Глава 11
Матушка Талла прибыла отнюдь не в одиннадцатом часу, а в восьмом, в компании хрупкой черноглазой девицы и женщины средних лет. Все трое, с ног до головы укутанные в меха, снега и негодование. Ожидая свекровь, я предположила, что это чьи-то заблудившиеся на заставе гости, попросила Асю подать горячее вино и поспешила навстречу со словами приветствия, но была остановлена ехидным замечанием:
— В жизни не поверю, что мой красавец взглянул на одну из них!
Статная гостья скинула капюшон, явив миру и мне крупный нос, цепкий взгляд глубоко посаженных серых глаз, тонкие, скептически искривленные губы и нездоровый румянец на пухлых щеках. Смуглая и темноволосая, она мало походила на чистокровных тарийцев, но имела легкое сходство с Инваго, и не только во внешности, но и в характере. Такую дамой сложно назвать, скорее уж — медам.
— Эта тощая, — указующим перстом она ткнула в сторону Риси. — Эта толстая, — теперь в Асю, застывшую в дверях кухни. — Этим двум нет и двадцати, к тому же страшные, — тыка и низкой оценки удостоились Уна и Марро, споро менявшие чехлы на стульях.
— А эта… — ее неприязненный взгляд перешел на меня, — стара как…
— Как и подобает, — отрезала я, остановившись в шаге от них.
Гостья фыркнула, но пальцем тыкать не стала. И правильно сделала, иначе бы я его сломала. После бессонной ночи и открытого оскорбления помощниц предупреждение Инваго стерлось из моей памяти, как надпись на песке. Не позволю оскорблять моих людей ни за что и никогда!
— Кого имею честь приветствовать в моем «Логове»?
— В твоем?! — возмущенно переспросила тарийка, теряя всю свою импозантность и надменность. — Правильнее говорить — в нашем! Эта харчевня, как и постоялый двор, принадлежат роду Дори, а ты…
— Полноправная хозяйка.
Медам задохнулась и умолкла на мгновение, чтобы с новыми силами, тоном старой торговки вскричать, обращаясь к своей спутнице:
— Ты смотри! Мало того, что стара и страшна, так еще и хамка!
— А вот отойди и посмотрю, — раздалось из-за ее спины, и возмущенно сопящая тарийка нехотя сдвинулась в сторону, говоря при этом: «Он бы не позарился на это убожество, только не Талл».
— Твой, может, и не позарился бы, а мой вполне, — ответили ей, и на меня посмотрели с невероятной теплотой. — Здравствуй, родная.
— Какая она тебе родная?
— Самая настоящая, — меня потрепали по дрожащей руке, а затем ее же с нанизанным на пальчик перстнем явили задохнувшейся словами медам: — И наша реликвия достоверно свидетельствует об этом.
— Это же… это…
— Просто замечательно! — завершила за нее, по-видимому, настоящая мама Таллика.
И я утонула в ощущении горечи и невероятной радости, на меня так смотрели только мои мама и тетя, а теперь вот она, истинная чистокровная тарийка, светловолосая, голубоглазая обладательница острого подбородка и высокого лба, мать воина, женщина, которая должна всем сердцем ненавидеть меня. Меня — вражеское отродье, покусившееся на ее сына, безродную девицу, коварно вписавшую себя в древо, грязную воровку, заглянувшую в книгу рода через свиток копий.
— Я… я…
— Удивлена, понимаю. — Маленькая, светлая и добрая, она подошла ко мне вплотную, обняла рукой за шею, заставила наклониться и мягко поцеловала в обе щеки. — Рада приветствовать тебя, Торика ЭлЛорвил Дори. Я Эванжелина Лим Дори, а это моя золовка и крестная мать Таллика… — она хотела произнести имя «доброй» тетушки потеряшки, но осеклась из-за шипящего окрика.
— Ты шутишь?! — вновь возмутилась медам. — Она не может быть той самой Волчицей, о которой тут наперебой все говорят. Не может. Это все фикция, идиотская шутка!
— Я бы так не сказала, — ответила моя вроде как… свекровь.
— Хран, это все ты! — возмущенная тарийка накинулась на черноглазую девицу, что до сих пор тихо стояла в стороне. — Ты навела морок с кольцом и стараешься нас уверить, что вот это… — кивок в мою сторону, — и есть нежная зеленоглазая брюнетка двадцати лет, бойкая пышка и строгая хранительница порядка, уюта и чистоты?
Двадцати лет в мои-то двадцать пять? Да, теперь ее удивление более или менее понятно.
— Гамми, прекрати.
— Что прекращать?! Где доказательства, где неоспоримые факты, подтверждающие, что она и есть та самая…
— Хватит! — мой окрик оборвал истеричку на полуслове и заставил всех замереть. Я редко позволяю себе крик, особенно такой, с надломом. Кашлянула, прочищая горло, и уже абсолютно умиротворенно произнесла: — Предлагаю отложить разговоры, пока вы не отдохнете с дороги. Рися, приготовь три комнаты с видом на пропасть, Тим, найди Торопа и вместе с ним разожгите камины и натаскайте воды. — И уже обращаясь к гостьям: — Предположу, что вы не откажетесь от возможности искупаться…
— Да! — кивнула матушка Талла. Она уже стянула с рук перчатки и споро разоблачалась при помощи так называемой Хран.
— Прекрасно. Ася? Подай, пожалуйста, вино. — С момента появления тариек помощница от удивления застыла в дверях кухни, так и не выполнив мою первую просьбу, пришлось повторить, дождаться, когда она выйдет из ступора, и вновь обратиться к свекрови с вопросом: — А позавтракаете в столовой или?..
— Или! И мы легко разместимся в двух комнатах: одна для меня и хранителя, вторая для Гаммиры Дори. — Незамужняя, определила я по наличию лишь одной фамилии и улыбнулась воинственной тарийке. Крестная, значит, ну-ну…
И тут я удивленно застыла, поняв первую часть фразы свекрови «для меня и хранителя». Хранителя, это она о ком?
Рися, получив новые указания, уже повела гостий за собой, за ними следом Ася понесла вино, а я все еще стою напротив девицы, легко удерживающей в руках три шубы, и понять не могу, где подвох. Неужели за родом Дори присматривает вот эта хрупкая черноглазая девица, а не страшный черный демон?
— Вот видишь, все обошлось! — знакомым голосом с хрипотцой упрекнула меня черноглазая Хран и подмигнула. — А ты боялась!
— Де-демон… — Я отчаянно сипела. — Т-ты демон?!
Теряя прежний облик, хрупкая красавица перевоплотилась в ополовиненный ужас с бугрящимися каменными мышцами, рогами и трещинами на коже, по которым течет раскаленная лава.
— А ты ждала кого-то другого?
— Н-е-ет, но…
— Так в письме же подробно было! — возмутился демон, но, расслышав зов мамы Талла, ласково откликнулся: «Бегу» — и уже мне своим пробирающим до дрожи голосом сказал: — Потом поговорим.
И как юная прелестница, переложив все шубы на одну руку, засеменил к лестнице, на ходу приобретая первоначальный вид. Тонкий стан, длинную светлую косу, девичью грацию и звонкий голосок, вещающий о том, как прекрасно это удивительное «Логово».
Не думать! Не думать! Не думать!
Не получалось не думать…
Пусть я и была вымотана после бессонной ночи, душевных терзаний и неожиданных открытий, остановить мысленный поток я попросту не могла. Четырежды перечитав письма от потеряшки и сверившись с собственными заметками о первоначальных их версиях, я несколько часов подряд надраивала кухню, прокручивая в уме все произошедшее. И не могла понять, что меня тревожит и откуда появилось это неприятное сосущее чувство под ложечкой. Вроде бы я все еще в стороне от семейной сумятицы рода Дори, и в то же время не оставляет ощущение крупного подвоха. Будь все просто и легко, узнав о скором явлении матери, о моем знакомстве с демоном, о чтении свитка-копии, Инваго бы не сердился так, как вчера, это однозначно. И непонятно другое, почему он сам не захотел встретить мать, уж если она дама хрупкой душевной организации, явился бы хоть себя показать, а затем уже спасал брата-потеряшку, но нет… Сам не гам, другим не дам, еще и мне запретил распространяться на свой счет.
— Будто бы мне есть что рассказывать!
— Тора? — позвали тихо. Я вздрогнула и обернулась — сзади стоял немного взволнованный Тимка, который с детской непосредственностью вдруг сообщил: — Скоро обед.
— Спасибо. Но я есть не буду. — Вновь взялась за щетку и уже хотела продолжить чистку плит, как мальчишка откашлялся и с улыбкой напомнил: — Ты, может, и не будешь, а вот мы все уже хотим. К тому же гостьи проснулись и вскоре спустятся.
— Так пусть девчата…
— Они боятся войти, — сдал он помощниц с потрохами и улыбнулся, поймав мой ошарашенный взгляд. — Ты тут так сопела и шипела, что даже Тороп не решился.
— И послал тебя? — смекнула с улыбкой, поднялась с корточек, попутно вытирая руки о передник.
— А то! — выдал он, расправил плечи и выпятил грудь колесом, чтобы ошарашить меня бравадой: — Я не боюсь женщин в середине месяца!
— Что?! — под воздействием моей интонации малец быстро смекнул, что сказал лишнее, и сдал осведомителя уже совсем другим голосом:
— Так Асд сказал, что вы… ну, то есть… — Вздернула вопросительно бровь и уперла руки в бока. Конечно, он мог, как любой мальчишка, трусливо сбежать, оставив меня наедине с собственными домыслами, но братец мой названый никогда малодушием не страдал и под моим грозным взором тихо признался: — Он сказал, что для девушек вспышки раздражительности и слезных обвинений обычное дело в какую-то там лунную фазу, и я должен быть к ним готов. То есть не бояться, если… вдруг…
— Ага, — вот и все, что я произнесла после длительной паузы, в течение которой Тим медленно начал отступать к двери, а я мысленно расчленять словоохотливого оборотня. Что ж, предупреждение он дал неплохое, с одним уточнением. — Тим, — позвала я его и вкрадчиво произнесла: — Для раздражения в нашем мире слишком много причин, и не все они относятся к лунным фазам. Так, может, ты не будешь проявлять свою осведомленность, награждая всех и каждую этой… — пощелкала пальцами в воздухе, но так определения и не нашла.
— Серединой месяца, — подсказал он, и я согласилась.
— Да. Видишь ли, у мужчин подобная фаза куда как чаще наступает. Она у них каждодневная утренняя, и что-то я не слышала, чтобы это широко обсуждалось или упоминалось в обществе…
— Каждый день?! — глаза мальчишки стали вдвое больше. Сдается мне, Асд ему много чего о женщинах сообщил и ни слова о мужчинах. — А..
— А у них это иначе происходит, — оборвала на полуслове. — Явится Асд, спросишь. Хотя нет, вначале я с ним обстоятельно поговорю, а вот потом… спросишь.
Освободив кухню, я поднялась наверх и только сейчас заметила, что после общения с Инваго в комнате так и не убрала. Поднос с едой все так же лежит на постели, салат по-прежнему украшает простыню, а одеяло, издающее дразнящий аромат огуречного рассола, продолжает живописно лежать на полу.
— Срочно в стирку… — с этой мыслью убрала поднос и остатки еды, собрала белье и… уснула в ванной комнате, облокотившись об умывальник, в ожидании, когда же хорошенько отмокнет ненавистное мне белое. В этот раз отвлечь меня от «деятельного» времяпрепровождения пришел Тороп. И пока он рассказывал новости дня, добросердечная Ася перестелила мою постель, забрала вымокшее белье, пообещав завтра же отдать его в прачечную, затем принесла поднос с сегодняшним ужином, забрала вчерашний и удалилась, пожелав нам доброй ночи.
— Уже ночь?
— Половина одиннадцатого… — бывший вояка, только что отчитавшийся по форме «план на день выполнен, ждем указаний на завтрашний день», помог мне встать и разогнуться, аккуратно размял затекшие плечи.
— Как наши гостьи? — вспомнила о насущном, когда он особенно сильно сжал мою шею, а затем отпустил, мгновенно убрав напряжение и тупую боль в мышцах.
— Грымза Гаммира активно интересовалась делами «Логова». Я отвечал ей честь по чести, пока пустоголовая не решилась заикнуться о деньгах для рода. — Усмехнулся. — Тут уж, извини, я от чистого сердца послал ее к демону и пожелал приятного пути.
— Не извиню. — Особенно если учитывать, что демон ошивается недалеко. — Послать нужно было в Заснеженный или в тарийскую столицу.
— А знаешь, эту же идею предложила тростиночка.
— Кто?
— Хран. Девчушка, что их сопровождает… — Хотела уже предупредить, что тростиночка не девчушка, но замешкалась, услышав: — Ее, между прочим, очень даже поддержала твоя свекровушка, так что не ровен час стервень недалекая отчалит, а они останутся.
— Надолго? — Просьба Инваго о задержке мадам Дори на заставе всплыла в памяти сама собой.
— Вряд ли, — Тороп качнул головой, — сдается мне, они не столько на «Логово» приехали посмотреть, сколько за тобой.
— В смысле, приехали посмотреть на меня?
— Сомневаюсь.
* * *
Утомление мое, видимо, было сильным. Ночь проспала как младенец, а утром даже не шарахнулась в сторону, когда узрела тростиночку, склонившуюся надо мной.
— Тора, доброе утро! — поприветствовала меня девица голосом черного ужаса, при этом невероятно женственным движением поправляя шелковый халатик, так и норовящий сползти с плеча. — Коньяк есть?
— Что?
— Коньяк, настойка, спирт, растирка, вино… дай хоть что-то, пока я не убил мегеру и не получил очередной срок за земные грехи!
Пить я ему, конечно, принесла, но отнюдь не то, что демон так упорно требовал. И заметил он это уже после того, как хлебнул.
— Что за дрянь?
— Настойка трав на спирту. Двадцать капель на полчашки воды. — С этими словами я забрала опустевшую чашу.
— Издеваешься? Мне что-то покрепче надо! — возмутилась красавица, сведя тонкие бровки к переносице. Был бы хранитель в образе демона, я, быть может, испугалась и послушалась, а так…
— И ты смеешь еще на что-то надеяться после того, как я по незнанию угостила тебя коньяком?
— То-о-о-орри-и-и…
— Обойдешься, — оборвала я. — И не смотри с упреком, лучше прямо скажи, чем мне аукнется привязка к роду Дори.
— Тебе ничем. — Тростиночка опять аккуратно поправила сползающий с плеч халатик, очень грациозно откинула косу на спину и замогильным голосом произнесла: — А вот Талл на другой уже не женится. — Быстрый взгляд на меня и успокаивающее: — Официально не женится, ибо место занято. Но во всех прочих связях у него ограничений нет.
Теперь понятна растерянность Инваго. Он чисто по-мужски посочувствовал брату, ведь на всех семейных портретах рядом с потеряшкой буду изображена я, в том числе даже в склепе на урне с прахом. И возникает вопрос:
— А как же я?
— А ты в связях более бесправная, зато теперь окончательно защищена. И рожать будешь только от супруга, чистота крови в роду блюдется от и до.
В ярко освещенной комнате как-то резко потемнело, и сквозь эту мглу, ставшую не только осязаемой, но и ощутимо плотной, донеслось задумчивое:
— Двадцать капель на полчашки, говоришь… Сиди здесь, сейчас сделаю.
То, что предприимчивый демон через мгновение влил в меня, было на порядок более концентрированной смесью, о чем он и сообщил с довольными нотками в голосе:
— Перестраховался!
И зря старался, двадцать капель и без того была отнюдь не человеческая дозировка, способная свалить быка. Сообразив, что вот-вот уйду за грань, я вырвалась из крепких объятий и понеслась в ванную под удивленное: «Что опять не так?» На объяснения сил не хватило, а когда я вышла из ванной, уже не хватило времени. Хранителя рода Дори позвала моя свекровушка. Удивительно, но Эванжелину я, как и Тороп, иначе назвать не могла, даже мысленно. Светлый человек, прямо-таки сияющий.
Полностью спасти себя от действия настойки мне не удалось, осталась легкая отстраненность, граничащая с неадекватностью или душевной болезнью забвения, как на заставе говорят. И хотя поначалу я злилась на демона, позже от души его поблагодарила. Потому что только в этом состоянии я легко перенесла скептические замечания Гаммиры Дори относительно моих умственных способностей, хозяйской хватки и умения вести дела. Выслушала тарийку с каменным лицом и с ним же полюбопытствовала, не знакома ли медам со звездой столичного театра Вдовии некоей Алиссией Тюри.
— Нет, — ответила крестная потеряшки, коей я мысленно дала статус свекресса, ибо такие гордые звания, как истеричка, грымза, мегера и медам, не включали в себя «жгучую» любовь к Таллу и причастность к роду.
— Жаль, вы бы быстро общий язык нашли.
— Хотите сказать, что она начитанна, умна, красива и ведет себя как леди? — уточнили у меня.
— Как наглая, капризная, обиженная на весь белый свет леди, — сообщила я с улыбкой и предложила гостьям кофе. — Редкий и очень дорогой напиток, вам понравится, как мы его готовим. — А готовить я его намеревалась долго и нудно, так, чтобы у гостий пропало желание пить кофе в столовой и появилась идея подняться наверх.
Но зря я надеялась на уединение и отсрочку. Едва поставила чайник, в кухню ворвалась тростиночка.
— Коньяку стопку!
— Лучше две, — вслед за черноглазой красавицей явилась свекровушка.
— Кому? — не поняла я.
— Гаммире, — в один голос ответили вошедшие и уселись за стол, — чтобы не сильно вредничала.
Что ж, спорить с этим доводом я была не в силах, свекресса действительно весьма вредная особа. И, на наше счастье, не поет. Мои мысли прервал тихий вопрос:
— Расскажешь? — Мадам Дори в волнении теребила в руках кружевной платочек. В глазах светилась затаенная надежда, а подбородок чуть заметно подрагивал.
— О чем? — спросила, не понимая вопроса.
— О сыне, конечно же! И зови меня Эванжелиной.
Потянувшись за мешочком с кофейными зернами, я так и застыла перед открытым шкафчиком. Неужели Инваго использовал вариант с моей беременностью, призванный возвратить потеряшку? Только не это!
Несмотря на эффект успокоительного, горло перехватило словно бы обручем, во рту пересохло, а на спине проступил холодный пот. Я ошалело посмотрела на тростиночку, и та ответила мне недоумевающим взглядом. Затем перевела его на мадам Дори, снова на меня и только лишь на третьем повторе этих переглядок сообразила и внесла ясность:
— Так… м-м-м… Энжи имеет в виду своего сына Талла.
Секундное замешательство, и я позволяю себе облегченный выдох, но преждевременный.
— А ты о чем подумала? — тут же поинтересовалась свекровушка, и глаза ее сверкнули догадкой. — Ты на сносях?! Да, я права? Какое счастье, какая радость… — и, обернувшись к девице, которая не девица, а очень даже демон: — Вот видишь, Хран, святая Иллирия услышала наши мольбы!
Наши? Это что же, они вдвоем молились за продолжение рода? Значит, этот вариант все-таки будет использован?
От ужаса голос сел, я отчаянно замотала головой, но моему жесту не придали большого значения. Мадам Дори, как истинная тарийка, не видящая преград на своем пути, перепрыгнула через разделяющую нас скамью и оказалась рядом.
— Можно прикоснуться? — С этими словами она посмотрела на мой пояс, нахмурилась: — Понимаю, срок может быть очень мал, но, право слово, зачем ты носишь такой тяжелый жесткий пояс, да еще с иглами и клинком! Это же может навредить…
— Нет-нет, простите, я не… — Я наконец-то совладала с голосом, но не успела договорить, в кухню степенно вошла заинтересованная громкими возгласами свекресса.
— Кому навредить?
— Ребенку! — радостно возвестила Эванжелина, и надменная тарийка, что невзлюбила меня с первых мгновений знакомства, стремительно побледнела, а затем упала в обморок.
— Что ж, это недоразумение не было бесполезным, — с ехидной улыбочкой заметила тростиночка, — сэкономили на коньяке.
— Так, значит, ты… — свекровушка перевела затухающий взгляд с меня на хранителя, спросила тихо: — Она не тяжела?
— Будь так, я бы предупредила, — ответила Хран, потерла ладошки и улыбнулась мне и куда-то за мое плечо. Косоглазие? Эванжелина тоже с недоумением проследила за ужимками красавицы и забыла о них, едва услышала: — Зато, пока Гаммира спит, Торика может рассказать, как познакомилась с наследником!
— А… — хотела воспротивиться, но кто-то властно закрыл мне рот рукой. Кто-то невидимый и очень сильный.
— Тихо, не дергайся, — прозвучало в самое ухо, и голос я узнала. Дори! Недодемон, чтоб его!
— Хорошо, — невесть к кому обращаясь, то ли ответила, то ли подвела итог тростиночка. Затем щелчком пальцев подняла бесчувственную Гаммиру с пола и движением руки заставила ее выплыть из кухни в коридор. — Общайтесь.
Желание о чем-либо говорить пропало в тот же миг, а вот потребность дать одному наглому деверю под дых возросла. Жаль, я не уверена в том, что он удар почувствует, особенно сейчас, иначе бы душу отвела. Тихо сопя и стараясь дышать размеренно и глубоко, чтобы не наорать на новоприбывшего, я пропустила момент, когда Эванжелина повторила свой вопрос. Очнулась, лишь получив свободу от невидимки и услышав: «Не молчи, пожалуйста. Она ждет».
— Торика? Ты хорошо себя чувствуешь? — свекровушка взяла меня за руку, с улыбкой прикоснулась к кольцу.
— Да, да, хорошо. Простите, задумалась. — И чтобы получить хоть немного свободы, предложила: — Присядьте, я сделаю кофе и потом…
— Конечно. — Она села к столу, но не на свое прежнее место, а поближе ко мне, отслеживая, казалось, каждое мое движение. А я не торопилась, медленно растерла зерна в муку, поставила металлический ковшик на огонь, вскипятила воду… Когда же я в сгустившейся тишине разливала напиток по чашкам, то чуть не ошпарилась, а всего-то скосила взгляд в отражение стекла и вздрогнула, увидев призрачного Дори. Он сидел напротив матери, подавшись вперед, сцепив перед собою руки и неотрывно наблюдая за ней. На лице печать скорби, глаза подозрительно блестят, а на губах горькая улыбка. Он рад ее видеть, но, идиот такой, даже не может обнять. Бестолочь! Мало того, что Талл пропал пять лет назад, так, видимо, еще и этот дома давненько не был. И что он там вчера вещал, что не готов к встрече? Дурень!
Снедаемая этими мыслями, я поставила на стол корзинку с печеньем, печеные яблоки, сливки, сметану, сахар с карамелью и три чашки с кофе. Свекровушке, мне и…
— Это кому? — удивилась Эванжелина, проследив за моими действиями.
— Для Хран, — объяснила я свою ошибку и воровато посмотрела в отражение оконного стекла. Столкнулась взглядом с призрачным Инваго, и не только услышала, но и увидела, как он произнес:
— Спасибо, — а затем с улыбкой: — Два кусочка сахара и немного сливок.
Два так два, сливки так сливки. Добавила, размешала, села.
— Вот и пришла моя очередь в обморок падать, — заметила свекровушка, тоже начиная блестеть глазами. — И если ранее я могла сомневаться из-за доводов Гамми, то теперь уже не буду. Ты жена моего сына, тебе известен его тайный знак…
— Какой знак?
Она не ответила и со счастливой улыбкой заплакала.
— Чтоб тебя! — ругнулась я в сердцах и поднялась.
Чашка воды, две капли настойки, чьи запасы вот-вот иссякнут. Нюхательная соль и несколько тканых салфеток вытирать слезы. Я, не церемонясь, села возле матушки Дори, всучила ей чашку и не попросила, а приказала выпить. А все потому, что сквозь ее тихий смех уже проступала икота, и это не признак счастья, уж мне ли не знать. Дождалась, когда выпьет, и крепко ее обняла, с укоризной покосившись на оконное стекло. Инваго за столом уже не было.
Ушел, обрадовалась я. Но слишком рано, это подтвердило нежное прикосновение к ушку, теплое дыхание на шее и крепкое объятие сзади, одна рука под грудью, вторая на животе. Бестолочь. Мать обнять не может, решил поддержать меня. А через минуту я поняла, что он не бессердечный болван, а очень даже продуманный. Потому что свекровушка начала говорить, и я бы вряд ли смогла смолчать, не обнимай он меня.
— После того, как Таллик сбежал, я боялась, что более не увижу его и ничего о нем не услышу. И вдруг такое счастье!
— Сбе… — не договорила, Дори недвусмысленно сжал меня.
— А он не говорил? — удивилась Эванжелина, затем кивнула своим мыслям, произнеся: — Я бы тоже постаралась об этом умолчать. Мы повздорили, — ее голос вновь осип, а меня повторно сжали.
Синяков наставит или уже наставил. Увалень тарийский. Двинула локтем назад, преграды не ощутила, но возможность дышать тут же обрела. Правда, ненадолго, ровно до следующих слов свекровушки:
— Нет, не так… Мы не просто повздорили из-за его невесты. Это была мерзкая отвратительная сцена. Он впервые наорал на меня, свою мать, и я залепила ему пощечину.
— Ох ты ж! — ощутив новые тиски, я повторно двинула рукой назад.
Погруженная в переживания, мадам Дори моих движений не заметила, прошептала слезливо:
— Видит богиня, я корила себя непрестанно все эти годы, но ничего не могла изменить. Мой мальчик бесследно скрылся в ту же ночь. И как позже выяснилось, он подал заявку и вступил в ряды новобранцев вместе со своим лучшим другом. Хотел получить черную медаль Давлата, позволяющую снять мой запрет на брак с развращенной, лживой… — она запнулась, — прости меня Иллирия, о мертвых либо хорошо, либо ничего.
— Соня мертва? — вопрос вырвался нечаянно. Я попросту не сдержалась, а может, все дело в том, что призрачный деверь отстранился от меня, убрав наконец-то руки.
— Д-да, бедная девочка, сгорела на обряде бракосочетания с… — боязливый взгляд на меня, и Эванжелина Дори произносит тихое, но оттого не менее устрашающее: — с Дарушем Темным, лордом Уросом.
Я всем телом вздрогнула, хоть и постаралась себя сдержать, но, видимо, плохо справилась с задачей. Свекровушка заметила, более того, она еще и прокомментировала это.
— Прости, прости! — аккуратно сжав мои кисти, зашептала торопливо. — Мне не следовало упоминать этого подлеца! Ничтожнейший из людей, чудовище, недостойное жизни…
— Вы знаете? — Предположение, что Эванжелина легко отнесется к моему шестимесячному замужеству, было сродни сказке. — И Гаммира, выходит, в курсе. — Теперь хоть понятна ее неприязнь.
— Знает, но не скажет более и слова. Ты — наш шанс на возвращение Таллика в лоно семьи. Не призрачный, не надуманный, реальный. Я не понимаю, как сын не додумался провести обряд по всем правилам, едва тебя встретил. Право слово, узнай я о тебе пять лет назад, не мучила бы себя заверениями Хран, что мой мальчик жив и, быть может, вернется. Забрала бы в поместье, представила всей родне и не позволила ублюдку Уросу даже приблизиться… — она запоздало спохватилась, и прикрыла рот ладошкой. — Мне не следовало так выражаться, это недостойно, но он заслужил.
— Как вы узнали… об этом?
— Чуть более месяца назад он потребовал отдать ему Тору Эл, на которой не то женился, не то уже женат мой пропавший сын. Ту самую Эл, чье имя, как проклятье, передавалось из уст в уста в высшем обществе Тарии. Вдовийку, в пылу ревности сгубившую себя… и чуть не отправившую на тот свет последнего из рода Урос.
— Как проклятье?.. В пылу ревности?.. — я медленно повторила эти слова, едва вникая в их значение. Вот так неожиданность! Я-то надеялась, что обо мне никто ничего не знает, погибла и погибла. А оказывается, стала притчей во языцех. И я в сотый раз поблагодарила Торопа за то, что он удочерил меня и своей фамилией обезопасил.
— Видит богиня, я была уверена, что Темный окончательно сошел с ума. Он уверял, что спас тебя от гибели, с трудом смог увезти из печально известного города Гьяза, взял в жены, пустил в сердце и за доброту свою получил нож в спину…
Это был не нож, а крюк для копчения, но исправлять ее я не стала.
— Я не верила ему и не смела надеяться, что мой Талл жив и давно женат!
«Женат на вдовийке и убийце», — добавила я про себя и опять промолчала.
— Но все разрешилось, когда ты через свиток копий открыла родовую книгу! — Она замолчала, с восторгом и воодушевлением взирая на меня. А ведь должна презирать. Или она совсем не поверила Уросу? — Ну… Торика, — поторопила меня Эванжелина, — расскажи скорее! Как вы встретились, почему не завершили обряд и как Талл посмел бросить супругу в преддверии войны?
Вот тут я ощутила поцелуй в уголок губ, ласковое прикосновение к плечу и легкий холодок, то есть Инваго ушел. Оставил меня лгать в одиночестве, без поддержки. Вот же скот!
— Торика? — повторно позвала свекровушка, и я постаралась подавить свое возмущение в отношении ее второго сыночка.
— А не хотите прилечь? Может, перейдем в вашу комнату?
— Было бы неплохо, — согласилась она.
— В таком случае ступайте, а я сейчас догоню.
И вот что удивительно, наши с ней чашки полные, а та, что была для Инваго, — пуста. То бишь, страсти страстями, а кофе по расписанию! Тихо негодуя и попросту бурча под нос все известные мне проклятия, я разогрела кофе, попутно прибрала стол, переложила сладкое на поднос и уже готовилась выйти из кухни, как сквозь щелку приоткрывшейся двери увидела настороженного хранителя рода Дори. Тростиночка кралась, тихо спускаясь по лестнице, в правой руке у нее был пустой подсвечник, коим она, как вооруженный саблей воин медленно размахивала из стороны в сторону, а в левой — подушка, как щит, привязанная к предплечью лентами. И я бы обязательно окликнула ее и потребовала использовать постельные принадлежности по назначению, но тут в поле моего зрения попал Тим. Малец прятался под лестницей, весь в черном, с грязными полосами на щеках, цветастым покрывалом вместо плаща и платком, повязанным на пиратский манер.
Это что же они, играют? В моем «Логове»? Пока наверху отдыхают гостьи? Нет, они бы ни за что, и девочки должны были предупредить…
Услышала смешки и с удивлением перевела взгляд в столовую. А там на полу под покровом скатертей и подушек прятались мои помощницы, меченные грязными полосами, как и мой названый братец.
Дожили! Не успели обновить тканые покровы в харчевне, так они их уже пачкают. Где же наш бывалый вояка? Без его ведома девчата ни за что бы не решились… Мои размышления прервал знакомый, чуть свистящий храп, долетающий из кладовочки!
— Тороп? Что он там?..
Мне никто не ответил, потому что прозвучал сигнал к нападению — под ногой тростиночки скрипнула предпоследняя ступенька, и ватага меченых понеслась на Хран.
— Попалась! — воскликнул Тимка, быстрее всех добравшийся до цели, повис на руках черноглазой красавицы и крикнул полосатым соратницам: — Запускайте подушки!
Да как так? Мои подушки, мои новые наволочки — и кидать?!
Я решительно отложила поднос на стол и вышла их кухни.
— Стоять! — если их крики никого не разбудили, то мой вопль должен был. — Только ткани получили, только сшили все — и бросать?.. — Помощницы пристыженно опустили очи и метательные снаряды, малец насупился и посмотрел сердито, к слову, точь-в-точь, как и Хран. А ему-то что, трудное детство вспомнилось?
— Скатерти на место, подушки в шкаф, и импровизированный плащ тоже, — указала на цветастое покрывало, в которое Тимка с сердитым сопением завернулся, всем своим видом показывая — не отдаст. — А хотим погалдеть и побегать с воплями, шагаем на улицу.
— Там холодно, — отрубила тростиночка.
— В этом случае следует теплее одеться. К тому же вы своими криками явно потревожили Эванжелину и свекре… и Гаммиру. — В противовес моим словам наверху не раздалось и звука, а вот из кладовочки — все тот же свистящий храп Торопа.
— Спят, — заключил Тим, и черноглазая красавица улыбнулась. Хотя правильнее сказать, улыбнулся он, демон, потому что у тростиночки столь самодовольной и снисходительной ухмылки быть не могло.
— Вы, — посмотрела на помощниц — разложить все по местам и прибраться, ты, — взгляд на братца, — разбуди Торопа. — Затем сосредоточилась на явном зачинщике игр и процедила: — Тебя попрошу следовать за мной.
