Но по поводу любви Талейрана к деньгам одной цитаты мало. Приведем еще одну (из донесений прусского посланника своему правительству):

«Министр внешних сношений любит деньги и надменно говорит, что когда он уйдет со своего поста, ему не придется просить милостыню у Республики».

И в самом деле, то, что Талейран страстно любил деньги, – это известно абсолютно всем. Упоминавшийся выше день 14 июля 1790 года Талейран всегда вспоминал с удовольствием не столько потому, что он в этот день служил торжественную мессу по случаю годовщины взятия Бастилии, сколько потому, что прямо с церемонии он поехал сначала в один игорный дом, потому в другой – и умудрился за один вечер дважды сорвать банк.

Позже он получал деньги самыми разными способами. Так, перед 18 брюмера он правильно рассчитал, что после переворота акции пойдут вверх, сделал крупные закупки акций и получил огромную прибыль. В другой раз он через подставных лиц за бесценок приобрел облигации бельгийского займа, который считался безнадежным, ибо министр знал, что по одному из условий Люневильского мира Австрия обязалась платить по этому займу. Считают, что только на этой операции Талейран заработал 7 миллионов.

Но это еще «относительно честные» способы. Бывало и похлеще. Так, по Базельскому договору 1795 года Испания обязалась выплачивать Франции 60 миллионов франков в год, по 5 миллионов в месяц. После победы при Маренго Бонапарт, заботясь об улучшении отношений с Испанией, решил в знак дружбы снять с испанцев это бремя. Но Талейран предложил временно ограничиться тем, чтоб уменьшить выплаты вдвое. Первый консул согласился.

Но Талейран сговорился с испанским временщиком, «князем мира» Мануэлем Годоем, фаворитом испанской королевы и фактически – правителем Испании. Французские финансовые ведомства были информированы об уменьшении государственных доходов, а испанские об уменьшении налога уведомить «забыли». Разницу два мошенника делили между собой.

Что же касается взяток, то Талейран брал их сначала в эпоху Учредительного собрания – как член комитета по иностранным делам, потом – как министр иностранных дел, сначала при Директории, а затем при Наполеоне. Обстоятельства ему благоприятствовали: Франция давно уже от обороны перешла к наступлению, и французские полководцы и министры имели возможность навязывать побежденным жесткие условия… или же навязывать не слишком жесткие условия, идти на определенные уступки. Именно этим и воспользовался Талейран.

Наполеон проводит реорганизацию Германии. В скобках заметим, что конечным результатом этой реорганизации стало вначале доминирование Пруссии, а затем создание Второго германского рейха (1871–1918) и страшный разгром Франции в войне 1870–1871 годов. Но все это будет очень не скоро; пока же речь идет о том, чтобы резко уменьшить число карликовых княжеств Германии, частично переделить их территории с тем, чтобы одни исчезли, другие потеряли территории, а третьи расширились – и стали верными союзниками Франции. Вся эта конструкция должна была именоваться Рейнской конфедерацией под начальствованием лично Наполеона.

Но кто исчезнет, кто потеряет, а кто приобретет? Естественно, решать этот вопрос будет именно французский министр иностранных дел. Каждый князь – хочет ли он спасаться или, наоборот, приобрести – должен для этого говорить с Талейраном и, конечно, являться не с пустыми руками. Считается, что только на этих операциях Талейран заработал 2,7 миллиона франков – и «почти честно». Ведь он, так или иначе, должен был решить, какому княжеству исчезнуть, какому – потерять часть своей территории, а какому расшириться и насколько.

1805 год. Вершина успехов Наполеона: он одерживает победу при Аустерлице. Но после победы надо заключать мир, на переговорах в Прессбурге (нынешней Братиславе) Талейран соглашается на различные поблажки для побежденных австрийцев. И конечно, не бескорыстно.

Однако следует назвать и «смягчающие обстоятельства». В частности, известно, что Талейран сравнительно легко соглашался на поблажки австрийцам (и не только сам соглашался, но и давал такие советы императору) не только потому, что взял деньги, но и потому, что это соответствовало его взглядам. Талейран никогда не считал желательным чрезмерное ослабление Австрии.

Другая сторона дела: заботясь прежде всего о себе, Талейран не забывал о сотрудниках министерства. По его настоянию при режиме Консульства были установлены новые, существенно увеличенные оклады для его сотрудников. А когда Директория потребовала увольнения нескольких дипломатов, Талейран сначала отложил исполнение этого распоряжения, а потом… потом «забыл» о нем. Так что, думается, подчиненные были не такого уж плохого мнения о своем начальнике.

Стоит сказать и о том, что Талейран был честным взяточником, то есть если уж брал взятку, то выполнял обещанное. Комментаторы, упоминая этот факт, обычно выражают некоторое удивление, вероятно, по той причине, что нынешние, слишком глупые взяточники, подобного принципа отнюдь не придерживаются. Между тем так всегда поступали умные взяточники, а для многих это было почти что «делом чести».

Но самое главное: надо ясно понимать, что на посту министра Талейран занимался отнюдь не только взятками. Никогда бы Бонапарт, а потом Наполеон не стал бы держать такого министра! Талейран был взяточником, но прежде всего он был дипломатом высочайшего класса, который умел добиваться для Франции самых выгодных условий.

Один только пример. В 1800 году Австрия, уже потерпев тяжелое поражение, тем не менее пыталась продолжать войну. Расчет был не только на военные средства, но также и на заговор: со дня на день ждали сообщения о том, что Первый консул убит. (Это едва не случилось: он по чистой случайности спасся от взрыва «адской машины».) Поэтому граф Сен-Жюльен приехал в Париж на переговоры главным образом, чтобы тянуть время, таковы были данные ему инструкции. Но… он проиграл, или правильнее сказать – Талейран выиграл и заставил австрийца подписать прелиминарные условия мира. Сен-Жюльена за это по возвращении в Вену арестовали, договор дезавуировали, но… Франция одержала крупную дипломатическую победу. Подобных примеров можно привести немало, о главной же дипломатической победе Талейрана – победе на Венском конгрессе, достигнутой в невероятно тяжелых условиях, – еще будет идти речь ниже.

Здесь будет уместно сказать несколько слов о французской внешней политике революционной эпохи вообще – и о политике Барера и Талейрана в частности.

Начало революции – это попытка распространить идеи Просвещения на весь мир (ну, по меньшей мере, на весь цивилизованный мир). Франция сама охотно принимает иностранцев, таких как американец Томас Пейн или «личный враг Иеговы» прусский барон Жан-Батист Клоотц, и, что важнее – распространяет свои идеи по всему миру.

Но примерно к 1793 году (точной даты тут назвать невозможно) происходит достаточно крутой поворот. Идеи о всеобщей гармонии оказались химерой, попытки распространить идеи Французской революции по свету не удаются. И революция становится национальным делом: Клоотц гибнет на гильотине, которой лишь случайно избегает Пейн. Более того, нация должна быть единой, и языки национальных меньшинств – будь то бретонский, баскский, немецкий или итальянский – подвергаются нападкам.

Изменилось и отношение к Англии. Если в начальный период революции существовало представление, что многое, хотя и не все, надо менять именно по английским образцам, то война радикально это меняет. Для Французской республики, а потом Империи Англия становится смертельным врагом – «нацией лавочников», новым Карфагеном.

И Барер, находясь в русле этой идеологии, рассуждает о том, что «итальянский язык женственен, немецкий – милитаристичен и феодален, испанский связан с инквизицией, английский – когда-то был славен и свободен, теперь же служит деспотизму и биржевой игре», он становится и остается врагом Англии. С критикой Англии он выступает в Конвенте, позже, при Директории, публикует книгу «Свобода морей, или английское правительство без маски». Тут его даже нельзя обвинить в приспособленчестве – в этом отношении он постоянно держался приблизительно одних и тех же взглядов.

Позиция же Талейрана существенно отличалась. Он, разумеется, действовал согласно господствующей в данный момент идеологии (да и не мог, будучи министром иностранных дел, поступать иначе), но в душе он всегда был сторонником европейского равновесия, и даже в период самой сильной антианглийской истерии предпочел бы разумный компромисс с Англией и европейскую систему, основанную на добрых отношениях трех великих держав – Англии, Франции и Австрии. «Вы австриец!» – сурово сказал однажды ему император. – «Отчасти так, сир, – ответил министр, – но правильнее было бы сказать, что я никогда не бываю русским и всегда остаюсь французом».

И действительно, во все время своей карьеры Талейран был сторонником франко-австрийского союза, в то же время крайне сдержанно относясь к идеям русско-французского союза. Мы это еще увидим на Венском конгрессе… но оставим политику и перейдем к женщинам.