К концу мая я понял, что поиск подходящего жилья не задался, и скрепя сердце решил заняться его строительством. Это, конечно, отдалит мою встречу с семьей, но… селиться в гостинице я считаю последним делом. Тем более что это доставит проблемы и нашей обслуге. А бросать своих людей на произвол судьбы я не привык. К счастью, Лада хорошо постаралась, и найм строителей из мастеров Волосовой стези нам сейчас вполне по карману. А уж лучше этих ребят никто в строительстве не разбирается. Такое уж направление у этой традиции… хозяйственно-бытовое, да.

Отписав Ладе телеграмму с этой неутешительной новостью, я отправился на верфь. Там, в отдельном временном ангаре протеже Толстоватого и одновременно главный инженер завода занимался моделированием. Ментальные конструкты, создающие повышенное или пониженное давление, уже были приведены к рабочему состоянию, и теперь Корней Владимирович Бухвостов занимался моделированием самого летательного аппарата. Дело пока шло туго, но кое-какие подвижки уже наметились. В частности, мне удалось создать забавную игрушку для Родика и Белянки… скейт. Да-да, точно такой, как в старом фильме, виденном мною еще на заре юности: «Назад в будущее». Разве что расцветка у него куда более спокойная, нежели у памятного по фильму розового убожества, да стержень миниатюрного маломощного накопителя сверкает медной обмоткой под самой доской. В остальном же… очень похоже. Бухвостов, увидев игрушку, только неопределенно хмыкнул, зато уже через неделю он раскатывал по верфи на очень похожей штуковине. Правда, для устойчивости Корней Владимирович присобачил к скейту руль да помудрил с конструктом так, что теперь не нужно даже отталкиваться ногой от земли, чтобы агрегат двинулся в нужную сторону. Пара переключателей на руле, небольшой, с литровую банку размером, накопитель, и этот «самокат» летит вполне себе самостоятельно… А там и мастера подтянулись. В результате к концу июня на заводе не осталось ни одной обычной тележки. Весь колесный транспорт был заменен на грузовые платформы разных размеров, свободно парящие в полуметре над землей. Правда, накопители в них пришлось ставить точно такие же, как на автомобилях. При меньших размерах их приходилось подпитывать раз в полчаса, иначе такая платформа в один прекрасный момент могла попросту рухнуть наземь вместе с грузом, «убив» тем самым закрепленные под днищем носители конструктов…

Ладу мои новости по поводу строительства, конечно, не обрадовали, но она прекрасно понимает мои резоны, и тоже не пойдет на увольнение прислуги… Правда, ответ она прислала весьма оригинальный.

Огромный транспорт, под завязку груженный материалами и машинами для модернизации верфи, мы встречали с целой вереницей «воздушных» подвод. Но вот чего я совершенно не ожидал, так это того, что едва опустится аппарель дирижабля, как по ней выедет до боли знакомый автомобиль, за рулем которого я с удивлением увидел Грегуара, а на заднем диване… Сердце заколотилось как бешеное, когда остановившийся рядом со мной автомобиль распахнул двери, и на меня с визгом прыгнули Родик с Беляной. А уж когда мне на плечи легли нежные руки жены, я и вовсе потерял дар речи. Просто сжимал в объятиях самых дорогих для меня людей на свете и молчал, даже не замечая, как катится по щеке какая-то соленая гадость. Я был счастлив!

Следующие несколько дней превратились для меня в череду визитов. Ладе было интересно абсолютно все, а дети, моментально освоившись с воздушными досками, целыми днями гоняли на них по городу, вызывая законную зависть у сверстников.

Жаль, что семья моя собралась совсем ненадолго. С прилетом следующего рейсового дирижабля мы попрощались, и Лада с детьми отправилась домой, в Хольмград. Дела там требовали ее почти постоянного присутствия… А вот Грегуар остался в Каменграде. Кажется, образовавшееся в нашем хольмградском доме «бабье царство» изрядно достало моего невозмутимого дворецкого. Вот он и упросил Ладу позволить ему остаться на Урале, вместе со мной.

Эта неделя, проведенная с любимой женщиной и детьми, дала мне огромный заряд бодрости, так что с отъездом семьи я ринулся в бой с новыми силами. На выделенном посадником земельном участке прибывшие из Твери мастера принялись готовить строительную площадку для возведения дома, в проектировании которого успела принять участие и Лада. Работа закипела.

И не только на стройплощадке, но и на верфи. Однажды утром меня поднял с постели бешеный стук в дверь. Грегуар пошел ее открыть, и меньше чем через минуту в мою спальню ворвался взъерошенный Бухвостов, дико вращающий красными с недосыпу глазами.

– Что случилось, Корней Владимирович? – спросил я, приготовившись к неприятностям. Но из невнятного лопотания нашего главного инженера мне таки удалось выудить несколько полезных слов, так что беспокойство отступило, сменившись желанием хорошенько навернуть неугомонного инженера по голове чем-нибудь тяжелым. Это ж надо, у него, видите ли, получилась рабочая модель, и он посчитал необходимым тут же об этом доложить… В пять утра! Ну не ко… красавец, а?!

На этом фоне осложнившиеся отношения с местным отделением Особой канцелярии как-то не особо меня задели, равно как и некоторые неприятные шепотки за спиной, распространяемые здешней боярской братчиной и дворянским собранием. Впрочем, посадник с воеводой на это не обращали ровным счетом никакого внимания, а купцам и иным дельцам уральского воеводства было и вовсе не до слухов. Господа делали деньги, и выгода напрочь перебивала любые «эфемерности», по определению одного из купцов, обвиненного неким дворянином в сотрудничестве с «бесчестным Старицким».

– Помилуйте, бесчестный? С чего бы? – Пожал плечами купец. – По счетам платит исправно и в срок, работой полгорода обеспечил. Кунштюки полезные изобретает… Где ж тут бесчестье? Что, руку отрубил? Было дело, читали. И опровержения в тех же газетах писанные тоже читали. В нашем деле без точных сведений никуда, знаете ли. Съедят. Так ведь за то, что тот нелюдь ребенка избить хотел, я бы ему не руку отрубил, а горло б выгрыз. А вы говорите, бесчестный… Эфемерности это все, дражайший. Эфемерности и ничего больше. А я не боярин и не дворянин, у меня времени на сплетни да слухи нет. Дела надо делать. Так-то.

Учитывая, что высказавший эту тираду делец был главой купеческого собрания Каменграда, дворяне вместе с боярами умолкли. Нет, шипеть они не перестали, да только не в присутствии купцов. Так, между своими косточки мне перемывали… Ну, да и черт с ними. Как правильно заметил купец, дела делать надо. Не до сплетников сейчас. Недосуг, не до сук. Пусть идут лесом.

А модель оказалась действительно рабочей и, управляемая с земли главным инженером, послушно крутилась в воздухе, резво меняя скорость и высоту полета, выделывала совершенно умопомрачительные фигуры и при этом тащила за собой инверсионный след… точнее, не инверсионный, а… Черт, не знаю, как объяснить! Короче, там, где пролетала модель, тут же образовывалось облачко тумана. Результат резкого перепада давления, должно быть.

Вот Бухвостов нахмурился, что-то ему не понравилось в поведении модели, и он тут же ее приземлил. Наконец, я смог рассмотреть то, что изобрел наш инженер. Хм, что я могу сказать? Ор-ригинально. Плоскости, на которых крепятся носители конструктов, – сегментные, больше всего напоминают крылья летучей мыши, но помимо этих самых крылышек имеется и пара таких же сегментных гребней, крепящихся вдоль фюзеляжа сверху и снизу. Тупорылый нос с отверстием, больше всего напоминающим воздухозаборник, вот только внутри него виднеется проволока все тех же носителей конструктов… Странно…

– Корней Владимирович, а для чего сей зев в носу модели? – поинтересовался я, отвлекая что-то черкающего в блокноте Бухвостова от его вычислений.

– Вихревик… э-э, ну, это я его так назвал. – Качнул головой инженер. – Если не вдаваться в детали, то… хм… при полете в это отверстие забирается воздух, и с помощью все тех же конструктов, начинает раскручиваться одновременно с увеличением давления. С противоположной стороны находится сопло, в которое этот воздух, проходя по трубе, и выбрасывается, соответственно толкая машину вперед. Это намного эффективнее, чем просто создавать область пониженного давления по курсу движения машины. Хотя такой вариант я тоже учел…

Вот так, изобретали нечто работающее на разнице давления, а получили реактивный самолет… Я вздохнул, но, подумав, махнул рукой. Летает же? И судя по тому, что я видел, довольно уверенно. Кто знает, может, из этого и выйдет что-то путное?

– А что, Корней Владимирович, вы еще не прикидывали, какую скорость разовьет такой агрегат и сколько груза он утянет на одном накопителе?

– Шутите? – Хмыкнул Бухвостов. – Тут одним накопителем дело не ограничится. Минимум две штуки ставить нужно… А лучше три. Тогда часов пять полета можно обещать твердо… А скорость? По моим представлениям, до восьмисот верст в час. Можно было бы и больше… – Инженер задумчиво почесал подбородок и развел руками. – Но боюсь я что-то. Агрегат на таких скоростях вибрировать начинает, несмотря на все наговоры. А первая модель, вообще, тысячу двести набрав, на куски развалилась… Вот и не рискую.

– М-да уж. – Я мысленно охнул. Ничего себе, он же машину почти на сверхзвук вывел. Немудрено, что деревянная модель в щепки разлетелась… – Значит, будем ставить ограничение.

– То есть… Мы продолжим работу до рабочей модели? – обрадовался Бухвостов.

– Корней Владимирович, голубчик, мы не только рабочую модель построим. Я надеюсь, что за год мы эту машину в серию запустим. Малую, само собой, экспериментальную, но серию. – Как мало человеку нужно для счастья, оказывается! Инженер от моих слов расцвел, словно майская роза! Впрочем, он почти тут же взял себя в руки и, с сожалением покосившись на модель, вздохнул.

– Боюсь, что такой агрегат нам пока будет не по силам.

– Вот как? – Я испытующе взглянул на инженера, но тот только руками развел.

– Пока да. Я бы предложил начать с более простой модификации. Менее мощной, но более устойчивой и… предсказуемой, – честно заявил Бухвостов, наступая на горло собственной песне. Однако…

– Что именно вы предлагаете? – поинтересовался я.

– Сейчас. Одну минуту. – Инженер подскочил к модели и, в несколько движений разметав ее на части, отложил в сторону трубу изобретенного им «реактивного двигателя». Сбор машинки занял времени еще меньше, чем разборка. В зев воздухозаборника плотно вошла обычная на вид пробка, разве что изукрашенная медными прожилками носителей конструктов.

Несколько щелчков на массивном пульте, и эта помесь дракона с этажеркой медленно поднялась в воздух. На этот раз не было слышно пронзительного воя, можно сказать, агрегат оказался практически бесшумным. Впрочем, это было обманчивое впечатление. Стоило только машинке перейти в горизонтальный полет и набрать скорость, как ангар наполнился свистом воздуха и каким-то невнятным фырчаньем. Словно закипающий чайник. Да, скорость у модели явно стала поменьше, с другой стороны, полет стал более гладким, что ли? Без резких рывков и дерганий. М-да. Вот, сам ведь предложил идею, но хоть убейте, не могу поверить, что она действительно сработала!

– Здесь уже все высчитано. Рабочий журнал и журнал испытаний могу предоставить хоть сейчас. Осталось несколько моментов, но они решаются в процессе, – проговорил инженер, не сводя взгляда с кружащейся под потолком модели.

– Материалы? – поинтересовался я.

– Бальса, дирижабельная сталь под облегчающий наговор, медь и бронза для носителей, – оттарабанил Бухвостов.

– Начинайте работу над полногабаритной моделью. – Вздохнул я, и инженер вновь расплылся в улыбке.

– Благодарю, Виталий Родионович, – кивнул Бухвостов, ловко сажая зависшую над столом машинку.

– Вот уж не за что, Корней Владимирович. Совсем не за что. – Пожал я плечами и направился было к выходу, но остановился на полпути. – Да, совсем забыл. Учтите, господин главный инженер, за пределами группы разработки о вашем успехе не должен знать никто. Абсолютно! После взлета первой серийной модели я лично буду ходатайствовать о ваших заслугах перед государем, но до тех пор об этом… хм… проекте не должна знать ни одна живая душа. Это ясно?

– Кристально, – печально вздохнул Бухвостов, явно уже мечтавший о том, как будет делиться особенностями конструкции свежесочиненного агрегата со своими коллегами-изобретателями.

– Я надеюсь на вас, Корней Владимирович. Любые вопросы, материалы, средства… Что хотите. Хоть «рёдерер» ящиками, если, конечно, сможете доказать, что шампанское необходимо для создания полноценной машины. И молчок.

– Я приступаю к работе после обеда. – Коротко кивнул Бухвостов, и я, наконец, покинул обитель этого гения.

Оказавшись в кабинете управляющего, я попытался вникнуть в представленные документы, но мысли мои бродили очень далеко от рядов и колонок цифр и запросов на материалы и технику. Хм. Вот интересно, а когда наш инженер откроет серию этих «этажеродраконов», как мы ее назовем? Бух-1? Или Хвост-1?

Возня с моделью Бухвостова напомнила мне о еще одном проекте, в суете мною попросту позабытом. А потому, покинув главного инженера, я отправился на поиски людей, занимающихся созданием эрзац-скафандров, вроде тех, что мне довелось примерить во время полета в Каменград. Интерес у меня к ним был вполне понятный. Очень уж оригинальный способ связи организовали создатели «скафандра» в своем детище. Да и сама идея специального костюма для воздухоплавателей меня увлекла. Были, были у меня на этот счет кое-какие задумки. А вкупе с уже воплощаемым «этажеродраконом»… м-м!

Как оказалось, за экипировку на верфях отвечал тот же конструктор, что занимался установкой систем пожаротушения, управляющих машин и конструктов на дирижаблях. Вообще, организация работ на верфи меня поначалу несколько удивляла. Здесь собирают воздушные корабли из уже готовых деталей и в то же время сами делают всю их начинку, кроме разве что двигателей и накопителей. Надо ли уточнять, что при таком подходе два корабля одной серии, собранные на разных верфях, похожи друг на друга не больше, чем двоюродные братья. Совершенно разные системы управления, по-разному организованное внутреннее пространство. Да что там говорить, если даже вооружение боевых дирижаблей зачастую различается как калибром, так и местами расположения батарей. Благо еще платформы, служащие основанием для размещения корабельных отсеков, одинаковые…

Но понимать неэффективность такого подхода это одно. А вот исправить ситуацию… хм. М-да уж. Мне такое не по силам. Тут надо перестраивать всю систему воздушного кораблестроения, а это задел не на один год. Да и полномочий таких мне никто не даст, особенно учитывая осложнившиеся отношения с «демонами власти». К черту.

У такого способа строительства дирижаблей был, на мой взгляд, только один большой плюс. Простор для модернизации. Любую идею здесь можно было воплотить, не перебрасывая заказ частей и деталей куда-то еще. Что в царящей на верфи обстановке секретности, которую особоканцеляристы упорно именовали надзором за производством работ, было очень и очень удобно. Мне еще не хватало боев за каждый заказанный извне комплект труб или капитанскую консоль…

Возня с «выходным костюмом» здорово отвлекла меня от рутины, в которую постепенно превращалось управление верфью и училищем. И там и там, после дикого аврала первых месяцев, жизнь входила в свою колею. Меня больше не будили по ночам посыльные с известиями об очередной проблеме в цехах, а будущие преподаватели прекратили доставать меня вопросами о программе обучения и требованиями денег на наглядные пособия. Небольшая печатная мастерская, после коротких переговоров, обеспечила необходимое на первое время количество учебных материалов, в том числе и по созданным мною двум новым курсам, обошедшимся мне в месяц непрерывной головной боли и услуги аж пяти мозголомов-целителей для ее лечения, а недостающую часть учебников доставили с очередным дирижаблем из Хольмградского училища.

Собственно, даже вопрос организации приличной библиотеки уже не стоял так остро, как это было при организации того, первого учебного заведения. Воспользовавшись их каталогом, мы попросту заказали в столичных книжных магазинах свой комплект. И честно говоря, после того как счет на оплату закупленных книг был передан Рейн-Виленскому, мне еще очень долго икалось. Хм. Ну, он же сам говорил об отсутствии денежного лимита на обеспечение создаваемого учебного заведения всем необходимым… и кто виноват, что библиотека будущих офицерских курсов стоит дороже, чем все здания и службы для них, вместе взятые?

Таким образом, август, к моему удивлению, оказался относительно свободным, о чем я не преминул упомянуть в телеграмме Ладе. Так что первый же рейсовый дирижабль привез не только заказанное оборудование, но и мою семью.

– Виталий Родионович, добрый день. – Уже знакомый мне неприметный человек остановился рядом с занятым мною столиком на веранде небольшой кофейни и вежливо приподнял шляпу.

– Здравствуйте, господин почтальон. – Я вежливо кивнул и предложил неожиданному гостю присесть. За прошедшие с памятного торжественного обеда у посадника этот человек еще дважды находил меня в самых разнообразных местах… кроме верфи и училища разве что. Но это понятно. Там же особоканцеляристы на каждом углу, а ему с ними видеться совсем не с руки. И каждый раз он приносил очередное послание от Оттона Магнусовича. Не стал исключением и сегодняшний день.

Передав мне толстый конверт, почтальон тут же откланялся и мгновенно растворился в толпе гуляющих по парку людей… оставив с носом растерянно замершего на месте «топтуна», из тех, что с недавнего времени крутятся вокруг чуть ли не круглосуточно. Государь явно не желает оставлять своего опального подданного без присмотра. Бесит несказанно, но… деваться-то все равно некуда. Терплю.

Письмо мне удалось прочесть только вечером, когда Лада уже спала. И на этот раз, к моему удивлению, автором послания оказался вовсе не герцог Лауэнбургский, а родственник его супруги, насколько мне известно, хоть и не состоящий на гражданской службе Нордвик Дан, но пользующийся большим влиянием в тех кругах. Если быть кратким, то сей достойный господин обиняками и намеками высказывал скромное пожелание видеть семью Старицких во владениях северных королей, причем не столько гостем, сколько полноправным членом нордвикского общества. Иначе говоря, меня начали склонять к эмиграции.

Отложив в сторону полное витиеватостей письмо, я вздохнул и потер виски. Боль от ментальных конструктов, так помогавших мне с написанием программ обучения для училища, вернулась неожиданно и…

Нельзя сказать, что мы с Ладой не предвидели возможности такого поворота в нашем вялом противостоянии с государем, но… слишком быстро, слишком рано появились эти намеки. И это не радовало.

Покосившись на валяющееся на столе письмо, я тряхнул головой и, плюнув на все, отправился в спальню, под бочок к жене. В конце концов, у нас с ней имеется не так много времени, чтобы терять его в бездарных попытках просчитать скорость, с которой будут разворачиваться дальнейшие события… А уж учитывая, что после открытия училища Лада и вовсе вернется с детьми в Хольмград, всякое желание заниматься делами пропадает напрочь. Успеется.

На открытие училища, первого сентября, собрался чуть ли не весь город. Был здесь и отряд Мстиславского, в новенькой форме курсантов, сшитой совсем не по здешним канонам. Костяк будущего полка выстроился шестью шеренгами на плацу. В черных, не стесняющих движений одеждах, в прыжковых ботинках и черных же беретах, пластуны смотрелись грозно… и празднично, за счет белоснежных шелковых шарфов, введенных в форму по настоянию офицеров отряда. За свой счет закупали, между прочим, да на весь личный состав, а не только для себя любимых…

Вообще, для того чтобы во время пошить эту форму, мне пришлось напрячь два самых больших ателье в Каменграде, на время исполнения заказа вынужденных отложить иную работу. Зато как горды были солдаты, степенно входившие в примерочные для очередной подгонки своих будущих мундиров. Еще бы! Этим они как будто в чем-то приравнивались к офицерам, обязанным строить свои форменные костюмы за собственный счет. А солдатам даже платить не пришлось. Их мундиры были пошиты за счет училища…

Торжественная часть открытия, на которой уральский воевода лично вручил курсантам знаки различия первого курса и, положенные по уставу училища, бебуты в парадных, сияющих серебряным прибором ножнах, завершилась лишь через час, и офицеры, точнее, старшие подразделений, распустив своих подчиненных-однокурсников, отправились изучать расположение. Знакомство нижних чинов с училищем и его службами было назначено на следующий день.

Вечером же, как и положено по здешним традициям, был дан торжественный ужин в главном зале училища, собравший не только, собственно, преподавателей и курсантов, но добрую сотню гостей, и в обилии мундиров немногочисленные гражданские растворились, словно сахар в чашке кофия.

– Господа! – Вставший со своего места за столом воевода, подняв фужер с вином, рявкнул так, что задрожали стекла высоких окон. Внимание окружающих тут же обратилось на старого вояку в блистающем золотым шитьем мундире, увешанном наградами так, что те, кажется, и пулю остановили бы. – Господа, сегодня на этом пиру в честь открытия нового военного училища было сказано много красивых и правильных слов. Много добрых пожеланий, поэтому я буду краток. Во славу русского оружия!

Ответом генералу стал скрип отодвигаемых кресел и дружный рев «ура», вырвавшийся из сотен глоток, перекрывший и скрежет мебели, и звон бокалов.

А на следующий день началась работа. Комплекс зданий училища ожил, и уже было трудно поверить, что каких-то два-три дня назад здесь царила тишина и покой. Курсанты знакомились со своим новым домом, шли на занятия и в спортгородок. Суета… но правильная.

Лада с детьми, напоследок взглянув на строящийся дом, уехали обратно в Хольмград, а я… я вновь погрузился в работу. Верфь, училище, дом… А в перерывах между делами была возня с «выходным костюмом» и помощь нашему главному инженеру, что неплохо отвлекало меня от тяжелых мыслей. До тех пор, пока одним холодным и дождливым октябрьским днем в дверь моего кабинета на верфи не постучал один хороший, но давно уже не добрый знакомый.

– Владимир Стоянович, вот уж сюрприз! – Поднявшись с кресла, я шагнул навстречу гостю.

– Не очень приятный, я полагаю, – сухо кивнув, ответил князь. – Здравствуйте, Виталий Родионович. Позволите присесть?

– Разумеется. Прошу. – Я обернулся к приоткрытой двери и окликнул своего секретаря: – Ратьша! Прими у его сиятельства пальто и шляпу. И подай кофию…

Отдав влетевшему в кабинет секретарю изрядно намокшую одежду, Телепнев опустился в кресло и, уперев руки в подлокотники, сплел пальцы в замок перед собой. Приняв такое знакомое положение, князь вздохнул и воззрился на меня с внимательностью энтомолога, увидевшего неизвестный прежде вид бабочки.

– Ваше сиятельство? – Я уселся в кресло напротив и вопросительно приподнял бровь. Но в этот момент Ратьша вкатил в кабинет столик с кофием и коньяком, и князь только молча качнул головой.

Поняв, что его присутствие нежелательно, секретарь моментально сориентировался и, оставив столик между нами, тут же слинял. Ну и правильно, по чашкам мы кофий и сами разольем, руки пока не отсохли. А что подслушает… так природа их «секретарско-референтская» такая, тут хоть весь кабинет постоянными наговорами обвешай, секретарь все равно в курсе дел будет. Как? А черт его знает.

Пока я звенел посудой, Телепнев молча дожидался, когда Ратьша закроет за собой дверь кабинета.

– Виталий Родионович, что же вы натворили, а? – тихо начал князь. Вот только за его мнимым спокойствием, я ясно ощущал целый океан неприязни. Пусть и не направленное конкретно на меня, это чувство, испытываемое моим бывшим начальником, изрядно выбивало из колеи и грозило вот-вот выплеснуться на головы окружающих вулканическим извержением.

– А, собственно, что случилось? – Хм. Зря спросил, князь рванул не хуже Кракатау.

– Что случилось? Что случилось?! Вы еще спрашиваете?! – Чашки жалобно зазвенели, когда Телепнев, вскочив с кресла, случайно задел столик. Метаясь по кабинету, князь распалялся все больше и больше. – Письма… письма из Нордвик Дан! О чем вы думали, Виталий Родионович! Государю доложили, что вы получаете корреспонденцию из этой страны. Причем получаете тайно! Вы забыли про Зарубежную стражу?! Так вот, могу вас уверить, они о вас не забыли! Черт возьми, Старицкий… Каким местом… Пф-ф.

Князь замер, прикрыл глаза и, несколько раз глубоко вздохнув, вновь взглянул на меня. Вот только теперь в его взгляде была только усталость и… жалость? Че-ерт.

– Наши друзья из Стражи до сих пор не могут простить ваших эскапад на Руяне… А вы дали им такой замечательный повод… Вот и получите. Государь направил меня к вам с инспекцией. И не дай бог, я что-то найду. Виталий Родионович, никакие наши прежние добрые отношения не помешают мне упрятать вас в подвалы канцелярии. Вы же помните наши подвалы?

Я помнил… Единственное место в стране, где воля дознавателя выше воли закона. Неприятное место.

– Значит, Зарубежная стража, да? – вздохнул я.

– О да, боярин Шолка нынче в фаворе, – устало опустившись в кресло, проговорил князь и, совсем неаристократично, одним глотком опустошив бокал с коньяком, уставился в окно. – Ох, и не завидую я вам, Виталий Родионович. Совсем не завидую.

– Хм. Я и сам себе не очень-то завидую. – Пожал я плечами. – Но какой смысл об этом говорить? Так что, князь… займетесь инспекцией прямо сейчас?

– Подите к черту, кня-азь. – Скривился Телепнев, и я закаменел. В следующую секунду вокруг нас вспыхнул синим куполом самый мощный наговор тишины, какой я знал. Владимир Стоянович хмыкнул, но заметив мой взгляд, придержал свои комментарии при себе. И правильно…

– Это была ваша идея. – Это я уже не сказал. Выплюнул прямо в лицо дернувшемуся главе Особой канцелярии. – Вашей камарильи! Назвать по именам, кто придумал эту красивую и элегантную интригу?!

– Но вы согласились. – Телепнев понял, что перегнул палку, но молча проглотить обвинение не мог.

– Согласился?! Да меня просто поставили перед фактом! Бросили в воду, и плыви, карасик, до первой щуки. Осмелюсь напомнить, что в тот момент я находился как раз на том самом Руяне, и меня вообще никто не спрашивал, хочу ли я участвовать в этом бреде сумасшедшего.

– Все-все, Виталий Родионович. Извините. Я вспылил, вы вспылили… – поморщился князь. – Лучше проводите меня до гостиницы. Есть же в этом чертовом городишке хоть один пристойный отель?!

– Есть, и не один. – Вздохнул я. – Едемте.

С приездом Телепнева синемундирники словно с цепи сорвались. Мастера и инженеры выли в голос от их постоянного навязчивого общества, а те, не обращая на это никакого внимания, рыли землю носом в поисках крамолы. В училище было попроще, но и там нет-нет да мелькал синий мундир или похоронно-черный костюм. На нервы ситуация давила похлеще, чем в ночном бою на незнакомой местности… И чем дальше, тем больше.

Так мало того, приближалась дата первых испытаний нового летательного аппарата, и это тоже не добавляло спокойствия моей и без того расшатанной нервной системе. А тут еще и первые тренировочные выходы курсантов. Одно хорошо, я таки довел до ума «выходной костюм», и теперь два десятка собранных по моим чертежам наборов проходили обкатку у курсантов.

А атмосфера накалялась. Посадник стал с опаской коситься на меня, едва я появлялся в пределах его видимости, а генерал Свенедин и вовсе свел наши встречи на нет, заменив их перепиской, краткой и насквозь деловой. Купцы стали предпочитать вести переговоры с моими заместителями и помощниками и старательно избегали личных встреч. Правда, в случае с купцами дело было не столько в слухах, сколько в нежелании связываться с человеком, пребывающем в опале. Ненадежно, ведь кто знает, что с ним произойдет завтра? А ну как арестуют или вовсе на плаху отправят? И с кого тогда неустойку требовать? Короче, начала повторяться хольмградская история. Тем не менее я старался довести до ума все начинания, хотя уже мысленно смирился с тем, что покоя мне тут не видать, как своих ушей.

Год заканчивался суматошно и бестолково. Единственной радостью стала переписка с Ладой и детьми. Больше она, правда, в Каменград не приезжала, но тут я ее понимаю. Временно прекратившиеся с моим отъездом нападки на «Четверку Первых» возобновились, и теперь у жены уходило много времени на бодание с кредиторами, нерадивыми поставщиками и прочую муть, старательно организованную и направляемую явно опытным и знающим человеком.

Бороться с нарастающим давлением становилось все сложнее. Масла в огонь подливали и ставшие почти регулярными письма от Бисмарка и его нордвикской родни, попадающие в мои руки самыми загадочными путями, и, кажется, ни разу не перехваченные следящими за мною людьми Телепнева. В этих посланиях господа из Нордвик Дан все более и более отчетливо намекали на их желание видеть меня среди подданных Норвежской и Датской корон и обещали прямо-таки золотые горы. Что ж, не удивлен. Слухи о моей опале наверняка уже давно вышли за пределы Руси.

Хорошо еще, что князь Телепнев, так ничего и не нарыв в своей инспекции, улетел из Каменграда, аккурат перед Рождеством. Я мог плевать на постоянно шатающихся следом за мной филеров, мог не обращать внимания на испуганные взгляды местного бомонда и демонстративно не замечающих меня офицеров из штаба генерала Свенедина. Но выносить чуть ли не ежедневные «задушевные» беседы с главой Особой канцелярии я больше был не в силах. А потому едва не запрыгал от радости, когда тот сообщил мне о своем скором отъезде.

Прошло Рождество, новый год окончательно вступил в свои права, и вроде бы дела начали налаживаться. Потихоньку, по чуть-чуть… Но начали. Успешно прошли испытания собранного на верфи летательного аппарата, получившего вместо имени безликий номер. Проект семьсот один. Почему? Ну так, цитируя бессмертную классику: «Чтоб никто не догадался!»

Я не ахти какой летчик, и серьезнее «Сессны» в жизни ничего не пилотировал, да и было это в последний раз больше пятнадцати лет назад, еще в бытность мою офицером нашей доблестной Российской армии. То есть давно и неправда. Но клянусь, управление созданным Бухвостовым аппаратом оказалось не сложнее, чем езда на моем любимом «Классике»! После доработки, правда. А способности у «этажеродракона» просто фантастические. Это не самолет, и даже не вертолет. Это просто стрекоза какая-то! Летает в любую сторону и любой стороной. Хоть боком, хоть хвостом вперед! Единственный, выявленный во время испытаний серьезный минус, над которым нашим естествознатцам пришлось весьма основательно посушить мозги – ускорение. На очередном натурном испытании, после удачных подлетов, что с места, что с разбега, Бухвостов поднял машину в воздух, выполнил классическую «коробочку», а при попытке проделать то же самое, но с поворотом корпуса «на месте», слишком резко послал машину в поворот вокруг своей оси и, совершив четыре полных оборота вместо предполагавшихся девяноста градусов, вдруг потянул ее вверх. «Семьсот первый» натужно засвистел и выстрелил, словно из пушки, в облака.

Сказать, что мы перепугались, значит, ничего не сказать. Несколько минут прошли в напряженном молчании, только штатный врач, посматривая то на небо, то на землю, тяжко вздыхал и качал головой. Но обошлось. Через три минуты машина вышла из облачности и, несколько раз рыскнув из стороны в сторону, в поисках посадочного поля, уверенно устремилась к земле.

Выбравшийся из кабины Корней Владимирович сорвал с себя изрядно загаженный содержимым желудка шарф и, уничтожив его одним коротким наговором, обвел нас совершенно шалым взором красных как у вампира глаз. Нет, правда, в сочетании с белой, словно в мелу измазанной физиономией и алыми губами, прокушенными до крови, видок у Бухвостова был и впрямь… вампирический. Точно по Стокеру, только клыков не хватает.

– Это далеко не парижская карусель, скажу я вам, господа, – хрипло проговорил наш испытатель, прикуривая дрожащими пальцами папиросу и время от времени косясь на замерший в дюжине метров от него аппарат, тихо потрескивающий остывающим корпусом. Да, одна из проблем при создании машины таилась в проводниках конструктов. Они грелись, и чем больше энергии через них проходило, тем выше была температура. Нам даже пришлось придумывать способ защиты для арборитовых плоскостей, поскольку при большом пропуске энергии накопителя, через закрепленные в них проводники, плоскости начинали попросту обугливаться. Но ничего, справились, хоть и далеко не сразу.

Задумавшись, я чуть не упустил суть рассказа Корнея Владимировича, который как раз пришел в себя достаточно, чтобы поведать о причинах произошедшего. Оказалось, после этюда с вращением Бухвостова банально вырвало. Он дернулся, и машина, повинуясь приказу, рванула вверх. Да так, что у пилота потемнело в глазах, и по его собственному выражению, он мог поклясться, что услышал скрип собственных ребер, с такой силой его вдавило в кресло. Хорошо еще, что Корней Владимирович довольно быстро пришел в себя и вновь обрел контроль над машиной.

Честно говоря, я поначалу подумал, что такой вот эффект вызван не столько резвостью машины, сколько отсутствием у нашего испытателя должного опыта в пилотировании, да и просто хорошей физической подготовки. Однако, опробовав «семьсот первый» после Бухвостова, я вынужден был с ним согласиться, машина получилась послушной, но… уж слишком послушной. Она реагировала на малейшие движения рукояти управления эффекторами, и, как следствие, оказалась тяжела в управлении, не прощая ни одной ошибки. А если к этому еще и прибавить огромную скорость, с которой «семьсот первый» мог совершать свои маневры, то легко понять, что при боевом управлении, одними лопнувшими капиллярами в глазах пилот не отделается. Перегрузки его могут попросту убить!

Но обе эти проблемы были решены, причем довольно быстро. Реакцию машины смягчили за счет изменения системы управления эффекторами, увеличив ход клавиш на основной рукояти, и заставив их реагировать на скорость и силу нажатия. Получился эдакий навороченный джойстик… М-да. Но терять возможность скоростного маневрирования мы не захотели, и вопрос, как уберечь пилота от смертельных перегрузок, стал еще более острым.

И с этой проблемой наши конструкторы справились. Хотя я вряд ли смогу объяснить, как это было проделано. Над наговорами, накладываемыми на стальную клетку кабины пилота, врезанную в фюзеляж над горизонтальной плоскостью эффекторов, бились все операторы ментала на верфи. В результате получилась такая сложная структура, что ее пришлось разбивать на отдельные комплексы конструктов, параллельно уменьшая, насколько возможно, их прожорливость. Иначе первоначальных трех автомобильных накопителей, которых, до установки противоинерционной системы конструктов, хватало на семь часов непрерывного полета на максимальной, хоть и искусственно ограниченной скорости, после наложения на кабину этого ментального чудовища, едва доставало на пару часов работы остальных систем. Но справились, и даже довели скорость опустошения накопителей до приемлемых пяти часов, правда, пришлось ограничить время работы противоперегрузочной системы. Так что она включается лишь в том случае, если пилот совершает некие манипуляции, ведущие к теоретически опасным нагрузкам. Например, слишком резко вжимает клавиши управления эффекторами.

Зато теперь, находясь в кабине, пилот, даже при самых диких перегрузках, чувствовал себя, словно в люльке. А что? Уютно, и покачивает… нежно, ага.

И только после окончания этой эпопеи Бухвостов взялся за доводку внешнего вида «семьсот первого» до идеала. До сих пор машина больше всего напоминала помесь самолета братьев Райт и фантазии на тему летательных аппаратов упертого стимпанкера… причем китайского. Уж больно характерный вид имели сегментные плоскости эффекторов, что вертикальных, что горизонтальных… Впрочем, кроме меня, оценить эту шутку было некому. Так что, мысленно посмеявшись, я засунул мысль о китайских поклонниках стимпанка куда подальше и занялся подготовкой очередного тренировочного выхода курсантов. На этот раз они, для разнообразия, будут штурмовать недавно возведенную ледяную крепость на островке посреди небольшого озерца, в трехстах верстах от Каменграда.

Нет, я не садист, и не заставлю курсантов пехом преодолевать все это расстояние по зимнему лесу, в тридцатиградусный мороз. Но вот попрыгать им придется… с дирижабля. Хватит уже с вышки сигать. Пора и в самом деле наполнить парашюты синевой… Хотя с парашютами у нас… хм. Ладно. В общем, проведем маленькую десантную операцию, посмотрим, как поведут себя знаменитые пластуны в новой для них обстановке.

Надо сказать, я до последнего момента держал в секрете, каким образом будет проходить доставка курсантов к месту тренажа. Но когда они оказались в переоборудованном для десанта трюме военного транспорта и увидели складированные высотные костюмы, с присобаченными вместо дыхательных аппаратов, «банками» суточных накопителей, скрывать идею стало бессмысленно.

– Виталий Родионович, это то, что я думаю? – Подошедший ко мне Мстиславской, кивнув в сторону весело переговаривающихся, но бледноватых подчиненных, старательно разбирающих уже знакомые им «выходные» костюмы. Собственно, бывшие «выходные». Моими стараниями и руками мастеров верфи они превратились в десантные, и честное слово, несмотря на несколько тяжеловатый вид и обилие черненого металла, военспецы «того света» многое бы отдали за подобные «изыски моды». Эх, вот только кто бы знал, чего мне стоило уговорить мастеров не надраивать латунь и медь, а зачернить ее, насколько возможно. Как же, «не эстетично» им, видите ли… Зато надежно, незаметно и практично!

– Именно, Ларс Нискинич. Насколько я помню, вы рапортовали, что все курсанты закончили прыжковую подготовку и полностью освоили боевой костюм. Вот я и решил устроить вам небольшой экзамен. Вы возражаете?

– Ни в коем случае, – покачал головой княжич и улыбнулся. – Честно говоря, я примерно так же поступал с каждым пополнением нашего отряда, да и сам проходил через череду таких же нежданных испытаний в бытность свою желторотым новичком. Так что… Заверяю вас, курсанты готовы.

– Ну-ну. Посмотрим. – Кивнул я и, услышав протяжный сигнал, сопровождаемый вспышками красного света, заторопился. – А сейчас извините, мне пора наверх. Взлетаем.

– Отря-яд!!! – Громовой крик начавшего отдавать команды Мстиславского умолк, едва за мной захлопнулась стальная дверь, отделяющая трюм от узкой лестницы, ведущей наверх, к рубке управления, ходовой и каютам экипажа.

Изначально мои заместители, получив задание на разработку этого испытания (ну, должны же они этому учиться?), навертели такого, что я за голову схватился. По их задумке, высадка десанта должна была происходить в боевом режиме, ночью и… с малой высоты. Представив дождь из десантников, проливающийся над озером и окружающим лесом, я вздрогнул… и план был переработан. Нет, я уверен, через полгода усиленного тренажа пластуны справятся с подобным заданием с честью… но не в первый же раз?! Да, они освоились с костюмами, да, привыкли пользоваться связью и многоцелевыми визирами, встроенными в очки, они даже прыгали с тысячи метров, в составе отделения, на подготовленные площадки. Но здесь-то все будет совсем иначе.

– Клим Несторович, доклад. – В тишине, царящей на мостике, голос капитана, спокойного, как удав, заставил штурмана, склонившегося над навигацким столом, вздрогнуть.

– Высота тысяча сто. Скорость двести. Ветер норд – двадцать шесть. Время выхода на точку – восемь минут.

– Вахтенный, объявляйте готовность два. – Капитан отвернулся от штурмана и перевел взгляд на небесную синеву, расстилающуюся перед нами за лобовым остеклением рубки. Сейчас боевые шторы подняты, и мостик заливает ярким, но холодным светом зимнего солнца. Погода для первого десантирования просто замечательная. Как у поэта: «Мороз и солнце, день чудесный…»

– Экипажу, по местам стоять. Готовность два. Семь минут до точки… – Вахтенный офицер положил трубку телефона и уставился на панель перед собой, где один за другим начали вспыхивать зеленые огоньки.

– Есть, готовность два, – доложил он, едва последний сигнал засиял неярким светом.

– Сведения десанту, – бросил капитан, и в рубке снова воцарилась тишина, пока наконец… – Открыть аппарель. Обратный отсчет!

…Три, два, один.

И из черного зева в брюхе дирижабля посыпались черные фигурки.

Следующий выход курсантов на пленэр, на этот раз летний, и без десантирования, должен был завершиться только через два дня, а Мстиславской нервничал. Собственно, как и его подчиненные. Еще бы, они уже вторую неделю ползают по этим чертовым лесам, «потеряли» четыре (!) дозора и две поисковые группы, а устроивший им эту веселую жизнь директор училища все так же неуловим. Причем все понимают, что он со своей группой где-то рядом. Кружат у лагеря, словно волки вокруг лося-подранка… и, несмотря на часовых и все меры безопасности, принятые бывшим отрядом пластунов, Гадят… Нет, именно, так, с большой буквы. Иначе не скажешь. То вдруг выгребные ямы становятся ну просто очень «грязевыми» вулканами, то полевая кухня исчезает неизвестно куда, а находится потом посреди болота… правда, полнехонькая великолепной ухи, в качестве утешения, должно быть. Собственно, именно по запаху дозор ее и обнаружил, а совет старших курсантов, во времена оны бывший штабом командира отряда пластунов, еще долго ломал голову над тем, как группа из шести человек смогла увезти эту самую кухню за два десятка верст, да еще затащить ее в центр болота, куда никаких гатей проложено не было. О том, что перед этим ту самую кухню нужно было каким-то образом бесшумно выкрасть из лагеря, чуть ли не от штабной палатки увести, Милославской уже и думать не хотел. Стыдно.

Иначе говоря, пообещав устроить курсантам практические занятия по «противодиверсионной работе», Старицкий слово сдержал. Хотя, когда он заявил, что учиться они будут «на кошках», и в противниках у курсантов будет только одна группа под его личным руководством, некоторые молодые офицеры недоуменно хмыкнули, дескать, дурит «старик». Да и нижние чины, многие из которых только-только третий десяток лет отсчитывать начали, тоже фыркали. А вот сам ротмистр напрягся. И как выяснилось, не зря.

Зато теперь курсанты воспринимают директора училища всерьез. Так что, в лес меньше чем по пятеро не суются, и только до заката. Ну, не считая поисковых групп, разумеется. Тем порой в лесу и ночевать приходилось. Но остальные береглись, иначе была слишком велика вероятность того, что незадачливый любитель одиноких прогулок очнется через несколько часов, связанным, с оранжевой физиономией, аккурат на пути следования лагерного дозора.

Лишь однажды часовым повезло, и они сумели заметить в наступающих сумерках подползающего диверсанта. Да и то упустили. Поняв, что он обнаружен, противник просто развернулся и исчез в лесу.

– Виталий Родионыч, а теперь-то как? Они ж шуганые стали, на рожон не лезут. Чуть что, сразу за оружие хватаются. Уж сколько они деревьев рядом с лагерем перекрасили. Вон и Митрич вчера, только из лесу сунулся, посмотреть, что да как, как по нему сразу из трех стволов палить стали, – проговорил Ермила, подкидывая на ладони мягкую пулю пронзительно оранжевого цвета. Тренируется вроде как. Ну да, игра у курсантов появилась. Сядут после ужина и давай этими самыми пулями перекидываться. У кого в руках она лопнет, тот и проиграл. Эх…

Ну да, слизал я идею с пейнтбола «того света». Тем более что благодаря наговорам особо извращаться с переделкой оружия не пришлось. А что, прикажете пионерскую «Зарницу» изображать? Нет уж, увольте.

– Ничего страшного. Думаю, завтра закончим эту канитель. Надо только точку покрасивше поставить. Есть идеи, господа партизаны? – Я огляделся и с удовольствием заметил, как призадумались мои «диверсанты». А ведь еще неделю назад только плечами бы пожали, дескать, ты бугор, ты и думай…

– Может, медведя на них выгнать? – подал голос Велимир.

– Ага, а они нас потом за такие шутки… – пробормотал Ермил, но потом хмыкнул, усмехнулся, вспомнив, как мы уже накуролесили, и махнул рукой. – Впрочем, все одно битым бить. Нужник они нам точно не простят.

Курсанты, молодые, в сущности, хоть и изрядно уже битые жизнью, понюхавшие пороху воины, тихо рассмеялись. Да, диверсия с дрожжами это сильно. Мстиславскому даже место стоянки сменить пришлось. Дух такой шибал, что глаза резало! А вот нечего было «стратегический объект» оставлять без охраны!

– Ништо! Переживем. Но медведь… как ты его на лагерь гнать собираешься? Потапыч-то не дурной, летом да на такую толпу нипочем не полезет.

– Угу. Да и зачем? – поддержал я рассудительного и неторопливого Сварта Митрича, самого старшего в моей «пятерке». Ну так, правильный фельдфебель и должен быть таким. А уж Сварт так просто плакатный представитель солдатской старшины. Вон, сидит, ус крутит да к самопальной лохматой накидке свежие веточки подвязывает. Основательный дядька. И я ни разу не пожалел, что именно его в «партизаны» зазвал. Он и за молодняком последит, а их у меня тут аж трое оболтусов, и место для дневки обустроит, да и с походным хозяйством на «ты». Опять же, из таежных охотников, в лесу как дома!

– И то верно, – степенно кивает фельдфебель. – Мы ж не дети малые, чтоб без толку дурковать. Вон, тот же нужник вспомнить, так под шумок самого капитана Жереха, прошу прощения, старшего курсанта Жереха умыкнули. А тут?

– Ну так, а в этот раз можно и самого ротмистра повязать, пока мишка в лагере реветь будет, – ухмыльнулся Ждан. Именно он и спеленал тогда «начштаба» Мстиславского.

– Повторенье, оно, конечно, мать ученья. – Я почесал кончик носа и, поерзав, в попытке устроиться поудобнее на лежанке из лапника, договорил: – Но не до такой же степени! А вот… штабную палатку обнести, под сурдинку, было бы неплохо. Однако… Велимир, скажи мне на милость, как ты медведя собираешься уговорить на эту авантюру?

– Так я это… у деда научился. Он знатным волхвом был, – смущенно пожал плечами парень.

– Подожди-подожди. – Я нахмурился, вспоминая одну из бесед со Смольяниной. – А мне одна сведущая дама говаривала, что подобные кунштюки со зверями мужчинам… хм, скажем так, не даются.

– Так то перунцам. – Махнул рукой Велимир. – А Волосовы волхвы завсегда со зверьем обращаться умели. К бортям тем же мишкам пути перекрыть, или скотину зимой от волков оберечь…

– О как. – Кажется, умения молодого пластуна оказались откровением и для его собственных сослуживцев. Впрочем, группу-то я набирал из разных сотен, так что ничего удивительного.

– Так. Ты уверен, что мишка тебя послушает? – Я поднялся с подстилки и уставился на Велимира. Тот хмыкнул и уверенно кивнул.

– И что, не жалко тебе косолапого? Пристрелят же его наши хлопцы, – подал голос пятый «диверсант» из моей группы, молчаливый Первак.

– А что, от ухи да каши ты еще не устал? – заметил Сварт. – Оно, конечно, медведь не кабан, но тоже мясо!

– О! А это идея. Велимир, может, ты и с кабаном договориться сумеешь? – спросил я.

– Сделаем. Только не договорюсь, а заставлю. Как и медведя. – Подумав, хмуро кивнул наш «волхв».

Ага. Значит, все-таки есть разница! Смольянина-то птицам на свою руку садиться не приказывает. Просто зовет, и те с радостью слетаются на этот зов. Ну да ладно. Не о том думаю.

…А утром стоянка курсантов была разбужена далекими выстрелами, донесшимися откуда-то из леса и последовавшим за ними громким треском и ревом. Каково же было удивление повыскакивавших из палаток, еще толком не проснувшихся военных, напрягшихся в ожидании очередной каверзы неугомонного директора, когда они увидели на противоположной стороне поляны гоняющегося за кабаном медведя. Время от времени секач всхрюкивал, резко разворачивался, после чего роли менялись, и уже медведь удирал от кабана на виду у всего лагеря. Эти «салки» продолжались минут пять и собрали изрядную толпу зрителей. Правда, к их чести надо отметить, что выскочившие из палаток полуголые солдаты тем не менее не забыли прихватить оружие. Да и часовые продолжали внимательно смотреть по сторонам, но и они нет-нет да и бросали взгляд в сторону невиданного представления.

Вытоптав изрядную часть поляны, кабан вдруг развернулся и устремился к лесу, медведь припустил за ним, а спустя секунду на территории лагеря вдруг прозвучал добрый десяток громких хлопков, обдав штабную палатку оранжевым дождем.

– Поздравляю. Ваш штаб уничтожен, – голос директора училища, явно усиленный с помощью наговора, разнесся над поляной. – Учения можно считать законченными.

Голос смолк, и в лагере воцарилась прямо-таки гробовая тишина. Только взгляды курсантов скрестились на шести фигурах в центре стоянки, у заляпанной оранжевой краской штабной палатки. Впрочем, изуродована была не только она, но и соседние с ней обиталища старших курсантов. Ну да эти дизайнерские изыски не очень-то удивили окружающих. Ручные бомбы, действующие по тому же принципу, что и красящие пули, были им уже очень хорошо знакомы. А вот вид самих «партизан», взбаламутивших весь лагерь, оказался действительно странен и в любое другое время наверняка цеплял бы взгляд.

Компания «диверсантов» щеголяла голыми торсами, как и большая часть не успевших толком одеться курсантов. И стало понятно, почему их не узнали. В суматохе, воцарившейся после стрельбы, приглядываться к бегущему рядом сослуживцу никто и не подумал…

– Виталий Родионович, и все-таки, как вы утащили эту чертову полевую кухню? Она же пудов восемь весит! – осведомился за завтраком обескураженный Мстиславской.

– Проще простого. За день до того взяли в кустах одного из курсантов, вы ж тогда еще не опасались в лес до ветру бегать, да и допросили. А дальше дело техники. «Собаку» вы выставляли из молодняка, который еще и пороху не нюхал, вот мы и подошли к тому времени. Пара связанных часовых…

– Простите, но я не об этом. Как трое ваших подчиненных внаглую катили кухню через весь лагерь, матеря при этом неугомонного повара и чертова фельдфебеля, заставшего их за распитием вина, я знаю. Но болото! Черт побери, как вы ее туда-то закатили?

– Нет ничего проще, Ларс Нискинич. – Я пожал плечами. – Позвольте ваш чай?

Княжич молча протянул мне только что наполненную горячим ароматным чаем чашку, и я, коснувшись пальцами ручки, наложил на нее довольно простой наговор. Правда, в отличие от оригинальной версии, удерживал его своей волей несколько дольше. В результате, не прошло и десяти секунд, как над только что парившей чашкой вспухло облачко снежинок, чай превратился в лед, а сама чашка покрылась изморозью.

– Немного смекалки, немного бытовых наговоров и воля. Прошу. – Я вернул удивленному Мстиславскому его чашку. Сидящие рядом офицеры переглянулись, но комментариев не последовало. Я оглядел компанию старших курсантов и вздохнул. – Что ж, господа, думаю, настала пора подвести предварительные итоги этого учения. И скажу честно, я ими недоволен. Как вы воевали в Румынии с такой подготовкой, я просто не представляю. Объясните, зачем вам было нужно столько людей, если больше половины из них постоянно торчали в лагере, превращаясь в великолепную мишень для диверсий? Вы что, разучились устраивать облавы? Что это за невнятное трепыхание на месте? Кто кого ловил, в конце концов?!

Разнос я устроил знатный, но у меня были на то все основания. Курсанты повели себя как телки несмышленые! Абсолютное отсутствие какой-либо инициативы, никаких попыток прочесать округу… ну, если не считать за таковые разосланные в разные стороны немногочисленные по составу дозорные группы. Хоть бы их численность увеличили, что ли! Иначе это превращалось просто в уничтожение собственных сил. Ведь не нужно быть Суворовым, чтобы понять: при одинаковом количественном составе охотников и «партизан» преимущество будет у последних… если они, конечно, будут бить из засады. Что тут сложного? Или это их замечательная летняя погода на лирический лад настроила? Решили, что в отпуске, на шашлыках, и расслабились. Короче, кошмар и ужас.

Ну ничего, на следующей неделе должен прибыть обещанный специалист по «лесной войне», он их живо научит правильно репку чистить. Да и мои «партизаны» кое-чему научились. Глядишь, и наставят олухов-сослуживцев на путь истинный.

Когда же мне надоело любоваться на смущенные физиономии господ старших курсантов, явно понимающих свою вину, я хлопнул по столу ладонью.

– Ладно. Положим так. Дирижабль прибудет завтра. До тех пор вы должны составить отчет, в котором детально разберете все свои ошибки, а уже в училище мы дружно его почитаем. На этом позвольте откланяться.

Попрощавшись с офицерами-курсантами, я вышел из-за стола и, не теряя времени, устремился к краю поляны, где только что приземлилась «блоха» – совсем уж миниатюрный аппарат конструкции Бухвостова, созданный им в очередном приступе «священного безумия», как прозвали моменты просветления нашего главного инженера, коллеги с верфей. Маленькая двухместная машина не обладала выдающимися характеристиками изначально боевого «семьсот первого», но ей это было и не нужно. Функции у этого скатоподобного агрегата были чисто гражданскими. Почтовик или рассыльный самолет, не более. И то, что этот самый «скат» сейчас оказался здесь, говорило лишь об одном: что-то случилось в Каменграде.

К моему удивлению, хмурый пилот из состава заводских испытателей, прилетевший на «Скате», не привез никаких писем, единственное, что он передал на словах, была просьба Толстоватого как можно быстрее прибыть в город.

Полет на «Скате» прошел быстро. Двести верст юркая машинка преодолела всего за полчаса, и, едва мы приземлились на испытательном поле верфи, как рядом нарисовался кортеж из трех черных «Классиков» с затемненными до предела стеклами. Да-да. Толстоватый, пользуясь своим привилегированным положением, выбил из бухгалтерии родного ведомства небольшой автопарк, доставленный из Хольмграда все на том же военно-транспортном дирижабле «Буривой», давно ставшим для Каменграда этаким курьером для габаритных грузов.

Высыпавшие из автомобилей синемундирники выстроились сплошным коридором от кортежа до «Ската». Догадаться, для кого предназначен этот «почетный караул», труда не составило. Я покосился на пилота, но тот лишь скривился.

– Извините, Виталий Родионович. Приказ.

– Понимаю. – Медленно кивнул я, стягивая с головы шлем. Хотя по сердцу, конечно, шкрябнуло. А-а, к черту! Ну, не расстреляют же меня, в самом деле? У нас еще дел непочатый край, и кто, кроме меня, их будет тащить?

Так, успокаивая себя, я оставил на кресле шлем и летные очки и вымахнул на плоскость эффекторов. Спустившись наземь, я прошагал через коридор охранителей, навстречу ожидающему у распахнутой двери авто офицеру и, остановившись в двух шагах от него, вопросительно приподнял бровь.

– Штабс-ротмистр Чорный. Приказано доставить вас в Каменградское отделение канцелярии, – по-гусарски, двумя пальцами отмахнув воинское приветствие, проговорил офицер и указал на салон авто. – Прошу, ваше сиятельство.

О как. Кажется, еще не все так плохо.

– Что ж, приказ есть приказ. Едем, господин ротмистр. – Кивнул я, усаживаясь на широкий диван заднего сиденья «Классика».

Раздался короткий приказ, синемундирники стремительно заняли свои места в авто кортежа, хлопки дверей отрезали нас от звуков снаружи, и автомобили, резво набрав ход, покатились к шоссе, ведущему в город.

Промчавшись через перелески и рощицы, зеленеющие вдоль дороги, кортеж ворвался в город. Залитый солнечным светом Каменград производил радостное впечатление… точнее, производил бы, если любоваться им из окна собственного авто, а не с заднего сиденья канцелярского «воронка».

Автомобили, миновав широкие центральные улицы, свернули в один из многочисленных переулков и, на миг затормозив перед открывающимися тяжелыми, обитыми железом воротами в высокой оштукатуренной стене, въехали в закрытый двор, в центре которого возвышалось трехэтажное каменное здание под шатровой крышей, с высоким резным крыльцом. Окна нижних этажей прикрыты ставнями, а цокольные – замазаны белой краской и забраны мощными решетками. Хм. Это не дом, это крепость какая-то!

– Ваше сиятельство, мы приехали. Прошу. – Дверь открыл подскочивший нижний чин в уже надоевшем синем мундире. Ну да, помню. По заказу канцелярии, задние двери их автомобилей можно открыть только снаружи и… только гаечным ключом. Простое, но действенное средство против любителей взлома, с задатками ментальных операторов. А чтобы жизнь медом не казалась, ключ и гайка замка еще и обладают собственными ментальными конструктами… для пущей безопасности. Есть же уникумы, которые без всякой подготовки и обучения на факультете естествознания умудряются управлять материей без всяких «ментальных щупов». Вот тут и помогают эти самые конструкты.

– Виталий Родионович? – Голос штабс-ротмистра вырвал меня из размышлений.

– А? Да-да. Уже иду. – Кивнул я, выбираясь из салона авто. Снова хлопнула дверь, и охранитель повел меня в здание. Поднявшись по ступеням и войдя в прохладный холл, я мысленно порадовался, что успел перед вылетом привести себя в порядок и переодеться в вицмундир, иначе среди отутюженных и выглаженных форменных кителей и гладко выбритых физиономий особоканцеляристов выглядел бы пойманным в лесах «бегунком», что явно не соответствует статусу князя, статского советника и директора уважаемого учебного заведения. Хотя… это было бы забавно.

Заметив мою усмешку, дневальный шарахнулся в сторону, а сопровождавший меня охранитель ошарашенно на меня покосился.

– Ностальгия, я ведь тоже начинал свою службу именно в Особой канцелярии, – пояснил я «поводырю». И лицо моего конвоира тут же разгладилось. От него даже каким-то сочувствием повеяло. О как! Солидарность называется, ага. Что, правда, никак не помешает синемундирнику пристрелить меня, если я вдруг вздумаю бежать… Ну, по крайней мере, он попытается.

– Проходите, Виталий Родионович. – Секретарь в приемной, оторвавшись на миг от чтения каких-то бумаг, кивнул в сторону дверей.

– Благодарю. – Мой сопровождающий отошел в сторону, и я потянул на себя тяжелую дубовую створку двери.

– Добрый день, господа. – Оказавшись в кабинете, я кивнул присутствующим офицерам.

– Виталий Родионович, здравствуйте. – Толстоватый, внаглую занявший кресло хозяина кабинета, поднялся с этого «олицетворения власти». Начальник же отделения, временно переселившийся в кресло для посетителей, только лениво кивнул в ответ.

– Итак, господа. Чем обязан приятности нашей встречи, и отчего вдруг такая срочность? – поинтересовался я, устраиваясь на диване.

– Хм. Видите ли, Виталий Родионович… – помолчав, заговорил Вент Мирославич, но его тут же перебил хозяин кабинета, рослый мужчина примерно моего возраста, правда, в отличие от меня, уже успевший слегка поседеть да отрастить огромные бакенбарды, делающие его узкое лицо шире и… похожим на морду мопса-дистрофика, чему весьма способствовал короткий вздернутый нос и круглые, чуть выпученные глаза.

– Вопрос простой. Можно ли вам доверять, или проще отправить в камеру, чтоб не сбежали во время расследования, – с кислой миной отчеканил глава отделения.

– Вот как? На каком же основании, позвольте узнать, вы собираетесь меня арестовывать? И о каком расследовании идет речь? – Я прищурился, старательно пытаясь удержать себя в руках.

– Подождите, подождите, Виталий Родионович. – Тут же замахал руками полковник. Ну да, уж он-то успел меня изучить за эти годы. – Мы не с того начали. Понимаете, ситуация сложилась так, что… В общем, на ваших производствах в Хольмграде сейчас идет финансовая проверка… часть приказчиков и иных работников решением комиссии уже помещены под домашний арест, и…

– И вы опасаетесь, что я сбегу, – закончил я за Толстоватого.

– Именно. Поэтому, а также учитывая вашу изрядно подмоченную репутацию, я и предлагаю арестовать вас до окончания расследования, – процедил глава отделения.

– Что говорит лишь об отсутствии у вас мозгов, господин ротмистр. – Бросив короткий взгляд на багровеющего офицера, хмыкнул я.

– Что?! – взревел недомопс. – Да я… да вы… Да вы понимаете, с кем говорите?! – вызверился тот.

– Вполне. Это, кажется, вы не понимаете, с кем говорите. – Пожал я плечами под печальный вздох Толстоватого. – Но я могу вам помочь с осознанием… например, как насчет встречи в круге?

– Виталий Родионович, бога ради… остановитесь! – проговорил полковник.

– С чего бы? Этот потерявший голову от вседозволенности и глупости… человек, если его можно так назвать, в лицо бросает мне оскорбление, а я должен молчать? – Я развел руками. – Вот уж вряд ли.

– Круг? Ну, нет. С такими, как вы, мы разбираемся проще. – Уже даже не багровый, а просто-таки темно-коричневый глава отделения, вскочив с кресла, подлетел к столу и резко вдавил кнопку звонка. В следующий момент дверь отворилась, и на пороге появился секретарь. – Караул сюда, немедля. Этого в подвал.

– Не торопитесь, ротмистр, – голос Толстоватого лязгнул сталью. И куда только девался добродушный Вент Мирославич? – Секретарь, свободен.

Тот кивнул и исчез. Но глядя на физиономию секретаря, могу сказать точно, караул он все же вызовет, правда, в кабинет не пустит. Умен.

– Какого дьявола вы распоряжаетесь в моем отделении? – удивленно и как-то растерянно протянул ротмистр.

– По праву специального и полномочного представителя главы Особой Государевой канцелярии в Каменграде. Сядьте, – приказал Толстоватый. Вот тут глава отделения немного опомнился и пришел в себя. Вроде бы.

– Господин полковник. Я безмерно уважаю как вас лично, так и его сиятельство, князя Телепнева. Но… – медленно отступив от стола, ровным, механическим тоном проговорил ротмистр. – Я также абсолютно уверен, что Старицкого необходимо арестовать. Вы сами видите, этот человек ни во что не ставит власть, а значит, способен в любой момент покинуть город… если не страну.

– Господин ротмистр. В отличие от вас, я знаю князя Старицкого почти пятнадцать лет, и за это время он показал себя настоящим человеком чести. И если бы вы повели себя, как и следует офицеру и представителю Особой канцелярии, а не ориентировались на подлые слушки и шепотки зажравшихся бездельников, этой дурной сцены попросту не было бы! Или вы думаете, что Его величество стал бы назначать на должность директора нового военного училища бесчестного человека? А может, вы считаете, что государь некомпетентен настолько, что способен подарить какому-то проходимцу половинный пай в каменградских верфях?

– И все же я вынужден настаивать на аресте. Господин Старицкий вспыльчив и может…

– Не более, чем вы, ротмистр. – Мне надоело, что разговор идет так, словно меня и вовсе нет в кабинете. – В конце концов, я услышу извинения?

– Виталий Родионович, прошу, держите себя в руках. Ротмистр Дорн просто стал жертвой слухов и домыслов. Ну же, не будьте столь злопамятны… – Толстоватый вновь взял на себя роль миротворца.

– Ла-адно, – протянул я. – Что ж, пойду вам навстречу, но… только из личного уважения, Вент Мирославич. А теперь давайте о деле.

– Вот и договорились. – Полковник коротко вздохнул и, одним взглядом заставив недовольного ротмистра сесть в кресло, заговорил: – Итак. По высочайшему повелению комиссия проводит проверку деятельности ваших предприятий в Хольмграде. Каменградскому же посаднику и главе здешнего отделения Особой Государевой канцелярии был отдан приказ о проведении такой же проверки на верфи.

– И это явно идет вразрез с тем, что вы говорили о доверии государя, – тихо, себе под нос пробормотал ротмистр, но Толстоватый, разумеется, его услышал.

– Вот ваши люди и займутся определением, было ли это доверие оправданным, – отрезал полковник, и глава отделения умолк.

– Ну да, крамолы и воровства не нашли, давайте поищем хищения, – проговорил я со вздохом, вспомнив визит князя Телепнева. Полковник вскинулся, но я только махнул рукой. – Черт с ним со всем. Ищите, что хотите. А лично я ухожу в отпуск. Сегодня же отобью телеграмму Ладе, пусть приезжает с детьми. Давно пора обживать дом…

– Хм… Виталий Родионович, право, мне неловко вам об этом сообщать, но… – Толстоватый неожиданно закашлялся и, оттянув пальцами жесткий от обилия золотого шитья воротник-стойку мундира, кисло улыбнулся. – Ох, и сложно же это…

– Да? И все же попробуйте, Вент Мирославич. – Нахмурился я, чувствуя, что сейчас мне скажут что-то очень-очень неприятное. И оказался прав.

Полковник с ротмистром переглянулись, но если последний остался равнодушен, то Толстоватый явно занервничал.

– Видите ли, ваше сиятельство… хм… Виталий Родионович… Тут такое дело…

– Вент Мирославич, ну что вы мнетесь, словно гимназистка перед гусаром? – не выдержал я. – Говорите, как есть.

– Ох, ладно, что уж тут. Но, Виталий Родионович, обещайте мне… – резко мотнув головой, заговорил Толстоватый. – Обещайте, что… э-э-э… будете держать себя в руках.

– Вент Мирославич, друг мой. Я могу обещать вам только одно, если вы немедленно не объясните, в чем дело, я просто вытрясу из вас то, о чем вы никак не соберетесь мне сообщить. Выбью, если хотите.

– В камеру однозначно, – вякнул не сдержавшийся ротмистр, но Толстоватый обжег его яростным взглядом, и глава отделения вновь постарался превратиться в невидимку.

– Итак. Я жду. – Вздохнул я.

– В общем-то, все не так страшно, конечно. – Кивнул полковник и, резко выдохнув, проговорил: – Лада Баженовна, как и некоторые сотрудники предприятия, находится под домашним арестом.

Я сидел в удобнейшем кресле, в отделанном дубовыми панелями кабинете главы Каменградского отделения Особой Государевой канцелярии… и молчал. А под моим взглядом мялся специальный представитель главы всей этой гребаной канцелярии, человек, имеющий право без суда расстрелять любого чиновника в этом долбаном городишке, от посадника и уральского воеводы до последнего золотаря, и вот этот, обладающий почти абсолютной властью человек мялся и не мог поднять на меня взгляд. Друг…

– Виталий Родионович, не молчите. – Толстоватый облизнул побелевшие губы, а хозяин кабинета постарался слиться с обшивкой кресла и не отсвечивать.

– Хорошо. Не буду молчать. – Кивнул я, чувствуя, как накатывает знакомая красная пелена боевого транса. – Я бл… нах… вашу лавочку, через колено собачьим х… во все отверстия …!!! Вент, вы что там, на пару с Телепневым с дуба навернулись?! Или это еще одна развеликая идея этой хитровы… парочки?! Что, у Железного Эдмунда крышу от балтийского чая сорвало? Или государю моча в голову ударила?! СИДЕТЬ, С-СУКА!!!

Последняя фраза предназначалась охреневшему Дорну, начавшему лапать кобуру на поясе. Не послушал… и лег отдохнуть. Тут же в кабинет ворвались синемундирники караула, размахивая стволами и что-то крича. Разворот, подшаг, прямой в челюсть, подхватить руку особо резвого идиота и направить головой в резной шкаф у стены. Дубовый… лоб. Створку снес, словно фанерную, и тоже прилег. Следующий только взбрыкнул ногами, вылетая в открытый дверной проем. Звук взводимого курка, и руку последнему караульному придется собирать по частям.

В уши врывается вой синемундирника… Мягкий, почти нежный удар по шее, и он затихает. Оглядываюсь, вижу секретаря, но он далеко, и уже целится из штатной «дуры». Легкий ментальный посыл из Переплутовой техники, и бедняга засыпает раньше, чем успевает вжать спусковой крючок. Стоя. Шум из-за спины, но там только Вент. Друг… Но тут взвывает чувство опасности, пытаюсь обернуться. Поздно.

Удар и темнота…

Прихожу в себя и, не открывая глаз, пытаюсь прочувствовать пространство вокруг. Хм. Странно. Очень знакомый фон. Можно сказать, домашний. И никого рядом… Однако. Если память мне не изменяет, то сейчас я должен был бы оказаться в подвалах того самого здания, на третьем этаже которого я изрядно набедокурил… но хоть не убил никого, и то хлеб.

Но тут наваливаются воспоминания о причинах того самого летнего «ледового побоища», и снова чувствую, как в груди разгорается ярость. Бешеная, лютая… Нет, не сейчас. Нужна холодная голова, иначе, чую, такими темпами очень скоро переселюсь в пресловутые подвалы. Вдо-ох. Вы-ыдох. Безумие отступает, и сердце успокаивается, перестает изображать из себя боевой там-там. Осторожно открываю глаза и оглядываю знакомую обстановку своей собственной спальни в новом доме… Уже неплохо.

Приподнимаюсь на локтях и вижу аккуратно повешенный на специальной вешалке вицмундир и пару моих бессменных барринсов, в не менее аккуратно вывешенной на специальном крючке сбруе. О как! Даже оружие не отобрали? Интересно-о.

Встав с постели, наконец, обращаю внимание на темноту за окном. Что ж, значит, провалялся я почти полдня. Взгляд на часы, и стрелки подсказывают, что в бессознательном состоянии я провел чуть больше девяти часов. Ну Вент, ну сука, удружил. Друг, называется…

Взяв с прикроватного столика колоколец, звоню. Через минуту в дверях появляется Грегуар. Как всегда, невозмутимый и исполненный достоинства.

– Домашний костюм. Кофе, коньяк, газеты, – коротко бросаю и морщусь от боли, внезапно прострелившей виски. – И обезболивающее.

– Сию минуту, мессир. – Кивает Грег и бесшумно скрывается за дверью. Ха, оказывается, дворецкий не так уж и спокоен. Иначе не обзывался бы на французский манер. Примета верная. Помнится, на эту особенность нашего дворецкого мне указала Лада, года три назад. Лада… вот, уроды! Запереть мою жену, словно преступницу… Это они лишку хватили. Ну ладно, разберемся.

Я с трудом разжал сведенные челюсти, и в этот момент вернулся Грегуар с подносом. Приняв пилюлю от головной боли, я с облегчением ощутил, как проясняются мысли и исчезают последние ошметки розового тумана перед глазами. Благодарно кивнув Грегу, взял с подноса бокал коньяка и, не чинясь, забросил ароматную жидкость в глотку. Лечиться лучше комплексно. Хм… а чем меня так Толстоватый «приласкал»? Что-то из менталистики, или… хм, надо будет узнать. Все одно, чувствую, без еще одной беседы с телепневским адъютантом дело не обойдется.

Тряхнув головой, отгоняю мрачные мысли и берусь за кофий и газеты… Последние потребовал у Грегуара по ежеутренней привычке, да и то сказать, за две недели в лесах никаких книжных лавок или мальчишек-разносчиков почему-то ни разу не встретилось…

Делаю первый, самый ароматный глоток кофия и, развернув отутюженную газету, тут же выплевываю черную жидкость прямо на первую полосу. Как восемнадцатое июля?! Я же был в канцелярии пятнадцатого! Это что же, меня на три дня вырубило?!

Оправившись от шока, откладываю безнадежно испорченную газету в сторону, и берусь за следующую. Хм, и с этим надо будет разобраться… Но позже, позже… Закуриваю сигарету и, долив кофия из стоящего на подносе кофейника, заново начинаю просмотр прессы. И, естественно, первое, что бросается в глаза, большая статья, посвященная проверкам на верфи, и маленькая заметка на ту же тему, об училище. Но вскользь… Оно и понятно. В военную епархию желающих лезть без мыла довольно мало. А те, что есть, порой рискуют получить столь необходимый для улучшения скольжения предмет, причем вместе с веревкой. Так что здесь ничего удивительного. А вот заметка о моем буйстве в отделении канцелярии хоть и мала, но по контексту ясно, что она далеко не первая. И это уже интересно. Травля продолжается, да?! И куда торопятся, а? Вот ведь не вовремя все это, очень не вовремя, но ничего не поделаешь, придется сдвигать планы и…

– Виталий Родионович, осмелюсь доложить, внизу вас ожидает посетитель. – Ровный голос Грегуара заставил меня вынырнуть из невеселых мыслей. А когда я повернулся к дворецкому, тот уже приготовил домашний костюм и стоял, держа в руках мягкий атласный пиджак темно-синего цвета.

– Случаем, не господин полковник пожаловали? – интересуюсь, одновременно одеваясь. Разве что совсем тупой человек не уловил бы сарказма в моем голосе. А Грег отнюдь не туп.

– Боюсь, что нет. Полковник заходил с утра… Я сообщил ему, что вы не принимаете, и он обещал вернуться завтра, к десяти утра, – помогая мне надеть пиджак, ответил дворецкий.

– Вот как? И кто же тогда ждет меня внизу? – поинтересовался я, уже привычным жестом отправляя в рукав местный аналог дерринджера.

– Вот его карточка. – Грегуар подал мне прямоугольный листок твердого мелованного картона цвета слоновой кости, с тиснением и витиеватым, изящным шрифтом. Прочитав надпись на карточке, я удивленно хмыкнул. Вот так оперативность.

– Что ж, Грегуар. Идемте, узнаем, что понадобилось в наших пенатах сему господину. – Карточка щелчком отправляется на крышку бюро, и я, дождавшись, пока дворецкий выйдет из комнаты, отправился следом за ним. Небрежно брошенный ментальный конструкт запечатал дверь спальни не хуже, чем те, что применяют полицейские при опечатывании помещений.

– Добрый вечер. – Я прошел в гостиную мимо подтянутого молодого человека в строгом «деловом» костюме, но без наград и знаков отличия. А значит, визит не совсем официальный. Окинув взглядом поднявшегося с кресла визитера, жестом предложил ему присесть и сам с удовольствием разместился в кресле напротив, так что между нами оказался низкий чайный столик.

– Здравствуйте, ваше сиятельство, – четко артикулируя, чересчур правильно проговорил гость, вежливо кивнул и присел на край кресла. – Мое имя Нильс Хоффен, и я являюсь вторым атташе в Русском посольстве Нордвик Дан, что в Хольмграде.

– Да, я прочел вашу карточку. Не желаете чаю или кофию… может, что-то покрепче? – проговорил я, внимательно рассматривая гостя. Интересно, он выехал в Каменград сразу после известия о проверке или до того, лишь услышав о комиссии в «Четверке Первых»?

В любом случае весьма оперативно действуют господа «вероятные противники»…

– Благодарю, я бы не отказался от кофия и рюмки настойки, – все так же академично правильно ответил тот.

– Грегуар, будьте добры, подайте нам кофию. Господину атташе рюмку брюна, а мне, пожалуй, бокал порто и шоколад. Да, точно, темный шоколад подойдет и к тому, и к другому. Не возражаете? – Я повернулся к гостю, и тот вежливо кивнул. Молча…

Что ж, понятно. В присутствии дворецкого Хоффен будет нем как рыба. Значит, разговор пойдет очень серьезный.

– Сию минуту, мессир. – Дворецкий кивнул и удалился.

– Итак, господин Хоффен. Чем обязан вашему визиту? – поинтересовался я, едва между нами на столике появился очередной поднос с заказанными напитками, а Грегуар скрылся за дверью.

А дальше было добрых два часа плетения словесных кружев, из которых следовал один простой вывод. Покровители… или доверители господина атташе возложили на него миссию выразить их сочувствие и поддержку опальному князю, столь много сделавшему для укрепления величия Руси, и так скверно оцененному государем. А помимо сочувствия, доверители атташе, заинтересованные в моем благополучии, как люди, вложившие некоторые средства в создаваемое на территории Нордвик Дан производство, желали заверить меня в своем желании принять у себя человека столь светлого ума, буде государь, пребывая в заблуждении относительно моих талантов, и далее будет чинить препятствия моим начинаниям.

Это если вкратце, и перевести на более или менее вменяемый язык. Атташе же разливался соловьем почти два часа, за которые успел приговорить поллитра настойки. И если поначалу, на постоянно подливаемый ему в рюмку напиток он морщился, старательно изображая всеми возможными невербальными сигналами, что, дескать «Сатурну больше не наливать», на что я, понятное дело, никак не реагировал, а отказаться вслух дипломат не рисковал, то после четвертой рюмки он уже самостоятельно орудовал графином. И один раз попытался даже налить брюн в мой бокал. Но я вовремя среагировал, щелкнув пальцем по ополовиненной бутылке с портвейном. В общем, к исходу второго часа речь Хоффена стала чуть менее внятной, но еще более витиеватой, а расстались мы с господином дипломатом, улыбаясь друг другу, словно старые друзья.

Откланявшись, атташе, чуть покачиваясь, дошагал до ворот, где забрался в ожидающую его коляску и укатил в ночь. А следом за ним покатил еще один экипаж… Родная канцелярия нас бережет, ага.

Но мне уже было все равно. Благодаря последним действиям великого князя, колесо судьбы, скрипя, совершило полный оборот, и визит атташе был прекрасным показателем того, что обратного пути у меня нет.

Плюнув на все, я отошел от окна и, велев Грегуару убраться в гостиной, отправился в свой кабинет, поработать с бумагами, среди которых должно было найтись не меньше двух-трех писем от Бисмарка.

А утром, едва часы отбили десять, дворецкий поднялся в кабинет с известием о визите Толстоватого.

– Виталий Родионович, добрый день. – Как и атташе, Толстоватый, приветствуя, вежливо поднялся с кресла, а следом за ним и глава местного отделения, о котором Грег, кстати, не сказал ни слова.

– Здравствуйте, господин полковник. – Я кивнул, точно таким же жестом, как и вчера, предлагая гостю присесть. А вот угощения он от меня не дождется. Равно как и Дорн не дождется приветствия.

– Хм. Благодарю. – Явно отметив холодность приема, Толстоватый опустился в кресло и, задумчиво побарабанив пальцами по ореховому подлокотнику, наконец, открыл рот.

– Кха… кхм… Виталий Роди… – Заметив приподнятую в деланом недоумении бровь, полковник поспешил исправиться: – Ваше сиятельство, прошу извинить, но меня привело к вам дело большой важности… Вам известно, кого именно вы принимали у себя в гостях вчера вечером?

– Разумеется. Господин атташе был весьма вежлив и не забыл представиться, – кивнул я.

– Поня-ятно, – протянул полковник.

– Сомневаюсь. Два с лишним года государство занимается моей травлей, словно у него нет иных дел. Вы считаете, я должен сидеть тихо, как мышь под веником, и благодарить за оказанное высочайшее внимание? Не дождетесь. Завтра же я вылетаю в Хольмград, и… скажу честно, я оч-чень не позавидую человеку, который решится задержать меня в пути… А уж при отъезде из Хольмграда и подавно…

– Что ж… Как вижу, вы уже все решили, – вздохнул Толстоватый. – Виталий Родионович, в память о нашей дружбе я не стану вас удерживать… Но доложить о нарушении вами слова, данного государю, обязан. Извините…

– Ничего-ничего. В память о нашей дружбе я вас прощаю. А сейчас, прошу извинить, но перед отъездом мне нужно сделать чертову прорву дел. Честь имею, господа.

– Под замок все же было бы надежнее, – уже у входной двери ворчит Дорн. Я слышу резкий ответ Толстоватого и ухмыляюсь. Вот это и называется «идти на «вы». В сердце поселяется злость, а на губах улыбка. Я иду…

После недолгого размышления я отказался от идеи спокойного перелета на рейсовом дирижабле. Поезд? Долго, и тоже не гарантировано спокойствие в пути. Остается только один вариант.

– Грегуар, мы едем в Хольмград. Собери самое необходимое, а мне подай дорожный костюм. Да и тебе лучше одеться понеприметнее и поудобнее. Сегодня ночью, боюсь, нам придется изрядно побегать.

– Хорошо, мессир. – Дворецкий кивнул и, развернувшись, скрылся за дверью, ведущей в служебные помещения. А я… а я пошел осматривать и отбирать свой арсенал. Нет, я не думаю, что мне придется применять огнестрельное оружие, но возня с ним успокаивает, а мне сейчас, как воздух, нужна ясная голова.

Вот странно, во время службы боевой транс превращал меня в тактический расчетный центр без эмоций и ненужных метаний, а сейчас… нет, если я вхожу в это состояние сознательно, никаких проблем. Но стоит делу коснуться Лады, как привычный и эффективный транс превращается просто-таки в ярость берсерка… и я ничего не могу с этим поделать. А значит… значит, надо быть осторожнее.

Автомобиль выкатился из гаража, когда над Каменградом уже опустились сумерки. Я оглянулся на пустой дом, в котором так и не успел толком обжиться, и вздохнул. Надеюсь, в мое отсутствие Толстоватый присмотрит за ним. Каменград все-таки хоть и на удивление спокойное место, но бесхозным вещам и здесь могут «ноги приделать», а их в доме немало осталось.

Грег заерзал, устраиваясь поудобнее в кресле, и я, одернув себя, закрутил руль авто. Вывернув из ворот, «Классик-II» сверкнул фарами и, прибавив оборотов, помчался по темным, освещенным редкими фонарями улицам. В открытое водительское окно донеслось далекое злое ржание лошади, обожженной болью от удара кнутом, цокот копыт… но скоро и он стих. А спустя три поворота, вылетев на центральную улицу, я заметил в зеркале заднего вида мелькающие на спуске огни фар близнеца моего «Классика». Ну, внешне да, он близнец. А вот если взглянуть глубже… Знаете, Грегуар, побывав со мной на верфи, подал замечательную идею, в воплощении которой, правда, ему же самому и пришлось поучаствовать. Ну, после того, как наши инженеры все обсчитали, а мастера и конструкторы изготовили необходимые детали, конечно. Все-таки в ментальном конструировании мой дворецкий «плавает», и весьма основательно. Сказывается забугорное происхождение…

Честно говоря, когда я услышал предложение Грегуара, то впал на некоторое время в ступор. Интересно, это у французов национальное? Помнится, в детстве я обожал фильм с Луи Де Фюнесом и Жаном Маре… И господин Фантомас тоже любил летать на своем автомобиле…

В общем, не было ничего удивительного в том, что преследовавший нас автомобиль Особой канцелярии умудрился потерять свою цель, стоило мне погасить габаритные огни и, оторвавшись от преследования на очередном повороте, поднять машину в воздух.

Правда, какой-то запредельной маневренностью или скоростью в воздухе «Классик» похвастаться не мог. Если сравнивать его с тем же «Скатом», то последний выглядит рядом с летающим авто, как клиппер рядом с баржей. Такой неповоротливой, груженой баржей. Ну, нет у него ни необходимой аэродинамики, ни места для расположения достаточного количества эффекторов. Впрочем, грех жаловаться. Свои полторы сотни километров в час машинка выжимает, не рискуя перевернуться вверх тормашками, и ладно.

– Мессир, мы миновали город, – через некоторое время сообщил с заднего дивана Грегуар и договорил: – Легли на курс.

– Замечательно. Включаю автопилот, – облегченно вздохнул я. Щелкнув тумблером и дождавшись соответствующей индикации, я откинулся на спинку кресла. Конечно, тот примитив, что я включил, автопилотом называть несколько… хм, преждевременно. Он всего-то и может, что удержать машину на курсе, да и то лишь при чистом небе, так сказать. В непогоду корректировать движение машины он не может, от слова «никак». Близкие грозовые разряды отчего-то сводят с ума ментальный конструкт, отвечающий за позиционирование, а «пилот» ориентируется именно на его показания. Втиснуть же в машину полноценный навигацкий стол, надежно защищенный от таких вывертов природы, не удалось. Но мне и этого хватит, пока…

– Мессир. Грозовой фронт идет с востока, – ровный голос Грегуара, на данный момент внимательно слушавшего эфир на волне воздушных линий сообщения, не изменился ни на йоту. Накаркал. Черт.

– Сколько до него? – Тумблер «автопилота» уходит вниз, и машина, чуть рыскнув, вновь послушно ложится на курс, повинуясь легкому движению РУЭ.

– Четыреста верст. Будем садиться?

– Хм. Ширину фронта можешь узнать? – на миг задумавшись, спросил я.

– Диктуют. Почти триста верст… – после недолгого молчания ответил мой «радист». – С вашего позволения, я предложил бы все-таки сесть, мессир.

– Не сейчас, Грег. Сначала попробуем уйти. Держись крепче, может тряхнуть. – Рукоять пошла в сторону, одновременно пальцы утопили пару клавиш на ней почти до упора, и в бок стремительно, но неуклюже поворачивающего «Классика» ударил сильный порыв ветра. Машину действительно неслабо тряхнуло, но это не помешало нам лечь на новый курс. И «Классик», прижимаясь почти к самым верхушкам деревьев, помчался на северо-запад.

Утро мы встретили под дождем в шестистах километрах от Каменграда, на небольшой поляне у какого-то лесного озерца. Уйти от грозы нам не удалось. Пусть самым краешком, но она-таки нас зацепила, отчего конструкт позиционирующей системы ожидаемо сошел с ума. А лететь в темноте, под дождем, черт знает куда, желания у нас не было совершенно. Потому, едва заметив блеснувшую в отсвете грозового разряда воду под нами, я заставил машину неуклюже нырнуть вниз и, еле успев перевести ее в горизонтальный полет, проскользив над водой, вскоре посадил «Классик», чуть не ставший подводной лодкой типа «Колун», на мокрую от разразившегося ливня поляну.

Пережидая этот разгул стихии, мы успели поесть, за что я искренне и долго благодарил предусмотрительного дворецкого, и выспаться. А вот тут мы уже оба возблагодарили инженеров «Классика», предусмотревших большие и удобные диваны в салоне.

К обеду тучи над нами рассосались, и с умытого неба полились лучи яркого летнего солнца. Подзарядив накопитель авто, я вновь уселся за руль, и «Классик» взмыл над землей. На этот раз наш курс лег строго на запад, так что к следующему утру, преодолев две тысячи верст, автомобиль вновь сменил воздушные просторы на грунтовку под колесами, и еще до полудня мы въехали в Плотненские предместья Хольмграда.

Подъезжать сразу к дому я не стал. Во избежание… Сомнений в том, что «топтуны» давно доложили «по команде», о нашем с Грегом исчезновении из Каменграда, у меня не было, равно как и не было уверенности, что никто из особоканцеляристов не знает о летных способностях моего «Классика», хоть и «модернизировал» его дворецкий в гараже, подальше от чужих глаз. А потому рисковать не стали…

Да и черт его знает, кто «ведет» наш хольмградский дом. Вполне может оказаться так, что филер узнает авто.

В общем, оставив машину под присмотром Грега в одном из гаражей на окраине Плотни, я отправился на поиски извозчика, но таксомотор меня не устраивал, половина, если не больше их водителей так или иначе работают на шефа необмундированной службы Особой канцелярии, а встречаться с представителями этой организации сейчас не самая лучшая идея. Пусть даже это и будет вполне симпатичный мне Ратьша Гремиславич. Могут и арестовать, за нарушение воли государя, а мои дальнейшие планы никак не включают в себя отсидку в подвалах Особой канцелярии или каторгу где-нибудь на Вилюе.

В общем, таксомотор это не наш вариант, а потому, порыскав по улице, я отыскал «частника», и через полчаса скрипучий крытый возок, влекомый мощным тяжеловозом под управлением сухонького старичка, эдакого дедушки – божьего одуванчика, медленно покатил в центр города.

Перевалив через мост, повозка, наконец, добралась до Загородского конца и, свернув в проулки, вскоре остановилась у калитки в стене одной из усадеб.

Опять же я не стал рисковать, останавливая повозку у собственного дома, и воспользовался тем, что одна из соседних усадеб уже лет пять как пустует. Но что еще важнее, она отделена от территории нашего дома небольшим проулком, и мое появление здесь не привлечет особого внимания. Казалось бы, и зачем она тогда мне сдалась? Дерево. Огромный, невесть сколько лет растущий здесь дуб, чья крона зонтиком накрывает проулок и даже часть нашего двора. С него мне уже приходилось снимать Родика, и я до сих пор не понимаю, как этот любопытный пацан смог на него забраться… Точнее, понимаю, что сначала он поднялся на трехметровую каменную стену, ограждающую нашу усадьбу, но вот как ему это удалось, черт его знает. Никаких лестниц там и в помине нет, да и «солировать» по стене он не смог бы. Во-первых, возраст не тот, а во-вторых, стена тщательно оштукатурена.

Ладно, сейчас это не важно. Важно другое, забравшись на дерево и скрывшись в его густой кроне, я имею очень неплохие шансы пробраться на территорию собственного дома незамеченным. А если еще и отводом глаз воспользоваться… Ха… ниндзя отдыхают!

Отблагодарив извозчика серебряным гривенником, изрядно поднявшим ему настроение, я дождался, пока старик укатит прочь, и, убедившись, что в проулке больше нет ни одной живой души, отворил мягко скрипнувшую калитку.

А вот и мой «мост». Окинув довольным взглядом гигантское раскидистое дерево, величественно возвышающееся посреди запущенного двора, я скинул пиджак и, свернув его валиком, закрепил за спиной, просто сунув под ремень. Модные нынче подтяжки меня не устраивают, но сейчас, мне кажется, что они были бы поудобнее… Ладно, не оставлять же пиджак под дубом?

Подпрыгнув, я вцепился в одну из нижних ветвей дерева и, забравшись на нее, принялся «колдовать». Надо было наложить на себя отвод глаз и проверить крону на наличие сигналок, которые могли бы установить некоторые хитровымудренные охранители. Отсутствие таких сигналок во дворе, откуда я решил начать «поход» в собственный дом, я проверил еще раньше, начав с калитки. Пусто.

Прислушавшись к своим ощущениям и так и не обнаружив ничего, что могло бы оказаться сигнализацией, я забрался повыше на одну из ветвей, что протянулись над проулком, и осторожно двинулся вперед, не переставая «прощупывать» пространство вокруг. И это принесло свои плоды. Двоих «топтунов» удалось срисовать еще до того, как я добрался до середины ветви. Охранители расположились в разных концах того самого проулка, который я сейчас миновал… и меня они не видели. Славно.

Сканирование дома, хоть и изрядно защищенного на этот случай, не показало там присутствия «лишних» людей. К сожалению, определить, кто именно находится по ту сторону стен, мне не удалось, ну, да и ладно. Сам посмотрю… осторожно.

Я аккуратно открыл дверь, ведущую на кухню, и, еще раз убедившись, что в помещении никого нет, двинулся внутрь дома, используя для этого узкие коридорчики и лестницы прислуги, буквально пронизавшие наше «гнездо». Мало ли что?

Первым делом я решил наведаться в свой кабинет. Не то что я уж очень сильно беспокоился о сохранности хранящихся там документов, все-таки все действительно важное я держал при себе, но убедиться, что там все в порядке, было необходимо. Да и переодеться мне не помешает. А то вторые сутки в одном и том же костюме… Ладе это не понравится. А гардеробная, как и ванная комната, как раз имеет два выхода, один в спальне, а второй в кабинете.

Свернув в нужный коридор-тупичок, я нажал одну из деревянных панелей, и скрытая дверь неслышно отворилась, пропуская меня в любимую комнату. Нет, никаких страшных тайн и секретов, просто это был самый короткий проход из кабинета на кухню. Достаточно было пройти пару шагов по коридорчику и спуститься по узкой крутой лестнице. И нет надобности проходить через добрую половину дома. Очень удобно и тихо, что тоже немаловажно. Будить всех чад и домочадцев, когда во время работы ночью нападает дикий жор, мне совсем не хочется.

Но стоило хорошенько рассмотреть происходящее в комнате, как размышления о необходимости тайного хода на кухню вылетели из моей головы в один миг…

«Топтуны», услышав, как распахнулись парадные двери особняка, за которым их приставили наблюдать, подобрались, готовые, как им казалось, к любому развитию событий. Но то, что они увидели, заставило обычно невозмутимых и много что видавших на своем веку филеров изумленно выпучить глаза.

Их собственный начальник не вышел, а вылетел в распахнувшиеся высокие двери, кубарем прокатился по ступенькам широкой каменной лестницы и распластался прямо на клумбе, разбитой перед парадным входом, передавив при этом добрую половину цветочного ковра. А спустя секунду из тех же дверей, пущенный чьей-то умелой рукой, вылетел и изрядно помятый котелок Ратьши Гремиславича и приземлился аккурат на голову хозяина. Переглянувшись, ошарашенные таким поворотом «топтуны» помялись, но все-таки решились и, нарушая все инструкции подряд, ринулись на помощь своему начальнику.

– Ты едешь в Каменград. Как можно скорее. – Я ткнул пальцем в Ладу, но она, кажется, вовсе не обратила внимания на мою грубость. Только нежно улыбнулась… и я почувствовал, что меня отпускает, а воспоминание о копающемся в моих документах Ратьше становится бледнее. Но, черт возьми! Моих документов, в моем кабинете! Мавки бы утащили этого полковника! Нашел время для обыска!

Понятно, что мое появление в Хольмграде и торжественный пинок главе необмундированной службы Особой канцелярии не могли обойтись без последствий. Но пара дней у меня имеется. По крайней мере, раньше чем через сорок восемь часов привести Ратьшу в сознание не светит ни одному, даже самому лучшему специалисту, в этом я абсолютно уверен. Жаль, конечно, что он выбрал такой неудобный момент для обыска, глядишь, у меня было бы чуть больше времени на общение с семьей… С другой стороны, события развиваются столь стремительно, что промедление может быть просто опасно. Значит… значит, пора сворачивать лавочку. Жаль… Но семья мне дороже всех заводов и производств.

– Милая, ты уже написала прошение? – Я вошел в кабинет Лады, буквально увешанный детьми. Родик с Белянкой просто вцепились клещами и ни в какую не желали отойти от меня хотя бы на минуту. На них даже взгляды «мамки» не действовали. Вообще…

– Да, Вит. Дети, отпустите отца, не исчезнет же он прямо из комнаты… – Вместо ответа Родион с Беляной смерили меня сомневающимися взглядами, но кивнули. Сын, отпустив руку, отошел на пару маленьких шагов, а дочь, медленно и нехотя покинув мое плечо, встала по другую сторону. Вот вам и «почетный» караул. А по не четным, конвой, хм…

Освободившись от железной хватки детей, я, наконец, смог подойти к столу, за которым сидела жена, и прочесть написанный ею документ.

– Тебя совсем не беспокоит моя репутация, да? – улыбнулась Лада, когда я, прочитав прошение, удовлетворенно кивнул.

– Солнышко, мы все это уже обговорили, не так ли? – Вздохнул я. – Это лучший способ вывести тебя и детей из-под удара, если вдруг что-то пойдет не так. Или ты предпочла бы фиктивную гибель?

– Вит! – укоризненно воскликнула Лада.

– Вот-вот. Мне тоже не нравится эта идея. К тому же, ввиду предстоящего переполоха, твоей репутации ничего не грозит. Общество скорее примет тебя, как обманутую в лучших чувствах женщину… несчастную мать и так далее.

– Это еще хуже. Они же будут поливать тебя грязью, – погрустнела жена.

– Эй, не вешать нос! Неужели ты всерьез считаешь, что мне есть дело до этих… – Я неопределенно мотнул головой. – К тому же хуже, чем есть сейчас, уже не будет. Согласись, два года слухов и шепотков «об этом Старицком», который «весь в свою чертову породу», это довольно мощный задел…

– Ну да, ну да… Тот самый миллионер Старицкий, что оставил жене все свое состояние.

– Ой, вот не надо. Тебе еще придется поругаться с кредиторами, а добровольные помощники с радостью разнесут по Хольмграду весть о том, что «негодяй-муж» оставил тебя с детьми и огромными долгами. Опцион для верфи-то от ладожских банкиров. – Я ухмыльнулся и, обняв Ладу, подмигнул забравшимся в одно кресло на двоих и сидящим тихо, как мышки, детям. Белянка в ответ растянула губы в радостной улыбке, а вот Родик только хмуро кивнул. Ну да, растет парень. Не факт, что он правильно все понимает, но уж от недостатка внимательности сын точно никогда не страдал, да и мозгами его природа не обделила… Эх, перед отъездом нужно будет обязательно с ним переговорить. Он поймет. И примет… иначе мне лучше будет сдохнуть.

– Думаешь, будет трудно определить, что выплаты затягивались искусственно? – недоверчиво хмыкнула Лада мне в шею.

– Ну, если бы речь шла о каком-то другом банке, я бы не был уверен в ответе, но в случае с «ладожцами»… – вздохнул я. Черт, что за жизнь! У меня в объятиях самая красивая и умная женщина в мире, и чем мы с ней заняты?!

– Так, дети, марш спать, – обернувшись к внимательно наблюдающим за нами Родику и Беляне, проговорила Лада. Похоже, мысль о пустой трате времени пришла в голову не мне одному.

– А… а можно мы… – начала было дочь, но Родион дернул ее за руку и, спрыгнув с кресла, потащил упирающуюся сестренку к выходу, что-то настойчиво нашептывая ей на ухо. Мне еще удалось расслышать обрывок фразы «о маленьком братике», после чего Белянка резко перестала сопротивляться, и через секунду дверь кабинета захлопнулась, отрезая нас от внешнего мира. Хм… надеюсь, он не станет читать пятилетней девочке лекцию о принципах размножения? С него станется, акселерата…

Впрочем, благодаря Ладе, мысли об этом доморощенном десятилетнем профессоре-биологе быстро покинули мою голову…

А на следующий день наш техник-механик-и-вообще-мастер-на-все-руки отправился на прием к Рейн-Виленскому, с прошением Лады о разрешении ей покинуть Хольмград и присоединиться к мужу в Каменграде, ввиду неподобающего поведения некоторых личностей, решивших воспользоваться отсутствием ее защитника и уверенных в своей безопасности, очевидно из-за гуляющих по столице слухов о якобы высказанном государем неудовольствия в отношении ее мужа…

На самом деле текста было куда как больше, а уж его витиеватость вообще, по-моему, была способна заплести извилины нормального человека в совершенно дикий узел. Тем не менее уже к вечеру в нашей гостиной нарисовался сам секретарь Государева кабинета, да не один, а вместе с князем Телепневым. Старый лис не стал вдаваться в подробности, лишь удостоверился, что супруга его хорошего друга пребывает в здравии, и, посетовав на склочный нрав иных представителей света, покинул наш дом, опять же вместе с промолчавшим всю встречу главой Особой канцелярии. Правда, на консоли в прихожей осталось два листа с разрешениями для Лады и детей покинуть город. Одно из Особой канцелярии, другое от комиссии, заверенное Рейн-Виленским.

– Интересно, а князь-то зачем приходил? – протянула Лада, когда за визитерами закрылась дверь, и я смог спуститься в гостиную.

– Хм. Учитывая, что прошение было направлено чуть ли не сразу после стремительного вылета Ратьши Гремиславича из дверей нашего дома… – усмехнулся я.

– Ой. – На лице жены появилась огорченная гримаска. – Так это что же… теперь его будут считать… Нехорошо. Совсем нехорошо, Вит!

– О, на этот счет можешь не расстраиваться. – Я приобнял разволновавшуюся жену. – Наш полковник не зря возглавляет службу филеров. Его и в лицо-то мало кто знает. Так что, дело ограничится лишь шепотками о том, что нахалом, подкатившим к тебе, был один из служащих Особой канцелярии. Потому и Телепнев приехал. Вроде как извиниться…

– Но… если так, то кто же узнает о служащем канцелярии?

– А вот об этом позаботится сам Ратьша. В собирании и распускании слухов ему нет равных. Поверь, уже послезавтра это будет первой новостью в столице. – Я чмокнул жену в кончик носа… и почувствовал, как ее настроение стремительно падает. – Что такое, милая?

– Вит, я… Я не знаю. Мы правильно поступаем? – Лада заглянула в мои глаза. Черт, если бы я сам был в этом уверен… С другой стороны…

– Да. Другого выхода у нас нет. – Я постарался вложить в свой голос максимум уверенности.

– Тогда… тогда пообещай мне одну вещь. – Видимо, я был убедителен, поскольку ее беспокойство улеглось. Вроде бы.

– Все, что пожелаешь.

– Когда это закончится, мы уедем отсюда куда-нибудь, где нас не достанут никакие телепневы.

– Обещаю. – Я уверенно кивнул.

– Тогда… у нас ведь еще много времени, да? – Лада повеселела и, улыбнувшись, потянула меня в спальню. Хм, может, стоит прислушаться к Родиону и Беляне и выполнить их желание? Пусть не сейчас, пусть после окончания этой чертовой эпопеи…

А через три дня среди «особо осведомленных» людей, действительно, поползли невнятные слухи о некоем перешагнувшем все правила приличия синемундирнике, из-за которого «эта выскочка, наконец, поняла, что в столице ей не место, и подала прошение о разрешении покинуть город». Коктейль из слухов получился просто убойный. А уж когда «вдруг» стало известно, что «чертов Старицкий нарушил волю государя и направляется в Хольмград», свет пришел в совершеннейший ажиотаж.

И что-то менять стало поздно. Охрана из обмундированных служащих Особой канцелярии взяла наш дом под плотное наблюдение. На воротах появились караульные, пугая прохожих начищенными пуговицами на кителях и блеском примкнутых штыков. До отъезда Лады с детьми на вокзал и посадки на идущий в Каменград дирижабль этот конвой стал неотъемлемой частью пейзажа…

Хорошо еще, эти ребята внутрь дома не заглядывали. А то прятаться от них где-нибудь в подвале у меня не было никакого желания. Зато дети были счастливы. Они, да, собственно, и я сам, уже и не помнили, когда в последний раз нам удавалось провести вместе больше двух дней кряду. Работа в училище и на предприятии, а после и мой отъезд на Урал-камень уже давно не давали нам такой возможности. Так что мы просто радовались выпавшей возможности… и пытались набраться впечатлений впрок.

Я все-таки поговорил с сыном, и он, внимательно меня выслушав, после долгого молчания грустно кивнул. Лада присутствовала при нашей беседе, и честно, я с трудом представляю, как она смогла удержаться от слез. Я бы и сам хотел промолчать, все-таки не дело возлагать на плечи детей такие откровения, но… иначе было нельзя. А Родион… сын показал себя настоящим мужчиной.

– Я понял, папа. – Он вскинул голову и, взглянув на меня серьезным, черт, совсем не по-детски серьезным взглядом, кивнул. – Не волнуйся о нас. Я уже большой, пригляжу за мамой и Белянкой.

– Да. Ты уже большой… я в тебя верю, – медленно проговорил я. – Только помни, даже если кто-то что-то будет говорить тебе обо мне…

– Пап, я уже большой, – по слогам, словно несмышленому, повторил Родик. – Я понимаю, что такое тайна, и не буду никому ничего доказывать… Но в нос дам.

– Родион! – вспыхнула Лада, явно не зная, то ли ей плакать, то ли смеяться.

– Он прав. Доказывать, что противник лжет, он не сможет, но и спускать прямые оскорбления малодушно. Поэтому пусть лучше бьет. Молча и ничего не объясняя. – Вздохнул я и с легким беспокойством отметил, как сверкнули глаза сына. Черт, он же теперь в Каменграде ни одному ровеснику спуску не даст… А учитывая старательность, с которой сын тренировался даже в мое отсутствие, достаться может и ребятне постарше…

– Родик, но только если не найдешь иного выхода, – строго заявила Лада.

Сын вопросительно на меня взглянул и, получив в ответ утвердительный кивок, в свою очередь вздохнул.

– Обещаю.

– Вот и славно.

Но все рано или поздно заканчивается. Закончился и мой почти двухнедельный отпуск с семьей, перемежавшийся редкими вылазками в город.

Кортеж из шести автомобилей Канцелярии вырулил из ворот нашего дома и покатил в сторону вокзала, увозя с собой мою семью и домочадцев, а я, покинув дом тем же путем, каким пришел, отправился на окраину Плотни, где все эти две недели Грегуар сходил с ума от безделья. Учитывая, что покидать Плотненский конец я ему запретил, хм… с другой стороны, такого количества борделей нет больше ни в одном районе, так что, думается, он на меня не в обиде.

Дворецкий встретил меня в воротах гаража и, судя по ментальному фону, был вполне доволен жизнью.

– Могу я спросить, как обстоят дела, ваше сиятельство? – поинтересовался Грегуар, когда я плюхнулся на водительское сиденье своего «Классика».

– Хорошо, я полагаю. Правда, времени, да и сил на то, чтобы донести до комиссии весь идиотизм их действий, ушло более чем много. Зато сейчас Лада с детьми и всем скарбом уже направляется на вокзал. Как раз к трехчасовому рейсу на Каменград.

– Хм. Позволено ли мне будет узнать, почему вы не присоединились к супруге? – устраиваясь на заднем диване, проговорил дворецкий.

– Охранители. Там такой конвой, что мне и близко к ним не подойти, – коротко пояснил я и, почувствовав немой вопрос Грега, ответил: – Нет, друг мой, члены комиссии меня не выдадут, иначе им придется объяснять, откуда взялись те двести тысяч, что осели на их счетах.

– Это много, – после недолгого молчания заметил дворецкий, пока я выгонял машину из гаража.

– Семья дороже, Грег. Они единственное, что удерживает меня здесь. – Вздохнул я и встряхнулся. – Ладно, оставим. Как смотришь на то, чтобы прокатиться до вокзала? Хочу убедиться, что все в порядке.

– Вы хозяин, мессир. – Я заметил в зеркале заднего вида, как дворецкий пожал плечами, и решительно повернул руль в сторону объездного шоссе. Дорога легла под колеса авто широкой желтовато-серой лентой, и уже через четверть часа, стоя на кромке поля, я смог наблюдать взлетающий в небо рейсовый дирижабль, увозящий мою семью в безопасный и уютный Каменград. Вот огромная туша оторвалась от причальных пандусов и, развернувшись, величаво поплыла на восток. Я задрал голову вверх, чтобы получше рассмотреть проползающего надо мной «кита»…

Огненная вспышка озарила небо, хлестнув по глазам яростной белизной… Удар… и темнота.