КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
УБИЙЦЫ
Мне снилась монета
с изменчивым ликом —
так много юных лиц
мечтаний драгоценных
и вот она звенит кружится
на ободе позолочённой чаши
рубинами украшенной…
Ильбарес-Ведьма. Жизнь снов
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Ночь близилась
а я скитался
мой дух
ни камня
ни почвы не коснулся
и в кроне не увяз
железным гвоздём
прикован не был
но как ночь сама
создание воздуха
лишён был света
и я бродил средь них
тех зодчих что тесали камень
в ночи
привычною рукой
в свете звёзд.
«А как же солнце? —
спросил я у них. — Ужели
плащ откровения его
и тепло разума
в вашем узоре
не отразятся?»
И молвил мне один:
«Увы душе
сияющих костей светила
не выдержать
и меркнет разум
когда нисходит тьма —
и вот возносим
курганы мы в ночи
тебе с роднёй».
«Прошу простить тогда моё вторженье».
Мне каменщик ответил:
«Мертвецы не вторгаются
но лишь приходят
всегда».
Даруджистан. Камень Бедняка
— Ночь за ночью являются эти сны, — простонал Крупп. — И лишь сей блеклый огонёк составит компанию путнику. — Он протянул руки к неугасающему костерку, который развёл Старший бог. Странный дар, но наверняка значительный. — Крупп постигнет его смысл, ибо редко увидишь подобный досадный обман.
Вокруг раскинулась пустошь; даже распаханные поля исчезли, никаких признаков жилья не осталось. Он скорчился у одинокого костра посреди дикой тундры, а в дыхании ветра чувствовался запах подтаявшего льда. Горизонт на севере и на востоке окутывало зеленоватое мерцание, хотя луна ещё не поднялась, чтобы затмить свет звёзд. Никогда прежде Крупп не видел подобного, но всё же этот образ родился в его сознании.
— О, как тревожно, восклицает Крупп. Неужто сии видения интуиция развернула во сне с некой целью? Этого Крупп не ведает, и — будь его воля — сей же час вернулся бы в тёплую постель.
Чародей покосился на укрывшие землю мох и лишайник, нахмурился, подметив неестественно яркий цвет. Крупп слыхал рассказы о Багровой равнине на крайнем севере, за плато Лейдерон. Вот так и выглядит тундра? Он-то всегда представлял её себе как мрачный, бесцветный мир.
— Однако ж взгляни на звёзды в небе! Мерцают с энергией юноши, даже не так — сверкают, словно посмеиваясь над земным наблюдателем. И сама земля сулит грядущее буйство багрового, оранжевого и лилового.
Когда с запада донёсся громовой топот, Крупп встал. Вдалеке двигалось огромное стадо покрытых бурой шерстью животных. От их дыхания в воздухе заблестел серебристый пар, звери бежали вперёд, поворачивая все как один то влево, то вправо, словно по команде, но всегда оставались в отдалении. Некоторое время Крупп наблюдал за ними. Когда животные оказались совсем рядом, чародей заметил в их шерсти багровые подпалины, увидел мощные рога, которые то опускались, то снова вздымались. Земля дрожала под их копытами.
— Сколь удивительна жизнь в этом мире, восклицает Крупп. Ужель он вернулся вспять — к самому началу времён?
— Да, — произнёс у него за спиной глубокий голос.
Крупп обернулся.
— Ах, конечно! Садись к моему костру. — Перед чародеем стоял приземистый человек, одетый в дублёные шкуры оленей или других подобных зверей. Кожаную шапку на его голове венчали рога. Подбородок и щёки гостя покрывала седая щетина. Крупп поклонился. — Ты видишь перед собою Круппа из Даруджистана.
— Я — Пран Чоль из клана Канниг-Тола, мы — тланы Крона. — Пран подошёл ближе и присел у костра. — К тому же, Крупп, я — Белый Лис, сведущий в путях льда. — Он взглянул на Круппа и улыбнулся.
У Прана было широкое лицо, скулы заметно выдавались под гладкой, золотистой кожей. Глаз было почти не видно под прищуренными веками, но Крупп разглядел их цвет — ярко-янтарный. Пран протянул сильные, гибкие руки к огню.
— Жизнь — это огонь, огонь — это жизнь. Век льда уходит, Крупп. Долго жили мы здесь, охотились на великие стада, собирались на войну с яггутами в южных землях, рождались и умирали, следуя течению замёрзших рек.
— Значит, Крупп забрался очень далеко.
— К началу и к концу. Мой род уступил место твоему роду, Крупп, но войны не утихают. Мы даруем вам свободу от таких войн. Яггутов всё меньше, они отступают в запретные места. Форкрул ассейлы исчезли, хотя мы никогда не считали нужным с ними воевать. И к'чейн че'маллей больше нет — лёд прошептал им слова смерти. — Пран перевёл взгляд на огонь. — Охотясь, мы истребили великие стада, Крупп. Голод гонит нас на юг, а этого быть не должно. Мы — т'ланы, но скоро настанет Сбор, там будет произнесён Зарок Имасса и свершится Отбор заклинателей костей, а затем — расщепление плоти и самого времени. В день Сбора родятся т'лан имассы — и Первая империя.
— Но зачем же, гадает Крупп, он сам здесь?
Пран Чоль пожал плечами.
— Я пришёл, ибо был призван. Кем? Этого не знаю. Возможно, то же случилось и с тобой.
— Но Крупп спит! Это сон Круппа.
— Тогда быть здесь — честь для меня. — Пран выпрямился. — Идёт некто из твоего времени. Возможно, мы получим ответы на наши вопросы.
Крупп перехватил взгляд Прана и тоже посмотрел на юг. Чародей приподнял бровь.
— Если только Крупп не ошибается, она из племени рхиви.
К костру подошла женщина средних лет. Беременная. Черты круглого, тёмного лица несли неоспоримое сходство с обликом Прана Чоля, хотя скулы были менее проявлены, а глаза — не такие узкие. В глазах женщины стоял страх, но была в них и суровая решимость. Она остановилась у огня и, оглядев обоих мужчин, обратилась к Прану Чолю.
— Тлан, — сказала она, — Путь Телланн имассов нашего времени породил ребёнка в слиянии чародейских сил. Душа его заблудилась. Плоть его — чудовищна. Должно совершить перенос. — Женщина повернулась к Круппу, отбросила полы своего домотканого одеяния и показала раздутый живот. На растянутую кожу недавно нанесли татуировку. Рисунок изображал белошкурую лисицу. — Старший бог пробудился, восстал от крови, пролитой на священный камень. К'рул откликнулся на нужду этого ребёнка и теперь помогает нам. Он просит прощения у тебя, Крупп, за то, что использует мир твоего сна, но ни один из младших богов не распространит сюда своё влияние. Каким-то образом ты смог защитить от них свою душу.
— Таковую награду обрящет циник, — кланяясь, произнёс Крупп.
Женщина улыбнулась.
— Понимаю, — сказал Пран Чоль. — Из ребёнка, рождённого силой Имасса, ты сотворишь одиночницу.
— Да. Это лучшее, что мы в состоянии сделать, тлан. Нужно создать оборотня — мы их также называем одиночниками.
Чародей откашлялся.
— Прошу простить Круппа, но разве мы не упускаем из виду кое-кого, кто жизненно важен для сих планов?
— Она шагает по двум мирам, — заявила рхиви. — К'рул сейчас ведёт её в твой. Она до сих пор напугана. Тебе выпало приветствовать её здесь, Крупп.
Крупп оправил рукава своего выцветшего, потёртого кафтана.
— Для человека, столь щедро наделённого харизмой, как Крупп, это будет проще простого.
— Возможно, — нахмурившись, пробормотала рхиви. — Её плоть — чудовищна. Я тебя предупредила.
Крупп любезно кивнул, затем огляделся.
— Подойдёт любое направление?
Пран Чоль рассмеялся.
— Предлагаю юг, — сказала рхиви.
Чародей пожал плечами, поклонился обоим и направился на юг. Через пару минут он оглянулся, но костра не увидел. Крупп остался один в холоде ночи.
Полная луна взошла на востоке и залила землю серебристым светом. Впереди, насколько хватало взгляда, расстилалась тундра — плоская и бесцветная. Чародей прищурился. Вдалеке что-то шевельнулось — фигура, шагает с заметным трудом. Упала, затем снова поднялась на ноги. Несмотря на яркий лунный свет, фигура казалась чёрной.
Крупп двинулся вперёд. Она ещё не увидела чародея, так что тот остановился футов за тридцать от шатающейся фигуры. Рхиви была права. Крупп вытащил шёлковый платок и вытер пот, который внезапно выступил на лбу. Когда-то тело принадлежало женщине — высокой, с длинными чёрными волосами. Но эта женщина давно умерла. Её кожа высохла и приобрела цвет тёмного дерева. Страшней всего были руки и ноги, грубо пришитые к торсу.
— О да-а… — прошептал Крупп. Женщину перед смертью разорвали на куски.
Фигура вскинула голову, и взор незрячих глаз впился в Круппа. Она остановилась, открыла рот, но не вымолвила ни слова.
Крупп исподтишка наложил на себя чары и снова посмотрел на женщину. Он нахмурился. Тело было окутано чарами сохранения. Но что-то произошло с этим заклятьем, что-то изменило его.
— Девица! — хрипло окрикнул Крупп. — Я знаю, что ты меня слышишь. — На самом деле ничего подобного он не знал, но решил проявить уверенность. — Душа твоя оказалась заперта в чужом теле. Это тебе не к лицу. Меня зовут Крупп, и я отведу тебя к вспоможению. Пойдём!
Чародей развернулся и пошёл обратно. Вскоре он услышал за спиной шаркающие шаги и усмехнулся.
— Ага-а, — прошептал толстяк. — Воистину Крупп не лишён очарования. Но чу! Он может быть и суровым, если будет нужда.
Впереди путеводным огнём сверкнул костёр, и Крупп увидел рядом с ним две фигуры. Остатки заклятья одели тлана и рхиви в ослепительное сияние — таково было их могущество. Крупп и женщина вошли в круг света.
Пран Чоль шагнул вперёд.
— Спасибо, Крупп. — Тлан внимательно осмотрел женщину и медленно кивнул. — Да, я вижу на ней след Имасса. Но не только… — Он перевёл взгляд на рхиви. — Она была прежде чародейкой?
Рхиви придвинулась к женщине.
— Слушай меня, заблудшая душа. Имя твоё — Рваная Снасть, чары твои — Тир. Путь течёт сейчас через тебя, оживляет тебя, защищает тебя. — Она вновь распахнула полы своего одеяния. — Пришло время вернуть тебя снова в наш мир.
Рваная Снасть испуганно отшатнулась.
— Внутри тебя — прошлое, — проговорил Пран. — Мой мир. Ты знаешь настоящее, а рхиви преподносит тебя будущему. Здесь — всё смешивается. Плоть, которую ты надела, несёт на себе чары сохранения, и перед смертью ты открыла свой Путь под действием Телланна. Теперь же — бродишь во сне смертного человека. Крупп — сосуд изменений. Позволь нам помочь тебе.
С беззвучным криком Рваная Снасть рухнула в объятья к Прану. Рхиви тут же присоединилась к ним.
— Ого! — выдохнул Крупп. — Вот ведь странный поворот для сна Круппа. Хоть вечно его терзают собственные заботы, словно призрачный голос, вновь должно их отложить.
Внезапно рядом с ним вырос К'рул.
— Отнюдь. Не в моих правилах использовать тебя без справедливой награды.
Чародей поднял глаза на Старшего бога.
— Крупп ни о чём не просит. Всё это — само по себе дар. Я рад быть частью сего творения.
К'рул кивнул.
— И всё же. Поведай мне о своих делах.
— Раллик и Мурильо хотят исправить давнюю несправедливость, — со вздохом сказал Крупп. — Они-то думают, что мне ничего не ведомо об их планах, а я использую сии планы для своих целей. Это решение шатается под гнётом вины, но без них не обойтись.
— Понимаю. А что же Носитель Монеты?
— Защита для него уже пришла в движенье, хотя круг ещё не замкнулся окончательно. Я знаю, что Малазанская империя послала агентов в Даруджистан — покуда тайно. Чего они хотят…
— Далеко не ясно, Крупп. Даже им самим. Используй это знание себе на пользу, когда найдёшь их. Союзника можно отыскать в самом неожиданном месте. Скажу тебе так: двое ныне движутся к городу. Один — т'лан имасс, другая — погибель чародейству. Цели их — разрушительны, но в игру уже вошли силы, противостоящие им. Это опасно. Сила привлекает силу, Крупп. Оставь их вкушать плоды собственных действий.
Чародей кивнул.
— Крупп не столь безрассуден, К'рул. Он никому открыто не противостоит, а силы старается избегать любой ценой.
Пока они беседовали, рхиви уже крепко обняла Рваную Снасть. Пран Чоль присел рядом, глаза его были закрыты, губы складывались в беззвучные слова. Рхиви ритмично раскачивала изувеченное тело и тихо напевала. На бёдрах рхиви блестела вода.
— О да-а… — прошептал Крупп. — Воистину она готовится рожать.
Рхиви вдруг резко отбросила от себя тело. Оно рухнуло на землю безжизненной куклой.
Луна висела теперь точно у них над головами и светила так ярко, что Крупп не мог прямо на неё смотреть.
Рхиви присела на корточки, двигаясь в ритме схваток, по её лицу катился пот. Пран Чоль не шевелился, хотя его тело сотрясали приступы дрожи, а лицо искажалось от боли. Широко раскрытыми янтарными глазами он неотрывно смотрел на луну.
— Старший бог, — тихо проговорил Крупп, — как много будет помнить эта Рваная Снасть о своей прежней жизни?
— Неведомо, — ответил К'рул. — Перенос душ — тонкое дело. Эта женщина погибла в огне. В первый полёт её душу несли крылья боли и насилия. Затем она вошла в другое искалеченное тело, в котором остались свои травмы. Дитя, что сейчас родится, будет не похоже ни на одно другое. Жизнь его — загадка, Крупп.
Крупп проворчал:
— С учётом таких родителей, воистину она будет необычайным ребёнком. — Внезапная мысль заставила чародея нахмуриться. — К'рул, а как же первый ребёнок, которого вынашивала рхиви?
— Его не было вовсе, Крупп. Женщину рхиви подготовили для родов способом, не известным никому из мужчин. — Бог ухмыльнулся. — Мне в том числе. — Он поднял голову. — Эти чары принадлежат Луне, Крупп.
Оба продолжали смотреть на роды. Круппу казалось, что они провели во сне больше часов, чем могла длиться обычная ночь. Луна висела над головой, словно нашла наконец место себе по нраву — точнее, мысленно уточнил чародей, словно охраняла их. А потом стылый воздух пронзил крик и рхиви подняла на руках младенца, покрытого серебристым мехом.
На глазах у Круппа тонкая шерсть быстро осыпалась. Рхиви перевернула девочку и приложила губы к её животику. Челюсти её напряглись, и на землю упал остаток пуповины.
Пран Чоль подошёл к Круппу и Старшему богу. Т'лан казался до крайности измотанным.
— Это дитя тянуло из меня силы, и я ничего не мог поделать, — тихо проговорил т'лан.
Рхиви снова присела на корточки, прижимая младенца к груди. Крупп поражённо раскрыл глаза. Живот матери был гладким, татуировка с белой лисой бесследно исчезла.
— Грустно, — заметил Пран, — что я не смогу вернуться через двадцать лет, чтобы увидеть, в какую женщину вырастет это дитя.
— Увидишь, — низким голосом возразил К'рул, — но уже не как т'лан, а как заклинатель костей т'лан имассов.
Пран, с шипением выпустил воздух сквозь зубы.
— Сколько? — спросил он.
— Триста тысяч лет, Пран Чоль из клана Канниг-Тола.
Крупп положил руку на плечо Прану.
— Зато тебе есть чего ждать, — заметил он.
Т'лан несколько секунд удивлённо смотрел на Круппа, затем откинул голову и разразился громогласным хохотом.
Часы до этого знаменательного сна выдались для Круппа полными событий, начиная со встречи с Баруком, на которой произошло опознание Носителя Монеты, отмеченное тонким, хоть и несколько драматичным уничтожением оттиска монеты в воске — простенькое заклятье загадочным образом вышло из-под контроля.
Вскоре после встречи Крупп, грудь и рукава кафтана которого были покрыты капельками застывшего воска, остановился за дверью кабинета алхимика. Роальда не было видно.
— Кстати, — прошептал Крупп, вытирая лоб платком. — Почему же имя Крокуса показалось мастеру Баруку знакомым? Ах, глупый Крупп! Разумеется! Дядя Маммот! Ох-ох-ох — а ведь всё висело на волоске и могло вмиг сорваться! — Чародей миновал коридор и начал спускаться по лестнице.
Однако в тот момент Крупп не поставил бы на силу Опоннов и восковой монетки. Этот каламбур вызвал у чародея улыбку, пусть и рассеянную. Лучше бы впредь избегать таких контактов. Сила частенько вызывала к жизни его собственный талант; Крупп уже чувствовал, как в душе нарождается неодолимое желание взяться за Колоду Драконов.
Он сошёл с последней ступеньки и поспешил через прихожую к дверям. Роальд как раз вошёл внутрь, сгибаясь под тяжестью покупок. Крупп отметил, что одежду старика покрывает пыль.
— Добрейший Роальд! Ты словно только что из песчаной бури вырвался! Может, тебе нужна помощь Круппа?
— Нет, — проворчал Роальд. — Спасибо, Крупп, я сам справлюсь. Будь так добр, закрой двери, когда будешь уходить.
— Конечно, любезный Роальд!
Крупп похлопал старика по плечу и вышел во двор. Ворота на улицу остались открытыми, а за ними клубилось облако пыли.
— Ах да, мостовую чинят, — пробормотал Крупп.
В висках уже начала расцветать боль, а безжалостное солнце в небе ничуть не облегчало положения. Чародей был на полпути к воротам, но внезапно остановился.
— Двери! Крупп забыл закрыть двери!
Он вернулся обратно ко входу в усадьбу и вздохнул после того, как створки захлопнулись с самодовольным щелчком. Когда Крупп во второй раз двинулся к воротам, на улице кто-то выкрикнул проклятье. Послышался громкий треск, но этого звука чародей уже не услышал.
Слова проклятья вызвали магическую бурю в голове Круппа. Он упал на колени, голова вздёрнулась, глаза выпучились.
— Это ведь, — прошептал маг, — было малазанское ругательство. Так почему же Дом Тени горит, как огонь, в голове Круппа? Кто ныне вышел на улицы Даруджистана? — Граф узлов бесконечных… — Тайна раскрыта и породила новые тайны.
Боль миновала, Крупп поднялся и отряхнул пыль с одежды.
— Хорошо, что сей припадок случился вдали от глаз любопытных соглядатаев, с облегчением замечает Крупп. А всё благодаря обещанию, данному старому другу Роальду. О мудрый, старый друг Роальд! На сей раз возблагодарим дыханье Опоннов, пусть и неохотно.
Толстяк подошёл к воротам и выглянул на улицу. Перевернулась тележка с разбитой брусчаткой. Двое мужчин изобретательно переругивались, выясняя, кто в этом виноват, но уже взялись поднимать её и наполнять камнями. Крупп внимательно рассмотрел их. Они хорошо говорили по-даруджийски, но если прислушаться, становился заметным намёк на акцент — неместный акцент.
— Ого! — ахнул Крупп, отступая на шаг. Он поправил кафтан, глубоко вздохнул, затем открыл ворота и вышел на улицу.
Низенький толстяк в кафтане с непомерно широкими рукавами вышел из ворот дома и свернул налево. Он явно спешил.
Сержант Скворец утёр пот со лба покрытым шрамами запястьем и сощурился в лучах яркого солнца.
— Это он, сержант, — заявила Жаль.
— Уверена?
— Да, уверена.
Скворец покосился на пробиравшегося через толпу человечка.
— Что же в нём такого важного?
— Честно говоря, — ответила Жаль, — мне не очень понятно, почему, но он жизненно важен, сержант.
Скворец прикусил губу, затем обернулся к повозке, на дне которой лежала карта города, придавленная по углам булыжниками.
— Кто живёт в этой усадьбе?
— Некто Барук, — сказала Жаль. — Алхимик.
Скворец нахмурился. Откуда она это узнала?
— Так что, этот коротышка и есть Барук?
— Нет. Он работает на алхимика. Не слуга. Шпион, наверное. Он опытный вор и обладает… даром.
Скворец поднял глаза.
— Провидец?
Жаль почему-то вздрогнула. Сержант с недоумением заметил, как она побледнела. Проклятье, подумал Скворец, да что же творится с этой девчонкой?
— Я думаю, да, — сказала Жаль. Её голос дрожал.
Скворец выпрямился.
— Ладно. Проследи за ним.
Она слабо кивнула, затем скользнула в толпу.
Сержант прислонился спиной к борту повозки. Когда он посмотрел на свой взвод, его лицо помрачнело. Тротц размахивал киркой, как мечом на поле боя. Камни летели во все стороны. Прохожие пытались уклониться, пригнуться, и громко ругались, когда это не удавалось. Вал и Скрипач присели за тачкой и вздрагивали каждый раз, когда кирка баргаста врезалась в мостовую. Молоток стоял неподалёку и направлял пешеходов на противоположную сторону улицы. Он уже не ревел и не орал — сорвал голос, когда спорил с каким-то стариком, хозяином ослика, который чуть не падал под весом огромной корзины дров. Поленья теперь валялись поперёк проезжей части — ни старика, ни ослика уже не было видно, — убедительно перекрывая движение колёсным экипажам.
В общем, заключил Скворец, все вошли в роль одуревших от жары рабочих с такой лёгкостью, что впору беспокоиться.
Вал и Скрипач добыли эту повозку с брусчаткой меньше чем через час после полуночной высадки у городского причала в Озёрном. Как именно им это удалось, Скворец боялся даже спрашивать. Но для плана повозка подходила идеально. Неприятная мыслишка шевельнулась где-то на дне сознания Скворца, но тот её подавил. Он ведь солдат, а солдаты исполняют приказы. Когда придёт время, на каждом крупном перекрёстке этого города воцарится хаос.
— Закладывать мины нелегко будет, — заметил Скрипач, — так что займёмся этим у всех под носом. Дорожные работы.
Скворец покачал головой. В полном соответствии с предсказанием Скрипача никто их до сих пор ни о чём не спрашивал. Взвод продолжал разбирать мостовые и заменять старую брусчатку морантской взрывчаткой в оболочке из обожжённой глины. Неужто всё будет так просто?
Сержант вспомнил Жаль. Вряд ли. Быстрый Бен и Калам наконец убедили его, что со своим заданием лучше справятся без неё. Новенькая осталась с основной частью взвода — молниеносно стреляя глазами во все стороны, но никакой заметной помощи не оказывая. Скворец неохотно признался себе, что чувствует некоторое облегчение, отправив её по следу толстяка.
Но что же втянуло семнадцатилетнюю девушку в мир войны? Этого сержант никак не мог понять — не мог пробиться за оболочку юности, не мог разглядеть холодного, жестокого убийцу на дне её мертвенных глаз. И хотя Скворец продолжал повторять взводу, что Жаль — такой же человек, как и они сами, сомнения росли с каждым вопросом, на который не находилось ответа. Он почти ничего о ней не знал. Откровение о том, что Жаль умеет управляться с рыбацкой лодкой, явилось как гром с ясного неба. А здесь, в Даруджистане, она совсем не вела себя как девочка из рыбацкой деревни. У неё была естественная твёрдая осанка, свойственная скорее высшему, образованному классу. Где бы Жаль ни оказалась, она держалась уверенно, как дома.
Похоже это на семнадцатилетнюю девушку? Нет, зато очень похоже на косвенное подтверждение выводов Быстрого Бена, которые приводили сержанта в ужас. Как ещё можно объяснить поведение этой ледяной женщины, которая пытала пленников под Натилогом? Стоило взглянуть на Жаль — и что-то в нём говорило: «Молодая, довольно симпатичная, уверенность делает её притягательной». Но тут же он мысленно возражал себе. Молодая? Скворец будто сам слышал собственный болезненный смех. Ну уж нет, не эта девчонка. Она старая. Она ходила под кроваво-красной луной в начале времён, никак не меньше. Её лицо — лицо самой неизмеримой бездны, она смотрит тебе в глаза, Скворец, и ты никогда не узнаешь, что же она думает.
Сержант почувствовал, как по лицу и шее градом катится пот. Чушь. Это он просто подсознательно не может вырваться из собственного ужаса. Ухватился за непонятое и тут же — в слепом отчаянии — придал ему узнаваемый облик. Отчаяние, сказал себе Скворец, всегда требует цели, точки приложения. Найди цель, и отчаяние отступит.
Конечно, всё не так просто. Отчаяние, которое одолевало Скворца, не имело формы. Жаль тут ни при чём, ни при чём эта бесконечная война, даже — предательство изнутри Империи. Негде искать ответы, а он уже смертельно устал задавать вопросы.
Когда Скворец увидел Жаль под городом, что назывался Серый Пёс, он испытал ужас, поняв, чем становится сам: убийцей, лишённым жалости, закованным в холодное железо бесчеловечности, избавленным от необходимости задавать вопросы, искать ответы, выстраивать разумную и понятную жизнь — словно остров посреди моря кровавой бойни.
В пустых глазах этой девочки сержант увидел медленную смерть собственной души. Отражение было безупречным, лишённым недостатков, которые могли бы заставить его усомниться в чудовищной истине своего открытия.
Пот, ручьями льющийся по спине под колетом, показался горячим — такой холод сковал Скворца. Он поднял ко лбу дрожащую руку. Очень скоро по его приказу погибнут люди. Сержант думал об этом как о плодах своего осторожного и точного плана — успехе, который измеряется соотношением твоих потерь к числу людей, погибших у противника. Этот город — его деловитые, шумные толпы, неумолкающая жизнь (малая и великая, трусливая и бесстрашная) — всего лишь поле игры, которая ведётся исключительно для блага других. Скворец продумал этот план так, словно сам ничем не рисковал. А ведь его друзья могут погибнуть — ну вот, он наконец признался, назвал их друзьями — и умрут чужие друзья, сыновья, дочери, родители… Бесконечная перекличка разрушенных судеб.
Скворец прижался спиной к борту повозки и попытался собраться. В отчаянии он оторвал взгляд от улицы. Сержант увидел человека в окне третьего этажа усадьбы. Тот смотрел на «мостожогов», а руки его были ярко-красными.
Сержант вздрогнул и отвёл глаза. Прикусил губу так, что почувствовал сперва острый укол боли, а затем привкус крови. Соберись, сказал он себе. Отойди от пропасти. Соберись, иначе погибнешь. И не только ты — твой взвод. Они тебе доверились, надеются, что выведешь их отсюда. Это доверие нужно оправдать. Скворец резко вдохнул через нос, отвернулся и сплюнул кровью. Взглянул на покрасневшую мостовую.
— Так-то, — прошипел сержант. — На кровь легко смотреть, да?
Он услышал шаги, поднял глаза и увидел Вала и Скрипача. Лица у обоих были встревоженные.
— Ты в порядке, сержант? — тихо спросил Скрипач. За спинами сапёров возник Молоток, целитель не сводил взгляда с белого, залитого потом лица сержанта.
Скворец поморщился.
— Отстаём от графика. Сколько ещё осталось?
Солдаты переглянулись. Их лица были покрыты белой пылью и потёками пота. Вал ответил:
— Три часа.
— Мы сговорились по семь мин класть, — добавил Скрипач. — Четыре «искорки», два «огневика» и одну «ругань».
— Какие-то из этих домов снесёт? — спросил Скворец, избегая требовательного взгляда Молотка.
— Само собой. Лучше перекрёсток и не перегородишь. — Скрипач ухмыльнулся товарищу.
— Ты какой-то конкретный дом развалить хочешь? — уточнил Вал.
— Вон та усадьба принадлежит алхимику.
— Понял, — отозвался Вал. — Фейерверк будет — загляденье.
— У вас два с половиной часа, — заявил Скворец. — Потом займёмся перекрёстками на холме Величества.
Молоток подошёл поближе.
— Опять голова болит? — мягко спросил он.
Скворец закрыл глаза, затем резко кивнул. Целитель поднял руку и провёл ладонью по лбу сержанта.
— Облегчу немного, — пробормотал он.
Сержант уныло усмехнулся.
— Это уже не смешно, Молоток. Ты даже слова говоришь те же самые. — Мысли Скворца окутало прохладное онемение.
Лицо Молотка напряглось. Он опустил руку.
— Когда у нас будет время, я найду причину, Скворец.
— Ага. — Сержант улыбнулся. — Когда будет время.
— Надеюсь, у Лама и Бена всё нормально, — сказал Молоток, переводя взгляд на прохожих. — Ты отослал Жаль?
— Да. Мы теперь одни. Они знают, где нас найти, все трое. — Скворец снова посмотрел на окно усадьбы. Человек с красными руками всё ещё стоял там, но теперь уже глядел на крыши домов вдалеке. Между ними поднялось облако пыли, и Скворец вернулся к карте города, на которой все главные перекрёстки, казармы и холм Величества были обведены алыми чернилами. — Молоток!
— Да, сержант?
— Опять губу прокусил.
Целитель подошёл ближе, вновь поднимая руку.
Крокус Новичок двинулся на юг по Траллитовой аллее. Уже видны были первые знаки приближения Дня Геддероны. На бельевых верёвках, натянутых над улицами, появились разноцветные флаги; искусственные цветы и полоски коры обрамляли дверные проёмы, а на каждом перекрёстке к стенам были прибиты венки из сушёных трав.
Улицы уже запрудили иноземцы — гадробийские пастухи, торговцы-рхиви, ткачи с Серпа — толпы громкоголосых, потных, возбуждённых людей. Запахи животных смешивались с людскими так, что вонь делала узкие переулки почти непроходимыми, и потому на главных улицах толчея становилась ещё сильнее.
В прежние годы Крокус наслаждался этим праздником, толкался среди приезжих и наполнял свои карманы, опустошая чужие. На время Празднества тревожные мысли об успехах Малазанской империи на севере отступали. Дядя всегда улыбался и повторял, что смена времён года позволяет взглянуть на все людские старания и свершения с правильной точки зрения. «Жалкие, ничтожные дела недолгоживущего и недальновидного рода, Крокус, — говаривал он, — никак не могут повредить Великому циклу Жизни».
Теперь, на пути домой, юноша вдруг припомнил эти слова Маммота. Он всегда думал о своём дяде как о мудром старике, хоть и бывшем немного не от мира сего. Но теперь рассуждения Маммота вдруг начали его серьёзно раздражать.
Празднование Весеннего обряда Геддероны — не оправдание для того, чтобы забыть о суровой реальности. Это не безобидная поблажка, а способ отложить возможное и таким образом сделать его неизбежным. Мы тут можем плясать на улицах целый год напролёт, говорил себе Крокус, праздновать тысячу Великих циклов, да только так же несомненно, как и весна, в наши ворота войдёт Малазанская империя. И клинком меча она оборвёт наш танец, потому что малазанцы — люди трудолюбивые, дисциплинированные и не терпят бессмысленной траты сил и времени, в общем, — очень «недальновидные».
Крокус подошёл к дому, кивнул старухе с трубкой, которая неизменно сидела на ступеньках, и вошёл внутрь. Коридор был пуст, обычная стайка детей наверняка умчалась играть на улицу, из-за закрытых дверей доносился умиротворяющий гул домашней жизни. Юноша взобрался по скрипучим ступенькам на второй этаж.
У двери в комнату Маммота скреблась и отчаянно теребила засов крылатая обезьянка. Она не обращала на Крокуса никакого внимания, пока тот не отодвинул её в сторону, а затем заныла и начала кругами летать вокруг головы юноши.
— Снова доигрался, да? — сказал Крокус маленькому созданию и взмахнул рукой, когда оно, подлетев слишком близко, запуталось в волосах юноши. Крошечные пальчики тотчас вцепились ему в кожу. — Ладно-ладно, Моби. — Крокус смягчился и отпер дверь. Внутри Маммот готовил травяной чай. Не оборачиваясь, старик спросил:
— Чаю, Крокус? А этому маленькому чудищу, которое, вероятно, сидит у тебя на голове, передай, что на сегодня моё терпение исчерпано.
Моби возмущённо фыркнул и, подлетев к письменному столу учёного, шлёпнулся туда. Бумаги упорхнули на пол. Моби жизнерадостно запищал.
Со вздохом Маммот обернулся, сжимая в руках небольшой поднос. Он перевёл на Крокуса слезящиеся глаза.
— Ты, похоже, устал, мальчик мой.
Крокус опустился в менее потёртое из двух кресел.
— Угу. Устал и в дурном настроении.
— Мой чай наверняка снова сотворит чудо, — с улыбкой проговорил Маммот.
Крокус хмыкнул, не поднимая глаз.
— Может, и да. А может, и нет.
Маммот поставил поднос на небольшой столик между креслами. С тихим вздохом старик уселся рядом с юношей.
— Как ты знаешь, я не имею особых этических предубеждений против избранной тобой профессии, Крокус. Я готов усомниться в правах любого рода, включая право собственности. Даже привилегии требуют ответственности, как я всегда говорил, а привилегия обладания требует ответственного отношения к охране своего имущества. Единственное, что меня беспокоит, конечно, это риски, на которые тебе приходится идти. — Маммот наклонился и налил в чашки чай. — Мальчик мой, вор должен быть неизменно уверен по меньшей мере в одном — своей сосредоточенности. Рассеянность очень опасна.
Крокус пристально посмотрел на своего дядю.
— А что ты там пишешь уже столько лет? — внезапно спросил он, указывая на стол. Маммот удивился, поднял чашку и откинулся на спинку кресла.
— Подумать только! Наконец-то искренний интерес к образованию? Я уже говорил, Крокус, с твоим умом ты мог бы далеко пойти… И хоть я сам — лишь скромный учёный, моё слово открыло бы тебе многие двери в этом городе. Скажу больше, даже в городской Совет ты сможешь войти, если решишь двигаться в этом направлении. А нужна всего лишь дисциплина, мальчик мой. То же самое качество, которым ты уже овладел как вор.
Во взгляде Крокуса сверкнуло лукавство.
— А сколько времени потребуется, — тихо спросил он, — чтобы стать известным в таких кругах?
— Ну-с, — протянул Маммот, — тут важней всего обучение, разумеется.
— Разумеется.
Тем не менее в сознании Крокуса ярко горел только образ спящей девушки. Маммот подул на свой чай.
— Если посвятить всё время учёбе, да учитывая твой юношеский энтузиазм, я бы предположил, что примерно год, возможно, чуть больше, возможно, меньше. А что, есть нужда в спешке?
— Да нет, просто «юношеский энтузиазм». Ладно, ты же мне так и не ответил. Что ты пишешь, дядя?
— Ах да. — Маммот посмотрел на свой стол и нахмурился, увидев, что Моби открыл чернильницу и теперь с удовольствием из неё пил. — Историю Даруджистана, — ответил старик. — Уже начал пятый том — правление Эктальма, предпоследнего из Королей-тиранов.
Крокус удивлённо заморгал.
— Кого?
Маммот с улыбкой отхлебнул чаю.
— Узурпатора из Летастта, которому наследовала дочь, Сэнденея, чьё правление привело к Восстанию. Им, собственно, и завершилась эпоха тиранов.
— Ага, ясно.
— Крокус, если ты серьёзно настроен, именно с истории Даруджистана мы и начнём уроки, но отнюдь не с пятого тома, а с самого начала.
Крокус кивнул.
— Город основан на слухах, — сказал он.
На столе Моби взвизгнул, затем закашлялся. Маммот бросил на него гневный взгляд, но потом снова посмотрел на Крокуса и проговорил со странным выражением на лице:
— Да, мальчик мой. Даруджистан был основан на слухах. — Старик помолчал. — Ты это не от меня услышал? Недавно?
— Кто-то при мне такое говорил, — беспечно заметил Крокус. — Не помню, кто именно. — На самом деле он, конечно, помнил. Это сказал убийца, Раллик Ном.
— Знаешь, что это значит?
Крокус помотал головой. Маммот снова откинулся на спинку кресла.
— Пей чай, мальчик мой. — Старик помолчал, затем начал рассказ: — Во времена Ранних Циклов три великих народа боролись за господство в этом мире. Людьми они, впрочем, не были — в том смысле, в котором мы понимаем это слово. Первыми сошли со сцены форкрул ассейлы или круссейлы, как их теперь называют. Не от слабости, а от… скуки, наверное. Оставшиеся два народа вели бесконечные войны. В конце концов один из них потерпел поражение, ибо его представители бились как одиночки — сражались друг с другом не меньше, чем со своими врагами-инородцами. Их называют яггутами, хотя в наши дни это наименование чаще звучит как «ягги» или «шурлы». Войну они проиграли, но не были окончательно стёрты с лица земли. Говорят, некоторые яггуты живы и по сей день, хотя, к счастью, не в Генабакисе… — Маммот обхватил чашку ладонями. — Итак, Даруджистан был основан на слухах. Среди туземных племён в Гадробийских холмах сохранилась легенда о том, что где-то здесь находился яггутский курган. А ведь яггуты владели могучей магией, создавали тайные Пути и предметы неимоверной чародейской силы. Со временем легенда распространилась до севера Генабакиса и на юг, к Серпу, — в королевства востока и запада, с тех пор давно ставшие прахом. И вот к нашим холмам прибыли искатели сокровищ, поначалу небольшими отрядами, затем многолюдными ордами — приходили целые племена под водительством властолюбивых шаманов и колдунов. Все склоны были иссечены траншеями и шпурами. Из их лагерей и временных поселений, из лачуг тысяч кладоискателей, которые прибывали сюда каждую весну, родился город.
— Даруджистан, — прошептал Крокус.
— Да. Могильник так и не нашли, и слух с тех пор рассеялся — мало кто о нём вообще знает в наши дни. А знающие понимают, что не стоит возобновлять поиски.
— Почему?
Маммот нахмурился.
— Очень редко сооружения яггутов попадали в руки людей, но это случалось прежде, и последствия всегда были катастрофическими. — Старик помрачнел ещё больше. — Урок совершенно ясен всем, кто сочтёт нужным его выучить.
Крокус немного подумал.
— Значит, круссейлы исчезли, яггов победили… Что же тогда случилось с третьим народом? Который победил? Почему здесь живём теперь мы, а не они?
Маммот собрался ответить, но передумал и промолчал.
Крокус подозрительно прищурился. Что же чуть не сказал Маммот, и главное — почему смолчал? Учёный поставил на стол чашку.
— Никто не знает наверняка, что с ними случилось, Крокус, и как они стали тем, чем являются ныне. Они существуют — в некотором смысле, и известны всем, кто сталкивался с Малазанской империей, как т'лан имассы.
Жаль проталкивалась через густую толпу, стараясь не упускать толстого человечка из виду. Уследить за ним было несложно, но девушка пыталась утишить бурю в собственной голове, бурю, вызванную одним-единственным словом, которое произнёс сержант Скворец.
Провидец.
И будто тёмная, сжатая сила в её мозгу развернулась от одного этого слова и теперь воевала со всем вокруг. Хотя сначала сила обрушилась на Жаль с почти необоримым напором, теперь — ослабла и явно проигрывала битву. Однако всё равно, пусть едва слышно, девушка продолжала слышать плач маленькой девочки. Жаль различила собственное бормотание:
— Я — Котильон, Покровитель убийц, известный всем как Узел Тени. — Плач стал тише. — Провидица мертва.
Одна её часть мысленно закричала от отчаянья, а другая спросила: «Какая провидица?»
— Я внутри, но отдельно. Я стою одесную Престола Тени, имя его — Амманас, и он — Владыка Теней. Здесь я — рука смерти. — Жаль улыбнулась и кивнула, она уже овладела собой. Сила, которая пыталась оспорить её власть над телом, снова исчезла, скрылась глубоко внутри. Плакать, злиться, бояться — эту роскошь Жаль не могла себе позволить. Она глубоко вздохнула и сосредоточилась на текущей задаче. Толстый человечек был опасен. Как и почему — ещё неизвестно, но тревога поднималась с новой силой, стоило девушке разглядеть его в толпе. А всё опасное, сказала себе Жаль, должно умереть.
Рынок, раскинувшийся вдоль Солёной аллеи под стеной Второго яруса в Озёрном квартале, кипел обычной безумной активностью. Влажная жара, которая с самого утра набирала силу в узких переулках и на тесных улочках, достигла пика. Потные, одуревшие торговцы выкрикивали проклятья конкурентам через головы покупателей. То тут, то там вспыхивали драки, но толпа разнимала противников задолго до того, как на место успевали прибыть разозлённые стражники.
Рассевшиеся на травяных подстилках местные рхиви распевали свой бесконечный гнусавый речитатив, прославляющий достоинства конины. На перекрёстках гадробийские пастухи стояли у деревянных столбов в окружении блеющих овец и коз, другие толкали перед собой деревянные тачки, гружённые сырами и кувшинами со сквашенным молоком. Даруджийские рыбаки вскидывали над головами копья со связками копчёной рыбы, вокруг которых вились рои мух. Ткачи с Серпа восседали за трёхфутовыми стенами из рулонов ярко раскрашенных тканей. Алчбинские крестьяне стояли в своих телегах и продавали горькие фрукты и сладкие корнеплоды последнего урожая. Дровосеки умудрялись двигаться через толпу на запряжённых волами повозках, чумазые дети, как обезьянки, цеплялись за вязанки хвороста. Облачённые в тёмные балахоны пришельцы из Низин выпевали громогласные хвалы Тысяче сект Д'река, и каждый высоко поднимал символ своей секты.
Крупп шагал по рыночной улице лёгким шагом, беспечно и словно бы не нарочно размахивая руками. Но эти странные движения были отнюдь не случайны: они маскировали жесты, необходимые для заклятий. Вор бы счёл, что Крупп не претендует на многое. Он крал еду — фрукты и сладости по большей части, — и именно для удовлетворения таких слабостей он холил свои магические дарования.
На ходу руки чародея незаметно ловили яблоки, вылетавшие из корзин, пирожные, спрыгивавшие с подносов, вишенки в шоколаде, скатывавшиеся с пирогов, — всё происходило так быстро, что случайному взгляду показалось бы лишь размытым мельтешением в рыночной толпе. Внутри широченных рукавов кафтана у Крупна были нашиты карманы — большие и маленькие. Всё, что попало в руки чародея, исчезало в рукавах и оказывалось в кармашке подходящего размера. Толстяк шагал вперёд — тонкий ценитель питательных деликатесов сотни культур, на его круглом личике застыло выражение полной удовлетворённости.
В конце концов долгим и запутанным маршрутом Крупп всё же добрался до таверны «Феникс». Он задержался на ступеньках и поболтал с одиноким громилой, вытаскивая из кармашка в рукаве медовый пончик. Затем толстяк откусил кусочек от своего лакомства, толкнул дверь и скрылся внутри.
В полуквартале от таверны Жаль прислонилась к потрескавшейся стене жилого дома и скрестила руки. Этот коротышка был просто удивительным! Она достаточно долго следила за его изысканным балетом, чтобы опознать истинного адепта. Но Жаль была сбита с толку — живой ум за маской толстяка подразумевал куда большие возможности, чем всё, им продемонстрированное. Ещё одно подтверждение того, что она столкнулась с крайне опасным созданием.
Из своего укрытия Жаль рассматривала таверну. Здоровяк на крыльце явно проверял всех входящих, но девушка не смогла заметить никакого особого знака или жеста из тайного воровского языка. Разговоры были короткими, чаще всего — просто обмен приветствиями между старыми знакомыми. Тем не менее она была твёрдо настроена войти в таверну. Именно такое место и поручил найти Каламу и Быстрому Бену Скворец — логово воров, наёмных громил и убийц. Зачем сержанту это понадобилось, ей никто не объяснил. Чародей и Калам явно имели свои подозрения, и Жаль чувствовала, что их аргументы уже заставили Скворца сомневаться. Будь их воля, они бы вообще держали её подальше от всех своих тайн, но этого Жаль допускать не собиралась.
Оттолкнувшись от стены, она пересекла улицу и подошла к «Фениксу». На город уже опустились густые, тяжёлые сумерки, в воздухе пахло дождём. Когда девушка оказалась рядом с крыльцом, громила ухмыльнулся.
— За Круппом следишь, да? — Он покачал головой. — Кстати, не стоит девочкам носить мечи. Ты же, надеюсь, внутрь не собираешься? С мечом? Ой нет. Без охраны — точно нет.
Жаль сделала шаг назад. Быстрым взглядом окинула улицу. Ближайший прохожий в полутора кварталах вдали живо трусил прочь от таверны. Девушка прихватила полы своего плаща и сдвинула их на уровне пояса.
— Пропусти, — тихо сказала она. Как же толстяк её заметил?
Громила облокотился на перила.
— Вот это уже начало милой, дружеской беседы, — осклабился он. — А давай-ка мы с тобой заглянем вон в ту подворотню. Ты меч отложишь, я буду очень нежным. Иначе дело может принять грубый оборот, а какое же тогда удоволь…
Левая рука девушки метнулась вперёд. Между ними блеснул кинжал. Клинок вошёл здоровяку в правый глаз, а затем — в мозг. Мужчина отшатнулся, перевалился через перила и с глухим стуком упал под лестницу. Жаль подошла к нему и вытащила свой кинжал. Она задержалась, чтобы поправить ремень, на котором висела тонкая, гибкая шпага, затем осмотрелась по сторонам. Не увидев никого поблизости, Жаль поднялась по лестнице и вошла в таверну. Сразу за порогом она вынуждена была остановиться, потому что оказалась лицом к лицу с висящим вверх ногами мальчишкой. Две неопрятные женщины по очереди раскачивали его туда-сюда. Как только жалобно подвывающий мальчик тянулся к верёвке на ногах, он получал увесистый подзатыльник. Одна из женщин посмотрела на Жаль и ухмыльнулась.
— Эй ты! — прикрикнула женщина, перехватывая Жаль за руку.
Девушка смерила её ледяным взглядом.
— Чего?
Женщина наклонилась поближе и прошептала, обдав Жаль густым пивным духом:
— Если попадёшь в беду, сразу, зови Ирильту и Мизу. Это мы, сечёшь?
— Спасибо.
Жаль двинулась дальше. Она уже увидела толстого коротышку — как там вышибала его назвал? — Круппа. Он сидел за столиком у дальней стены, под балконом. В зале было полно народу, но Жаль заметила пустое место у барной стойки: расположиться там — и всё будет видно как на ладони. Девушка решительно двинулась вперёд.
Поскольку Крупп уже наверняка её заметил, Жаль даже не пыталась скрывать, что внимательно следит за ним. Частенько именно такое открытое давление и помогало сломить волю жертвы. Если оружием в войне служит терпение, мысленно улыбнулась Жаль, смертный всегда оказывается в невыгодном положении.
Крокус завернул за угол и направился к «Фениксу». Программа, которую предложил Маммот, его откровенно пугала: кроме изучения десятков книг, там значились придворный этикет, система управления городом, обязанности разных чиновников, родословные и личные прихоти некоторых сановников… Но юноша поклялся себе, что всё одолеет. Однажды он будет стоять перед девицей Д'Арле, ожидая формального представления.
Только было в этой картинке что-то завирательное. Вот он стоит — Крокус, учёный муж, многообещающий, изысканный придворный, вор. Ерунда какая-то. Но избавиться от этого образа он не мог, только укреплялся в решимости. Это обязательно сбудется. Причём очень скоро. Но до того времени нужно заняться другими делами, исправить кое-что.
У самого крыльца Крокус заметил сгорбившуюся фигуру в тени под перилами. Юноша осторожно подобрался ближе.
Жаль только-только подошла к стойке, когда дверь за спиной с грохотом распахнулась. Девушка обернулась и увидела на пороге молодого черноволосого парня.
— Шерта кто-то убил! — закричал он. — Ножом зарезал!
Полдюжины посетителей рванулись к двери мимо юноши и исчезли снаружи. Жаль снова повернулась к стойке, поймала взгляд кельнера и сказала:
— Алчбинский эль, пожалуйста. В оловянной кружке.
Женщина, которую Ирильта назвала Мизой, стукнула по стойке широкими предплечьями, когда наклонилась вперёд.
— Обслужи даму, Нахал! — прорычала Миза. — У неё есть вкус.
Миза склонила голову к девушке.
— И хороший вкус во всём. Шерт был грязным боровом.
Жаль окаменела. Её руки скользнули под плащ.
— Спокойно, девочка, — тихо прогудела Миза. — Мы не из болтливых. Тут принято заботиться сперва о себе, а я не горю желанием получить ножом в глаз. Мы же сказали, что о тебе позаботимся, верно?
На стойке появился эль. Жаль подняла руку и взялась за кружку.
— Не нужно обо мне заботиться, Миза, — негромко сказала она.
Рядом с Мизой возник кто-то другой. Жаль покосилась на него и узнала черноволосого юношу, тот был очень бледен.
— Худовы кишки, Миза, денёк выдался отвратный.
Миза хихикнула и обняла парня за плечи.
— Нахал, подай-ка и нам парочку кружек алчбинского. Лучшее в Даруджистане — для нашего Крокуса. — Миза повернула голову и снова склонилась к девушке. — В следующий раз, — прошептала она, — лучше тебе так не выставляться. Уж не здесь — точно.
Жаль посмотрела на кружку и нахмурилась. Она проявила неосторожность — заказала лучший эль в городе. Девушка пригубила напиток.
— Хорош, — заявила она. — Очень хорош.
Миза ухмыльнулась и толкнула Крокуса в бок.
— А даме-то нравится.
Крокус наклонился вперёд и подарил девушке усталую, но тёплую улыбку. Снаружи зазвучал гудок городской стражи.
Нахал поставил на стойку ещё два эля.
Жаль заметила, как взгляд Крокуса двинулся вниз по её телу, затем остановился. Улыбка стала натянутой, лицо побелело ещё больше. Как только перед Крокусом появился эль, он отвёл глаза и уставился в кружку.
— Плати, прежде чем пить, Крокус! — проворчал Нахал. — А то скоро даже Круппа перещеголяешь.
Крокус сунул руку в карман и вытащил пригоршню монет. Когда он попытался их пересчитать, несколько выскользнуло из пальцев и покатилось по барной стойке. Из трёх упавших две коротко звякнули и остановились. Но третья монета вертелась и вертелась. Нахал, Жаль и Миза не могли отвести от неё глаз. Крокус протянул было руку, но остановился. Монета продолжала вертеться, не замедляя скорости.
Жаль смотрела на монету и чувствовала, как на череп, словно океанские волны, накатываются отзвуки силы. Внезапно изнутри пришёл ответный напор. Нахал ахнул, когда монета скользнула по стойке, подпрыгнула высоко в воздух и со звоном легла точнёхонько перед Крокусом.
Все молчали. Не считая их четверых, никто ничего не заметил.
Крокус быстро схватил монетку.
— Эту не отдам, — прохрипел он.
— Ну и ладно, — откликнулся Нахал не менее напряжённым голосом. Кельнер дрожащими руками собрал остальные монеты, которые Крокус выложил на стойку. Жаль провела рукой под плащом по рукояти и ножнам кинжала. Мокро. Значит, Крокус заметил кровь. Придётся его убить. Она нахмурилась — поняла, что не сделает этого.
— Крокус, дорогой! — раздался призывный крик из-под балкона. Миза глумливо покосилась в ту сторону.
— А вот и жирный карась собственной персоной, — пробормотала она. — Парень, тебя Крупп зовёт.
Крокус спрятал монету в карман и фыркнул. Затем отсалютовал своей кружкой.
— До скорого, Миза.
Значит, Жаль нашла человека Опоннов — слишком уж легко. И он как-то связан с этим Круппом. Слишком просто. Очень подозрительно.
— Милый паренёк, — заметила Миза. — Мы с Ирильтой за ним приглядываем, сечёшь?
Жаль опёрлась на стойку, не сводя глаз с кружки. Здесь нужно играть очень осторожно. Прорыв магии Тени в ответ на силу Монеты был необдуманным, глубоко инстинктивным.
— Секу, Миза, — ответила девушка. — Не заморачивайся. Лады?
Миза вздохнула.
— Лады. Ну что, а теперь возьмём дешёвое пойло. Нахал? Нацеди-ка нам даруджийского пива. В глиняную посуду, если ещё не всю побили.
Под стеной Второго яруса со стороны Озёрного квартала скорчилась Умникова корчма — излюбленное местечко моряков и рыбаков. Стены корчмы были выложены из грубого песчаника, с годами она слегка покосилась назад, словно отшатнулась от улицы. Теперь забегаловка опиралась на Вторую стену — точно так же, как и жалкие лачуги да хижины, выстроенные, по большей части, из плавникового леса и обломков обшивочных досок, которые нет-нет да и выносило на берег после очередного кораблекрушения на Кротовом рифе.
С закатом в Даруджистан пришёл лёгкий дождь, с воды на берег пополз туман. За озером сверкнула молния, но слишком далеко, чтобы услышать гром. Калам вышел из Умниковой корчмы ровно в тот миг, когда местный «серолицый» поднёс горящий смоляной фитиль к ближайшему газовому фонарю, открыв сперва медный клапан. Вспыхнуло яркое голубое пламя. Калам задержался у дверей корчмы, глядя, как странный, облачённый в серый балахон человек двинулся к следующему фонарю. Убийца покосился на небо и зашагал вверх по улице. Он добрался до последней лачуги, пристроившейся к хитрому выступу ярусной стены, и вошёл.
На земляном полу в центре комнаты сидел, скрестив ноги, Быстрый Бен.
— Ну как, повезло?
— Нет. Гильдия залегла на дно — понятия не имею почему. — Калам подошёл к дальней стене и уселся на свой спальный мешок. Он облокотился на старый неровный камень и посмотрел на товарища. — Может, городской Совет решил убрать местных убийц?
Глаза Быстрого Бена сверкнули в полутьме.
— Хочешь сказать, они предвидели, что мы захотим с ними связаться?
Калам отвёл взгляд.
— Не думаю, что они совсем идиоты. Должны же понимать, что это обычная малазанская тактика. Предложи Гильдии контракт, от которого она не сможет отказаться, а потом сиди себе да любуйся, как местные заправилы дохнут, словно мухи. Скворец предложил план. Дуджек одобрил. Эти двое говорят на языке старого Императора, Бен. Старик небось сейчас ухохатывается где-то в аду.
Чародей поёжился.
— Неприятная картинка.
Калам пожал плечами:
— Только это всё теория, если мы не найдём хоть одного местного убийцу. Где бы они ни спрятались, но не в Озёрном — это я точно говорю. Я лишь одно загадочное имя услышал — Угорь. Но он — не убийца, а кто-то другой.
— И куда теперь? — спросил Быстрый Бен. — В Гадробийский квартал?
— Нет. Там сплошь крестьяне и пастухи. Худово семя, да одной вони хватит, чтоб его из списка вычеркнуть. Двинем завтра с утра в Даруджийский. — Калам помолчал. — А у тебя что?
Быстрый Бен склонил голову. Ответил он едва слышным шёпотом.
— Почти готово.
— Скворец чуть языком не подавился, когда твоё предложение услышал. Я тоже, кстати. Ты же в змеиное кубло полезешь, Бен. Оно того стоит?
— Не уверен. — Быстрый Бен поднял глаза. — Лично я бы предпочёл, чтобы мы просто бросили всё да сбежали — от Империи, от Даруджистана, от войны, от всего. Но поди-ка убеди в этом сержанта. Он же верит в идею, а таких своротить сложнее прочих.
Калам кивнул.
— Честь, верность, вся эта безмерно дорогая чепуха.
— Точно. Поэтому будем делать так — другого выхода у нас нет. Локон окончательно свихнулся, это уже опасно. Но мы его можем использовать ещё один раз. Сила привлекает силу, и если повезёт, гибель Локона именно это и сделает. Чем больше Взошедших мы вовлечём в драку, тем лучше.
— Всегда думал, что именно этого лучше избегать, Бен.
Чародей натянуто улыбнулся.
— Это ты мне говоришь? Но в данном случае чем больше неразбериха и хаос, тем лучше для нас.
— А если Тайшренн пронюхает?
Улыбка Быстрого Бена стала только шире.
— Тогда мы все погибнем значительно раньше. Такие дела.
Калам невесело хохотнул.
— Такие дела.
Чародей склонил голову набок.
— Солнце ушло за горизонт. Пора начинать.
— Мне уйти? — спросил Калам.
Быстрый Бен покачал головой.
— Нет, на этот раз ты мне нужен здесь. Если не вернусь, возьми тело и сожги. Пепел развей на четырёх ветрах и прокляни моё имя от всего сердца.
Калам молчал. Потом тихо прорычал:
— И сколько ждать?
— До рассвета, — ответил Быстрый Бен. — Ты же понимаешь, о таком я могу попросить только самого близкого друга.
— Понимаю. Давай, приступай уже, Худово семя.
Быстрый Бен взмахнул рукой в сложном магическом жесте. Вокруг чародея развернулся круг огня, бьющего прямо из земли. Бен закрыл глаза.
Каламу почудилось, что его друг будто усох, словно из него ушла важнейшая часть жизни. Шея чародея хрустнула, когда он упёрся подбородком в грудь, дыхание сорвалось с губ тихим, неспешным шипением. Кольцо пламени вспыхнуло, а затем приугасло, осталось только слабое свечение на земле.
Калам вытянул ноги и скрестил руки на груди. В наступившей тишине он принялся ждать.
Бледный Мурильо вернулся к столу и сел.
— С телом сейчас разберутся. — Он покачал головой. — Кто бы ни убил Шерта, это был профессионал, притом суровый. Точно в глаз…
— Довольно! — воскликнул Крупп и всплеснул руками. — Видишь ли, любезный Мурильо, Крупп сейчас кушает, и, по стеченью обстоятельств, Крупп обладает весьма чувствительным желудком.
— Шерт, конечно, был дурак, — продолжал Мурильо, не обращая на Круппа внимания, — но не настолько, чтобы напроситься на такую жестокость.
Крокус молчал. Он видел кровь на кинжале той темноволосой женщины.
— Кто знает? — Крупп заиграл бровями. — Быть может, он стал свидетелем некоего ужасного ужаса. Быть может, его просто раздавили, как человек давит сапогом очаровательного мышонка. Случайно.
Крокус оглянулся. Снова нашёл глазами эту женщину — у стойки, рядом с Мизой. Одета в простые кожаные доспехи, у пояса — простая тонкая шпага. Она напомнила юноше наёмников, которых тот часто видел в детстве на улицах города. Багровая гвардия — на пять сотен солдат, мужчин и женщин, ни единой блестящей пряжки.
Крокус не мог оторвать глаз от этой девушки. Она — как эти наёмники. Убийцы, для которых убийство давно перестало быть ужасным.
Что сделал Шерт, чтобы заслужить нож в глазу?
Крокус отвёл взгляд как раз вовремя чтобы заметить, как в таверну входит Раллик Ном. Убийца подошёл к столу, словно не замечая спешивших расступиться завсегдатаев.
Колл перехватил его прежде, чем Раллик дошёл до их стола. Дюжий мужчина хлопнул Раллика по плечу и по-пьяному повис на убийце.
— Привет, Ном, старый ты ублюдок!
Раллик обхватил Колла за плечи и подвёл к столу. Крупп поднял взгляд.
— Хо-хо, дражайшие сотоварищи! Крупп зовёт вас присоединиться к семейному собранию. — Он откинулся на спинку и указал рукой на два пустующих стула. — Извольте получить сводку наших последних драматических свершений: сей славный отрок, Крокус, мечтательно глядел в пустоту, в то время как Крупп и Мурильо живо обсуждали последние слухи и сплетни, что разносят городские крысы.
Колл остался стоять, неуверенно покачиваясь. Он хмурился. Раллик сел и потянулся к кувшину с пивом.
— И что за сплетни? — небрежно поинтересовался убийца.
— Говорят, мы заключили союз с Семенем Луны, — ответил Мурильо.
— Абсурд, разумеется, — заявил Крупп. — Или ты видел хоть единое подтвержденье сему слуху?
Мурильо ухмыльнулся.
— Луна же не улетела никуда, верно? И точно под ней стоит шатёр Совета.
Крокус вмешался:
— Дядя Маммот сказал, что советники пока не сумели передать своё послание на Семя Луны.
— Неудивительно, — заметил Мурильо, бросая короткий взгляд на Раллика.
— А кто там живёт? — спросил Крокус.
Колл зашатался и обеими руками схватился за край стола, чтобы не упасть. Он придвинул красное лицо к Крокусу и заревел:
— Пять чёрных драконов!
Быстрый Бен знал на Пути Хаоса бесконечное число извилистых тропок, что вели к дверям. Чародей называл их дверьми, хотя на самом деле это были преграды, стены, возникающие там, где встречаются разные Пути, наросты энергии — твёрдые, как базальт. Хаос касался всех Владений узловатыми пальцами, из которых текла сила, и двери были запёкшимися корками на ранах в плоти других миров, других Путей магии.
Чародей когда-то сосредоточил все свои таланты на этих дверях. На Пути Хаоса он научился использовать энергию дверей. Бен сумел найти способы трансформировать эти стены, чувствовать то, что лежит за ними. Каждый Путь магии обладал собственным запахом, каждый мир — фактурой. И хотя чародею никогда не доводилось пройти дважды одной дорогой, он научился отыскивать нужные двери.
Сейчас он странствовал по одной из таких дорог — извилистой, предательской тропинке, окутанной собственными отложениями этого Пути. Такая тропа вполне могла увести его назад, даже если двигаться только вперёд; один крутой поворот направо, ещё один, и ещё — все в одну сторону.
Быстрый Бен знал, что дорогу открывает его личная воля, но тропы Хаоса обладали своими законами — хотя, возможно, это были его собственные законы, только сам чародей пока их не знал. Каков бы ни был источник дорог, они оставались чистым, незапятнанным безумием.
Наконец Бен добрался до нужной двери. Стена выглядела как грубый, сероватый камень. Быстрый Бен завис перед ним, прошептал приказ, и дух чародея принял форму его тела. Бен постоял немного, привыкая к неровной дрожи своей призрачной плоти, затем шагнул вперёд и положил руки на дверь.
Края были твёрдыми и тёплыми. Ближе к центру камень становился горячее и мягче. Поверхность под руками чародея начала терять плотность, стала стеклянистой, словно обсидиан. Быстрый Бен закрыл глаза.
Никогда прежде он не пытался пройти в такую дверь. Чародей даже не был уверен, что это вообще возможно. И если он не погибнет на той стороне, то как вернуться? Кроме этих, сугубо механических опасений, его терзал главный страх: сейчас Быстрый Бен попытается проникнуть в мир, где ему не рады.
Чародей открыл глаза.
— Я — направление. — тихо произнёс он. Надавил на стену всем весом. — Я — сила воли во Владениях, которые чтут её и только её. — Чародей надавил сильнее. — Я — касание Пути. От хаоса ничто не защищено, ничто не укрыто. — Бен почувствовал, что дверь поддаётся. Он отвёл одну руку за спину, чтобы закрыться от растущего давления. — Пройду только я! — прошипел чародей. Внезапно, со странным глухим звуком, он проскользнул на ту сторону в пылающем ореоле энергии.
Быстрый Бен оказался на неровной, потрескавшейся земле. Он зашатался, восстановил равновесие и осмотрелся. Вокруг расстилалась сухая равнина, слева на горизонте вздымались низкие холмы. Над головой поблёскивало небо цвета ртути, ровными полосами плыли чернильно-чёрные облака.
Быстрый Бен сел, скрестил ноги и сложил руки на бёдрах.
— Престол Тени, — сказал он. — Владыка Теней, я пришёл в твои Владения. Примешь ли ты меня, как должно принимать мирного гостя?
Со стороны холмов донёсся ответ: вой Псов.
