Глава 16
Давешняя старушка встретила его смущенно, а девочка настороженно. Они не ждали гостей, поужинали и уже готовились ко сну. Впрочем, углядев, что у Германа в руках тортик и несколько пакетиков со сластями, обе повеселели. А Герман еще припас и баночку кофе, и бутылочку сладкого вина.
– Не знал, что вы любите больше.
– Зачем вы так потратились? – всплеснула руками старушка. – Право, это неудобно.
– Я хотел побеседовать с вами. А лучшая беседа всегда за столом.
Хозяйка не стала отказываться. Видно, не одной девочке было скучно. Пожилая дама тоже была не против того, чтобы внести разнообразие в рутинный распорядок дня. Они с девочкой проворно накрыли на стол, поставили чашки, вскипятили чайник. И все уютно устроились за накрытым скатертью столом. Девочке тоже позволили остаться и выпить чашку чая. Позднее чаепитие было для нее в диковинку. Глаза у нее сияли. Оказывается, не такая уж она и злюка, просто малость избалованная.
Герман сумел быстро расположить пожилую женщину к себе. Он был достаточно обаятелен. Да и язык у него был подвешен как надо. И чувство юмора помогло. Очень скоро обе женщины – и маленькая, и старая – чувствовали себя с Германом так, словно знали его всю жизнь. А ему только того и надо было. Он не стал таиться и рассказал, что появился в здешних местах не просто так. Что он разыскивает жену и ребенка, показал их фотографии. И старушка с девочкой умилились, какой Ванечка хорошенький.
Герман не стал скрывать и того, что имеет подозрения насчет детского сада, которым владеет госпожа Воронцова. Попутно Герман выяснил, что Стефанида Андреевна, так звали новую знакомую, в свое время окончила педагогический институт. И уже больше полувека работает исключительно с дошкольниками. Сейчас, правда, только частным образом.
– Вы же профессионал, – польстил пожилой даме Герман. – Стаж огромный, опыт работы. Почему же вы все-таки ушли от Воронцовой? Вас ведь наверняка уговаривали остаться.
Теперь, сидя за столом, Стефанида Андреевна была куда откровенней, чем давеча на улице.
– Не понравилось мне там, – призналась она. – Полгода поработала и ушла.
– Но почему?
– Сплетничать не приучена, но что-то неладное у них там творится. Мутное какое-то.
– Например?
– Некоторые дети появляются, потом исчезают. И куда деваются, непонятно.
– Может, родители забирают?
– В том-то и дело, что не родители или там опекуны, а совсем другие люди. Незнакомые.
– Но дети возвращаются?
– Когда как. Несколько случаев я знаю, когда дети исчезали навсегда. Ну, это из тех, за кого платить переставали и кем родные подолгу не интересовались. Вообще-то таких детей полагается в специальные учреждения направлять, где они за счет государства содержатся, если за их содержание платить никто из родичей не хочет, но Лена, как мне кажется, иначе поступала. Как, врать не буду, не знаю. Но что-то нехорошее в этом было.
– И что? Дети исчезали с концами?
– Не знаю. Я там слишком недолго проработала. Может, через годик и возвращались, не знаю.
– Но как же так? Ведь рано или поздно за ребенком его родные должны были вернуться? Это же ребенок!
– Иногда случалось, что приезжали.
– И как же тогда? Возвращали им ребенка?
– Возвращали.
– Но если ребенка нет, вы говорите. Как же возвращали?
Стефанида Андреевна помялась, но потом все же сказала:
– Возвращали, да не того.
– В каком смысле?
– Вот скажите, вы со своими школьными друзьями общаетесь?
– Не со всеми, но с некоторыми да, общаемся.
– Другое спрошу. На встречи выпускников вы ходите?
– Иногда.
– Замечаете, как меняются люди со временем?
– Конечно. Если лет десять человека не видеть, бывает, что с трудом его узнаешь.
– А у детей все изменения происходят еще быстрей. Младенец в полтора месяца – это совсем не то же самое, что полуторагодовалый малыш. А если проходит два или три года, ребенок за это время меняется почти до неузнаваемости. Если его все это время не наблюдать, то и вовсе можешь не узнать.
– Хотите сказать, что некоторые родители не появлялись годами?
– Насчет родителей не скажу, но многие дети у Лены были оставлены своими опекунами. А те считают, что если ребенок присмотрен и сыт, то с них и взятки гладки. Не надо больше возиться с крикуном. Сбыли с рук и забыли.
– Но сейчас же Интернет есть. Можно ребенка хотя бы в режиме онлайн наблюдать.
– Может, и можно, но только те пользуются этой услугой, кому ребенок интересен. А такие и сами приедут, и ребенка на выходные заберут, и вообще проявят заботу. Но есть и такие, которым попросту плевать на малыша. Вот таким нерадивым родичам ничего не стоит подсунуть чужого ребенка взамен того, что они оставляли.
– Прямо ушам не верю.
– Да уж вы мне поверьте, – поджала губы Стефанида Андреевна. – Врать сызмальства не приучена. Что видела, то вам и говорю.
– Но это же подсудное дело вот так менять одних детей на других.
– О чем и речь, – многозначительно произнесла Стефанида Андреевна. – Потому и уволилась. Не хотелось на старости лет за решетку загреметь. Не знаю, может быть, я чего-то не так поняла, но из моей группы несколько раз забирали детей. Кто забирал, мне не говорили. Просто ставили в известность, что сегодня с десяти до пяти такой-то ребенок будет отсутствовать. Обычно малыш потом возвращался, но где он был, что с ним делали, этого объяснить не мог. Куда-то возили, какие-то люди были, а что, почему, такие маленькие дети толком объяснить не могут. Оставалось только гадать, для каких целей этих детей вывозили из детского дома. И сама Елена Валентиновна… Она хоть и педагог с образованием, а вот муж у нее уголовник. Да-да, он как-то к нам приезжал, вроде как с инспекцией. Карусели детские проверять полез, а там краска свежая. Вот он рубашку краской испачкал, снял ее, чтобы застирать, и я сама видела у него татуировки на теле. Кресты, купола. А такие, я знаю, только на зоне делают.
– Но ведь детским садом не муж, а Елена Валентиновна заведует.
– Муж и жена – одна сатана. Недаром в народе говорят, муж – голова, а жена – шея. Куда шея захочет, туда голова и повернется. Не верю я, чтобы жена о своем муже правды не знала. Все Лена про своего муженька знает. А раз знает и живет, значит, и сама такая.
– Но люди же меняются.
– Брось ты, Гера. Черного кобеля не отмоешь добела. Конечно, бывает, что Господь чудо явит, отчаянным грешникам благодать подает. Уверуют они, преобразятся от Духа Святого и от греха сами отойдут. Но мужу Лены до этого еще далеко.
– Почему?
– Так, как наш хозяин себя ведет, верующие себя вести не будут. У него одни деньги на уме, а для верующего человека – это самый первый грех.
Благодаря говорливой старушке Герман сделал для себя выводы, что в детском доме и впрямь дела обстоят нечисто. Внезапно ему пришла в голову одна мысль.
– Скажите, а игрушки в садике как-нибудь маркируют? Клейма на них ставят?
Стефанида Андреевна ничуть не удивилась вопросу. Пожала плечами и ответила:
– Конечно. У каждой группы своя метка. А как иначе определить, какая игрушка из какой группы? На улице же каждая группа хоть и гуляет на своей площадке, но бывают общие мероприятия, концерты, утренники, другие развлечения. Наконец, дети свои игрушки просто теряют. А вы знаете, какая это трагедия для ребенка, когда теряется его самый верный друг? Так что все игрушки, так или иначе попавшие в садик, обязательно маркируются.
– И как же?
– Пишут название группы. Например, «с/г» или «м/г». Что, соответственно, значит, старшая группа или младшая группа. Во всяком случае, при мне это было именно так.
– А давно вы от них уволились?
– Давно.
– А сколько всего времени они функционируют?
– Не меньше семи-восьми лет, – сказала Стефанида Андреевна. – Я сама дом от сестры унаследовала почти десять лет назад. А этот забор и садик за ним появились через год или чуть позже. Я к ним пришла, когда они еще только открывались. Детей тогда было мало, сотрудников тоже, меня и взяли.
– И с самого начала им Елена Воронцова руководила?
– Да. Муж ей помог землю получить, деньги на строительство выделил, но организацией занималась сама Воронцова. Я и сейчас ее иногда вижу, когда она в машине мимо проезжает.
– Скажите, а могло такое быть, чтобы ребенок в этом садике вместе со своей матерью оказался?
– Могло! – кивнула головой старая воспитательница. – Запросто. У Лены вообще все запросто. Плати деньги и живи сколько влезет. Для самых маленьких даже отдельный домик построен, где они со своими мамочками могут находиться. Их обслуживают, за детьми, если надо, присматривают. Дом отдыха, да и только. Только цены у Лены… того, кусаются.
– А где она детей набирает?
– Вот этого не скажу, не знаю. Объявлений или рекламы я не замечала, чтобы они давали. А дети появляются. Пока я работала, с десяток новых воспитанников появилось. И все не на месяц, не на два, а на постоянной основе. То есть на год или даже больше. Как мне Лена объясняла, потом этих деток в частные закрытые школы переводят. У нас или за границей. Те же интернаты, если вдуматься, только обслуживание получше.
– Но откуда же клиенты узнают про садик?
– Загадка. Ни в Интернете, ни в газетах про этот сад ничего не пишут. Я к Лене свою знакомую отправляла. Та без работы осталась, вот я и подумала, пусть подработает чуток. Она пыталась информацию найти о новом месте работы, но без толку. Тогда я ее уговорила, чтобы она прямо к Воронцовой обратилась. Подруга так и сделала. А Лена ей от ворот поворот. Да еще форменный допрос устроила. Откуда вы про нас узнали? Кто вас подослал? А под конец заявила, что новые сотрудники им не требуются, и выставила мою знакомую ни с чем.
– Значит, с улицы они теперь воспитателей не принимают?
– Нет. Наверное, после моего ухода какие-то выводы сделали. И теперь только проверенных людей берут. И в Интернете про них сведений нет, мы с подругой тогда смотрели. Да и что в поисковике писать? Названия-то у этого садика нет. А если и есть, то нигде не афишируется. Даже все соседи знают только, что это просто частный садик, и все. И детей со стороны они тоже не берут. Соседка тут пыталась пристроить своих пацанов, дочка ногу сломала, самой старухе с двумя сорвиголовами не справиться. Так она Лене и денег посулила, а та ни в какую. Мест нет, и все!
– Хорошо, названия нет, но адрес-то есть. Отзывы об этом садике какие-то все равно могут быть.
И тут раздался тонкий голосок:
– Я сейчас посмотрю.
Это девочка, о присутствии которой взрослые совершенно забыли, дала о себе знать.
– Ты все слышала? – ахнула Стефанида Андреевна.
– Не глухая, – важно произнесла малышка. – Если хотите, я сейчас в Сети. И Интернет у меня безлимитный. Ройся сколько хочешь. – И она всучила Герману свой беленький айфончик. – На! Ищи своего мальчика.
Но сколько ни искал Герман, никаких упоминаний о детском саде, которым руководит Елена Воронцова, так и не нашел. Создавалось впечатление, что кто-то специально вычищает любые упоминания об этом месте. Сама Елена Воронцова была почти во всех социальных сетях, хотя попасть на ее страницы Герману не удалось. Да и что бы он там узнал? Вряд ли Воронцова выкладывает в открытый доступ истории про свои темные делишки.
– Единственное, что я не понимаю, если у госпожи Воронцовой уже есть дело, если она руководит детским садом, зачем она пошла работать врачом, да еще в клинику красоты? Это же время и силы, а денег там особых не заработаешь.
Но, видимо, была у Воронцовой для поступления в клинику какая-то веская причина. Как понял Герман, эта женщина не из тех, кто делает что-то просто так. Воронцова четко видела впереди какую-то цель и лишь поэтому потребовала от мужа устроить ее на работу в «Красоту не для всех».
– Вот только бы выяснить, что это за цель!
Все, сказанное старушкой про частный детский сад Воронцовой, надежно спрятанный за высоким забором, вызывало у Германа еще большие подозрения, чем прежде. Найденные в машине Почтарева детские игрушки – машинка, слоненок и мишка – могли быть как раз из этого садика. Правда, такой маркировки, какая была на трех игрушках, «г/м» Стефанида Андреевна не припомнила, но она уволилась оттуда несколько лет назад. За это время могли появиться новые группы.
Теперь Герман был почти уверен, что если где-то его сынишку и прячут столько времени, то частный детский сад, в котором единолично правит госпожа Воронцова, которая к тому же связана и с Меерсоном, и с «Красотой не для всех», а возможно, что и с Почтаревым, самое подходящее для того место. К тому же если сюда принимают детей вместе с мамами, значит, и Ирина может находиться там же.
Все это настолько взбудоражило Германа, что ему показалось, еще немного, и его просто разорвет от переполняющих его эмоций.
– Мне надо попасть в этот сад! Я уверен, мой сын находится в руках у этой женщины! И к Меерсону в клинику он тоже попал не случайно. Они действовали заодно с Почтаревым. Разыграли перед Иркой какой-то спектакль, а эта дура попалась.
Стефанида Андреевна не поняла из его речи ни слова, кроме того, что симпатичный молодой человек хочет проникнуть на территорию частного детского сада. И еще она поняла, что Герман хочет насолить Воронцовой, которая старушке была совсем несимпатична.
– Я вам помогу! – торжественно произнесла старая воспитательница. – Вы хотите попасть во владения Елены? Я вам в этом помогу.
– Вы?
– Именно я! А что вы думаете, если я старая, то уже не на что и не гожусь? – раздухарилась старушка. – Сказала, что помогу, значит, помогу.
– Но вы там уже не работаете.
– Я – нет. А вот мой сосед работает. Мы с ним вместе поступили, только я потом уволилась, а он остался.
– И вы его не предупредили, что он может погореть?
– Он шофер, – пожала плечами старушка. – Продукты возит. Случись какая неприятность, с него что за спрос? В конце концов, это только подозрения, доказательств у меня нету. А у Володи трое детей, всех кормить надо. Работа ему была нужна, я и не стала ему ничего говорить. – И уже одеваясь перед зеркалом, старушка добавила: – К тому же я как чувствовала, что пригодится свой человечек в этом месте. Пойдемте, я вас с ним познакомлю. Кстати, и фотографию своего мальчика с женой покажете. Может, он их и вспомнит, если видел.
Володя оказался здоровенным детиной ростом под два метра с лицом, простодушным как у ребенка. Неожиданно было видеть такую физиономию у мужика, которому уже явно перевалило за сорок.
– Нет, вашего пацана я в садике не видел, – признался он. – И мамашу его тоже. Я вообще детей почти не вижу. Мое дело продукты привезти, на кухню сдать и пустую тару забрать. К детям меня и близко не подпускают. Все через кухню да с черного хода.
Герман приуныл. Но Володя продолжал рассказывать:
– А насчет Елены Валентиновны я вам так скажу, она там хоть и заправляет делами, а главная все-таки не она.
– А кто же?
Герман ожидал, что Володя скажет: «Ее муж». Но Володя назвал совсем другую фамилию!
– Горемыкин.
Герман насторожился.
– Это кто же такой?
– Георгий Николаевич.
Это же тот самый Горемыкин, у которого работает водителем Почтарев! Герман почувствовал, словно его окатили кипятком. Кровь бросилась ему в голову, в висках запульсировало. Но он взял себя в руки и постарался не выдать охватившего его волнения.
– Раньше всем владел брат Георгия Николаевича, Федор. А теперь Георгий Николаевич хозяином стал. Это ему садик принадлежит по документам и вообще. Деньги тоже он получает.
– А как же Елена Валентиновна?
– Она там на ставке заведующей. А что попутно еще и врачом числится, так это их с Горемыкиным дела. Наверное, приплачивает он ей втихую, не без этого. Не стала бы она на двух стульях сидеть, кабы не получала за это приварок.
– А как бы с этим человеком познакомиться?
Володя понял его по-своему и переспросил:
– С Федором-то? А никак. Помер он зимой.
– И кому же сад достался? Елене?
– При чем тут Елена? Говорю же, наследник у прежнего хозяина был, брат – Георгий, если по-простому, то Жора. Ну и пацаны тоже. Только они еще маленькие.
– Какие пацаны?
– Мальчишки у Горемыкина-старшего остались. Двойняшки. Они после смерти матери в садике как раз и жили.
– А мать у них давно умерла?
– Давно. Сразу после их рождения. Инфекцию ей, что ли, в роддоме занесли, или просто хворая оказалась, только пацаны сразу, как родились, чуть ли не через сутки наполовину осиротели. А теперь и вовсе круглые сироты. Один дядька у них на всем свете родня. Ну и они у него тоже.
– Сколько же им теперь?
– Года два, – неуверенно произнес Володя. – Может, и того меньше. Маленькие совсем. Еще и не говорят почти ничего. Коля и Антошка.
– А ты это откуда знаешь? К детям же тебя, говоришь, не подпускают.
– К детям нет, а воспитательницы на что? А кухня? Небось там тоже одни бабы трудятся, а им язык почесать всегда охота. А тут такая тема. Богатые тоже плачут. Сначала хозяин наш прежний жену похоронил, да какую – молодую да красавицу. Потом пожил чуток и сам помер, мальчишек-сирот оставил на брата, а тот в приют и носа не кажет. Все на Лену переложил, она одна словно белка в колесе последние месяцы крутится.
И однако при такой занятости решила все-таки устроиться в клинику «Красота не для всех». Более того, Лену туда брать не хотели. Пришлось надавить на мужа, а тому на владельца клиники, лишь после этого Воронцову приняли на должность врача. Но зачем ей понадобилась еще одна работа, если у нее и с детским садом забот было выше всякой крыши?
– А где же эти сиротки сейчас?
– Антошка в приюте – это я так наш садик называю. А Колю еще несколько месяцев назад куда-то на курорт отправили, на теплое море.
– Так давно?
– Разговоры такие во всяком случае еще на похоронах папаши шли. Но слыхал, что пару дней назад вернулся уже пацанчик.
– А почему только одного отправили? Без брата?
– У Коли вдобавок к тому, что с головой у него с рождения не того, еще и просто со здоровьем проблемы начались. Кашель какой-то привязался, чего только ни пробовали, никак не проходит. Вот Лена и решила, что ребенку будет лучше на теплом море. У нас-то когда еще лето наступит, а там, на Кипре, уже благодать.
А Ирина-то как раз и летала на Кипр! Да, туда она полетела с Ванечкой, а обратно с ней вернулся другой ребенок, Горемыкин Коля – тот самый занедуживший племянник нынешнего хозяина частного детского сада.
Герману казалось, что его прямо припекает. А Володя знай себе бубнил с невозмутимым видом:
– Да я и по себе знаю, что на теплом песочке всякие болячки быстрей проходят. Да и, похоже, угадала наша Лена в этот раз. Кашель у мальчишки совсем прошел, и с головой улучшения начались. Улетал дурачок дурачком, а вернулся совсем другой.
– Это как?
– Умненьким стал, вот как. Морской воздух на ребенка очень благотворно подействовал. Климат. Или уж не знаю, что именно. Наши бабы, от них же ничего не скроешь, и то между собой говорят, может, и Антошку туда же отправить, где Коля отдыхал? А то на фоне поумневшего брата Антошка совсем жалко выглядит.
– А кто же с ребенком летал?
– Этого я не знаю, – развел Володя огромными, словно совковые лопаты, руками. – Да уж небось выделила Лена ему сопровождающего, одного не отправила.
И он даже захохотал при мысли о том, что такую малявку можно отправить одного. Дядька он был простодушный, хохотал от всей души. А закончив веселиться, добавил:
– Денег-то своим пацанам, я слыхал, Горемыкин-покойничек предостаточно оставил. Такие деньжищи иметь, можно на этих самых курортах хоть поселиться, да вот только что проку? Ни отца, ни матери у детей теперь нету. Один дядька-опекун, а он, как я слышал, мальчишками не сильно интересуется. Месяц назад только и появился. А до этого, как Федор Николаевич помер, ни слуху ни духу. Вернулся, спрашивают его, где же ты был? Даже на похороны родного брата дозваться тебя не могли. А он и говорит, в ашраме, мол, каком-то просветлялся.
И помолчав, Володя добавил:
– Да и то сказать, отец родной к своим пацанам тоже особой любви не испытывал. Думал, что крепыши родятся у него, а родились… не уроды, конечно, но дурачки и здоровьем хворые. Не о таких наследниках Федор Николаевич мечтал. Думаю, это его и подкосило. С детьми возиться охоты у него никакой не было. Поселил обоих мальчишек у Елены, а она им кто? Ни мать, ни тетка. Наемная работница, которой что оба этих пацана, что все другие дети по большому счету неинтересны. Вот деньги их родителей – это да, до этого наша Елена Валентиновна большая охотница.
И еще немного помолчав, Володя неожиданно произнес:
– Я так думаю, когда своих детей женщине Бог не дает, нечего ей и к чужим соваться. Значит, не надо ей, не ее это. В другом чем-то себя попробовать ей нужно, а деток пущай другие пестуют, кому судьбой так определено.
Философствования Володи были прерваны появлением его супруги – властной и горластой бабы, которая управлялась с тремя мальчишками и мужем, руководя ими, словно полководец своей маленькой армией.
– Володя, ты обещал с Витей насчет его оценок поговорить, – строго произнесла она.
При виде жены Володя мигом утратил благодушное настроение, подтянулся и чуть было не взял под козырек.
– Один момент, мой генерал!
– Он ждет. И смотри мне, посерьезней там с ним поговори. Не так, как в прошлые разы. Понял?
– Так точно!
Володя повернулся к гостям и боязливо зашептал:
– Чего от меня-то нужно? Говорите, только быстро. А то моя вся на нервах.
– Из-за сына?
– Да при чем тут Витька? Это она так, цепляется, ищет, на ком зло сорвать. Племянник мой – неуч и дурошлеп, толком не учился, а машину в кредит взять ума хватило. Да еще не какую-нибудь «Ладу» взял, а дорогущую иномарку! Бизнес-класса, во как. А какой ему бизнес, если сам он трудяга – рабочая косточка? Плел нам племяш тут, что дешево машину взял, что такая машина почти два ляма стоит, а ему по знакомству дилер за лимон уступил. А по мне хоть миллион, хоть два, сумма все равно запредельная. А тем более для племяша, который с одной халтуры на другую еле перебивается. И что дальше, вы спросите?
И хотя никто у Володи не думал ничего спрашивать, он продолжил:
– А ничего хорошего. Племяш мой машину эту разбил, теперь не знает, как кредит возвращать. Ни денег, ни машины, а сам в долгах как в шелках. Сестра в слезах, и моя баба приуныла, жалко ей сестру, жалко машину. Да еще у младшего в дневнике одни двойки, так она и из-за него психует. Вдруг таким же дураком вырастет? Племяш тоже с этого начинал. Что будет, если Витька наш подрастет и вместо того, чтобы семью вытянуть, еще глубже в грязь закопает? Ох, нет, чую, придется мне воспитанием Витьки заняться, а то худо будет. Да и баба моя меня самого поедом съест. Так что не хочется, а надо.
– Как же вы воспитывать собираетесь?
– Я-то? Старинным отцовским методом.
– Неужели побьете?
– А чего? – пожал плечами Володя. – Меня самого в детстве за каждую двойку отец драл. А его самого дед стегал словно сидорову козу.
– И помогало?
– На какое-то время действовало. Вышли из нас хорошие люди.
– Бить ребенка нельзя, – сказал Герман, которого эта тема тоже интересовала. – Психологи давно доказали, что от этого куда больше вреда, чем пользы.
– Что и говорить, особенной любви к ученью мне ремень, конечно, не привил, – согласился Володя, – но усердным быть заставил. А я вот своего лишь за те двойки, что в четверти приносил, хворостиной потчевал, да и то слегка, вот и разбаловался парень. Придется мне с ним сегодня всерьез побеседовать. Не хочется, а что делать? Второй класс парень заканчивает, а за партой не сидится ему. Если не прогуляет школу, то двойку притащит.
– Он еще маленький, – заступилась за Витьку и Стефанида Андреевна. – Рано ему еще серьезным быть.
– Девятый год парню. Какое рано? Мой прадед в его годы уже у станка стоял. Нет, я по племяннику своему сужу, если сейчас парень за ум не возьмется, потом уж поздно будет. От двойки к единице покатится, от замечания к выговору. Потом из школы исключат. Плохая компания. Выпивка. А потом пиши пропало. Нет! Не допущу! Пока есть сила в руках, буду воспитывать! Не хочется, конечно, говорил уже. Ох как не хочется! А что делать?
И от тяжести выпавшего на его долю бремени Володя даже поник своей большой, уже начинающей лысеть головой.
