Глава восьмая

Говорят, в ночь Возвращения Келланведа и Танцора город Малаз стал ареной жутких испытаний и чародейства. Несложно также укрепиться во мнении, что сами убийства были делом грязным и запутанным, а ответ на вопрос об успехе или неудаче самым существенным образом зависит от точки зрения…

Геборик. Заговоры в Империи

Колтейн удивил всех. Оставив пехотинцев Седьмой охранять забор воды из источника Дридж, сам он повёл виканцев в Одан. Через два часа после заката титтанские воины, которые вели лошадей в поводу, чтобы дать животным роздых, вдруг обнаружили, что на них, охватив полукругом, несутся вооружённые всадники. Мало кто из титтанов успел сесть в седло, не говоря уж о том, чтобы развернуть боевое построение. И хотя местные превосходили виканцев числом семь к одному, они дрогнули, побежали и заплатили сотнями жизней за каждого павшего воина Колтейна. Спустя два часа бойня была окончена.

Дукер ехал по южной дороге к оазису и видел огни догоравших повозок титтанов далеко справа. Отнюдь не сразу он понял, что именно видит. О том, чтобы поскакать к зареву, не могло быть и речи. Виканцы отправились на смертный бой, они убили бы его, не задумываясь. Поэтому историк пустил лошадь лёгким галопом на северо-запад и скакал до тех пор, пока не встретил первого из бегущих титтанов, от которого и узнал все подробности.

Виканцы — сущие демоны. Они дышат огнём. Их стрелы заколдованные — одна в воздухе сразу превращается в сотню. Кони у них дерутся с невероятным коварством и неживотным умом. Кто-то призвал Взошедшего мезлана и послал против Семи Городов, где он теперь схлестнулся с богиней Вихря. Виканцы бессмертны, их невозможно убить. Солнце погасло, рассвета больше не будет.

Дукер предоставил титтана судьбе и вернулся на дорогу, чтобы продолжить путь к оазису. Он потерял два часа, зато сумел выловить среди перепуганных причитаний дезертира бесценные сведения.

Покачиваясь в седле, историк подумал, что это отнюдь не предсмертные конвульсии смертельно раненного зверя. Колтейн явно видел ситуацию совсем иначе. И вероятно — с самого начала. Кулак проводил военную кампанию. Для него это война, а не паническое бегство. Вождям Апокалипсиса стоило бы поскорей изменить ход своих мыслей, чтобы оставалась хоть какая-то надежда вырвать клыки у этого змея. Более того, им нужно в зародыше подавить слухи о том, что виканцы — не совсем люди, а то и вовсе не люди, но это сказать куда проще, чем сделать.

У Камиста Релоя сохранялось численное преимущество, но начинало сказываться качество войск — виканцы Колтейна сохраняли железную дисциплину даже в пылу битвы, а Седьмая — опытная армия, которую новый Кулак тщательно готовил именно к такому типу войны. Вероятнее всего, малазанцев всё-таки рано или поздно уничтожат — если в других местах дела обстоят так же плачевно, у оторванной от всех армии, отягчённой тысячами беженцев, надежды мало. Такими маленькими победами не выиграть войну — Релой может призвать в своё войско сотни тысяч новых рекрутов, если только Ша’ик осознает угрозу, которую представляет Колтейн, и пошлёт за ним свои силы.

Когда Дукер увидел небольшой оазис вокруг Ручья Дридж, он был потрясён: почти все пальмы были срублены. Стволы исчезли, остались только пеньки и молодые растения. В воздухе клубился дым, призрачный на фоне бледнеющего неба. Дукер встал в стременах, высматривая костры, частоколы, шатры лагеря. Ничего… может, на другой стороне?..

Чем дальше историк въезжал в оазис, тем гуще становился дым. Лошадь осторожно выбирала дорогу среди изрубленных пней. Знаки были повсюду — сперва рвы, вырытые в песке под частоколами, затем глубокие колеи там, где фургоны выстроили в оборонительную линию. В очагах остался только дымящийся пепел.

Дукер был ошеломлён и вдруг почувствовал невыносимую усталость. Он позволил лошади вольно бродить по оставленному лагерю. Глубокая воронка за ним оказалась источником — его вычерпали почти досуха, и озерцо только-только начинало наполняться: маленькая буроватая лужа, окружённая грязными обрывками пальмовой коры и гниющими листьями. Даже рыбу всю забрали.

Когда виканцы истребляли титтанов, солдаты Седьмой и беженцы уже покинули оазис. Историк пытался осознать этот факт. Он воображал себе сцену: беженцы с покрасневшими глазами, детишки, набившиеся в фургоны, больные взгляды старых солдат, прикрывавших отступление. Колтейн не давал им отдыха, времени, чтобы справиться с потрясением, примириться с тем, что произошло, что сейчас происходило. Они пришли, забрали из оазиса всю воду и вообще всё, что может пригодиться, и тут же ушли.

Куда?

Дукер поехал вперёд. Вскоре он оказался на юго-западном краю оазиса, вглядываясь в широкий след, оставленный фургонами, конями и скотом. Вдалеке на юго-востоке вздымались выветренные вершины Ладорских холмов. На западе раскинулись Титтанские степи. Там нет ничего до самой реки Секалы, а до неё слишком далеко, чтобы Колтейн даже задумался об этом. Если они двинулись на северо-запад, значит, к деревне Манот, а затем в Карон-Тепаси на берегу моря Карас. Но это почти так же далеко, как до Секалы. След вёл строго на запад, в степи. Худов дух, там же ничего нет!

Похоже, пытаться предугадать действия Кулака-виканца просто бессмысленно. Историк развернул лошадь, двинулся обратно к источнику и там неуклюже спешился, морщась от ноющей боли в бёдрах и пояснице. Ехать дальше он бы не смог, как, впрочем, и его лошадь. Обоим был нужен отдых — и мутная вода на дне воронки.

Дукер снял с седла спальный мешок и бросил на усыпанный пальмовыми листьями песок. Отстегнув подпругу, стащил с мокрой от пота спины лошади резное седло. Взявшись за узду, историк повёл животное к воде.

Источник заложили камнями, поэтому он так медленно наполнялся. Дукер снял шарф и по ткани набрал воды в свой шлем. Сначала он напоил лошадь, затем снова взялся за самодельный фильтр, чтобы утолить жажду и наполнить флягу.

Дукер накормил кобылу зерном из подсумка, затем хорошенько вытер её, прежде чем взяться за обустройство собственного лагеря. Он уже сомневался, что сумеет догнать Колтейна с армией. Может, он давно уже гонится за призраками посреди ожившего ночного кошмара? Может, они и вправду демоны. Усталость явно брала своё.

Дукер развернул одеяло, затем натянул над ним самодельный тент из телабы. Без защиты пальм солнце выжжет оазис — годы уйдут на восстановление, если он вообще снова оживёт. Прежде чем сон сморил его, историк долго думал о грядущей войне. Города значат меньше, чем источники воды. Армии станут захватывать оазисы, и те окажутся так же важны, как острова в широком море. У врагов Колтейна всегда будет преимущество — все его возможные пути известны, ко всякому его броску можно подготовиться… нужно, конечно, чтобы Камист Релой смог добраться до них первым, но кто ему помешает? Ему-то не нужно охранять тысячи беженцев. Несмотря на все неожиданные ходы, тактически Колтейн связан.

Вопрос, которым историк задавался, прежде чем погрузиться в сон, звучал глухим отчаянием: как долго сможет Колтейн оттягивать неизбежный конец?

Он проснулся на закате и через двадцать минут уже ехал по следу — одинокий всадник под широким плащом накидочников, таким густым, что крылья насекомых затмевали звёзды.

Прибой накатывался на рифы в четверти мили от берега, буруны слегка мерцали, словно призрачная лента под затянутым тучами небом. До рассвета оставался ещё час. Фелисин стояла на поросшем травой обрыве, под которым раскинулась белёсая песчаная отмель. Минуты тянулись, а она всё стояла, чуть пошатываясь от головокружения.

Никакого корабля или лодки не было видно, никаких признаков того, что живой человек вообще ступал по этому отрезку берега. Плавник и груды мёртвых водорослей обозначали полосу прилива. Повсюду копошились песчаные крабы.

— Что ж, — раздался рядом голос Геборика, — по крайней мере, наедимся. Если они, конечно, съедобные. И существует лишь один способ это выяснить.

Она смотрела, как старик извлёк из сумки кусок мешковины, а затем начал спускаться к берегу.

— Только берегись клешней, — бросила Фелисин ему вслед. — Ты же не хочешь остаться без пальца, верно?

Бывший жрец расхохотался и продолжал спускаться. Фелисин видела, где он, только благодаря одежде. Его кожа теперь стала совершенно чёрной, белые полоски едва можно было различить даже при дневном свете. Эти — видимые — изменения шли в ногу с другими, менее заметными.

— Ты уже не сможешь сделать ему больно, — заметил Бодэн, присевший рядом с другим мешком, — что бы ни говорила.

— Тогда и молчать никакого смысла нет, — ответила Фелисин.

Воды у них осталось на день, может, два. Тучи над проливом обещали дождь, но Фелисин знала, что это ложное обещание — спасение ждёт других. Она снова огляделась. Здесь и останутся лежать наши кости, пригорками и складками на песке. А затем и эти следы исчезнут. Мы добрались до моря, но здесь нас ждёт лишь Худ — больше никто. Странствие не только духа, но и плоти. Я рада, что оба подошли к концу.

Бодэн уже поставил палатки, а теперь собирал дрова для костра. Вернулся Геборик, сжимая между культями мешковину.

— От этого мы либо умрём, либо очень захотим пить — не знаю даже, что хуже.

Последний источник пресной воды остался в одиннадцати часах позади — влажная прогалина в небольшом углублении. Им пришлось выкопать яму в сажень глубиной, чтобы добраться до солоноватой воды с привкусом железа, пить её было почти невозможно.

— Всё ещё веришь, что Дукер где-то там — плавает туда-сюда уже… сколько? Пять дней?

Геборик присел на пятки и положил свёрток на землю.

— Он же ничего не публиковал уже много лет, чем ему ещё заниматься в свободное время?

— Думаешь, вздор — пристойный способ встретить Худа?

— Я и не знал, что существует «пристойный» способ, девочка. Даже если бы я был уверен, что смерть придёт — а я в этом не уверен, по крайней мере, не в ближайшем будущем — что ж, каждый из нас волен встречать её по-своему. В конце концов, даже сами жрецы Худа спорят о том, как именно следует приветствовать этого бога.

— Если бы я знала, что нарвусь на лекцию, держала бы рот на замке.

— Быть подростком иногда невыносимо тяжело, да?

Увидев её гримасу, он радостно рассмеялся.

Самые любимые шутки Геборика — непреднамеренные. Насмешка — лишь патина ненависти, и всякий смех — злой. У неё не было сил продолжать перепалку. Но последним тебе не смеяться, Геборик. Скоро ты это поймёшь. И ты, и Бодэн тоже.

Крабов испекли на углях. Животные пытались выбраться из жара, так что пришлось заталкивать их обратно палочками, пока они не прекратили отчаянную борьбу. Белое мясо оказалось потрясающим на вкус, но солоноватым. Роскошное пиршество и бесконечный запас яств, которые могут оказаться смертоносными.

Бодэн взялся собирать плавник, чтобы развести на берегу большой костёр — самодельный маяк на ночь. Пока же солнце поднималось над восточным горизонтом, а Бодэн навалил в костёр влажных водорослей и с удовлетворением посмотрел на столб густого белого дыма, который поднялся в воздух.

— Ты этим весь день собираешься заниматься? — спросила Фелисин. А как же сон? Ты мне нужен спящим, Бодэн.

— Время от времени, — ответил тот.

— Не вижу смысла, если тучи придвинутся.

— Ну, они ведь пока не придвинулись, верно? Если уж на то пошло, они скорее откатятся обратно к материку.

Фелисин смотрела, как он возится с костром. Она вдруг заметила, что Бодэн утратил экономную точность движений: в них появилась неловкость, выдававшая крайнюю усталость, слабость, которая проступила, когда они добрались до побережья. Теперь беглецы утратили всякую власть над своей судьбой. Бодэн верил в Бодэна и больше ни в кого. А теперь, как и мы, он зависит от других. И может, всё было напрасно. Может, стоило рискнуть и пойти в Досин-Пали.

Крабовое мясо начало делать своё дело. Фелисин стали посещать отчаянные приступы жажды, за ними последовали острые колики в желудке, который давно уже отвык от сытости.

Геборик спрятался в своей палатке, он явно испытывал те же самые симптомы.

Фелисин ничего не делала следующие двадцать минут, только впивалась пальцами в песок от боли, смотрела на Бодэна и страстно желала ему таких же страданий. Но если тот и мучился, то ничем этого не выдавал. Фелисин стала его бояться ещё больше.

Колики прошли — но не жажда. Тучи над заливом отступили, солнце принесло с собой жару. Бодэн бросил последнюю охапку водорослей в костёр и направился к палатке.

— Иди в мою, — сказала Фелисин.

Он резко обернулся и подозрительно прищурился.

— Я к тебе скоро присоединюсь.

Бодэн продолжал пристально на неё смотреть.

— А почему нет? — резко бросила Фелисин. — Какое у нас ещё спасение? Если ты не дал обет… — Он вздрогнул — почти незаметно. Фелисин продолжала: — …какому-нибудь презирающему секс Взошедшему. Кто бы это мог быть? Худ? Вот это был бы сюрприз! Но когда занимаешься любовью, всегда приходит маленькая смерть…

— Так ты это называешь? — пробормотал Бодэн. — Заниматься любовью? — Она пожала плечами. — Я не служу ни одному богу.

— Ты это уже говорил. Но ты ведь никогда мной не пользовался, Бодэн. Предпочитаешь мужчин? Мальчиков? Положи меня на живот и не заметишь разницы.

Бодэн выпрямился, не сводя с неё глаз. По его лицу ничего нельзя было прочесть. Затем пошёл к палатке. К палатке Фелисин.

Она улыбнулась про себя, подождала сотню ударов сердца, а затем присоединилась к нему.

Его руки касались её тела неуклюже, словно великан старался быть нежным, да сам не знал как. На то, чтобы избавиться от лохмотьев, служивших одеждой обоим, потребовались считаные мгновения. Бодэн потянул её вниз, и вот Фелисин уже лежала на спине, глядя в его грубое, заросшее бородой лицо, глаза — по-прежнему холодные и бездонные, а его руки сжали её груди, сдвинули их вместе.

Стоило ему оказаться внутри её, вся выдержка испарилась. Бодэн почти перестал быть человеком, превратился в животное. Он был груб, но совсем не так груб, как Бенет или бо́льшая часть Бенетовых подручных.

Он быстро кончил и навалился на неё всем весом, тяжело и хрипло дыша в ухо. Фелисин даже не попыталась его подвинуть; все её чувства были сосредоточены на его дыхании, на том, как расслаблялись мускулы, когда Бодэна сморил сон. Она не ожидала, что он отключится так быстро, не предвидела такой откровенной беспомощности.

Рука Фелисин скользнула в песок рядом с одеялом и нащупала рукоятку кинжала. Усилием воли Фелисин заставила себя дышать ровно, хотя ничего не могла поделать с бешено бьющимся сердцем. Он спал. Не шелохнулся.

Она вытащила клинок из песка, перехватила так, чтобы лезвие было направлено внутрь. Глубоко вдохнула и задержала дыхание.

Его рука перехватила запястье Фелисин в самом начале удара. Одним текучим движением он поднялся и вывернул ей руку так, что Фелисин вынуждена была перекатиться на живот. Придавил её своим весом.

Бодэн сдавливал запястье, пока кинжал не выпал у неё из пальцев.

— Думаешь, я свои вещи не проверяю, девочка? — прошептал он. — Думаешь, ты для меня загадка? Кому ещё пришло бы в голову украсть один из моих горлотыков?

— Ты бросил Бенета на верную смерть. — Она не могла видеть лица Бодэна, но сама этому обрадовалась, когда он ответил.

— Нет, девочка. Я этого ублюдка сам прикончил. Шею свернул, как тростинку. Он заслужил больше боли, смерти помедленнее, но на это у меня не было времени. Снисхождения он не заслужил, но всё же его получил.

— Да кто ты такой?

— Никогда не имел ни мужчину, ни мальчишку. Но притворюсь. Я хорошо умею притворяться.

— Я закричу…

— Геборик спит так, что его хоть тряси — не разбудишь. Видит сны. Мечется. Я ему пощёчину отвесил, но он всё равно не проснулся. Так что кричи. Что такое крик, по сути? Криком ты даёшь выход своему негодованию, возмущению. Не думал, что ты ещё способна на возмущение, Фелисин.

Она почувствовала, как по телу растекается безнадёжность. Просто ещё чуть-чуть того же самого. Я смогу это пережить. Смогу даже получать удовольствие. Если постараюсь.

Бодэн вдруг поднялся с неё. Фелисин резко перевернулась на спину и посмотрела на него. Бодэн подобрал свой кинжал и отодвинулся к выходу. Улыбнулся.

— Прости, если разочаровал, но я нынче не в настроении.

— Тогда зачем…

— Чтобы проверить, что ты всё ещё то, чем была. — Вывод он не озвучил. — Лучше поспи, девочка.

Оставшись в одиночестве, Фелисин свернулась клубочком на подстилке. Всё тело наполнило онемение. Чтобы проверить, что ты всё ещё… да, по-прежнему. Бодэн знал с самого начала. Просто хотел тебе показать это, девочка. Ты-то думала, будто используешь его, а он использовал тебя. Он знал, что́ ты задумала. Подумай об этом. Хорошенько подумай.

Худ явился из волн, жнец истерзанных душ. Довольно он ждал, их страдания уже перестали его забавлять. Настало время для Врат.

Фелисин сидела лицом к проливу и чувствовала себя такой же иссушённой и блёклой, как плавник вокруг. Над водой клубились тучи, молнии плясали под рокочущий барабан грома. Над линией рифа ярилась пена, взлетая бело-голубыми взрывами в темноту.

Час назад Геборик и Бодэн вернулись с прогулки вдоль берега, волоча за собой нос разбитой лодки. Старой. Но они говорили о том, как построить плот. Обсуждение имело характер глубоко теоретический — ни у кого не было сил на такое предприятие. К рассвету они начнут умирать, и все это знали.

Фелисин поняла, что Бодэн умрёт последним. Если только бог Геборика не вернётся, чтобы взыскать своего блудного сына. Фелисин наконец начала верить, что будет первой. Не отомстив никому: ни Бодэну, ни сестрице Тавор, ни всей Худом деланной Малазанской империи.

Странная молния мелькнула за разбивавшимися о риф валами. Она катилась, подпрыгивая и сверкая, словно обернулась вокруг невидимого бревна в лигу длиной и в тридцать шагов шириной. Трескучие копья разили пену с оглушительным шипением. По-над берегом раскатился такой гром, что земля затряслась. Молния устремилась прямо к ним.

Рядом вдруг оказался Геборик. Его жабье лицо перекосилось от страха.

— Это колдовство, девочка! Беги!

Она хрипло рассмеялась. И не пошевелилась.

— Зато быстро, старик!

Ветер выл.

Геборик обернулся к наступавшей волне. Прошипел проклятье, которое унёс прочь рокочущий рёв, а затем встал между Фелисин и чародейством. Бодэн присел рядом с ней, его лицо подсветил голубоватый отблеск молнии, которая достигла берега, а теперь катилась прямо на них.

Она разбилась о Геборика, будто тот был каменной скалой. Старик пошатнулся, его татуировки стали на миг огненным кружевом, которое ярко вспыхнуло и исчезло.

Чары рассеялись. Несмотря на видимую мощь, они быстро истаяли на берегу.

Геборик осел, опустился на колени.

— Это не я, — проговорил он во внезапно наступившей тишине. — Отатарал. Ну, разумеется. Нечего бояться. Совсем нечего.

— Смотри! — закричал Бодэн.

Барка каким-то образом преодолела риф, а теперь быстро шла к ним. Единственный парус горел. Чары разили корабль, словно смертоносные гадюки, но стихли и рассеялись, когда барка приблизилась к берегу. В следующий миг она заскребла дном о песок и остановилась, покосившись набок. Две фигуры тут же оказались у тросов, перерезали их, освободив пылающий парус. Ткань скользнула вниз, точно огненное крыло, и тотчас потухла, коснувшись воды. Двое других спрыгнули за борт и по колено в воде двинулись к берегу.

— Который из них Дукер? — спросила Фелисин.

Геборик покачал головой.

— Его здесь нет. Но вон тот, слева — маг.

— Откуда ты знаешь?

Старик не ответил.

К ним быстро подошли двое мужчин, оба едва не падали от усталости. Маг, краснолицый коротышка в обожжённом плаще, заговорил первым — по-малазански:

— Слава богам! Нам нужна ваша помощь.

Где-то по ту сторону рифа ждал неведомый маг — человек, никак не связанный с восстанием, незнакомец, пойманный в ловушку собственного кошмара. Ждал в центре яростного шторма, который зародился в глубинах на второй день пути. Кальп никогда прежде не чувствовал такой необузданной мощи. Сама её дикость и спасла их, поскольку владевшее чародеем безумие рвало и терзало его Путь. Ни тени контроля, Путь распахивался ранами, а ветер выл мучительными криками самого мага.

«Рипату» носило по морю, как кусок коры в горном водопаде. Поначалу Кальп пытался отбиваться иллюзиями, думая, что они со спутниками были предметом ярости мага, но очень скоро стало очевидно, что безумный чародей вообще не знает о них и сражается в совершенно другой войне. Кальп свернул собственный Путь защитной раковиной вокруг «Рипаты», а затем присел у борта, чтобы сдержать напор, пока Геслер и его подчинённые пытались выровнять корабль.

Спущенные с цепи чары инстинктивно гнались за ними, и никакие иллюзии не могли обмануть силу столь откровенно бессознательную. «Рипата» стала для них магнитом, атаки сыпались без конца, одна за другой, и дико различались по силе. Они неустанно терзали защиту Кальпа два дня и две ночи подряд.

Корабль сносило на запад к отатараловому берегу. Сила мага безуспешно накатывалась на побережье, и Кальп начал кое-что понимать — сознание мага, видимо, было разрушено отатаралом. Скорее всего, это сбежавший каторжник, военнопленный, который преодолел все стены, только чтобы понять, что унёс темницу с собой. Он потерял контроль над своим Путём, и тот овладел чародеем. Теперь Путь кипел силой большей, чем всё, что мог и умел сам маг.

От этой мысли Кальп пришёл в ужас. Если шторм выбросит «Рипату» на берег, не ждёт ли и его такая же судьба?

Только выучка Геслера и его команды не позволила судну налететь на рифы. Восемь часов им удавалось вести барку вдоль линии бритвенно-острых скал, скрытых под пенными бурунами.

На третью ночь Кальп почувствовал: что-то изменилось. Берег справа, который он до сих пор ощущал как непроницаемую стену, бескровное присутствие отатарала, вдруг… смягчился. Там укрылась сила, она противилась воле антимагической руды, отторгала её.

В стене рифа открылся просвет. Кальп решил, что это — их единственный шанс. Поднявшись со своего места посреди палубы, он закричал, обращаясь к Геслеру. Капрал мгновенно понял, что имеет в виду маг, и принял — с облегчением отчаяния. Они медленно проигрывали борьбу — усталости, неодолимой подавленности, с которой моряки видели, как защитный полог Кальпа слабеет с каждой волной враждебной магии.

Новый удар настиг корабль в тот самый миг, когда он проходил меж зазубренных скал, — и этот удар сломил сопротивление Кальпа. Пламя охватило штормовой стаксель, лини, парус. Если бы их одежда не промокла насквозь, моряки тоже вспыхнули бы. Но сейчас чары прокатились по ним волной шипящего пара, а затем помчались дальше, хлынули на берег и там угасли.

Кальп был готов поверить, что странный, смягчённый эффект отатарала на этом отрезке берега каким-то образом вызван человеком, которого ему поручили найти, и потому не удивился, увидев, как из сумрака на берегу выступили три фигуры. Несмотря на смертельную усталость, маг встревожился, разглядев, как эти трое держатся друг с другом. Обстоятельства свели их вместе, и узы дружбы ничего не значили с точки зрения практических соображений. Но дело было не только в этом.

От неожиданно неподвижной земли под ногами у Кальпа закружилась голова. Когда взгляд мага остановился на безруком жреце, сердце вздрогнуло от облегчения, поэтому в просьбе о помощи не было ни капли иронии.

Бывший жрец в ответ только хрипло расхохотался.

— Дай им воды, — приказал маг Геслеру.

Капрал с трудом оторвал взгляд от Геборика, затем кивнул и резко развернулся. Истин спрыгнул за борт и начал высматривать повреждения в корпусе «Рипаты», а Ураган неподвижно сидел на носу, не выпуская из рук арбалет. Капрал рявкнул, приказал вытащить один из бочонков с пресной водой. Истин забрался обратно, чтобы достать его.

— Где Дукер? — спросил Геборик.

Кальп нахмурился.

— Не уверен. Мы разошлись в разные стороны у деревеньки к северу от Хиссара. Апокалипсис…

— Мы знаем. Досин-Пали был охвачен пожаром той ночью, когда мы бежали с копей.

— Ага, ну да. — Кальп внимательно осмотрел двух других. Лишившийся одного из ушей здоровяк спокойно ответил взглядом на взгляд. Несмотря на явные признаки пережитых лишений, этот человек сохранял такое самообладание, что Кальпу стало не по себе. Это явно был отнюдь не обычный портовый головорез, за которого маг его принял поначалу.

Юная девушка беспокоила Кальпа ничуть не меньше, хотя он и сам не смог бы объяснить отчего. Маг вздохнул. Об этом будешь волноваться позже. Обо всём будешь волноваться позже.

Подошёл Истин с бочонком, Геслер отстал от него на шаг.

Трое беглецов сгрудились перед молодым морпехом, который откупорил бочонок, затем взял привязанную к нему оловянную кружку и набрал воды.

— Не спешите, — сказал Кальп. — Маленькими глоточками.

Глядя, как они пьют, маг потянулся к своему Пути. Тот казался скользким, неверным, но Кальп сумел ухватиться и вытянуть силы, чтобы обострить свои чувства. Когда он вновь взглянул на Геборика, чуть не вскрикнул от удивления. Татуировки бывшего жреца жили своей собственной жизнью: мерцающие волны силы катились по его телу и сливались в похожей на ладонь проекции на культе, которой оканчивалась левая рука жреца. Этот призрачный кулак, коснувшийся некоего Пути, был крепко сжат, будто вцепился в невидимые оковы.

Совершенно другая сила пульсировала на правой культе, пронизанной жилами — зелёными и отатаралово-красными, словно две змеи сплелись в смертельной схватке. Но лишь от зелёных колец исходило смягчающее воздействие, оно катилось во все стороны с решимостью, за которой, казалось, можно было почувствовать сознательную волю. То, что эта воля достаточно сильна, чтобы отбросить прочь мощь отатарала, было просто поразительно.

Целители Пути Дэнул часто говорили, будто видят болезни как силы, ведущие войну, где плоть служит полем битвы. Кальп подумал, что, возможно, видит нечто подобное. Но это не болезнь. Битва Путей — один от Фэнера, за которого держится призрачная рука, а другой опутан отатаралом, но всё равно прирастает — этот Путь я не могу узнать, это сила, чуждая всякому моему чувству. Чародей моргнул. Геборик смотрел на него с широкой улыбкой.

— Да что же с тобой случилось, Худ разбирай? — выдохнул Кальп.

Бывший жрец пожал плечами.

— Хотел бы я сам знать.

Теперь к Геборику подошли трое морпехов.

— Я — Геслер, — сказал капрал, грубовато, но с почтением. — Мы — всё, что осталось от культа Вепря.

Улыбка старика поблекла.

— Это ровно на трёх человек больше, чем нужно.

Он отвернулся и зашагал прочь по берегу, чтобы забрать два заплечных мешка. Геслер с каменным лицом смотрел ему вслед.

Быстро же старик оправился. Истин ахнул, услышав такие суровые слова от человека, которого считал жрецом своего бога. Кальп увидел, как что-то рассыпается прахом в светло-голубых глазах юноши. Во взгляде Урагана вихрились тёмные тучи, благодаря которым он, вероятно, и получил своё имя, но морпех положил руку на плечо Истина за миг до того, как обернуться к одноухому.

— Ты всё время держишь руки рядом с припрятанными кинжалами. Я скоро начну нервничать, — хрипло прорычал он, перехватывая арбалет.

— Это Бодэн, — заявила девушка. — Он людей убивает. Старух, соперников. Кого ни назови, найдёшь у него на руках их кровь. Верно, Бодэн? — Не дожидаясь ответа, она продолжила: — Я — Фелисин, последняя из Дома Паранов. Только не позволяй себе обмануться на сей счёт.

Последнее утверждение она не стала пояснять.

Геборик вернулся, на обоих предплечьях он нёс по мешку. Старик положил их на землю, а затем подошёл ближе к Кальпу.

— У нас не хватит сил, чтобы вам помочь, но после того, как мы перешли эту треклятую пустыню, мысль о смерти в воде кажется удивительно привлекательной. — Геборик отвернулся и посмотрел на бушующие волны. — Что там?

— Вообрази себе ребёнка, который держит поводок, привязанный к ошейнику Пса Тени. Ребёнок — маг, Пёс — его Путь. Я бы предположил, что он слишком долго пробыл в копях, прежде чем сбежать. Нам нужно отдохнуть перед тем, как попытаемся снова преодолеть его шторм.

— Насколько плохи дела на материке?

Кальп пожал плечами.

— Не знаю. Мы видели, как горел Хиссар. Дукер хотел догнать Колтейна и Седьмую — у этого старика такой приступ оптимизма, что впору лечиться. Я бы сказал, что от Седьмой уже осталась только история, как и от Колтейна с его виканцами.

— Ах этот Колтейн. Когда меня приковали на дне расселины за дворцом Ласиин, я почти ожидал, что он окажется моим соседом. Худ свидетель, компания там подобралась более чем достойная. — Он помолчал, а затем покачал головой. — Колтейн жив, маг. Такие люди легко не погибают.

— Если это правда, честь требует, чтобы я его догнал.

Геборик кивнул.

— Его отлучили от храма, — громко заявила Фелисин. Оба обернулись и увидели, что Геслер сверлит взглядом девушку. Та продолжила: — Более того, он проклятье для собственного бога. Вашего бога, как я понимаю. Берегитесь жрецов-расстриг. Придётся вам самим править молитвы Фэнеру, парни, и я вам советую молиться. Часто.

Бывший жрец снова повернулся к Кальпу и вздохнул.

— Ты открыл свой Путь, чтобы взглянуть на меня. Что увидел?

Кальп нахмурился.

— Я увидел, — проговорил он через некоторое время, — ребёнка, который волочёт Пса размером с Худову гору. Одной рукой.

Лицо Геборика напряглось.

— А другой?

— Извини, — ответил Кальп, — тут простого ответа нет.

— Я бы его выпустил…

— Если бы смог.

Геборик кивнул. Очень тихо Кальп добавил:

— Если Геслер поймёт…

— Он сам выпустит…

— Тебе — кишки.

— Вижу, мы друг друга поняли, — сказал с бледной улыбкой Геборик.

— Не совсем, но я пока шум поднимать не буду.

Бывший жрец в ответ только снова кивнул.

— Ты сам выбрал таких спутников, Геборик? — спросил Кальп, косясь на Бодэна и Фелисин.

— О да. Более или менее. Трудно поверить, да?

— Прогуляемся-ка по берегу, — сказал маг и отошёл в сторону. Покрытый татуировками беглец последовал за ним. — Расскажи мне о них, — попросил Кальп, когда оба оказались достаточно далеко.

Геборик пожал плечами.

— Чтобы выжить в копях, приходится идти на сделки, — сказал он. — И то, что один человек будет ценить выше жизни, другой продаст в первую очередь. Дёшево. Этим они стали теперь. Кем были прежде… — Старик снова пожал плечами.

— Ты им веришь?

Широкое лицо Геборика рассекла ухмылка.

— А ты веришь мне, Кальп? Я знаю, ещё рано искать ответ на такой вопрос. Но и твой — не легче. Я верю, что Бодэн будет нам помогать, пока это в его интересах.

— А девушке?

Старик долго молчал, прежде чем ответить.

— Нет.

Такого я не ожидал. И это ещё была лёгкая часть разговора.

— Ясно, — сказал Кальп.

— А твои спутники? Эти дурачки со своим дурацким культом?

— Суровые слова в устах жреца Фэнера…

— Отлучённого и изгнанного жреца. Девочка сказала правду. Моя душа принадлежит мне самому, а не Фэнеру. Я её забрал обратно.

— Не знал, что такое возможно.

— Может, и невозможно. Прошу тебя, маг, мне не по силам идти дальше. Наш путь был… тяжёлым.

И не только ваш, старик.

По дороге обратно они не говорили. Вопреки всем передрягам в море, Кальп ожидал, что эта часть плана будет сравнительно простой. Барка придёт к острову. Они высадятся. Найдут друга Дукера… или не найдут. И он ещё отмахнулся от дурных предчувствий, когда историк впервые явился с просьбой о помощи. Идиот. Что ж, ладно, придётся забрать их с этого треклятого острова, высадить на материк — и дело с концом. Только об этом его и просили.

Поднималось солнце, чародейский шторм отступил от берега, но продолжал бушевать чёрно-лиловым маревом над проливом.

С «Рипаты» принесли еду. Геборик присел рядом со своими спутниками, чтобы разделить безмолвную, напряжённую трапезу. Кальп подошёл к Геслеру, который стоял на страже над двумя своими спящими подчинёнными — все трое расположились под квадратным куском парусины, натянутым между четырьмя жердями.

Изрезанное шрамами лицо капрала скривилось в иронической ухмылке.

— Фэнерова шуточка, — проворчал он.

Кальп присел на корточки рядом с капралом.

— Рад, что тебе нравится.

— Юмор Бога-Вепря — не для смеха, маг. Странно только… я готов поклясться, что Владыка Лета был… здесь. Сидел, будто ворона, на плече у этого жреца.

— Ты уже испытывал касание Фэнера, Геслер?

Солдат покачал головой.

— Меня дарами судьба не балует. И не баловала никогда. Просто чувство такое, вот и всё.

— И ты его всё ещё испытываешь?

— Да вроде нет. Не знаю. Не важно.

— Как Истин?

— Тяжело ему: нашли жреца Фэнера, а тот отвернулся да и отрёкся от всех нас. Но всё будет в порядке, мы за парнем присмотрим — я да Ураган. Теперь твой черёд отвечать. Как мы обратно на материк возвращаться будем? Этот треклятый колдун никуда не делся, верно ведь?

— Жрец нас проведёт.

— Это как же?

— Долго объяснять, капрал, а я сейчас могу думать только о том, как бы скорей уснуть. Я подежурю следующим. — Кальп поднялся и пошёл прочь, чтобы приготовить себе в тени место для сна.

Фелисин лежала, не засыпая, обхватив себя руками, и смотрела, как маг натягивает полог, а затем забирается в тень, чтобы прилечь. Она покосилась на морпехов и испытала приступ насмешливого презрения. «Последователи Фэнера», вот умора. Бог-Вепрь — уши есть, а между ними — пусто. Эй, дурачьё, Фэнер где-то здесь, прячется в мире смертных. Достойная добыча для всякого охотника с острым копьём. Мы видели его копыто. За это можете старика поблагодарить. Поблагодарить так, как считаете нужным.

Бодэн спустился к воде, чтобы помыться. Теперь он вернулся, стряхивая капли с бороды.

— Уже боишься, Бодэн? — спросила Фелисин. — Посмотри на того солдата, который не спит. Он тебе не по зубам. А тот, с арбалетом, в два счёта тебя раскусил, а? Крепкие мужики — покрепче тебя будут…

Бодэн протянул:

— Уже и с ними переспать успела?

— Ты меня использовал…

— Что с того, девочка? Для тебя это образ жизни — отдаваться другим.

— Худ тебя побери, ублюдок!

Стоя над ней, Бодэн по-своему рассмеялся — хмыкнул.

— Ты меня не собьёшь — мы уберёмся с этого острова. Мы выжили. Говори, что хочешь, а настроения мне не испортишь, девочка. Валяй.

— А что означает коготь, Бодэн?

Его лицо вдруг превратилось в лишённую всякого выражения маску.

— Помнишь, тот, что ты припрятал вместе с воровским снаряжением?

Невыразительный взгляд головореза вдруг оторвался от Фелисин. Она повернулась и в нескольких шагах позади увидела Геборика. Бывший жрец не сводил глаз с Бодэна:

— Я правильно расслышал? — спросил он.

Одноухий молчал.

Фелисин заметила, как по лицу Геборика пробежала гримаса понимания, старик перевёл взгляд на неё, затем обратно на Бодэна.

— Отличная работа, — сказал жрец. — Пока что.

— Уверен? — спросил Бодэн и отвернулся.

— В чём дело, Геборик? — требовательно вопросила Фелисин.

— Тебе следовало больше внимания уделять урокам истории, девочка.

— Объясни.

— Худа с два! — Он заковылял прочь.

Фелисин, крепче обхватив себя руками, повернулась лицом к проливу. Мы живы. Я опять смогу быть терпеливой. Выжидать. Материк охвачен огнём восстания против Малазанской империи. Приятная мысль. Может, в нём они все сгорят — и Империя, и сама императрица… и её адъюнкт. А когда не станет Малазанской империи, наконец воцарится мир. Конец притеснениям, конец ограничениям, тогда я примусь за месть. В тот день, когда ты лишишься своих телохранителей, сестрица Тавор, я приду. Клянусь в этом всеми богами и владыками демонов, какие только есть и были. А пока что нужно использовать людей вокруг, перетянуть их на свою сторону. Не Бодэна с Гебориком — тут уже слишком поздно. Остальных. Мага, солдат…

Фелисин поднялась.

Капрал сонным взглядом следил за тем, как она подходит.

— Когда ты последний раз был с женщиной? — спросила Фелисин.

Ответил, впрочем, не Геслер. Из тени под парусиновым навесом прозвучал голос арбалетчика — Урагана:

— Как раз год и один день прошёл с тех пор, как я переоделся канийской шлюхой — целый час Геслеру голову дурил. Учти, он был пьян в стельку. Учти, я тоже.

Капрал хмыкнул.

— Вот такие они, солдафоны. Настолько тупые, что не видят разницы.

— И настолько пьяные, что плевать на это хотели, — добавил арбалетчик.

— Это точно, Ураган. — Тяжёлый взгляд Геслера скользнул к Фелисин. — Игры свои затевай в другом месте, девочка. Без обид, но опыта у нас хватает, чтоб почуять, когда тебе в подарок предлагают сыр из мышеловки. Да и не выйдет у тебя купить то, что не продаётся.

— Я вам сказала про Геборика, — заметила Фелисин. — Могла и смолчать.

— Слышишь, Ураган? Девочка-то нас пожалела.

— Он вас предаст. Уже вас всех презирает.

Мальчик по имени Истин при этих словах сел.

— Уходи, — приказал ей Геслер. — Мои парни тут поспать пытаются.

Фелисин перехватила взгляд ярко-голубых глаз Истина и увидела в них только наивность. Она послала ему воздушный поцелуй и улыбнулась, когда краска залила его лицо.

— Ты осторожней, а то уши сгорят, — добавила она.

— Худов дух! — буркнул Ураган. — Давай, парень. Она ж так хочет, аж подскакивает. Задай ей жару.

— Вот ещё! — фыркнула Фелисин. — Я сплю только с мужчинами.

— С болванами, ты хотела сказать, — поправил Геслер, и в его голосе прозвенела стальная нотка.

Фелисин побрела к берегу, зашла в воду по колено. Осмотрела «Рипату». Пятна гари покрывали корпус широкими, хаотически разбросанными полосами. Фальшборт на полубаке блестел, словно его изрешетило градом из кварца. Канаты измочаленные, распущены там, где их перерезали ножами.

Солнце так ослепительно сверкало на волнах. Фелисин закрыла глаза, отпустила все мысли, пока не осталось только чувство тёплой воды, касавшейся ног. Её одолела уже даже не физическая усталость. Она не могла удержаться и жалила во все стороны, и какую бы маску ни примеряла — ровно такая же глядела на неё извне, словно из зеркала. Должен же быть способ отражать что-то, кроме ненависти и презрения.

Даже не способ.

Причина.

— Я надеюсь, что вплетённый в тебя отатарал сможет отогнать безумного мага, — сказал Кальп. — Иначе нас ждёт очень опасное плавание.

Истин зажёг фонарь и теперь, присев на треугольном полубаке, ждал, когда они двинутся к рифу. Желтоватый свет взблеснул на татуировках Геборика, когда тот поморщился, услышав слова Кальпа.

Геслер сидел, облокотившись на рулевое весло. Как и все остальные, он ждал бывшего жреца. Ждал хотя бы крошечной надежды.

Чародейский шторм ярился за рифом, безумные молнии высвечивали над пенным морем небо, затянутое бурлящими чёрными тучами.

— Ну, если ты так думаешь… — протянул в конце концов Геборик.

— Это не то, что я хочу услышать…

— Ничего другого не дождёшься, — огрызнулся старик. Он поднял культю и ткнул ею в Кальпа. — Ты видишь то, чего я даже не чувствую, маг!

Чародей обернулся к Геслеру.

— Ну что, капрал?

Солдат пожал плечами.

— Есть у нас шанс?

— Всё не так просто, — сказал Кальп, прилагая нечеловеческие усилия, чтобы сохранять спокойствие. — Теперь Геборик на борту, и я даже не уверен, что смогу открыть свой Путь — на нём есть пятна, которые я бы не хотел распространять. Без Пути я не смогу отражать чары. А значит…

— Поджаримся с корочкой, — закончил, кивнув, Геслер. — Пошевеливайся, Истин! Выходим в море!

— Не в то вы верите, капрал, — сказал Геборик.

— Так и знал, что ты это скажешь. А теперь все — не вертитесь под ногами: нам с Ураганом и этим парнем надо делом заняться.

Хоть Кальп и сидел на расстоянии вытянутой руки от старика, он чувствовал свой Путь. Казалось, тот сам рвётся наружу. Магу было страшно. Меанас — Путь далёкий, и все знакомые Кальпу последователи описывали его одинаково: холодный, бесстрастный, ироничный разум. Игра иллюзий происходила со светом, тьмой, фактурой и тенями, торжествовала победу, когда получалось обмануть глаз, но даже этот триумф казался лишённым эмоций, в нём царило отвлечённое удовлетворение. Всякий раз, обращаясь к Пути, Кальп чувствовал, будто отвлекает силу, занятую другими делами. Будто всплеск этой силы был лишь минутным развлечением, на которое и внимания обращать не сто́ит.

Кальпа тревожила неожиданная готовность Пути. Тот хотел тоже вступить в игру. Маг понимал, что попадает в ловушку, начинает думать о Меанасе, как о сущности, безликом боге, для которого открытие было служением, а успех — наградой за веру. Пути — совершенно не такие. Чародей — не жрец, а магия — не божественное вмешательство. Чародейство может стать лестницей к Восхождению — средством, но нет никакого смысла поклоняться средству.

Ураган поднял небольшой квадратный парус: вполне подходящий, чтобы управлять судном, но не такой большой, чтобы штормовой ветер сломал расшатанную мачту. «Рипата» скользнула вперёд, подчиняясь силе берегового бриза. Истин вытянулся вдоль бушприта, рассматривая буруны впереди. Разрыв в рифе, через который корабль вошёл в залив, оказалось не так легко найти. Геслер рявкнул команду, и морпехи повели барку вдоль рифа.

Кальп покосился на Геборика. Бывший жрец сидел, прислонившись левым плечом к мачте, и щурился, глядя в темноту. Магу отчаянно хотелось открыть свой Путь — посмотреть на призрачную руку, оценить извив отатаралового змея — но он сдержался, даже собственное любопытство уже вызывало подозрения.

— Вон там! — закричал Истин, указывая во тьму.

— Вижу! — взревел Геслер. — Давай, Ураган!

«Рипата» развернулась носом к бурунам… и разрыву, который Кальп еле мог разглядеть. Сильный ветер наполнил парус.

За рифом бешено вертелись тучи, сливаясь в уходившую вверх воронку. Из волн вырвалась молния и подсветила её. «Рипата» проскользнула мимо рифа и устремилась прямо к центру вихря.

Кальп не успел даже закричать. Его Путь открылся, сцепился в схватке с мощью, исполненной демонической ярости. Сверху обрушились копья воды, которые моментально разорвали парус в клочья. Они врезались в палубу, словно арбалетные стрелы, пробивая доски насквозь. Кальп увидел, как одна из струй прошила бедро Урагану, пригвоздив вопящего моряка к палубе. Другие разбились о сгорбленную спину Геборика, который прикрыл собой девочку — Фелисин, чтобы защитить её от водяных копий. Татуировки ярились огнём света тусклого золота.

Бодэн метнулся на полубак, одну руку свесил за борт. Истина нигде не было видно.

Копья исчезли. «Рипата» накренилась, словно катилась с гигантской волны, так что корма задралась вверх. Над головой бешено сверкало небо, изрешеченное и освещённое взрывами силы. Кальп посмотрел наверх, и его глаза беспомощно распахнулись — в сердце шторма он разглядел крохотную фигурку: она беспорядочно размахивала руками, обрывки плаща метались вокруг неё, словно изорванное крыло. Чары швыряли фигурку по небу, словно она была лишь соломенной куколкой. Кровь хлынула во все стороны, едва лишь сверкающая волна накрыла безвольное создание. Когда волна схлынула, фигура завертелась, покатилась вслед за ней, оставляя за собой паутину крови, похожую на широкую рыбацкую сеть. А затем она начала падать.

Мимо Кальпа проскочил Геслер.

— Держи весло! — прокричал он, перекрывая рёв ветра.

Маг с трудом двинулся на корму. Вести судно? А по чему оно плывёт? Кальп был уверен, что барку несёт уже отнюдь не вода. Корабль провалился на Путь безумного чародея. Маг сжал обеими руками рулевое весло и почувствовал, как его собственный Путь просачивается в древесину и закрепляется в ней. Качка ослабла. Кальп закряхтел. Удивляться времени не было — все силы уходили на ужас и смятение.

Геслер добрался до носа и схватил Бодэна за лодыжки, когда тот уже начал переваливаться за борт. Капрал вытащил его, и оказалось, что Бодэн одной рукой крепко держит за пояс Истина. По руке струилась кровь, а лицо Бодэна побелело от боли.

Невидимая волна под судном внезапно спала, и «Рипата» устремилась в зону мёртвого штиля. Наступила тишина.

Геборик придвинулся к Урагану. Морпех неподвижно лежал на палубе, из его пробитого бедра хлестала кровь. Напор на глазах становился всё слабее.

Геборик сделал то единственное, что мог. Во всяком случае, так потом думал Кальп. Однако в тот миг чародей закричал от ужаса — но было уже слишком поздно: Геборик погрузил измазанную глиной призрачную руку прямо в открытую рану.

Ураган судорожно дёрнулся и коротко вскрикнул от боли. Татуировки потекли с запястья Геборика и замерцали сложным узором на бедре солдата.

Когда старик отвёл руку, рана закрылась, линии татуировки стянулись, точно швы. Геборик отшатнулся, его глаза широко распахнулись от потрясения.

Сквозь сжатые, искажённые болезненной гримасой губы Урагана прорвался шипящий выдох. Морпех сел — дрожащий, мертвенно-бледный. Кальп заморгал. Он увидел, как с руки Геборика в тело Урагана скользнуло нечто большее, чем просто сила исцеления. Нечто заразное и отравленное безумием. После будешь об этом беспокоиться — парень-то живой, верно? Кальп перевёл взгляд на нос, где Геслер и Бодэн стояли на коленях рядом с неподвижным телом Истина. Капрал перевернул юношу на живот и ритмично давил обеими руками, чтобы освободить лёгкие от воды. Вскоре Истин закашлялся.

«Рипата» тяжело кренилась набок. Над головой раскинулось низкое, ровное, серое небо, укрытое призрачным сиянием. Вокруг царил мёртвый штиль. Единственным звуком был плеск текущей в трюм воды.

Геслер помог Истину сесть. Бодэн продолжал стоять на коленях и прижимать сжатую в кулак правую руку к животу. Кальп увидел, что все пальцы были выбиты из суставов, кожа потрескалась и кровоточила.

— Геборик, — прошептал маг.

Старик резко повернул голову. Он быстро и заполошно хватал ртом воздух.

— Помоги Бодэну этим целебным касанием, — тихо проговорил Кальп. Не будем думать о том, что приходит вместе с ним. — Если можешь…

— Нет, — прорычал Бодэн, насторожённо глядя на Геборика. — Не хочу, чтоб твой бог меня лапал, старик.

— Нужно вправить вывихи, — сказал Кальп.

— Геслер вправит. По-простому.

Капрал поднял глаза на громилу, затем кивнул и подошёл.

Заговорила Фелисин:

— Где мы?

Кальп пожал плечами.

— Не уверен. Но мы идём ко дну.

— Пробоины, — заметил Ураган. — В четырёх-пяти местах. — Солдат уставился на татуировки, которые теперь покрывали его левое бедро, и нахмурился.

Девушка с трудом поднялась на ноги, вытянула руку, чтобы ухватиться за обугленную мачту. Корабль накренился ещё больше.

— Может перевернуться, — добавил Ураган, продолжая рассматривать татуировки. — В любой момент.

Путь Кальпа отступил. Маг тяжело сгорбился от внезапно нахлынувшего изнеможения. В воде он долго не протянет.

Бодэн приглушённо зарычал, когда Геслер вправил указательный палец на правой руке. Занявшись следующим, капрал велел:

— Набери бочонков, Ураган. Если можешь ходить, конечно. Распредели между ними пресную воду. Фелисин, бери провизию — тот сундук на этой стороне полубака. Весь бери. — Бодэн застонал, когда солдат поставил на место второй палец. — Истин, можешь добыть бинт?

Сухие рвотные позывы, которые сотрясали юношу несколько секунд назад, прекратились, он медленно приподнялся, встал на четвереньки и пополз на корму.

Кальп покосился на Фелисин. В ответ на приказ Геслера она не шелохнулась и, кажется, подбирала подходящие слова.

— Давай-ка, девочка, — проговорил, поднимаясь, Кальп, — я тебе помогу.

Опасения Урагана не подтвердились. Крен заметно уменьшился, когда «Рипата» набрала воды. Та заполнила трюм и теперь просачивалась через люк — густая бледно-голубая жижа.

— Худов дух, — пробормотал Ураган, — тонем в козьем молоке.

— Напополам с рассолом, — добавил Геслер. Он уже закончил возиться с рукой Бодэна. К ним вернулся Истин с лекарской сумкой.

— Далеко идти не придётся, — сказала Фелисин, глядя куда-то в сторону правого борта.

Кальп подошёл к ней и увидел то, на что смотрела девушка. Большой корабль неподвижно стоял в густой воде менее чем в пятидесяти саженях от них. Два ряда вёсел безвольно свисали с бортов. Виднелся одинарный руль. Три мачты: на фок— и грот-мачте обрывки прямых парусов, на бизани — изодранный в клочья косой, треугольный. И никаких признаков жизни.

Сзади подошёл Бодэн, его перебинтованная рука превратилась в неповоротливую культю, капрал отстал от него на шаг. Одноухий хмыкнул.

— Это квонский дромон. Доимперский.

— В кораблях ты разбираешься, — пробормотал Геслер и пристально посмотрел на Бодэна. Тот лишь пожал плечами.

— Я работал в тюремной банде, которая топила республиканский флот в Квонской гавани. Двадцать лет назад — Дассем их использовал, чтобы тренировать своих морпехов…

— Я в курсе, — сказал Геслер, который, судя по тону, знал это из первых рук.

— Молодой слишком, чтобы попасть в тюремную банду, — заметил Ураган, который сидел между бочонками с водой. — Сколько тебе тогда было, десять? Пятнадцать?

— Где-то так, — согласился Бодэн. — А как я там оказался — не твоё дело, солдат.

Последовало долгое молчание, затем Геслер встряхнулся.

— Ты закончил, Ураган?

— Так точно, всё готово.

— Ладно, давайте плыть туда, пока наша красавица не собралась на дно. Что толку, если она нас с собой утащит.

— Нерадостно мне, — проговорил Ураган, разглядывая дромон. — Вышел прямо как из морской байки, которые в полночь рассказывают. Может, «Худов вестник», а может, проклятый, чумной…

— А может, одно-единственное сухое место, какое тут найдёшь, — отрезал Геслер. — Что же до остального — ты подумай, какие истории будешь травить потом по тавернам, Ураган. Все же штаны обмочат да побегут-поскачут в ближайший храм наперегонки, чтобы благословение получить. Сможешь потом с ипостасей процент требовать.

— Ну, у тебя, может, мозгов и не хватает, чтоб хоть чего-нибудь бояться…

Капрал ухмыльнулся.

— Давайте-ка все в воду! Говорят, благородные дамы золотом платят, лишь бы только принять такую ванну. Верно, девочка?

Фелисин не ответила.

Кальп покачал головой.

— Ты просто счастлив, что жив остался, — сказал он Геслеру.

— Вот уж точно!

Вода оказалась холодноватой, слегка маслянистой — плыть было трудно. Позади оседала «Рипата», вода уже заливала палубу. А потом мачта накренилась, замерла на миг и ушла в воду. Несколько секунд спустя барка полностью скрылась из виду.

Через полчаса, задыхаясь от изнеможения, они добрались до дромона. Забраться наверх по рулевому веслу сумел только Истин. Он скрылся за высоким планширем на корме. Вскоре вниз скатилась, разматываясь, лестница из толстой пеньковой верёвки.

Было нелегко, но в конце концов все оказались на борту, последними Геслер и Ураган подняли на корабль сундук с припасами и бочонки с водой.

С высоты юта Кальп окинул взглядом палубу. Корабль покидали в спешке. Всюду валялись кольца каната и завёрнутые в тюленью кожу припасы вперемешку с брошенными доспехами, мечами и поясами. Всё было покрыто густым слоем сероватой, жирной пыли.

Остальные встали рядом и тоже молча осматривали корабль.

— Кто-нибудь заметил название? — поинтересовался наконец Геслер. — Я смотрел, но…

— «Силанда», — ответил Бодэн.

Ураган заворчал:

— Тогговы титьки! Да не было там ничего…

— И не надо, чтобы узнать этот корабль, — отрезал Бодэн. — Груз там внизу — с Плавучего Авали. Только у «Силанды» было разрешение на торговлю с тисте анди. Она как раз шла к острову, когда силы Императора захватили Квон. Так и не вернулась.

За этими словами последовало молчание.

Его нарушил тихий смех Фелисин.

— Бодэн-громила. Что? Твоя тюремная банда и по библиотекам тоже работала?

— Из вас кто-нибудь ещё обратил внимание на ватерлинию? — поинтересовался Геслер. — Это судно уже много лет не двигалось с места. — Он бросил последний буравящий взгляд на Бодэна и спустился на палубу. — Так что мы тут, считай, на твёрдой скале, по колено в птичьем дерьме, — бросил капрал, останавливаясь рядом с одним из свёртков в тюленьей коже. Он присел, развернул его. Затем прошипел проклятье и отпрянул. Кусок кожи упал на палубу так, что стало видно содержимое: отрубленная голова. Она покатилась, как сумасшедшая, и с глухим звуком остановилась, ударившись о край люка, ведущего в трюм.

Кальп прошёл мимо застывшего без движения Геборика, спустился на палубу и двинулся к носу. Открыл свой Путь. И замер.

— Что видишь? — спросил бывший жрец.

— Ничего хорошего, — ответил маг, сделал ещё шаг и присел на корточки. — Тисте анди. — Он бросил через плечо взгляд на Геслера. — Я сейчас предложу кое-что неприятное, но…

Белый, как мел, капрал кивнул.

— Ураган, — позвал он, оборачиваясь к другому свёртку. — Помоги мне.

— Что делать?

— Считать головы.

— Храни меня Фэнер! Геслер…

— В руках себя надо держать, чтобы потом такие истории рассказывать. Приходит с опытом. Спускайся сюда, солдат, и не бойся запачкаться.

На палубе лежали десятки свёртков. В каждом — аккуратно отрезанная голова. Большинство принадлежало тисте анди, но нашлось и несколько человеческих. Геслер начал складывать их в жуткую пирамиду у подножия грот-мачты. Капрал быстро оправился от потрясения — он явно и не таких ужасов навидался на службе Империи. Ураган тоже быстро преодолел отвращение, но оно сменилось суеверным страхом — работал он неимоверно быстро, и вскоре все головы оказались уложены в ужасный курган в центре палубы.

Кальп перевёл взгляд на люк, ведущий на гребную палубу. Вокруг него мерцала слабая аура магии, которую усиленный чарами Пути взгляд распознавал как расходящиеся в недвижном воздухе волны. Кальп долго не решался подойти ближе.

Все, кроме мага, Геслера и Урагана, оставались на юте и следили за происходящим в немом потрясении. Капрал приблизился к Кальпу:

— Готов посмотреть, что внизу?

— Абсолютно нет.

— Ну, тогда ты — первый, — с напряжённой ухмылкой сказал Геслер. Он обнажил меч.

Кальп посмотрел на клинок. Капрал пожал плечами.

— Ага, я знаю.

Тихо ругаясь себе под нос, Кальп направился к люку. Темнота внизу ничего не скрыла от его взора. Всё было окутано колдовством — желтушным, пульсирующим свечением. Держась обеими руками за перила, маг спустился по проржавевшим ступеням, за ним неотступно следовал Геслер.

— Видишь что-нибудь? — спросил капрал.

— О да.

— Чем это пахнет?

— Если у терпения есть запах, — проговорил Кальп, — то это он.

Чародей направил волну света по центральному проходу между рядами банок, раздвинул его в стороны и оставил так.

— Да уж… — сдавленно прохрипел Геслер. — Есть определённая логика, верно?

На вёслах сидели обезглавленные трупы — по трое на банку. Всё свободное пространство занимали свёртки из тюленьей кожи. Ещё одна безголовая фигура возвышалась у кожаного барабана, сжимая в обеих руках странные, похожие на тыквы-горлянки, палочки. Эта фигура была огромной и мускулистой. На телах не было и следа разложения. На шеях поблескивали белые кости и алая плоть.

Долгое время оба молчали, затем Геслер откашлялся, но это не помогло, слова всё равно давались ему с трудом.

— Ты сказал «терпение», Кальп?

— Угу.

— Значит, не ослышался.

Кальп покачал головой.

— Кто-то взял корабль, обезглавил всех на борту… а затем посадил за работу.

— В таком порядке?

— В таком порядке.

— Как давно?

— Годы. Десятилетия. Мы на Пути, капрал. Никто не скажет, как здесь работает время.

Геслер заворчал.

— Давай-ка проверим каюту капитана? Может, там сохранился бортовой журнал.

— И свисток «на вёсла».

— Ага. Знаешь, если мы спрячем этого барабанщика, я могу послать сюда Урагана, чтобы ритм отбивал.

— Злые у тебя шутки, Геслер.

— Так точно. Дело-то в чём: Ураган травит ужасно скучные морские байки. Это ж подарок будет всякому, кто с ним станет пить в будущем. Слегка добавить перцу.

— Не говори, что ты это серьёзно.

Капрал вздохнул.

— Да нет, — сказал он секунду спустя. — Никому не пожелаю тронуться умом, маг.

Спутники вернулись на верхнюю палубу. Остальные молча уставились на них. Геслер пожал плечами.

— Что и следовало ожидать, — сказал он. — Следовало, если ты совсем свихнулся, конечно.

— Тогда, — ответила Фелисин, — ты к самым подходящим людям обращаешься.

Кальп направился к дверце в каюту. Капрал вложил меч в ножны и поспешил за ним. Спустившись на две ступени, они оказались на камбузе. В центре стоял большой деревянный стол. Напротив виднелась ещё одна дверка, ведущая в узкий коридор с койками по обеим сторонам. На дальнем конце его была дверь в капитанскую каюту.

Койки были пусты, но рядом лежало множество вещей, которые уже никогда не понадобятся владельцам.

Дверь в каюту распахнулась с громким скрипом.

Даже по сравнению со всем, что они уже видели, сцена была ужасной. Четыре тела — три замерли в причудливых позах, погибшие внезапно и мгновенно. Никаких признаков разложения, но и крови не видно. То, что убило их, переломало все кости, но нигде не тронуло кожи. Единственным исключением было тело, которое восседало в капитанском кресле, во главе стола с картами, словно руководило жутким собранием, посвящённым Худу. Торчавшее из его груди копьё пробило насквозь тело и спинку кресла. Кровь блестела на животе и коленях фигуры. Она уже не текла, однако казалась влажной.

— Тисте анди? — шёпотом спросил Геслер.

— Похожи, — тихо ответил Кальп, — но не слишком. — Он вошёл в каюту. — Кожа у них серая, а не чёрная. И выглядят не такими… утончёнными.

— Говорят, тисте анди с Плавучего Авали были вполне себе варварами… Хотя, конечно, никто из живущих на этом острове не бывал.

— Никто оттуда не вернулся, во всяком случае, — поправил Кальп. — Но эти одеты в шкуры — едва выделанные. И посмотри только на украшения…

Четыре тела носили костяные фетиши, клыки и когти зверей, полированные морские раковины. Ничего похожего на изысканные украшения тисте анди, которые Кальпу доводилось видеть в прошлом. Более того, у всех четверых волосы были каштанового цвета и свисали нерасчёсанными, жирными космами. У тисте анди волосы были либо серебристо-белыми, либо полуночно-чёрными.

— Да что же мы видим, Худ разбери? — спросил Геслер.

— Тех, кто убил тисте анди и квонских моряков, я думаю, — отозвался Кальп. — Затем они вошли на этот Путь. Быть может, по своему выбору, быть может, нет. И наткнулись здесь на что-то ещё более злобное, чем они сами.

— Думаешь, остальная команда спаслась?

Кальп пожал плечами.

— Если ты способен при помощи магии повелевать обезглавленными моряками, нужна ли тебе команда более многочисленная, чем та, которую ты видишь?

— А всё одно похожи на тисте анди, — сказал капрал, внимательно разглядывая фигуру в капитанском кресле.

— Нужно привести сюда Геборика, — решил Кальп. — Может, он читал что-нибудь такое, что прольёт свет на это дело.

— Жди здесь, — коротко буркнул Геслер.

Корабль начал поскрипывать — остальные спустились с юта и теперь ходили по верхней палубе. Кальп слушал, как шаги капрала удаляются по коридору. Маг опёрся обеими руками на стол и изучил разложенные на нём бумаги. Среди них была карта, изображавшая землю, которую Кальп не сумел опознать: изрезанное побережье, фьорды, украшенные грубыми изображениями сосен. В глубине белой краской был намечен лёд или снег. Курс был проложен на восток от изрезанных берегов, а затем на юг через океан. Малазанская империя гордилась тем, что обладает картами всего мира, но такой суши маг ни на одной не видел. Имперские претензии на всевластие вдруг показались ему жалкими.

Геборик вошёл в каюту. Кальп даже не оторвался от изучения карт.

— Посмотри на них внимательно, — сказал маг.

Старик пробрался мимо Кальпа, присел рядом с креслом, вгляделся в лицо капитана и нахмурился. Высокие скулы, угловатые глазницы и высокий рост делали его похожим на тисте анди. Геборик потянулся к нему…

— Стой! — рыкнул Кальп. — Поосторожней с тем, чего касаешься. И какой рукой.

Геборик раздражённо зашипел и опустил руку. Через минуту он выпрямился.

— Мне только одно приходит в голову. Тисте эдур.

— Кто?

— «Блажь Готоса». Там упоминается, что из иного мира пришли три народа тисте. Нам, разумеется, известны из них только тисте анди, а Готос называет лишь один из двух других — тисте эдур. Кожа серая, а не чёрная. Чада нежеланного союза Матери Тьмы со Светом.

— Нежеланного?

Геборик поморщился.

— Тисте анди сочли это падением непорочной Тьмы и источником всех своих последующих бедствий. Как бы там ни было, только в «Блажи Готоса» и есть о них упоминание. Оно же и самое древнее.

— Готос ведь был яггутом, верно?

— О да, и самым ядовитым и мрачным писателем из всех, каких я имел неудовольствие читать. Скажи, Кальп, что открывает твой Путь?

— Ничего.

Геборик удивлённо покосился на мага.

— Совсем ничего?

— Совсем.

— Но они ведь, судя по виду, в стазисе — кровь ещё влажная.

— Я знаю.

Геборик указал на предмет, висевший на шее у капитана.

— Вот и свисток, если, конечно, мы собираемся использовать обитателей нижней палубы.

— Либо так, либо будем просто сидеть тут и ждать голодной смерти. — Кальп шагнул к трупу капитана. Длинный костяной свисток висел на кожаном ремешке очень близко от древка копья. — И от этой костяной трубочки я ничего не чувствую. Она, может, вовсе не работает.

Геборик пожал плечами.

— Я возвращаюсь наверх, к тому, что тут выдают за свежий воздух. Копьё принадлежало баргасту, кстати.

— Слишком уж большое, — возразил Кальп.

— Знаю, но мне всё равно так кажется.

— Слишком большое.

Геборик ничего не ответил и скрылся в коридоре. Кальп раздражённо посмотрел на копьё. Слишком большое. Затем он протянул руку и осторожно снял свисток с шеи трупа.

Выбравшись на верхнюю палубу, маг снова посмотрел на свисток. И крякнул. Теперь в нём ожило колдовство. Там в каюте дыхание отатарала! Неудивительно, что чары их не защитили. Кальп огляделся. Ураган расположился у руля, верный арбалет наготове за спиной. Бодэн стоял рядом, нянчил перебинтованную руку. Фелисин прислонилась к планширю у грот-мачты, скрестила на груди руки и казалась чудовищно спокойной, несмотря на груду отрезанных голов у своих ног. Геборика нигде не было видно.

Подошёл Геслер.

— Истин полез в воронье гнездо, — сказал он. — Забрал свисток?

Кальп подбросил косточку на ладони.

— С курсом определились?

— Посмотрим, что там Истин разглядит, тогда и решим.

Маг запрокинул голову и прищурился, глядя, как юноша ловко взбирается вверх по снастям. Через пять вздохов Истин оказался уже в вороньем гнезде и скрылся из виду.

— Фэнеровы копыта! — Прозвучавшее сверху проклятье привлекло всеобщее внимание.

— Истин!

— На три нагеля влево! Приближается буря!

Геслер и Кальп бросились к правому борту. Бесформенный горизонт набухал тёмным пятном, внутри которого поблёскивали молнии. Кальп прошипел:

— Этот Худом деланный чародей погнался за нами!

Капрал резко развернулся.

— Ураган! Проверь, что там осталось от парусов.

Тут же он сунул свисток в рот и дунул. Раздался звук — хор голосов, воющих погребальную песнь. Он морозом прошил воздух, вопль душ истерзанных превыше всякой муки превращал боль в звук, который стал постепенно стихать, когда Геслер резко опустил свисток.

По обеим сторонам заскрипело дерево — обезглавленные мертвецы приготовили вёсла. Из люка неуклюже выбрался Геборик, его татуировки светились, как фосфор. Глаза старика были широко раскрыты от изумления. Он резко обернулся к Геслеру.

— Теперь у тебя есть команда, капрал.

— Проснулись, — пробормотала Фелисин, отступая на шаг от грот-мачты.

Кальп увидел, что́ привлекло её внимание. Отрезанные головы открыли глаза и устремили взгляды на Геслера, словно были частью какого-то чудовищного механизма.

Капрал вздрогнул, но тут же собрался.

— Вот бы мне такой пригодился, когда я был строевым сержантом, — с натянутой улыбкой протянул он.

— Твой барабанщик там внизу готов, — заявил Геборик, заглядывая на гребную палубу.

— Забудь про паруса, — доложил Ураган. — Прогнили насквозь.

— Становись у руля, — приказал ему Геслер. — На три нагеля влево. Ничего другого нам не остаётся, только бежать. — Он снова поднял свисток к губам и выдул быструю ритмичную трель. Внизу так же быстро начал бить барабан. Вёсла крутанулись, лопасти, лежавшие прежде горизонтально, развернулись, а затем вошли в маслянистую воду и потянули корабль вперёд.

«Силанда» застонала, освобождаясь от толстой корки, которой зарос киль. Судно пришло в движение и медленно развернулось так, что приближавшиеся тучи оказались точно за кормой. Вёсла врезались в мутную воду с неутомимой точностью.

Геслер повесил ремешок со свистком на шею.

— А старому Императору эта старая дамочка пришлась бы по вкусу, а, Кальп?

— От твоих восторгов меня подташнивает, капрал.

Тот расхохотался.

Два ряда вёсел погнали «Силанду» вперёд, сохраняя таранную скорость. Барабан стучал в ритме бешеного сердцебиения. Он отдавался в костях Кальпа болью. Магу не нужно было спускаться вниз, чтобы убедиться: мускулистый труп колотит своими тыквами по коже барабана, гребцы неустанно налегают на вёсла, а освящённое Худом колдовство огнём пляшет в душном трюме. Кальп отыскал взглядом Геслера, тот стоял на юте рядом с Ураганом. Суровые, крепкие люди, много крепче, чем он мог вообразить. В них чёрный солдатский юмор проник глубже, чем казалось возможным, — холодный, как бессолнечное сердце ледника. Озлобленная самоуверенность… или фатализм? Не думал, что Фэнерова щетина может быть настолько чёрной.

Шторм безумного чародея по-прежнему нагонял их, медленнее, чем прежде, но столь же неумолимо. Маг подошёл к Геборику.

— Это Путь твоего бога?

Старик поморщился.

— Не моего бога. И не его это Путь. Худ знает, в какой части Бездны мы очутились, и сдаётся мне, от этого кошмара не так-то легко будет проснуться.

— Ты вложил тронутую богом руку в рану Урагана.

— Да. Случайно. С тем же успехом мог и другую вложить.

— Что ты почувствовал?

Геборик пожал плечами.

— Что-то прошло через меня. Ты это тоже понял, не так ли? — Кальп кивнул. — Это был сам Фэнер?

— Не знаю. Не думаю. Я в религиозных делах не большой знаток. На Урагана вроде бы это не повлияло… если не считать исцеления. Не знал, что Фэнер раздаёт такие дары.

— Он и не раздаёт, — пробормотал бывший жрец, глаза его затуманились, когда старик обернулся, чтобы взглянуть на двух морпехов. — Не бесплатно, это уж точно.

Фелисин сидела поодаль от остальных, в компании пирамиды глазеющих голов. Они её не слишком беспокоили, поскольку продолжали неотрывно пялиться на Геслера, человека, на груди которого висел костяной свисток. Она опять вспомнила площадь в Унте, жреца из мух. Тогда Фелисин впервые столкнулась с колдовством. Несмотря на все истории о магии и злобных чародеях, о волшебном пламени, в котором горели целые города во время войн на границах Империи, она никогда прежде не видела, как действуют такие силы. Те никогда не являлись столь часто, как можно было бы подумать, слушая истории. И встречи с магией оставляют шрамы: чувство абсолютной беспомощности перед лицом могущества, которое не можешь контролировать. Это делало мир вокруг обречённым, смертоносным, пугающим и мрачным. В тот день, в Унте, изменилось её место в мире или, по крайней мере, то, как Фелисин его чувствовала. И с тех пор она неизменно ощущала неуверенность, не могла восстановить равновесие.

Но, может, дело не в этом. Совсем не в этом. Может, дело в том, что я пережила по пути к галерам, может, причина — в море лиц, буре ненависти и бессмысленной ярости, свободе и жажде причинять боль, которые столь отчётливо проступали на этих, прежде таких обыкновенных лицах. Может быть, это люди вывели меня из равновесия.

Фелисин покосилась на отрезанные головы. Глаза не моргали. Они подсыхали, покрывались корочкой, точно яичный белок, который пролили на раскалённую мостовую. Как мои глаза. Они слишком много видели. Слишком много. Если бы сейчас из вод поднялись демоны, Фелисин не испытала бы потрясения, только удивилась, почему они явились так поздно — и не могли бы вы закончить это всё быстро? Пожалуйста.

Словно длиннорукая обезьяна, Истин ловко спустился по снастям и, легко спрыгнув на палубу, остановился рядом с ней, чтобы стряхнуть с одежды пыльные волокна от канатов. Он был на несколько лет старше Фелисин, но казался ей совсем маленьким. Не рябой, кожа гладкая. Бородка пробивается, глаза слишком ясные. Ни тебе галлонов вина, ни облаков дурхангового дыма, ни тяжёлых тел, которые ждут своей очереди впихнуться в тебя, в то место, которое поначалу было уязвимым, но скоро отгородилось от всего по-настоящему реального, всего по-настоящему важного. Я им давала только иллюзию того, что они внутри меня, тупичок, карман. Можешь ты понять, о чём я говорю, Истин?

Юноша заметил, что Фелисин смотрит на него, и робко улыбнулся.

— Он там, в облаках, — проговорил Истин ломающимся голосом.

— Кто?

— Чародей. Как сорвавшийся с лески воздушный змей, носится туда-сюда, оставляя за собой ленты крови.

— Какая поэзия, Истин. Лучше становись снова морпехом.

Тот покраснел, отвернулся.

Позади прозвучал голос Бодэна:

— Парень для тебя слишком хорош, поэтому злишься.

— Тебе-то откуда знать? — не оборачиваясь, фыркнула Фелисин.

— Я тебя не очень-то хорошо понимаю, девочка, — признался он. — Но кое-что — вижу.

— Себя ещё в этом убеди. И кстати, дай знать, когда рука начнёт гнить. Не хочу пропустить момент, когда её будут отрезать.

Вёсла трещали контрапунктом гремящему барабану.

Судорожным вздохом их нагнал ветер, а затем — чародейский шторм.

Скрипач пришёл в себя от того, что лица коснулось что-то жёсткое. Он открыл глаза и увидел ощетинившуюся метлу, которая тут же отодвинулась, чтобы на её месте появилось сморщенное чёрное лицо. Незнакомец критически разглядывал сапёра, а закончив, недовольно скривился.

— Пауки в бороде… или что похуже. Не вижу, но знаю, знаю, что они где-то там.

Сапёр глубоко вздохнул и тотчас поморщился от глухой боли в сломанных рёбрах.

— А ну отстань от меня! — зарычал он. Режущая боль в бёдрах напомнила о когтях, которые его изодрали. Левая щиколотка была туго перебинтована — ступни Скрипач не чувствовал, и это его обеспокоило.

— Не могу, — ответил старик. — Спасенья нет. Сделки заключены, всё подготовлено. Об этом Колода говорит ясно. Жизнь, данная за жизнь отнятую, и больше того.

— Ты — дал-хонец, — проворчал Скрипач. — Где я?

Лицо рассекла широкая ухмылка.

— В Тени! Хи-хи-хи.

За спиной у странного старика зазвучал новый голос:

— Отойди, верховный жрец. Солдат едва выкарабкался, а ты его сразу, Искарал Прыщ.

— Это вопрос торжества справедливости! — огрызнулся жрец, но отступил. — Даже твой закалённый спутник преклоняет колени перед этим алтарём, не так ли? Эти детали чрезвычайно важны для понимания. — Он отодвинулся ещё на шаг, и в поле зрения Скрипача замаячила массивная фигура.

— Ага, — вздохнул Скрипач. — Трелль. Память возвращается. А где твой спутник… ягг?

— Развлекает твоих друзей, — сообщил трелль. — Не очень успешно, признаю. За все эти годы Икарий так и не научился манерам, которые бы позволили другим расслабиться в его присутствии.

— Икарий, ягг с таким именем… Создатель машин, преследователь времени…

Трелль показал клыки в широкой, кривой ухмылке.

— О да, владыка песчинок — хотя эту поэтическую аллюзию мало кто понимает, да и дурацкая она.

— Маппо.

— И снова верно. А твои друзья тебя называют Скрипачом, чем разрушают образ гральского воина.

— Ну, значит, не важно, что я, придя в себя, вышел из роли, — заметил сапёр.

— За этот промах наказывать не будем, солдат. Пить хочешь? Есть?

— Хорошо. Да и да. Но прежде всего — где мы?

— В храме, который высекли в скалах. За пределами Вихря. В гостях у верховного жреца Тени: его ты уже видел — Искарал Прыщ.

— Прыщ?

— Именно.

Дал-хонский жрец снова подобрался к постели.

— Над именем моим насмехаешься, солдат?

— Уж никак не я, верховный жрец.

Старик хмыкнул, поудобней перехватил метлу и заковылял прочь из комнаты.

Скрипач осторожно сел, двигаясь, как столетний дед. Ему очень хотелось спросить у Маппо, насколько тяжелы раны, особенно на лодыжке, но он решил ненадолго отложить знакомство с новостями, которые, скорее всего, ему не понравятся.

— Откуда он такой взялся?

— Не уверен, что даже он сам это знает.

— Я очнулся от того, что он мне в лицо метлой тыкал.

— Не удивлён.

Присутствие трелля успокаивающе подействовало на Скрипача. Но тут он вспомнил имя воина. Маппо, это имя цепями приковано к другому. А слухов об обоих столько, что хватит на толстый том. И если хоть один из слухов правдив…

— Икарий отпугнул д’иверсов.

— Репутация у него весомая.

— А заслуженная, Маппо? — Скрипач ещё задавал вопрос, но уже понял, что лучше бы ему было прикусить язык.

Трелль вздрогнул и чуть отодвинулся.

— Принесу тебе лучше поесть-попить.

Маппо вышел из комнатки, двигаясь совершенно бесшумно, несмотря на огромный вес. Это сочетание сразу напомнило Скрипачу Калама. Ну что, старый друг, смог ты опередить бурю?

Искарал Прыщ прокрался обратно в каморку.

— Зачем ты здесь? — прошептал он. — Знаешь зачем? Не знаешь, но я тебе скажу. Тебе и больше никому. — Старик наклонился к сапёру и вцепился обеими руками в редкие завитки своих волос. — Треморлор!

Увидев выражение лица Скрипача, жрец расхохотался и завертелся на месте, выкидывая диковатые коленца, а потом снова склонился к сапёру так, что их лица разделяли считаные дюймы.

— Слухи о Тропе, о Пути домой. Маленький слух-червячок, даже меньше, личинка, крохотней шляпки гвоздя, густая, неровная масса, опутавшая то, что может оказаться истиной. Или ложью. Хи-хи-хи!

Это было уже слишком. Морщась от боли, Скрипач схватил старика за воротник и встряхнул. На лицо ему брызнула слюна, глаза жреца завертелись, как шарики в чашке.

— Что? Опять? — сумел выговорить Искарал Прыщ.

Скрипач его оттолкнул.

Старик зашатался, кое-как выпрямился и принял позу оскорблённого достоинства.

— Стечение реакций. Слишком длительный недостаток социализации и всё такое прочее. Нужно заняться своими манерами и, более того, собственной личностью. — Он склонил голову набок. — Искренний. Прямолинейный. Забавный. Обходительный и удивительно цельный. Что ж! В чём же дело тогда? Солдаты грубы. Жестоки и бессердечны. Вспыльчивы. Знаешь ты Собачью цепь?

Скрипач ошеломлённо заморгал, словно только что вышел из транса.

— Что?

— Она уж началась, только ещё никому не известна. Анабар Тай’лэнд. «Собачья цепь» на малазанском наречии. У солдат вовсе нет воображения, а значит, они способны преподносить удивительные сюрпризы. Есть вещи, которые даже Вихрь не может отшвырнуть.

Вернулся трелль Маппо с подносом.

— Опять изводишь нашего гостя, Искарал Прыщ?

— Пророчества, рождённые Тенью, — пробормотал верховный жрец, холодно и оценивающе разглядывая Скрипача. — Сток во время потопа вызывает волны на поверхности. Река крови, поток слов от скрытого сердца. Всё разбито — расколото. Пауки в каждом углу. — Старик резко развернулся и, печатая шаг, удалился.

Маппо смотрел ему вслед.

— Не сто́ит на него обращать внимания, да?

Трелль обернулся, его тяжёлые брови приподнялись.

— Худа с два! Будь к нему очень внимателен, Скрипач.

— Боялся, что ты так скажешь. Он упомянул про Треморлор. Он знает.

— Он знает то, что неведомо даже твоим спутникам, — сказал Маппо, подавая сапёру поднос. — Ты ищешь знаменитый Дом Азатов в пустыне.

Да, и врата, которые, как клянётся Быстрый Бен, в нём скрыты…

— А ты? — спросил Скрипач. — Тебя-то что привело в Рараку?

— Я следую за Икарием, — ответил трелль. — Его поискам нет конца.

— И ты посвятил жизнь тому, чтобы помогать ему в поисках?

— Нет, — вздохнул Маппо, затем прошептал, не глядя Скрипачу в глаза, — я стараюсь сделать их бесконечными. Вот, угощайся. Ты пролежал без сознания два дня. У твоих друзей полно вопросов, они жаждут поговорить с тобой.

— М-да, выхода, похоже, нет — придётся отвечать на их вопросы.

— Да, и когда ты немного поправишься, мы сможем отправиться в путь… — Трелль осторожно улыбнулся. — Чтобы найти Треморлор.

Скрипач нахмурился.

— «Поправишься», говоришь? У меня лодыжка разбита — я ниже колена вообще ничего не чувствую. Похоже, ступню придётся отрезать.

— У меня есть некоторый опыт в целительстве, — проговорил Маппо. — Этот храм когда-то занимался именно лечебной алхимией, и монашки многое оставили здесь. И, как ни странно, Искарал Прыщ тоже выказал немалые таланты, хотя за ним нужен глаз да глаз. Когда его одолевает рассеянность, он путает лекарства с ядами.

— Он — одна из ипостасей Престола Теней, — прищурившись, сказал сапёр. — Или Узла, Котильона, Покровителя убийц — между ними особого различия нет.

Трелль пожал плечами.

— Искусство убийцы требует дополнительно познаний в целительстве. Это две стороны одной и той же алхимической монеты. Как бы там ни было, он прооперировал твою ногу — не бойся, я за ним наблюдал. И должен признаться — многому научился. По сути, верховный жрец наново выстроил тебе лодыжку. Склеил осколки некой мазью — ничего подобного я прежде не видел. Так что ты поправишься — и скоро.

— Руки посвящённого Тени пробрались ко мне под шкуру?! Худов дух!

— Либо так, либо остался бы без ноги. Ещё у тебя было пробито лёгкое — я оказался бессилен, но верховный жрец сумел вывести кровь из лёгкого, а затем заставил тебя вдохнуть лечебный порошок. Ты теперь должник Искарала Прыща по гроб жизни.

— Так и я ж о чём! — пробормотал Скрипач.

Снаружи послышались голоса, затем на пороге возникла Апсалар, а за ней — Крокус. Два дня в укрытии от жестокой бури позволили обоим прийти в себя. Они вошли, и Крокус поспешил присесть рядом с кроватью.

— Мы должны отсюда убраться! — прошипел он.

Сапёр покосился на Маппо и заметил, как тот медленно отступает с кривой ухмылкой на губах.

— Успокойся, парень. В чём беда?

— Этот жрец — он же из культа Тени, Скрипач. Ты что, не понимаешь? Апсалар…

Кости сапёра вдруг объял холод.

— Вот проклятье! — прошептал он. — Понимаю. — Он поднял глаза, когда девушка подошла к изножью кровати, и тихо спросил: — Ты ещё в себе, девочка?

— Коротышка со мной хорошо обходится, — ответила она, пожимая плечами.

— Хорошо? — взорвался Крокус. — Как с вернувшейся блудной дочерью, ты хотела сказать! Что мешает Котильону снова одержать тебя?

— Об этом можно спросить у его слуги, — произнёс у двери новый голос. В проёме стоял, прислонившись к косяку и сложив руки на груди, Икарий. Он не сводил серых глаз с чего-то в дальнем углу комнаты.

Из теней выступила фигура. Искарал Прыщ, сидевший на очень странной работы кресле. Он заёрзал и гневно воззрился на Икария.

— Меня не должны были видеть, глупец! Какой толк от дара Теней, если ты легко прозришь, что́ они скрывают? Тьфу! Я уничтожен!

Тонкие губы Икария слегка изогнулись.

— Почему бы не ответить им, Искарал Прыщ? Успокоить их.

— Успокоить? — Это слово явно показалось верховному жрецу совершенно неуместным. — Какой в этом прок? Нужно подумать. Спокойные. Расслабленные. Не видят пут. Беспечные. Да, конечно! Отличная идея. — Старик помолчал, обернулся к Скрипачу.

Сапёр увидел, как по морщинистому лицу расплывается улыбка, маслянистая, натянутая и нарочито неискренняя.

— Всё в порядке, друзья мои, — промурлыкал Искарал Прыщ. — Успокойтесь. Котильон уже не желает одержать эту деву. Угроза Аномандра Рейка всё ещё в силе. Кто же хочет, чтобы этот грубый провозвестник нецивилизованного хаоса и разрушений вломился в двери храма? Точно не Престол Тени. И не Покровитель убийц. Она по-прежнему под защитой. К тому же Котильон не видит никакого смысла впредь использовать её, хотя остаточные следы его талантов в ней и могут стать причиной для беспокойства… — Лицо старика исказилось. — Нет! Лучше эту мысль не высказывать! — Он снова заулыбался. — Изысканная беседа проведена и использована с хитроумием и ловкостью. Взгляни на них, Искарал Прыщ! Ты их покорил, всех до единого.

Наступила долгая тишина.

Маппо откашлялся.

— У верховного жреца редко бывают собеседники, — сказал он.

Скрипач вздохнул, он вдруг почувствовал сильную усталость, откинулся назад и прикрыл глаза.

— Мой конь? Он выжил?

— Да, — ответил Крокус. — О нём позаботились, как и об остальных — о тех, на кого у Маппо нашлось время, я имею в виду. А ещё тут где-то есть Слуга. Мы его не видели, но он исправно трудится.

Вмешалась Апсалар:

— Скрипач, расскажи нам о Треморлоре.

В воздухе повисло напряжение. Сапёр почувствовал его даже сквозь пелену сна, которая пыталась окутать его, обещая временное спасение. Через несколько секунд он преодолел дремоту и со вздохом открыл глаза.

— Быстрый Бен знает о Священной пустыне… ну, много. Когда мы в последний раз ехали по ней — выбирались из неё, собственно, — он говорил об Исчезнувших дорогах. Вроде той, что мы нашли, древняя дорога спит под песками и появляется только время от времени — если ветер дует подходящий. Ну и… одна из этих дорог ведёт в Треморлор…

— А что это? — вмешался Крокус.

— Дом Азатов.

— Вроде того, что вырос в Даруджистане?

— Да. Такие Дома существуют — по слухам, по крайней мере, — практически на всех континентах. Никто не знает их цели, хотя, кажется, они магнитом притягивают силу. Есть старая история о том, что Император и Танцор… — Ох, Худов дух, Келланвед и Танцор, Амманас и Котильон, возможная связь с Тенью… этот храм… Скрипач подозрительно посмотрел на Искарала Прыща. Жрец живо улыбнулся, глаза его заблестели. — Хм, легенда гласит, что Келланвед и Танцор жили когда-то в одном из таких Домов, в городе Малазе…

— В Мёртвом Доме, — добавил Икарий от дверей. — Легенда говорит правду.

— Ага, — пробормотал Скрипач, затем встряхнулся. — Примерно так. В любом случае, Быстрый Бен считает, что все подобные Дома связаны друг с другом — через какие-то врата. И можно путешествовать между ними — практически мгновенно…

— Простите, — Икарий вдруг шагнул в комнату, явно охваченный живым интересом. — Я не слышал такого имени — Быстрый Бен. Что же это за человек, который претендует на обладание такими сокровенными тайнами Азатов?

Сапёр поёжился под немигающим взором ягга, затем нахмурился и выпрямился.

— Взводный маг, — ответил он так, чтобы стало ясно — больше Скрипач ничего объяснять не намерен.

Взгляд Икария вдруг стал очень тяжёлым.

— Ты придаёшь большой вес мнению взводного мага.

— Точно.

Заговорил Крокус:

— То есть ты хочешь найти Треморлор, чтобы использовать врата и добраться до города Малаза. Попасть в этот Мёртвый Дом. И тогда нам останется…

— Полдня пути по морю до Итко-Кана, — сказал Скрипач, глядя в глаза Апсалар. — И до Дома твоего отца.

— Отца? — спросил Маппо и нахмурился. — Ты меня запутал.

— Мы везём Апсалар домой, — объяснил Крокус. — К семье. Её одержал Котильон, похитил у отца, украл её жизнь…

— Жизнь в каком качестве? — спросил Маппо.

— Она была рыбачкой.

Трелль промолчал, но Скрипач подумал, что знает непроизнесённую мысль Маппо: После всего, что она пережила, думаешь, она вернётся к простой жизни с рыбой и сетями?

Сама Апсалар ничего не сказала.

— Жизнь, данная за жизнь отнятую! — закричал Искарал Прыщ, спрыгнул с кресла и начал вертеться на месте, вцепившись обеими руками в редкую шевелюру. — Такое терпение кого угодно сведёт с ума! Но не меня! На якоре у потоков старинного камня, песок утекает под взглядом солнца! Время тянется, растягивается, бессмертные игроки за бесконечной партией. Есть нечто поэтическое в зове стихий, знаете ли. Ягг понимает. Ягг ищет секреты — он есть камень, и камень забывает, камень знает вечное сейчас, и в этом скрыта истина Азатов — но постой! Я тут разбрасываюсь таинственнейшими мыслями и вовсе не слушаю, что говорят другие! — Старик резко замолчал и вернулся в кресло.

Взгляд, которым Икарий посмотрел на верховного жреца, оставил бы след и на самом прочном камне. У Скрипача просто глаза разбегались. Все мысли о сне исчезли.

— Я в этих всех деталях не уверен, — протянул он, чем привлёк всеобщее внимание, — но у меня такое чувство, будто я — марионетка, которая вот-вот вступит в сложный и хитроумный танец. Но какой? И кто тянет за верёвочки?

Все посмотрели на Искарала Прыща. Верховный жрец ещё некоторое время сохранял сосредоточенное выражение, затем моргнул.

— Скромнейшему мне задают вопрос? Извинения и реверансы — очевидно неискренние. Великий и сложный разум подвержен рассеянности. Твой вопрос? — Он склонил голову и улыбнулся в тени. — Обмануты они? Скрытые истины, смутные намёки, случайный выбор слов в бессмысленном отзвуке эха? Они не знают. Купайся же в их трепете с широко распахнутыми невинными глазами! О-о, как изысканно!

— Ты нам ответил вполне внятно, — сказал верховному жрецу Маппо.

— Да? Это дурно. То есть, как мило с моей стороны. Пожалуйста. Прикажу Слуге подготовить ваш отряд. Странствие в знаменитый Треморлор, где все истины сойдутся с ясностью обнажённых клинков и оскаленных клыков, где Икарий обретёт своё утраченное прошлое, некогда одержимая рыбачка найдёт то, о чём ещё сама не знает, что ищет, где юноша найдёт цену, которую надо заплатить за то, чтобы стать мужчиной, или не найдёт, где злополучный трелль сделает то, что должен, и где усталый сапёр наконец получит благословение своего Императора, о да! Если, конечно, — добавил он, прижав палец к губам, — Треморлор не миф, а эти цели — не бессмысленная трата времени.

Верховный жрец, продолжая прижимать палец к губам, снова уселся в своё странное кресло. Тени сомкнулись вокруг него. В следующий миг он исчез вместе с креслом.

Скрипач вдруг понял, что бессмысленно пялиться в пустой угол, будто в глубоком трансе. Он потряс головой, потёр лицо и посмотрел на остальных, но они вели себя точно так же — будто всех их одновременно опутали незаметные и соблазнительные чары. Скрипач тяжело вздохнул.

— Неужели одни только слова тоже могут таить в себе магию? — спросил он, ни к кому не обращаясь.

Ответил Икарий:

— И такую магию, солдат, которая способна поставить на колени самих богов.

— Мы должны отсюда убраться, — пробормотал Крокус.

На этот раз все согласно кивнули.

Назад: Глава седьмая

Дальше: Глава девятая