Глава девятая
Малазанские инженеры — люди особые: своенравные, сквернословящие, строптивые, скрытные и упрямые. Они — краеугольный камень малазанской армии…
Сэнжалль. Войска Империи
Как только Калам спустился на простор Орбала-одана, он увидел первые признаки восстания. Группа малазанских беженцев попала в засаду, когда двигалась по сухому руслу реки. Нападавшие выскочили из густой травы, что росла вдоль берегов, и сперва принялись стрелять из луков, а затем набросились на беспомощных малазанцев.
Три фургона подожгли. Калам неподвижно сидел на коне, разглядывая курившиеся груды обугленного дерева, пепла и костей. Из всех пожитков жертв остался только маленький свёрток с детской одеждой — крошечное цветное пятнышко в десяти шагах от дымящихся обломков фургонов.
Калам ещё раз оглянулся, чтобы высмотреть демона — Апта нигде не было видно, хотя убийца чувствовал, что он где-то рядом, — и спешился. Следы подсказывали, что скот малазанцев увели нападавшие. Все мёртвые тела принадлежали тем, кто сгорел в фургонах. Осмотр показал, что были и выжившие — небольшой отряд, который покинул место засады и бежал на юг через одан. Их, похоже, не преследовали, но Калам знал: на этой равнине у беглецов мало шансов спастись. До города Орбала пришлось бы идти дней пять-шесть, но он, скорее всего, уже в руках восставших, поскольку гарнизон там всегда был недоукомплектованный.
Калам задумался, откуда здесь вообще беженцы. На многие лиги вокруг почти не было поселений.
Топая по песку, словно по кожаному барабану, вверх по руслу поднялся Апт. Раны чудовища более или менее затянулись, оставив на его чёрной шкуре лишь сморщенные шрамы. С нападения д’иверсов прошло пять дней. Не было никаких признаков того, что оборотень по-прежнему преследует его, и Калам надеялся, что охотник ранен настолько, чтобы отказаться от мысли продолжать.
Тем не менее за ним шёл… некто. Убийца это нутром чувствовал. Он подумывал над тем, чтобы устроить собственную засаду, но Калам был один, а преследователей могло оказаться много. Более того, убийца не был уверен, что Апт поддержит его в бою, — и сильно в этом сомневался. Единственным преимуществом оставалась скорость передвижения. После боя он без особых трудов отыскал своего коня, и тот, похоже, неплохо справлялся с тяготами пути. Калам начал подозревать, что между жеребцом и демоном зародилось своего рода соперничество: похоже, конь чувствовал стыд за то, что сбежал с поля боя, и теперь пытался восстановить утраченную иллюзию превосходства.
Калам снова забрался в седло. Апт нашёл след беглецов и теперь принюхивался, покачивая из стороны в сторону вытянутой, узкой головой.
— Не наша проблема, — бросил ему Калам, поправляя за поясом единственный оставшийся длинный нож. — У нас своих бед по горло, Апт. — Он пришпорил коня и поехал туда, где его путь наверняка не пересечётся со следом беглецов.
В быстро сгущавшихся сумерках Калам скакал по травянистой равнине. Несмотря на внушительные размеры, демон будто растворился в полумраке. Этот демон рождён во Владениях Тени — чему же удивляться?
Впереди раскинулся овраг — ещё одно пересохшее русло. Когда убийца подъехал ближе, из укрытия у ближнего берега поднялись две фигуры. Ругаясь вполголоса, Калам придержал коня и поднял обе руки ладонями вперёд.
— Я — мекрал, обарии! — сказал Калам. — Скачу с Вихрем!
— Тогда подъезжай ближе, — ответил один из незнакомцев.
Не опуская рук, Калам пятками и коленями направил жеребца к краю оврага.
— И точно — мекрал, — проворчал тот же голос. Из высокой травы выступил мужчина с обнажённым тальваром в руке. — Раздели с нами трапезу, всадник. Ты принёс нам новости с севера?
Калам расслабился и спешился.
— Месячной давности, обарий. Я уже много недель ни с кем не говорил — что ты мне скажешь?
Незнакомец оказался просто обычным разбойником, который мародёрствовал, прикрываясь благородным делом восстания. Он ухмыльнулся убийце, сверкнув немногочисленными зубами.
— Отмщение против мезланов, мекрал. Воздаяние сладостное, как ключевая вода.
— Так Вихрь не знает поражения? Мезланские армии ничего не сделали?
Ведя коня в поводу, Калам вместе с разбойниками спустился к их лагерю. Разбит он был небрежно, что выдавало недалёкий ум главаря. Недоумки навалили такую кучу хвороста, что, когда костёр разожгут, видно его будет на пол-одана. Небольшое стадо волов заперли в самодельном краале с подветренной стороны лагеря.
— Мезланские армии сделали, что надо, — передохли, — с ухмылкой ответил главарь. — Говорят, только одна осталась, далеко на юго-востоке. Ведёт её виканец с сердцем из чёрного, бескровного камня.
Калам хмыкнул. Разбойник протянул ему бурдюк с вином, и убийца, благодарно кивнув, сделал большой глоток. Сольтанское, отобрали у мезланов — наверное, из тех фургонов, которые я видел. И волы оттуда же.
— На юго-востоке? Это из одного из прибрежных городов?
— Ага, из Хиссара. Но Хиссар уже в руках Камиста Релоя. Как и все прочие города, кроме Арэна, да ведь и внутри Арэна сидит джистал. Виканец бежит по суше, скованный тысячами беженцев — они просят у него защиты, хоть и лакают его же кровь.
— Так он не такой уж и черносердечный, — пробормотал Калам.
— Точно. Ему бы бросить их на поживу армии Релоя, но он, видать, боится гнева безмозглых дураков, которые командуют в Арэне, — хотя и им дышать уже недолго осталось.
— Как зовут этого виканца?
— Колтейн. Говорят, у него вороньи крылья и столько смешного он находит в бойне, что часто хохочет в бою. Долгая, медленная смерть его ждёт, в том поклялся Камист Релой.
— Да пожнёт Вихрь все заслуженные награды, — проговорил убийца и снова отхлебнул вина.
— Красивый у тебя конь, мекрал.
— И верный. Не даст чужому на себя сесть. — Калам понадеялся, что это предупреждение для разбойника прозвучит достаточно прозрачно.
Главарь пожал плечами.
— Всякого можно укротить.
Убийца вздохнул и положил на землю бурдюк.
— Вы что — предали Вихрь? — спросил он.
Все вокруг замерли. Слева от Калама сухие дрова затрещали в языках разгорающегося пламени.
Главарь развёл руками и скорчил оскорблённую гримасу.
— Это же была просто похвала, меркал! Чем мы заслужили такие подозрения? Мы ведь не воры и не убийцы, друг. Мы — правоверные! Твой прекрасный конь, конечно, принадлежит тебе, хоть у меня и есть золото…
— Он не продаётся, обарий.
— Ты даже не выслушал моё предложение!
— Хоть бы за все Семь Святых сокровищ — не продам, — прорычал Калам.
— Тогда не будем больше об этом говорить. — Главарь подобрал бурдюк и снова предложил его Каламу.
Тот принял вино, но на этот раз лишь намочил губы.
— Печальны времена, — продолжил главарь, — когда доверие — редкость между братьями-воинами. Мы ведь все скачем во имя Ша’ик. У всех нас один, ненавистный враг. Ночи — такие, как эта, когда выдалась минута мира под звёздами среди священной войны, — созданы для празднества и братства, друг.
— Своими словами ты уловил всю красоту нашей борьбы, — сказал Калам. Слова так легко летят по-над ужасами, жестокостью и страхом, что вообще удивительно, как кто-то кому-то ещё доверяет.
— А теперь ты отдашь мне своего коня и этот прекрасный клинок, который я вижу у тебя за поясом.
Смех убийцы был похож на тихий рокот.
— Я насчитал семерых: четверо передо мной, трое где-то за спиной. — Он помолчал, глядя в высвеченные огнём глаза главаря. — Дело будет рискованное, но я уж побеспокоюсь, чтоб тебя убить первым, друг.
Разбойник смешался, затем ответил с улыбкой:
— Нет у тебя чувства юмора. Ты, видно, слишком давно странствуешь один, раз отвык от солдатских розыгрышей. Ты голоден? Нынче утром мы нашли отряд мезланов, и они очень щедро оделили нас своими припасами и прочим имуществом. На рассвете мы к ним снова заглянем. Среди них есть и женщины.
Калам нахмурился.
— Это такая у тебя война против мезланов? Все вы вооружены, все на конях — почему не присоединились к армиям Апокалипсиса? Камисту Релою нужны такие воины, как вы. Я еду на юг, чтоб поспеть к осаде Арэна, которая наверняка скоро начнётся.
— И мы тоже — хотим войти в распахнутые врата Арэна! — пылко отозвался главарь. — Более того, мы с собой ведём скот, чтобы накормить своих братьев по оружию! Ты что же, хочешь, чтобы мы отпустили богатых мезланов, которые нам попались?
— Одан их убьёт и без нашей помощи, — сказал убийца. — Их волы теперь у вас.
Распахнутые ворота Арэна… и внутри джистал. Что это значит? «Джистал». Незнакомое слово, не из наречий Семи Городов. Фаларское?
Услышав слова Калама, главарь помрачнел.
— Мы их возьмём на рассвете. Ты с нами, мекрал?
— Они к югу отсюда?
— Точно. Меньше часа езды.
— Я и так в этом направлении еду, так что буду с вами.
— Отлично!
— Но нет ничего святого в изнасиловании, — проворчал Калам.
— Святого — ничего. — Главарь ухмыльнулся. — Зато справедливо.
…Выехали ночью, под сияющими звёздами. Один из разбойников остался в лагере с волами и прочей добычей, так что с Каламом отправились шестеро. У каждого за плечом был лук с двойным изгибом, но стрел явно не хватало — ни в одном колчане убийца не заметил больше трёх, да и те — с сильно истрёпанным оперением. Толку от них — только если стрелять с близкого расстояния.
Борду, главарь разбойников, сказал Каламу, что всего малазанских беженцев пятеро — один солдат, две женщины и два маленьких мальчика. Он был уверен, что солдата ранили во время первого боя, поэтому Борду не ожидал особого сопротивления. Сначала надо убить мужчину.
— А потом поиграем с женщинами и мальчиками… Может, ты тогда передумаешь, мекрал.
Калам в ответ только хмыкнул. Таких людей он знал. Храбрились они, только пока числом превосходили жертв, а доблестью полагали возможность задавить и запугать беспомощных жертв. Таких созданий в мире было полно, и когда в стране началась война, для них наступило раздолье. Такова жестокая тень всякой благородной борьбы. По-эрлийски их называли «э’птарх ле’джебран» — «стервятники насилия».
Впереди иссохшая кожа прерии растрескалась. Сутулые гранитные глыбы поднимались над травой на склонах нескольких невысоких холмов. Слабый свет костра освещал одну из таких скал. Калам покачал головой. Подобная беспечность во враждебной стране недостойна солдата.
Борду поднял руку и остановил небольшой отряд примерно в полусотне шагов от гранитной глыбы.
— Отводите глаза от огня, — прошептал он остальным. — Пусть лучше эти дурни будут слепы в темноте, а не мы. Теперь — расходимся. Мы с мекралом зайдём с другой стороны. Дайте нам пятьдесят вздохов, затем нападайте.
Калам прищурился, глядя на главаря. Зайдёшь с другой стороны, рискуешь поймать стрелу-другую от остальных разбойников во время боя. Опять солдатский розыгрыш, ясно. Калам ничего не сказал и поехал бок о бок с Борду.
— Твои люди хорошо стреляют из луков? — поинтересовался убийца через несколько минут.
— Жалят, как гадюки, мекрал.
— И с такого же расстояния, — пробормотал Калам.
— Они не промахнутся.
— Не сомневаюсь.
— Боишься, мекрал? Ты — такой здоровый, опасный. И ясно как день, что воин. Я удивлён.
— Сейчас ещё больше удивишься, — сказал Калам и резко провёл клинком по горлу Борду.
Хлынула кровь. Главарь забулькал и повалился назад в седле, так что рана на шее жутко хлюпнула.
Убийца спрятал нож. Подъехал ближе вовремя, чтобы подхватить тело, выровнять его в седле и удержать одной рукой за спину.
— Проедем ещё немного вместе, — проговорил Калам. — И да сдерут Семь Святых шкуру с твоей неверной души.
Как, несомненно, сдерут и с моей в свой срок.
Впереди показался дрожащий огонь костра. Крики вдалеке ознаменовали нападение. Копыта коней застучали по твёрдой земле. Калам пустил жеребца лёгким галопом. Конь Борду не отставал, тело главаря болталось из стороны в сторону, голова свалилась набок, так что ухо прижалось к плечу.
Они добрались до склона холма — с этой стороны он был пологий, взобраться по нему было легче. Калам уже видел нападавших: разбойники въехали в круг света, стрелы полетели в укрытые одеялами фигуры у огня.
По звуку Калам мгновенно понял, что тел под одеялами нет. Солдат оказался толковый — устроил западню. Убийца ухмыльнулся. Он толкнул тело Борду на переднюю луку седла и сильно шлёпнул коня по крупу. Тот помчался к свету.
Убийца быстро остановил своего жеребца и скользнул на землю, оставаясь в темноте за пределами светового круга, а затем беззвучно двинулся вперёд.
Послышался звонкий щелчок арбалета. Один из разбойников вылетел из седла и рухнул на землю. Остальные натянули поводья, они явно растерялись. Что-то похожее на маленький мешочек полетело к костру и упало прямо в огонь, выбросив сноп искр. В следующий миг ночь осветил каскад языков пламени, так что чётко выступили силуэты четверых разбойников. Из темноты снова разрядили арбалет, затем другой. Два разбойника вскрикнули, каждый изогнулся, пытаясь дотянуться до стрелы в спине. Затем они застонали и обмякли, а лишившиеся всадников лошади испуганно пошли по кругу.
Калама вспышка не осветила, но глаза уже ничего не различали во тьме. Тихо ругаясь, он двинулся вперёд, сжимая в правой руке длинный нож, а в левой — обоюдоострый кинжал.
Убийца услышал стук копыт из темноты. Оба разбойника развернули лошадей, чтобы встретить нападавшего. На свет выскочил конь и остановился. В седле никого не было.
Яркое пламя в костре начало угасать.
Нервы Калама вдруг словно зазвенели, он остановился и пригнулся. Конь без всадника бесцельно подошёл к разбойникам справа и вскоре оказался рядом с одним из нападавших. Текучим, изящным движением на его спину взлетела фигура — женщина, которая всё это время пряталась сбоку, держась за одно стремя. Она тут же с размаху ударила ближайшего разбойника мясницким тесаком. Тяжёлое лезвие вошло ему в шею и застряло между позвонками.
Женщина обеими ногами стояла на седле. Разбойник ещё только падал на землю, а она уже переступила на его лошадь, выхватила сулицу из седельного чехла и ударила ею, как копьём, второго противника.
Тот прошипел проклятье, но отреагировал по военной науке. Вместо того, чтобы откинуться назад в безнадёжной попытке уклониться от острого наконечника, он вонзил каблуки в бока лошади и пригнулся так, чтобы сулица прошла мимо. Его лошадь грудью врезалась в бок коня. Женщина вскрикнула, потеряла равновесие и тяжело упала на землю.
Разбойник спрыгнул с седла, обнажая тальвар.
Кинжал Калама вошёл ему в горло в трёх шагах от ошеломлённой женщины. Брызгая от ярости слюной, разбойник вцепился обеими руками в шею и упал на колени. Калам подошёл вплотную, чтобы добить его.
— Ни с места! — прошипел голос у него за спиной. — На тебя нацелен арбалет. Бросай свою ковырялку. Живо!
Убийца пожал плечами и позволил оружию выпасть из руки.
— Я из Второй армии, — сказал он. — Воинство Однорукого…
— В полутора тысячах лиг отсюда.
Женщина, которой от падения явно вышибло воздух из лёгких, начала приходить в себя. Она встала на четвереньки, длинные чёрные волосы прикрыли лицо.
Последний разбойник наконец умер, испустив тихий булькающий стон.
— Ты местный, из Семи Городов, — проговорил голос за спиной у Калама.
— Да, но и солдат Империи. Слушай, ну, подумай: я ехал с другой стороны, с главарём разбойников. Он был мёртв прежде, чем конь вынес его к вашему костру.
— А почему солдат носит телабу, а не форму, и едет в одиночку? Дезертир — а это смертный приговор.
Калам раздражённо зашипел.
— А ты сам явно решил защищать семью, а не роту, к которой приписан. По военному закону Империи это считается дезертирством, солдат. — В этот момент малазанец вошёл в поле зрения убийцы, продолжая направлять на него арбалет.
Мужчина едва держался на ногах. Невысокий, полный, в изорванной форме роты охранения — светло-серый кожаный колет, тёмно-серый нарамник. Его лицо и руки покрывала сеть царапин. Глубокая рана зияла на щетинистом подбородке, а затенявший глаза шлем был помят. Пряжка на плаще указывала на чин капитана. Глаза убийцы удивлённо распахнулись.
— Хотя капитан-дезертир — это редкое явление…
— Он не дезертир, — сказала женщина, которая уже полностью оправилась и начала перебирать оружие мёртвых разбойников. Она подобрала лёгкий тальвар и, сделав несколько взмахов, проверила, насколько он сбалансирован. В свете костра Калам разглядел, что она привлекательная, среднего сложения, с пробивающейся в волосах сединой. Глаза у неё были пронзительно-серые. Женщина подобрала железный обруч-ножны и прицепила к поясу.
— Мы выступили из Орбала, — проговорил капитан, и в его голосе явно звучала боль. — Вся рота, и под нашей защитой — беженцы, наши семьи. Напоролись прямо на Худову армию во время марша на юг.
— Только мы остались, — сказала женщина, оборачиваясь, чтобы указать во тьму. Другая женщина — очень похожая на неё, но моложе, тоньше — и двое детей боязливо вышли на свет, а затем столпились за плечом капитана.
Тот продолжал направлять на Калама подрагивающий арбалет.
— Сэльва, моя жена, — сказал он, указывая на женщину рядом. — А это — наши дети. И сестра Сэльвы, Минала. Это про нас. Теперь говори о себе.
— Капрал Калам, Девятый взвод… «Мостожоги». Теперь понимаете, почему я не в форме, капитан.
Малазанец усмехнулся.
— Вас объявили вне закона. Так отчего же ты не с Дуджеком? Если только не вернулся на родину, чтобы поддержать Вихрь.
— Это твой конь? — спросила Минала.
Убийца обернулся и увидел, что его жеребец спокойно подошёл к лагерю.
— Да.
— Знаешь толк в лошадях, — заметила она.
— Он мне обошёлся в целое приданое. Я решил: если уж такой дорогой, значит, наверное, хороший. Это всё, что я знаю о лошадях.
— Ты нам до сих пор не объяснил, зачем явился сюда, — пробормотал капитан, но Калам заметил, что тот уже начал расслабляться.
— Почуял, как в воздухе запахло бунтом, — ответил убийца. — Империя принесла мир в Семь Городов. Ша’ик хочет вернуть старые дни — тираны, войны на границах, резня. Я еду в Арэн. Там высадятся карательные отряды — и если повезёт, я к ним пристроюсь, может, в качестве проводника.
— Тогда поедешь с нами, капрал, — сказал малазанец. — Если ты и вправду «мостожог», то знаешь солдатское ремесло. Покажи мне его по дороге в Арэн, и я позабочусь, чтобы тебя без особого шума приняли обратно в ряды армии Империи.
Калам кивнул.
— Можно теперь оружие подобрать, капитан?
— Можно.
Убийца присел, потянулся к своему длинному ножу и замер.
— Только одно, капитан…
Малазанец уже бессильно опёрся на плечо жены. Он посмотрел на Калама мутными глазами.
— Что?
— Лучше мне изменить имя… в бумагах, официально. Не хотелось бы попасть на виселицу в Арэне, если меня узнают. Спору нет, «Калам» не самое редкое имя, но всегда есть шанс, что кто-то сообразит…
— Так ты тот самый Калам? Говоришь, Девятый взвод, да? Худов дух! — Если капитан и собирался ещё что-то сказать, то не успел. Колени у него подломились, жена с тихим всхлипом уложила малазанца на землю, а затем посмотрела перепуганными глазами на сестру и на Калама.
— Расслабься, девочка, — сказал убийца, выпрямляясь. — Я снова в армии.
Два мальчика — одному на вид было лет семь, другому четыре — с преувеличенной осторожностью подошли к потерявшему сознание капитану и его жене. Женщина заметила их и раскинула руки. Оба бросились в её объятья.
— Его затоптали, — объяснила Минала. — Один из разбойников тащил его за своим конём. Шестьдесят шагов, прежде чем он перерезал верёвку.
Женщины в гарнизоне были либо шлюхами, либо жёнами — по поводу Миналы сомнений не возникало.
— Твой муж тоже был в этой роте?
— Он ею командовал. Но он умер.
Таким тоном Минала могла бы говорить о погоде. Калам почувствовал в этой женщине железный самоконтроль.
— А капитан — твой зять?
— Его зовут Кенеб. Мою сестру Сэльву ты уже знаешь. Старшего мальчика зовут Кесен, младшего — Ванеб.
— Ты из Квона?
— Давно уехали.
Болтать не любит. Убийца покосился на Кенеба.
— Жить будет?
— Не знаю. У него голова кружится. Теряет сознание.
— Перекошенное лицо, невнятная речь?
— Нет.
Калам подошёл к своему коню и собрал поводья.
— Куда это ты? — резко спросила Минала.
— Там один разбойник стережёт еду, воду и скот. Нам это всё нужно. Значит, вместе и пойдём.
Калам начал возражать, но Минала подняла руку.
— Подумай, капрал! У нас есть кони разбойников. Все мы сможем ехать верхом. Мальчики научились сидеть в седле прежде, чем ходить. А кто нас защитит, когда тебя не будет? Что случится, если тебя ранит этот последний разбойник? — Она развернулась к сестре. — Кенеба положим на седло, Сэльва. Договорились?
Та кивнула.
Убийца вздохнул.
— Только разбойника предоставьте мне.
— Хорошо. Судя по реакции Кенеба, ты нажил себе определённую славу.
— Дурную или добрую?
— Думаю, это он расскажет, когда очнётся.
Надеюсь, что нет. Чем меньше они обо мне знают, тем лучше.
До рассвета оставался ещё час, когда Калам поднял руку, чтобы остановить отряд.
— Вон там старое русло, — прошептал он, указывая на тёмную полосу в тысяче шагов впереди. — Вы все ждите здесь. Я быстро.
Калам снял с седла лучший из разбойничьих луков и выбрал две наименее потрёпанные стрелы.
— Заряди арбалет, — сказал он Минале. — На случай, если что-то пойдёт не так.
— А как я узнаю?
Убийца пожал плечами.
— Нутром почуешь.
Он покосился на Кенеба. Капитан висел на седле, так и не придя в сознание. Нехорошо. Ранения в голову — самые непредсказуемые.
— Он ещё дышит, — тихо сказала Минала.
Калам хмыкнул, затем побежал трусцой через равнину.
Свет костра он увидел задолго до того, как добрался до высокой травы на берегу. Никакого страха. Хороший знак. А вот голоса — плохой. Калам опустился на землю и пополз на животе по укрытой росой траве.
Прибыл ещё один отряд разбойников. С подарками. Калам разглядел неподвижные тела пяти женщин. Каждую изнасиловали и убили. Кроме подельника Борду, у огня сидели ещё семеро. Все были хорошо вооружены и одеты в доспехи из вываренной кожи.
Подельник Борду тарахтел по тысяче слов на каждый вдох.
— …чтоб коней не томить. Вот пленники пешком и пойдут. Две женщины. Два мальчика. Точно говорю. Борду такое продумывает. И конь королевский. Сами увидите…
— Борду подарит коня, — прорычал один из новоприбывших. Это не был вопрос.
— Само собой! И мальчика одного. Борду — щедрый командир, начальник. Очень щедрый…
Начальник. Значит, это — настоящие воины Вихря.
Калам подался назад, затем замешкался. В следующий миг его взгляд упал на убитых женщин, и убийца беззвучно выругался.
Тихий щелчок прозвучал у него над самым плечом. Калам окаменел, затем очень медленно повернул голову. Рядом с ним сидел, пригнувшись, Апт, с клыков свисала нитка слюны. Демон с намёком подмигнул.
— Значит, сейчас? — прошептал Калам. — Или посмотреть пришёл?
Демон никак не ответил. Разумеется.
Убийца положил на тетиву лучшую из двух стрел, послюнил пальцы и провёл ими по оперенью. Не было никакого смысла выдумывать хитроумный план. Надо просто убить восьмерых.
Держась в высокой траве, он приподнялся, сел на корточки, набрал воздуха в лёгкие и натянул лук. Надолго задержал тетиву и дыхание.
Выстрел получился что надо. Стрела вонзилась командиру отряда точно в левый глаз, и железный наконечник с хрустом вошёл во внутреннюю стенку черепа. Голова дёрнулась так, что с неё слетел шлем.
Калам уже вновь натянул тетиву, хотя тело ещё только зашаталось, чтобы рухнуть лицом вперёд. Прицелился он в того, кто отреагировал быстрее всех, высокого солдата, который сидел спиной к убийце.
Стрела пошла слишком высоко — подвело кривое древко. Наконечник ударился в правую лопатку и отскочил от кости прямо под ободок шлема. Каламу снова повезло, воин замертво рухнул в костёр. Тело притушило пламя, вверх взметнулись искры. Темнота плащом окутала овраг.
Убийца бросил лук на землю и быстро подскочил к орущим, перепуганным солдатам. В правой руке Калам держал пару ножей. Выбрал цели. Левая рука рассекла тьму, посылая в полёт первый нож. Воин закричал. Другой заметил убийцу.
Калам обнажил длинный нож и кинжал для ближнего боя. Противник попытался снести ему голову тальваром. Убийца пригнулся, шагнул ближе и вогнал клинок ему под подбородок. Поскольку кинжал не встретил на своём пути твёрдой кости, Калам успел выдернуть его, чтобы парировать выпад сулицей, сделать ещё шаг и воткнуть остриё длинного ножа в горло врагу.
По плечам Калама прошлось лезвие тальвара, удар оказался скользящим, так что не смог рассечь кольчугу под телабой. Убийца развернулся и, держа нож обратным хватом, распорол противнику щёку и нос.
Когда воин отшатнулся, убийца отбросил его прочь ударом ноги. Три остальных бойца и подельник Борду отступили, чтобы перестроиться. Похоже было: они вообразили, будто на них напал целый взвод. Калам воспользовался тем, что противники панически озирались, высматривая в тенях врагов, и добил воина с раскроенным лицом.
— В стороны! — прошипел один из воинов. — Джелем, Ханор, берите арбалеты…
Дожидаться, пока дело дойдёт до арбалетов, было глупо. Калам бросился на солдата, который взялся командовать. Тот отчаянно отступал, тальвар в его руке метался, пытаясь предвосхитить сложные финты и обманные выпады убийцы и распознать, который из них станет настоящим ударом. Затем инстинкт заставил воина забыть о защите и контратаковать.
Этого убийца и ждал. Кончиком кинжала он подсёк под запястье направленный сверху вниз удар. Воин насадил руку на клинок, завопил от боли и выронил оружие.
Калам вогнал длинный нож в грудь противнику, пригнулся и перекатился, чтобы уклониться от удара подельника Борду. Неожиданно: Калам не думал, что разбойник наберётся храбрости. И чуть было не погиб. Спасло его только то, что поднялся убийца прямо перед врагом. Калам вонзил кинжал точно над поясной пряжкой. Горячая жидкость хлестнула на запястье. Разбойник вскрикнул, согнулся вдвое, прижав собой кинжал и руку Калама.
Убийца выпустил оружие и шагнул так, чтобы оказаться позади разбойника.
Двое оставшихся воинов пригнулись в двадцати футах от него и спешно заряжали арбалеты — малазанские, военного образца. По обоим солдатам было видно, что они совершенно не привыкли к такому оружию и толком не разобрались в зарядном механизме. Сам Калам управился бы с таким арбалетом за четыре секунды.
Он не дал воинам даже этого времени и одним прыжком преодолел разделявшее их расстояние. Один ещё пытался подцепить тетиву рычагом, но от ужаса всё испортил — стрела выскочила с ложа и упала на землю. Второй воин с рычанием отшвырнул арбалет и выхватил тальвар, так что сумел встретить натиск Калама. У солдата Апокалипсиса было преимущество в дистанции и весе оружия, но оба утратили всякое значение, когда он окаменел от внезапного страха.
— Не надо…
Это были его последние слова, потому что Калам отбил в сторону тальвар и крест-накрест вскрыл воину горло длинным ножом. Обратный взмах убийца превратил в выпад, так что клинок пронзил кожаный нагрудник, плоть и скользнул между рёбер в лёгкое. Воин захрипел и повалился. Убийца добил его ещё одним колющим ударом.
Если не считать стонов подельника Борду, вокруг воцарилась тишина. Из рощицы в тридцати шагах вниз по ходу пересохшего русла послышались первые трели пробуждавшихся с рассветом птиц. Калам опустился на одно колено, набрал полную грудь свежего, прохладного воздуха.
Он услышал, как по южному склону в русло спускается лошадь, обернулся и увидел Миналу. Арбалет в её руках метался с одного трупа на другой, пока женщина не осмотрела весь лагерь. Затем она заметно расслабилась и огромными глазами посмотрела на Калама.
— Их тут восемь.
Убийца, который всё ещё не мог отдышаться, только кивнул. Он наклонился и вытер лезвие и рукоять своего длинного ножа о телабу последней жертвы, затем проверил остроту клинка, прежде чем вложить оружие в ножны на поясе.
Подельник Борду наконец затих.
— Восемь.
— Как там капитан?
— Очнулся. Вялый. Кажется, у него жар.
— Примерно в сорока шагах на восток отсюда есть подходящее место, — сказал Калам. — Предлагаю разбить там лагерь на день. Мне нужно поспать.
— Хорошо.
— Нужно этот лагерь обыскать… тела…
— Этим займёмся мы с Сэльвой. Нас не так-то просто напугать. С недавних пор…
Убийца с кряхтением поднялся и начал собирать остальное своё оружие. Минала наблюдала за ним.
— Были ещё двое, — сказала она.
Калам остановился над телом, поднял глаза.
— Что?
— Стерегли лошадей. Они… — Минала замялась, затем мрачно продолжила: — Их разорвали на куски. Большие куски мяса… пропали. Следы укусов.
Убийца снова закряхтел и медленно поднялся.
— Еды у меня в последнее время было не очень много, — пробормотал он.
— Может быть, равнинный медведь, из крупных — бурых. Воспользовался моментом, чтобы задрать двух сторожей. Слышал, как ржали кони?
— Может быть. — Калам внимательно посмотрел в её лицо, гадая, что же происходит за этими почти серебряными глазами.
— Я не слышала, но криков было много, а звук в таких руслах прыгает туда-сюда. В любом случае, подобное объяснение сгодится, как думаешь?
— Похоже на то.
— Хорошо. Я сейчас поеду за остальными. Скоро вернусь.
Минала развернула лошадь, не касаясь поводьев, поскольку по-прежнему держала в руках арбалет. Калам не совсем понял, как ей это удалось. Он вспомнил, как эта женщина висела у бока лошади на стремени несколько часов назад, а потом переступила с седла на седло. Да, на конях она ездить умеет.
Когда Минала выбралась наверх, убийца оглядел полный мертвецов лагерь.
— Ох, Худ, — выдохнул он, — нужно передохнуть.
— Калам, который ехал со Скворцом через Рараку… — Капитан Кенеб покачал головой и снова пошевелил угли в костре.
Наступили сумерки. Убийца совсем недавно очнулся от глубокого, долгого сна. Первые часы после пробуждения его всегда мучили. Ныли суставы, старые раны — возраст всегда догонял Калама во сне. Сэльва заварила крепкий чай и налила чашку Каламу. Он смотрел на угасающее пламя.
Минала сказала:
— Никогда бы не поверила, что один человек может убить восьмерых за считаные минуты.
— Калама взяли в Когти, — сказал Кенеб. — Редкое дело: обычно они набирают детей, чтобы потом учить их…
— Учить? — фыркнул убийца. — Мозги промывать. — Он поднял глаза на Миналу. — Напасть на группу воинов не так сложно, как ты думаешь. Если нападающий один, некому больше сделать первый ход. Восемь-десять человек… ну, они обычно решают, что нужно всем скопом наброситься и порубить меня на куски. Только — кто первый? Все задерживаются, все ждут подходящего момента. А моё дело — всё время двигаться: так, чтобы они не успевали такими моментами воспользоваться. Но учти, солдаты хорошего, опытного взвода умеют работать вместе.
— Значит, тебе просто повезло, что эти — не умели.
— Мне повезло.
Заговорил старший мальчик, Кесен:
— А меня вы можете научить так драться, господин?
Калам заворчал.
— Думаю, отец для тебя приглядел жизнь получше, парень. Драться — удел тех, кто потерпел неудачу во всём остальном.
— Но драться — не то же самое, что быть солдатом, — сказал Кенеб.
— Это верно, — согласился убийца, чувствуя, что задел капитана за живое. — Солдаты заслуживают уважения, хоть иногда им приходится драться. Быть солдатом — значит стоять, как скала, когда приходит время сражаться. Так что, парень, если хочешь научиться драться, научись сперва быть солдатом.
— Иными словами, слушай отца, — сказала Минала, сухо улыбаясь Каламу.
По знаку или взгляду, которого убийца не уловил, Сэльва поднялась и увела мальчиков собирать лагерь. Как только те вышли за пределы слышимости, Кенеб сказал:
— До Арэна, выходит, три месяца пути? Худов дух, капрал, должен же остаться поблизости хоть один город или форпост под контролем малазанцев.
— Какие новости я ни слышал, все были дурными, — возразил Калам. — К югу отсюда лежат племенные земли — до самой реки Ватар. Рядом с рекой стоит Убарид, но думаю, его уже взяли приверженцы Ша’ик — слишком важный порт, чтобы так его оставить. Во-вторых, думаю, почти все племена отсюда до самого Арэна выступили, чтобы влиться в войско Камиста Релоя.
Кенеб вытаращил глаза.
— Релоя?
Калам нахмурился.
— Разбойники говорили, что он где-то к юго-востоку отсюда…
— Больше к востоку, чем к югу. Релой гонится за Кулаком Колтейном и Седьмой армией. Он, наверное, уже перебил их всех, но всё равно силы Релоя стоят к востоку от Секалы, и эту территорию ему поручили удерживать.
— Ты об этом знаешь куда больше, чем я, — проговорил убийца.
— У нас были слуги-титтанцы, — объяснила Минала. — Преданные.
— И они заплатили за свою верность жизнями, — добавил капитан.
— Так есть к югу отсюда армия Апокалипсиса?
Кенеб кивнул.
— Да, и она готовится к походу на Арэн.
Убийца помрачнел.
— Скажи, капитан… ты когда-нибудь слыхал слово «джистал»?
— Нет, это не из наречий Семи Городов. А что?
— Разбойники говорили, что в Арэне «джистал сидит внутри». Будто это бритая костяшка. — Некоторое время Калам молчал, затем вздохнул. — Кто командует той армией?
— Этот ублюдок — Корболо Дом.
Калам сощурился.
— Но он ведь Кулак…
— Был Кулаком, пока не женился на местной женщине, которая совершенно случайно оказалась дочерью последнего Святого Защитника Халафа. Так что он стал предателем. Казнил половину собственного легиона, когда солдаты отказались ему подчиняться. А вторая половина сняла имперскую форму и объявила себя независимым отрядом наёмников, который тут же принял контракт у Корболо Дома. Именно они и напали на нас под Орбалом. Называются теперь «Легионом Вихря» или как-то так. — Кенеб вскочил и пнул ногой угли, так что те разлетелись во все стороны. — Они подъехали как союзники. И мы ничего не заподозрили.
Убийца почувствовал, что капитан далеко не всё рассказал.
— Я помню Корболо Дома, — пробормотал Калам.
— Так и думал. Он ведь замещал Скворца, верно?
— Некоторое время. После Рараку. Превосходный тактик, только слишком кровожадный, на мой вкус. Ласиин он тоже не по вкусу пришёлся, потому она и назначила его в такую дыру, как Халаф.
— И повысила Дуджека, — рассмеялся капитан. — Которого теперь объявила вне закона.
— Вот про эту чёрную несправедливость я тебе когда-нибудь расскажу, — произнёс Калам, вставая. — Пора выдвигаться. У налётчиков могут оказаться поблизости друзья.
Он почувствовал на себе взгляд Миналы и сильно забеспокоился. Муж погиб меньше чем двадцать четыре часа назад. Корабль сорвался с якоря. Калам — незнакомец, который вроде как взял на себя командование, хоть уступает чином зятю. Она, должно быть, в первый раз подумала о том, что с Каламом у них есть шанс выжить. Такой ответственности он вовсе не был рад. Однако же мне всегда нравились сильные женщины. Но интерес так скоро после смерти мужа — это цветок на мёртвом стебле. Прекрасный, только мимолётный. Она сильна, однако, если ей позволить, её же собственные потребности подорвут эту силу. Это ей не на пользу. Вдобавок, если я такую поведу, она потеряет то, что меня в ней привлекло. Лучше держаться подальше. Отстранённо.
— Капрал Калам, — позвала Минала.
Убийца развернулся.
— Что?
— Женщины. Я думаю, мы должны их похоронить.
Убийца заколебался, затем снова принялся подтягивать подпругу.
— Времени нет, — проворчал он. — Беспокойся о живых, а не о мёртвых.
Её голос прозвучал жёстко.
— Именно. Здесь два мальчика, которым нужно напомнить об уважении.
— Не сейчас. — Калам снова обернулся к ней. — Уважение мальчикам не поможет, если их убьют или сделают с ними что похуже. Проследи, чтобы все были готовы, и сама садись на лошадь.
— Капитан отдаёт здесь приказы, — бледнея, процедила она.
— Он головой ударился и продолжает думать, что у нас тут пикник. Присмотрись, когда он приходит в себя: в глазах плещется страх. А ты хочешь ещё и это на него взвалить? Его любое потрясение может загнать в беспамятство — уже навсегда. И какой от него тогда будет прок?
— Ладно, — прошипела Минала и резко отвернулась.
Калам посмотрел ей вслед. Сэльва и Кенеб стояли рядом со своими лошадьми, слишком далеко, чтобы слышать слова, но достаточно близко, чтобы заметить: между убийцей и Миналой пробежал тёмный ручей. В следующий миг подъехали дети — вдвоём на одной лошади: старший гордо сидел впереди, а младший обнимал брата руками. Оба казались внезапно повзрослевшими.
Уважение к жизни. Верно. А другой урок — как дёшево жизнь может стоить. Возможно, первое рождается из второго, и тогда они оба уже на верном пути.
— Готова, — холодно бросила Минала.
Калам обернулся в седле. Вгляделся в быстро густевшую темноту. Держись рядом, Апт. Но не слишком близко.
Они выехали из оврага в поросший травой одан. Калам скакал впереди. К счастью, оказалось, что демон ему попался стеснительный.
Огромная волна ударила в корабль с левого борта — толстая мутная стена, казалось, перепрыгнула через планширь и обрушилась на палубу, словно грязепад. Вода мгновенно схлынула, так что Фелисин и остальные остались по колено в зловонном перегное. Пирамида голов превратилась в бесформенную кучу.
Геборик подполз к ней, лицо его приобрело цвет бледной охры.
— Ил! — пропыхтел он, закашлявшись и сплёвывая жижу изо рта. — Смотри, что это!
Фелисин было так жалко себя, что даже отвечать ничего не хотелось, но она опустила руку и набрала в пригоршню зеленоватую массу.
— Тут полно семян, — сказала Фелисин. — И гниющих растений…
— Да! Гниющая трава и семена степных растений — понимаешь, девочка? Там не дно моря. Это прерия. Залитая. Этот Путь затопило! Недавно.
Фелисин фыркнула, разделять его восторг было глупо.
— И что удивительного? По прерии на корабле не покатаешься.
Геборик вдруг прищурился.
— А ведь ты права, Фелисин.
Грязь у щиколоток казалась странной — ползучей, беспокойной. Не обращая внимания на бывшего жреца, она двинулась к юту. Его волной не накрыло. Геслер и Ураган оба вцепились в рулевое весло, в четыре руки удерживая судно на курсе. Рядом стоял Кальп, готовый подменить того, кого первым покинут силы. И ждал он уже так долго, что становилось ясно: ни Геслер, ни Ураган не хотели уступать друг другу. Фелисин окончательно в этом убедилась, увидев, как они напряжённо ухмыляются. Кретины! Оба свалятся одновременно, и магу придётся управляться с рулём одному.
Небо по-прежнему ярилось над головой, рассыпая во все стороны пригоршни молний. Поверхность моря сопротивлялась воющему ветру, тяжёлая от ила вода приподнималась, набухала волнами, которые словно и не желали никуда катиться. Обезглавленные гребцы продолжали мерно работать, и хотя дюжина вёсел сломалась, растрескавшиеся обломки продолжали двигаться в одном ритме с теми, что загребали воду. Барабан продолжал рокотать, отвечая грому с неба с размеренным, немолчным терпением.
Фелисин добралась до лестницы, выбралась из грязи и остановилась, удивлённая. Ил стёк с её кожи, словно живое существо, покатился с ног, чтобы воссоединиться с зыбкой массой на верхней палубе.
Сгорбившийся рядом с грот-мачтой Геборик вдруг закричал, не сводя глаз с дрожащей массы:
— Здесь что-то есть!
— Иди сюда! — завопил Истин с лестницы бака, протягивая к бывшему жрецу руку. Бодэн крепко удерживал юношу за другую руку. — Быстрей! Что-то выбирается!
Фелисин поднялась на ступеньку выше.
Грязь менялась, сжималась, превращалась в фигуры. Возникли кремнёвые мечи — одни серые, другие — халцедоново-красные. Мокрый мех встопорщился на широких костистых плечах. Костяные шлемы вспыхнули золотым и коричневым — черепа животных, которые Фелисин и представить себе не могла. Показались длинные космы грязных волос — преимущественно чёрных или каштановых. Грязь не столько отступила, сколько изменилась. Эти создания были с глиной единым целым.
— Т’лан имассы! — завопил ухватившийся за бизань-мачту Кальп. — Т’ланы Логроса!
Их было шестеро. Все облачены в меха, кроме одной фигуры — последней, самой невысокой. Она была укрыта маслянистыми разноцветными птичьими перьями, а в седине волос пробивались рыжие пряди. С прогнившей кожаной рубахи свисали украшения из кости, ракушек и оленьего рога, но оружия не было видно.
Лица имассов оказались сухими, кожа плотно облегала мощные кости. В глазницах плескалась тьма. На подбородках ещё оставались клочковатые бороды. Безбородой была только среброволосая фигура, которая теперь обернулась к Кальпу.
— Отойди, служитель Скованного! Мы пришли за своими родичами и тисте эдур. — Голос принадлежал женщине, и говорила она по-малазански.
Другой т’лан имасс повернулся к среброволосой женщине. Он был заметно крупнее остальных. Мех на его плечах принадлежал когда-то медведю, в волосах поблёскивало серебро.
— Смертные прислужники — сами по себе зло, — устало проговорил он. — Их мы тоже должны убить.
— Убьём, — сказал другой. — Но прежде всего — наша цель.
— Здесь нет ваших родичей, — потрясённо сказал Кальп. — А тисте эдур мертвы. Посмотрите сами. Они в капитанской каюте.
Женщина кивнула. Двое т’лан имассов пошли к люку. Затем она обернулась к Геборику, который стоял у планширя на баке.
— Призови вниз мага, что связан с тобой. Он — рана. И рана расходится. Это до́лжно прекратить. Более того, скажи своему богу, что такие игры подвергают его великой опасности. Мы не потерпим таких разрушений Путей.
Фелисин расхохоталась, может, чуть истерично.
Все как один т’лан имассы посмотрели на неё. Фелисин задрожала под этими безжизненными взорами, но затем вздохнула и взяла себя в руки.
— Может, вы бессмертны и так сильны, что способны грозить богу-вепрю, — сказала она, — но кое-чего пока так и не уяснили.
— Объяснись, — приказала женщина.
— Спроси того, кому не всё равно, — бросила Фелисин, встречая её бездонный взгляд, и сама удивилась, что не задрожала и не отвела глаз.
— Я больше не жрец Фэнера, — сказал Геборик, поднимая обе культи. — Если Бог-Вепрь ныне среди нас, я об этом не знаю да и не хочу знать. Чародей, летящий в буре, преследует нас и жаждет уничтожить. Мне неведомо почему.
— Он — безумие отатарала, — сказала женщина.
Оба имасса вернулись из трюма. И хотя ни слова не прозвучало вслух, женщина кивнула.
— Значит, они мертвы. А наши родичи ушли. Нам следует продолжить охоту. — Она снова посмотрела на Геборика. — Я возложу на тебя руки.
Фелисин снова рассмеялась.
— Вот тогда он исцелится.
— Заткнись, девчонка! — зарычал Кальп, проталкиваясь мимо неё, чтобы спуститься на палубу. — Мы не служители Скованного, — заявил он. — Худов дух, кто вообще такой этот Скованный? Ладно, не важно. Не хочу знать. Мы оказались здесь, на корабле, случайно, а не по расчёту…
— Мы не ждали, что сей Путь будет затоплен, — сказала женщина.
— Говорят, вы умеете пересекать океаны, — пробормотал маг и нахмурился.
Фелисин видела: Кальп не совсем понимает, о чём говорит т’лан имасс. Как и она сама.
— Мы можем переходить через водные пространства, — подтвердила женщина. — Но обрести форму можем только на суше.
— Значит, как и мы, вы пришли на этот корабль, чтобы ног не замочить…
— И исполнить своё задание. Мы преследуем родичей-предателей.
— Если они и были здесь, то давно ушли, — заявил Кальп. — Прежде, чем мы поднялись на борт. Ты — заклинательница костей.
Женщина склонила голову.
— Хентос Ильм из т’лан имассов Логроса.
— А Логрос больше не служит Малазанской империи. Рад видеть, что вы не сидите без дела.
— Почему?
— Не важно. — Кальп посмотрел на небо. — Он сбавил обороты.
— Он чувствует нас, — сказала Хентос Ильм. И вновь обернулась к Геборику.
— Твоя левая рука пребывает в равновесии, это верно. Отатарал и сила, которой я не знаю. Если маг в буре станет дальше набирать силу, отатарал победит, и ты тоже познаешь его безумие.
— Я хочу от этого избавиться, — простонал Геборик. — Пожалуйста!
Хентос Ильм пожала плечами и подошла к бывшему жрецу.
— Мы должны уничтожить того, кто летит по небу. Затем мы должны закрыть рану Пути.
— Иными словами, — заметила Фелисин, — возиться с тобой недосуг, старик.
— Заклинательница, — подал голос Кальп. — Что это за Путь?
Хентос Ильм помолчала, по-прежнему глядя на Геборика.
— Старший. Куральд Эмурланн.
— Я слышал о Куральд Галейн — Пути тисте анди.
— Это Путь тисте эдур. Ты удивляешь меня, маг. Ты сам — от Меанас Рашан, который есть ответвление Куральд Эмурланн, доступное смертным людям. Твой собственный Путь — дитя этого места.
Кальп хмурился, глядя в спину заклинательнице костей.
— Ничего не понимаю. Меанас Рашан — это Путь Тени. Владение Амманаса, Котильона и Гончих.
— Прежде Престола Тени и Котильона, — проговорила Хентос Ильм, — были тисте эдур. — Заклинательница протянула руку к Геборику. — Я коснусь тебя.
— Милости прошу, — сказал он.
Фелисин смотрела, как Хентос Ильм приложила иссохшую ладонь к груди старика. В следующий миг она отступила, будто забыла о нём, и заговорила с т’лан имассом в медвежьей шкуре:
— У тебя нет клана, Легана Брид.
— У меня нет клана, — подтвердил тот.
Она указала на Кальпа.
— Маг! Ничего не делай.
— Постой! — воскликнул Геборик. — Что ты почувствовала во мне?
— Ты отсечён от своего бога, хоть он и продолжает тебя использовать. Я не вижу другой цели в твоём существовании.
Фелисин проглотила язвительный комментарий. Не сейчас. Она увидела, как обвисли плечи Геборика, будто саму жизнь вырвали из его груди и та теперь, пульсируя, истекала капавшей на палубу кровью. В душе он крепко держался за что-то, а заклинательница сейчас объявила, что это нечто — мертво. Кажется, я уже ничем не смогу его задеть. Может, хоть перестану пытаться.
Хентос Ильм запрокинула голову, затем начала растворяться, превращаться в маленький смерч праха. В следующий миг он взмыл вверх и скрылся в бурлящих над головой низких тучах.
Треск близкой молнии болью ожёг уши Фелисин. Девушка закричала и упала на колени. Остальным пришлось не лучше, если не считать т’лан имассов, которые продолжали неподвижно и равнодушно стоять. «Силанда» накренилась. Грязная пирамида отрубленных голов под грот-мачтой рассыпалась. Головы покатились, отскакивая от палубы.
Т’лан имассы вдруг развернулись к мачте — с оружием наготове.
В облаках зарокотал гром. Воздух вновь задрожал.
Легана Брид нагнулся и поднял одну из голов за длинные чёрные волосы. Она принадлежала женщине, тисте анди.
— Она ещё жива, — в словах немёртвого воина прозвучало лёгкое удивление. — Куральд Эмурланн, чародейство заперло души в телах.
Слабый крик донёсся из-за туч, в нём слились отчаяние и — вопреки ему — облегчение. Тучи разошлись во все стороны, рассыпались на тонкие струйки. Буря пропала, как и сам безумный чародей.
Фелисин инстинктивно пригнулась, когда что-то пролетело мимо неё, оставляя за собой затхлый, мёртвый запах. Когда она подняла глаза, Хентос Ильм уже снова стояла на палубе, глядя на Легану Брида. Оба не шевелились — видимо, беззвучно разговаривали.
— Худов дух, — прохрипел рядом с Фелисин Кальп. Она обернулась. Маг смотрел на небо, лицо его побледнело. Фелисин тоже запрокинула голову.
В янтарном небе зияла окаймлённая огненно-красным свечением дыра размером с полную луну. То, что текло через неё, словно просочилось внутрь Фелисин через зрачки, будто одного взгляда было достаточно, чтобы подхватить заразу, болезнь, которая распространится по всему телу. Как яд кровного слепня. Она невольно всхлипнула, а затем отчаянно отвела глаза.
Кальп продолжал смотреть, лицо его стало совсем белым, челюсть безвольно отвисла.
— Кальп!
Он не откликнулся. Фелисин ударила его.
Внезапно рядом оказался Геслер. Морпех быстро прикрыл рукой глаза Кальпу.
— Чтоб тебя, маг! Кончай с этим!
Кальп затрепыхался, затем расслабился. Фелисин заметила, как он кивнул.
— Можешь его отпустить, — сказала она капралу.
Как только Геслер убрал руку, маг уставился на Хентос Ильм. Его хриплый голос дрожал.
— Это та рана, о которой ты говорила? Она растёт… я чувствую, как раковая опухоль…
— Душа должна скрепить её, — произнесла заклинательница.
Легана Брид двинулся вперёд. Все смотрели, как он подошёл к юту, поднялся по ступеням и остановился перед Ураганом. Покрытый шрамами моряк не шелохнулся.
— Ну, — пробормотал морпех, — ближе я никогда не был. — Он криво ухмыльнулся. — Одного раза хватит.
Т’лан имасс поднял свой серый кремнёвый меч.
— Стой! — зарычал Геслер. — Если тебе нужна душа, чтобы заткнуть эту рану… бери мою.
Легана Брид повернул голову.
Геслер сцепил зубы и кивнул.
— Недостаточно, — провозгласила Хентос Ильм.
Легана Брид снова повернулся к Урагану.
— Я — последний из своего клана, — пророкотал он. — Л’эккей Шаин прекратит существовать. Это оружие — наша память. Владей им, смертный. Узнай его тяжесть. Камень всегда жаждет крови. — Он протянул морпеху четырёхфутовый клинок.
Ураган принял его с каменным лицом. Фелисин увидела, как напряглись мышцы на запястьях, когда морпех ощутил и удержал вес меча.
— Пора, — сказала Хентос Ильм.
Легана Брид отступил на шаг и рассыпался в столб праха. Он заизвивался, изогнулся, воздух со всех сторон задрожал, а затем устремился внутрь новорождённого вихря. В следующий миг ветер стих, а Легана Брид исчез. Оставшиеся т’лан имассы обернулись и подняли взгляды к небу.
Фелисин так и не смогла понять, то ли она лишь вообразила, то ли и вправду увидела, что т’лан имасс принял прежний облик за миг до того, как врезаться в самое сердце раны, — ничтожная, крошечная фигурка, которую мгновенно поглотила чернильная тьма. В следующий миг границы раны вздрогнули, наружу покатились призрачные волны. Затем дыра начала обваливаться сама в себя.
Хентос Ильм продолжала смотреть вверх. Наконец она кивнула.
— Достаточно. Рана скреплена.
Ураган медленно опустил остриё кремнёвого меча, пока оно не упёрлось в палубу.
Просто бывалый солдат, прожжённый циник, один из множества отбросов Империи. Он явно был потрясён. Недостаточно, так она сказала. Вот уж точно.
— Теперь мы уйдём, — провозгласила Хентос Ильм.
Ураган встряхнулся.
— Заклинательница!
В её голосе прозвучало откровенное презрение:
— Легана Брид воспользовался своим правом.
Морпех не сдавался.
— Это «скрепление»… скажи, это больно?
Хентос Ильм пожала плечами, так что кости звонко хрустнули. Это и был её ответ.
— Ураган… — начал Геслер, но его друг покачал головой и спустился на палубу. Когда он двинулся к заклинательнице, другой т’лан имасс шагнул вперёд и преградил ему дорогу.
— Солдат! — рявкнул Геслер. — Назад!
Но Ураган подался назад только для того, чтобы освободить место для удара занесённого над головой кремнёвого меча.
Т’лан имасс одним неуловимо быстрым движением снова сблизился с морпехом, вытянул руку и сжал пальцы на шее Урагана.
Геслер с проклятьями рванулся мимо Фелисин, нащупывая рукоять собственного меча. Капрал остановился, когда стало понятно, что т’лан имасс просто удерживает Урагана. А сам морпех замер. Между ними текли беззвучные слова. Затем немёртвый воин разжал пальцы и отступил. Гнев Урагана улетучился. Что-то в том, как он ссутулился, напомнило Фелисин о Геборике.
Все пятеро т’лан имассов начали рассыпаться.
— Стойте! — завопил маг и рванулся вперёд. — Как нам отсюда выбраться, во имя Худа?
Но было слишком поздно. Имассы уже исчезли. Геслер подбежал к Урагану.
— Что этот ублюдок тебе сказал?
Когда солдат обернулся к капралу, Фелисин была потрясена, увидев в его глазах слёзы. Геслер прошептал:
— Ураган…
— Он сказал, что это великая боль, — пробормотал морпех. — Я спросил: «Как долго?» Он сказал: «Вечно». Рана вокруг него залечивается, видишь? Она ему не могла приказать, понимаешь? Не могла его отправить на такое. Он сам вызвался… — Голос Урагана пресёкся. Он отвернулся и побежал к люку, а затем скрылся в трюме.
— Лишённый клана, — проговорил с бака Геборик. — Всё равно что бесполезный. Бессмысленное существование…
Геслер пнул ногой одну из голов так, что она покатилась по палубе. Глухие удары гулко разнеслись в недвижном воздухе.
— И кому ещё хочется жить вечно? — прорычал он и сплюнул.
Дрожащим голосом заговорил Истин.
— А вы это заметили? — спросил он. — Заклинательница не увидела — уверен, что не заметила…
— Что ты несёшь, парень? — буркнул Геслер.
— Этот т’лан имасс. Он её привязал к поясу. За волосы. Медвежьим плащом прикрыл.
— Что?
— Он забрал одну голову. Вы не заметили?
Геборик отреагировал первым. С дикой ухмылкой он спрыгнул на палубу и побежал к люку. Однако когда жрец ещё только был у входа, Кальп уже скрылся из глаз, спустившись на первую гребную палубу.
Тянулись минуты.
По-прежнему хмурый Геслер отправился, чтобы присоединиться к Урагану и бывшему жрецу.
Потом Кальп вернулся.
— Одна из них мёртвая, как камень.
Фелисин хотела спросить его, что всё это значит, но внезапно навалившаяся смертельная усталость стёрла это желание. Она огляделась и нашла Бодэна. Тот стоял на носу, спиной ко всему… и ко всем. Откуда такое равнодушие? Наверное, от нехватки воображения. Эта мысль заставила её губы скривиться в усмешке. Фелисин подошла к нему.
— Это всё слишком для тебя, Бодэн? — Девушка облокотилась на изогнутый планширь рядом с ним.
— От т’лан имассов вечно только беды, — сказал Бодэн. — Что бы ни делали, всякий их поступок — это палка о двух концах. В лучшем случае — о двух. А может их быть и с сотню.
— Смотри-ка, у головореза своё мнение.
— Ты все свои впечатления сразу высекаешь в камне, девочка. Понятно, почему тебя люди всё время удивляют.
— Удивляют? Я уже ничему не удивляюсь, головорез. Мы в этом по уши, все мы. И дальше будет хуже, так что даже не ломай голову над тем, как найти выход. Выхода нет.
Бодэн хмыкнул.
— А вот и мудрые слова для разнообразия.
— Только не надо мной умиляться, — заявила Фелисин. — Я слишком устала, чтобы язвить. Дай мне поспать хотя бы пару часов, и я снова стану прежней Фелисин.
— Опять начнёшь изобретать способы, чтобы меня убить?
— Это меня развлекает.
Бодэн долго молчал, не сводя глаз с бессмысленного горизонта, а затем повернулся к ней.
— Никогда не думала, что именно то, чем ты стала, сделало тебя пленницей там, внутри, — где бы ты сама там, внутри, ни скрывалась?
Фелисин заморгала. В его маленьких, звериных глазках мелькнул сардонический блеск.
— Я тебя не понимаю, Бодэн.
Он улыбнулся:
— Да нет, девочка. Понимаешь.
