Глава 9

«Кэдди» стоит в парковочном гараже там, где я оставил его с брелоком дистанционного запуска на два дюйма в выхлопной трубе. Не знаю, почему я решил припрятать ключи здесь; может, мое подсознание расшифровало Эдит прежде меня. Я выуживаю брелок и некоторое время просто сижу в машине, в объятьях кожаных сидений. Эти бархатные кожаные сиденья чертовски удобны, и мне хочется минутку потратить на то, чтобы просто насладиться, порадоваться хоть чему-то, даже если это украденная машина мужика, которого я только что видел под водой перерубленным пополам. Мне нужно уладить ряд дел, я это знаю, но какие-нибудь новости уже должны были просочиться к Майку. Он должен знать, что гамбит с «Шедевром» разыгран практически так, как он надеялся. Так почему бы не дать ему насладиться своим самодовольством еще чуточку, пока я сижу здесь и поглаживаю мягкое шевро.

Кожа настолько мягкая, что мне хочется плакать. Зачем ее нужно строчить? С какой стати такое кому-то пришло в голову? Столько иголочных проколов боли…

Блин. По-моему, у меня очередной срыв.

У солдат такой строй ума, что они должны быть крепче гвоздей в режиме двадцать четыре на семь. Так что мы копим весь яд у себя в груди, выковывая из него тошнотворное пушечное ядро, чтобы выпустить его как-нибудь потом, возможно, в людей, того не заслуживающих, в набитом людьми ресторане незадолго перед собственным разводом. С «Кланом Сопрано» дела идут капельку лучше. Эти сеансы терапии действительно помогли Тони, особенно во втором сезоне. А раз они достаточно хороши для дона мафии, то уж наверняка рядовых солдат нечего обвинять в слабости, если те купят абонемент на несколько сеансов.

Саймон Мориарти – мой спаситель. Если б не этот мужик, я навряд ли протянул бы целых шесть месяцев жизни штатского. Я не обращался к нему более шести месяцев, но теперь, по-моему, самое время.

Подключив свой телефон к системе «кэдди», я набираю ирландский номер. Международный двойной «брррп» звучит утешительно и капельку ностальгично, так что я малость забываюсь в ожидании, пока Саймон снимет трубку.

Я наполовину погружаюсь в сновидение, в котором звоню своему школьному другу и надеюсь, что трубку снимет его мама, когда вдруг осознаю, что кто-то на меня орет.

– А? – тогда говорю я. – Чего?

– Дэниел! – произносит знакомый голос. – Сержант Макэвой!

Будь я неладен! Это же голос Саймона Мориарти.

– Эй, Саймон. В чем дело?

– Нет, – отрезает он. – Это моя реплика. Это же ты мне звонишь, забыл?

Эти мозговеды так наблюдательны!

– Да. В техническом смысле это правда. Я тебе звоню.

На это бестолковое излишнее замечание Саймон не реагирует. Он просто ждет. Ожидание ему всегда по фигу. Мне не по душе вакуум в разговоре, так что я, как правило, вклиниваюсь со своим старым дерьмом. Однако не на сей раз. Я не зеленый новичок в вылеживании на кушетке.

Пошел на фиг, я тебя пережду, Саймон.

Саймон вешает трубку.

Вот срака. Мной вертят.

Я набираю номер повторно.

– Кто это? – говорит Саймон, заставляя меня почувствовать себя непослушным воспитанником детсада.

– Саймон, пожалуйста. У меня нет на это времени.

Я слышу бзынь-шварк зажженной «Зиппо», затем длинный треск раскуриваемой Саймоном одной из его сигар с мундштуком. Далее следует длительный, ужасный приступ кашля, пока Саймон отхаркивает пинту мокроты курильщика.

– Лады, Дэн. Я весь твой на десять минут. Нынче вечером со мной девочки, и я им обещал, что нас не будут прерывать.

Девочки?

– Я и не знал, что у тебя есть дочери.

– У меня их и нет, – сообщает Саймон с совершенно невозмутимым видом, как мне представляется, и я слышу два голоса на заднем плане, поющие «Мамму Мию» «Аббы», и гадаю, во что одеты обладательницы этих голосов. Должно быть, я слушаю на пару секунд дольше, чем следует, потому что из созерцания меня вышибают слова Саймона: – Дэниел! Ну-ка, поживее, солдат!

– О, есть, сэр. Извините.

Саймон любит по-павловски подкидывать толику условно-рефлекторного военного жаргона, чтобы подстегнуть события, хотя со своей прической «рыбий хвост» а-ля рок-звезда восьмидесятых, туфлях с кубинским каблуком и выцветшими футболками он чуть ли не самый далекий от военных человек из всех, кого я знаю. За все время, пока он меня лечил, Саймон ни разу не пришел вовремя или совсем трезвым.

Я не говорю, что Саймон Мориарти не знает своего дела. На самом деле я сомневаюсь, что есть кто-либо лучше его. Большинство мозгоправов, с которыми я имел дело, алчут великих откровений, зато Саймон прекрасно выдает совладающие стратегии, пригодные для немедленного употребления. И боже мой, именно они-то мне сегодня и нужны.

– Я повязан по рукам и ногам, Саймон. Не в буквальном смысле веревками и всем таким, но раз уж мы затронули эту тему, сегодня мне уже дважды надевали наручники.

– Тоже мне, проблема, – отзывается Саймон. – У меня одна нога прикована наручниками к столбику кровати прямо сейчас. – Тут он пару раз харкает; надеюсь, не в мой адрес.

Я гну свое.

– Тип, на которого я работаю, поручил сделать для него мерзкую штуку, что я и делаю, чтобы выбраться из-под него, но этому нет ни конца ни края. Мерзкая штука порождает еще более мерзкую штуку, и не успею я оглянуться, как еще свора парней жаждет расплатиться со мной за то, что даже не я затеял.

Саймон долго отмалчивается, и я слышу девичий кордебалет на заднем плане.

– Ты не мог бы выражаться чуть менее внятно? – наконец говорит он.

– Я понимаю, что почти не даю тебе за что уцепиться, но некоторые из вещей, которые мне пришлось делать, не совсем законны.

– Лады. Эти мерзкие штуки. Виден ли им конец?

Я пытаюсь вообразить, как Майк добродушно списывает мой долг, и картинка у меня в голове как-то не складывается.

– Нет. Нет, он ни за что не снимет меня с крючка.

– Лады. А у тебя есть какие-нибудь корни в обществе, куда ты мог бы обратиться за помощью?

– Мои корни. Знакомая девушка.

– Ах да, бредовая подружка… Как там София?

Я воображаю Софию с молотком в изящных пальчиках, с клюва которого каплет кровь. Эта картинка складывается без проблем.

– То лучше, то хуже. Время от времени она меня узнает, а это что-нибудь да значит, правда ведь?

– Это прогресс, – подтверждает Саймон. – Но вернемся к твоей проблеме. Этот человек, то есть, судя по нашим предыдущим беседам, Майк Мэдден, держит тебя в кулаке. Мы с тобой только и говорим, что об этом садисте Майке Мэддене. Сдается мне, ты пытаешься избавиться от симптомов, а не от коренной причины.

По-моему, Саймон пытается мне что-то сказать, не сказав мне ничего.

– Что-то я не улавливаю.

– Позволь поведать тебе историю. Притчу, если хочешь. Если они устраивали Иисуса, то устроят и меня.

– Аминь, брат.

– Жил-был мужик в палатке у куста.

Это становится по-настоящему загадочным.

– Лады. Палатка-куст. Усек.

– Только у мужика была аллергия на куст.

– Куст что, цветет?

Саймон вздыхает:

– Хватит хаяться муйней, Дэниел. Просто воспринимай все как есть, а я включу всю уместную информацию. Так что, если я этого не скажу, тебе и незачем это знать.

«Куст что, цветет?» Что за чертовщина со мной творится? Я путался с Зебом настолько долго, что превратился в занозу в жопе.

– Извини, Саймон. Продолжай.

– Спасибо. Значит, у парня аллергия на куст, и он каждое утро просыпается с головы до ног в крапивнице. Так что он начинает принимать пилюли, чтобы избавиться от крапивницы. Каждый вечер горсть пилюль. А это большие лошадиные пилюли, так что – мука мученическая.

– Лады. Это я представляю.

– Через какое-то время пилюли теряют эффективность, и ему приходится перед сном натираться мазью. Эта штука впитывается в простыни и воняет.

– Я и есть тот тип? Хотя бы это мне скажи.

Саймон пропускает реплику мимо ушей.

– В общем, пилюли и мазь, а со временем и укол раз в неделю. Этот куст портит мужику жизнь. Так что в один прекрасный день мужик звонит своему красавцу другу-сердцееду, живущему за океаном.

– И говорит ему все о кусте, пилюлях и остальном своем все более сложном образе жизни.

– И что говорит друг?

– Прежде всего друг называет его орудием, а потом говорит мужику, что у того есть два варианта на выбор. Либо он спалит этот куст до корней, что не очень-то практично, так ведь?

– Либо?

– Либо переберется подальше от этого долбаного куста – туда, где пыльца до него больше не доберется.

До меня доходит. Я – мужик, а Майк – куст.

Саймон считает, что мне надо переехать.

Или он только что посоветовал мне спалить куст.

Другие интерпретации мне в голову не приходят.

Что ж, раз это устраивает Иисуса…