— Кенеб бы никогда ничего подобного не сделал, — прохрипел Блистиг, — даже если вы оба решили, что я на такое способен.
Достойный ответ.
Гэмет отодвинулся и отошёл к дальней стене, остановился спиной к остальным. Мысли неслись вскачь. Наконец он покачал головой и, не оборачиваясь, сказал:
— Она попросила два дня…
— «Попросила»? Я услышал приказ…
— Значит, ты невнимательно слушал, Блистиг. Адъюнкт — пусть она молода и неопытна — не дура. И видит то же, что и ты — что и все мы. Но она попросила два дня. Когда придёт время выступать… что ж, окончательное решение в любом случае станет очевидным к тому моменту. Поверьте ей. — Гэмет развернулся. — Хотя бы один только раз. Два дня.
После долгого молчания Баральта кивнул:
— Да будет так.
— Ну, хорошо, — согласился Блистиг.
Благослови нас Беру.
Когда Гэмет уже собрался уйти, Тин Баральта тронул его за плечо.
— Кулак, — сказал семигородец, — а что там с этой… этой Ян’тарь? Ты знаешь? Почему адъюнкт такая… скрытная? Ну, взяла себе в любовницы женщину, что с того? Единственное преступление здесь — мужчинам меньше достанется. Всегда так было.
— «Скрытная»? Нет, Тин Баральта. Просто адъюнкт не любит выставлять свою личную жизнь напоказ.
Бывший командир «Красных клинов» не сдавался:
— Что из себя представляет эта Ян’тарь? Она обладает неподобающим влиянием на нашу военачальницу?
— На последний вопрос сразу отвечу: понятия не имею. Что представляет? Прежде, как я понял, она была наложницей в великом храме Королевы Грёз, в Унте. В остальном я с ней говорил только по поручению адъюнкта. И Ян’тарь тоже не слишком разговорчива… — И это ещё неимоверно мягко сказано. Красивая, несомненно, и отчуждённая. Обладает ли она влиянием на Тавор? Хотел бы я сам это знать. — И если уж речь зашла о Ян’тарь, я должен вас покинуть.
У двери Гэмет замер и оглянулся на Блистига:
— Ты дал хороший ответ, Блистиг. Я тебя больше не подозреваю.
В ответ тот просто кивнул.
Лостара Йил положила последнюю деталь свой формы «Красного клинка» в сундук, закрыла крышку и заперла его. Выпрямившись, она отступила на шаг и почувствовала себя ограбленной. Принадлежать к этому жуткому отряду было… очень удобно. То, что «Красных клинков» ненавидели соотечественники и презирали сородичи, удивительным образом давало ей чувство удовлетворения. Потому что сама Лостара ненавидела их в ответ.
Она родилась в семье одного пардийца — дочь, а не долгожданный сын — и провела детство на улицах Эрлитана. До прихода малазанцев с их законами семейной жизни среди многих племён это было обычным делом: выбрасывать нежеланных детей на улицу по достижении пяти лет. Аколиты многочисленных храмов — последователи мистических культов — регулярно собирали брошенных детей. Никто не знал, что с ними происходило после этого. Среди беспризорников из компании Лостары находились оптимисты, которые верили, что в секте можно обрести спасение. Безопасность, еду, обучение — всё, чтобы в конце концов самому стать аколитом. Но большинство детей считали иначе. Они слышали рассказы — или даже видели своими глазами, — как иногда, по ночам, из задних врат храмов выходили закутанные в балахоны фигуры с крытой повозкой и отправлялись к крабовым прудам, расположенным к востоку от города, — и глубины этих прудов не хватало, чтобы скрыть маленькие кости на дне.
Одно было бесспорно: храмы испытывали ненасытный голод.
И эрлитанские беспризорники — равно оптимисты и пессимисты — делали всё, чтобы избежать сетей и арканов охотников. Так кое-как можно было заработать себе на жизнь, выиграть своего рода свободу, хоть и горькую.
На седьмом году жизни Лостара упала на грязную брусчатку и попалась в сеть одного из аколитов. Горожане не вняли её отчаянным крикам, просто расступились, прошли мимо, пока жрец тащил свою добычу в храм. За время пути Лостара не раз и не два встречала равнодушные взгляды сородичей — и этих взглядов она никогда не забудет.
Культ Рашана оказался значительно менее кровожадным, чем остальные секты, охотившиеся за детьми. Лостара — вместе с другими новоприбывшими — выполняла хозяйственные поручения и ухаживала за территорией храма. Казалось, её ждёт жизнь служанки. Каторжный труд закончился, когда ей исполнилось девять: по неведомым самой Лостаре причинам её избрали для обучения Танцу Тени. Она видела иногда прежде танцоров — таинственную группу мужчин и женщин, для которых поклонение Тени обрело форму сложного, изысканного танца. Их зрителями были лишь жрецы и жрицы, да и те смотрели не на самих танцоров, а лишь на их тени.
Ты — ничто, дитя. Не танцовщица. Твоё тело служит Рашану, а Рашан — местное воплощение Тени, перехода от тьмы к свету. Когда ты танцуешь, смотрят не на тебя, а на тень, которую чертит твоё тело. Это тень танцует, Лостара Йил. Не ты.
Годы мучительных упражнений, растяжек, от которых выворачивало все суставы, вытягивания позвоночника, чтобы движения Отбрасывателя текли одним, неразрывным потоком — и всё зря.
За высокими стенами храма мир менялся. События, о которых Лостара ничего не знала, системно разрушали всю их цивилизацию. Вторглись войска Малазанской империи. Пали Города. Чужеземные суда блокировали порт Эрлитана.
Культ Рашана избежал чисток, к которым прибегли новые, суровые хозяева Семи Городов, поскольку входил в список признанных конфессий. Другим храмам не так повезло. Лостара помнила, как увидела дым над Эрлитаном и гадала, что же горит, как просыпалась по ночам от ужасного шума и криков на улицах.
Лостара оказалась посредственной Отбрасывательницей. Её тень будто обладала собственной волей и сопротивлялась, мешала в обучении. Лостара даже не спрашивала себя, счастлива она или нет. Пустой Престол Рашана не стал для неё предметом веры и поклонения, как для других послушников. Она жила, но жизнь эта была безусловной, лишённой вопросов. Жизнь не шла по кругу и не текла по прямой, поскольку в сознании Лостары движения не было вовсе, а изменения отмерялись лишь успехами в упражнениях, которые её заставляли выполнять.
Гибель культа пришла внезапно, неожиданно, изнутри.
Лостара помнила ту ночь, когда всё началось. Большое возбуждение в храме — из другого города приехал с визитом Высший жрец. Чтобы побеседовать с мастером Бидиталом о делах чрезвычайной важности. В честь гостя устроят танцы, для которых Лостара и другие послушники будут задавать ритмический фон для настоящих Танцоров Тени.
Самой Лостаре было наплевать на все торжества, и она отнюдь не была лучшей из послушниц в исполнении их малой роли в этом представлении. Но она запомнила незнакомца.
Он был так непохож на старого, мрачного Бидитала. Высокий, худой, с весёлым, смешливым лицом и длиннопалыми, почти женственными руками — эти руки пробудили в ней новые, неведомые чувства.
Чувства, которые нарушили механический ритм её танца, заставили её тень плясать в контрапункте не только движениям других послушниц, но и самих Танцоров Тени, — будто в главный зал вдруг проскользнула третья тема.
Слишком явственная, чтобы остаться незамеченной.
Лицо Бидитала потемнело, он приподнялся, но незнакомец заговорил раньше.
— Прошу тебя, пусть Танец продолжается, — сказал он и поймал взгляд Лостары. — Никогда прежде «Песнь тростника» не исполняли в такой манере. Это тебе не лёгкий ветерок, а, Бидитал? О нет, это настоящий шквал. Все Танцоры и Танцовщицы девственны, верно ведь? — Он тихо, но полнозвучно рассмеялся. — Однако ничего девственного нет в этом танце, правда? О, какая буря страсти!
И всё это время он не сводил глаз с Лостары. В его взгляде читалось полное понимание того желания, что обуревало её, — и заставляло её тень так дико извиваться и прыгать. Понимание, а также некоторая прохладная… радость. Словно ему это польстило, но в ответ он не предлагал продолжения.
У незнакомца на эту ночь были другие планы — как и на последующие, но это Лостара осознала уже значительно позже. В тот миг лицо её пылало от стыда. Она прервала танец и бросилась бежать прочь из зала.
Разумеется, Делат пришёл не для того, чтобы похитить сердце Танцовщицы. Он явился, чтобы уничтожить культ Рашана.
Делат, который, как оказалось был не только Высшим жрецом, но и «мостожогом». И по каким бы причинам Император ни решил истребить эту секту, рука Делата нанесла смертельный удар.
Впрочем, он был не один. В ночь убийств, по звону третьего колокола — второго после полуночи — после «Песни тростника» явился ещё один чужак, в чёрных одеждах убийцы…
Лостара знала о том, что произошло в ту ночь в эрлитанском храме Рашана, больше, чем кто-либо другой, за вычетом самих заговорщиков, — ибо лишь Лостару убийца пощадил. Так она, во всяком случае, считала долгие годы, прежде чем услышала вновь имя Бидитала — мага в апокалиптическом воинстве Ша’ик.
Меня ведь не просто пощадили той ночью, верно?
Ах, прекрасные, длиннопалые руки Делата…
На следующее утро, когда она вновь ступила на улицы города — после семилетнего отсутствия, Лостара с ужасом поняла, что осталась одна, совсем одна. От этого воскресло и старое воспоминание: когда ей сравнялось пять лет, её разбудили и передали на руки старику, которого специально наняли, чтобы унести её и бросить на улице в неизвестном квартале, на другом конце города. В памяти звенели отчаянные крики ребёнка, который звал свою мать.
Короткий промежуток времени — после ухода из храма, но до того, как она вступила в ряды «Красных клинков» (добровольческий отряд выходцев из Семи Городов, которые дали клятву верности Малазанской империи) — хранил собственные воспоминания. Память о нём Лостара давно уже подавляла. Голод, унижения, презрение и, казалось, необратимый путь вниз. Но её нашли вербовщики, а может, она сама их нашла. «Красные клинки» должны были стать знаком для Императора, свидетельством того, что в Семи Городах начинается новая эра. Воцарится мир. Но всё это мало интересовало Лостару. Её привлёк разошедшийся слух о том, что «Красные клинки» хотят стать орудием малазанского закона, орудием воздаяния.
Она не забыла равнодушные взгляды. Не забыла горожан, которые не слушали её мольбы, просто смотрели, как аколит тащит девочку навстречу неведомой судьбе. Не забыла своих родителей.
На предательство есть один и только один ответ — и капитан Лостара Йил из «Красных клинков» научилась давать его быстро и жестоко.
И что же теперь? Меня саму сделали предательницей?
Лостара отвернулась от сундука. Она больше не принадлежала к «Красным клинкам».
Скоро придёт Жемчуг, и они отправятся по давным-давно остывшему следу невезучей сестры Тавор, Фелисин. И по пути, быть может, подвернётся возможность всадить клинок в сердце Перстов. Но разве Персты — не часть Империи? Детище самого Танцора, его шпионы и убийцы, смертоносное орудие его воли. Что же превратило их в предателей?
Предательство оставалось неразрешимой загадкой для Лостары. Она точно знала лишь одно — предательство наносит самые глубокие раны.
А Лостара Йил давно поклялась, что больше не позволит так себя ранить.
Она сняла с крюка над кроватью перевязь с мечом, обернула толстый кожаный ремень вокруг пояса, затянула.
И замерла.
Маленькую комнату вдруг заполнили пляшущие тени.
И среди них — фигура. Бледное лицо с твёрдыми чертами, симпатичное из-за смешливых морщинок в уголках глаз — и сами глаза, словно бездонные озёра.
Она вдруг почувствовала, что может нырнуть в них. И утонуть навсегда.
Незнакомец слегка склонил голову, затем сказал:
— Лостара Йил. Вероятно, ты усомнишься в моих словах, но я тебя помню…
Она отступила на шаг, прижалась спиной к стене и помотала головой.
— Я тебя не знаю, — прошептала Лостара.
— Верно. Но тогда, той давней ночью, нас было трое в Эрлитане. Я видел твоё… неожиданное выступление. Ты знала, что Делат — точнее, человек, которого я позднее узнал как Делата, — хотел взять тебя? Не просто на одну ночь. Взять с собой, сделать «мостожогом» — к своей вящей радости. Так я полагаю, во всяком случае. Увы, нет способа это проверить, поскольку всё — по тому, как это выглядит, — пошло наперекосяк.
— Я помню, — отозвалась она.
Незнакомец пожал плечами:
— Делат, который принял другое имя для этого задания и к тому же пребывал тогда под опекой моего партнёра, — Делат отпустил Бидитала. Я полагаю, это выглядело как… предательство? Уж точно так расценил его мой партнёр. И по сей день Престол Тени — который в те времена ещё не был Престолом Тени, а просто весьма искусным адептом братского Пути Рашана, Меанаса — так вот, по сей день Престол Тени лелеет вечную жажду мести. Но Делат сумел прекрасно спрятаться… прямо у нас под носом. Как и Калам. Просто ещё один неприметный солдат в рядах «Мостожогов».
— Я не знаю, кто ты.
Незнакомец улыбнулся.
— Ах да, я забегаю вперёд… — проговорил он, глядя на вытянувшиеся перед ним тени, хотя за спиной у него не было источника света, лишь запертая дверь; затем улыбка стала шире, словно он увидел какой-то второй смысл в своих словах. — Я — Котильон, Лостара Йил. В те времена я был Танцором, и — да, ты верно догадываешься о значении этого имени, учитывая, чему тебя учили в храме. Конечно, в Семи Городах некоторые истины культа были забыты, в частности, истинная природа Танца Тени. Он никогда не предназначался для представлений, для публики, Лостара. Танец был искусством в первую и главную очередь боевым. Искусством убийцы.
— Я не поклоняюсь Тени — Рашану или вашему его варианту…
— Подобной верности я от тебя и не стал бы требовать, — ответил Котильон.
Лостара молчала, пыталась собраться с чувствами, с мыслями, облачить их в слова. Котильон оказался… Танцором. А Престол Тени… должно быть, Келланвед, Император! Она нахмурилась:
— Я верна Малазанской империи. Самой Империи…
— Прекрасно, — ответил бог. — Я рад.
— И сейчас попытаешься меня убедить, что императрица Ласиин не должна быть правительницей этой империи…
— Отнюдь. Пусть себе правит. Ну, увы, сейчас у неё возникли некоторые трудности, верно? Ей бы пригодилась… помощь.
— Она ведь, по слухам, пыталась вас убить! — прошипела Лостара. — Обоих — тебя и Келланведа!
Она вас предала.
Котильон просто снова пожал плечами:
— У всех были свои… задания. Лостара, здесь идёт игра куда более масштабная, чем любая империя смертных. Но успех данной империи — твоей империи — критически важен для того, чего хотим добиться мы. И если бы ты представляла себе в полной мере масштаб недавних событий, тебя не пришлось бы убеждать, что трон под Императрицей зашатался.
— Но даже ты предал Импера… Престола Тени. Ты ведь сам только что мне сказал…
— Иногда я вижу дальше своего дорогого друга. Он и вправду одержим желанием узреть страдания Ласиин — у меня иные планы, и хотя он считает их частью собственных, я не считаю нужным насильно избавлять его от этого заблуждения. Но не буду пытаться уверить тебя, будто я всеведущ. Признаю, я совершал чудовищные ошибки, пил яд подозрительности. Быстрый Бен. Калам. Скворец. Чему они верны на самом деле? Что ж, в конце концов я получил ответ, но сам ещё не решил, пугает он меня или радует. Одна опасность особенно страшна для Взошедших — привычка слишком долго выжидать. Прежде чем начать действовать, прежде чем выйти, если угодно, из тени. — Бог вновь улыбнулся. — Я попытаюсь исправить печальные, зачастую катастрофические плоды прежней нерешительности. Поэтому я стою ныне пред тобой, Лостара, и прошу о помощи.
Она нахмурилась ещё сильнее:
— А почему ты думаешь, что я не расскажу Жемчугу об этой… встрече?
— Я и не думаю, впрочем, предпочёл бы, чтобы ты хранила молчание. К встрече с Жемчугом я пока не готов. Для тебя же молчание не станет предательством, ибо, если ты исполнишь мою просьбу, вы пойдёте бок о бок. Никакого конфликта не возникнет, что бы ни случилось, что бы вы ни узнали в своих странствиях.
— А где сейчас… Делат?
Брови бога взлетели, словно этот вопрос застал его врасплох, затем он вздохнул и кивнул:
— Увы, ныне я не имею над ним власти. Почему? Он слишком силён. Слишком хитёр. Слишком загадочен. Слишком умён, Худ его побери. Даже сам Престол Тени занялся другими делами. Я был бы рад устроить примирение и воссоединение, но, боюсь, это не в моих силах. — Он помолчал и добавил: — Иногда нужно просто положиться на судьбу, Лостара. Будущее всегда может обещать одно, лишь одно — неожиданности. Но знай, все мы желаем спасти Малазанскую империю — каждый по-своему. Ты поможешь мне?
— Если соглашусь, ты сделаешь меня Перстом?
Улыбка Котильона стала шире.
— Но, милая моя, Перстов более не существует.
— Да ну, Котильон, ты что же, просишь меня о помощи, а потом держишь за дурочку?
Улыбка поблекла.
— Уверяю тебя, Перстов больше нет. Стерва их уничтожила. Ты знаешь что-то, из чего можно было бы заключить обратное?
Лостара помолчала, затем отвернулась.
— Нет. Я просто… так подумала.
— Понимаю. Так ты мне поможешь?
— Жемчуг идёт сюда, — сказала Лостара, вновь глядя на бога.
— Я могу быть кратким, если нужно.
— Чего же ты от меня хочешь?
Полколокола спустя в дверь тихонько постучали, затем вошёл Жемчуг.
И мгновенно замер на месте.
— Чую колдовство.
Лостара пожала плечами и поднялась с кровати, чтобы взять свою походную сумку.
— Есть в Танце Тени такие последовательности движений, — небрежно сказала она, — которые время от времени вызывают силу Рашана.
— Рашан! Ну да. — Жемчуг подошёл, продолжая осматривать комнату. — Танец Тени. Ты?
— Когда-то. Давным-давно. Я не служу никаким богам, Жемчуг. И никогда не служила. Но Танец, как оказалось, может пригодиться в бою. Позволяет сохранять гибкость, и он нужней всего, когда я нервничаю или несчастлива.
Лостара повесила сумку на плечо и остановилась в ожидании.
Брови Жемчуга поползли вверх.
— Нервничаешь или несчастлива?
В ответ Лостара мрачно посмотрела на него и направилась к двери.
— Ты сказал, что вышел на какой-то след…
Коготь последовал за ней.
— Верно. Но сперва хочу предупредить: эти движения, которые вызывают Рашан, — лучше тебе избегать их в будущем. Такие действия могут привлечь… внимание.
— Хорошо. Теперь — веди.
У ворот усадьбы сгорбился рядом с охапкой соломы одинокий караульный. Взгляд его бледно-голубых глаз следил за Лостарой и Жемчугом, которые перешли улицу и направились ко входу. Форму и доспехи солдата покрывал слой пыли, в ухе красовалась медная серёжка с костью — небольшой фалангой человеческого пальца. Судя по выражению лица, караульный испытывал тошноту. Он глубоко вздохнул, прежде чем сказать:
— Вы из авангарда? Возвращайтесь и скажите ей, что мы ещё не готовы.
Лостара моргнула и покосилась на Жемчуга. Её спутник улыбался.
— Мы что, похожи на вестовых, солдат?
Караульный прищурился:
— А разве не ты плясал на столе в Пагрутовой корчме?
Улыбка Жемчуга стала шире.
— А имя у тебя есть, солдат?
— Может.
— Вот как. И какое же?
— Я же сказал. Может. По буквам продиктовать или что?
— А ты можешь?
— Нет. Проверял просто, ты совсем дурак или притворяешься. Так если вы не из авангарда адъюнкта прибежали нас предупредить про внезапную проверку, то чего ж вам нужно-то?
— Позволь, — нахмурившись, проговорил Жемчуг, — как проверка может быть внезапной, если вас заранее предупреждают?
— Ох, Худовы лапочки, всё-таки совсем дурак. Так отродясь делается…
— Позволь предупредить… — начал Коготь, затем подмигнул Лостаре и добавил: — Похоже, я этим весь день занимаюсь. Итак, послушай, Может, адъюнкт вас не будет предупреждать о своих проверках — и не жди, что это сделают ваши офицеры. У неё — свои правила, и лучше вам всем к этому привыкнуть.
— Ты мне так и не сказал, чего вам нужно.
— Мне нужно поговорить с неким солдатом из пятого взвода Девятой роты, который, как я понимаю, расквартирован здесь, во временной казарме.
— Ну, я-то в шестом, а не в пятом.
— Да… и что?
— Ну, очевидно что, да? Со мной вам говорить не о чем. Идите внутрь, не тратьте зря моё время. И побыстрей, а то меня сейчас вывернет.
Караульный открыл ворота и проследил, как спутники вошли внутрь. Взгляд его надолго задержался на крутых бёдрах Лостары, прежде чем солдат захлопнул окованную железом створку.
Охапка сена рядом с ним вдруг замерцала и превратилась в толстого молодого человека, который сидел на мостовой, скрестив ноги. Может повернул голову и вздохнул:
— Больше так не делай, когда я рядом, Бальгрид. Меня от магии по правде тошнит.
— У меня не было выбора, кроме как поддерживать иллюзию, — ответил Бальгрид, утирая рукавом пот со лба. — Этот ублюдок — Коготь!
— Серьёзно? А я-то готов поклясться, что видел, как он в женских шмотках отплясывал в Пагру…
— Да заткнись ты! Пожалей лучше того несчастного, которого он разыскивает в пятом!
Может внезапно ухмыльнулся:
— Слушай, а ты же сейчас своей иллюзией надурил взаправдашнего Когтя! Ай да молодец!
— Знаешь, уже не только тебя тошнит, — пробормотал Бальгрид.
Лостара и Жемчуг прошли тридцать шагов через двор, направляясь к конюшне.
— Очень забавно, — проговорил Коготь.
— Что именно?
— Ну, смотреть, как они потеют.
— Они? Кто?
— Караульный и сено, разумеется. Ну, вот и пришли.
Когда Лостара потянулась к широкой двери, Жемчуг перехватил её за запястье.
— Одно мгновенье. На самом деле внутри не один человек, которого нам нужно допросить. Пару старых солдат оставь мне. Есть ещё молодой парень, он был стражником на рудниках. Околдуй его своими женскими чарами, пока я буду разговаривать с остальными двумя.
Лостара пронзила его взглядом.
— Женскими чарами, — повторила она предельно ровным тоном.
Жемчуг ухмыльнулся:
— Да. И если он по уши влюбится, что ж, считай это инвестицией на будущее, если он нам ещё когда-нибудь понадобится.
— Ясно.
Лостара открыла дверь и отступила, чтобы пропустить вперёд Жемчуга. В конюшне стояла сильная вонь из смешанных запахов мочи, пота, масла и мокрой соломы. Повсюду были солдаты — лежали или сидели на кроватях или резных стульях и креслах, которые перенесли из хозяйского дома. Говорили мало и тут же умолкли, как только все головы повернулись к двум незнакомцам.
— Благодарю за внимание, — протянул Жемчуг. — Я бы хотел увидеть сержанта Геслера и капрала Урагана…
— Я Геслер, — буркнул крепкий, бронзовокожий солдат со своего места на роскошной тахте. — А тот, что храпит под шёлковым покрывалом, — Ураган. Если вас Облат прислал, передайте ему, что мы расплатимся… рано или поздно.
Жемчуг улыбнулся, жестом приказал Лостаре следовать за собой и подошёл к сержанту.
— Я не собираюсь выбивать из вас долги. Мне бы хотелось побеседовать наедине… о ваших недавних приключениях.
— Вот так так. И кто ж ты такой, во имя Фэнера?
— Это дело имперское, — проговорил Жемчуг, переводя взгляд на Урагана. — Ты сам его разбудишь или мне этим заняться? И ещё: моя спутница желает поговорить с солдатом по имени Пэлла.
Геслер холодно ухмыльнулся:
— Капрала моего хочешь разбудить? Ну давай, попробуй. Что до Пэллы, его тут сейчас нет.
Жемчуг вздохнул и подошёл к койке. Некоторое время он разглядывал груду дорогих шелков, в которые закутался капрал, а затем Коготь наклонился и рывком сдёрнул покрывала.
Ладонь, которая метнулась к правой лодыжке Жемчуга, оказалась такой большой, что почти полностью сомкнулась на ноге. Последовал рывок — такой, что у Лостары отвисла челюсть.
Вверх. Жемчуг заорал. Вверх, и Ураган, приподнявшись на койке, точно медведь, которого вывели из спячки, низко зарычал.
Будь в казарме потолок нормальной высоты, а не просто балки под кровлей конюшни, ни одна из которых, на счастье, не проходила над кроватью Урагана, Жемчуг врезался бы в него головой, когда солдат вздёрнул его одной рукой. Вздёрнул, а затем отшвырнул.
Коготь кувыркнулся, размахивая руками, колени взвились над головой, когда Ураган отпустил его ногу. Жемчуг тяжело приземлился на плечо так, что воздух с шипением вырвался из лёгких. Затем Коготь некоторое время лежал неподвижно, поджав колени и свернувшись клубком.
Капрал уже встал: спутанные волосы, растрёпанная рыжая борода… Сонный морок в глазах исчезал, точно шишки в костре — костре, который быстро разгорался гневом.
— Сказал же, никому меня не будить! — заревел солдат, расставив руки в стороны и сжимая кулаки, точно хотел вцепиться в глотку обидчикам.
Его ярко-голубые глаза внезапно нашли Жемчуга, который уже поднялся на четвереньки и стоял, низко свесив голову.
— Этот ублюдок? — спросил Ураган и шагнул к Когтю.
Лостара встала между ними.
Ураган крякнул и остановился.
— Не трогай их, капрал, — сказал с тахты Геслер. — Щёголь, которого ты только что швырнул, — Коготь. А если внимательней присмотришься к женщине, увидишь, что она из «Красных клинков». Была, по крайней мере, так что вполне может за себя постоять. Не стоит лезть в драку только из-за того, что тебя разбудили.
Жемчуг поднялся на ноги, разминая плечо. Дышал он глубоко и прерывисто.
Положив руку на эфес меча, Лостара пристально посмотрела в глаза Урагану.
— Нам было интересно, — непринуждённо сказала она, — кто из вас двоих лучше травит байки. Мой приятель хочет услышать историю. Разумеется, за такую услугу полагается награда. Быть может, вопрос с вашим долгом этому Облату… удастся уладить, в знак нашего доброго расположения.
Ураган нахмурился и перевёл взгляд на Геслера.
Сержант медленно поднялся с тахты.
— Ну, девочка, капрал лучше травит страшные байки… поскольку так плохо рассказывает, что они уже и не страшные. Раз уж вы решили столь любезно… поправить ситуацию, в которую нас затащил Господин во время игры в кости, так и быть, мы с капралом оба расскажем вам историю, если нужно. В конце концов, нам стыдиться нечего. Ну, с чего бы начать? Родился я…
— Так рано не надо, — перебила Лостара. — Остальное я оставлю Жемчугу… Кстати, лучше бы кто-то принёс ему выпить, чтоб быстрей оправился. Он лучше скажет, с чего начать. Тем временем… где Пэлла?
— На заднем дворе, — ответил Геслер.
— Спасибо.
Пока она шагала к узкой, низкой дверке в задней стене конюшни, рядом возник ещё один сержант.
— Я провожу, — сказал он.
Очередной треклятый ветеран-фаларец. И что это за мода такая на костяные фаланги?
— А что, сержант, я могу заблудиться? — спросила она и распахнула дверцу.
В шести шагах высилась задняя стена поместья. К ней привалили несколько груд высушенного на солнце конского навоза. На одной из них сидел молодой солдат. У основания другой кучи лежали и спали две собаки — одна большая, покрытая страшными шрамами, другая — крохотная, комок шерсти с мокрым носом.
— И такое бывает, — ответил сержант.
Когда Лостара направилась к Пэлле, он коснулся её руки. Она бросила на фаларца вопросительный взгляд.
— Ты в одном из легионов? — спросил он.
— Нет.
— А-а, — протянул он и покосился за плечо, на конюшню. — Значит, тебя приставили гувернанткой к Когтю.
— Гувернанткой?
— Ага. Ему ещё нужно… многому научиться. Ну, похоже, по крайней мере, в твоём лице он сделал правильный выбор.
— Чего ты хочешь, сержант?
— Не важно. Я вас оставлю.
Фаларец вернулся в конюшню, а Лостара смотрела ему вслед. Затем пожала плечами, развернулась и подошла к Пэлле.
При её приближении собаки не проснулись.
По сторонам от солдата лежали два джутовых мешка. Правый был набит так, что чуть не лопался, левый — полон примерно на треть. Молодой человек согнулся, проделывая медным шилом отверстие в костяной фаланге.
Лостара поняла, что мешки наполнены костями.
— Пэлла.
Молодой человек поднял взгляд, моргнул.
— Мы знакомы?
— Нет. Но, возможно, у нас есть общие знакомые.
— Вот как.
Он вновь принялся за работу.
— Ты был охранником на руднике…
— Не совсем, — поправил Пэлла, не поднимая головы. — Я служил в гарнизоне при одном из поселений. В Черепке. Но потом началось восстание. Первую ночь пережили всего пятнадцать человек. И ни одного офицера. Мы держались подальше от дороги и в конце концов добрались до Досин Пали. Четыре ночи шли, и три из них видели, как пылает город. Когда добрались, от него мало что осталось. Примерно одновременно с нами показался малазанский торговый корабль, который и привёз нас сюда, в Арэн.
— В Черепке, — сказала Лостара, — была одна заключённая. Юная девочка…
— Сестра Тавор. Фелисин.
У неё перехватило дыхание.
— Я-то гадал, когда же кто-нибудь разыщет меня по этому поводу. Так что, я арестован?
Юноша поднял глаза.
— Нет. А что? Думаешь, тебя следует арестовать?
Он вернулся к работе.
— Наверное. Всё-таки я им помог сбежать. В ночь, когда началось восстание. Не знаю, правда, сумели они спастись или нет. Я им оставил припасы — какие сумел найти. Они собирались пойти на север, а не на запад… через пустыню. Уверен, я не один им помогал, но так и не смог выяснить, кто ещё.
Лостара медленно присела, пока их глаза не оказались вровень.
— Значит, не только Фелисин. Кто был с ней?
— Бодэн — суровый человек, даже страшный, но почему-то преданный Фелисин… — Он вновь поднял голову и посмотрел ей в глаза. — Она ведь не из тех, кто ценит верность, если понимаешь, о чём я. Ну, как бы там ни было, Бодэн и Геборик.
— Геборик? Кто это?
— Бывший жрец Фэнера — весь в татуировках Вепря. Рук у него не было — отрубили. В общем, эти трое.
— Через пустыню, — пробормотала Лостара. — Но на западном побережье острова… ничего нет.
— Ну, значит, их там ждало судно, верно? Так было задумано? В любом случае больше мне нечего рассказать. За остальным или к моему сержанту, или к Урагану. Или к Истину.
— Истин? Кто это?
— Тот, кто только что показался в дверях у тебя за спиной… ещё костей принёс.
Пэлла окликнул товарища:
— Не стой в нерешительности, Истин. У этой красивой женщины есть к тебе вопросы.
Ещё один с такой странной кожей. Лостара внимательно осмотрела высокого, неловкого юношу. Тот осторожно приблизился, волоча за собой очередной набитый джутовый мешок, с которого тучей сыпалась пыль. Худ меня побери, а он симпатичный… хотя такая уязвимость рано или поздно начала бы действовать мне на нервы. Она поднялась.
— Я хочу знать, что сталось с Фелисин, — сказала она, подпустив в голос стальные нотки.
Услышав этот тон, Пэлла поднял голову и резко взглянул на неё.
С приходом Истина проснулись обе собаки, но ни одна не поднялась — обе просто лежали и смотрели на юношу.
Истин положил на землю мешок и вдруг весь обратился во внимание. И густо покраснел.
Женские чары. Похоже, не Пэлла навсегда запомнит этот день. И не Пэлла найдёт себе предмет для поклонения.
— Расскажи мне, что произошло на западном побережье Отатаралового острова. Вы встретились, как планировалось?
— Наверное, — протянул Истин после недолгого раздумья. — Но мы же вообще не входили в план — просто оказались в одной лодке с Кальпом, а Кальп и должен был их забрать.
— Кальп? Кадровый маг из Седьмой?
— Точно, он. Его послал Дукер…
— Императорский историк? — О, боги, какой запутанный след! — А ему-то что за дело до спасения Фелисин?
— Кальп сказал, мол, дело в несправедливости, — ответил Истин. — Только вы неправильно поняли, Дукер хотел помочь не Фелисин, а Геборику.
Пэлла заговорил тихо, совсем не таким голосом, какой Лостара слышала от него прежде:
— Если Дукера хотят выставить предателем… знаешь, девочка, лучше подумайте дважды. Это ведь Арэн. Город, который смотрел. И видел, как Дукер привёл беженцев. Говорят, сам он последним вошёл в ворота, — в голосе солдата зазвучала неприкрытая боль. — А Пормкваль его арестовал!
Холодок пробежал по спине Лостары.
— Я знаю, — сказала она. — Блистиг выпустил нас, «Красных клинков», из тюрьмы. Мы уже были на стенах, когда Пормкваль вывел свою армию на равнину. Если Дукер хотел освободить Геборика, собрата-историка, что ж, я ничего не имею против. Мы идём по следу Фелисин.
Истин кивнул:
— Вас Тавор прислала, да? Вас и этого Когтя, который там, внутри, слушает Геслера и Урагана.
Лостара на миг прикрыла глаза:
— Боюсь, мне недостаёт скрытности Жемчуга. Предполагалось, что это задание… секретное.
— Ничего не имею против, — сказал Пэлла. — А ты, Истин?
Долговязый юноша снова кивнул:
— Всё равно это не важно. Фелисин мертва. Все погибли. Геборик. Кальп. Все. Геслер как раз об этом рассказывал.
— Ясно. Тем не менее всё равно никому ничего не говорите, пожалуйста. Мы продолжим поиски, пусть лишь для того, чтобы собрать её кости. Их кости, точнее говоря.
— Это бы хорошо, — вздохнул Истин.
Лостара собралась уйти, но Пэлла жестом привлёк её внимание.
— Вот, — он протянул ей костяную фалангу, в которой провертел дырочку. — Возьми. Носи так, чтобы все видели.
— Зачем?
Пэлла нахмурился:
— Ты только что попросила нас об услуге…
— Хорошо.
Она приняла из его рук мерзкую кость. В дверях возник Жемчуг.
— Лостара! — позвал он. — Ты здесь закончила?
— Да.
— Тогда нам пора.
По выражению лица Когтя она поняла, что ему тоже рассказали о смерти Фелисин. Хотя, наверное, более подробно, чем Истин.
В молчании они проделали обратный путь через конюшню, вышли на двор, затем направились к воротам. Как только они подошли, створка распахнулась и солдат по имени Может взмахом руки пригласил их выйти. Внимание Лостары привлекла охапка соломы, которая дрожала, словно плавилась на солнце, но Жемчуг лишь взмахнул рукой и пошёл дальше.
Когда они отошли на приличное расстояние от усадьбы, Коготь тихонько выругался и добавил:
— Мне нужен целитель.
— Хромаешь ты почти незаметно, — сообщила Лостара.
— Годы тренировок, милая моя. Иначе я бы сейчас орал во всю мочь. В последний раз такую силу против меня применял тот демон семаков, тот божок. Все трое — Истин, Ураган и Геслер… их странность — не только в цвете кожи.
— Есть идеи?
— Они прошли через Путь огня — и каким-то образом выжили, хотя, судя по всему, Фелисин, Бодэн и Геборик погибли. Хотя на самом деле судьба их остаётся неизвестной. Геслер лишь предполагает, что они мертвы. Но если нечто необычное произошло с этими морпехами береговой охраны, почему бы чему-то подобному не случиться с теми, кого смыло за борт?
— Прости? Подробностей мне не сообщили.
— Нам нужно нанести визит на некое конфискованное судно. Я всё объясню по пути. Да, и в следующий раз не предлагай оплатить чьи-то долги… прежде чем выяснишь сумму.
А ты в следующий раз заносчивость оставь у дверей конюшни.
— Хорошо.
— И перестань перехватывать у меня инициативу.
Лостара покосилась на него:
— Ты же сам посоветовал использовать «женские чары», Жемчуг. Не моя вина, что этих чар мне досталось больше, чем тебе.
— В самом деле? Так знай: капралу сильно повезло, что ты встала между нами.
Она чуть не расхохоталась, но смогла сдержаться.
— Ты явно не заметил оружие под кроватью этого солдата.
— Оружие? Да мне…
— Это был двуручный кремнёвый меч. Клинок т’лан имасса, Жемчуг. И весит он, наверное, не меньше меня.
До самой «Силанды» Коготь больше не проронил ни слова.
Причал хорошо охранялся, но разрешение для Жемчуга и Лостары явно выдали заранее, потому что обоих молча провели на истёртую палубу старого дромона, а затем оставили одних на пустом корабле.
Лостара оглядела среднюю часть судна. Следы пламени, грязь. У грот-мачты высилась странная пирамидальная куча, накрытая непромокаемым брезентом. Корабль оснастили новыми парусами, явно снятыми с других судов.
Взгляд Жемчуга упал на укрытую груду, и Коготь тихонько хмыкнул.
— Узнаёшь корабль? — спросил он.
— Знаю, что это — корабль, — ответила Лостара.
— Ясно. Что ж, это квонский дромон — старого, доимперского строя. Но бо́льшая часть древесины и снастей происходят с Плавучего Авали. Слыхала что-нибудь о Плавучем Авали?
— Это легендарный остров у берегов Квон-Тали. Дрейфующий остров, на котором обитают демоны и призраки.
— Не легендарный, и он действительно дрейфует, повторяя довольно размытый круг. А насчёт демонов и призраков… ну… — Коготь подошёл к брезентовой груде. — …вряд ли тут что-то настолько жуткое.
Он отбросил полог.
Отрубленные головы, аккуратно выложенные лицами наружу, моргнули глазами и уставились на Жемчуга с Лостарой. Блеснула свежая кровь.
— Вот уж точно, — прохрипела Лостара, отступая на шаг.
Даже Жемчуг опешил, словно увидел не совсем то, чего ожидал. Через некоторое время он наклонился и тронул пальцем лужицу крови.
— Ещё тёплая…
— Н-но это же невозможно.
— Более невозможно, чем то, что эти треклятые головы по-прежнему в сознании — или, по меньшей мере, живы? — Коготь выпрямился и обернулся к ней, затем широким жестом обвёл судно. — Этот корабль — магнит. Он укрыт многими слоями чар, которые впитались в древесину, в сам его корпус. Давит на тебя, как тысяча плащей разом.
— Да? Я не чувствую.
Жемчуг странно посмотрел на неё, затем вновь повернулся к груде отрубленных голов.
— Ни демонов, ни призраков, как видишь. По большей части — тисте анди. И несколько моряков-квонцев. Идём. Осмотрим каюту капитана — оттуда магия вырывается волнами.
— А какая магия, Жемчуг?
Он уже зашагал к люку. Коготь презрительно отмахнулся.
— Куральд Галейн, Телланн, Куральд Эмурланн, Рашан… — Вдруг Жемчуг замер и резко повернулся. — Рашан. Но ты его не чувствуешь?
Лостара пожала плечами:
— А там ещё… головы… да, Жемчуг? Если так, я бы предпочла…
— Следуй за мной, — рявкнул Коготь.
Внутри их окружило чёрное дерево, воздух был густой, словно исполненный памятью о насилии. Серокожий труп варварского вида сидел, приколотый к капитанскому креслу массивным копьём. Тут и там валялись другие тела, словно кто-то схватил их, сломал и отбросил прочь.
Низенькую, тесную каюту освещало тусклое чародейское свечение. Если не считать нескольких пятен на полу, которые, как показалось Лостаре, усыпала отатараловая пыль.
— Это не тисте анди, — пробормотал Жемчуг. — Это, должно быть, тисте эдур. О да, здесь полно загадок. Геслер мне рассказал о гребцах под палубой — обезглавленных телах. Несчастные тисте анди на палубе. Интересно, кто же убил эдуров…
— А как это помогает нам снова выйти на след Фелисин, Жемчуг?
— Она ведь была здесь, верно? Видела это всё. У капитана на шее висел свисток, при помощи которого можно управлять гребцами. Но он, увы, исчез.
— И без свистка корабль просто стоит тут на приколе.
Жемчуг кивнул:
— Грустно, правда? Представляешь, судно с командой, которой не нужны пища и отдых, командой, которая никогда не взбунтуется.
— Если так нравится, оставь его себе, — бросила Лостара, поворачиваясь обратно к двери. — Ненавижу корабли. Всегда так было. И с этого я сейчас уйду.
— Не вижу причин не пойти с тобой, — заявил Жемчуг. — В конце концов, нас ждёт странствие.
— Правда? Куда же?
— «Силанда» прошла по Путям от того места, где её нашёл Геслер, до того, где она вновь вышла в наш мир. Насколько могу судить, она пересекла материк — перепрыгнула с севера Отатаралового моря в Арэнскую бухту. Если Фелисин, Геборик и Бодэн спрыгнули за борт, они могли оказаться на суше в любой точке этого маршрута.
— И очутились среди мятежников.
— Учитывая их предысторию, этот вариант мог бы прийтись им вполне по душе.
— Только пока их не изловила бы какая-нибудь банда мародёров.
Девятой роте капитана Кенеба приказали построиться тремя группами на парадном плацу. Никто никого заранее не предупредил, просто явился офицер и велел солдатам срочно явиться на смотр.
Сначала пошли первый, второй и третий взводы. Тяжёлая пехота — всего тридцать солдат в пластинчатой броне, кольчужных наручах и рукавицах, с каплевидными щитами, утяжелёнными длинными мечами, короткими копьями за плечами, шлемы с забралами, нащёчниками и накладной бармицей, за поясами — длинные кинжалы и «свиноколы».
За ними следовали морпехи. Четвёртый, пятый и шестой взводы лейтенанта Ранала. А следом шла основная сила роты, средняя пехота — с седьмого по двадцать четвёртый взводы. Солдаты в доспехах, лишь немногим менее полных, чем у тяжёлой пехоты, были к тому же обучены стрельбе из коротких и длинных луков, а также строевому бою с копьями. Каждая рота должна была представлять собой самостоятельное и самодостаточное боевое подразделение, способное при необходимости ко взаимной поддержке.
Стоя перед своим взводом, Смычок разглядывал Девятую роту. Первая группа была вполне автономной силой. Пехотинцы ждали прибытия адъюнкта в практически ровном строю, переговаривались мало, никого без формы или уставного оружия.
Приближался закат, и воздух, к счастью, становился всё прохладнее.
Лейтенант Ранал уже некоторое время расхаживал взад и вперёд перед тремя взводами морпехов. По его гладко выбритому лицу катился пот. Остановился Ранал прямо перед Смычком.
— Итак, сержант, — прошипел. — Это твоя идея, верно?
— Сэр?
— Эти треклятые кости! Они сперва появились в твоём взводе — думали, я этого не замечу? А капитан мне сообщил, что это поветрие разнеслось уже по всем легионам. По всему городу разрывают могилы! И вот что я скажу… — Лейтенант подошёл вплотную и продолжил хриплым шёпотом: — Если после всего, что случилось вчера, адъюнкт спросит, кто в ответе за этот, последний плевок ей в лицо, я без малейших колебаний укажу на тебя.
— «Плевок в лицо»? Лейтенант, ты полный идиот. Вон офицеры уже вышли из главных ворот. Шёл бы ты на своё место. Сэр.
Лицо Ранала потемнело от ярости, но лейтенант развернулся на каблуках и встал перед своими взводами.
Впереди шагала сама адъюнкт, следом её командиры.
Её встретил капитан Кенеб. Смычок его запомнил по первому, ужасному построению. Малазанец. Ходили слухи, что он командовал гарнизоном в глубине материка и повидал виды, когда его роту смели. Потом бежал на юг, вернулся в Арэн. Этого всего было достаточно, чтобы Смычок заподозрил, что офицер выбрал путь труса. Первым бежал, вместо того чтобы умереть со своими солдатами. Именно так многие офицеры и переживали свои взводы. И потому, по мысли сержанта, офицеры мало чего стоили.
Сейчас адъюнкт разговаривала с Кенебом, затем капитан отступил на шаг и отдал честь, приглашая Тавор осмотреть войска. Но та подошла ближе к нему, протянула руку и коснулась чего-то на шее Кенеба.
Смычок удивлённо распахнул глаза. Да это же растреклятая косточка.
Адъюнкт вновь заговорила с капитаном, затем кивнула и направилась к выстроившимся взводам.
Одна, медленным шагом, лицо — непроницаемая маска.
Смычок заметил в её глазах огонёк узнавания, когда женщина окинула взглядом взводы. Он почувствовал её взгляд на себе, затем на Спруте. После долгой паузы, во время которой Тавор не обращала внимания на вытянувшегося в струнку Ранала, она наконец обратилась к офицеру:
— Лейтенант.
— Адъюнкт.
— Я вижу на ваших солдатах множество неуставных знаков отличия. Намного больше, чем на воинах других рот, которые я осмотрела.
— Так точно, адъюнкт. Вопреки моему приказу! И я знаю, кто в ответе за…
— Не сомневаюсь, — ответила она. — Но это меня не интересует. Я бы хотела, чтобы для этих… значков… была избрана единообразная форма ношения. Например, на поясном ремне напротив ножен. Кроме того, поступили жалобы от жителей Арэна. По меньшей мере, разграбленные могилы и склепы необходимо вернуть в первоначальный вид… насколько это возможно, разумеется.
Ранал явно потерялся.
— Конечно, адъюнкт.
— И вы наверняка могли бы заметить, — сухо добавила Тавор, — что лишь вы один сейчас не потрудились надеть… уставную форму Четырнадцатой армии. Я бы хотела, чтобы вы как можно скорее исправили эту ошибку, лейтенант. Сейчас можете развести взводы. По пути передайте мои приказы капитану Кенебу, пусть выводит вперёд среднюю пехоту.
— Т-так точно, адъюнкт. Слушаюсь.
Ранал отдал честь. Смычок смотрел, как Тавор возвращается к своим спутникам.
Ай да девочка. Молодчина!
У Гэмета сжалось сердце, когда он смотрел, как адъюнкт идёт обратно. Эмоции грозили вырваться наружу. Кто бы ни придумал эту штуку, он заслуживал… проклятье, да чтоб его расцеловали, как сказал бы Спрут. Они же перевернули предзнаменование! Вывернули его наизнанку!
Когда Тавор подошла ближе, он увидел, что в её глазах заново вспыхнул огонь.
— Кулак Гэмет.
— Адъюнкт?
— Четырнадцатой армии нужен штандарт.
— Верно, нужен.
— Можно взять на вооружение образ, избранный самими солдатами.
— Вполне, адъюнкт.
— Позаботитесь об этом? Так, чтобы всё было готово к моменту выступления, то есть завтра?
— Конечно.
От ворот примчался вестовой верхом на коне. Гнал что было мочи, натянул поводья, как только увидел адъюнкта.
Гэмет смотрел, как солдат спешивается и подходит ближе. О, боги, только не дурные вести… только не сейчас…
— Докладывай, — приказала Тавор.
— Три корабля, адъюнкт, — выдохнул вестовой. — Только вошли в гавань.
— Продолжай.
— Добровольцы! Воины! Кони и боевые псы! В порту хаос!
— Сколько? — взорвался Гэмет.
— Три сотни, Кулак.
— Да откуда же они, во имя Худа?
Взгляд вестового перескочил с командиров на Нихила и Бездну.
— Виканцы. — Он вновь посмотрел в глаза Тавор. — Адъюнкт! Это Вороний клан. Воро́ны! Сородичи самого Колтейна!