Глава 29. Россия при Николае ІІ
Патриотизм Царской Семьи, исходивший, конечно, от Главы – Государя Николая II, был свободен от крайности шовинизма, или поклонения идолу «Отечества». Об этом приходится говорить, поскольку определённая часть общественности страдала именно этим недостатком. Россия воспринималась ею по-язычески, как Третий Рим не в смысле духовном и церковном, а в смысле совершенно безрелигиозном – как «Великая Империя», вся честь и слава которой – в земном богатстве, процветании и военной силе. От такого имперского угара предупреждали российское общество многие, в том числе один из самых больших патриотов Родины А.С. Хомяков. В своём стихотворении «России», возражая «льстецам», призывающим страну «гордиться» тем, что она «земля несокрушимой стали, полмiра взявшая мечом», что «красны степей (её) уборы и горы в небо уперлись, и как моря (её) озёры», он говорил: «Не верь, не слушай, не гордись…»
«... Безплоден всякий дух гордыни Неверно злато, сталь хрупка; Но крепок ясный мир святыни, Сильна молящихся рука! И вот за то, что ты смиренна, Что в чувстве детской простоты, В молчаньи сердца сокровенна, Глагол Творца приняла ты, – Тебе Он дал Свое призванье, Тебе Он светлый дал удел: Хранить для мipa достоянье Высоких жертв и чистых дел...»
В таком именно духе воспринимали Россию и Государь, и его Семья, сами будучи очень далёкими от гордости, которая, по слову Иоанна Златоуста, «есть крайнее души убожество». Если же с этим сопоставить то обстоятельство, что Государь очень любил армию (!), постоянно заботился о её укреплении, а также о всестороннем внешнем, земном процветании и богатстве России, то окажется, что в его восприятии всё это было не самоцелью, а лишь средством хранения и зашиты самого драгоценного в России – Святой Руси, смиренной, в чувстве детской простоты принимающей глагол Божий, и средством обезпечения её свидетельства (апостольства) Мірy. Патриотизм другого характера и духа, – именно гордостного, языческого поклонения России, как могущественному «Риму», порождал таких «монархистов» (вроде Пуришкевича или Шульгина), которые заодно с революционерами и масонами готовы были свергать законного царствующего Монарха за то, что он, по их мнению, не способен обезпечить России то имперское могущество, которым они могли бы гордиться. К числу таких горе-монархистов следует присоединить и некоторых виднейших генералов, изменивших потом Государю, и даже некоторых Великих Князей – родственников Николая II. Мы видели, когда и кем были посеяны семена такого идолопоклоннического отношения к понятию «Отечества» («России»). Горе-монархистам XX в. хотелось видеть Императором России человека, подобного кайзеру Вильгельму, который умел бы на весь Мір говорить хвастливые, громкие фразы «от имени нации», принимать эффектные позы... Хотелось «вождя» («фюрера»), «сверхчеловека»... Такой патриотизм привёл потом многих в русской эмиграции к «почвенничеству», к признанию большевизма, к «русскому фашизму», к тому состоянию, в котором философ (!) Бердяев в дни 2-й мiровой войны, находясь за границей, вывесил на своем доме советский красный флаг... Внутри России такой «патриотизм» или «крайнее души убожество» приведёт к национал-большевизму, к идеологии «заединщиков», или «государственников», для которых почти всё равно какая Россия и какая власть, лишь бы она обезпечивала процветание, целостность и славу «империи», даже совсем уже без императора. И без Святой Руси!..
Лжепатриоты («льстецы России») тогда (и потом), что называется, в упор не хотели видеть того, что делалось Николаем II как раз для столь милого их сердцу земного процветания Отечества. А делалось невероятно многое!
В самом начале царствования Государь задумал и поручил графу СЮ. Витте провести знаменитую денежную реформу, вводившую в широкое обращение золотую и серебряную монету, наряду с бумажными деньгами, но так, что бумажные деньги более чем на 100 % обезпечивались золотым запасом казны и потом свободно обменивались на золотые. Это чрезвычайно укрепило всё финансовое, а следовательно, и промышленное состоянии России. Промышленность же, с 1890-х годов делала новый рывок в уже начавшемся бурном своём развитии. С 1890 по 1913 г. производительность промышленности увеличилась в четыре раза, на 4/5 покрывая внутренний спрос на фабричные изделия и давая прибыль, почти равную с поступлениями от сельского хозяйства. Это вело к увеличению рабочего сословия, к возникновению «рабочего вопроса», а также проблемы капитализма в России. «Рабочий вопрос» состоял в отношениях между рабочими и предпринимателями. Спору нет, среди последних были и люди алчные и бездушные («эксплуататоры»), склонные к увеличению прибылей за счёт удешевления стоимости рабочей силы, т.е. низких заработных плат и малых расходов на социальные нужды (прежде всего – на жильё). Поэтому были в рабочей среде и явления бедности, безправия, скверных жилищных условий, что приводило к волнениям, забастовкам. Но гораздо больше было обратных явлений, – вполне достаточного заработка, человеческого отношения со стороны хозяев, хороших бытовых условий. Так, на паравозо-вагонном заводе С.-Петербурга у рабочих были свои домики с приусадебными участками. На Дедовской текстильной фабрике под Москвой одновременно с проектом самой фабрики были спроектированы прекрасные дома для холостых и семейных рабочих, отнюдь не «общежитийного» (как в советское время) типа. Не редкостью среди столичных рабочих были сущие интеллектуалы, достигшие этого самообразованием, имевшие библиотеки, иногда до нескольких тысяч (!) экземпляров книг. Отрицательные же явления в положении рабочих изначально встречали самое живое участие Государя и его правительства. Николай II продолжил формирование рабочего законодательства, начатое ещё до него. Им были изданы ряд законов по обезпечению безопасности рабочих в горнозаводской промышленности, на железных дорогах, в особо опасных производствах. Были ограничены одной третью заработной платы и упорядочены штрафы, которые отныне должны были поступать не в распоряжение хозяев, а на «социальные нужды» самих же рабочих, расширены права и численность «фабричной инспекции», запрещён детский труд до 12-летнего возраста, запрещён труд подростков и женщин в ночное время. В 1901 г. рабочий день был ограничен 10-ю с половиной часами с полуторачасовым перерывом на обед. В 1903 г. были учреждены рабочие старосты, избираемые самими рабочими, следившие за правильностью отношений между ними и хозяевами. С 1906 г. законом было признано существование рабочих союзов (профсоюзов) и право рабочих на забастовки. В 1912 г. была организована система социального страхования. Бывший в тот год президентом США Уильям Тафт в присутствии нескольких высокопоставленных русских публично заявил: «Ваш Император создал такое совершенное рабочее законодательство, каким ни одно демократическое государство похвастаться не может». В 1896 г. по поводу прошедших забастовок министр финансов Витте на совещании хозяев текстильных фабрик сказал фабрикантам, что они вряд ли могут представить себе правительство более благосклонное к промышленности, чем нынешнее, и добавил: «Но вы ошибаетесь, господа, если воображаете, что это делается для вас, для того, чтобы облегчить вам наибольшую прибыль: правительство, главным образом, имеет в виду рабочих...» Государь вполне разделял мнение о недопустимости господства монополий в народном хозяйстве и принятые им законодательные меры существенно препятствовали монополизации промышленности. Хотя и не отвергали полностью возможность создания монопольных объединений там и тогда, где и когда это шло на пользу народному хозяйству. Так в России возникли и успешно работали синдикаты «Продамет», «Продуголь», сахарный, резиновый и другие. Налоги в России до 1914г. были самыми низкими в Мірe! Прямые налоги с населения были почти в четыре раза меньше, чем во Франции, более чем в четыре раза меньше, чем в Германии, в 8 с половиной раз (!) меньше, чем в Англии. А общая сумма прямых и косвенных налогов на душу населения – в среднем вдвое меньше, чем в Австрии, Франции и Германии и более чем в четыре раза меньше, чем в Англии. Особенного развития достиг железнодорожный транспорт. С 1880 г. по 1917 г. (за 37 лет) было построено 58 тысяч 251 км ж.д. магистрали, так что к 1917 г. Россия имела 81116 км пути и ещё 15000 км – в постройке. Для сравнения: за 38 лет (с 1918 по 1956 г.г.) в СССР было построено около 36.250 км железных дорог по цене втрое дороже, чем до революции. Россия отставала от Европы (в частности от Германии) по густоте магистралей, техническому оснащению, возможностям внутренних перевозок, но по дешивизне для пассажиров и комфортабельности поездов занимала первое место в Мірe. Государству принадлежало 2/3 железных дорог, остальные – частным компаниям. И, несмотря на самые низкие в Европе тарифы перевозок, доход только от железных дорог давал России такую сумму денег, которая на 4/5 покрывала потребность ежегодных платежей по всем внутренним и внешним займам (кредитам) государства! Россия ещё отставала от Запада по количеству техники и элементов комфорта «на душу населения», но по темпам развития всех отраслей народного хозяйства превосходила его. При этом без малейшего увеличения налогов доходы государства неуклонно росли, с 1 миллиарда 410 миллионов золотых рублей в 1897 г. до 3 миллиардов 104 миллионов в 1912 г., а расходы были постоянно ниже доходов, так что в 1912 г. превышение доходов над расходами составило 335 миллионов золотых рублей. С 1904 по 1914 г.г. общая сумма превышения доходов над расходами составила 2 миллиарда 400 миллионов золотых рублей, что представляется особенно удивительным в связи с тем, что Государь за это время отменил выкупные платежи с крестьян, снизил ж.д. тарифы и уменьшил ряд налогов! Даже во время Русско-японской войны не прекращался обмен бумажных денег на золото. Неуклонно росли доходы на душу населения, как неуклонно росло и само население, о чём уже говорилось. Теперь нужно сказать, что это относилось прежде всего к росту Великорусского народа, где к 1912 г. в среднем на каждую семью приходилось по 5 детей! А в русских деревнях сплошь и рядом имелись семьи с 10–15 детьми, что считалось обычным. В деревенском быту не редкостью становились швейные машинки Зингера, отечественные калоши, зонты, граммофоны, городские костюмы...
Особой проблемой царствования Государя Николая II явился, конечно, крестьянский или земельный вопрос. К началу XX в. крестьянам принадлежало в России 160 миллионов десятин земли (причём наиболее плодородной), помещикам – 52 миллиона и около 30 миллионов имели купцы, иностранцы, акционерные общества, городские союзы. В центрально-чернозёмном районе более половины земель находилось у крестьянства (местами – до 80%). Казённые и удельные земли, главным образом, состояли из лесов и неудобных к обработке участков. Однако, со времён Реформы 1861 г. крестьянское землевладение страдало уже отмеченным недостатком – искусственно созданным общинным характером пользования землёй. Пресловутая чересполосица (когда крестьянин получал надел не в виде цельного участка, а в виде отрезков и полосок, разбросанных в разных местах), а также периодические переделы, перераспределение наделов сельским «Мірoм» крайне затрудняли ведение хозяйства и лишали крестьянина всякой заинтересованности в участке, который фактически ему не принадлежал и в любое время мог быть отнят или заменён другим. По сути дела власть «Мірa» (общины) над крестьянином заменила власть помещика и часто была даже хуже её. В Правобережной Малороссии, в Белоруссии и Прибалтике общинного порядка не было, там крестьяне были частными владельцами своих наделов, но зато эти наделы были значительно меньше, чем в Великороссии (малоземелье). Всё это, наряду с иными менее значительными недостатками сельской жизни приводило к тому, что во время неурожаев крестьянство сильно страдало и не могло без особых дотаций обезпечить себе существование. Сохранялись до времени к тому же выкупные платежи, правда весьма незначительные. В губерниях, где случался голод, появлялись революционные агитаторы, призывали крестьян к грабежу помещичьих хозяйств, мельниц, хранилищ, подбрасывали подрывную литературу и нередко достигали успеха. Так, в 1902 г. прокатилась волна крестьянских безпорядков с грабежами в Харьковской и Полтавской губерниях. Пришлось в иных случаях использовать войска. Несколько человек были убиты. В правительстве, земствах шла разнообразная работа по выяснению нужд сельского хозяйства, способов его улучшения. Государь очень близко к сердцу принял весь в целом земельно-крестьянский вопрос. 29 августа 1902 г. он посетил г. Курск, где имел встречу с депутациями крестьян и дворян. Обращаясь к курским крестьянам, Николай II отметил полтавско-харьковские волнения, как недопустимые и сказал замечательные слова: «Помните, что богатеют не захватами чужого добра, а от честного труда, бережливости и жизни по заповедям Божиим». Это то, что он мог бы сказать (и многократно прямо или косвенно говорил!) и всему российскому обществу и всему мірy! Это, по существу, краткое выражение главной идеи всей его внутренней и международной политики. Но Царь понимал, что идею нужно обезпечивать конкретными мерами. Тем же курянам он обещал: «Действительные нужды ваши я не оставлю своим попечением». И не оставил. С начала 1903 г. Государь приступил к последовательному новому «раскрепощению» и освобождению крестьян с улучшением их материального и культурного положения. Манифестом 26 февраля 1903 г., ещё сохранившим общину, были определены меры к облегчению выхода из неё отдельных крестьян и отменялась круговая порука. Были также созданы льготные условия для переселения желающих на удобные земли Сибири. Так предначиналась новая великая реформа сельского хозяйства. Углубляясь в изучение дела, Государь всё более отходил и от своих учителей, и от политики своего отца, и даже от «общественности». Все они были единодушны в стремлении сохранить «общину», хотя и по разным причинам (некоторые либералы и демократы считали её «зародышем социализма»). Наконец, продумав всё, Государь пришёл к мысли о необходимости упразднения сельской «общины» совсем. Тем паче, что большинство губернских комитетов, созданных для обсуждения земельного вопроса высказались так или иначе против сохранения общины. Проведение этой идеи в жизнь он поручил на редкость удачно подобранному им человеку – П.А. Столыпину, назначенному Председателем Совета Министров. В постоянном совете с Государем Столыпин осуществлял реформу, получившую его имя – «Столыпинской». Она началась с закона 9 ноября 1906 г., которым крестьянам разрешалось свободно выходить из общины на хутора и отруба, устраивая своё частное хозяйство. Тотчас было подано 2 с половиной миллиона прошений о выходе. Для осуществления выхода было создано 483 особых комиссии и мобилизованы 7 тысяч землемеров и геодезистов. Были отменены выкупные платежи. Вместе с тем новый толчок получило переселенческое движение крестьян на Восток. Желающим давались в Сибири, на Алтае, на Дальнем Востоке участки по 15 гектаров на человека (45 га на семью), каждой семье полагалась ссуда в 200 рублей и возможность за казённый счёт переехать со всем имуществом на новые земли. В Сибири переселенцев ожидали заранее приготовленные склады орудий сельского хозяйства, продаваемых по крайне низким ценам. Переселенцы на долгое время освобождались от всех налогов. В Сибири лично Государю принадлежало 40 миллионов десятин земли. И все эти земли Николай II безвозмездно передал в земельный фонд, попросту подарил их русскому крестьянству! Особенно ценным подарком явились очень обширные плодородные земли Алтая, бывшие ранее целиком собственностью Императора. В этих отданных крестьянам своих бывших владениях Государь за свой личный счёт построил новые дороги, школы, больницы и церкви... Наконец, третьим слагаемым реформы стали мероприятия Государственного Крестьянского банка, начавшего скупать помещичьи земли и на крайне льготных условиях продавать их крестьянам. Банк предоставлял им кредит до 90% стоимости покупаемой земли под 4,5 % годовых с огромной рассрочкой. В итоге к 1917 г. 100 % пахотной земли в Азиатской части России и около 90 % таковой – в Европейской оказалось в собственности или в аренде у крестьян. К 1914 г. почти все общинные земли перешли в частное крестьянское владение. Результаты реформы превзошли все ожидания. Резко повысилась урожайность, так что Россия вывозила до 1/4 своих хлебов за границу и стала основным поставщиком хлеба в Европу. Урожай зерновых с примерно 2 миллиардов пудов в 1894 г. возрос до более 4 миллиардов в 1913 и 1914 г.г. В 1913 г. урожай зерновых в России оказался примерно на 1/3 выше, чем в Аргентине, Канаде и США вместе взятых! В 1908 г. в одну только Англию зерна и муки было вывезено немногим более 858 миллионов фунтов, а в 1910 г. – уже почти 3 миллиарда. Производство ржи с 2 миллиардов пудов в 1894 г. возросло в 1913 г. до 4 миллиардов. Так же удвоилось за тот же период производство хлопка, потребление «на душу населения» сахара и чая, других продуктов. Половина всей мiровой торговли куриными яйцами принадлежала России. Она обладала 80% мiровой добычи льна. Такого бурного подъёма сельского хозяйства, какой произошёл с 1907 по 1911 г.г. в связи с реформой, Россия не знала ещё за всю свою историю! «Дайте нам ещё 20 лет мира внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России!» – говорил П.А. Столыпин. К 1914 г. страну во многом было уже «не узнать».
Вместе с расцветом и подъёмом промышленности и сельского хозяйства происходил бурный рост всех сторон жизни. Особенно быстро развивалось образование и просвещение. С 40 миллионов рублей в 1894 г. расходы государства, земства и городов на нужды образования возросли до 300 миллионов к 1914 г. В 1912 г. из примерно 14 миллионов детей школьного возраста получали начальное образование 8 миллионов. Во множестве уездов начальное образование сделалось всеобщим и к 1920 г. планировалось распространить его на всю Россию. Советская анкета 1920 г. обнаружила, что молодёжь в возрасте от 12 до 16 лет грамотна на 85% ! В высших учебных заведениях страны в 1914 г. обучалось 80000 студентов, и плата за обучение была в среднем вдвое меньше, чем во Франции и Англии, при том, что неимущие российские студенты вообще освобождались от платы. По количеству женщин, учащихся в ВУЗах, Россия занимала первое место в Европе, если и не во всём Мірe! Наименования газет и журналов, книг и брошюр по количеству превзошли всё ранее виданное. их тиражи исчислялись десятками миллионов экземпляров.
Быстро, после Русско-японской войны, переоснащались, пополнялись, укреплялись и совершенствовались при особом личном руководстве Николая II армия и военный флот. Нач. штаба Германской армии генерал Мольтке в начале 1914 г. отметил «совершенно исключительные успехи» России в военном отношении, указав, что «некоторыми чертами» Россия даже превосходит «боевую готовность других держав, включая Германию». И это – несмотря на определённое техническое отставание России от будущего противника.
Деятельность Государственных Дум, возникших на основе манифеста 17 октября 1905 г., всяческое развитие самодеятельности местных земских, городских союзов, во множестве возникших кооперативных, потребительских товариществ, действия легальных партий создали в 1908-1913 г.г. такую обстановку, что член Гос. Думы барон А.Д Мейендорф после вынужден был признать: «Российская Империя была самой демократической монархией в Мірe», и что «Царская власть представляется наиболее европейским учреждением в России. может быть, единственно европейским» (автор имеет ввиду гуманность и дееспособность).
Запад зорко следил за всем происходящим в России. В 1913 г. крупный экономист Эдмон Тери по поручению французских министров произвёл всестороннее обследование народного хозяйства России, итоги которого были в 1914 г. опубликованы в виде подробного (со статистикой) доклада. Основной вывод Тери был таким: «Если дела европейских наций будут с 1912 по 1950 г.г. идти так же, как они шли с 1900 по 1912 г.г., – Россия к середине текущего века будет господствовать над Европой, как в политическом, так и в экономическом и финансовое отношении».
Так, словно дым, совершенно рассеивается «марксистско-ленинская», потом общесоветская, а ныне – западных сочинителей небылица про «отсталую Россию», «прогнивший царский режим», «нищету и невежество народа»!..
Небывалый расцвет всех сторон жизни России был огромен. Известный английский писатель Морис Бэринг, хорошо изучивший Россию, в 1914 г., в своей книге «Основы России» подробно изложив взгляды русской либеральной интеллигенции, с удивлением писал: «Не было, пожалуй, ещё никогда такого периода, когда Россия более процветала бы материально, чем в настоящий момент, или когда огромное большинство народа имело, казалось бы, меньше оснований для недовольства... У случайного наблюдателя могло бы явиться искушение воскликнуть: да чего же большего ещё может желать Русский народ?»
Русский народ, как отметил Бэринг, большего и не желал! «Недовольство», по его точному наблюдению, было «распространено главным образом, в высших классах» (то есть вообще не нуждавшихся, не страдавших никак!)... В понятие «высшие классы» входили тогда дворянство, представители торгово-промышленного и финансового капитала, чиновничество, интеллигенция, то есть как раз то, что называлось иначе «общественностью», и что должно было бы служить связующим звеном между Царём и народом (но стремилось большей частью как раз к обратному – к нарушению связи!). Отношения с этой общественностью являлись для Государя Николая II одной из самых важных проблем (если не самой важнейшей!), что мы отчасти уже показали.
Противоречия Самодержавия вообще и Николая II в частности с различными слоями и классами общественности не были принципиальными, непримиримыми и непреодолимыми, если иметь в виду объективную социально-экономическую сторону дела.
Дворянство, как уже отмечалось, при всём своём стремлении управлять Самодержцами не могло быть против Самодержавия в принципе. Трудней было с капиталистами, потому, в значительной мере, что капитализм был вообще новым явлением в России. Так называемый «капитализм» не есть нечто однородное. Его называют или многоступенчатой пирамидой, или «слоёным пирогом», где нижние слои – совсем не то, что верхние!.. Так, на низших ступенях – это обычный торгово-промышленный обмен, служащий как будто удовлетворению внешних жизненных потребностей людей. Но в более высоком, финансовом «слое» – уже совсем другие цели, другие законы, другие, не понятные обычному здравому рассудку «игры»... Здесь всё определяется не «потребностями общества» (народа или народов), а тайной, народам неведомой борьбой различных кланов и семей, часто идущей вразрез с потребностями людей и производства. В свою очередь, эти «игры» или борьба контролируются и управляются ещё более высокими «слоями пирога», где царят духовно-политические силы, объединённые в явных и тайных масонских ложах с очень многоступенчатой системой «посвящения», где с помощью золота (капитала) главенствуют вожди иудаизма, ведущие Мір через Вавилонское объединение (смешение) народов к власти над всеми «великого иудейского царя», то есть антихриста. В оценке роли этого еврейского ядра мiрового масонства возможны (и есть) две крайности: полное отрицание какого-нибудь иудео-масонского тайного заговора и тайного руководства мiровыми процессами, и – чрезмерное преувеличение степени и масштабов этого руководства (когда кажется, что везде – «они» и всё «ими» управляется). Кстати, «они» с удовольствием играют в обществе то одним, до другим представлением. На самом же деле всё не так. Мировая жизнь, даже развитие той же научно-технической, промышленной цивилизации – это очень причудливое изменчивое сочетание стихийных, неуправляемых и спланированных, поддающихся управлению процессов. В конечном счёте всем подлинно управляет Промысел Божий, но так, что не упраздняется свобода человеческой воли. Потому-то иудео-масонам, которые действительно стремятся ко всё большему подчинению себе процессов мiровой жизни, может казаться и кажется в удачных случаях, что это именно их, человеческими силами всё более достигается.
Опасность развития капитализма в России таилась именно в чисто духовно-идейной области, т.к. развитие современной промышленности неизбежно связано с финансовым капиталом, а через него с капиталом международным, а значит – и еврейским, а через него – с тайными центрами мiровой антицеркви, или церкви диавола (Люцифера). Хотя связь с последней может существовать и вне всякой экономики, сия экономика опасна тем, что приводит её дельцов к связи с антицерковью и к подчинённости ей с некоей неизбежностью, помимо первоначальных желаний и благих намерений этих дельцов. В любом случае и они не лишаются свободы воли и выбора. Но уж такова сама природа бизнеса и заботы о деньгах, что редкие люди здесь делают выбор в пользу правды Божией...
Что же касается тех интересов российских промышленников и банкиров, которые принято называть «объективными», то они в общем вполне могли быть удовлетворены самодержавной властью, хотя в отдельных случаях и приходили с ней в противоречие. Так, одним капиталистам не нравилась рабочая политика Государя, других «связывала» его антимонопольная политика, третьи бывали недовольны чрезмерным, как им казалось, контролем государства за их деятельностью. И т.д., и т.п. Но всё это, как мы видели, не помешало им (и России в целом) достичь исключительных успехов к 1913–1914 г.г.! Иными словами, развитие производительных сил и предпринимательской инициативы не только не сковывалось, но и стимулировалось царской властью. А если в отдельных случаях, инициатива сдерживалась (или удерживалась в неких рамках), то в конечном счёте – во благо общему развитию и положению самих же предпринимателей. Уж они-то не могли всерьёз говорить об «оковах самодержавия». Когда началась 1-я Мировая война, Государь создал систему Особых совещаний представителей государства и частных предпринимателей для решения вопросов военного снабжения, должной работы промышленности на нужды воспроизводства и «планомерного снабжения нуждающихся местностей империи продовольствием и топливом» (Особое совещание по перевозкам). В них видят систему государственно-монополистического капитализма в России. Российские промышленники (прежде всего в тяжёлой индустрии, металлургии) в полном соответствии с классическими законами «рынка» тотчас переключились с работы на мирные нужды на работу по высокооплачиваемым военным заказам государства, чем наносили процессу воспроизводства очень большой урон! Началось быстрое «проедание» основных капиталов промышленности. Их естественный износ ничем не восполнялся. Начался сущий кризис недопроизводства! И в такой обстановке русские представители банков и бирж провалили одно за другим все предложения о регулировании перевозок, планомерного снабжения и т.д., поскольку всё это, по откровенному признанию О.С. по перевозкам, затрагивало «коммерческую тайну»... Неслыханные военные сверхприбыли капиталистов хотя отчасти и поглощались начавшейся инфляцией, всё же чрезвычайно их обогащали. А производство страдало. Испытывало некоторый недостаток в продуктах и товарах и население (особенно крупных промышленных центров и столиц). Однако, Государь, не прибегая по отношению к «коммерсантам» ни к каким чрезвычайным, насильственным мерам, сумел добиться того, что голода в столицах и других городах не было. Не было произведено, в отличие от Германии, милитаризации экономики, т.е. принудительного труда рабочих и отмены права на забастовки! Производство, пустив в ход все (самые последние) запасы, в 1916 г. снабдило армию всем необходимым, в том числе и снарядами, и само – ещё «держалось», так что если бы в 1917 г. не случилось революции, то весной-летом война кончилась бы победой России и промышленный кризис был бы живо прёодолён.
И несмотря на всё это, российские промышленники и банковские «тузы» оказались не на стороне Государя, а на стороне его противников. Крупнейшие фабриканты, – Морозов, Рябушинский, Коновалов, Гучков, Терещенко и им подобные являлись масонами и давали большие деньги на революцию (первые четыре – из старообрядческих семей). Явление это, как видим, объясняется совсем не «объективными экономическими» причинами, а исключительно субъективными, – духовно-идейной приверженностью антихристовой церкви. То же можно сказать и о революционной части остальных сословий. Как бы ни были подчас остры трения между рабочими и фабрикантами, они не выходили за рамки естественных в любом обществе противоречий и успешно преодолевались как раз с помощью царской власти. Рабочая среда поначалу заботилась о своих материальных нуждах, что вполне нормально. Но очень скоро, с конца ХІХ - начала XX в.в. она попадает под власть революционеров, сумевших внедрить в неё политические и атеистические идеи. Оторвавшись от деревенских «корней», но не став при этом и горожанами, российские рабочие в основном составе оказались духовно неустойчивой и плохо образованной массой, но зато объединённой, организованной самим производством, чем и воспользовались революционеры, безсовестно, заведомо обманывая рабочих обещаниями «земного рая» в случае победы революции. Обману поддались далеко не все, но те, что поддались, быстро составили необходимую революции сплочённую боевую силу. Она никогда не останавливалась перед бандитским насилием, а если нужно, то и убийством, по отношению к своим же «братьям по классу» – рабочим, не желавшим поддерживать безбожную революцию. Поэтому все марксистские рассуждения о «классовой солидарности» на базе общих, «классовых» интересов, о «классовом сознании», об «исторической неизбежности пролетарской революции» в условиях капитализма – не более, чем ловкие выдумки для профанов (что мы потом особенно чётко увидим!).
Российское крестьянство тоже, как мы видели, не было однородным и в духовном, и в материальном (социальном) отношении. Духовно-нравственное деление крестьянства на три основные категории (подлинно православных, потерянных (или «мечтательных») и стремящихся к наживе), конечно, не совпадает с социальным делением (бедняки, середняки, кулаки). Но нельзя не видеть, что крестьянство, развращённое рынком, торговлей, любящее «деньгу» (тот самый «хитрый мужичок»), более всего пополняло ряды «кулаков» и столыпинских «собственников», было более, чем другие слои деревни, активным. Таких-то «крепких хозяев», относительно богатых и «грамотных», главным образом, и избирали сами крестьяне с 1905 г. в Государственную Думу и в иные «представительные» органы. И что же? В Государственных Думах крестьянские делегаты только и делали, что вертели головами то «направо», то «налево» , в зависимости от того, кто именно («правые» или «левые») обещали крестьянству в данный момент больше «землицы» и иных выгод! Создавалось ошибочное представление об идейно-духовной безпринципности всего крестьянства. И то сказать, – в деревне, всё более богатевшей, к 1913 г. всё более заметными становились явления полного безбожия, нравственной распущенности и хулиганства. На это обращали внимание, об этом писали. Но этому противостояли (и притом успешно) и система церковноприходского образования, и программа Министерства просвещения, и усилия Православной Церкви, опиравшейся на ту часть крестьянства, которая твёрдо стояла в Православной Вере и в жини по Вере (!) и по-прежнему являлась корнем, основанием Святой Руси. Ни крестьянство, ни рабочее сословие по природе своей не призваны к постоянному участию в государственном управлении. Это теоретически отражено даже в одном из основных постулатов марксизма, который гласит, что рабочий класс не может, неспособен выработать собственной идеологии; она привносится в него со стороны, от интеллигенции (читай – иудео-масонской). И вместе с тем, революционеры (в том числе и марксисты) всегда требовали участия рабочих и крестьян в парламентской деятельности! Значит, они просто обманывали их. И в то же время – играли ими в выборных органах, поскольку, обманывая, могли получать голоса крестьянских и рабочих депутатов. Парламентаризм воистину – «великая ложь нового времени»! Вот и «вертели головами» туда-сюда в сторону «землицы» крестьянские депутаты Гос. Думы! А как они могли иначе вести себя в политическом органе среди представителей разных партий, закулисной игры которых крестьяне не знали и не могли знать?! Говорить партийцам о Боге? Один старик-крестьянин пытался в перерыве между заседаниями рассказать думским «господам» о некоем чуде, которое с ним было. «Господа» покрыли рассказ дружным гоготом... Депутаты-священники на заседаниях Думы иной раз старались говорить что-то основанное на духовном понимании вещей. Но со стороны «левых» их нередко просто прерывали криками: «Им не место в Думе», или – «Смерть попам!». Таким образом подлинный голос Земли Русской почти не звучал в Думе, кроме как в словах таких деятелей, как П.А. Столыпин. В своей знаменитой речи 10 мая 1907 г. он сказал: «Противникам государственности хотелось бы избрать путь радикализма, путь освобождения от исторического прошлого России, освобождения от культурных традиций. Им нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия».
Отсюда особенно хорошо видно, что не рабочие и не крестьяне, как сословия, и тем более не дворяне и не капиталисты вступали в «объективные» противоречия с «режимом» или «системой» Русского Самодержавия, а исключительно «противники государственности» то есть всякой такой государственности, какая не являлась бы их властью, властью революционеров. Вот кто жаждал «великих потрясений», свержения самодержавия, «социалистической республики»! И – отнюдь не потому, что такие перемены могли бы устранить противоречия между интересами народа и интересами власти (и богатых) – эти рассуждения, как видим, простая демагогия, для «оправдания», точней – для обмана, а потому, что революционеры руководились тайными центрами, дух и идеология которых были действительно несовместимы ни с каким историческим прошлым России и традициями её жизни, выраженными формулой: Православие, Самодержавие, Народность. Но это отчётливо видно только теперь, ретроспективно! А тогда, в начале 1900-х годов все, от «умеренных» до крайне «левых», говорили (кричали!) о «благе народа» и «пользе России»!
Создавалась такая обстановка, когда всей российской общественности должна была быть представлена возможность свободно проявить себя, показать, кто есть кто, и сделать свободный выбор в ту или иную сторону.
Заметным явлением культурной жизни того времени стало так называемое «религиозное возрождение» («ренессанс»), охватившее целый ряд известных, видных мыслителей и писателей. На первый взгляд оно представлялось продолжением того процесса обращения, или возврата русской образованной публики к вере к Церкви, которое началось ещё в XIX в. и о котором мы уже говорили. Но при более близком рассмотрении всё оказывается не так. Родоначальником «религиозного возрождения» стал Владимир Сергеевич Соловьёв (1853–1900 г.г.) сын известного историка, философ, публицист и поэт. Получив высокое светское образование и воспитание, он углубился в изучение религии, притом не только Православия, но и других «христианских конфессий» (особенно католицизма), а также нехристианских верований, мистических восточных и западных теорий и решил, что ему удаётся найти нечто объединяющее все учения и верования, увидеть «всеединство» Мірa и даже некую «мiровую душу», которая рисовалась ему в женском облике. Впечатлительная душа В. Соловьёва почувствовала действительную одушевлённость и внематериальную разумность бытия, но... Вот в таком случае всё зависит уже не от ума и образованности, а от внутреннего духовного выбора свободной воли: с каким именно методом, с какой логикой, каким «ключом» подойти к тому, что открывается, чувствуется? С тем ли, что предлагает Православное церковное учение (богословие), или довериться силам собственного ума? Как уже отмечалось, мiрское научное знание имеет крайне опасный источник – диавола, «отца лжи» и гордости. Гордость ума взяла верх, Соловьёв доверился ему и неизбежно заблудился. То, к чему он пришёл, оказалось очень мутной и смутной смесью демонической мистики с обрывками богословских, философских и научных знаний.
Опасность и соблазнительность его рассуждений и стихов заключалась в том, что они, как казалось, не противоречили религиозному, православному восприятию Мірa (даже в чём-то как бы углубляли его), содержали в себе полное «уважение» и «почтение» к Православной Вере. Многим из интеллигенции показалось, что наступает, наконец, примирение непримиримого – религии и науки, веры и свободного творческого разума! Это соответствовало духу времени. Ибо сей «дух» никак не желал принимать того примирения и соединения разума с верой, какое содержалось в опыте Гоголя, Хомякова, Достоевского, иных выдающихся мыслителей, когда разум, обогащенный всем современным знанием, склоняется перед Истиной Божией, как она искони содержится Православной Церковью. С другой стороны, образованному умному человеку конца XIX – начала XX в.в., ещё несущему в душе, в подсознании мiровосприятие, полученное от Православия, безусловно претил и голый материализм и атеизм, заимствованный от не лучших западных теорий. Бурное развитие научно-технического творчества порождало иллюзию всемогущества человеческого разума и заражало «пафосом творчества» во всех иных областях жизни. Поэтому блистательные по форме изложения работы В. Соловьёва, содержащие к тому же множество довольно верных философских и духовных наблюдений, казались многим как раз тем, что нужно. Гордость ума у российских религиозных мыслителей стала находить себе «богословские» оправдания в суждениях, что человек, как сотворенный по образу и подобию Божию, наделён разумом не случайно, а для того, чтобы всячески развивать его способности в «свободном» познании Мірa, в культурном богословском и философском творчестве (на манер научно-технического). Когда на это возражали, что человек находится в состоянии глубокой духовной повреждённости, в том числе – поврежденности сознания (ума), философы отвечали, что во Христе эта повреждённость преодолена; очищенный Крещением человек – «новая тварь» и потому-де способен (и даже обязан) соучаствовать Богу в творчестве, развивая свои «таланты», как якобы учит Сам Христос в притче о «талантах». Забывали, что в Крещении человек получает лишь благодатную возможность преображения своей личности во образ Христов, очищения её, но превратить такую возможность в действительность он может только трудным духовно-молитвенным подвигом «до пота и крови», по правилам православной аскетики, изложенным в «Добротолюбии», «Невидимой брани» и многих подобных руководствах той самой науки, духовного просвещения, о которых мы уже говорили. А притча «о талантах» имеет в виду совсем не то, что под словом «талант» понимается в современном Мірe, т.е. вовсе не внешние способности ума и тела человека, а те ценности души (талант – древняя золотая монета), на которые «покупается» Божие благоволение, а именно (как учит Евангелие) – любовь к Богу и людям. Составитель «Невидимой брани» преп. Никодим Святогорец в начале XIX в. очень верно заметил, что многие богословы этого времени «взявшись рассуждать о вещах высоких и божественных прежде очищения ума своего от многовидной фантазии и образности, из богословов обратились в баснословов и вместо истины изрекли ложь». Это в полной мере нужно отнести и к русским религиозным мыслителям конца XIX – начала XX в.в., типа В. Соловьёва. Не он один пострадал от гордости своего ума. Очень показателен случай Н.Ф. Фёдорова (1828–1903 г.г.). Человек невероятной начитанности, работник Румянцевской библиотеки в Москве, особенно глубоко изучавший оккультную и масонскую литературу, Фёдоров привлекал к себе многих «думающих» и «ищущих». Подкупали и его поразительное безкорыстие, благотворительность (он мог последние деньги отдавать нуждающимся студентам), отрешённость от всяких земных благ и комфорта. Фёдоров трудился над «Философией общего дела», которая так и не была написана им, но содержалась в набросках, отрывках, собранных и опубликованных учениками после его смерти. Основными идеями этой философии стали мысли о необходимости с помощью науки и техники физически воскресить всех умерших снова в эту (!) жизнь, и превратить планету Земля в космический корабль, планетоход, на котором человечество поедет странствовать по просторам космоса, с помощью той же науки и техники... При этом Н. Фёдоров, с «почтением» относясь к Православной Вере вообще, не останавливался перед тем, чтобы возражать против слов Христа в Евангелии и предлагать свои изречения! С Православной точки зрения всё это больше, чем вольнодумство; это «философское» сумасшествие. И его пытались выдавать чуть ли не за образец самобытно-русской философии! Подобным же безумием, хотя и не столь «космического» размаха, отличалось творчество таких «религиозных» мыслителей как В.В. Розанов, Мережковский, Бердяев. У них всех Православные истины, тексты Священного Писания произвольно используются в угоду, в подтверждение их собственных мистико-философских и символических блудомыслий. При этом иногда такие авторы как бы попадают в точку и высказывают интересные суждения, но они срастворены, смешаны с совершенными заблуждениями. Но по сравнению с модными теориями марксизма и иного материализма, а также чисто западного идеализма, всё это казалось как бы шагом вперёд, к религии. На самом же деле это был шаг, уводящий от истины в сторону мутных «плотских мудрований». Не избежали сильнейших крушений и люди, более внимательно и последовательно старавшиеся относиться к Православному святоотеческому богословию. Таковыми были, прежде всего, профессор-протоиерей Сергий Булгаков и священник Павел Флоренский, снискавший прозвание «русского Леонардо да Винчи» по причине многосторонности интересов к разным областям знаний и заметным достижениям в них (от математики, электромеханики до искусствоведения и богословия). Ими были написаны безспорно ценные работы (к примеру – «Два града» С. Булгакова, «Экклезиологические материалы», «Культ и культура», «Иконостас» о. Павла Флоренского). Но, доверившись собственному образованному уму, они начали создавать теорию Софии Премудрости Божией, которая рисовалась им как личность женского пола, где доходили до абсурдного признания Софии как некоей «четвёртой ипостасью» Божества (особенно – о. Сергий Булгаков). Это новое лжеучение впоследствии получило соборное осуждение Церкви, как еретическое. Немало вопиющих неправильностей содержится и в толковании на Апокалипсис С. Булгакова. Нет сомнений в искренности обращения к Православию этих (и им подобных) людей. Однако, придя к нему, они, по-видимому, полагали, что призваны «обогатить» церковное учение своей светской учёностью. Гордость «профессорского ума» была для многих тогда просто непреодолимой! С 1900 г. начались, ранее невиданные, собрания Религиозно-философского общества, имевшие целью сближение Церкви и «мыслящей» интеллигенции. Однако итогом такого сближения оказывалось чаще всего недопустимое смешение догматов Церкви с профессорскими и приват-доцентскими умоблудиями. Впоследствии, за границей, к примеру, Бердяев пришёл к мысли о родственности «русской идеи» с идеей большевицкой («белибердяевщина» – как назвал всё это один современный священник)... Эти неудачи не означали, что Православное богословие «консервируется» в древних образцах и не может быть орудием постижения современных реальностей. Для тех мыслителей (столь же учёных и воспитанных), которые положили для себя правилом подклонять гордостную «выю» ума своего под иго соборного разума Церкви, явилась возможность на самом современном уровне проповедать Божий истины, подчас открывая и такие их грани (стороны), которых раньше не замечали. К таким мыслителям можно отнести князя Е. Трубецкого (его книга «Смысл жизни» – хороший опыт создания чего-то вроде именно Православной философии). Прекрасно показал себя в богословии В.Н. Лосский (сын известного мiрского философа – автора отличных работ по логике). Хотя основные работы В. Лосского созданы позднее, – в 1930-х–50-х годах, он как автор – весь в традиции начала XX в. «Очерк мистического богословия Восточной Церкви», написанный им по-французски и «Догматическое богословие» – это теперь непременные пособия по церковной догматике. В них есть выражения не безспорные, даже ошибочные, но в целом Лосский твёрдо стоял на святоотеческой и аскетической основе и это позволило ему сделать ряд очень важных и ценных богословских разработок и наблюдений. Так что мiрская («профессорская») учёность нисколько не противоречила истинам веры, даже могла служить дополнительным орудием их постижения, но при условии смирения и аскезы ума и преодоления им демонических примесей, непременно имеющихся в современных научных методах и знаниях. Смутными и прямо заведомо мутными «религиозными» исканиями проникнуто оказалось многое и в литературе, и искусстве начала XX в. Это время получило название «серебряного века» российского искусства («золотым» признавался век Пушкина и Гоголя). Тем самым русские деятели культуры сами обозначали ступени её деградации, а не подъёма! И в самом деле, к однозначному еретичеству скатывается Л. Толстой, к очень ущербному индивидуализму приходят Чехов, Бунин, Набоков. После революции 1905–1907 г.г. усиливается направление «декаданса» (с латыни – «упадок»). Творчество декадентов проникнуто темами «заката», «умирания», «обречённости», но – в очень изящной, красивой оболочке, с примесями «символизма», иногда явно оккультного, демонического, масонского характера, а иногда – произвольного, доморощенного. Таково творчество поэтов Брюсова, Блока, Бальмонта, Северянина, Волошина, художника Врубеля, некоторых других. Им противостоит «пролетарский писатель» М. Горький, произведения которого Государыня назвала «скверными». Так и есть. При внешнем мастерстве «языка» сочинения Горького глубоко и сознательно лживы и поэтому – пусты. Попыткой соединения современного искусства с церковным явилось творчество художников – братьев Апполинария и Виктора Васнецовых, а также Нестерова. Но созданные ими, хотя и с полным «почтением» к вере, иконы и настенные росписи (особенно – Владимирского собора в Киеве) – это сплошная игра мiрской бездуховной фантазии, никак не допустимая в Церкви! Зато их мiрские картины на древнерусские темы – это в своём роде прекрасные произведения! В те времена уже появляются футуризм, кубизм, авангардизм – как в поэзии (Маяковский), так и в живописи (он же, а также – Шагал, Кандинский, Малевич) и даже в театре (Мейерхольд). Это уже не «красивый закат», это – разложение культуры и искусства, в связи с поиском новых форм. «Любовная» тема в искусстве от возвышенных Пушкинских и Лермонтовских переживаний опускается до эротики, а потом и до обычной похабщины. Мутные мистико-символические «религиозные» мотивы вырождаются (к примеру, – у М. Цветаевой) в использование святых образов, слов и имён, без всякой связи их с религиозным смыслом, просто для «раскрашивания» своих эротических, любовных чувствований. В интеллигенции, кажется, вообще перестают понимать, что такое любовь, и этим словом обозначают богопротивную эротику и даже обычное половое скотство. Между тем, Древние святые каноны Церкви строго запрещают и создание каких-либо соблазнительных образов на эти темы, и предают анафеме тех, кто использует их. С этой точки зрения почти всё «Мірcкoe» западническое российское искусство уже при своём возникновении в XVIII–XIX в.в. оказалось под анафемой Церкви. Отсюда совершенно закономерно то, что оно не пошло путем подъёма и расцвета, а покатилось по линии деградации и разложения. Если XIX в. – «золотой», начало ХХ-го – «серебряный», то каким является век нынешнего искусства конца XX столетия? Вряд ли даже «каменным», скорей – «мусорным». Немалое значение здесь приобретает увлечение однозначно демоническими восточными учениями индуизма, йоги, буддизма и т.п., в духе Н. Рериха, – высокопосвящённого масона, приветствовавшего Ленина и создаваемое им антихристово государство! Но вместе с тем мы видим в российском секулярном (т.е. отсечённом от Церкви) искусстве не только ряд очень одарённых, великих авторов, но и авторов, вольно и невольно (в силу своей русскости) привнёсших в свои произведения Православное мiросозерцание. Религиозные мотивы, даже – основы, заметны у многих представителей «золотого» и «серебряного» веков, старавшихся сказать что-то доброе и праведное своим «образованным» современникам. В таком случае эти явления культуры – как лестница, по ступеням которой можно и опускаться и подниматься.. Для тех, кто живёт в Церкви и питается её богатейшей духовной пищей, увлечение мiрскими произведениями искусства – это движение по ступеням вниз. А для оторванных от веры и Церкви, часто почти ничего церковного не знающих, а привыкших смотреть на писателей, поэтов, художников, композиторов, как на своих учителей, произведения мiрского искусства, прямо или косвенно в добром духе говорящие о Боге и божественном, могут стать ступеньками вверх к вере и Церкви.
Знаменательным явлением начала XX в. стало образование наряду со многими сектами (баптистов, адвентистов, духоборов, молокан и т.п.), возникшими ранее, ещё и новой секты – «жидовствующих», которые пытались возродить именно ту самую ересь, конца XV в., какую мы уже знаем! Она, как мы помним, отличалась использованием наук с целью вовлечения православных в полное отступление от Христа и Его Церкви. Нетрудно видеть, что в этом отношении почти вся идеология культуры «Мірa сего» в XX в. есть ни что иное, как «ересь жидовствующих», использующих безудержное научное развитие для главного – приведения человечества к поклонению антихристу и прямо – диаволу!
В начале XX в. все описанные явления идейного и культурного характера не оказывали никакого влияния на жизнь народа, потому что его громадная масса питалась Православной Верой и Церковью, как и в древние времена. Но по причинам, которые мы увидим позже, с середины XX в. и поныне влияние секулярной культуры на советский народ сделалось не просто большим, но определяющим! Теперь, в конце столетия, русскоязычное население, разочаровавшись в коммунизме с его совсем уже карикатурной «культурной» стало жадно впитывать то, что было создано в России до революции, т.е. главным образом в начале XX в. Вот почему и явилась необходимость в общих чертах рассмотреть тенденции идейно-культурной жизни «общественности» того времени. И сказать тем современникам, которые действительно ищут правды: не идите вслед блуждавших и заблудившихся, идите вслед за теми, кто так или иначе собирался тогда вокруг своей Православной Церкви с о. Иоанном Кронштадтским и вокруг подлинной родины со святым Царём Николаем II!
