Глава десятая

Вдохновлять собственным примером, когда у тебя за спиной полдюжины солдат, — одно дело. Когда же их десять тысяч — совсем другое.

Дукер. Жизнеописание Дассема Ультора

С тех пор, как Дукер нашёл следы беженцев из Карон-Тепаси, прошла неделя. Их явно гнали на юг, чтобы усилить давление на Колтейнов передвижной город, так, во всяком случае, считал сам историк. Больше в этих бескрайних полупустынях ничего не было. Лето укрепило свои позиции, с безвидного неба солнце выжигало травы так, что они на вид и на ощупь стали походить на хрупкую проволоку.

День шёл за днём, а Дукер по-прежнему не мог нагнать Кулака и его армию. Несколько раз он видел на горизонте массивную тучу пыли, но титтанские разъезды Камиста Релоя не позволяли историку подобраться ближе.

Каким-то образом Колтейну удавалось заставлять свои силы двигаться, постоянно двигаться к реке Секале. А оттуда? Или он даст последний бой спиной к древнему броду?

Пока же Дукер ехал по следам гигантской колонны. Вещей и следов беженцы оставляли всё меньше, но те, что попадались, вызывали острую боль. Крохотные могилки на краю стоянки; рядом разбросаны губчатые кости лошадей и коров; не раз уже чиненная, но наконец брошенная ось (саму повозку разобрали на запчасти). Под клубящимися тучами мух испускали зловоние выгребные ямы.

Те места, где случались стычки, рассказывали совсем о другом. Среди раздетых догола, брошенных тел титтанских всадников находились сломанные древка виканских копий, причём наконечники были сняты. С трупов титтанцев снимали всё, что можно было использовать: кожаные шнурки и подвязки, леггинсы и ремни, оружие, даже срезали косы. Туши мёртвых коней утаскивали целиком, оставляя полосы примятой и залитой кровью травы.

Дукер уже перестал удивляться, что бы ни увидел. Как и титтанские воины, с которыми он иногда разговаривал при встречах, историк начинал подозревать, что Колтейн — не совсем человек, что он выковал из своих солдат и беженцев непреклонные воплощения невозможного. Но, несмотря на это, надежды на победу не было. Апокалипсис Камиста Релоя состоял из армий четырёх городов и дюжины более мелких поселений, бесчисленных племён и орды крестьян — безбрежной, как море. И эта армия приближалась, пока что лишь следуя за Колтейном к реке Секале. Все ручейки стекались туда. Предстояла битва, тотальное истребление.

Дукер ехал весь день напролёт, опалённый, голодный, обветренный. Одежда его давно уже превратилась в лохмотья. Воин, отбившийся от крестьянской армии, старик, полный решимости присоединиться к последней битве. Титтанские конники узнавали его издалека и почти не обращали внимания, разве только приветствовали иногда взмахом руки. Каждые два-три дня его нагонял какой-нибудь отряд, передавал свёртки с едой, водой и кормом для лошади. В каком-то смысле он стал для них символом, его путешествие — знаком, исполненным непрошеного значения. В такие моменты историк чувствовал уколы вины, но принимал подарки с искренней благодарностью — только они и сохраняли жизнь ему самому и лошади.

Но, несмотря на это, верная кобыла выбивалась из сил. Каждый день Дукер всё дольше и дольше вёл её под уздцы.

Приближались сумерки. Далёкий столб пыли продолжал двигаться вперёд до тех пор, пока, по мнению историка, авангард Колтейна не достиг реки. Кулак, конечно, будет настаивать, чтобы вся колонна продолжала движение ночью и добралась до стоянки, которую уже начал готовить авангард. Если у Дукера и остался шанс догнать их, то сделать это нужно сегодня ночью.

Брод он видел только на картах, и те помнил весьма смутно. Река Секала достигала пяти сотен шагов в ширину и текла на север, к морю Карас. Маленькая деревушка стояла в ложбине меж двух холмов в нескольких сотнях шагов к югу от самого брода. Ещё там, кажется, была излучина.

Умирающий день раскинул по равнине длинные тени. Самые яркие звёзды уже зажглись в стремительно темнеющем небе. Крылышки накидочников, словно чёрные комочки сажи, взлетали от жара, что шёл от раскалившейся за день земли.

Дукер вновь забрался в седло. Небольшой разъезд титтанцев показался на гребне холма в полумиле к северу. Дукер предположил, что находится по меньшей мере в лиге от реки. И чем ближе подберётся к броду, тем больше вокруг будет конных патрулей. Никаких мыслей о том, как с ними разобраться, у историка не было.

Дукер вёл лошадь в поводу бо́льшую часть дня, чтобы дать ей роздых перед тяжёлой ночью. Ему понадобится всё, на что способна эта кобыла, и даже того может не хватить. Дукер пустил лошадь рысью.

Разъезд титтанцев не обратил на него никакого внимания и вскоре скрылся с глаз. С колотящимся сердцем Дукер пришпорил кобылу и поскакал лёгким галопом.

Ветер коснулся его лица. Историк прошептал благословение всякому причастному богу. Столб пыли впереди начал расступаться.

Небо потемнело.

Кто-то закричал в нескольких сотнях шагов слева. Дюжина всадников, с копий свисают полоски меха. Титтанцы. Дукер приветствовал всадников поднятым кулаком.

— На рассвете, старик! — прокричал один из воинов. — Безумие — нападать сейчас!

— Скачи в лагерь Релоя! — завопил другой. — На северо-запад, старик! Ты едешь прямо на врагов!

Дукер отмахнулся, стал размахивать руками, как сумасшедший. Он слегка приподнялся в седле, пошептал в ухо кобыле, чуть сдавил её бока коленями. Голова животного наклонилась вперёд, удила натянулись.

Оказавшись на гребне низкого холма, историк наконец увидел брод. Лагерь титтанских копейщиков располагался впереди и справа — тысяча кожаных шатров или даже больше, свечение множества костров. Конные разъезды непрестанно сновали между шатрами, стерегли лагерь от врагов, которые окопались у брода. Слева от стоянки титтанцев раскинулось около двадцати тысяч самодельных палаток — армия крестьян. Над необъятным полем лачуг и навесов пепельным плащом стелился дым. Готовили ужин. Внешние укрепления состояли из рвов и частоколов, направленных к реке. Между двумя лагерями оставался коридор шириной не более двух повозок, он тянулся вниз к пойме реки и земляным валам Колтейна.

Дукер направил лошадь в этот коридор, погнал её галопом. Титтанский разъезд, впрочем, за ним не последовал, однако историка заметили воины из охраны лагеря и теперь приближались, хоть и без особой спешки… пока что.

Оставив позади стоянку племени справа и крестьянские лачуги слева, Дукер увидел насыпные валы, ровные ряды палаток, дежурящих у частоколов солдат — у орды восставших была дополнительная защита. Историк разглядел два знамени — Сиалк и Хиссар, регулярная пехота. На звук копыт его лошади обернулись головы в шлемах, к ним устремились взгляды, привлечённые теперь ещё и криками опомнившихся позади титтанцев.

Кобыла выбивалась из сил. До укреплений Колтейна оставалось не меньше пяти сотен шагов, и расстояние будто и не сокращалось. Дукер услышал позади топот копыт — погоня. На малазанском валу появились фигуры с луками. Историк помолился, чтобы среди солдат, к которым он ехал, оказался кто-нибудь сообразительный. И выругался, когда увидел, что луки поднялись, затем натянулись.

— Да не в меня, ублюдки! — заорал он по-малазански.

Луки распрямились. Стрелы полетели вперёд, невидимые во тьме.

Позади отчаянно закричали кони. Преследователи натянули поводья. Новый залп стрел. Дукер бросил опасливый взгляд назад и увидел, что титтанцы пытаются отступить за пределы досягаемости лучников. На земле бились в агонии кони и лежали тела.

Он чуть удержал кобылу, поехал лёгким галопом, затем перешёл на рысь, когда приблизился к земляным валам. Лошадь была в мыле, ноги ставила нетвёрдо, водила головой из стороны в сторону.

Дукер въехал в толпу синекожих виканцев — из клана Куницы, — которые лишь молча смотрели на него. Оглядевшись по сторонам, историк решил, что попал в подходящую компанию — равнинные воины с северо-востока Квон-Тали были бледны, как призраки, их лица — не менее истощены и измучены, чем у него самого.

За лагерем клана Куницы виднелись стандартные армейские шатры и два знамени — сохранившая верность присяге хиссарская стража и кто-то ещё. Этого флага Дукер не узнал, разглядел только в центре стилизованный арбалет, значит, малазанские морпехи.

Поднялись руки, чтобы помочь ему спуститься с седла. Молодые и старые виканцы собрались вокруг, нахлынуло успокаивающее гудение голосов. Они беспокоились о кобыле. Один из стариков ухватил историка за руку.

— Мы позаботимся об этой отважной лошади, незнакомец.

— Боюсь, ей конец, — проговорил Дукер и почувствовал, как в сердце поднимается волна горечи. Боги, как же я устал. Заходящее солнце вдруг пробилось сквозь тучи на горизонте и окрасило всё вокруг золотым сиянием.

Старик покачал головой.

— Наши лошадницы искусны в таких вещах. Она ещё будет скакать. Вот офицер — иди к нему.

Подошёл капитан неизвестной роты морпехов. Это был фаларец, борода и длинные вьющиеся волосы — огненно-рыжие.

— В седле ты сидел, как малазанец, — сказал он, — а одет, как проклятый досий. Объясняйся — и быстро.

— Дукер, императорский историк. Я пытался догнать вашу колонну с самого Хиссара.

Глаза капитана округлились.

— Сто шестьдесят лиг — думаешь, я в это поверю? Колтейн ушёл из Хиссара почти три месяца назад.

— Я знаю. Где Бальт? Кальп нагнал Седьмую? И кто ты такой, клянусь Худом?

— Сон, капитан Сиалкских морпехов, Картеронское крыло, Сахульский флот. Колтейн собрал всех — лучше тебе тоже туда пойти, историк.

Оба быстро зашагали через лагерь. Дукер пришёл в ужас от того, что увидел. За наспех сооружёнными укреплениями морпехов раскинулось широкое поле, по которому шла единственная извилистая дорога. Справа скопились сотни повозок с ранеными. Колёса телег глубоко ушли в пропитанную кровью землю. В освещённом факелами воздухе вились и бешено кричали птицы — похоже, они распробовали вкус крови. Слева тянулась неразрывная масса скота, плечом к плечу, животные стояли неспокойным морем под тучей ризанов — крылатых ящеров, которые пировали, пожирая безбрежные тучи мух.

Впереди поле переходило в болотистый участок, укреплённый деревянными настилами. Лужи и озерца воды там блестели красным. За ним виднелся островок в пойме реки, на котором в тесноте расположились беженцы — тысячи и тысячи шатров и палаток.

— Худов дух, — пробормотал историк, — нам что, придётся через этот лагерь идти?

Капитан покачал головой и указал на большой деревянный дом слева от дороги.

— Туда. Колтейнов клан Во́рона стережёт южную сторону, вдоль холмов, чтобы скот не разбежался и не достался местным — на другой стороне есть деревня.

— Ты сказал, Сахульский флот? А почему вы не с адмиралом Ноком в Арэне, капитан?

Рыжий солдат скривился.

— Мы бы с радостью. Мы отстали от флота и остановились в Сиалке для починки — кораблю нашему было семьдесят лет, начал набирать воду на втором часу пути от Хиссара. Бунт случился ровно в ту же ночь, так что мы оставили судно, собрали всех, кто остался из местных морпехов, а затем сопровождали исход из Сиалка.

Дом был крепкий и обширный, обитатели явно сбежали от подступавшей армии Колтейна. Строение на каменном фундаменте, стены из цельных брёвен, щели замазаны высохшей на солнце глиной. Перед крепкой дубовой дверью стоял на страже солдат Седьмой. Он кивнул капитану Сну, затем прищурился, глядя на Дукера.

— Забудь про местную одежду, — сказал ему Сон, — этот — один из наших. Кто там?

— Все, кроме Кулака, колдунов и капитана сапёров, сэр.

— И про капитана забудь, — буркнул Сон. — Он ещё ни на один такой сбор не явился.

— Так точно. — Солдат стукнул кулаком в латной рукавице по двери, затем толчком раскрыл её.

Наружу потянулся дым. Дукер и капитан вошли. Бальт и двое офицеров Седьмой сгорбились у массивного каменного очага в дальнем конце комнаты и переругивались, судя по всему, из-за забитого дымохода.

Сон расстегнул перевязь с мечом и повесил оружие на крюк у двери.

— Какого Худа вы вообще взялись разводить огонь? — возмутился он. — Будто тут и так недостаточно жарко и воняет? — Он указал рукой на клубы дыма.

Один из офицеров Седьмой обернулся, и Дукер узнал в нём солдата, который стоял рядом с ним, когда Колтейн с виканцами высадились в Хиссаре. Их взгляды встретились.

— Тогговы пятки, да это же историк!

Бальт выпрямился и развернулся. Шрам и губы одновременно растянулись в ухмылке.

— Сормо был прав — он тебя унюхал за нами несколько недель назад. Добро пожаловать, Дукер!

У Дукера подкашивались ноги, и он сел в одно из отодвинутых к стене кресел.

— Рад тебя видеть, дядя, — сказал он, откинулся на спинку и поморщился от боли в мышцах.

— Мы собирались заварить травяного чаю, — сообщил виканец, глаза у него были красные и слезились. Старый воин сильно похудел и был бледен от усталости.

— Ради всех чистых лёгких — забудьте об этом! — буркнул Сон. — И где сам Кулак? Очень хочу услышать, какой безумный план он придумал, чтобы мы смогли выбраться из этой западни.

— Пока у него всё получалось, — заметил Дукер.

— Против одной армии — да, — возразил Сон, — но теперь-то у нас их две…

Историк поднял голову.

— Две?

— Освободители Гурана, — объяснил знакомый Дукеру капитан. — Не помню, знакомили нас или нет. Я — Ченнед. Это капитан Сульмар.

— И вы — все оставшиеся офицеры Седьмой?

Ченнед ухмыльнулся.

— Боюсь, что так.

Капитан Сульмар фыркнул.

— Не совсем. Есть ещё начальник сапёров.

— Который никогда не ходит на наши сборы.

— Точно. — Сульмар выглядел мрачно, но Дукер уже заподозрил, что это его обычное состояние. Он был невысок, темнокож и, судя по всему, происходил из смешанного канского и дал-хонского семейства. Капитан сутулился так, словно на его плечах лежал непомерный груз. — Не знаю только, с чего этот ублюдок решил, будто он выше всех нас, прочих. Проклятые сапёры ничего толком не делали, лишь чинили повозки, собирали камни да мешались под ногами у каменотёсов.

— В поле нами командует Бальт, — сказал капитан Ченнед.

— Я — воля Кулака, — пророкотал виканец.

Судя по звукам, снаружи остановились лошади, затем раздались позвякивание доспехов и, наконец, одиночный стук. Дверь распахнулась.

Дукеру показалось, что Колтейн не изменился: прямой, как копьё, узкое лицо обветрено так, что кожа, кажется, задубела, плащ, украшенный чёрными перьями, раздувался, когда Кулак решительно зашагал к центру большой комнаты. Позади него появился Сормо И’нат и ещё полдюжины виканских юношей, которые как попало расселись под стенами и на оставшейся мебели. Историку они напомнили стаю портовых крыс в Малазе, владык крошечного участка своей земли.

Сормо подошёл прямо к Дукеру и обеими руками взял его за запястья. Их взгляды встретились.

— Наше терпение вознаграждено. Ты молодец, Дукер.

Мальчик сейчас казался бесконечно старым, бессчётные годы сплетались в его полуприкрытых глазах.

— Отдохнёшь позже, историк, — сказал Колтейн, быстро, но пристально оглядывая каждого в комнате. — Я отдал чёткий приказ, — добавил он, оборачиваясь к Бальту. — Где капитан инженеров?

Бальт пожал плечами.

— Ему послали весточку. Найти-то его тяжело.

Колтейн нахмурился.

— Капитан Ченнед, докладывай.

— Третья и пятая роты перешли за брод и там окапываются. Сам брод длиной четыреста двадцать шагов, не считая отмелей по обеим сторонам, — в них ещё около двадцати шагов. Средняя глубина полторы сажени. Ширина — четыре-пять по большей части пути, иногда пошире, иногда поуже. Дно — на два пальца ил, ниже твёрдый камень.

— Клан Дурного Пса пойдёт к твоим ротам на другую сторону, — сказал Колтейн. — Если гуранцы попытаются захватить ту сторону брода во время переправы, вы их остановите. — Кулак обернулся к капитану Сну. — Вы с кланом Куницы будете охранять эту сторону, пока не перейдут раненые и беженцы. Я буду удерживать позицию на юге, перекрою дорогу к деревне, пока путь не освободится.

Капитан Сульмар откашлялся.

— По поводу порядка перехода, Кулак. Совет благородных взвоет…

— Мне всё равно. Первыми пойдут повозки с ранеными. Затем скот, затем беженцы.

— Может, если мы слегка разделим отряды, — продолжал настаивать Сульмар, на лбу у него заблестел пот, — пустим сперва сотню голов скота, потом сотню благородных…

— Благородных? — уточнил Бальт. — Ты, наверное, имел в виду беженцев.

— Конечно…

Капитан Сон презрительно ухмыльнулся, глядя на Сульмара.

— К обеим сторонам пытаешься подольститься? А я-то думал, что ты — солдат Седьмой.

Лицо Сульмара потемнело.

— Переходить раздельно — самоубийство, — сказал Ченнед.

— Точно, — проворчал Бальт, разглядывая Сульмара, будто тот вдруг стал куском подгнившего мяса.

— У нас есть долг перед… — начал капитан, но Колтейн перебил его резким проклятьем.

Этого хватило. В комнате воцарилась тишина. Снаружи донёсся скрип колёс повозок.

Бальт хмыкнул.

— Глашатая им не хватало.

В следующий миг дверь открылась, и вошли двое мужчин. На переднем был чистый, с иголочки небесно-голубой парчовый кафтан. Если в юности он и мог похвастаться мускулами, все они утонули в жире, но и этот жир подтаял за три месяца отчаянного бегства. Его лицо больше напоминало смятый кожаный мешок, но всё равно сохраняло изнеженное выражение, к которому в данную минуту примешивались возмущение и обида. Следовавший за ним человек тоже носил дорогую одежду, но пыль и пот превратили её в бесформенный балахон, который мешком висел на худой фигуре. Этот мужчина был лыс, и кожа на темечке несла следы многочисленных солнечных ожогов. Он покосился на всех остальных, быстро моргая водянистыми глазками.

Заговорил первый представитель знати.

— Весть об этом собрании с опозданием достигла слуха Совета…

— Да и вовсе не должна была, — сухо пробормотал Бальт.

Аристократ продолжил после кратчайшей паузы:

— Таковые обсуждения по большей части касаются, видимо, военных вопросов, и упаси Небеса Совет от того, чтобы вмешиваться в эти материи. Тем не менее как представители почти тридцати тысяч собранных здесь беженцев мы составили список… вопросов… который и хотели бы представить вам.

— Ты представляешь несколько тысяч аристократов, — заявил капитан Сон, — и потому — только свои Худом проклятые интересы, Нэттпара. Благолепие прибереги для сортира.

Нэттпара не подал виду, что вообще услышал замечание капитана. Он не сводил глаз с Колтейна и ждал ответа.

Кулак ничем не показывал, что собирается отвечать.

— Найди сапёров, дядя, — сказал он Бальту. — Повозки пойдут через час.

Старый виканец медленно кивнул.

— Мы думали, что ночью сможем отдохнуть, — хмуро проговорил Сульмар. — Все еле на ногах стоят от усталости…

— Через час, — прорычал Колтейн. — Первыми идут повозки с ранеными. Я хочу, чтобы к рассвету на той стороне оказались по меньшей мере четыре сотни.

Нэттпара вновь заговорил:

— Прошу тебя, Кулак, пересмотри порядок переправы. Сердце моё болит по раненым солдатам, однако твой долг — защищать беженцев. Более того, многие в Совете сочтут за смертельное оскорбление, если скотина перейдёт реку прежде, чем безоружные граждане Империи.

— А если мы потеряем скот? — спросил Сон. — Можно, наверное, будет насадить на вертел сирот.

Нэттпара терпеливо улыбнулся.

— Ах да, вопрос сокращённых пайков тоже входит в список наших забот. Из достоверных источников нам стало известно, что таковое сокращение не коснулось солдат Седьмой. Возможно, стоит рассмотреть более равномерный способ распределения? Так тяжело видеть, насколько исхудали детки.

— Мясца на них мало осталось, да? — Сон побагровел от едва сдерживаемого гнева. — Если между тобой и титтанцами не будет хорошо накормленных солдат, желудок твой очень скоро будет болтаться где-то на уровне коленей.

— Убрать их отсюда, — сказал Колтейн.

Второй аристократ откашлялся:

— Хотя Нэттпара говорит от имени большинства в Совете, его взгляды не получили единодушной поддержки. — Не обращая внимания на яростный взгляд, которым его пронзил спутник, старик продолжил: — Я пришёл сюда из любопытства, не более того. Например, повозки с ранеными — похоже, у нас намного больше пострадавших, чем я думал: все повозки набиты под завязку, а их ведь триста пятьдесят. Два дня назад мы везли семьсот солдат в ста семидесяти пяти повозках. С тех пор произошли две небольшие стычки, но у нас оказалось вдвое больше повозок с ранеными. Более того, сапёры вьются вокруг них и отгоняют всех остальных, вплоть до того, что не пускают к повозкам костоправов. Что именно здесь планируется?

Все молчали. Дукер заметил, как капитаны обменялись озадаченными взглядами. Обескураженное выражение лица Сульмара стало почти забавным, пока он с трудом укладывал в голове детали, которые сообщил старик. Только виканцы и бровью не повели.

— Мы распределили раненых, — сказал Бальт. — Укрепили боковые стенки повозок…

— Ах да, — проговорил аристократ и сделал паузу, чтобы промокнуть слезящиеся глаза серым носовым платком. — Так и я подумал поначалу. Но почему же тогда колёса настолько глубоко уходят в грязь?

— Ну хватит уже, а, Тамлит? — с раздражением проворчал Нэттпара. — Технические нюансы, может, для тебя и увлекательны, но, Худ свидетель, остальным-то нет. Мы обсуждали позицию Совета по жизненно важным вопросам. Такие отступления недопустимы, ибо…

— Дядя, — сказал Колтейн.

Ухмыляясь, Бальт взял обоих аристократов за руки и решительно повёл к двери.

— У нас есть план переправы, — сказал он. — Отступления недопустимы.

— Но как же каменотёсы и салотопы… — не сдавался Тамлит.

— Вон вы оба! — Бальт толкнул их вперёд. Нэттпара благоразумно распахнул дверь как раз в тот момент, когда виканец придал им последнее ускорение. Аристократы неуклюже вывалились наружу.

Бальт кивнул стражнику, и тот закрыл за ними дверь.

Сон расправил плечи под тяжестью кольчуги.

— Нам надо что-то знать об этом, Кулак?

— Меня беспокоит глубина брода, — сказал Ченнед, когда всем стало ясно, что на вопрос Сна Колтейн отвечать не собирается. — Переход будет до Худа медленным. Течение не то чтобы очень сильное, но ил под ногами да воды на четыре с половиной фута — быстро никто не переправится, даже на лошади. — Он покосился на Сна. — Отступать с боем будет несладко.

— Свои позиции и задания вы знаете, — сказал Колтейн. Он обернулся к Сормо и прищурился, разглядывая колдуна, а затем — детей, которые столпились у него за спиной. — При каждом из вас будет колдун. Все сообщения посылать только через них. Свободны.

Офицеры и дети вышли, остались только Бальт, Сормо, Колтейн и Дукер.

Колдун будто из ниоткуда извлёк кувшин и протянул Кулаку. Колтейн глотнул и передал его Дукеру. Глаза Кулака заблестели.

— Историк, ты нам должен кое-что рассказать. Ты был с магом Седьмой, Кальпом. Уехал с ним за несколько часов до начала восстания. Сормо не может его найти… нигде. Он мёртв?

— Не знаю, — искренне ответил Дукер. — Мы разделились. — Он отпил из кувшина и страшно удивился. Холодный эль, откуда же Сормо мог его добыть? Историк перевёл взгляд на колдуна. — Ты искал Кальпа через свой Путь?

Юноша скрестил руки на груди.

— Несколько раз, — ответил он. — Но не в последнее время. Пути стали… тяжелы.

— Везёт нам, — заметил Бальт.

— Я не понимаю.

Сормо вздохнул.

— Помнишь наш ритуал, историк? Нашествие д’иверсов и одиночников? Теперь они пробрались на все Пути — по меньшей мере, на этом континенте. Все ищут легендарную Тропу Ладоней. Мне пришлось взяться за древние обряды, чары земли, духов жизни и тотемных зверей. Наш враг, Высший маг Камист Релой, не обладает Старшим знанием. Потому не решается использовать свою магию против нас. Уже несколько недель.

— Без чародейства, — заметил Колтейн, — Релой лишь умелый полководец. Не гений. Тактика у него примитивная. Он смотрит на свою огромную армию и позволяет самоуверенности недооценивать силу и волю противника.

— На поражениях он тоже не учится, — добавил Бальт.

Дукер внимательно посмотрел на Колтейна.

— Куда ты ведёшь эту колонну, Кулак?

— В Убарид.

Историк заморгал. Два месяца пути, не меньше.

— Значит, мы всё ещё удерживаем этот город?

Все молчали.

— Ты не знаешь, — сказал Дукер.

— Да, — подтвердил Бальт, забрал кувшин у историка и сделал добрый глоток.

— Теперь, Дукер, — заговорил Колтейн, — расскажи нам о своём путешествии.

Историк не собирался раскрывать свои планы и усилия, которые касались Геборика Лёгкая Рука. Впрочем, он набросал историю, которая была довольно близка к правде. Они с Кальпом поехали в прибрежный городок, чтобы встретиться со старыми друзьями из береговых морпехов. К несчастью, именно в эту ночь начался Мятеж. Увидев возможность миновать армию врага под маской своего и собирать по дороге сведения, Дукер решил поехать на лошади и по суше. Кальп присоединился к морпехам и попытался уплыть на юг от Хиссарского порта. Пока историк говорил, снаружи послышался скрип повозок, зашевелившихся на островке в излучине реки.

Звуки были достаточно громкими, чтобы солдаты Камиста Релоя их расслышали и поняли, что переправа началась. Дукер гадал, как отреагирует полководец Апокалипсиса.

Когда историк начал рассказывать, что именно он увидел среди врагов, Колтейн остановил его, подняв руку.

— Если все твои повести такие же скучные, неудивительно, что никто их не читает, — пробормотал он.

Дукер с улыбкой откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.

— Ах, Кулак, это проклятье истории: те, кому следовало бы её прочесть, никогда этого не делают. К тому же я устал.

— Дядя, найди этому старику шатёр и одеяло, — приказал Колтейн. — Дай ему два часа. Я хочу, чтобы он поднялся и увидел всё, что произойдёт на переправе. Пусть события этого дня будут записаны, чтобы урок истории не погиб для будущих поколений.

— Два часа? — промямлил Дукер. — Не могу обещать, что сохраню чёткие воспоминания, если, конечно, доживу до того, чтобы записать всё.

Кто-то потряс его за плечо. Историк открыл глаза. Он уснул прямо в кресле. Его укрыли одеялом, виканским, дурно пахнущим и подозрительно грязным. Перед ним стоял молодой капрал.

— Сэр? Вам приказано вставать.

Все кости ныли. Дукер поморщился.

— Как тебя зовут, капрал?

— Лист, сэр. Пятая рота.

Ах да. Тот, который раз за разом умирал во время учений.

Только теперь историк обратил внимание на многослойный рёв снаружи. Он сел.

— Худов дух! Там что, битва?

Капрал Лист пожал плечами.

— Нет ещё. Погонщики и скот. Переправляются. На другой стороне были стычки — подошла армия Гурана. Но мы держимся.

Дукер отбросил одеяло и поднялся. Лист протянул ему мятую жестяную кружку.

— Осторожно, сэр, горячо.

Историк уставился на тёмно-коричневую жидкость.

— Что это?

— Не могу знать. Что-то виканское.

Дукер пригубил и скривился от обжигающего, горького вкуса.

— Где Колтейн? Я ему кое-что забыл рассказать вчера.

— Уехал с Вороньим кланом.

— Который час?

— Почти рассвет.

Почти рассвет, а скот только начал переправляться? Дукер почувствовал прилив бодрости, снова посмотрел на напиток и пригубил снова.

— Это какое-то варево Сормо? У меня от него нервы только что не звенят.

— Мне его передала какая-то старуха, сэр. Вы готовы?

— Тебя ко мне приставили, Лист?

— Так точно.

— Тогда первое задание, капрал. Укажи мне путь к отхожему месту.

Они вышли в хаос снаружи. Скот покрывал весь островок, огромная масса горбов медленно двигалась вперёд под крики погонщиков. Другой берег Секалы скрылся в туче пыли, которая уже начала клубиться над рекой.

— Сюда, сэр. — Лист указал на траншею за домом.

— Хватит уже мне «сэркать», — проговорил Дукер, когда они направились к выгребной яме. — И найди мне вестового. Солдатам на той стороне грозит большая опасность.

— Сэр?

Дукер остановился у края выгребной траншеи. Приподнял край телабы и замер.

— Тут кровь в яме.

— Так точно. А что на той стороне реки, сэр?

— Это мне титтанцы рассказали, — объяснил историк, опорожняя мочевой пузырь. — Семаки пришли на юг. Думаю, они встанут на сторону гуранцев. У этого племени есть чародеи, а их воинов боятся сами титтанцы, так что, думается, ребята неприятные. Хотел об этом вчера сказать да забыл.

В этот момент мимо дома проезжал отряд всадников. Капрал Лист бросился обратно, чтобы перехватить их.

Дукер закончил и догнал своего помощника. Замедлил шаг. Штандарт отряда он узнал с первого взгляда. Лист тихо передавал сообщение командиру. Историк отбросил сомнения и подошёл.

— Барья Сэтрал.

Командир Красных Клинков окинул Дукера холодным взглядом. Рядом глухо заворчал его брат Мескер.

— Похоже, удача тебя не покинула, — сказал историк.

— А твоя — тебя, — пророкотал Барья. — Но не беловолосого мага. Печально. Я надеялся украсить его шкурой наше знамя. Вести про семаков — от тебя?

— От титтанцев.

Мескер лающе расхохотался и ухмыльнулся.

— Сидел у них в шатрах по пути сюда? — Он обернулся к брату. — Это ложь.

Дукер вздохнул:

— И какой в ней смысл?

— Мы скачем на помощь передовым частям Седьмой, — сказал Барья. — Передадим твоё предупреждение.

— Это ловушка…

— Заткнись, брат, — окоротил его Барья, не сводя глаз с Дукера. — Предупреждение и есть. Если подойдут семаки, мы будем готовы. Если нет, значит, весть неправдивая. Ничего не теряем.

— Спасибо, командир, — сказал Дукер. — Мы на одной стороне, в конце концов.

— Лучше поздно, чем никогда, — проворчал Барья. В его пропитанной маслом бороде мелькнул намёк на улыбку. — Историк. — Он поднял затянутый в перчатку кулак и разжал его. По этому знаку Красные Клинки лёгким галопом поскакали к броду, один только Мескер задержался, чтобы бросить мрачный взгляд на Дукера.

Бледный рассвет осветил край долины. Над Секалой непроглядная туча пыли шевельнулась под лёгким ветром, опустилась к самому броду и зависла там. Весь брод был плотно укрыт пылью. Дукер хмыкнул.

— Отличный штрих.

— Это Сормо, — сказал капрал Лист. — Говорят, он пробудил духов земли и неба. От векового сна, потому что даже пустынные племена уже оставили эти обряды. Иногда их можно… почуять.

Историк покосился на юношу.

— Почуять?

— Будто перевернул большой камень. Запах поднимается. Холодный, пыльный. — Он пожал плечами. — Такой.

Дукер вдруг увидел в Листе мальчишку — всего на несколько лет младше, чем сейчас. Камни переворачивать. Исследовать целую вселенную. Жить в коконе, полном мира и покоя. Историк улыбнулся.

— Знаю такой запах, Лист. Скажи, эти духи — насколько они сильны?

— Сормо говорит, они довольны. Хотят поиграть.

— Игры духов — кошмар для людей. Что ж, будем надеяться, что к играм своим они подходят серьёзно.

Море беженцев, как заметил Дукер, продолживший оглядывать брод, оттеснили с островка на другую сторону дороги, к южному склону и болотистой пойме у излучины. Места для такой массы людей не хватало, он увидел, что толпа уже вскарабкалась на холмы с края долины. Другие оказались в реке и медленно двигались в воде.

— Кто занимается беженцами?

— Люди из Вороньего клана. Колтейн поручил их своим виканцам — беженцы их боятся не меньше, чем Апокалипсиса.

И виканцев не подкупят.

— Смотрите, сэр! — Лист указал куда-то на восток.

В лагерях врагов, между которыми Дукер проехал прошлой ночью, началось движение. Пехота Сиалка и Хиссара расположилась справа, хиссарские конные копейщики — на левом фланге, а титтанские всадники заняли центр. Две группы кавалерии устремились к укреплениям клана Куницы. Им навстречу выехали виканские конники — лучники в сопровождении копейщиков. Но это была ложная атака, хиссарцы и титтанцы откатились на запад до того, как завязался бой. Однако командиры повстанцев перестарались, виканские лучники успели выехать на подходящее расстояние. В воздух прянули стрелы. Кони и всадники повалились на землю.

Затем пришёл черёд виканских копейщиков, они рванулись вперёд и быстро заставили врагов отступить на прежние позиции. Дукер поражённо наблюдал за тем, как копейщики остановились, некоторые из них спешились под прикрытие лучников. Раненых врагов добили, скальпы и амуницию забрали. Появились верёвки. Через несколько минут, виканцы поехали обратно к укреплениям, волоча за собой конские туши и гоня впереди нескольких раненых коней, которых удалось собрать.

— Виканцы сами себе добывают пропитание, — сказал Лист. — Шкуры тоже пойдут в дело. И кости, и хвосты, и гривы, и зубы, и…

— Я понял, — перебил его Дукер.

Вражеская пехота продолжала неторопливо наступать. Хиссарские и титтанские всадники оправились и снова начали приближаться — теперь уже медленнее и осторожнее.

— На острове есть старая стена, — сказал Лист. — Можем на неё забраться и получим хороший обзор обоих берегов. Если вы не против того, чтобы идти по спинам скота, конечно. Это не так трудно, как кажется, нужно просто не останавливаться.

Дукер приподнял бровь.

— Честно, сэр.

— Ладно, капрал. Веди.

Они двинулись по извилистой дороге к броду. Через старую излучину навели мост из деревянных досок на новых сваях, которые установили сапёры Седьмой. Этот путь предназначался для движения вестовых, но, как и повсюду, тут царил хаос. Дукер постарался держаться ближе к капралу, который извивался и размахивал руками, пытаясь выбраться на мост. За досками горбился остров и волновалась тысячеглавая масса скота.

— Откуда стадо? — спросил историк, когда они выбрались на мост.

— Скупили, по большей части, — ответил Лист. — Колтейн и его кланы заявили права на землю вокруг Хиссара и стали покупать скот: лошадей, волов, мулов, коз, — да вообще почти всё на четырёх ногах.

— Когда это началось?

— Да, считайте, со дня прибытия, — ответил капрал. — Когда грянул мятеж, бо́льшая часть клана Дурного Пса была со стадами — титтанцы хотели угнать скот, а получили вместо этого по носу.

Когда они приблизились к стаду, рёв стал оглушительным — крики погонщиков, лай собак — мускулистых полудиких зверей, которых разводили на Виканских равнинах, — мычание коров и немолчный грохот широких копыт. В укрывшей реку туче пыли было невозможно что-либо различить.

Дукер недоверчиво покосился на массу животных.

— Как-то не нравится мне твоя идея, капрал, — животные нервничают. Нас за секунду в лепёшку растопчут.

Их внимание привлёк раздавшийся позади крик. К спутникам скакала виканская девочка.

— Бездна, — сказал Лист.

Что-то в его голосе заставило Дукера обернуться. Под шлемом лицо юноши было бледным.

Девочка — на вид не больше девяти-десяти лет — остановила коня рядом с ними. Темнокожая, чёрные влажные глаза, волосы острижены очень коротко. Историк вспомнил, что видел её вчера среди подопечных Сормо.

— Вы хотите забраться на стену, чтобы осмотреться, — сказала она. — Я очищу вам дорогу.

Лист кивнул.

— На другой стороне — аспектированная магия, — сказала она, глядя на Дукера. — Путь одинокого бога, ни д’иверсов, ни одиночников. Племенного бога.

— Семаки, — сказал историк. — Красные Клинки везут эту весть. — Он замолчал, понял значение её слов, важность её присутствия на вчерашнем сборе. Одна из перерождённых колдуний. Сормо ведёт клан детей, в которых — сила нескольких жизней.

— И я встречу их. Дух земли старше любого бога. — Она объехала мужчин, а затем пронзительно закричала. Среди скота начал образовываться проход, животные жались в стороны и мычали от страха.

Бездна поехала по этому коридору. Вскоре за ней поспешили Лист и Дукер — бегом, чтобы не отставать. Как только они ступили на тропу, оба почувствовали, как дрожит под ногами земля — не глубоким отзвуком бессчётных копыт, а чем-то более напряжённым, мускулистым. Будто шагаем по спине огромного змея… земля пробудилась и жаждет показать свою силу.

В пятидесяти шагах впереди замаячила старая, увитая плющом стена. Приземистая и толстая, она явно была когда-то частью старинных укреплений и достигала в высоту человеческого роста. Тропа, которую создала Бездна, касалась её, а затем уходила вниз, к реке.

Девочка, не оглядываясь, поскакала дальше. В тот же миг Лист с Дукером добрались до каменной кладки и взобрались на неровную, но широкую вершину стены.

— Посмотрите на юг! — воскликнул Лист.

Над гребнем холмов за волнующимся морем беженцев поднималось золотистое марево пыли.

— Колтейн и его Воро́ны сражаются, — проговорил Лист.

Дукер кивнул.

— По другую сторону холмов ведь деревенька, да?

— Так точно. Называется Л’энбарл. Стычка, похоже, случилась на дороге, которая ведёт оттуда к броду. Мы не видели кавалерию Сиалка, так что Релой, наверное, послал её, чтобы зайти на нас с фланга. Как Колтейн всегда говорит, он предсказуем.

Дукер взглянул на север. Другая сторона острова заросла спартиной, которая заполнила даже излучину. На другом берегу возвышалось несколько мёртвых деревьев, за ними широкий склон поднимался к крутому холму. Его слишком правильная форма подсказывала, что это тель. На его плоской вершине расположилась армия; оружие и доспехи блестели в утреннем свете. Тяжёлая пехота. Тёмные знамёна поднимались среди шатров позади двух заградительных линий титтанских лучников. Титтанцы начали спускаться по склону.

— Это Камист Релой и его отборные войска, — пояснил Лист. — Он их ещё в бой не бросал.

На востоке продолжались ложные атаки и вылазки между всадниками клана Куницы и их титтанскими и хиссарскими противниками, а пехота Сиалка и Хиссара продолжала медленно, но неуклонно подбираться к укреплениям виканцев. Между этими легионами колыхалось море крестьянской армии.

— Если эта орда решится атаковать, — проговорил Дукер, — наши их и не удержат.

— Решится, — мрачно заявил Лист. — Если нам повезёт, они будут выжидать слишком долго и мы получим пространство для отступления.

— Именно такой риск и любит Худ, — пробормотал историк.

— Земля у них под ногами шепчет о страхе. Некоторое время они двигаться не будут.

— То, что я вижу, — это всецелый контроль или только иллюзия такового?

Лицо капрала слегка дрогнуло.

— Иногда это одно и то же. В смысле результатов. Единственное различие — так, по крайней мере, говорит Колтейн — в том, что, когда доходит дело до кровопролития, иллюзии распадаются на куски, а настоящее, неподдельное — впитывает удар.

Дукер покачал головой.

— Кто бы мог предположить, что виканский вождь думает о войне в таких… алхимических образах? А ты, капрал? Он тебя сделал своим протеже?

Юноша смутился:

— Я всё время умирал на учениях. Было много времени, чтобы торчать рядом и подслушивать.

Скот теперь двигался быстрее, волна за волной скрывалась под тучей пыли, укрывшей брод. Дукеру показалось даже, что движение слишком быстрое.

— Четыре с половиной фута глубина, четыреста шагов в длину… да эти животные должны еле-еле ползти по броду. К тому же как удержать скот на мелководье? Собакам придётся плыть, погонщиков будут сталкивать на глубину, а в такой густой пыли кто вообще хоть что-то увидит?

Лист промолчал.

На другой стороне реки загрохотал гром, ему вторила быстрая дробь. Столбы дыма взметнулись вверх, а в воздухе разлилось лихорадочное напряжение. Чародейство. Семакские маги-жрецы. И против них — одна девочка.

— Слишком долго! — взорвался Дукер. — Какого Худа вся ночь ушла на то, чтобы только перевезти повозки? Стемнеет, а беженцы ещё даже не начнут двигаться.

— Наступают, — сказал Лист. Его лицо было покрыто грязным от пыли потом.

На востоке пехота Сиалка и Хиссара добралась до внешних укреплений. Воздух потемнел от стрел. Конники клана Куницы дрались на два фронта — с титтанскими копейщиками спереди и вооружённой пиками пехотой на правом фланге. Виканцы пытались отступить. Земляные валы удерживали морпехи капитана Сна, виканские лучники и разрозненные вспомогательные подразделения. Они уступили первую линию закалённой пехоте. Орда вскипела на склонах за передним рядом валов.

На севере два легиона титтанских лучников ринулись вперёд, чтобы укрыться среди деревьев. Оттуда они начнут обстреливать скот. И некому их разогнать.

— Вот она и рассыпается, — проговорил Дукер.

— А вы не лучше Релоя. Сэр.

— Что ты имеешь в виду?

— Слишком рано нас списываете со счетов. Это не первый наш бой.

Из рощи на берегу донеслись слабые крики. Дукер прищурился, силясь что-то разглядеть сквозь завесу пыли. Титтанские лучники выли, метались, пропадали в высокой траве под мёртвыми деревьями.

— Да что, Худ побери, там с ними творится?

— Старый, голодный дух, сэр. Сормо пообещал ему день тёплой крови. Один последний день. Прежде чем он умрёт, угаснет или что там происходит с духами.

Лучники обратились в бегство и снова оказались на склоне у подножия теля.

— Вот и последние ушли, — заметил Лист.

Сначала Дукер подумал, что капрал говорил о титтанских лучниках, но затем с удивлением понял, что речь о скоте. Он резко обернулся, чтобы посмотреть на брод, проклиная густые клубы пыли.

— Слишком быстро, — пробормотал историк.

Двинулись беженцы, потоки людей спешили через излучину на остров. Не было и намёка на порядок, никто бы не смог удержать тридцать тысяч измотанных и перепуганных людей. Вот-вот они захлестнут стену, на которой стояли Дукер и капрал.

— Нам пора, — сказал Лист.

Историк кивнул.

— Куда?

— Ну… на восток?

Туда, где клан Куницы теперь прикрывал морпехов и остальных пехотинцев, которые оставляли один земляной вал за другим так быстро, что должны были оказаться у нового моста в считаные минуты. А потом? Они же упрутся спиной в толпу орущих беженцев. О Худ! Что же дальше?

Лист будто прочёл его мысли.

— Они закрепятся у моста, — заверил он Дукера. — Должны закрепиться. Идёмте!

Им пришлось пройти перед первыми рядами беженцев. Пробуждённая земля дрожала под ногами, от неё поднимался пар, воняющий грязным потом. По восточной кромке острова тут и там почва раскрылась. Дукер даже споткнулся на бегу и чуть не упал. Из трещин выбирались фигуры, скелеты в старинных, изъеденных и покрытых коркой бронзовых доспехах, на головах — мятые шлемы с оленьими рогами, по плечам рассыпались длинные спутанные волосы, окрашенные охрой. Раздался звук, от которого Дукер похолодел. Смех. Радостный смех. О, Худ, ты ведь сейчас, наверное, извиваешься от возмущения и ярости?

— Это Нихил, — выдохнул Лист. — Брат-близнец Бездны — вон тот мальчик. Сормо сказал, что здесь уже была прежде битва — сказал, что остров в излучине не природный… ох, Королева грёз, ещё один виканский кошмар!

Древние воины, продолжая кровожадно хохотать, выбирались из-под покрова земли по всей восточной оконечности острова. Справа и позади Дукера беженцы завопили от ужаса, многие перестали бежать и остановились, когда среди людей поднялись чудовищные создания.

Воины клана Куницы и пехотинцы выстроились плотными рядами по эту сторону моста. Теперь их строй изгибался и расступался там, где восставшие мертвецы проталкивались вперёд, поднимая односторонние тесаки — клинки казались почти бесформенными под слоем минеральных отложений — и устремлялись на кишащую массу пехоты Хиссара и Сиалка. Смех сменился пением, гортанной боевой песнью.

Дукер и Лист оказались посреди опустевшего участка берега, изрытого парящими ямами, беженцы позади них снова бросились к броду, а заслон пехоты впереди смог наконец передохнуть, когда воинственная нежить врезалась в ряды врагов.

Мальчишка — Нихил, брат-близнец Бездны — ездил туда-сюда вдоль строя на огромном чалом коне. В одной руке он сжимал какую-то украшенную перьями, округлую дубинку, которой вертел над головой. Мёртвые воины, которые оказывались рядом с ним, ревели и потрясали оружием в знак приветствия — или благодарности. А мальчик смеялся — вместе с ними.

Регулярная пехота Релоя обратилась в бегство под напором нежити и столкнулась с крестьянской ордой, которая подоспела сзади.

— Как же так? — спросил Дукер. — Худов Путь — это некромантия, а не…

— Может, это не настоящая нежить? — предположил Лист. — Может, дух острова просто использует их…

Историк покачал головой.

— Не совсем. Слышишь смех? И эту песню — узнаёшь язык? Души этих воинов пробудились. Эти души, должно быть, удерживал этот дух, не отдал их Худу. Мы за это заплатим, капрал. Все до единого.

Отовсюду из земли поднимались новые фигуры: женщины, дети, собаки. Многие псы всё ещё были опутаны кожаной упряжью и тащили за собой обломки санок. Женщины прижимали детей к груди и стискивали костяные рукояти широких бронзовых ножей, которыми пронзили этих детей. Древняя, забытая трагедия открылась их глазам: целое племя было уничтожено руками каких-то неведомых врагов — сколько же тысяч лет назад это произошло, сколько же эти души цеплялись за сей ужасный, чудовищный миг? А теперь? Неужели они обречены вновь и вновь переживать эту вечную муку?

— Благослови их, Худ, — прошептал Дукер. — Пожалуйста. Забери их. Прими их теперь.

Женщины были полностью погружены в смертельный ритуал. Историк видел, как они вонзали ножи в детей, видел, как те дёргались и замирали, слышал короткие вскрики. Видел, как женщины падали, их головы раскалывались под ударами невидимого оружия — воспоминаний, которые лишь они сами могли увидеть… и почувствовать. Безжалостная бойня всё продолжалась и продолжалась.

Нихил перестал ездить вдоль строя и теперь направил своего чалого коня к этой ужасной сцене. Несмотря на густой загар, мальчик был болезненно бледен. Что-то подсказывало Дукеру: юный колдун видит больше, чем все остальные, точнее, больше, чем остальные среди живых. Голова мальчика поворачивалась, его взор следил за призрачными убийцами. От каждого смертельного удара он вздрагивал.

На негнущихся, деревянных ногах историк заковылял к мальчику. Он потянулся и взял узду из безвольной руки мальчика.

— Нихил, — тихо спросил старик, — что ты видишь?

Мальчик заморгал, затем медленно встретился глазами с Дукером.

— Что?

— Ты видишь. Кто их убивает?

— Кто? — Он провёл дрожащей рукой по лбу. — Родичи. Клан разделился, два соперника схватились в битве за Трон Рогов. Родичи, историк. Кузены, братья, дяди…

Что-то внутри Дукера надломилось при этих словах Нихила. Непроявленные надежды, рождённые отчаянной нуждой в том, чтобы убийцы оказались… яггутами, форкрул ассейлами, к’чейн че’маллями… кем-то… кем-то другим.

— Нет, — проговорил он.

Глаза Нихила — юные, но древние — удерживали взгляд историка. Колдун кивнул.

— Родичи. Такое уже было. Среди народа вик. Поколение назад. Отражение.

— Но всё закончилось. — Пожалуйста, пусть будет так.

— Закончилось. — Нихил сумел криво улыбнуться. — Император, наш общий враг, объединил нас. Тем, кто смеялся над нашими маленькими войнами, нашей бессмысленной враждой. Смеялся и более того — насмехался. Он устыдил нас презрением, историк. Когда он встретился с Колтейном, наш союз уже трещал по швам. Келланвед насмехался. Сказал, что ему всего-то и нужно — сесть и подождать, пока мы сами не погубим своё восстание. Этими словами он заклеймил наши души. Этими словами и предложением единства он даровал нам мудрость. Этими словами заставил нас преклонить перед ним колени в истинной благодарности, принять то, что он предлагал, и так заслужил нашу верность. Когда-то ты хотел знать, как Император завоевал наши сердца. Теперь знаешь.

Решимость врагов окрепла, когда проржавевшие клинки древних воинов начали ломаться и рассыпаться от ударов по современному железу. Полуразложившиеся тела скелетов тоже не выдерживали. Во все стороны летели куски костей, фигуры спотыкались, затем падали — слишком разбитые, чтобы подняться вновь.

— Неужели они должны во второй раз пережить своё поражение? — спросил Дукер.

Нихил пожал плечами.

— Они дали нам миг передышки, позволили закрепиться. Не забывай, историк, если бы эти воины победили в первый раз, они сделали бы то же самое с семьями своих врагов. — Юный колдун медленно покачал головой. — Мало в людях добра. Очень мало добра.

Это прозвучало дико в устах такого молодого человека. Из тела этого мальчика говорит голос старика, помни об этом.

— Но можно его найти, — возразил Дукер. — Тем ценнее эта редкость.

Нихил забрал у него поводья.

— Здесь ты добра не найдёшь, историк, — сурово сказал он. — Мы известны своим безумием — это нам показывает древний дух острова. Сохранились воспоминания — все об ужасах, дела наши столь темны, что обожгли саму землю. Не закрывай глаза, — добавил он, разворачивая коня так, чтобы обозреть битву, которая вновь закипела у моста, — мы ещё не закончили.

Дукер промолчал, глядя, как юный колдун скачет к рядам солдат.

Историку это показалось невероятным, но путь перед беженцами был открыт, и они начали переправляться. Дукер взглянул на небо. Солнце поднималось к зениту. Почему-то он считал, что прошло куда больше времени. Дукер вновь посмотрел на окутанную пылью реку — переправа будет ужасной: глубокие, опасные воды по обе стороны, вопли детей, стариков и женщин, слишком слабых, чтобы устоять, — эти люди соскользнут в реку и навсегда скроются под волнами. Пыль и ужас, воронки в реке поглотят всякое эхо.

Конники Вороньего клана скакали по краям густой, перепуганной толпы, будто гнали тысячеголовое стадо неразумного скота. Длинными, тупыми жердями виканцы не давали людям разбежаться и рассыпаться по берегу, лупили по ляжкам и коленям, били в лицо. Где бы ни появились всадники, беженцы массово отшатывались.

— Историк, — проговорил рядом с ним Лист. — Нам нужно найти лошадей.

Дукер покачал головой:

— Нет ещё. Сейчас в этом последнем заслоне — сердце битвы. Я не уйду. Я должен это видеть…

— Понятно, сэр. Но когда начнётся отступление, их подхватят виканцы — по одному пешему на каждого всадника. Скоро к ним присоединится Колтейн со своим кланом. Они будут удерживать эту сторону брода, чтобы дать арьергарду переправиться. Головы наши окажутся на пиках, если мы сейчас не найдём себе коней.

Через некоторое время Дукер кивнул.

— Займись этим.

— Так точно. — Молодой солдат пошёл прочь.

Строй защитников у излучины извивался змеёй. Регулярная пехота врага расправилась с последними из мёртвых воинов и теперь усилила натиск. Железные нервы и спорая жестокость морпехов подбодрили остальных, и вспомогательные отряды продолжали отбрасывать солдат Апокалипсиса. Всадники клана Куницы разделились на отряды поменьше — смешанные группы лучников и копейщиков. Они быстро присоединялись к бою там, где ряды защитников грозили сломаться.

Виканцами командовал колдун Нихил, его пронзительные крики и приказы перекрывали грохот и рёв битвы. Казалось, он чувствует слабеющие звенья ещё до того, как угроза проявляется физически. Только благодаря его магически усиленному чувству времени строй всё ещё не был прорван.

На севере Камист Релой наконец привёл в движение свои элитные силы. Под прикрытием переднего ряда лучников тяжёлая пехота маршировала стройными рядами за спинами титтанцев. Они не решились идти через мёртвую рощу и болото, а развернулись к востоку, чтобы обойти их стороной.

Крестьянская армия теперь подпирала сзади пехоту Хиссара и Сиалка, десятки тысяч тел рвались вперёд неудержимым потоком.

Дукер встревоженно посмотрел на юг. Где же Колтейн? Пыль и дым поднимались из-за холмов. Деревня Л’энбарл горела, а битва кипела: если Колтейн и остатки его Вороньего клана не смогут быстро выйти из боя, они окажутся в ловушке на этой стороне реки. Историк заметил, что это беспокоило не только его. Голова Нихила тоже то и дело оборачивалась к холмам. Затем Дукер наконец понял, что юный колдун общался с коллегами из отряда Колтейна. Контроль… и иллюзия контроля.

Подъехал Лист, ведя в поводу кобылу Дукера. Капрал не стал спешиваться, чтобы передать поводья. Историк забрался в привычное потёртое седло и прошептал слова благодарности старикам-виканцам, которые с такой любовью позаботились о его лошади. Животное казалось бодрым и полным жизни. Интересно, а меня они смогли бы так выходить?

Арьергард армии Колтейна вновь начал отступать, оставляя старую излучину под упорным натиском врага. Тяжёлая пехота Камиста Релоя будет готова обрушиться на северный фланг примерно через пять минут.

— Дело плохо, — проговорил Дукер.

Капрал Лист подтянул ремень шлема и промолчал, но историк заметил, как дрожат руки юноши.

Всадники клана Куницы теперь скакали прочь от линии обороны с ранеными солдатами на седле. Они мчались мимо Дукера — покрытые кровью и пылью призраки, испещрённые татуировками тела и лица делали виканцев похожими на демонов. Историк проводил их взглядом до кипящей толпы беженцев. Гражданских на этой стороне реки стало заметно меньше с тех пор, как он смотрел туда в последний раз. Слишком быстро. Они, наверное, запаниковали на переправе. Тысячи утонули в реке. Катастрофа.

— Нам пора отступать, сэр, — сказал Лист.

Арьергард сдавал позиции, поток раненых рос, все скачущие мимо кони несли двух, иногда трёх бойцов. Линия обороны сжалась, фланги отступили к центру. Через считаные минуты их окружат. А затем перебьют. Дукер увидел, как капитан Сон ревёт команды, пытается выстроить своих подчинённых в каре. Солдат на ногах осталось ужасно мало.

По какой-то загадочной прихоти или превратности битвы пехота Сиалка и Хиссара в тот миг замешкалась на пороге полной победы. С фланга подоспела тяжёлая пехота, две фаланги в пятьдесят человек длиной и двадцать — глубиной, между ними и по сторонам расположились отряды лучников. На миг неподвижность и тишина стеной встали между двумя армиями.

Клан Куницы продолжал вывозить пехотинцев. Каре капитана Сна растворялось сзади, превращалось в полый трёхсторонний абрис.

— Последние беженцы уже в воде, — проговорил Сон; дышал он тяжело, руками крепко сжимал поводья. — Мы должны скакать…

— Да где же, Худ его подери, Колтейн? — воскликнул Дукер.

В дюжине шагов в клубящейся туче пыли остановился Нихил.

— Больше не ждём! Таков приказ Кулака! Скачи, историк!

Всадники подобрали последних людей Сна, несмотря на то что в этот момент враги с оглушительным рёвом бросились в атаку. Между полками пехоты открылись проходы, в которые выплеснулась наконец безумная ненависть крестьянской орды.

— Сэр! — В крике Листа прозвучала отчаянная мольба.

Выругавшись, Дукер развернул лошадь и всадил каблуки в бока кобылы. Они помчались вслед за виканскими конниками.

Обезумевшая орда устремилась за ними, чтобы занять эту сторону брода. Воины Сиалка и Хиссара и тяжёлая пехота Камиста Релоя их не сопровождали, сохраняя дисциплину и строй.

Виканские всадники на полном скаку ныряли в тучи пыли впереди. На такой скорости они врежутся в задние ряды беженцев, которые ещё наверняка на середине переправы. А потом их настигнет армия крестьян, и река окрасится красным. Дукер остановил лошадь и закричал, чтобы привлечь внимание Листа. Капрал обернулся, на его лице отразилось потрясение. Юноша натянул поводья, так что конь попятился и едва не упал на глинистом берегу.

— Историк!

— Поедем на юг, по берегу! — заорал Дукер. — Поплывём на лошадях — впереди только хаос и смерть!

Лист отчаянно затряс головой.

Не дожидаясь ответа, историк развернул кобылу налево. Если скакать быстро, они пересекут островок прежде, чем орда достигнет брода. Он пришпорил кобылу. Животное рванулось вперёд.

— Историк!

— Скачи или помирай, чтоб тебя!

В сотне шагов по берегу виднелось устье излучины, поросшее густым камышом, который каким-то чудом избежал кровавых событий этого дня. За ним вздымались защищающие Л’энбарл холмы. Если Колтейн сможет выйти из боя, он поступит умно — двинет прямо в реку. Даже если течение снесёт их к броду, воины получат преимущество в расстоянии. Несколько сотен утонет, но это лучше, чем три тысячи убитых, которыми придётся заплатить за попытку отбить эту сторону брода.

Словно чтобы окончательно сбить с толку историка, в этот миг на гребне холма появились виканские всадники и устремились вниз по склону. Впереди скакал Колтейн, чёрный плащ крылом раскинулся у него за спиной. Копья опущены, фланговые лучники на скаку натягивают луки. Конники летели прямо на Дукера.

Ошалевший историк с трудом заставил кобылу вновь развернуться.

— Ох, Худ, можно с тем же успехом присоединиться к этой безнадёжной атаке! — Он увидел, что Лист тоже поворачивает, лицо под пыльным шлемом капрала было мертвенно-бледным.

Они войдут во фланг крестьянской армии, как нож в бок киту. И пользы будет столько же. Самоубийство! Даже если мы выйдем на брод, не разберём пути в воде. Лошади попадают, люди утонут, а остальных нагонят крестьяне, чтобы добить. Но оба продолжали скакать вперёд. За миг до того, как историк с капралом нырнули под завесу, Дукер увидел, как всадники клана Куницы вновь появились из клубов пыли. Контратака. Совершенное безумие!

По обе стороны от историка промчались всадники Вороньего клана, они как раз набрали максимальную скорость для атаки. Дукер обернулся, услышав яростный, радостный крик Колтейна.

Засвистели стрелы. Фланг крестьянской армии смешался, откатился назад. Атака виканцев пришлась в густую, плотную толпу тел. Но в последний момент виканцы развернулись и поскакали вдоль берега. Не пырнул ножом, а полоснул саблей.

Крестьяне умирали. В паническом бегстве многие падали, их топтали обезумевшие лошади. Весь фланг стал красным, когда дикие клинки виканцев прошлись по нему.

Крестьяне у брода рассеялись под ударом всадников клана Куницы. Затем первые конники Вороньего клана оказались на северной оконечности переправы.

Ряды крестьян просто таяли на глазах у Дукера. Он теперь скакал с Вороньим кланом, плечи коней с обеих сторон касались его ног. Кровь с поднятых клинков брызгала на руки и лицо. Впереди всадники клана Куницы расступились, чтобы прикрыть сородичей, которые на полном скаку уходили в тучу пыли над бродом.

Вот теперь и начнётся настоящий ад. Каким бы страшным ни был удар конницы Колтейна, впереди лежала река. Раненые солдаты, беженцы и одному Худу ведомо, что ещё.

Историк глубоко вздохнул, как ему казалось, в последний раз, прежде чем нырнуть в позолоченную солнцем пыль.

Его кобыла с плеском вошла в воду, но не замедлила шаг. Путь впереди был свободен, странно бурлящий поток мутной воды. Остальных всадников впереди было почти не разглядеть, их кони шли галопом. Дукер чувствовал, что копыта кобылы бьют по твёрдой поверхности. Никак не четыре с половиной фута глубины, скорее вдвое меньше. И скакали они по камню, а не илистому дну. Дукер ничего не понимал.

Рядом с историком появился капрал Лист вместе с отрядом конников Вороньего клана. Один из виканцев ухмыльнулся:

— Колтейнова дорога — его воины как призраки летят над рекой!

И тут Дукер вспомнил разговоры прошлой ночи. Тамлит — этот аристократ кое-что заметил. Укреплённые повозки, будто бы с ранеными. Каменотёсы и инженеры. Повозки пошли первыми, и на их переправу ушла почти вся ночь. Раненых уложили поверх каменных плит. Треклятые инженеры выстроили тут дорогу!

Всё это казалось невозможным, но по доказательствам Дукер сейчас скакал. По краям дороги вкопали жерди, перевязанные верёвкой из волос титтанцев. В ширину — чуть больше десяти футов, но небольшую ширину с успехом возмещала быстрота, с которой можно было преодолеть более четырёхсот шагов до другого берега. Теперь глубина брода составляла не больше двух с третью футов, так что скот и беженцы явно справились.

Пыль впереди чуть рассеялась, и историк понял, что они почти добрались до западного берега реки. Он услышал раскаты колдовского грома. Эта битва ещё далеко не закончена. Мы временно оторвались от одной армии, но только чтобы упереться во вторую. Неужели всё это — лишь ради того, чтобы нас раздавили между молотом и наковальней?

Они выбрались на мелководье и в следующий миг уже преодолели двадцать шагов по берегу, чтобы вырваться из-под пыльной пелены.

Дукер испуганно закричал, сам историк и его спутники судорожно натянули поводья. Прямо перед ними обнаружился взвод солдат — инженеров, которые на полной скорости бежали к броду. Сейчас сапёры бросились в стороны, осыпая всё и всех чернейшими проклятьями, ныряя и уворачиваясь от спотыкавшихся, храпящих коней. Один из них — огромный, как гора, здоровяк с обожжённым солнцем, чисто выбритым лицом, сорвал с головы помятый шлем, обнажив лысину, и швырнул железную каску в ближайшего виканца, да так, что она пролетела в считаных дюймах от его головы.

— С дороги — вы, потроха летучие! Нам работать надо!

— Ага! — зарычал другой, которому копытом отдавило ногу. — Подеритесь там с кем-нибудь или ещё что! Нам надо пробку выдернуть!

Не обращая внимания на их вопли, Дукер развернул лошадь к броду. Чары, которые удерживали пыль над переправой, рассеялись. Тучу уже снесло шагов на пятьдесят вниз по течению. А Колтейнову дорогу заполнила вопящая масса вооружённых крестьян.

Второй сапёр в этот момент забрался в неглубокую яму на глинистом берегу рядом с бродом.

— Погодь пока, Спрут! — приказал здоровяк, не сводя глаз с тысяч врагов — первые из них уже добрались до середины переправы. Он упёр могучие руки в бока и словно не замечал пристального внимания, с которым на него смотрели подчинённые, а также Дукер, Лист и полдюжины виканских всадников.

— Максимизировать надо, — пророкотал инженер. — Не только ублюдки-виканцы знают толк в том, чтоб выбрать правильный момент.

Первые ряды орды с оружием наперевес, словно пасть гигантской змеи со стальными клыками, преодолели уже три четверти пути. Историк мог разглядеть отдельные лица, выражения страха и кровожадной ненависти, из которых и складывается лик битвы. Короткий взгляд назад — столбы дыма и магические вспышки сосредоточились на правом фланге укреплений Седьмой. Оттуда донёсся далёкий, пронзительный боевой клич семаков, звук будто когтями продрал по коже. У первых валов разгорелся жестокий рукопашный бой.

— Ладно, Спрут, — протянул здоровяк. — Рви волосок.

Дукер снова перевёл взгляд на сапёра в яме, тот поднял в руках длинный чёрный шнур, который уходил вниз к воде. Измазанное грязью лицо Спрута исказила злобная гримаса, он зажмурился. Затем дёрнул. Шнур безвольно обвис.

Ничего не случилось.

Историк посмотрел на здоровяка. Тот заткнул пальцами уши, но глаза не закрыл, наоборот, пристально смотрел на реку. Вдруг Дукер всё понял — ровно в тот момент, когда Лист закричал: «Сэр!»

Земля словно ушла на дюйм из-под ног. Над бродом вода поднялась в воздух, набухла и покатилась с молниеносной скоростью по всей длине Колтейновой дороги. Крестьяне на реке просто исчезли. И вновь появились удар сердца спустя — когда взрыв огрел людей на берегу ветром с силой божеского кулака — алыми, розовыми и жёлтыми пятнами, кусками плоти и костей, оторванными конечностями, волосами, обрывками одежды, которые всё выше и выше поднимала вода — и разбрасывала во все стороны мутным, жутким туманом.

Кобыла Дукера отшатнулась, замотала головой. Взрыв был оглушительным. Мир со всех сторон вздрогнул. Виканский всадник свалился с седла и теперь извивался на земле, прижимая руки к ушам.

Река начала опускаться, жутко вспениваясь телами и кусками тел, пар снесло внезапным порывом ветра. Голова гигантской змеи исчезла. Сгинула. Вместе с третью длины её тела — все, кто успел войти в воду, пропали.

Здоровяк стоял совсем рядом, но его слова звучали едва слышно сквозь звон в ушах Дукера:

— Пятьдесят пять «руганок» — Седьмая их много лет копила. И вместо брода теперь — траншея. Ха! — Удовлетворённая гримаса вдруг покинула его лицо. — Худовы пяточки, это что же, нам опять лопатами махать придётся?

Кто-то потянул историка за рукав. Лист наклонился поближе и прошептал:

— Куда теперь, сэр?

Историк посмотрел вниз по течению реки, туда, где красная вода бурлила и несла прочь то, что совсем недавно было людьми. Некоторое время он никак не мог понять смысл вопроса капрала. Куда? Точно — не к добру. Нигде перерыв в кровопролитии не даст нам ничего, кроме отчаяния.

— Сэр?

— К рукопашной, капрал. Посмотрим, что там.

Быстрое появление Колтейна и всадников Вороньего клана на западном фланге титтанских копейщиков изменило ход битвы. По пути к разгоревшейся на валах схватке Дукер и Лист увидели, как титтанцы дрогнули, отступили и открыли пеших семаков для виканских конных лучников. Стрелы градом посыпались на простоволосых бойцов-семаков.

В центре стояли основные силы Седьмой и сдерживали безумный натиск семаков, а в сотне шагов на севере тяжёлая пехота Гурана всё ещё ждала возможности схлестнуться с ненавистными малазанцами. Но у их командира явно возникли сомнения. Камист Релой и его армия оказались отрезаны — по крайней мере, на эту битву — на другой стороне реки. Если не считать потрёпанных морпехов арьергарда и воинов клана Куницы, войско Колтейна почти не понесло потерь.

В пяти сотнях шагов на запад, на широкой, каменистой равнине клан Куницы преследовал остатки гуранской кавалерии.

В рядах Седьмой Дукер заметил яркое скопление алого и золотого — Барья Сэтрал и его Красные Клинки в самом сердце битвы. Семаки явно жаждали схватиться с малазанскими прихвостнями и платили за эту жажду собственной кровью. Однако отряд Сэтрала казался обескровленным — меньше двадцати человек, едва ли половина.

— Хочу подъехать поближе, — объявил Дукер.

— Так точно, — отозвался Лист. Он указал рукой. — Вон на тот холм — только там нас смогут достать лучники, сэр.

— Пойду на такой риск.

Оба поскакали к укреплениям Седьмой. Запылённый армейский штандарт одиноко стоял на невысоком холме за линией обороны. Его охраняли три седых ветерана — тела семаков на склонах показывали, что за эту высоту пришлось изрядно побороться утром. Все трое уже побывали в бою и получили лёгкие раны.

Когда историк и капрал проезжали мимо, Дукер заметил, что солдаты присели вокруг павшего товарища. На пыльных щеках оставили следы слёзы. Историк подъехал ближе и медленно спешился.

— У вас тут история, солдаты, — проговорил он низким голосом, чтобы перекрыть грохот и вопли битвы в тридцати шагах к северу от знамени.

Один из старых воинов поднял глаза и прищурился.

— Клянусь Худом, это же историк старого Императора! Видел тебя в Фаларе, а может, на Виканских равнинах…

— И там, и там был. За штандарт шёл бой, как я понимаю. Вы потеряли друга, защищая его.

Солдат заморгал, обернулся и посмотрел на знамя Седьмой. Древко накренилось, изодранная ткань выцвела на палящем солнце.

— Худов дух! — проворчал бывалый воин. — Думаешь, мы бы стали драться за кусок ткани на деревяшке? — Он указал рукой на тело, возле которого сидели его друзья. — Нордо поймал две стрелы. Мы удержали взвод семаков, чтобы он умер в свой срок. Эти треклятые дикари утаскивают раненых, чтобы потом пытать. Ничего такого с Нордо не будет.

Долгое время Дукер молчал.

— Хочешь, чтобы я так и поведал эту историю, солдат?

Тот вновь прищурился, затем кивнул.

— Именно так, историк. Мы теперь уже не просто малазанские солдаты. Мы — армия Колтейна.

— Но он — Кулак.

— Он — холоднокровный ящер. — Воин ухмыльнулся. — Но мы — его солдаты.

Улыбнувшись, Дукер поднялся в седло и осмотрел линию укреплений. Предел выдержки был пройден. Семаки — сломлены. Они гибли десятками, а три легиона союзников стояли на склонах позади и ничего не делали. Боевой запал семаков и желание биться за святое дело явно закончились — по меньшей мере, в этом сражении. Дукер подумал, что нынче вечером в лагере врагов будут звучать проклятья и жестокие обвинения. Хорошо, пускай ссорятся сами с собой.

Вот и ещё один день, который не принёс славы Вихрю.

Колтейн не дал своей победоносной армии передохнуть, когда землю покинул послеполуденный свет. Строились новые укрепления, прежние — усиливались. Всюду копали рвы, поднимали частоколы. Беженцев перевели на каменистую равнину к западу от брода, их шатры расположили большими блоками так, чтобы оставить между ними широкие проходы. Туда загнали повозки с ранеными, и лекари с костоправами принялись за работу.

Скот перегнали на юг, к травянистым склонам Барловых холмов — выветренной гряде блёклого камня, поросшей искривлёнными чёрными соснами. Стада охраняли погонщики с помощью всадников клана Дурного Пса.

Когда солнце село за горизонт, Колтейн собрал в своём шатре командиров для доклада по итогам дня.

Дукер, за плечом которого маячил неотлучный капрал Лист, устало сидел на походном стуле и слушал рапорты со всё более оглушающим отчаянием. Сон потерял ровно половину своих морпехов, а вспомогательным отрядам, которые его поддерживали, пришлось ещё хуже. Клан Куницы тяжко пострадал во время отступления, больше всего их теперь беспокоила нехватка коней. В Седьмой капитаны Ченнед и Сульмар зачитывали бесконечную литанию раненых и убитых. Похоже, их офицеры и взводные сержанты понесли особенно тяжёлые потери. Давление на защитные валы было огромным, особенно утром — прежде чем прибыло подкрепление в лице Красных Клинков и клана Дурного Пса. Многие говорили о подвиге Барьи Сэтрала и его воинов. Они сражались яростно, как демоны, и, удержав первые ряды, своими жизнями купили время для перегруппировки остальной пехоты. Красные Клинки проявили отвагу, которая даже удостоилась похвалы самого Колтейна.

Сормо потерял двух детей-колдунов в битве против семакских чародеев-жрецов, но Нихил и Бездна выжили.

— Нам повезло, — сказал он, сообщив о смертях холодным, безучастным голосом. — Бог семаков — злобный Взошедший. Он использует чародеев, чтобы направлять свою ярость, не щадя их смертной плоти. Те, кто неспособен выдержать мощь своего бога, просто рассыпаются прахом.

— Зато так их становится меньше, — хмыкнул Сон.

— Бог просто изберёт новых, — возразил Сормо. Он всё больше походил на старика — даже повадками. Дукер увидел, как юноша прикрыл глаза и прижал костяшки пальцев к векам. — Следует предпринять более суровые меры.

Все остальные молчали, пока наконец Ченнед не решился выразить общее недоумение:

— Что это значит, колдун?

Бальт сказал:

— Слова, рождённые дыханием, может услышать… мстительный, подозрительный бог. Если другого пути нет, Сормо, действуй.

Колдун медленно кивнул.

Через некоторое время Бальт громко вздохнул, затем приложился к бурдюку и заговорил:

— Камист Релой двинулся на север. Он переправится в устье — в городе Секале есть каменный мост. Но на этом он потеряет десять, может быть, одиннадцать дней.

— С нами останется пехота Гурана, — сказал Сульмар. — И семаки. Им не нужно стоять с нами грудь в грудь, чтобы причинить вред. Истощение нас погубит быстрее.

Широкий рот Бальта сжался в тонкую линию.

— Колтейн объявил, что завтра будет день отдыха. Скот забьют, вражеских коней разделают и приготовят. Оружие и доспехи — починят.

Дукер поднял голову.

— Мы по-прежнему направляемся в Убарид?

Никто не ответил.

Историк рассматривал военачальников. Никакой надежды в их лицах он не увидел.

— Город пал.

— Так сказал титтанский вождь, — сказал Сон. — Он ничего не терял, когда сообщил нам это, — всё равно умирал. Бездна говорит, что он сказал правду. Малазанский флот бежал из Убарида. Теперь десятки тысяч беженцев гонят на северо-восток.

— Новая порция крикливых аристократов сядет на шею Колтейну, — с кривой ухмылкой бросил Ченнед.

— Но это невозможно, — сказал Дукер. — Если нельзя идти в Убарид, то какой же город открыт для нас?

— Только один, — сказал Бальт. — Арэн.

Дукер выпрямился.

— Безумие! Две сотни лиг!

— И ещё тридцать, если быть точным, — сказал Сон и осклабился.

— Пормкваль контратакует? Выйдет на север, чтобы встретить нас на полпути? Он вообще знает, что мы живы?

Бальт не сводил глаз с Дукера.

— Знает ли? Думаю, да, историк. Выйдет ли из Арэна? Контратакует? — Старый воин пожал плечами.

— Я по дороге сюда видел отряд инженеров, — сказал Сон. — Они все как один рыдали.

Ченнед спросил:

— Почему? Их невидимый командир лежит на дне Секалы с полной глоткой ила?

Сон покачал головой.

— У них закончилась «ругань». Осталась только пара ящиков шрапнели да «горелок». Можно подумать, у них всех только что матери дружно на тот свет отправились.

Наконец заговорил Колтейн:

— Они молодцы.

Бальт кивнул.

— Да. Хотел бы я там быть и видеть, как дорога взлетела на воздух.

— Мы там были, — сказал Дукер. — Победа лучше на вкус, если её не портят жуткие воспоминания, Бальт. Наслаждайся ею.

Дукер проснулся в своём шатре от того, что его плеча коснулась маленькая мягкая ладонь. Он открыл глаза в темноте.

— Историк, — произнёс голос.

— Бездна? Который час? Сколько я спал?

— Около двух, — ответила она. — Колтейн приказывает тебе идти со мной. Немедленно.

Дукер сел. Он слишком устал вечером, так что просто бросил свой спальный мешок на землю. Одеяло было мокрым от пота и росы. Историк задрожал от холода.

— Что случилось? — спросил он.

— Ничего. Пока что. Ты должен видеть. Быстрей, историк. У нас мало времени.

Он вышел наружу, лагерь тихо постанывал в самый тёмный час перед зарёй. Тысячи голосов сливались в один жуткий, леденящий звук. Раны тревожат измученный сон, тихие крики тех, кому уже не поможет искусство лекарей и костоправов, мычание скота, перестук конских копыт подчёркивают этот хор неумолчным, глухим боем. Где-то на равнине к северу раздаётся далёкий вой: матери и жёны оплакивают мертвецов.

Следуя за юркой, укрытой шерстяным плащом фигуркой Бездны, историк погрузился в печальные мысли. Мёртвые ушли во Врата Худа. Живым осталась только боль потери. Как императорский историк Дукер видел много народов, но ни у одного из них не было обрядов горя. Какими бы ни были наши личные боги, один Худ примет нас всех, единый в тысяче обличий. Когда дыханье его Врат касается нас, мы все кричим, чтобы отогнать эту вечную тишину. Сегодня мы слышим семаков. И титтанцев. Без лишних обрядов. Кому нужны храмы и жрецы, чтобы направлять излияния горя и отчаянья — когда всё свято?

— Бездна, почему виканцы не скорбят сегодня?

Она полуобернулась, не сбавляя шаг.

— Колтейн запретил.

— Почему?

— Об этом спроси его. Мы не оплакивали потери с самого начала пути.

Дукер долго молчал, затем сказал:

— И что ты сама и другие в трёх кланах чувствуете по этому поводу, Бездна?

— Колтейн приказывает. Мы повинуемся.

Они подошли к границе лагеря виканцев. За последними шатрами протянулась мёртвая полоса шириной, наверное, в двадцать шагов, за ней возвышались наспех сооружённые плетни, из которых на уровне конской груди торчал частокол заострённых бамбуковых жердей. Всадники клана Куницы постоянно патрулировали укрепления, не сводя глаз с тёмной равнины.

На мёртвой полосе виднелись две фигуры — одна высокая, другая низкая, обе худые, точно призраки. Бездна подвела к ним Дукера. Сормо. Нихил.

— Неужели только вы остались? — спросил историк, обращаясь к высокому колдуну. — Ты же говорил Колтейну, что потерял лишь двоих.

Сормо И’нат кивнул.

— Остальные дали отдых своей юной плоти. Дюжина лошадниц ухаживает за конями и несколько целителей помогают раненым солдатам. Мы трое — самые сильные, поэтому мы здесь. — Колдун шагнул вперёд. В нём чувствовалось лихорадочное возбуждение, в голосе звучала просьба о чём-то, чего историк дать не мог. — Дукер, чьи глаза отыскали мои сквозь марево призрака Вихря в шатре торговцев, услышь мои слова. Ты услышишь страх — всякий его перезвон. Ты сам не чужд песни этого тёмного хора. Знай, что сегодня ночью меня терзают сомнения.

— Колдун, — тихо проговорил Дукер, когда Бездна шагнула вперёд, чтобы встать по правую руку от Сормо, и развернулась, так что все трое теперь смотрели на историка, — что здесь происходит?

В ответ Сормо И’нат поднял руки.

Всё вокруг вдруг изменилось. Дукер увидел морены и каменистые осыпи за спинами трёх колдунов, тёмное небо словно пульсировало чернотой над головами. Земля под мокасинами Дукера была влажной и холодной. Он посмотрел вниз и увидел тонкую корочку льда, которой схватились лужи мутной воды. Безумные узоры на льду отблёскивали мириадом цветов, отражением невидимого источника света.

Дыхание холодного ветра заставило его обернуться. Из глотки сам собой вырвался гортанный крик удивления. Объятый ужасом историк отступил на шаг. Изъеденный, залитый кровью лёд складывался перед ним в неровный утёс, зазубренные, перекошенные блоки у его подножия лежали меньше чем в десяти шагах. Стена утёса уходила выше и выше — пока не терялась в тумане.

Во льду виднелись тела, человеческие фигуры, перекрученные, лишённые плоти. Органы и кишки были свалены у основания утёса, словно на гигантской бойне. Медленно тающие куски пропитанного кровью снега породили озерцо, из которого торчали части тел, словно липкие островки.

Обрывки плоти уже начали разлагаться, превращаться в бесформенные студенистые холмики, сквозь которые можно было рассмотреть кости.

За спиной раздался голос Сормо:

— Он внутри, но близко.

— Кто?

— Бог семаков. Древний Взошедший. Он не смог справиться с чародейством и был пожран вместе с остальными. Однако не умер. Чувствуешь его гнев, историк?

— По-моему, я уже ничего не чувствую. Какое же чародейство сотворило такое?

— Яггутское. Чтобы сдержать волны вторгшихся людей, они возводили стены льда. Иногда быстро, иногда медленно, согласно своей стратегии. Где-то лёд поглотил целые континенты, уничтожив всё, что противостояло ему. Цивилизации форкрул ассейлов, огромные механизмы и машины к’чейн че’маллей и, конечно, убогие домишки тех, кому было суждено затем унаследовать мир. Высочайшие из ритуалов Омтоз Феллака — такие никогда не умирают, историк. Они поднимаются, спадают и поднимаются вновь. Даже сейчас один из них рождается заново в далёкой земле, и его ледовые реки пришли в мои сны, ибо им суждено принести великие изменения и бесчисленные смерти.

В словах Сормо звучал ритм древности, безжалостный холод веков, находивших один на другой, снова и снова, пока Дукеру не начало казаться, что каждый камень, каждый утёс, каждая гора движутся в вечном танце, словно лишённые сознания левиафаны. Кровь застыла у него в жилах, и Дукер задрожал.

— Подумай о таких ледовых крепостях, — продолжал Сормо. — Грабители могил ищут богатств, но мудрые охотники ищут… лёд.

Заговорила Бездна:

— Они начали собираться.

Дукер наконец смог оторвать взгляд от истерзанного, наполненного плотью льда. Бесформенные извивы и биение энергии окружили трёх колдунов. Одни наливались яркой силой, другие расцветали и гасли в судорожном ритме.

— Духи земли, — сказал Сормо.

Нихил беспокойно заёрзал, словно едва сдерживал желание пуститься в пляс. На детском лице появилась мрачная улыбка.

— Плоть Взошедшего несёт в себе великую силу. Все они хотят получить кусочек. Если мы поднесём им такой дар, тем самым купим их службу в дальнейшем.

— Историк. — Сормо подошёл ближе, протянул тонкую руку и положил на плечо Дукеру. — Сколь тонок этот отрез милосердия? Вся эта ярость, весь гнев… закончатся. Их разорвут на куски, и каждый кусок пожрут. Не смерть, но своего рода рассеяние…

— А что ждёт семакских чародеев-жрецов?

Колдун вздрогнул.

— Знание. И с ним — великая боль. Мы должны вырвать сердце семаков. Но это сердце хуже, чем камень. То, как он использует смертную плоть… — Сормо покачал головой. — Колтейн приказывает.

— Вы подчиняетесь.

Сормо кивнул.

Дюжину ударов сердца Дукер молчал, затем вздохнул.

— Я услышал твои сомнения, колдун.

На лице Сормо отразилось почти яростное облегчение.

— Закрой глаза, историк. Это будет… некрасиво.

Позади Дукера с трескучим рёвом разломился лёд. Алый дождь налетел на историка могучим валом, так что тот едва устоял на ногах.

За спиной раздался дикий вопль.

Духи земли рванулись вперёд, кувыркаясь и вертясь, проскользнули мимо Дукера. Он обернулся вовремя, чтобы разглядеть фигуру — плоть, сгнившая до черноты, руки по-обезьяньи длинные, — фигуру, которая выбиралась из грязного талого снега.

Духи добрались до неё, заклубились вокруг. Взошедший испустил ещё один пронзительный вопль, прежде чем духи разорвали его на куски.

Горизонт на востоке уже заалел, когда они вернулись на мёртвую полосу. Лагерь просыпался, жизнь брала своё, вновь наваливаясь на измождённые, усталые души. Установленные на повозках горны разжигали, свежие шкуры скоблили, кожу растягивали и кроили или вываривали в огромных почерневших котлах. Вопреки прожитым в городах годам, малазанские беженцы учились отныне нести город за собой — или, по крайней мере, его самые необходимые элементы.

Дукер и три колдуна были мокры от старой крови, к одежде прилипли обрывки плоти. То, что они вернулись, уже служило знаком успеха, так что виканцы подняли протяжный крик, который прокатился по становищам всех кланов. В этом звуке сливались горечь и триумф — подходящая погребальная песнь для погибшего бога.

В далёком лагере семаков на севере погребальный плач вдруг стих, воцарилась зловещая тишина.

От земли поднимался утренний пар, и Дукер чувствовал, шагая по мёртвой полосе к становищу виканцев, тёмные отзвуки силы духов земли. Три колдуна покинули его, когда они подошли к краю лагеря.

Отзвук силы нашёл себе голос лишь несколько мгновений спустя, когда все собаки в огромном лагере одновременно завыли. Вой был до странности безжизненным и холодным, как железо, в нём звучало обещание.

Дукер замедлил шаг. Обетование. Век всепоглощающего льда…

— Историк!

Он поднял глаза и увидел, как к нему подходят трое. Двоих Дукер узнал — Нэттпара и Тамлит. С ними был ещё один аристократ — низкорослый и толстый, закутанный в расшитый золотом парчовый плащ, который смотрелся бы внушительно на человеке вдвое более высоком и менее грузном. В итоге выглядел он скорее пафосно.

Нэттпара запыхался от спешки, его обвисшие щёки и подбородки дрожали.

— Императорский историк Дукер, мы желаем говорить с тобой.

Недосып — и множество других вещей — сильно подточили терпение Дукера, но он сумел ответить сдержанно:

— Я бы предложил в другой раз…

— Совершенно невозможно! — возмутился третий аристократ. — Совет не позволит отшить себя снова. Колтейн держит в руке меч и потому может оскорблять нас своим варварским равнодушием, но мы позаботимся о том, чтобы нашу петицию доставили — так или иначе!

Дукер посмотрел на него и заморгал.

Тамлит сконфуженно откашлялся и потёр слезящиеся глаза.

— Историк, позволь представить тебе высокородного Ленестро, до недавнего времени — жителя Сиалка…

— Не просто жителя! — взвизгнул толстяк. — Единственного представителя канского семейства Ленестро во всех Семи Городах. Комиссионер самого крупного торгового предприятия по экспорту дублёной верблюжьей кожи. Я — старшина в Гильдии, удостоенный чести Первенства в Сиалке. Не один Кулак склонялся передо мной, но вот я стою — униженный, вынужденный выпрашивать аудиенцию у измазанного нечистотами книжника…

— Ленестро, пожалуйста! — раздражённо воскликнул Тамлит. — Ты не приносишь пользы нашему делу!

— Получивший пощёчину от салом вымазанного дикаря, которого Императрица должна была посадить на кол много лет назад! Уверяю вас, она горько пожалеет о своей снисходительности, когда вести об этом ужасе достигнут её ушей!

— О каком же именно ужасе речь, Ленестро? — тихо спросил Дукер.

Этот вопрос застал Ленестро врасплох, так что он налился краской, замер с открытым ртом и только брызгал слюной. Отвечать взялся Нэттпара:

— Историк, Колтейн забрал на работы наших слуг. Это была даже не просьба. Его виканские псы попросту увели их — более того, когда один из наших почтенных коллег запротестовал, его ударили, так что он упал на землю. Вернули ли наших слуг? Нет. Живы ли они? Какое чудовищное самоубийственное задание им уготовано? У нас нет ответов, историк.

— Вы беспокоитесь о благополучии своих слуг? — уточнил Дукер.

— Кто будет готовить нам еду? — вмешался Ленестро. — Чинить одежду, ставить шатры, греть воду для ванны? Это возмутительно!

— Их благополучие более всего беспокоит меня, — сказал Тамлит с грустной улыбкой.

Дукер ему поверил.

— Я наведу справки.

— Ну, разумеется! — взвизгнул Ленестро. — И немедленно!

— Когда сможешь, — сказал Тамлит.

Дукер кивнул и отвернулся.

— Мы с тобой не закончили! — заорал Ленестро.

— Закончили, — услышал Дукер голос Тамлита.

— Кто-то должен заткнуть этих псов! Они же воют и воют без конца!

Лучше пусть воют, чем кусают за пятки. Историк пошёл дальше. Желание вымыться становилось невыносимым. Остатки крови и плоти на его одежде и коже начали подсыхать. Когда Дукер шагал по проходу между шатрами, многие взгляды обратились к нему. Руки поднимались, чтобы совершить защитные знаки у него за спиной. Дукер боялся, что невольно стал предвестником и нёс обетование судьбы столь же ледяной, сколь бездушным был вой собак.

По небу кровавой полосой растекался свет утра.

Назад: Глава девятая

Дальше: Книга третья Собачья цепь