Предисловие
Из которого станет понятно, что здесь начиналось Проклятье
Три кардинала, раввин, адмирал-франкмасон, трио мелких политиканов, действующих забавы ради в интересах одного англосаксонского треста, объявили населению по радио, а затем посредством плакатов, что нации угрожает голодная смерть. Сначала народ подумал, что сие ложная паника. Речь шла, говорили, об интоксикации. Однако общественное мнение развило данную мысль. Каждый вооружился мощной дубиной. «Мы хотим хлеба», – вопили народные массы, освистывая хозяев предприятий, толстосумов, Общественные Власти. Движение повсеместно приобретало характер заговора, конспирировалось. Ни один полицейский не осмеливался больше выйти ночью на улицу. В Маконе было совершено нападение на административное здание. В Рокамадуре разграбили склад; в нем нашли: запасы тунца, молока, килограммы шоколада, центнеры кукурузы, – но все эти продукты, пожалуй, были уже испорченными. В Нанси принародно гильотинировали одним махом двадцать шесть чиновников магистрата, затем сожгли вечернюю газету, обвиненную в пособничестве администрации. Всюду брали штурмом доки, ангары и магазины.
Позже начали нападать на арабов, негров, евреев. В Дранси, Ливри-Гаргане, Сен-Поле, Виллакублей, Клиньянкуре учинили погромы. Затем удовольствия ради прикончили нескольких мелких стражей порядка, вид которых показался ликвидаторам излишне мрачным. Плюнули в лицо священнослужителю, который на улице отпустил грехи офицеру полиции, последнего какой-то шутник укоротил ловким ударом ятагана.
Убивали брата или сестру за палку колбасы, двоюродных за батон, соседа за горбушку, того, кто подвернулся под руку, за ломтик хлеба.
В ночь с понедельника на вторник шестого апреля с помощью динамита было произведено двадцать пять взрывов в международном аэропорту Орли. Пылала Альгамбра, дымился Институт, полыхал госпиталь святого Людовика. В парке Монсури а ля Насьён не осталось ни одной вертикально стоящей стены.
Во дворце Бурбонов оппозиция осыпала язвительными насмешками и унизительной бранью власти – те смущались под напором критики, однако упорствовали в своем нежелании принять меры по улучшению ситуации. А тем временем на Ке д'Орсе были убиты двадцать три уличных регулировщика, в Латур-Мобурге, застав на месте преступления, забросали камнями голландского консула – вина его заключалась в том, что он вытягивал из бочки анчоус; в Ваграме избили до крови маркиза, не подавшего су умирающему, – аристократ усмотрел в чувстве голода проявление дурного вкуса; на бульваре Распай здоровенный беловолосый викинг разъезжал на полумертвой кляче с окровавленной грудью и стрелял из лука по всякому индивидууму, чей вид его не устраивал.
Один капрал, обезумев от голода, украл базуку и ухлопал весь свой батальон – от командира до последнего солдата; провозглашенный после этого vox populi Великим Адмиралом, он пал мгновением позже, пронзенный острым кинжалом завистливого аджюдана.
Какой-то весельчак, находясь в плену галлюцинаций, оросил напалмом целый квартал предместья Сен-Мартин. В Лионе было убито по меньшей мере миллион человек; большинство населения страдало от цинги или тифа.
Муниципальный чиновник, на три четверти идиот, по неизвестным причинам закрыл бары, бистро, бильярдные, дансинги. Тогда явила себя жажда. А май был небывало жарким, неожиданно загорались автобусы, солнечный удар поражал трех из пяти прохожих.
Чемпион по гребле вскарабкался на фальшборт, чем возбудил на время народ. Он тотчас же был провозглашен королем. Ему предложили выбрать себе звучное имя; он захотел стать Аттилой III, однако ему настойчиво рекомендовали стать Фантомасом XVIII. Ему это имя не нравилось. Одним ударом кулака его уложили на месте. Фантомасом XVIII назвали какого-то недоумка, затем всучили ему цилиндр-шапокляк, большую веревку, стек из орехового дерева с золотым кабошоном и понесли его в Пале-Рояль в паланкине. Однако он туда не добрался и не доберется уже никогда: какой-то озорник с криками «Смерть тирану! Ко мне, Равайяк!» перерезал ему горло бритвой. Он был предан сожжению в колумбарии; не зная зачем, группа ожесточившихся молодчиков оскверняла его прах восемь дней кряду.
Позже на трон взошли: франкский король, господарь, магараджа, три Ромула, восемь Аларихов, шесть Ататюрков, восемь Мата Хари, один Гай Гракх, один Фабий, один Сен-Жюст, один Помпиду, один Джонсон (Линдон Б.), несколько Адольфов, три Муссолини, пять Карлов Великих, один Вашингтон, один Отто, в оппозицию к которому сразу же встал один Габсбург, один Тамерлан, который без какой бы то ни было поддержки уничтожил восемнадцать Пассионарий, двадцать Мао, двадцать восемь Марксов (один Чико, три Карла, шесть Граучо, восемнадцать Харпо).
Во имя общественного спасения Марат упразднил декретом всякие ванны, но Шарло Корде убила его в собственной же, Маратовой, ванне.
Таким образом осуществлялась ликвидация власти: тремя днями позже на набережной д'Анжу стреляли из танка по башне Сюлли-Морлан, ставшей последним бастионом администрации; вице-мэр взобрался на крышу; он появился с белым флажком в руке, затем объявил в микрофон о безоговорочном отречении от
Общественной Власти, добавив тут же, что он предлагает свое лояльное содействие для установления мира. Но его столь высокий выход оказался совершенно напрасным: танк, глухой ко всем его мольбам, безо всякого предупреждения и ультиматума одним залпом срезал башню до основания. Что же касается так называемого военного порядка, установленного по наущению одного недоумка, то порядок этот лишь усугубил существующие трудности.
Дела шли неважно. Любого человека могли укокошить ни за что. Сначала здоровались, затем приканчивали. Нападали на автобусы, катафалки, почтовые фургоны, спальные вагоны, открытые коляски-виктории, ландо. Атаковав одну больницу, избили кнутом доходягу, которого нельзя было оторвать от его убогого ложа, в упор расстреляли однорукого ревматика. Были распяты по меньшей мере три лже-Христа. Утопили в водке пьяницу, в формалине аптекаря, в бензине мотоциклиста.
Нападали на мальчишек и девчонок и, схватив их, варили в гудроне, нападали на савойяров и сжигали их заживо, на адвокатов – и отдавали их на растерзание львам, на францисканцев – и выпускали из них всю кровь, на машинисток – и отравляли их газом, на подмастерьев из пекарен – и душили их, на клоунов, официантов, шлюх, угольщиков, наборщиков, барабанщиков, профсоюзных лидеров, крестьян, моряков, милордов, нападали на группы хулиганствующих молодчиков.
Грабили, насиловали, калечили, однако бывало и хуже: унижали и предавали. Никто никому никогда не доверял: каждый ненавидел ближнего своего.
