Глава 18. XVIII-й век. "Бабье Царство". Начало

Именно так – «бабьим царством» убиенный Царевич Алексей Петрович в своё время назвал то, что может произойти после смерти Петра I. То самое и произошло В ХVІІІ-м веке у нас правят страной одна за одной женщины. Екатерина I, Анна Иоанновна, Анна Леопольдовна (правда, лишь как регент), Елизавета Петровна, Екатерина II ... Такого не было в прошлом и не будет потом. Это какой-то особый феномен, духовная природа которого прямо связана и с влиянием Запада и с тем диавольским наваждением, о котором только что говорилось. В русле сатанинских соблазнов культ женщины, женских «прелестей», то есть иначе – порочных страстей, связанных с влечением к женскому полу в этой, поврежденной грехом, области земной жизни, занимает особое место. После грехопадения Адама и Евы, через которую искусился Адам, особенным удовольствием для змия – диавола являлось поставить мужское начало, призванное Богом быть первенствующим, в положение подчинённого и порабощенного женским началом. Такого извращения (выверта наизнанку) богозданной природы человеческой не так-то легко было достигнуть даже в падшем, повреждённом грехом человечестве! Если говорить о средневековой Европе, то здесь это начиналось с романтики и поэзии «прекрасной дамы», или «дамы сердца» ещё в рыцарскую эпоху, а затем быстро превратилось в культивирование блуда в эпоху Ренессанса, то есть Возрождения (возрождения – чего? всех возможных и невозможных языческих, демонических, нехристианских и антихристианских начал!). На это работало всё мірское искусство! К блуду в самых разных его проявлениях (от высоких поэтических чувств, до самых животных плотских влечений), а также тотчас и к содому (на выбор, – кому что понравится!), устремилась «просвещённая» Европа по мере развития в ней культа наслаждений, как мы помним, ещё в XV в.. Это сделалось скоро особой задачей масонства, так как мало что может так быстро растлить и разрушить народ христианский, как блуд и прелюбодеяние! Соблазн подавался под видом свободы (освобождения) от предрассудков или от мрачной власти церковников (этих «святош»!). Из Европы поэзия «любви к женщине» и вместе с этим сразу же проза блуда через «окно», прорубленное Петром, хлынули и в Россию. И скоро в нашем «светском обществе» сделалось модным тайно любодействовать, чем больше, тем лучше, но при внешней видимости соблюдения всех «христианских» приличий! Так повели себя в XVIII в некоторые Августейшие особы, подавая пример своим подданным. Но теперь нам важно не это, а то, что данная «мода» попала в Великороссию вместе с ранее здесь не известным «рыцарским» и «поэтическим» поклонением женщине. Оно и соделывало для европейски «просвещённых» русских дворян вполне возможным, нормальным (а иногда и желанным) правление не Царя, а Царицы. Конечно, это не причина феномена «бабьего царства», а его психологическое условие. Непосредственными причинами феномена служили другие, как будто объективные жизненные обстоятельства.

Как взошла на Российский Престол Екатерина I, мы уже видели. Её недолгое царствование не было отмечено сколько-нибудь значительными для России свершениями. Но оно было достаточно спокойным. Став Императрицей, Екатерина не смогла взять бразды правления полностью в свои руки. По старой своей привычке она старалась, по возможности, угождать всем придворным партиям и прежде всего, конечно, тем лицам, которым была прямо обязана своим восшествием на Престол. А таковыми были, главным образом, неофициальные правители из числа ближайших к покойному Петру I, которых мы уже знаем. Из них виднейшим являлся князь Александр Данилович Меньшиков. Теперь их главной целью стало узаконение своего положения, что они и сделали с согласия Екатерины I. Из них официальным указом был образован Верховный Тайный Совет, без которого Императрица не должна была решать важнейших дел. Так было положено начало существованию законодательного органа – Правительства России, чем-то напоминавшего Боярскую Думу, но лишь очень отдалённо. Но было бы неверным, как делают некоторые, представлять дело так, что всем заправляли «верховники» во главе с Меньшиковым. Екатерина I была достаточно самостоятельна и в некоторых делах, особенно внешнеполитических, не раз действовала вопреки интересам Меньшикова, несмотря на всю свою старую дружбу с ним. Он, конечно, был временщиком, обладал огромной властью и огромными богатствами, но его положение отнюдь не было прочным. Против него, как «выскочки», по-прежнему была половина «верховников» из родовитых, а также слишком значительная часть общества. Вся эта оппозиция по-прежнему желала видеть на Российском Престоле после Екатерины I Петра Алексеевича ІІ-го. С таким желанием считалась и Екатерина, поскольку сына у неё больше не было. Правда, она весьма заботилась о двух своих дочерях – Анне и Елизавете. Елизавета была незамужней, а Анна являлась женой герцога Голштинского, постоянно жившего в России со своим двором, где большое значение имел министр граф Бассевич. В делах внешней политики поэтому значительное место занимали старания России вернуть герцогу землю Шлезвиг, отнятую у него, и обезпечить ему шведский престол, на который он имел права. Этому препятствовала международная обстановка, сложившаяся тогда вообще не в пользу России. Ее интересы столкнулись в Европе с интересами Англии. Последняя создала Ганноверский союз, к которому примкнула Швеция, направленный против России. А флот Английский своими появлениями на Балтике заставил присмиреть флот Российский. Россия же заключила союз с Австрией и тем создала хороший противовес притязаниям Англии. Со многими европейскими делами и странами переплелись в те времена дела российские. Немудрено поэтому, что Европа живо следила за тем, что происходит в России. Ещё Карл XII до своей кончины в 1718 г. надеялся на то, что в России может случиться бунт против Петра I с целью воцарения его сына Алексея, о чём узнано было случайно уже после убийства последнего. Когда умер и Пётр I, многие на Западе вновь думали о возможности смуты в России из-за престолонаследия. Но и в этот раз смуты не произошло.

Однако опасения эти показывают, насколько всё же напряжённой была обстановка в России. Понимая, что в случае смерти Екатерины ему головы не сносить, А. Меньшиков начал действовать в пользу Петра Алексеевича как наследника Великороссийского Трона, чем поверг в изумление Царевен Анну и Елизавету, посчитавших его предателем. Меньшиков убедил Екатерину I объявить Петра Алексеевича Наследником. В связи с этим Екатерина установила и определённый порядок престолонаследия, чем отменялся указ Петра I от 1722 г. Книга «Правда воли монаршей» стала изыматься из общества. Более того, Меньшиков решил женить Петра Алексеевича на одной из своих дочерей. Он перевёз Наследника в собственный дом, приставив к нему учителем Остермана. И совершил ошибку: Остерман был его тайным противником. Пётр Алексеевич рос живым, способным, и со своим характером, (чего Меньшиков тоже не смог хорошо увидеть). Теперь и все «верховники» перешли на сторону тех, кто давно желал воцарения Петра Алексеевича. Но, страшась за свою судьбу, они выработали документ, требовавший клятвенного обещания наследника не мстить никому из тех, что подписали смертный приговор его отцу – Царевичу Алексею. В апреле 1727 г. Императрица Екатерина I тяжело заболела лёгкими. Перед самой её кончиной Бассевич написал проект Завещания, согласно которому на Престол должен был восходить Император Пётр II Алексеевич, но с тем, чтобы до совершеннолетия не править делами, а править последним «верховниками» (девять человек вместе с Голштинским герцогом и во главе с Меньшиковым). У Сената перед тем уже было отнято название «правительствующий» и он всецело подпал под руководство Верховного Тайного Совета. Не известно, подписала ли Екатерина сие Завещание («верховники» потом объявили, что подписала, но этому трудно верить). 7 мая 1727 г. Екатерина I скончалась. И гвардия, та же самая гвардия, которая за два года пред тем не хотела Петра II, а хотела Екатерину I, теперь крикнула «виват» Петру II и первая ему присягнула. Здесь видим уже не романтику, а политический расчёт. Двенадцатилетний Император Пётр Алексеевич ІІ-й не пожелал терпеть унизительной для себя опеки Меньшикова (в самом деле, часто очень безтактной) и скоро, после ряда стычек и ссор со «светлейшим», не без помощи Долгоруких и Остермана, объявил временщику полное отстранение от всех должностей и ссылку, сперва в собственные его имения, а затем – в Сибирь в Берёзов на р. Оби.

Так пал один из виднейших деятелей петровских времён. Это не было местью нового Императора за своего задушенного отца. Сам Господь отомстил всем неправедным судьям. При Екатерине I пострадали Толстой, Бутурлин, Ягужинский, а после Петра II и почти все остальные, кто принял участие в расправе над Царевичем Алексеем. Государь Пётр II в общем исполнял условие до 16-ти лет не вступать в управление государством, хотя, когда это ему казалось необходимым, он вступал и его слушались. Он, таким образом, обещал сделаться сильным Монархом. Но, предаваясь по юности многим забавам (особенно – охоте) он простудился и тяжело заболел. Простуда продолжилась оспой и в 1730 г. Император скончался (было ему 14 с лишним лет отроду).

«Верховники», среди которых возобладали родовитые Долгорукие и Голицыны, решили призвать на Престол Особу не из отрасли Петра и Екатерины, а из другой ветви Царского Дома, – из отрасли брата Петра Царя Ивана Алексеевича. Дочь последнего Анна, как мы помним, была выдана замуж за герцога Курляндского, вскоре умершего. Русская полностью по происхождению, Анна Иоанновна, пребывая в Курляндии «в немцах», пропиталась насквозь европейским, немецким духом тех времён, и в ближайших друзьях и советниках имела не русских, а немцев. В 1730 г. она стала Российской Императрицей, но на определённых условиях или «кондициях», как тогда это назвали, выработанных «верховниками». Смысл «кондиций» был в том, что Анна Иоанновна обязуется во всём следовать решениям Верховного Тайного Совета, не выходить замуж, Наследника себе не назначать, и вообще почти ничего самостоятельно не решать. По сути дела тем самым «верховники» упраздняли Самодержавие! Анна Иоанновна «кондиции» приняла, подписала, но, приехав в Россию, обнаружила, что гвардия «верховниками» не довольна, хочет видеть ее настоящей Царицей и готова на нужные действия в любой час. Гвардия, состоявшая в основном из «шляхетства», то есть дворянства, усмотрела в действиях «верховников» стремление установить власть высшей аристократии, боярско-княжеской знати, правление которой для служилых дворян было бы хуже, чем власть Императора. Здесь мы видим в гвардии снова уже не романтику, не наваждение, а вполне прозаический сословный расчёт. После долгого разговора с гвардейцами Анна Иоанновна на глазах у «верховников» их «кондиции» надорвала, упразднила Верховный Тайный совет и стала вполне самовластной. Скоро она создала новое правительство – Кабинет, но фактически всеми делами стал править ее фаворит временщик немецкий барон фон Бирон, сделавшийся потом герцогом Курляндским. Анна Иоанновна не пожелала зависеть не только от бывших «верховников», но и от российского «шляхетства», от гвардии, силу которой она сразу же поняла. В противовес Преображенскому и Семёновскому полкам были созданы полки Измайловский и Конный, тоже вошедшие в гвардию. Но и теперь Государыня не вполне доверяла военным и потому окружила себя немецкими своими любимцами. Бирон не любил, презирал Россию. Он был несомненно способным в делах, но очень жестоким и злым; с русскими обычаями, интересами и правилами не желал считаться. Время его правления печально известно под именем «бироновщины».

Для Русской Церкви это правление оказалось особенно тяжким. Под любопытным предлогом «борьбы с ханжеством и невежеством» Императорский Кабинет развернул настоящее гонение на Православное благочестие. Особенно притеснялось монашество. Дело дошло до того, что созданная Императрицей Тайная Канцелярия (нечто вроде политической полиции) посылая команды солдат, изымала из монастырей и мірских приходов всех тех священников и монахов, которые славились в народе высотою духовно-молитвенной жизни и были особо авторитетны, и отправляла таких в ссылки на крайний Север, в Сибирь, к Охотскому морю... Поощрялись духовные лица «светского» духа и поведения. В результате в русских монастырях даже сами монахи стали притеснять и осмеивать тех, кто старался действительно подвизаться в молитвах; таковые были теперь – «ханжи»... Пошло гонение на главное в монашеском подвиге – на делание молитвы Иисусовой. Всему этому немало способствовал известный нам интриган Феофан Прокопович, митрополит Псковский. Обвиняемый в неправославии и склонности к лютеранству, он «защищался» от идейных противников крайне подлым приёмом, – представляя их политическими противниками императорской власти (так как в ней виднейшие должности занимают немцы – протестанты, то всякая критика протестантизма – это выпад против власти!). Довод действовал. Много добрых духовных лиц пострадали, были брошены в тюрьмы, подверглись пыткам и казням. Архиепископ Феофилакт (Лопатинский) был вздёрнут на дыбу. Книга Стефана Яворского «Камень веры» была запрещена.

Опалы обрушились и на светских лиц, бывших «верховников» и просто знатных людей, и связанных с ними, (на Долгоруких, Голицыных, Юсуповых и других). Страшно распространились доносы. Снова «пробил час негодяев». Всё это продолжалось в течение 10 лет. Всё это время почти непрерывной чередой шли балы, маскарады, охоты и иные увеселения Императрицы Анны Иоанновны. Дворец наполнили шуты, карлики и иные уродцы, почему-то весьма забавлявшие Государыню. Позорным пятном на её правлении стал знаменитый ледяной дом. Это был «дворец», сооруженный из льда для всенародного увеселения, где Императрица с придворными справили «свадьбу» шута и шутихи и оставили их там на «брачную ночь», при морозе 40 градусов. Было очень смешно. Как вежливо выразился один наш историк, «негигиеничная жизнь» Анны Иоанновны стала причиной её преждевременной смерти в 1740 г.

По её завещанию Российский Престол передавался только что родившемуся сыну её племянницы Анны Леопольдовны Брауншвейгской – дочери Екатерины Иоанновны и герцога Мекленбургского – Леопольда. Анна Леопольдовна вышла замуж за Антона Брауншвейгского, и от этого брака родился Иван Антонович (русский по крови всего на одну четверть), провозглашённый теперь Императором Всероссийским. Поскольку был он грудным младенцем, при нём в Россию приехала мать, отдавшая официальное регентство Бирону. Однако дворянство терпело его до сих пор только ради Анны Иоанновны – как-никак родной дочери Русского Царя! А ныне, при Анне Леопольдовне, его терпеть не стали. Фельдмаршал Миних с гвардейцами Преображенского полка арестовал Бирона. Власть его кончилась. Регентство было передано Анне Леопольдовне. Но очень быстро выяснилось, что и при ней продолжается засилие немцев во всех учреждениях, в том числе и в армии. Тогда гвардия обратилась чуть ли не со слезами к петровско-екатерининской ветви Романовых, к Царевне Елизавете Петровне, проживавшей в Москве. Гвардейцы стали умолять её взять Российский Престол из рук немцев: «Матушка! Мы все готовы. Только ждём твоих, приказаний, что, наконец, велишь нам!» На Елизавету Петровну оказывала большое влияние в том же направлении и французская дипломатия в лице посланника Шетарди и личного доктора Елизаветы Лестока. Их цель была уничтожить в России влияние немецкое, чтобы заменить его французским.

25 ноября 1741 г. Елизавета Петровна явилась в казармы Преображенского полка, взяла всего одну роту гвардейцев и с нею придя во дворец, арестовала всю Брауншвейгскую фамилию. Несчастный Иван Антонович сделался без вины пожизненным узником Шлиссельбургской крепости. Повторяя печальную участь внука Ивана III Царевича Димитрия.

Началось двадцатилетнее царствование Елизаветы Петровны. Но нужно особо отметить, что началось – незаконно! Каким бы благом для Отечества ни представлялось воцарение этой Государыни (а во многом оно и впрямь было благом!), оно произошло путём военного переворота, свержением силой наречённого Императора, которому уже присягнула Россия. Горько и страшно сей прецедент отзовётся потом в великороссийской истории!

Эта гвардейская рота получила очень щедрые награды – (деревни с крестьянами – каждому рядовому, не говоря уже об офицерах) и стала называться «лейб-компанией». В ней поручик приравнивался к званию генерала обычных войск, а унтер-офицер – к званию подполковника. Сама Императрица получила, по желанию гвардейцев, звание «капитана» (а это уж чуть ли не маршальское звание!).

Немцев сместили со всех ведущих, ключевых постов. Бирон был сослан сперва в Сибирь, затем в Ярославль. Впоследствии были также сосланы Остерман и Миних. Многие требовали для Бирона и некоторых наиболее ненавистных соратников этого временщика смертной казни. Но Елизавета Петровна отказалась, поскольку дала обет в своё царствование никого не казнить смертной казнью (что и было исполнено)! Государыня провозгласила также возврат к петровским правилам и нормам государственной жизни. На деле этого не получилось, но декларация утвердила её в глазах общества как «дочь Петра». Кабинет был упразднён. Сенат не только восстановили в правах, но и сообщили ему законодательную функцию, так что он стал теперь подлинно – правительством. В Сенате же главенствовали люди, особо приближённые к Елизавете Петровне. Среди них только престарелый канцлер граф Алексей Петрович Бестужев-Рюмин был воспитанником Петра I. Остальные вельможи были из новых. Выдвинулась тогда семья Воронцовых, а также семья графов Шуваловых. Пётр Иванович Шувалов занимал видное место в Сенате, а его брат Иван Иванович стал знаменитым деятелем «просвещения», знатоком французского искусства, меценатом, покровителем науки, основателем Московского университета. При нём наибольшего расцвета достигла деятельность великого русского учёного М. В. Ломоносова. Однако на совсем особом положении оказался фаворит Государыни Алексей Григорьевич Разумовский. Он и его брат Кирилл, ставший Гетманом Украины и Президентом Академии наук, были из малороссийских казаков. А.Г. Разумовский, являясь певчим придворной капеллы, полюбился Елизавете Петровне и получил скоро графский титул и большие богатства. Трогательна и загадочна история любви этих двух людей, – Императрицы и бывшего казака... К чести Алексея Разумовского нужно отнести то, что он никогда не гордился близостью к Государыне и не пользовался этим для усиления личной власти, вёл себя со всеми тактично и скромно. Елизавета Петровна, отдавая немалую дань западническому образу правления и жизни, вместе с тем всё же во многом являлась женщиной русской и православной. Взойдя на Престол незамужней, она уже не могла связать себя династическим браком с кем-либо из владетельных особ Европы, так как это запутало бы дело российского престолонаследия (и без того крайне запутанного!). Но, полюбив А. Разумовского, не могла она также «просто так» иметь с ним тайную связь, что в её глазах было блудом. Государыня избрала особый путь. Она тайно венчалась с А. Разумовским, так что они стали законными мужем и женой и в то же время как бы только пред Богом, но не для «міра» и не для царства. От этого брака родилась дочь, и как полагают со многими основаниями, была затем отправлена за границу под именем княжны Таракановой. Есть также многие основания думать, что она потом вернулась в Россию, приняла монашество и жила в полном затворе в монастыре в Москве, где и умерла и была погребена в родовой царской усыпальнице – в Ново-Спасском монастыре, в присутствии членов семьи Разумовских и иных знатных особ. А та женщина, которая в истории более известна под именем княжны Таракановой, являлась авантюристкой и самозванкой. По приказу Екатерины II её «выловил» в Италии Алексей Орлов, привёз тайно в Санкт-Петербург, где она и была заточена в Петропавловской крепости до самой своей кончины от чахотки, там же и погребена без обозначения места захоронения. Однако вся эта история по сей день очень во многом загадочна и не может считаться достаточно раскрытой. Достоверно, пожалуй, лишь то, что граф А. Разумовский имел на руках официальное свидетельство о браке с Императрицей Елизаветой Петровной, которое после её кончины и при воцарении Екатерины II он сжёг в присутствии Орловых, заявив о своей верноподданности новой Государыне, чем вполне её удовлетворил, а сам избежал секретной расправы и казни, каковая была бы неминуема в случае, если бы он, пусть даже тайно, сохранял положение мужа покойной Российской Императрицы.

Во внешних делах при Елизавете Петровне Россия успешно повоевала со Швецией, присоединив в 1743 г. к себе значительные земли в Финляндии. Затем Российской Империи пришлось принять участие в европейской борьбе за «австрийское наследство». Сперва под влиянием французов Россия выступала за Пруссию, в пользу Фридриха II Великого. Но затем верх взяла проавстрийская позиция канцлера Бестужева. Шетарди выслали из России, Лестока удалили от двора. Россия заняла сторону Австрии, против Пруссии. Началась знаменитая «семилетняя война». Русские войска нанесли Фридриху Великому ряд поражений (при Гроссегерсдорфе в 1757 г. и при Кунередорфе в 1759 г.), но и сами были однажды побиты им в 1756 г. при Цорнсдорфе. Всё же русские прочно вошли в Пруссию, в 1760 г. взяли Берлин. Фридриха ожидал полнейший разгром и позор. Спасся он только кончиной Императрицы и воцарением Петра III (1761 г.), оказавшегося страстным поклонником Фридриха II и всего вообще прусского.

На Юге в тот период всё оставалось без особых перемен. При Анне Иоанновне фельдмаршал Миних разбил турок в нескольких сражениях, были взяты Крым, Очаков, Азов. Но белградский мир свёл на нет эти успехи. Россия получила лишь причерноморские степи без выходов к морю, без Крыма, а крепость Азов срывалась и город объявлялся в нейтральной полосе между владениями России и Турции.

Императрица Елизавета Петровна издала особый «указ о жидах» (1742 г.), которым запрещалось проживание в Российской Империи, а тех евреев, что всё же жили здесь, повелевалось «выслать за границу», кроме тех, что пожелали бы принять Православие. Легко «указать», но как исполнить, когда с присоединением Малороссии, огромная масса евреев оказалась «в границах» Российской Империи! Указ не везде исполнялся. А формальная принадлежность к Православию (по большей части притворная) уже тогда открывала в России для евреев прекрасные возможности. Так, уже в «лейб-компании» во время переворота адъютант – крещёный еврей Грюнштейн чаще других показывается на глаза Елизавете Петровне и получает больше всех душ крепостных (927 человек).

При Елизавете Петровне происходит крайне важная перемена господствующего культурного влияния на Великороссийскую жизнь. Если после Петра I таким влиянием было североевропейское (немецкое, голландское, шведское, английское), то теперь преобладающим становится французское, немецкое же при этом не исчезает, сохраняется, особенно в области наук, техники, промышленности, и будет сохраняться в дальнейшем. Но в области гуманитарных знаний, идейно-духовных веяний, искусства, литературы, великосветских мод и вкусов, господствующим влиянием становится французское. Оно не исчезает даже после опалы Шетарди и Лестока. Отныне в дворянстве прочно утверждается мода на французский язык, наряды, предметы роскоши, романы, – словом на «французское изящество» во всём светском образе жизни, вплоть до нравов. Отныне блуд уже – не только не грех, но одно из неписаных правил «хорошего тона»... Отныне женщина – орудие высокой политики – и внутренней, и внешней. Во Франции тех времён складывалась очень знаменательная политическая система, в которой вопрос выдвижения деятелей на разные видные должности решался своеобразным «женсоветом», так что занять то или иное место в политике человек мог, как правило, только пройдя через постели определённых женщин – жён или фавориток сильных міра сего. Плеяда таких женщин решала во взаимном совете, кому и чему быть в государстве. Ни дать ни взять – второе, негласное правительство! В России подобный порядок в полной мере осуществиться не мог, но некоторые его черты, повышающие влияния женщин на ход политических дел, были восприняты и у нас; вместе с модами на французскую парфюмерию.

Внешняя светская (не церковная, не духовная) образованность и учёность по-прежнему почитаются «в обществе» чуть ли не главными достоинствами. В 1747 г. создаётся университет с гимназией при нём в Петербурге. В 1755 г. возникает Московский университет с двумя гимназиями – для дворян и для «разночинцев» (то есть людей, уволенных из других сословий, чинов). В губерниях действуют общеобразовательные школы, в столицах – специальные учебные заведения, возникают школы частные. Уже упомянут был Михаил Васильевич Ломоносов, один являвшийся как бы целой академией, ибо не было области наук, где он не сделал бы открытий, или по крайней мере, некоторых важных начинаний. Из простых поморских крестьян Ломоносов продвинулся на самую высокую ступень образованности и учёности, показав, по его словам, что «может собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов Российская Земля рождать...». Да, был он физиком, и химиком, и писателем, и историком, и поэтом, и теоретиком языкознания. Но в последнем его значение скорее отрицательно, чем положительно. При ярких его похвалах русскому языку Ломоносов этот язык всё-таки более портил, чем улучшал, и в теории и на практике, особенно так называемым «высоким штилем», языку родному совершенно несвойственным, искусственным, вычурным и недолговечным. При нём в Российской академии видное положение занимали иностранцы, особенно – немцы. Некоторые из них были действительно крупными учёными, но иные – серыми посредственностями. Ломоносову приходилось упорно бороться с ними. Спорил он много с Миллером и Байером по поводу происхождения русской государственности, доказывая, что она – не от варягов только, а на собственной почве возникла. Тогда же протекало творчество русских писателей – Сумарокова, Тредиаковского, Кантемира, историков – Татищева, Щербатова и многих других. Богатство, пышность и роскошь двора, придворных и знати возросли неимоверно, превосходя намного то, что было при Петре I, не говоря уже о прежних Московских Царях! При Елизавете Петровне начат был и почти полностью окончен постройкой Зимний дворец в Петербурге (по проекту Растрелли). Построены были многие иные здания в обеих столицах и других городах. В архитектуре господствовали безраздельно, как уже повелось с Петра I, только западноевропейские стили. Сие относилось и к светским и к церковным постройкам и даже к иконописи. Каноническое древнее иконописание было совершенно отвергнуто. Вместо него утвердился западный «реализм» и вносилось также немало от западного аллегоризма. Елизавета Петровна побуждала Сенат к особенному вниманию к церковным делам. Принимались меры к улучшению благочиния, защите прав духовенства, устройству учебных церковных заведений, печатанию церковных книг. Великое значение возымело издание знаменитой «Елизаветинской» Библии – нового перевода полного текста Священного Писания на церковно-славянском языке. Впрочем, подробней о духовных и церковных делах всей той эпохи мы будем вести речь особо. А светская жизнь ещё отличалась тем, что в ней всё большее значение, влияние, распространение получало масонство с его тайными учениями и ложами, конечно, прежде всего и преимущественно – в российском дворянстве. В этом движении тоже менялись течения (скажем, немецкое вытеснялось французским). Масонами становились и многие деятели культуры, искусства.

Дворянство продолжало укреплять своё положение. Мы уже видели значение гвардейской «лейб-компании». Оно сказывалось и на положении дворянства в целом. Елизавета Петровна запрещает владение землёй с крестьянами кому-либо, кроме наследственных дворян. А они, в свою очередь, признаются таковыми, только если сумеют доказать благородство происхождения. Сохраняются и льготы дворянству, данные ранее при Анне Иоанновне, когда срок службы дворян был ограничен 25-й годами, а при нескольких сыновьях в семье, один мог совсем ни служить. Так дворянство превращалось в замкнутое сословие с большими правами землевладения, которое всё менее обусловливалось службой государству, а всё более – благородством происхождения. Крестьянство же всё более закабалялось. С помещичьими крестьянами правительство уже не имело никаких прямых, непосредственных отношений, но только – с их господами – владетелями. Это значило, что в Великороссии впервые за всю её многовековую историю основное население страны, большая часть народа, перестало быть лично свободными людьми в значении субъектов права. Таковыми становились только помещики – дворяне. А крестьяне со справедливым возмущением обнаруживали, что ими и их землёю владеют люди уже не под условием своей службы по защите этой земли, а под условием наследования сословного происхождения. Иными словами, крестьяне становятся не гражданами – подданными Самодержца Российского, а безправным имуществом своих непосредственных владельцев – помещиков. К этому времени, нужно сказать, имения родовитой знати (аристократии) и имения служилых дворян – помещиков полностью уравниваются в юридическом отношении, получая общее название «недвижимых имуществ». Для дворянства и для купечества были созданы тогда особые банки с хорошим кредитом всего в 6% годовых. Одной из самых значительных льгот служилым дворянам становится то, что теперь они не обязаны, как при Петре I, начинать службу со звания рядового. Для дворянских юношей был создан особый «Сухопутный Шляхетский Корпус», или иначе – «Кадетский корпус». По окончании этого строго сословного учебного заведения дворяне вступали в гвардию и в иные армейские части сразу в звании офицеров. Корпус создан был ещё при Анне Иоанновне, но дальнейшее развитие и укрепление получил при Елизавете Петровне.

Очень важным в её времена явился вопрос о престолонаследии. У Государыни Наследника-сына не было. Она пригласила стать Наследником своего племянника, сына Анны Петровны и герцога Голштинского, Карла Петра Ульриха. Знаменательно, что по матери он был внуком Петра I, а по отцу – внуком Карла XII. В Швеции пред тем он был уже тоже провозглашён наследником престола. В самом начале царствования Елизаветы Петровны в 1742 г. этот принц Голштинский, 14-летним юношей оставшийся тогда круглым сиротой, прибыл в Россию со своим немецким учителем Брюммером и по принятии Православия был наречен Великим Князем Петром Фёдоровичем, Наследником Российского Трона. В 1745 г. заботливая Елизавета Петровна женила Петра Фёдоровича на принцессе небольшого немецкого княжества Софии Фредерике Августе Ангальт-Цербтской, рекомендованной Фридрихом Прусским. Приняв Православие, она стала именоваться в память матери Елизаветы – Екатериной Алексеевной. От брака с Наследником Трона у неё в 1754 г. родился сын Павел Петрович, будущий Государь Павел I.

Все историки стараются подчеркнуть разницу личностей Августейших супругов – Петра Фёдоровича и Екатерины Алексеевны, делая это для того, чтобы обосновать потом хоть как-то воцарение Екатерины. Поэтому всегда выставляются на вид недостатки Петра Фёдоровича – грубость нравов, невоспитанность, склонность к выпивкам и забавам (охоте), недостаточная образованность. Недостатки эти и вправду имелись, но не они мешали Наследнику в глазах «общества». Уж чего только в плане грубых выходок ни позволял себе, к примеру, Пётр I! А Государыня Анна Иоанновна – разве отличалась особой воспитанностью и учёностью?... Нет, не в этих чертах характера Петра Фёдоровича нужно искать причины недовольства им в русском «обществе». Он посмел игнорировать Гвардию! Окружил себя батальонами немцев-голштинцев и играл с ними «в солдатики» по правилам Фридриха II Великого, которого обожал. Кроме того, он потом посмел и обидеть Гвардию, назвав её «янычарами», и угрожал распустить её по другим армейским частям. Вот в чём весь «секрет» неугодности Петра Фёдоровича! Ошибка его в том, что он не дал себе труда понять расстановку внутренних сил в России.

Зато сие очень хорошо поняла его жена Екатерина! Год за годом в течение добрых 15-ти лет она изучала Россию. Поняла, что здесь нужно стать своей обществу, точнее тому состоянию, в котором оно пребывало. Екатерина такою и стала. Она выучилась хорошо читать на церковно-славянском и молилась всегда только на этом святом языке. Но в то же время отлично освоила разговорный и литературный светский язык. Писала на нём статьи, пьесы, стихи. Углублялась в историю России до такой степени, что написала «Записки по российской истории»! Одновременно много читала и западноевропейской литературы, от романов до научных трудов в разных областях знаний. Особенно увлеклась идеями и сочинениями «энциклопедистов» Франции, вела переписку с Вольтером, Даламбером, Дидро (он потом был даже назначен заведующим Императорской библиотекой), другими «просветителями». И, конечно, в связи с этим вполне сочувствовала российскому масонству. Оно отвечало Екатерине взаимностью. К 1761 г. жена Наследника Престола из тихой, скромной немочки, от которой никто поначалу не мог ожидать ничего существенного для государства, превратилась в высокообразованную, мудрую, наладившую ценные связи женщину, казавшуюся всем совершенно своей, то есть русской (что было совсем не так, как мы после увидим!). Эта кажущаяся русскость Екатерины и её опора на дворянство, прежде всего – на гвардию, предопределили её будущие успехи. А пока, до 1761 г., её личная жизнь оказывалась на редкость тяжёлой. Властная Елизавета Петровна, не очень ценившая Екатерину, отняла у неё сына Павла Петровича, стараясь сама его растить и воспитывать, чем и положила начало тому отчуждению, какое удивляет многих в отношениях матери – Екатерины II и сына – Павла I. А муж Екатерины – Наследник Пётр Федорович совершенно к ней охладел, фактически перестав быть мужем. Трудно поэтому и винить Екатерину Алексеевну в том, что она возымела «тайную» связь с графом Григорием Григорьевичем Орловым, что было вполне в духе придворных нравов тех лет. Разлад между Петром и Екатериной дал повод некоторым видным людям желать воцарения в будущем не Петра, а его жены. Узнав о таких настроениях, Елизавета Петровна расценила их как заговор против законного Наследника Престола. Смещены были со своих должностей некоторые вельможи, в том числе – Бестужев-Рюмин. Канцлером стал М.И. Воронцов. Испугалась ареста и заточения и сама Екатерина за тайную переписку свою с заговорщиками. Но Елизавета не тронула её. Пред Рождеством 1761 г. петербургская «блаженная», то есть юродивая Христа ради Ксения, тогда уже многим известная, как угодница Божия, стала советовать знакомым «печь блины», ибо, как она говорила, «вся Россия скоро будет печь блины»... Тогда блины ещё были едой, главным образом, поминальной, заупокойной, как и велось в славянстве с языческих пор. И, действительно, в самое Рождество 1761 г. Императрица Елизавета Петровна скончалась. На Российский Престол вступил Император Пётр ІІІ-й Феодорович. Тотчас он прекратил военные действия против Пруссии, отозвал оттуда русские войска и заключил мир с Фридрихом II, по которому Россия отдавала Пруссии всё, что было у неё отвоёвано в ходе Семилетней войны. Фридрих не знал, как благодарить Провидение за столь неожиданное счастье. А Российская общественность с редким единодушием внутренне восстала против Петра III, расценивая его деяние как позорное и даже предательское по отношению к интересам России. Участь этого Государя была в основном предрешена ещё до вступления его на Престол. Однако теперь он как бы подлил масла в огонь, делая свою кончину просто неизбежной. Возможно, правы те, кто упрекает Петра Фёдоровича в легкомыслии и небрежении к государственным делам. Будь он внимательней к себе и к тому, что происходит вокруг него в обществе, он, возможно, сумел бы выправить положение. Но важно понять, что его легкомыслие проистекало не от ограниченности и тупости, как представляют некоторые, а от безпечности и доверчивости, поистине какого-то детского характера. Государь был «большим ребёнком». Он наивно думал, что его защищает само положение Императора, избавляющее от обязанности угождать кому-либо из подданных, или зависеть от них. Он продолжал «ребячиться» и после вступления на Престол; его кутежи, выходки, слабости тут же становились предметом злобных нападок и осуждений в «обществе». В такой обстановке Петр III упразднил ненавистную всем Тайную канцелярию, а также издал знаменитый «Указ о вольности дворянства» 1762 г. Указа давно ждали и жаждали! Он полностью освобождал дворян от обязательной службы государству, прежде всего – военной. Казалось бы, дворянство российское должно было проникнуться безконечной благодарностью Императору. Но нет! Приняв от Петра III «вольность» как нечто должное, верхушка дворянства осталась в глухой оппозиции ему.

Мы видели, что нити заговора против Петра III начали сплетаться ещё при жизни Елизаветы Петровны. Средоточием заговора стала Екатерина. И, если рассмотреть все обстоятельства такого устремления, то нельзя будет в них найти никакой иной главной причины заговора, кроме именно внутренней независимости Петра III от дворянства, которая проявлялась и во внешних его действиях и в намерениях. Кроме тех оскорблений гвардии, о которых мы уже упомянули, Петр III осмелился «без спросу» ввести для неё новую форму по прусскому образцу, которую встретили «в штыки», как неудобную и как унизительную (после побед над Пруссией), а так же объявить гвардии о приготовлении к походу на Данию. Этого вовсе не желали гвардейцы, так как речь шла о защите владений Петра III в Европе, как герцога Голштинского от мнимых притязаний датского престола. При Петре III на видных постах вновь появились немцы, что напоминало «бироновщину». В то же время в 1762 г. Пётр III издал ещё один чрезвычайной важности указ -– об изъятии у Церкви управления её земельными имениями и передаче управления в Коллегию Экономии. Это было началом «секуляризации церковных земель» (то есть отнятие у Церкви её недвижимых имуществ), которую и намерен был осуществить Пётр III. Духовенство запротестовало! Но Император совершенно пренебрёг протестом, обнаруживая также полное непонимание Православной Веры и Церкви и равнодушие к ним, настроив тем самым против себя и церковное руководство России. Такими неосторожностями и просчётами Государь невольно сам посодействовал тому, что решающая масса российского общества собралась против него. Через два года Екатерина II доделает то, что начал её муж, – осуществит полную секуляризацию церковных земель, и духовенство будет страшно недовольно! Но останется верной Екатерине гвардия, и решающая масса общества не соберётся против неё. Может быть, недовольные Петром III не решились бы на действия, если бы не два намерения Императора, почти совпавшие по времени, – его желание расформировать гвардию по разным армейским частям и расторгнуть брак с Екатериной Алексеевной, взяв себе новую жену – полюбившуюся дочь канцлера М.И. Воронцова. Тут-то и пришли в полное единство интересы гвардии и Екатерины! Нужно было или покоряться Промыслу Божию, или действовать незамедлительно вопреки закону. Решились на последнее. Движущей силой заговора стало, конечно, масонство и при этом не только русское. Есть сведения, что в деле принял участие знаменитый французский масон граф Сен-Жермен, находившийся в 1762 г. в России. Позднее, в 1774 г. в Нюрнберге Г. Орлов имел с ним дружескую встречу, называл «каро падре» («дорогой отец») и говорил, что Сен-Жермен много содействовал успеху переворота. Свидетелем встречи, описавшим её, был маркграф Аншпахский. Руководство действиями взяли на себя два лихих офицера – братья Алексей и Григорий Орловы (последний уже был в личной связи с Екатериной).

28 июня 1762 г. Орловы с отрядом гвардейцев вывезли Екатерину из Петергофа в Петербург, где заговорщики располагали поддержкой примерно 10 тысяч солдат гвардии и других военных частей. При вступлении в столицу на сторону Екатерины стали переходить почти все войска. Днём они собрались на площади у Зимнего дворца и присягнули на верность новой Государыне. То же начали делать и некоторые учреждения. Народу был объявлен манифест, провозглашавший Императрицей Екатерину, а её сына Павла Петровича – Наследником Престола. Беззаконность такого акта была вопиющей и для многих неожиданной, так как высшие сановники из заговорщиков планировали другое – провозглашение Императором именно Павла, как сына и наследника Петра III, при регенстве матери – Екатерины, что соответствовало бы законам и обычаям престолонаследия. Впрочем, о законах и обычаях можно было бы говорить не при этих обстоятельствах. Решившись на переворот, то есть на беззаконие – насильственное свержение Монарха, которому присягали на Кресте и Евангелии, одни заговорщики тут же столкнулись с беззаконием других, пожелавших в обход правил и обычаев посадить на Престол снова женщину, а не её сына...

При объявлении манифеста общество Петербурга ликовало. Народ безмолствовал. Он уже давно был сбит с толку и отброшен от всякого участия в делах своих Государей. И это – к лучшему для народа, так как он перестал отвечать за то, что творилось, начиная с Петра I, около Царского Трона!

Того же 28 июня войска во главе с новой Императрицей, ехавшей верхом, и одетой в мундир Преображенского полка, двинулись на Ораниенбаум, где находился Пётр III с батальонами голштинских солдат. Узнав о перевороте, он не смог решительно сопротивляться, но испугался, как ребёнок, и полностью предался в волю бунтовщиков. 29 июня он подписал документ о «добровольном» отречении от Престола. Его отправили в одно из царских загородных имений на мызе в Ропше под присмотр Алексея Орлова. Екатерина наказала ему беречь мужа как зеницу ока. Но 6 июля 1762 г. во время обычной выпивки с офицерами охраны возникла ссора и Государь Пётр III Фёдорович был убит. Рассказывают, будто в устном докладе об этом Екатерине II Алексей Орлов передал дело так: «Заспорили, матушка, гляжу я – а он уж и помер!..» Этот Орлов был сущий богатырь. Один лишь взмах его огромного кулака мог убить, кого угодно... Екатерине было и выгодна и не выгодна смерть отрекшегося Императора. Но больше всё же – выгодна! Поэтому многие полагают, что убийство явилось преднамеренным (Орловы поняли, что нужно Екатерине на самом деле). Однако полностью исключать случайности происшедшего тоже нельзя. Можно лишь с уверенностью сказать, что Екатерина хотела смерти Петра. Алексей Орлов много лет спустя начал, кажется, приходить в настоящее покаяние. Ибо после блестящих побед, одержанных им во главе Российского флота над турками (в том числе в знаменитом сражении в Чесменской бухте), После лихой авантюры похищения из Италии мнимой княжны Таракановой, в зените славы и в расцвете сил А. Орлов добровольно без видимых причин ушёл от всех государственных дел, затворился в своём имении и там дожил до конца земной жизни, занимаясь семьёй и хозяйством.