Славяне основали местечко Хотин на месте важной переправы через Днестр еще 700 лет назад, и через 200 лет оно занимало площадь почти в десять каменецких замков. В конце X столетия великий князь Владимир Святославович после похода на половцев присоединил Хотин к Киевской Руси. После ее распада Хотин вошел в состав Галицкого княжества уже как крупный город на Днестровском торговом пути.

В 1250-х годах для защиты своих земель от монгольских орд и венгерских грабителей великий князь Даниил Галицкий построил в днестровской низине, с трех сторон окруженной возвышенностями, первый небольшой замок. При нем квадратная крепость с одной башней-донжоном со стенами длиной по пятьдесят шагов была защищена рвом шестиметровой ширины. Сто лет назад, когда в состав молодого Молдавского княжества вошли плодородные земли у истоков Серета и Прута, на месте разрушенного монголами Хотинского замка князь-воеводы возвели новые стены небольшой толщины в рост взрослого человека. В 1449 году Хотинский замок для атакующих Молдову польских войск серьезной преградой не являлся, и для того чтобы помешать большому войску переправиться через Днестр у Хотина на молдавскую сторону, требовалось около семи тысяч воинов и двадцать речных галер.

Я не могу подробно описать вам, любезные друзья Цара Ромынеяскэ, что мы сделали для того, чтобы Хотинская крепость стала надежной преградой польским захватчикам, потому что она сейчас, в самом конце нашего бурного XV века, является главной твердыней и гордостью господаря Штефана III Челмаре, при жизни прозванного Великим, на польско-молдавской границе. Но то, что можно, я вам, конечно, расскажу.

Хотинский замок вошел в стратегическую оборонную систему Молдавского княжества, состоящую из девяти крепостей.

Молдаване и валахи увеличили размер замка вдвое. Для защиты от пушечного огня были возведены стены и башни высотой до восьмидесяти шагов взрослого рыцаря. На стенах, толщиной до шести шагов, был сделан орнамент в виде изображения голгофы, на которой распяли Вседержителя, и их стала защищать сила православной веры, делавшая хотинский гарнизон намного сильнее.

Расположенная в низине крепость перестала бояться огня с окружающих ее холмов, но старый замковый двор оказался глубоко внизу. Вся земля в нем была выбрана до камней, на которые положили еще один их слой, намертво сцепленный особым раствором, толщиной в центре в один, а у стен в два шага, что сделало невозможным подкопы врага под стены. Затем мы насыпали сверху битые камни с землей, накрыв их каменными плитами, и двор замка поднялся вверх на пятнадцать рыцарских шагов. Колодец, более ста шагов глубиной и диаметром в три шага, выбитый в камне еще во времена Даниила Галицкого, был поднят и укреплен, и над ним мы построили особый ворот для подъема бадьи в четыре ведра воды.

Крепостной двор был разделен высокой каменной стеной с арками на княжий и воинский. В стене была выстроена восьмиугольная башня с широкой винтовой лестницей на верхнюю боевую площадку, которая позволяла гарнизону бить прорвавшегося врага сверху и во все стороны.

На южной стороне появилась огромная трехъярусная прямоугольная башня с основанием двадцать на двадцать шагов, из которой через глубокий провал из царства камня на грешную землю на огромных цепях был перекинут широкий дубовый мост. Наверху въездной башни с бойницами для пушечного боя была устроена боевая площадка, защищенная высокими зубцами.

За въездной башней на всех сторонах замка выросли другие башни с толщиной стен в рост взрослого человека и размерами десять на десять шагов в основаниях, с бойницами для пушек. С крепостного двора до их верха было двадцать, а с внешней стороны шестьдесят и даже восемьдесят шагов. Крепостные зубчатые стены с бойницами были ненамного ниже их конусообразных вершин.

В крепостном дворе сразу же за южной въездной башней были выстроены у восточной стены казарма и церковь, а у западной башни между княжим и воинскими дворами – дом коменданта.

Комендантский дом, высотой пятнадцать шагов, выстроенный с бойницами, был разделен на две части и устроен в виде лабиринта, в котором непосвященный человек мог часами ходить по кругу. Двухъярусные казармы со стенами толщиной в два и четыре шага, с бойницами, представляли собой крепость, в которой можно было отбиваться от прорвавшегося во двор врага.

Я сам с моими мастерами построил над замковым колодцем непростую ротонду, десять на десять шагов, и долго занимался подземными ходами в многоярусных подвалах и потайными галереями в стенах, о которых, конечно, ничего рассказать не могу.

Рядом с казармами Влад возвел замковую церковь с бойницами. Мы выстроили храм в готическом стиле, и для его освящения Влад пригласил, а я привез знаменитого молдавского батюшку-праведника. Увидев, каким стал Хотинский замок, он был потрясен и провел службу на церковном дворе так, что ее слушали даже птицы, зависая над его башнями в полете. Прощаясь, он сказал, что за северные кордоны Молдовы можно не бояться, и оставил нам необычную ладанку, которая как талисман должна была отпугивать от крепости скорпионов и змей, водившихся у Днестра во множестве. Праведник уехал, а его удивительная ладанка показала свою силу уже через два месяца, когда польские жолнеры сумели положить в подводы с сеном для крепостных лошадей огромную кучу змей. Мы с Владом собственными глазами видели, как из въехавших в южную браму десяти телег из сена разом полезли сотни этих ползучих гадов, которые касались земли и тут же гибли непостижимым образом. После этого случая на тайную стражу были возложены и все обязанности по снабжению крепости всем необходимым.

За три года Хотинский замок превратился в неприступную крепость, которую не мог взять никто. Забегая вперед, скажу, что крепость в 1476, страшном для всех нас году смогла во главе с боярином Влайку, родным дядей Штефана Третьего, устоять перед огромным османским войском во главе с султаном Мехмедом, еще пятнадцать лет назад объявившим господаря Валахии Влада Неистового своим личным врагом.

Влад и я делили свое время между Хотином, в котором поднималась грозная крепость, и Черновицами, вернее горой Цецино, где мы устроили школу тайной стражи «Витязи Дракулы». В этой удивительной школе мы готовили мастеров секретных дел, знатоков тайных шифров и знаков, двойных и тройных интриг, переворотов и мятежей, обладавших необычными физическими способностями, владевших всеми видами белого оружия и приемами внушения человеку и животному.

Школа была оформлена как охотничий лагерь господаря Влада. Особый совет опытных рыцарей наших отцов ознакомился с материалами об орденах ассасинов и дервишей, которые я привез с Востока, и подготовил программу обучения, основанную на их тайнах, воинских традициях и секретах Цара Ромынеяскэ. Первыми кандидатами в мастера тайной стражи стали отобранные добровольцы из ста воинов, проделавших со мной опасный путь на «Альба Регии» из Сучавы по Серету, Дунаю и Пруту до Черновцов, а затем совет отбирал в «витязи Дракулы» валашских, молдавских и трансильванских воинов, показавших себя в деле. Одновременно на горе Цецино обучали не более пятидесяти бойцов, а всего за пятнадцать лет работы школы мы подготовили около тысячи удивительных мастеров тайной стражи.

Охотничий лагерь на горе Цецино был действующим, потому что наши охоты были еще и сложнейшими тренировками. Кандидаты учились стрелять из луков и арбалетов по внезапно появляющимся в небе, на земле и воде целям, которые бегали, прыгали и летали по всем направлениям и сторонам. Кандидаты били рыбу острогами и трезубцами, вырабатывая точный и быстрый удар, а хищных зверей побеждали только один на один копьем и кинжалом. Они изучали звериные и птичьи следы, привычки и голоса животных и птиц, копировали их так, что обманывали даже четвероногих и пернатых.

Охота на Цецино, нетронутой до нас рукой человека, была очень опасным делом, но, кроме необходимых боевых навыков, вырабатывала у кандидатов интуицию, развитию которой я придавал особое значение и обучал кандидатов чувствовать опасность заранее сам. Мой дед, Серджиу Арджиу, воевода Мирчи Великого, умел усыплять не только сидящего, но и стоящего человека, а затем разговаривал с ним, а отец, Раду Арджиу, взглядом отбрасывал бросавшихся на него псов. Некоторые их умения передались и мне, например ощущение приближающейся засады и пробуждение перед неожиданным нападением. Я не могу рассказать вам, как проходили уроки интуиции на нашей горе, но всему тому, чем я и рыцари совета владели сами, мы обучали витязей Дракулы и делали это очень успешно. Эти интуитивные ощущения, как и знания законов природы, не раз и не десять, а много более спасали жизни моих мастеров тайной стражи.

Охота по-дракуловски была совсем не первым делом, которому обучались кандидаты. Тренировки на горе, Пруте и урочище были очень необычными. Кандидаты носили и кидали на вершину горы все более и более тяжелые камни, из них строили укрепления с четырьмя узкими входами на все стороны света, которые мгновенно заваливали до половины при их атаке и держали оборону без потерь, включая защиту от падающих сверху стрел. Мы рыли все виды подземных ходов, о которых я вам рассказать не могу, потому что мы успели их вырыть в Молдове и Валахии сотни, и все они действующие. Мои кандидаты переходили огромные овраги и скальные трещины сначала по толстым неподвижным, а затем тонким качающимся деревьям длиной до двадцати шагов. Воины прыгали с жердями через ручьи и овраги, становившиеся все шире и шире, затем через кусты, небольшие деревья, скалы, а потом повторяли эти потрясающие прыжки без жердей. Я бросал в Цецино пылающие колеса, а кандидаты успевали проскочить сквозь них даже не один раз. Ночью, без дороги они проходили сложное урочище Ринва у Прута от Сторожинца до Бурдея и от Цецино до Михальчи и даже Кривки. Воины залезали на высокие деревья, ствол которых был полностью гладким, вгоняли в них острые, а потом тупые гвозди голыми руками, гнули в разные стороны подковы и разминали пальцами твердый воск. Кандидаты боролись один на один, потом шеренгой, стоя, сидя, на коленях, лежа, без рук.

Каждый витязь имел несколько мечей разной длины, формы и веса, длинные кинжалы и метательные ножи без гарды, луки и несколько боевых коней, подобранных именно под его тело. Воины бились двумя мечами каждый друг против друга, булавами, копьями, рубили вязкую глину, струи воды, падающие платки. Особые тренировки позволяли рубиться одному или вдвоем спина к спине, против одного, двух, четырех и десяти противников, которых сменяли несколько раз. «Валашским веером» владели все витязи Дракулы, но применять его разрешалось только в случае смертельной опасности для жизни и задания, поскольку остаться живым после его проведения было очень непросто.

Все витязи в совершенстве владели не только всеми видами румынского, европейского, азиатского оружия. Они скакали на лошадях с двумя саблями в руках и кинжалом в зубах, которыми рубили лозу и шесты со шлемами, стояли на скаку в седле на голове, танцевали на спине лошади, заставляя ее постоянно менять направление движения, броском кинжала или ножа сбивали всадника с коня на расстоянии до тридцати шагов.

Лучшие витязи умели отбивать двумя мечами летевшие в них несколько стрел. Во время ночных тренировок они одевались в черное, мазали сажей лицо и руки, затемняли мечи и становились совершенно невидимыми для врага. Они рубились на накрытых столах, не задевая на них не только блюд, но и наполненных бокалов.

Все витязи Дракулы знали лекарственные травы, умели приготовить из них лечебные снадобья, перевязывать и лечить раны. У них были смеси трав, позволявших воинам на некоторое время удваивать свои силы.

На экзаменах наши воины разрубали пополам деревянные колоды с надетыми на них рыцарскими доспехами из Европы и Азии. Они дотрагивались до стены раньше появления на ней своей тени. Пятерками тайные стражи совершали невидимый рейд за Дунай через всю Молдову и Валахию и незаметно захватывали османских командиров, имитируя их случайную смерть, после чего доставляли их на «Альбу Регию».

Все мастера тайной стражи, как ассасины Хасана ас-Саббаха, могли перевоплощаться в венгров, поляков, австрийцев, турок, персов, пилигримов, купцов, мореходов, нищих, вельмож, знали морское и пушечное дело. Они тушили подсвечник выдохом на расстоянии до четырех шагов, чувствовали опасность заранее. Могу с гордостью сказать, что никто из моих мастеров ни разу не попал ни в одну из вражеских засад.

Мастера разговаривали и подавали сигналы звериными и птичьими голосами. Несколько их десятков могли имитировать приход или отступление большого войска, ночью и днем они незамеченными проникали во вражеский лагерь, захватывали гонцов с охраной и передвигались под водой. Особыми движениями мастера снимали с себя цепи и даже кандалы, исчезали на ровном месте, передвигались ночью по звездам и бездорожью, путали следы от людей и собак, горстью и пальцем пробивали арбуз, с завязанными глазами двумя мечами рубили быстро летевшие в них одно за другим яблоки, меняли внешность, походку, голос и возраст.

Мы с Владом также закончили школу на горе Цецино, могли появляться ниоткуда и исчезать в никуда. Господарь любил проводить разведку боем, всегда во главе своих воинов, и, как все остальные, совершил рейд за Дунай до Никополя и захватил янычарского агу. Я любил проводить тайную операцию так, чтобы ее никто не видел и до конца не знал, что мы сделали и узнали, а что нет.

Пройдет пять лет, и никто и никогда не будет знать, где находится и что будет делать господарь Влад. В Буде, Вене, Кракове, Праге, Стамбуле визири и вельможи будут докладывать своим государям, что «о планах валашского князя ничего достоверно не известно».

Сотни наших мастеров и конфидентов действовали в Венгрии, Чехии, Австрии, Польше, Турции, при этом я очень редко, только для дезинформации, имел дело с сановниками и вельможами, за деньги легко продававшими родину направо и налево, а только с их помощниками и секретарями. У тайной стражи господаря Влада везде были тайные убежища с запасами оружия, одежды и денег.

Как будто чувствуя надвигающуюся беду, я купил второй бриг «Альба Юлия» и вооружил его основательнее «Альбы Регии». Теперь сразу пятьсот воинов, а если надо, и больше, могли быстро оказаться за ночь совсем в другом месте и совсем не там, где их ждали.

Я запретил мастерам безрассудную удаль и дурацкую смерть. Они были осторожны, терпеливы, умели подчинять все свои чувства и мастерство достижению поставленной цели. Воины сами обдумывали способы выполнения труднейших заданий, если ситуация неожиданно менялась, добивались успеха и при этом оставались живыми. Витязи Дракулы умели быстро сеять хаос, а позднее и ужас во вражеских войсках, вызывали в них панику, а затем чувство обреченности и накатывающейся гибели. Их действия просчитать было совершенно невозможно.

Тайная стража Влада Дракулы по ценам на рынках и товарам, перевозимым на торговых путях, могла определить, ведется ли в стране подготовка к большой или малой войне, а также на кого и когда она собирается нападать. В этой страже служили великие воины и потрясающие мастера своего дела, которым не было равных во всей Европе и Азии.

Валашский отряд Влада Дракулы стерег Черновицы, возводил Хотин, учился в школе на горе Цецино, совершал походы на запад, север и восток. Ветер шумел в парусах наших бригов, не раз по Пруту и Дунаю выходивших в Море, Карпатские горы принимали нас как родных и одна за другой открывали свои секреты. Влад, я и мы все были молоды и счастливы, хотя и понимали, что вернуться в Тырговиште и победить сидящего там Дана, которому покровительствовал регент Венгрии Ян Хуньяди, нам самим не удастся. А вместе с Молдовой мы сможем, наконец, объединить Цара Ромынеяскэ и даже войти в родную Трансильванию. Мы трудились для счастья Валахии день и ночь год за годом, и, казалось, ничто не предвещало беды. Она случилась, эта беда, и предусмотреть и предотвратить ее не смогла бы никакая тайная стража в мире, в котором вдруг грянул 1451 год.

Однажды на позднем зимнем рассвете нового 1451 года к нам только с двумя воинами на взмыленном коне прискакал князь Штефан. За несколько часов до этого в Сучаве люди Петра Арона зарезали его отца, молдавского господаря Богдана, и новый узурпатор тут же объявил о том, что Молдова переходит под протекторат Польши, а он сам становится вассалом короля Казимира.

Этим же утром колокола Каменца-Подольского рассказали нам, что в город и крепость одна за одной входили польские хоругви, а на следующий день ожидался приезд самого короля.

Помочь занять Сучаву Штефану Влад и его тысяча могли, но удержать столицу и отбиться от поляков одной Молдове было невозможно. Штефан еще возбужденно рассказывал брату о страшных событиях прошлой мартовской ночи, когда я почти со всеми витязями Дракулы рванулся в Сучаву, из которой без боя, но не без шума, вывез мать и двух сестер Влада и всю семью Штефана. Оба Брига уже ждали нас на Пруте у Батошан, мы посадили на них вырванных, к счастью, из рук Петра Арона Дракулешты и Драгошей, и обе «Альбы», на которых находилась половина наших воинов, рванулись на веслах к Дунаю в стылой весенней воде. Я со своими мастерами и кандидатами через заранее подготовленные подставы на последнем дыхании вернулся к Владу и Штефану, нагнав их отряд уже у Жванца по дороге к Хотину.

Мы могли в новой крепости отбиваться хоть год, но это, конечно, не имело ни малейшего смысла. Хотин был пограничной молдавской крепостью, ее бывший господарь Богдан был убит, а его семнадцатилетнего сына в Сучаве ждал только убийца Петр Арон, которого уже признало большинство молдавских бояр. Было ясно, что обоим князьям нужно как можно быстрее уходить из Буковины. Они и ушли, а я, конечно, с ними, успев надежно спрятать в Хотине наши валашские тайны и свернув лагерь на горе Цецино.

В Каменце, Могилеве и Рыбнице стояли польские хоругви, да и делать на польской земле валахам было совершенно нечего. С юга собирался идти к Черновицам Петр Арон, чтобы присягнуть польскому королю, и родная Валахия была для нас закрыта. Через Рашков и Ставучаны мы ушли к Карпатам, и у Вижницы нас приняли в объятия наши родные горы.

Это был совсем не конец, а только начало. Внук Мирчи Великого и сын Влада Дракона не собирался сидеть всю свою жизнь в горах. Мы все понимали, что ему пока закрыта дорога не только в Молдову Петра, но и в Валахию Дана. Штефан сказал, что Казимир совсем не друг регенту Венгрии, а значит, надо просить покровительства Яноша Хуньяди.

Влад сидел черный, и не только потому, что Хуньяди был фактически убийцей его отца. На Дунае в наших бригах, нигде не пристававших к берегу, находились семьи его и Штефана и половина наших воинов, и с этим тоже надо было что-то делать. В этот тяжелый день в наш лагерь у Рахова добрались два моих мастера, которые рассказали, что в Эдирне сменился султан, и теперь Османской Портой правит уже не Мурад, а Мехмед Второй. Когда Влад и я услышали эту весть, мы облегченно вздохнули, потому что смена власти в Турции меняла все дело.

Не успев принять султанский венец, Мехмед, который вошел в историю с титулом Фатих-Завоеватель, сразу же объявил о том, что уничтожит остатки Византии с Константинополем, а затем займет все Балканы. Угроза потери независимости Венгрии стала почти осязаема, и главным ее врагом становилась совсем не католическая Польша, с которой всегда можно было договориться, а безжалостная Османская Порта, с которой договориться было нельзя.

Я попросил у Влада разрешения перехватить гонцов Дана к новому султану, чтобы получить доказательства его измены Хуньяди, и господарь согласился. Мои мастера как серые тени в пасмурный день ушли на Дунай, а к Хуньяди за покровительством поехал князь Штефан. Он вез с собой письмо Влада венгерскому регенту, в котором он просил Хуньяди разрешить его семье жить в Трансильвании, в собственном доме в Сигишоаре.

По моей настоятельной просьбе Влад написал в письме, что хочет защищать Трансильванию от поляков и от османов. Теперь, после заявлений Мехмеда, этой решимости бороться с султаном-захватчиком была совсем другая цена. Если Хуньяди не сумасшедший, а он точно в здравом уме, которому может позавидовать половина европейских правителей, то он использует подконтрольный ему меч Второго Дракона не только для отражений османского нашествия, но и для того, чтобы заменить занервничавшего в Тырговиште Дана на своего ставленника, которым может посчитать Влада. Мы были не против, и я собирался содействовать этому всеми силами. Владу Дракуле был очень нужен сейчас переданный ему в держание за военную службу замок в Карпатах. А там видно будет. Я послал своих мастеров узнать, в каком состоянии находятся интересовавшие меня еще раньше предкарпатские замки Унгвар, Мункач и Хуст, с которым мистическим образом была связана жизнь и судьба второго Дракона.

Мехмед II сразу же после торжественного вступления на престол Османской Порты заявил, что для обретения земли надо быть воином, и его войско тут же пополнилось хотевшими получить поместья османами. Молодой султан никогда не держал своего слова, считая, что на него земные законы не распространяются. Все его договоры с европейскими государями для Мехмеда не значили ничего, потому что он объявил христианский мир «миром войны, который должен стать турецким». Мехмед кичился своей образованностью, но при этом сам рубил головы ни в чем не повинным людям прямо во дворце. Уже в конце 1451 года он начал осаду Константинополя с установления контроля за Босфорским проливом, и было ясно, что столица исчезнувшей в Турции Византийской империи сможет устоять, только если сильно захочет помощи от христианских государей. То, что вслед за Константинополем будут атакованы Буда, Вена, Прага, Тырговиште, Сучава, Краков и даже Рим, уже не вызывало сомнения в Европе.

Хуньяди очень быстро разрешил семье Влада жить в Сигишоаре и сам предложил второму Дракону не помнить зла, взять в держание замок в Мишкольце или Ниредхазе, собрать вокруг себя своих сторонников и быть готовым к войне с Османской Портой, а если надо, то и с Польшей и самой Священной Римской империей.

Влад не торопился с ответом, пока не дождался возвращения моих мастеров с Предкарпатья, привезших сведения об Унгваре, Мункаче и Хусте. Оба наших брига с Дракулешти и Драгошами успешно прошли чуть ли не по всему Дунаю, отбив попытку их захвата у Кэлэраши. От тысячи нападавших на пятидесяти лодках людей Дана неранеными осталась всего одна треть, и то только потому, что они вовремя остановились, увидев, как пылают кораблики с их товарищами, перейдя невидимую границу перед нашими «Альбами». Очевидцы говорили, что у Кэлэраши вдруг загорелся Дунай. Так оно и бывает, когда шестнадцать пушек вдруг выстрелят пороховым зарядом почти в упор, а потом тут же сделают это еще раз.

Турки нас не трогали, потому что бриги проходили их крепости ночью на веслах, а люди Данешти в Турну и Оршове уже не рискнули напасть на суда, имевшие на флагштоках штандарты второго Дракона. Войдя в сербские земли, обе «Альбы» ушли направо в Тису и вскоре встали на якоря у Хуста, в котором Влад с облегчением встретил свою мать и сестер, Штефан – свою семью, а я был счастлив оттого, что среди полутысячи наших воинов не было убитых.

Получив предложение Хуньяди перебраться под его пристальный присмотр совсем не в Трансильванию, а в Венгерское королевство, Влад попросил не Мишкольц, а Унгвар, Мункач или Хуст. Бумаги писал я и сделал это так, чтобы венгерский регент ни за что не дал нам первые два, а только третий. Хуст-над-Тисой находился всего в пяти днях пути от Сигишоары, в которую мы благополучно перевезли семью Влада, и в восьми днях хода от Тырговиште, и эта дорога была хорошо известна обоим Драконам.

Мы хотели Хуст, и мы получили его, вместе с надеждой вернуть на валашский трон второго Дракона. Хуньяди до самой смерти так и не понял, что сыграл в нашу игру по нашим правилам, и я гордился этим своим делом даже больше, чем умению проделать «валашский веер» в одиночку. Влад, как всегда, дважды прочитал мой обзор о прикарпатских замках, и до нашего возвращения в Тырговиште оставалось еще четыре года.

В том месте, где река Уж раздваивается у Карпатских подножий, белые хорваты в далеком IX веке, задолго до образования Киевской Руси, построили деревянное укрепление Горяны. Никто, конечно, не дал им спокойной жизни у Варецкого перевала, соединяющего Восточную и Южную Европу.

В начале XIII века неизвестный автор писал в хронике «Gesta Hungarorum – Деяния венгров», что уходившие с тяжелыми боями от ударов печенегов в конце X века мадьяры с ходу пересекли перевал, взяли Горяны и убили их князя Лаборца. После создания в 1000 году Венгерского королевства вождем Арпадом новая крепость во главе комитата Унг, названная Унгваром, смогла в конце столетия не только отбиться, но и не пропустила на Дунайские равнины печенежскую орду хана Кутеска. Однако от монгольских полчищ деревянный Унгвар защититься не смог и в 1241 году был сожжен. Более полувека монголы совершали через Варецкий перевал грабительские нашествия на Венгрию и Трансильванию, пока, наконец, их огромная империя не рухнула изнутри.

Восстановленный на стратегическом перекрестке Унгвар вошел в королевский домен Арпадов, один из которых передал его за воинскую службу вельможам Друитам-Дроздам, которые и по сей день охраняют в нем польско-венгерскую границу, не забывая организовывать многодневные охоты, особо великолепные в этих местах.

В конце XIV столетия Друиты перестроили на скалистом холме высотой в сорок шагов, прямо над рекой Уж, деревянный замок в каменный, в виде четырехугольника с мощными башнями по углам и стенами длиной в двести шагов каждая. С одной стороны крепость защищал крутой обрыв, а с трех других были прямо в скале выбиты рвы шириной двадцать и глубиной десять шагов, камень из которых пошел на высокие и толстые стены.

В Унгваре, который все чаще называют Ужгород, оберегается символ венгерских королей – огромный бронзовый коршун – турул с широко распластанными крыльями и мечом в страшном клюве.

Князья Другеты любят живьем замуровывать в стенах своей крепости пробравшихся в нее лазутчиков.

Внутри Ужгорода находятся княжеский дом, казармы, оружейная, склады, колодец, пробитый в скале на глубину в пятьдесят шагов. В ярусных подземельях расположены подземные ходы к реке и лесу, в стенах находятся потайные галереи и лестницы, которые позволяют незаметно перемещаться по крепости в любом направлении.

Между Унгваром и Мункачем построена подземная дорога длиной в пятьдесят верст, но место, где она начинается и расположена, установить не удалось.

Венгерский регент Ян Хуньяди не будет ссориться с вельможами Другетами, у которых не может по закону даже ненадолго забрать комитатский замок ни под каким предлогом. Он не даст Унгвар второму Дракону, которого самого Унгвар не устраивает по многим причинам. И слава богу.

В пятидесяти верстах к юго-востоку от Унгвара, на высокой горе с IX века стояло деревянное укрепление русинов, мирно живших с карпатскими племенами лемков, бойков и гуцулов.

«Деяния венгров» повествуют, что «в 902 году от Рождества Христова семь мадьярских вождей перешли высокие горы, и тот замок, который они завоевали первым, назвали Мункач, ибо добыли его в великих муках». Взяв укрепление, мадьяры объявили, что от Мункача начнут завоевание всех дунайских земель, и в знак этого судьбоносного решения всем войском принесли огненную сакральную жертву, великолепного белого жеребца, своему главному богу Годуру, после чего двинулись на Горяны и далее на запад. Попытка венгров занять Карпатские горы была пресечена ушедшими туда русинами и поддержавшими их гуцулами.

Гора Мункач высотой восемьдесят шагов имела внизу длину четыреста пятьдесят и ширину триста шагов, вверху – длину двести пятьдесят и ширину сто двадцать шагов и располагалась в тысяче шагов от реки Латорицы. На ней при короле Бэле IV началось строительство каменного замка, который не смогли взять орды печенегов, половцев и монголов.

В 1321 году Мункач укрепили итальянские зодчие, затем он принадлежал королеве Эржебет, а в 1396 году венгерский король Сигизмунд передал его в содержание каменец-подольскому князю Федору Кориатовичу, изгнанному со своей земли за попытки помешать Витовту Великому создать Литовское королевство.

Князь Федор использовал для строительства самую верхнюю и недоступную из трех террас, каждую из которых разделяли лестницы высотой по десять шагов. При нем вокруг выложенной в камне старой дозорной башни высотой пятнадцать шагов были возведены четыре круглые башни и почти такие же высокие стены с бойницами и двухъярусными боевыми галереями. В замковом дворе были возведены княжеские палаты, рыцарский зал и тюрьма в виде каменного мешка. На второй террасе располагались казармы для гарнизона замка.

В центре двора несколько лет в скале долбили колодец, но воды не было, и местные жители утверждают, что по договору с князем колодец до воды выдолбил черт. Из колодца шириной три и глубиной сто шагов можно попасть в Латорицу незамеченным.

В главной башне есть потайной ход в Унгвар и еще один подземный ход прямо в Трансильванию.

Пять лет назад, после гибели короля Владислава III в битве под Варной, Мункач забрал себе трансильванский князь Ян Хуньяди, через год ставший регентом Венгерского королевства, устроив в нем резиденцию своей жены Эржебет Силади.

Замок Мункач мадьяры считают сакральным, он приносит Хуньяди большие доходы, контролируя торговый путь из Восточной в Южную Европу. Он не может быть передан не в венгерские руки. Хуньяди не может силой навязать Мишкольц или Ниредхазу внуку Мирчи Великого и должен отказать ему во владении Унгваром и Мункачем. Ему ничего не остается, как предложить Владу Дракуле Хуст, который нам так нужен, и не только потому, что еще в 1431 году император Сигизмунд Люксембургский подарил его Владу II Дракону.

Рядом с Мункачем существует поселение Сент-Миклош, Святой Николай, основанное еще в X веке. Сто лет назад в нем, в виде огромной серой глыбы над Латорицей, был возведен мощный замок-дворец с десятками бойниц в стенах и двумя выступающими угловыми башнями, прикрывавшими друг друга при штурмах.

Замок высотой в тридцать шагов прикрывают рвы и валы с заостренными кольями. Сент-Миклош ни разу не смогли взять штурмовавшие его враги. Местные русины называют замок Чинадиевым и утверждают, что в его стенах замурованы некие воины, которые отпугивают не только завоевателей, но даже привидения и саму нечистую силу.

Сент-Миклош устроен в виде хитроумного двухъярусного лабиринта, попав в который, человек сам выбраться не может, если не будет знать длинный потайной ход в стенах четырехметровой толщины.

Из ярусных подвалов Сент-Миклоша есть подземный ход к лесу и Латорице.

Все произошло так, как мы и хотели. Яну Хуньяди ничего не оставалось, как или превратить Влада Дракулу, хотя и не имевшего власти, в вечного врага, или вернуть ему то, что он у него отнял. Осенью 1451 года Влад Дракула встречал свою семью у Хуста уже как его владетельный сеньор, обязанный за это военной службой его верховному владельцу, регенту Королевства Венгрии Яношу Хуньяди. Мы еще не сменили в Хусте его гарнизон, и я с моими мастерами пока не мог помочь моему князю открыть тайну замка, завещанную ему его отцом, Владом II Драконом. Но вскоре это время пришло.

Великолепный замок на утесе строился почти сто лет.

В устье впадающей в Тису Рики, окруженной горами, поселение русинов существовало уже в IX веке, и оно было на этом месте совсем не первым. Еще в начале христианской эры, во времена императора Траяна, в Марамороше даки выкопали шахты, в которых добывали соль. Для охраны дорогого товара вдоль Тисы были выстроены несколько укреплений, погибших в темные столетия.

До конца XII века завоевавшие Предкарпатье мадьяры на горе около двухсот шагов построили замок, названный по имени его основателя Хустом.

Вокруг замка возник город, жители которого не раз во время строительства видели на горе огнедышащего дракона, который, однако, не мешал людям обживать свои любимые места.

В 1241 году Хуст, Мункач и Унгвар были захвачены и разрушены монголами, но через полвека, когда стала слабеть сила их орд, пограничные замки в Марамороше вдоль Тисы были быстро восстановлены, и для этого были две причины.

Со времен существования Дакии от Варецкого перевала с севера и из центра Европы с запада, вдоль Тисы проходили соляной и торговый пути на восток и юг Европы и Азию. Соль добывалась в мараморошских копальнях и в XIV веке, поэтому для защиты стратегического товара и торговли была создана особая жупа с крепостями, главной из которых стал Хуст.

За признание его сеньором венгерский король оставил замки валашским воеводам, одного из которых звали Drag, Дьявол. К 1340 году его владения вдоль Тисы настолько разрослись, что вынудили боявшихся Дьявола Арпадов выжить его в центр Цара Ромынеяскэ. Они продали права на Хуст богатому венгерскому барону Перени. После нескольких лет противостояния валашский Дьявол ушел на юг, Перени погиб, и венгерский король вернул себе Хустский замок.

В начале нашего бурного XV века Хуст часто менял своих владельцев. В 1431 году венгерский король и император Сигизмунд принял сына Мирчи Великого князя Влада в почетный орден Дракона и дал ему в держание замок Хуст. Пять лет будущий Влад II, поселив семью в безопасной Сигишоаре, из Хуста уходил в походы по зову своего императора, держа в замке свою казну. В 1436 году войско князя Влада из валахов и трансильванцев вышло из Хуста и за неделю через Баю, Клуж, Тыргу и Сибиу дошло да Тырговиште. Сын Мирчи великого стал господарем Валахии Владом II Драконом, а замок Дьявола, символом которого с началом XIV столетия стали росшие у Хуста в изобилии нарциссы, вернулся в венгерский королевский домен. В 1445 году Хуст и Мункач, приносившие огромные доходы, взял на себя Янош Хуньяди.

Венгерский регент не мог дать сыну первого Дракона Унгвар и Мункач, но Хуст, стоявший на дороге из Буды в Тырговиште, где уже три года сидел пока еще верный Хуньяди Дан, дать валашскому князю в залог его верной службы было можно. Хуньяди, копируя императора Сигизмунда, передавшего Хуст Владу II, в октябре 1451 года выдал грамоту на замок, который также называли «Горным гнездом», сыну валашского господаря.

К Рождеству в Хусте собрались все наши воины, и уже не было ни одного венгра. Жалованье воинам теперь шло от венгерской казны, но оба брига и тайную стражу мы с Владом содержали на свои деньги. Нам удалось собрать в Черновицах и Хотине небольшой запас золота, но денег из дома ни он, ни я почти не получали. Дан II по обычаю не трогал наши валашские земли, но активно присматривал за ними, стараясь не пропустить повода к их конфискации. Любые действия Влада против Дана, действительные или придуманные, осуществленные с помощью валашских денег, могли быстро закончиться потерей наших земель, забранных на себя господарем. Теперь, когда Влад поступил на службу к королю Венгрии, вассалом которого был и Дан, эта опасность отступила, но только до поры до времени. Обеспечение сохранности земельных владений, без которых возврат на трон Валахии был бы намного сложнее, стала одной из причин, побудивших Влада согласиться на службу венгерскому регенту.

Зимой торговые караваны через Карпаты не ходили, и мы посвятили эти месяцы нашей особой охоте и учебе рукопашного боя двумя мечами всех наших воинов. Мы тренировались брать и защищать замок, который произвел на Влада очень сильное впечатление.

Хуст был неприступен по-настоящему. Узкая серпантинная дорога подходила к единственным южным въездным воротам в мощной квадратной башне, ее защищал глубокий ров шириной десять шагов, через который был перекинут на цепях подъемный мост. Справа от въездной стояла прямоугольная башня, защищавшая южную стену, еще три башни, соединенные высокими стенами со рвом, окружали замковый двор со всех сторон.

Оборона Хуста была устроена так, что он мог защищаться, даже если бы какую-то его часть захватили враги. Все башни и стены соединялись со строениями замкового двора, что позволяло защитникам отбиваться по всему замку на верхнем ярусе.

В замковом дворе были построены башня-донжон с арсеналом, княжеский дом, соединенный с большим сводчатым залом, часовня, пороховая башня, казармы гарнизона, пороховая мельница, пекарня, кухня и небольшая корчма. С верха донжона была хорошо видна Тиса, узкой полосой вьющаяся внизу Замковой горы, и во дворе мы установили пушку, которая выстрелом на рассвете возвещала нашему Хусту о наступлении нового дня.

В замковом дворе прямо в горе неведомым способом был выкопан колодец глубиной почти в двести шагов, из середины которого к Тисе был проложен подземный ход. Так делали подземные ходы во многих европейских замках. Владу был нужен другой потайной ход, который в одном из замковых подвалов был вырыт в те пять лет, когда в Хусте служил Влад II Дракон, и тайну которого он успел передать княгине Елене до своей ужасной гибели в 1448 году.

Мать еще в 1449 году все рассказала своему сыну, второму Дракону, и Влад наконец дождался того дня, когда ранней весной 1452 года мы с ним и четырьмя моими мастерами прошли по нему от начала и до конца, поднялись на землю в Дубовом лесу и у горного родника под расколотым камнем нашли то, что отец Влада завещал своему сыну для возвращения на трон Дракулешти. Потайной ход действует до сих пор, и я не могу рассказать вам о нем подробно. Достаточно того, что мы нашли в указанном месте два бочонка с золотыми дукатами, которые весили как взрослый воин каждый, и мы с трудом на закрытых носилках вынесли их с горы и погрузили по одному на «Альбу Регию» и «Альбу Юлию». Без этого золота и без нашего появления в Хусте вернуть власть в Валахии дому Дракулешти было совершенно невозможно. Уже на бриге Влад устало сказал мне, что впервые с 1448 года он заснет спокойно, уверенный в завтрашнем дне, в котором теперь скоро будет поход в Тырговиште.

Лето 1452 года в Предкарпатье было спокойным, турки не пошли за Дунай, и Хуньяди почти не выезжал из Буды и Вышгорода. Мы охраняли копальни и торговый путь на протяжении двухсот верст от Мункача до Сигета, проходя до истоков Тисы у горы Говерлы. Влад часто ходил в дальние дозоры и, возвращаясь в замок, раздраженно говорил о большом количестве разбойников и нищих, бродивших без видимого смысла по Венгерскому королевству, Валахии и Молдове.

Весной на Говерле мы опять устроили школу тайной стражи, но как будто чувствовали, что заниматься в ней придется недолго. В начале зимы в Хуст прибыли два моих мастера прямо из Эдирне с вестью о том, что весной 1453 года войско Мехмеда II будет брать Константинополь.

Влад не колебался ни одного мгновения. Мы выбрали из нашей тысячи, в которой за двадцать лет ее существования не нашлось ни одного предателя, триста добровольцев, вспомнив о трехстах спартанцах царя Леонида, разбивших персов у Фермопил. Оставшиеся воины несли службу по договору с Хуньяди в Хусте, а Влад на двух наших бригах собирался прямо в Константинополь.

Второй Дракон отправил в Буду письмо, в котором извещал регента о своем желании совершить торговую экспедицию по морю, которое уже стали называть Черным. Хуньяди, несколько удивленный тем, что воинственный Влад решил заняться коммерцией, одобрил поездку, к которой сразу же началась бурная подготовка.

Влад в Черновицах и Хотине, отлично изучивший главные торговые пути, толково распорядился золотом своего отца. Перед новогодием мы недорого купили в Ораде двести мешков отборной пшеницы, которую сразу же перевезли в Хуст. В дни рождественских и крещенских гуляний Влад со мной и сотней воинов совершил тихую поездку во Львов, где выгодно купил мечи и арбалеты с большим запасом стрел, великолепной работы немецких оружейников из Пассау, ставивших на них свой знаменитый знак высшего качества – жучок.

Наша тайная стража, которой я занимался день и ночь, бесперебойно доставляла в Хуст достоверные сведения обо всем важном, что происходило у соседей Цара Ромынеяскэ, и мы знали не только о том, что в Буде торжественно отпраздновали десятилетие сына Яноша Хуньяди Матиаша, или о том, что в войске Мехмеда II из ста пятидесяти тысяч воинов, готовых броситься на Константинополь, янычар было не более тридцати тысяч. Пшеница в столице Византии стоила втрое дороже, чем на Дунае, а оружие ценилось впятеро выше, чем во Львове, и это при том, что не было войны, которая неумолимо надвигалась на Босфор. Забегая вперед, скажу, что в конце лета 1453 года, когда до осенних штормов мы возвращались из Константинополя по Морю на родной Дунай, в трюмах наших бригов лежали не два, а пять бочонков с золотыми пиастрами, которые спасли нас через три года.

Зима 1453 года в Карпатах и на Дунае была теплая, и уже в конце февраля «Альба Регия» и «Альба Юлия», попрощавшиеся со ставшим уже родным Хустом, под залпы его пушек вышли в дальний и опасный поход. Нам предстояло пройти более тысячи верст по Дунаю, прежде чем выйти в Черное море, и это было очень непростым делом, над которым тайная стража работала несколько месяцев.

Подготовка к плаванию по Дунаю и Черному морю была сложной. На запад от Хуста Тиса течет по венгерской земле до Мишкольца, затем поворачивает на юг, переходит на сербскую территорию и у Белого Города впадает в Дунай. Великая река несколько сот верст несет свои воды на восток по границе Цара Ромынеяскэ и бывших болгарских земель, теперь захваченных Османской Портой, у Кэлэраши поднимается на север к Брэиле и Галацу, где опять поворачивает на восток и тремя широкими гирлами впадает в Черное море выше нашей румынской Констанцы.

Влад получил охранную грамоту от короля Ладислава Постума, и плавание от Хуста до Оршовы предстояло почти безопасным. От Оршовы все бывшие валашские крепости – Лом, Беккет, Турну, Зимнича, Джурджу, Олтеница – уже несколько лет были захвачены османами. Буда имела с Эдирне торговый договор, по которому любой корабль, уплативший пошлину в первой турецкой крепости, мог безпрепятственно плыть по Дунаю и выходить в Море. Этого плаванья от Оршовы до Олтеницы можно было не опасаться, а просто держать наготове бакшиш для каких-то наиболее жадных османских крепостных начальников.

Опасные воды начинались от Кэлэраши, у которой Дунай проходил по валашской земле, и люди Данешти могли напасть не только у Джурджени, Брэилы и Галаца, но и на всей Великой реке до Тульчи.

Выдавать «Альбу Регию» и «Альбу Юлию» за обычные торговые корабли, изменив их форму и такелаж, не имело никакого смысла. Я уже давно установил на них пушки не только на верхней, но и на особой нижней палубе, пробив для них в корпусе аккуратные порты. Теперь на обоих бригах было почти пятьдесят пушек, стрелявших не только железными ядрами, но и особыми пороховыми зарядами, сходными со знаменитым византийским огнем, горевшим прямо на воде. Пушкари на обоих бригах тренировались в огненном бое много лет и достигли изумительного мастерства. Я также поставил на круглые горизонтальные платформы небольшие ручные мортирки, сделав по шесть платформ на каждый бриг. Огневая мощь наших «Альб» была необычной, невиданной в те годы, и я очень этим гордился, видя, как доволен бригами и Влад. Экипаж и прикрывавшие его воины мастерски овладели искусством очень сложного абордажного боя, который велся в тесноте и на разных уровнях. Взять штурмом наши бриги на широкой реке было почти невозможно, если только не атаковать их десятками кораблей и сотней лодок.

Исчезновение наших «Альб» со стоянки у Хуста не могло остаться незамеченным людьми Дана, как огня боявшегося возвращения Дракулешти на валашский трон. Широкая петля, которую делали Тиса и Дунай от Хуста до Моря, позволяла подготовить засаду уже в Кэлэраши, к которой бриги могли подойти не ранее, чем через десять дней, а то и через две недели, если не было попутного ветра.

Дан, конечно, уже получил известие из Буды о том, что его враг собирается к Черному морю, и готовился встретить второго Дракона не только на перевалах, но и в самой Трансильвании, однако я уже точно знал, что он даже не предполагал, что мы можем двинуться в долгий поход по Дунаю. Наши мастера тайной стражи боевыми тройками рассредоточились по всему течению Дуная, мы знали о крепостях и их гарнизонах на Великой реке все, как и то, где находится каждый из Данешти и сколько у него воинов. До Турну трудностей для наших «Альб» не предвиделось, а дальше заходить своим мастерам я категорически запретил, понимая, что в Тырговиште находятся тысячи сторонников Дана, которые за два дня могут собрать большие силы и в Джурджени, и в Брэиле.

Я предложил Владу взять на каждую «Альбу» одну большую и одну малую лодку на корму и бак, а также загрузить трюмы большим количеством пороха, чтобы при возможной атаке пустить их на врага и взорвать вместе с ним. Господарь сразу согласился, как соглашался почти всегда с хорошо продуманными предложениями. Мы успели провести даже несколько тренировок, и у меня не было недостатка в добровольцах на лодки, которые сейчас называют брандеры. Набитые порохом бриги, конечно, могли взорваться во время их атаки и пойти на дно с оружием и людьми, но точно так же они могли быть взяты большим количеством врагов. Это был неизбежный, но оправданный риск, на который мы с Владом пошли абсолютно сознательно.

Я также спросил у Влада, могут ли при высадке наши мастера в крайнем случае применять во время боя не только «валашский веер», но и «валашское колесо». Эту систему рукопашного боя отряда в несколько сот воинов против намного большего по количеству противника придумал и разработал сам Влад, но мы еще не применяли ее в большом бою. Второй Дракон задумался, но ненадолго, а затем спросил, где во время плавания я жду большого боя с врагом. Я ответил, что от Кэлэраши будет возможно все, например срочная высадка на правый берег Дуная всех нас. Влад сказал, что мы не успеем выстроить всех воинов для «валашского колеса» и не проведем его как следует, а только раньше времени покажем его врагу.

15 февраля 1453 года я дал возможность Дану абсолютно достоверно узнать о том, что Влад Дракула получил разрешение у Кракова пройти по польским и молдавским землям с торговым караваном и сесть у Каменца на Днестре на корабли, на которых он должен спуститься к Морю. Караван во главе с моим господарем действительно вышел с большой охраной из Хуста 20 февраля и дал увидеть себя у Рахова людям Дана, специально вывезенным туда моими мастерами. Через три дня воины Дана, который успел договориться с молдавским господарем Петром Ароном, буквально забили Черновицы и Хотин, стремясь перехватить Дракулу у Каменца.

Как только весть об этом с двумя почтовыми голубями, посланными мне из Рэдэуци, достигла Хуста, «Альба Регия» и «Альба Юлия» с экипажами по пятьдесят человек и тремя сотнями воинов 25 февраля 1453 года как ураган рванулись по Тисе к Дунаю. Я посадил на весла бригов еще двести воинов из нашей тысячи, которые, часто сменяя друг друга, гребли, не жалея сил, и днем, и ночью.

Ветер не очень благоприятствовал нам на венгерской земле, но у Белого Города сменил гнев на милость. Мы высадили на границе совсем недавно Великой Сербии двести наших воинов, которые вместе с ожидавшим их прикрытием благополучно вернулись в Хуст, а наши бриги полетели по Дунаю, как выпущенные из арбалетов стрелы. Только у Джурджу мы, почти не останавливаясь, дали местному аге бакшиш, ночью на веслах и парусах без помех прошли опасные Кэлэраши, а за ними Чернаводэ и Джурджени. Со времени выхода наших кораблей из Хуста минула только неделя, и за нами не мог успеть никто, но просчитать наше плавание было совсем не трудно.

Вечером 5 марта готовые ко всему «Альба Регия» и «Альба-Юлия» прошли мимо намертво затихшей Брэилы, и я тут же распорядился выставить впереди и с валашского борта все четыре наши набитые порохом брандера, двинувшиеся навстречу судьбе на веслах. Я кожей и всем своим нутром чувствовал опасность, все пушки и мортирки были заряжены, экипаж и воины в полном вооружении и готовности застыли на местах своего боевого расписания. На парусах и веслах за неделю мы пролетели половину бесконечного Дуная и, конечно, надеялись перевести дух. Не тут-то было.

На повороте, в том месте, где в Дунай впадает так хорошо теперь знакомый валахам Серет, на нас напали.

Уже почти наступила темная ночь, когда воины на мачтах бригов заметили медленно надвигавшиеся на нас большие тени. Мы знали, что боевых кораблей у Дана нет, и он, очевидно, набил своими людьми обычные купеческие суда, просто надеясь навалиться на нас и оттеснить обе «Альбы» в Серет или к Брэиле, где и благополучно прикончить. Узнав, что караван Влада у Рахова исчез, а его бриги из Хуста вышли под пушечный гром, Данешти в последний момент успели перебросить своих людей от Хотина к Галацу. Теперь нас оттесняли к Серету, надеясь зажать в тиски, и с учетом того, что Данешти было вдесятеро больше, чем Дракулешти, этот их план был совсем не плох. Для воинов Влада и моих мастеров начинался экзамен, который должен был закончиться жизнью или смертью.

Для того чтобы не дать нам уйти к турецкому берегу, корабли Дана шли на нас полукругом, все больше смещаясь вправо. Влад на «Альбе Регии», а я на «Альбе Юлии» одновременно отдали беззвучные команды, и наши брандеры с двенадцатью мастерами на веслах серыми тенями ушли к крайним кораблям нашего кровного врага. Не зря Дан так боялся Второго Дракона, еще не зная, что через три года падет от его руки в господарском дворце Тырговиште.

Наши пороховые бомбы беззвучно подплыли к кораблям Дана, на их вдруг поднятых из ниоткуда мачтах взвились пропитанные смолой паруса, и восемь воинов один за одним забросили в чужой такелаж шестнадцать крючьев, после чего бесшумно ушли в воду. Четверо оставшихся вмиг подожгли от закрытых тлеющих фитилей огромные факелы из соломы и, бросив их на бочки с порохом, успели нырнуть в глубину Дуная, прежде чем огонь достиг всех зарядов. Не зря мастера опережали свои тени на тренировках! У людей Дана, понявших, наконец, что эти лодки были не от своих с берега с каким-то приказом, уже не было никаких шансов на спасение, потому что от времени появления лодок у их бортов до появления огня прошло всего десять мгновений.

Громыхнуло так, что у меня заложило уши, а вспышки, казалось, разорвали ночь в лоскуты! Из четырех огромных костров спереди и сзади на крайние судна Дана, борта которых уже полыхали, выбрасывались языки племени, горящие обрывки смоляных парусов, обломки лодок и бочек. Они загорелись внизу и вверху, и мы видели, как множество людей в блестевших в огне доспехах, бросая мечи и копья, прыгало в черную холодную воду проснувшегося Дуная.

Не ожидая конца атаки брандеров, обе «Альбы», убрав паруса, приблизились к двум средним кораблям Дана и, когда прогремели взрывы по их сторонам, поравнялись с ними и с тридцати шагов дали одновременные залпы, из восьми нижних пушек по бортам у самой ватерлинии и из восьми верхних пороховыми зарядами по их мачтам. Тут же готовая к огню сотня мортир выстрелила разом, и кошмарный залп смел с обеих палуб все живое от бака до кормы.

За все время этого молниеносного боя на воде Данешти не успели сделать ни одного выстрела – таким ошеломляющим оказался наш внезапный удар, захвативший врага врасплох. Наши «Альбы», успев подобрать всех воинов с брандеров, на веслах уходили по Дунаю на восток, оставляя за собой четыре гигантских факела и воду, покрытую сотнями голов, на помощь которым уже выплывали от берега лодки, предназначенные для нашего захвата. Поднимая паруса, мы видели и слышали, как у высыпавших на левый берег воинов Дана, потрясенных зрелищем объятых пламенем кораблей, которые должны были бросить нас в их лапы, из глоток вырывался оглушительный вой.

У нас не было и в мыслях добивать спрыгнувших с пылающих кораблей в воду воинов, многие из которых служили Дану не за совесть, а за страх потерять свои земли. Все мы были румыны, и если кого-то и нужно было убить в этом бою на Дунае, так это Дана и его приближенных, всех до одного и без пощады. Позже мы узнали, что Данешти на кораблях, конечно, не было, и они с ужасом смотрели на свой позор с берега.

Среди наших воинов не было даже раненых, все шумно и радостно поздравляли взорвавших брандеры добровольцев, которых Влад тут же и наградил на самом рассвете. Усталые, но счастливые одержанной победой, мы впервые своими глазами увидели, как много значит наше боевое искусство и воинское мастерство, полученное за годы непрестанных тренировок.

Утром мы без задержки прошли мимо Тульчи и по нижнему Георгиевскому гирлу приплыли, наконец, к одному из трех устьев Дуная. Утром 6 марта 1453 года нас приняло на свою грудь Черное море и тут же закачало на волнах, как в колыбели.

Плаванье до Константинополя должно было продолжаться два дня, верхние паруса наших «Альб» поймали попутный ветер, воины отдыхали от изнурительного броска по Великой реке, а я второй раз обсуждал с Владом свой обзор о Константинополе, который вот-вот мог рухнуть прямо к ногам Мехмеда Второго.

Столица Византийской империи, которой уже почти не было, располагалась на проливе Босфор, занимая господствующее положение между Европой и Азией. Константинополь, веками контролировавший и пролив Дарданеллы, соединявший Черное и Мраморное моря со Средиземьем и Атлантическим океаном, тысячу лет по собственному произволу отпирал и запирал ворота, по которым велась мировая торговля. Он имел высокие стены, мощные башни и вторую линию укреплений, а его самая большая в мире гавань Золотой Рог позволяла быстро впускать в глубокие рвы воду, превращая Константинополь в остров.

Босфорский кусочек суши – это было все, что оставалось от некогда огромной Восточной Римской империи, за совсем недолгий исторический период поглощенной Османской Портой. Сеющий зло от зла и погибнет – эта библейская мудрость была подтверждена Византией, чьи императоры нагло и лживо веками совершали все мыслимые и немыслимые преступления, которые человеческие языки отказываются описать. Называвший все другие народы варварами византийский двор сам был порождением и средоточием мирового зла, сея его везде, где ступала алчная до не раз отодвинутого предела нога его сановников, с наслаждением называвших черное белым, а зло – добром. Императоры не держали своего слова, а другие государи не хотели иметь с ними никакого дела, зная, что любой договор с Константинополем для них закончится плохо.

Талантливых политиков быстро убирали бездарные конкуренты, сочинявшие лживые бредни об их измене для императоров, прекрасно знавших, что им говорят неправду. Из народа чиновники выжимали все соки, и он, когда пришло время, не стал защищать продажную, наглую и изворовавшуюся власть. Во всей Византийской империи жирел без ума и меры только Константинополь, дождавшийся, наконец, времени, когда он остался один, со всех сторон окруженный османами, готовившими его погибель.

Мехмед II вступил на трон Османской Порты 9 февраля 1451 года, убив всех своих братьев, включая младенцев в колыбелях. Двадцатилетний султан подтвердил мирный договор с Византией, усыпав Константинополь торжественными клятвами и льстивыми уверениями в любви и дружбе на вечные времена.

Не успели высохнуть чернила на пергаменте о мире Турции и Византии, как теологи султана во всеуслышанье объявили, что никакая клятва не должна связывать султана, если она мешает его интересам, поэтому Мехмед II может относиться к подписанным им договорам как к несуществующим. В Европе заговорили, что «новый султан коварен, скрытен и вероломен, с миром на устах и войной в сердце», и это была абсолютная правда.

Константинополь, бравший пошлины со всех судов, проходивших через Босфор, был несметно богат, но эти деньги не тратились на его оборону и армию, а исчезали в бездонных карманах императорских вельмож и сановников. Столица Византийской империи могла содержать огромное войско, превышавшее войско Османской Порты, но не сделала ничего, когда турки на азиатском берегу Босфора всего за год построили собственную крепость, совсем рядом с Галатой, в которой с древнейших времен жила колония генуэзских купцов, с успехом, как и венецианские, торговавших по всему миру.

Видя, что Константинополь, находившийся уже на краю гибели, интересуют только ростовщичество и воровство, в течение весны и лета 1452 года по приказу Мехмеда II на европейском берегу Босфора, всего в десяти тысячах шагов к востоку от города была построена вторая турецкая крепость. С сентября 1452 года османы вместо византийцев стали брать пошлины со всех шедших через Босфор кораблей.

Видя, что конец неминуем, многие богатые жители покинули Константинополь. Всю зиму перед гибелью Византии ее последний император Константин Палеолог просил помощи в борьбе с османами в Европе, но только даром, и это было даже не смешно. В Константинополе были огромные средства, на которые можно было нанять отличные войска, намного превышавшие бездарных турок в военном мастерстве, но как только заходил разговор о деньгах, Константинополю сразу становилось неинтересно. Наверно, в Византийском дворце хотели, чтобы все имперские сокровища достались османам, которые не заставили себя долго ждать.

12 декабря 1452 года Константин Палеолог подписал с легатом папы Николая V Акт об унии католической и византийской христианских церквей под верховенством Рима, который закрепила католическая месса в храме Святой Софии. В Европе начался активный сбор войск для Византии, но в Константинополе кто-то возмутил население, и союз двух церквей так и не состоялся. Первый министр Палеолога Лука Нотаро, который вместо слова «на!» всегда говорил «дай!», во всеуслышанье заявил, что предпочитает для Константинополя чалму султана, а не тиару папы. Двести тысяч жителей огромного города на Босфоре при желании сами могли защитить от османского нашествия свои жизни и имущество, но вместо укрепления стен начали без перерыва говорить о том, что в грядущей битве на небесах османы будут разбиты, а Константинополь и его жители спасутся с помощью неведомой силы.

Император чуть ли не лично опросил жителей, будут ли они защищать столицу Византии, не имевшей из-за жадности своего войска, от весеннего штурма Мехмеда II. Только каждый двадцатый византиец, способный носить оружие, добровольно записался в городское ополчение, и, кроме этих пяти тысяч необученных горожан, других войск в покорно гибнущей империи не было.

Константин Палеолог как-то смог все-таки, возможно за будущие торговые льготы, которых у него уже не было, договориться о помощи с полутысячей венецианцев и двумя тысячами генуэзцев, обещав их предводителю Джанни Джустиниани Лемнос, но этого было очень мало. Константинополь, имевший четверть миллиона жителей и длину стен в пятнадцать тысяч шагов, собирались защищать от накатывающегося османского моря семь тысяч человек, из которых только каждый третий был воином.

Выслушав мой обзор, Влад презрительно хмыкнул и сказал, что этой уже умершей империи туда и дорога. Я ответил, что после нее придет наша очередь. Господарь тут же заявил, что наша очередь придет независимо от разгрома Византии, потому что янычары не люди, а султан не человек. Спорить с этим мог, конечно, только сумасшедший. Среди валахов идиотов не было никогда.

На рассвете 9 марта «Альба Регия» и «Альба Юлия» пришвартовались в Галате у генуэзского причала. Я заплатил портовые пошлины и пошел разузнать о ценах на хлеб и мечи, а Влад отправился на встречу с Джустиниани. Наши воины оставались на бригах, потому что с таким содержимым в трюмах их разграбили бы первой же босфорской ночью.

К полуночи я сумел встретиться с кем надо на азиатской и европейской сторонах этого стратегического пролива, и, выяснив все, что хотел, о цене на пшеницу, а больше о планах Мехмеда, расстроенный, поспешил на «Альбу Регию» в надежде, что Влад не совершит большую ошибку на встрече с генуэзцами. Но было поздно. Влад договорился с Джустиниани, что валахи-добровольцы вместе с его воинами будут защищать Константинополь от янычар. До сегодняшнего дня я тоже был за то, чтобы провести своих мастеров через настоящие бои в защиту родины от османов не на Дунае, а перед ним, да и увидеть своими глазами, как войско султана будет брать неприступный Константинополь, было бы чрезвычайно полезно. Однако теперь это стало очень опасно.

Я узнал, что через неделю начнется высадка войска султана на европейский берег Босфора, и Мехмед лично обещал ста тысячам пехотинцев, пятидесяти тысячам кавалеристов и тридцати тысячам янычар тимары вокруг рухнувшего Константинополя. Дело было совсем не в огромности османского войска, едва не достигавшего двухсот тысяч. У Мехмеда II тайно находился личный представитель венгерского регента Яноша Хуньяди, выдававший себя за сербского князя из Ниша и помогавший султану добивать Византию своими советами.

Когда Влад услышал это, он был потрясен, но быстро пришел в себя. Мы немного подумали и пришли к выводу, что убийца Влада II примеривает на себя венгерскую корону, для чего ему нужно объявить мадьярам, что Османская Порта на Буду нападать не будет. Стало ясно, что у Хуньяди с Мехмедом уже были какие-то договоренности о сотрудничестве друг с другом, и Влад с упреком посмотрел на меня, проморгавшего этот тайный союз. Я, раздосадованный, огрызнулся, что из Хуста плохо виден Босфор, и заявил, что помощь Хуньяди военными советами, может, и поможет Мехмеду добить Византию, но нашествию на Венгрию помешать не сумеет, потому что главный осман не будет держать слово, данное гяуру. Влад сделал вид, что не заметил мою досаду, и ответил, что венгерская корона некрепко сидит на голове юного Ладислава Постума и вполне может оказаться на голове если не Хуньяди, то его сына Матиаша, и у регента Венгрии есть для этого большие возможности, в том числе и договоренность с Мехмедом о тактических уступках. Это была правда, но не сегодняшнего, а завтрашнего дня, и я сказал Владу, что Хуньяди разрешил ему торговать зерном, а не рубиться с османами, которые ему сегодня совсем не враги. Если Влада увидят на стенах осажденного Константинополя, то он может лишиться Хуста, а без базы на границах Трансильвании нам не видать Тырговиште, как своих ушей.

Мы вдвоем пошли к генуэзцам, и Влад по появившейся у него недавно манере говорить правду, не договаривая ее, сказал итальянскому воину, что если он лично или его люди примут участие в боях, у него отберут землю, и это было не очень дружелюбно принято Джустиниани. Я тоже прямо спросил у сеньора Джанни, почему он собирается участвовать в битве, в которой нельзя победить. От такого неожиданного вопроса Джустиниани растерялся, и я, не теряя ни мига, предложил ему прикрыть отход его воинов в случае, как я выразился, крайней нужды и помочь его кораблям прорваться через Дарданеллы домой. Услышав мои слова, рыцарь заулыбался, и мы увидели, что предложение ему понравилось. Нам подали ужин с мягким итальянским вином, я пригубил бокал и отправился на «Альбы», оставив Влада в гостях у нового друга, который на глазах из хмурого воина превращался в жизнерадостного красавца-рыцаря, который знал, что «в случае крайней нужды» ему будет подставлено крепкое валашское плечо. До высадки Мехмеда оставалось всего ничего, и я на бригах быстро распределил всех наших четырехсот воинов по группам и очередности в изучении Константинополя и его окрестностей, и перед рассветом первые десятки, составленные из воинов и экипажа, ушли с бригов «смотреть Босфор и его красоты». Через неделю не только мои мастера, но и все воины могли с завязанными глазами пройти пол Константинополя, ни разу не споткнувшись.

Все уже знали, что будет осада, и мы с выгодой вчетверо и вшестеро продали зерно и оружие за так необходимое Владу золото. Пиастрам предстоял долгий путь домой, и я уже рассылал приказы о срочной доставке мне сведений о Мраморном море, крепостях Гелиболу и Чанаккале на обоих берегах Дарданелл, острове Лемнос, куда мы должны были доставить генуэзцев, если их корабли погибнут, и Эгейском море, а также о наиболее безопасной дороге к Карпатам от Салоников. Через турецкие земли безопасного прохода не было, как его не было и через Ионические острова и Адриатику до бесконечно далекого от нас Триеста. Это была моя новая головная боль, потому что мы крепко привязались к Черному морю и Дунаю.

Влад, выслушав мой рассказ о путях ухода с генуэзцами домой, не удержался и ехидно заметил, что я должен был остановить его первый приход к Джустиниани, о котором не знал, но я еще более ехидно напомнил ему о пяти бочонках золота, которые мы должны любой ценой доставить в Карпаты, где у меня уже было семь неотыскиваемых убежищ. В наши годы власть без золота взять было нельзя, и второй Дракон сильно помрачнел, а я не удержался и попросил его впредь согласовывать свои визиты с собственной тайной стражей. Мы оба расхохотались, и Влад посоветовал мне любой ценой сберечь его рыцарское слово и валашское золото. Я обещал, зная по опыту, что в процессе борьбы возникает множество неожиданностей, кардинально меняющих ситуацию. Я приказал собрать мне все сведения о том, чем и как и будет ли вообще Эдирне блокировать Дарданеллы полностью, и отправился с ними к Джустиниани, которого почти убедил, что в случае крайнего неравенства сил лучше уходить по Черному морю к Дунаю, от которого не так уж и далеко до Генуи, однако не следует отбрасывать маршрут и по Средиземному морю. Когда итальянский рыцарь сам сказал об этом Владу, тот, не глядя на меня, удовлетворенно произнес, что очень хорошо, когда некоторые прислушиваются к польской поговорке: «Плыл, плыл, а на берегу утонул». Джустиниани и мы с Владом прекрасно понимали, что осада Константинополя будет ужасной, и если в ней вообще удастся выжить, то все дальнейшее будет зависеть от обстоятельств, которые невозможно предусмотреть. Так оно и вышло на самом деле.

20 марта 1453 года огромное войско Мехмеда II начало переправу на европейский берег Босфора. Османам никто не мешал, только генуэзцы по приказу императора протянули от Константинополя до Галаты по бухте Золотой Рог железную цепь. Она была укреплена по краям на двух защищаемых башнях, на воде поддерживалась бакенами и мешала туркам атаковать город с моря. У османов настоящего военно-морского флота не было, но по приказу Мехмеда пушки и фальконеты были поставлены на четыре сотни небольших и совсем малых судов, опасных своим количеством.

В начале апреля османы подошли к Константинополю с единственной сухопутной стороны, с которой город на протяжении шести тысяч шагов прикрывали стены высотой в тридцать шагов и башни, перед которыми находился ров шириной в тридцать шагов.

Султан устроил ставку на холмах перед стенами, напротив мощной башни святого Романа, имевшей большие въездные ворота. От башни до императорского Влахернского дворца турки установили сотни пушек, перед которыми начали рыть траншеи и возводить земляные валы.

Утром 6 апреля император со свитой, Джустиниани с генуэзцами, среди которых были и мы с Владом, были на башне святого Романа, когда к ней от ставки султана подошло посольство Мехмеда с требованием сдать Константинополь на почетных условиях сохранения жизни и части имущества его жителям при новой власти. Константину и его двору предлагался в управление большой пашалык в Румелии с обещаниями неприкосновенности, которые не стоили ничего. Мы видели, как император резко взмахнул рукой, отказавшись от позора, и послы двинулись назад. Вскоре на холме, где стояли шатры Мехмеда, началось движение, перед ним начали выстраиваться янычары, и вскоре сам султан с пышной свитой подъехал к воротам святого Романа на расстояние в два пушечных выстрела. От пестрой группы на арабских скакунах опять отделились послы, которые подъехали к башне с новым требованием сдать город под угрозой полного уничтожения его жителей.

Перед стенами города стояло двухсоттысячное войско, к которому прибывали и прибывали новые воины. На стенах стояли две тысячи генуэзцев и пять тысяч жителей, с моря город прикрывали пятьсот венецианцев на морских военных кораблях. На одного защитника приходилось почти пятьдесят нападающих, и было ясно, что конец Константинополя близок.

Мы услышали, как император ответил послам султана: «Умру, но своей столицы не отдам!» Послы отъехали назад и совсем скоро вернулись к воротам с ответом Мехмеда Второго: «Умру, но твою столицу возьму!» Послы повернули коней к своим шатрам, и вскоре сотни пушек открыли стрельбу по стенам города, которая не прекращалась ни днем, ни ночью до самого его падения.

Мы вернулись на бриги, и Влад сказал, что своими словами император хотел поднять дух жителей города, которым ничего не оставалась, как выйти на стены для спасения своей жизни, ведь ей теперь грозил быстрый и страшный конец. Я ответил, что нельзя поднять то, чего нет. Мы вышли в город и увидели, что жители, среди которых было не меньше ста тысяч здоровых мужчин, способных носить оружие, и не собирались спасать себя и свои семьи. Везде стояли ругань и споры о том, что византийская церковь не должна покоряться Риму, храмы, теперь не закрывавшиеся и на ночь, были постоянно переполнены молящимися, а цены на продукты на городских рынках поднялись за 6 апреля сразу в десять раз и продолжали расти. Мои мастера изучали город, охраняли бриги, смотрели, как управляются остатки империи перед ее неизбежным концом, все воины были собраны и сосредоточены, понимая, что домой, возможно, придется прорываться с боем. Вечером 6 апреля я усталый вернулся в дом, где жили Джустиниани и часть его людей. Под грохот непрекращающихся пушечных залпов я прошел в зал, где разговаривали Влад и Джанни, и, не видя причин держать эту новость в секрете от итальянцев, с горечью сказал своим князьям о том, что сановники императора, возможно, и сам его первый министр Лука Нотара, несколько дней назад за огромные деньги продали Мехмеду план укреплений Константинополя, и султан сам составил график осады, с помощью своего сербского советника (мы с Владом переглянулись) нашел слабые места обороны и назначил места штурмов, к которым сейчас перетаскивают камнеметы и сто тридцать самых тяжелых пушек.

Закончив, я сказал, что во Влахернах продажа плана Константинополя Мехмеду даже не особо скрывается, это первый, но не последний сюрприз городу от вельмож императора, и в такой ситуации о долгой осаде говорить не приходится.

Влад ответил, что ничего другого он от этого византийского трупа и не ждал, а Джустиниани выругался и сказал, что не будет класть своих людей под ятаганы янычар просто так. Он засобирался к императору и даже пригласил нас с собой как сопровождающих, но Влад и сам догадался ответить, что смотреть там не на кого и не на что, если только не на огромную казну, на которую можно купить половину Европы. Джустиниани ответил, что именно об этом он и собирается говорить с Палеологом, собрал своих командиров, коротко переговорил с ними и отправился во Влахернский дворец, а мы не спеша вернулись на наши надежные «Альбы», видя, как на улицах обреченного на смерть города кипит его обычная торговая жизнь. Только теперь ночами здесь было совсем не тихо, как раньше, – Константинополь покидали те, кто не хотел быть зарезан янычарами или проданным в рабство. Я и мои мастера спали урывками, днем делая выписки в богатейших библиотеках города об истории, географии, климате, ландшафте, рельефе местности, городах, торговых путях, устройстве замков, крепостей, кораблей в Европе и Азии, а ночью встречаясь и беседуя с бегущими от смерти людьми, выбирая для тайной стражи новых конфидентов, хотя выбрать кого-то среди этих обезумевших от страха людей было непросто. Мы смогли только собрать около двухсот талантливых ремесленников, оружейников, специалистов по строительству укреплений и путешественников, хорошо знавших дороги в Османской Порте и вокруг Черного моря, да еще кое-кого, о чем я писать не могу, которых вместе с огромной купленной задешево библиотекой старинных книг отправили в Валахию с небольшим сопровождением, но настоящими пропусками от визиря, благополучно доставившем людей в наши поместья для дальнейшей работы в Хусте или, дай бог, уже в Тырговиште.

Дальнейшие полтора месяца проходили монотонно и однообразно. Османы штурмовали стены, до которых доходили через огромный ров только в некоторых местах, их отбивали, воины возвращались в траншеи, и турецкие пушки продолжали свою бесконечную канонаду. Еще в 1451 году императорская казна выделила огромные деньги на приобретение большого количества пушек и укрепление стен города, но министры Палеолога, который это знал, все золото украли, ничего не сделав для защиты Константинополя. С высоких стен города по отступающим туркам почти не стреляли, хотя достойный огонь мог сократить их наполовину. Османы каждый день под прикрытием канонады и штурмов рыли новые траншеи и строили новые укрепления, приближаясь к городу не по дням, а по часам. Полторы сотни осадных пушек без перерыва били в самые уязвимые места на стенах, которые восстанавливались под обстрелом с большим трудом и потерями.

В середине мая османские траншеи уже были в ста шагах от рва, и осажденные даже не могли их обстреливать, поскольку у нескольких пушек ядер хватало только на отбитие штурмов, которых было проведено с 6 апреля почти двадцать. Единственное, что смогли сделать защитники города, – это не дать прорыть к стенам и башням минные галереи, чтобы взорвать их одновременно во многих местах. На протяжении нескольких тысяч шагов под стенами были вырыты контрподкопы, объединенные проложенной вдоль них галереей. Ни я, ни мои мастера, ни наши воины почти не вылезали из них во время рытья, изучив эту страшную минную войну досконально, и эта наука в свое время очень пригодилась нам в Валахии.

Я собственными глазами видел, что когда в галерее слышали стук приближающихся турецких заступов, к ним рыли навстречу подкоп, в который на рассвете, когда у турок возобновлялась работа, запускали какой-то особый удушливый дым от разведенного костра, в котором жгли местные деревья, а в особо опасных случаях взрывали горшки со знаменитым греческим огнем.

Когда-то, еще до штурма, тайна греческого огня почти тысячу лет была главным секретом византийской короны. Теперь же, когда империи приходил конец, я без труда выяснил его секрет всего за двадцать золотых и даже смог купить всего за двадцать пиастров пятнадцать готовых зарядов, которые ночью под особой охраной отнесли и спрятали на наших бригах.

Я обсудил с Владом, сможем ли мы изготавливать греческий огонь сами, в Хусте, а потом и в Тырговиште, и уже на следующий день на купеческом судне на север отплыли мои мастера с заданием узнать, где в Карпатах можно найти выбивающуюся из земли черную горючую жидкость, белый песок, который сейчас называют «негашеной известью», и особую смолу невечнозеленых деревьев, которые в смеси с порохом и превращались в тот самый страшный огонь, горевший на воде даже во время шторма. Забегая вперед, могу сказать, что черную жидкость мы потом нашли совсем рядом с Тырговиште, у Цинти, а извести оказалось много у подножий Карпатских гор, но смолы и дававших ее деревьев в Валахии не было. Мы не смогли наладить изготовление пылающих горшков у себя дома, так как смола не выдерживала перевозки, но я позднее сумел организовать их доставку из бывшего Константинополя, правда, в небольших количествах. Именно греческий огонь помогал защитникам отбивать османские штурмы на стенах и башнях, на которые прорвавшиеся османы лезли, не жалея трупов.

16 мая османы первый раз на протяжении всей линии обороны приблизились ко рву и несколько дней заваливали его ветками, бочками, деревьями и досками. На четвертый день стены были атакованы через заваленный ров десятками тысяч османов, штурмовавших их в разрушенных пушечным огнем местах. Это был первый настоящий штурм города, в который рвались и рвались атакующие толпы, без перерыва били пушки и камнеметы, а во все пять замурованных дверей ломились стенобитные машины.

Решающий бой разгорелся у главной городской башни Романа, куда янычары смогли подвести огромную осадную башню. На бой смотрел сам Мехмед II, и османы лезли на башню с отчаянием обреченных, стараясь отличиться на глазах султана даже смертью.

Генуэзцы и сам Джустиниани в этот день показали себя во всем своем мастерстве. На второй линии обороны мы с Владом, оставив двести воинов для охраны бригов, устроили несколько мест для приема и обихода раненых, которых уже в самом начале штурма появилось в избытке, в основном пробитых стрелами, а позже понесли и порубленных воинов, которых мы спасали всем, чем могли, помогая выделенным нам городским лекарям.

Когда на башне Романа раздался страшный шум, Влад не выдержал и рванулся туда, и я с двумя пятерками своих мастеров тут же бросился за ним следом. Генуэзцы, устроив фалангу, уже выбили янычар с боевой площадки башни, и тут мы увидели, как тридцать или больше воинов Джустиниани один за одним группами по пять человек метнули на все ярусы забитой османами осадной башни кувшины с греческим огнем. На башне, вспыхнувшей сразу от низа до верха, раздался жуткий вой десятков сгоравших заживо османов, кусками пылавшего мяса летевших к земле. Башня сгорела за двести мгновений, посыпавшись вниз обугленными бревнами перекрытий. Османы были отбиты везде, и кровавый штурм постепенно прекратился сам собой. Разбитые стены и башни тут же стали восстанавливать для следующего штурма, а мы с Владом помогли перенести раненых в город и вернулись в бухту Золотой Рог, как раз к началу грандиозного морского боя, в котором мы, сами не новички в этом деле, увидели, что могут сделать шесть генуэзских боевых кораблей с сотней вражеских судов.

Невидимые со стороны солнца шесть красавиц-каравелл, блистая обшитыми медью бортами, подлетели к константинопольской бухте, залпами из пушек и огромным количеством греческого огня потопили или подожгли стоявшие перед ними вдвое меньшие по размеру турецкие суда и чуть ли не по их обломкам прошли в Золотой Рог через открытую между вторым и третьим бакенами цепь. Этот удивительный бой, а вернее избиение, продолжался не очень долго, но успевший посмотреть на него с берега Мехмед пришел в ярость и прямо на коне бросился в воду бухты, очевидно, пытаясь вдохнуть боевой дух в своих моряков. Султана остановили, генуэзские корабли высадили на причал тысячу добровольцев из Европы, а перед лежавшей на воде цепью в рядах турецких эскадр не хватало восьмидесяти судов.

Стоявший в бухте византийский флот из двух десятков больших судов в бой не вмешивался и никак не помог генуэзцам прорваться к городу. Когда я рассказывал Владу, что ночами императорский адмирал продает свои корабли людям султана, он был потрясен, но только тем, что их продавали вместе с экипажами. Империя, когда-то включавшая в себя половину мира, позорно уходила в небытие.

Ярость Мехмеда нашла выход следующей ночью. Османы выровняли землю на берегу, положили на нее смазанные воловьим жиром доски и перетащили по ним под барабанный бой из Босфора в Золотой Рог семьдесят кораблей, пройдя с ними в одну ночь десять тысяч шагов.

Когда жители города увидели утром в своей бухте турецкие корабли, на Константинополь опустился ужас, который, однако, все равно не заставил их выйти на стены.

Джустиниани пригласил Влада к себе. Он предложил совместными усилиями этой же ночью сжечь турецкие корабли, пока османы не устроили здесь плацдарм и не атаковали Константинополь, стены которого без рва были в два раза ниже, чем у башни святого Романа, с двух сторон. Двести наших воинов ночью на сорока лодках должны были тихо подойти к османам и сжечь их греческим огнем.

Предложение было интересное для моих мастеров, нуждавшихся в боевой практике, и Влад согласился, заявив, что он сам пойдет во главе своих воинов.

Мы начали активно готовиться к сложному ночному рейду, а генуэзец отправился во Влахерны рассказать о предстоящем бое императору. Когда я попросил Джанни этого не делать, он ответил, что по договору обязан подобные вылазки всегда обсуждать с Палеологом. Итальянец ушел, а я отправился вслед за ним с пятнадцатью мастерами, которых расставил у всех входов и выходов во дворец. Через два часа из главного и черного входов вышли двое придворных, один высокого, другой низкого ранга, и отправились на городской рынок, где коротко, в несколько слов переговорили с какими-то незаметными греками, похожими на турок, которых на этом базаре было множество. Мои мастера проследили обоих почти до османского лагеря. Стало ясно, что один из вельмож и чей-то секретарь продали Джустиниани, а вместе с ним и жизни наших воинов, османам за свои тридцать пиастров.

Мы вернулись на бриги, а я прошел к Владу, у которого сидел Джанни, и сказал, что люди императора уже выдали ночную вылазку людям султана. Итальянец не поверил, сказал, что при его разговоре с императором присутствовали только его советник и секретарь (я не выдержал и улыбнулся), и, когда Влад отказался посылать своих воинов на верную гибель, высокомерно заявил, что ночью сожжет турок сам. Я только попросил, чтобы он не выходил на вылазку сам и был готов прикрыть от погони своих товарищей по оружию. Джанни не стал спорить и согласился.

Все произошло так, как я и думал, но только еще хуже. В середине короткой, но по-южному черной ночи все сорок лодок с двумя сотнями генуэзцев, подплывших к мирно спавшим турецким судам, были намертво зажаты в смертельное кольцо. Только благодаря греческому огню шестьдесят товарищей по оружию мессира Джанни на двадцати лодках сумели добраться до берега живыми.

Джустиниани сидел черный, понимая, что виновен в гибели своих воинов, и Влад предложил ему вернуться в Геную, поскольку его договор с императором выглядит даже не смешно. Генуэзец ответил, что уже вся Европа знает, что из всего христианского мира защищать Константинополь прибыли только три тысячи генуэзцев и их уход перед решающим штурмом будет расценен как трусость. Я сказал, что все, в общем-то, знают, что у генуэзцев с Византией заключен выгодный торговый договор, поэтому их защита христианских ценностей в этой истории очень перемешана с золотым блеском. Джустиниани спокойно ответил, что через триста лет о золоте забудут, а его имя войдет в историю как героическое. Влад согласился с этим, но заметил, что императорский дворец провонял предательством, как самая грязная корчма прокисшим кьянти, и мы можем погибнуть просто так, из-за константинопольских придворных ворюг и доносчиков, не выполнив своей исторической миссии. И Влад, и Джанни были правы оба, и я успокоил их, сказав, что до развязки этой византийской трагедии остаются считанные дни и выход в Черное море всегда перед нами.

Османы устроили у Золотого Рога плацдарм и атаковали Константинополь с моря и суши. Его небольшой гарнизон разделился на две части, и стало ясно, что началась агония Византийской империи.

Корабли Мехмеда потопили каменными ядрами так и не двинувшийся с места оставшийся непроданным военно-морской флот Византии, и турки построили через Золотой Рог понтонный мост, как мне сказали, с помощью сербского советника султана. По мосту день и ночь шли и шли все новые и новые войска, уже обложившие столицу Византии со всех сторон. Население города в осадные дела по-прежнему не вмешивалось, а первый министр Лука Нотара изо всех сил мешал генуэзцам удерживать столицу Византии от гибели, и это получалось у него очень неплохо. Огромная казна империи так и лежала нетронутой, а на полуразрушенных стенах оставшиеся несколько пушек стреляли по врагу простыми булыжниками.

27 мая я сказал Владу и Джанни, что генеральный штурм Константинополя назначен на послезавтра, и Мехмед сам во всеуслышание заявил, что «все, кто войдут на стены, получат тимары, а все, кто отступят, будут казнены, и даже если у них появятся крылья, то и тогда они не улетят от его неумолимой мести». По лагерю османов носилась толпа дервишей и внушала воинам желание смерти за султана, после которой они попадут в райские сады с гуриями. За победу Мехмед обещал всем двойное годовое жалованье и под барабан подтвердил, что город и его здания принадлежат ему, а пленные и их имущество – воинам:

«Вы будете богаты и счастливы! Области моего султаната многочисленны. Храброму воину, который первый взойдет на стены Константинополя, будет дана в управление лучшая и богатейшая из них, а моя признательность осыплет его почестями, превосходящими его ожидания».

Почти все ворота и стены между башней Романа и императорским дворцом были полуразрушены, и их под постоянным огнем уже не успевали восстанавливать. Мы и генуэзцы, одетые абсолютно одинаково, так что нас нельзя было признать за валахов, за ночь позади башни Романа вырыли полукругом глубокий ров и земляной вал, за которым стояла вторая линия укреплений, которые все равно было некому защищать. Генуэзцы попросили на рвы и валы новые отлитые пушки из городского арсенала, но по распоряжению первого министра они так и остались на пушечном дворе.

Вечером 28 мая Влад, Джустиниани и наши командиры договорились о совместных действиях. Мы под видом подкрепления из Европы становились на рвы и валы позади башни Романа и должны были после очень возможного успеха штурма прикрыть отход генуэзцев, забрать всех раненых и посадить их на корабли.

Я сказал Джанни, что все пушки и суда Османской Порты собраны у Константинополя и на Босфоре, поэтому он может совершенно свободно пройти по Мраморному морю через незащищенные Дарданеллы в Средиземноморье и Италию. Наша миссия по помощи генуэзцам заканчивалась у трапов их кораблей, после чего мы возвращались в Галату и отплывали в свое родное Черное море.

На встрече присутствовал секретарь императора Священной Римской империи Эней Сильвий, который попросил Влада взять его на свой корабль, на котором он хотел добраться до Вены. Влад, которому как воздух нужны были такие добрые знакомцы при австрийском дворе, с радостью согласился. Никто, даже я, не мог предположить, к чему приведет и чем закончится эта судьбоносная встреча двух будущих вершителей европейских судеб.

Мы вместе шли по вечернему Константинополю, доживавшему свой последний день, и слушали, как жители на чем свет стоит ругали своего императора, что он 6 апреля не сдал город на почетных условиях. Многие открыто говорили о том, что и в рабстве можно как-то жить, и меня, Влада и Энея передергивало от этих слов живых мертвецов. Влад спросил у секретаря императора Священной Римской империи, почему она не стала помогать обломку Византии, правда, очень богатому обломку, понимая, что от Босфора Мехмед опять пойдет за Дунай, и Эней спокойно ответил, что Европа отказалась от Константинополя только после того, как он сам отказался от себя.

Мы уже подходили к нашим «Альбам», как над Константинополем вдруг разразилась страшная майская гроза, и молнии без перерыва били по стенам города, создав вокруг него огненное кольцо. Многие жители в ужасе рванулись за стены и попадали прямо в руки османов, которые пришли в восторженное возбуждение. Эней, Влад и я почувствовали, как почва как будто уходит из-под наших ног, и молча переглянулись.

Было уже совсем поздно, штурм должен был начаться на рассвете, и мы пошли хоть немного поспать, не зная, сможем ли мы это сделать завтрашним вечером.

Через несколько часов Влад и триста наших воинов заняли свои места на второй линии обороны, имея передвижные группы по всему пути от валов до генуэзских кораблей, а я во главе двух пятерок стоял на среднем ярусе башни Романа, готовый прикрывать Джустиниани, если это понадобится вообще.

С первым лучом солнца, вырвавшегося прямо из моря, в турецком лагере разом забили сотни барабанов.

Все. Началось. 29 мая 1453 года на рассвете османские полчища без единого выстрела атаковали Константинополь по всему периметру его стен. Внутри города беспрерывно звонили все церковные колокола, продолжавшие перезвон до самого конца штурма. Защитники сбили первую волну атакующих, и двадцать восьмой штурм с начала осады продолжился с новой силой.

Вскоре вдоль стен вместо рвов появились валы из трупов убитых турок, товарищи которых лезли и лезли по лестницам к полуразрушенным башням и стенам. Пушки громили город с суши и моря, барабаны и трубы специально заглушали несущиеся от стен крики ужаса и боли умиравших янычар, защитники со стороны бухты яростно отбивались греческим огнем, оставлявшим на воде страшные черные полосы, а над обреченным Константинополем клубами поднимался серый дым.

Мы уже давно помогали раненым, вынося их с башни Романа вниз, к новому валу. Генуэзские воины были великолепны, и этот бой на стенах я запомнил в мельчайших подробностях на всю жизнь. Итальянцы рубились и бились копьями, то превращаясь в железного ежа, то в фалангу, то по всей боевой площадке башни разгорались одиночные поединки, но затем стена защитников раз за разом сбрасывала вниз стену нападающих.

Долго так продолжаться не могло, потому что штурм не останавливался ни на мгновение, и даже перевести дух генуэзцы никак не могли. Несмотря ни на что, они стояли как каменные стены, и мессир Джанни все время был среди них, уже дважды сменив измятую кирасу.

Когда солнце поднялось над морем уже на две пяди, Мехмед бросил в атаку на башню Романа двадцать тысяч янычар. Ужасный бой продолжался совсем не долго, и атакующие, которым не было конца, своей огромной массой смели защитников боевой площадки на средний ярус, и генуэзцев уже было меньше половины. Император Константин стоял у башни с последним резервом, и когда мы проносили мимо него Джустиниани с расплющенным плечом и разорванным боком, начал взывать к нему остаться в строю, так как без него Константинополь падет. Я не выдержал и успел спросить у последнего византийца, почему по приказу Нотары пушки остались в арсенале, а не появились на валах за башней, но последнему Палеологу было все равно. Едва стоявшие на ногах воины мессира Джанни, усиленные нашими бойцами, почти зубами удерживали неудержимых янычар, пока мы не вытащили всех раненых.

В последний момент и мне пришлось обнажить меч, прикрывая израненный итальянский арьергард, и я даже не заметил, как рядом со мной оказался Влад, уже с красным до крестовины мечом. На нас надвигалась монолитная толпа воинов султана, и отбиться от нее одним рукопашным боем было невозможно. Плечо в плечо, ощетинившись тремя рядами копий, мы в порядке отступили к проходу на валу, наши воины бросили с него на рвущихся вперед янычар сразу десять кувшинов с греческим огнем, и огненная стена закрыла нас на несколько мгновений, достаточных для того, чтобы уйти, а потом завалить деревьями и щитами ставшим опасным проход.

Все было кончено, передвижные группы от Золотого Рога были уже здесь и рассказали, что Константинополь с моря захвачен и четыре генуэзских корабля сожжены в бухте со всеми остальными судами. Конечно, это была совсем не та новость, которую мы не ожидали. Еще две недели назад мы нашли рядом с городом удобное место на Мраморном море, куда генуэзцы перевели пять своих кораблей из двенадцати. К полудню живые и раненые воины мессира Джанни уже были на готовых к отплытию судах, Влад и Джустиниани сердечно, но быстро распрощались, и корабли без помех растаяли в синеве Пропонтиды, еще не контролируемой османами, чтобы благополучно добраться до Генуи.

Почти двести валахов во главе с Владом должны были вернуться в Галату, которой султан, нуждавшийся в европейских купцах как никто другой, обещал неприкосновенность во время штурма. Нам нужно было пройти через весь Константинополь, и мы сделали это бегом, четырьмя группами, изображая османскую пехоту, посланную для охраны дворцового комплекса. Это оказалось не так трудно, как думалось. Столица Византии умирала, во всех домах и зданиях раздавались крики ужаса жителей и вопли радости османов, дорвавшихся, наконец, до обещанного грабежа. Мы бежали без награбленного по давно уже известным до каждого сарая маршрутам, и поэтому до нас никому не было никакого дела. Грабежи и насилия шли во всех дворцах, монастырях, церквах, домах, и нигде не было ни одного места для спасения. По улицам бесконечной вереницей, как домашних скотов, вели жителей города, с угрозами и ударами, и никто из них, оставшихся в живых, не избег своей рабской участи.

Мы благополучно достигли Галаты, ворота в которую охраняли и наши воины, и без шума, группами по нескольку человек вошли в торговое предместье Константинополя. Генуэзским купцам, как и обещал султан, ничего не грозило, и мы, рассказав их старшинам, что Джустиниани и его воины благополучно ушли в Пропонтиду, быстро погрузились на готовые к отплытию бриги, подняли якоря и ушли в Черное море почти сразу перед закатом. Над Константинополем стоял черный дым, сквозь который совсем не было видно жаркого, почти летнего солнца.

У Игнеады мы остановились и забрали на борт четыре пятерки моих мастеров, задержавшихся в Константинополе, для того чтобы досмотреть падение империи до конца. Даже не сняв янычарской одежды, а только выпив чуть ли не по ведру воды каждый, измученные, но живые, слава богу, воины подробно рассказали Владу, Энею и мне, что произошло в бывшей столице Византии с 29 мая по 2 июня 1453 года, и я, как всегда, выслушав мастеров еще раз, подробно записал их рассказ для архива тайной стражи господаря Влада III Дракулы.

Последний император Византии Константин Палеолог был убит или задавлен в огромной груде тел у башни святого Романа, и его опознали только по красным сапогам. Его первый министр Лука Нотара с тремя главными сановниками в целости и сохранности сдал выехавшему в Константинополь 1 июня Мехмеду II огромную государственную сокровищницу Византии, которую тридцать евнухов не могут пересчитать до сих пор. Султан официально помиловал Луку и его вельмож, но уже ночью янычары убили этого предателя и изменника в собственном доме вместе с семьей страшной смертью. Всех оставшихся в живых сто тысяч жителей Константинополя вывели из города и продали в рабство.

Сейчас в опустевшем от византийцев городе второй день идет огромный пир среди трупов, в котором участвует все турецкое войско. Мехмеду II присвоен почетный титул Фатих-Завоеватель. Константинополь переименован в Истанбул, Стамбул, и объявлен столицей Османского государства, которое больше не Порта. Двадцатилетний султан назвал Стамбул столицей мира, матерью Вселенной и алмазом, обрамленным двумя изумрудами и двумя сапфирами. Мехмед II Фатих объявил себя правителем Европы и Азии, а Турцию – империей, и принял ее новый герб и эмблему, прибавив к византийскому полумесяцу османскую звезду.

В самом начале июня грозного 1453 года «Альба Регия» и «Альба Юлия» плыли по спокойному, как стекло, Черному морю, оставляя далеко по левому борту Бургас и Варну. Среди наших воинов не было убитых, а двадцать шесть раненых благополучно залечивали свои колотые и резаные раны. У нас всего было вдоволь – и припасов, и впечатлений, воины отдыхали, обсуждая пережитое, а я перебрался на «Альбу Регию», где мы сидели с Владом и Энеем на корме, вдыхая живительный морской ветер, и я делился с ними своими знаниями и выводами из увиденного, которые потом записал по горячим следам.

Европа не слишком горевала о судьбе Византийской империи, и это было совершенно правильно.

Восточная Римская империя, названная Византийской, просуществовала более тысячи лет как военная и чиновничья монархия. Императора-базилевса сначала провозглашала армия, затем к ней присоединялись сенат и население. Власть в огромной половине Древнего Рима по наследству не передавалась, и попытки некоторых императоров создать династии заканчивались на их детях.

Потеряв в X веке половину своих земель, собранных вокруг Константинополя за семьсот лет, Византия, погрязшая в войнах с европейцами и арабами, которых она высокомерно и оскорбительно называла варварами, окончательно превратилась в империю воровства, продажности и бесконечных интриг. В ней беспрерывно происходили заговоры, мятежи, перевороты и бунты, представлявшие из себя верх коварства, жестокости и цинизма. Самым страшным преступлением в империи было «оскорбление величества». За словесное оскорбление императора, повреждение его скульптур виновные карались четвертованием, обезглавливанием, сожжением заживо, травлей дикими зверями и поркой до смерти, поэтому народ, населявший столицу и окрестности Константинополя, постепенно превратился в население, состоявшее из лицемерных чиновников и покорных им рабов.

Силу Византии давал контроль над мировыми торговыми путями, над средиземноморской торговлей между Европой и Азией, между Западом и Востоком. Всех невизантийцев она считала варварами, которые должны были быть никем в ее составе. Средневековый константинопольский хронист тайно писал о своей империи, и эти слова дошли до тех, кто хотел их услышать:

«После того как армия присвоила себе право возводить на трон людей самого низкого достоинства и звания, любой мог надеяться достичь этого высшего поста в государстве. Чтобы стать императором, достаточно было в нужное время и нужном месте применять подлость, коварство и убийство».

Императоры не считали нужным держать свое слово, любыми способами устраняли конкурентов во власти и претендентов на трон. Правители Византии, не задумываясь, совершали все преступления, подвластные земному и божьему суду, делая это с удовольствием со словами «по воле народа».

Императоры угасающей Византии не могли найти на министерские посты сановников, которые соглашались начинать свой рабочий день хотя бы в полдень. К концу XII века Византийская империя совершенно разложилась, и когда в 1200 году рыцари первого Крестового похода напали на Константинополь, их армия была впятеро меньше, чем византийская, что не помешало крестоносцам разгромить ее вдребезги, взять город и основать в нем Латинскую империю, просуществовавшую более полувека.

Я определил причины гибели Византии, назвав среди главных хамство и издевательства меньшинства богатых над большинством бедных, продажность судей, воровство чиновников, пренебрежение войском и морским флотом. Влад добавил к ним пренебрежение столичного Константинополя к остальным частям империи, а Эней Сильвий, который нравился нам все больше и больше, сказал, что общим благом византийских подданных было объявлено выполнение обязанностей по отношению к империи, которую представляли заворовавшиеся до предела вельможи. Именно это и погубило Византию, о которой никто жалеть не будет.

Секретарь императора Священной Римской империи, которая, как и Византийская, называла себя наследницей и правопреемницей Древнего Рима, не побоявшийся в одиночку приехать в Константинополь, чтобы самому увидеть силу Османской Порты, разговорился с нами от души, признав нас похожими на него и по образованию, и по воспитанию европейцами. С его разрешения я записал откровенные рассуждения Энея Сильвия о том, как он видел происходившие в наших странах события.

«Христианство – это тело без головы, республика, не имеющая ни законов, ни должностных лиц. Папа и император имеют только блеск, который им дает высокий сан. Они не более, как блестящие призраки. Они не в состоянии повелевать, да и повиноваться им никто не желает.

Каждая европейская страна управляется своим государем, и каждый государь имеет особые интересы. Чье красноречие может соединить под одним знаменем такое множество государств, различных по своей природе и враждебных друг другу? Если бы можно было соединить их войска, кто бы осмелился взять на себя обязанности главнокомандующего? Какой порядок учредили бы в этой армии? Кто был бы в состоянии управлять их противоречивыми влечениями?

Кто может примирить англичан с французами, генуэзцев с арагонцами, немцев с венграми, богемцами и дунайскими народами? Если бы мы войну против османов предприняли с малым количеством войск, то единые под одним командованием неверные нас бы одолели. Большое количество наших войск, подчиняющихся самим себе, погубит себя беспорядком».

Я пишу эти слова талантливого Сильвия потому, что они уже не могут ему повредить. Влад, четыре года проведший, как и я, в заложниках у отца Мехмеда, сказал, что новый султан просто не хочет признавать над собой вообще никакой власти, потому что неистовство и непреклонность его страстей неоспоримы. Он думает поставить себя рядом с Александром Македонским и Тамерланом, но тогда ему придется за себя покраснеть. Султан будет побеждать, но только потому, что силы османов, которыми он предводительствует, всегда намного многочисленнее войск его противников. Победы Мехмеда никогда не перейдут Евфрат и Адриатическое море, и пусть он хотя бы справится с иоанитскими рыцарями и персами, прежде чем прорвется через Скандербег и Дунай.

Они сидели и спокойно беседовали о судьбах Европы – князь Влад, которому предстояло еще вернуться в Валахию господарем, и князь Эней Сильвий, чиновник австрийского двора, и никто тогда не мог предположить, что всего через несколько лет эти два человека смогут остановить неостановимый поток Мехмеда II на Европу, и звать их тогда будут совсем по-другому – Влад III Дракула и римский папа Пий II.

Мы спокойно и без приключений проплыли по Дунаю до самой Вены, где распрощались с Энеем Сильвием, договорившись помогать друг другу. Об этом я еще расскажу в своем месте. Известие о гибели одной и появлении другой империи всколыхнуло Европу небывалой новостью, и всем пока было не до грабежей на большой дороге. Доставив Сильвия в целости и сохранности домой, мы вернулись в Хуст-на-Тисе привычным путем и были с восторгом встречены родными и близкими и всей нашей пока еще не полной тысячей, которой нам было о чем рассказать. Опыт осады Константинополя мы изучали несколько месяцев и сделали много полезных выводов для будущего Валахии. Влад с моим участием написал Хуньяди о своей торговой поездке, помня о его советнике при Мехмеде II, и наше удивительное путешествие в Константинополь не вызвало никакого гнева у регента Венгрии, которому было не до того. Пять бочонков с золотом были надежно укрыты в потайном ходе первого Дракона, и до возвращения в Тырговиште оставалось три долгих и коротких года.

Осенью 1453 года до Хуста дошли речи Мехмеда Завоевателя о новом мировом порядке, устанавливать который он собирался от Дуная: «Наша власть требует, чтобы любая земля, на которую наступил конь султана, навечно вошла в нашу империю. Силу государям дает не корона и золото, а меч и железо».

Мехмед хотел завоевать весь мир, в котором должны быть один правитель, один язык и одна вера. Сразу же после захвата Константинополя, ставшего Стамбулом, Османская империя начала подготовку вторжения в Европу. Османы не воевали холодной зимой, но уже весной 1454 года огромное турецкое войско во главе с султаном отправилось за Дунай добивать северную Сербию, в которой правил Джордже Бранкович, в 1444 году спасший войско Мурада II от разгрома под Варной, не пропустив на помощь Владиславу III и Хуньяди армию албанского князя Скандербега.

Бранкович получил заслуженное возмездие за свое предательство, а османов перед венгерскими землями на Дунае с трудом остановило объединенное войско Яна Хуньяди.

Наши воины в этот поход не ходили. Регент обоснованно боялся, что после ухода его войск к Дунаю Казимир Ягеллончик попытается захватить не только Варецкий перевал, но и все Предкарпатье с Унгваром и Мункачем. Венгерские гарнизоны из карпатских замков ушли на юг, наша валашская тысяча заняла их места, и Хуньяди личным письмом очень просил Влада удержать польские хоругви от удара в его тыл. Это было очень откровенное и дружеское письмо, на которое Влад открыто ответил, что князь Ян может не волноваться за Карпаты, которые мы удержим любой ценой и несмотря ни на что.

Мы встали в Хусте, Унгваре, Мункаче, Рахове и Сваляве, небольшой крепости у Варецкого перевала. В Черновицах, Хотине, Каменце, Баре, Збараже, Калуше и, конечно, Львове, Люблине и Кракове находились наши конфиденты, сообщавшие в Хуст о малейших передвижениях польских хоругвей в сторону Карпат.

Умирать под польскими мечами за венгерскую корону требовал от нас долг, но не отданное Валахии сердце. Мы с Владом решили сделать так, чтобы у Казимира Ягеллончика не возникло даже мысли о захвате Варецкого перевала.

В Кракове быстро узнали, что на всех дорогах из Польши в Венгрию встали сильные валашские отряды, с помощью гуцулов активно укреплявшие границу. Это было правдой, в которой наши конфиденты только увеличили число воинов Влада до семи тысяч. Я с десятью пятерками мастеров тайной стражи незаметно прошел по Карпатам до Черновиц, а затем от Хотина под видом людей Петра Арона имитировал неудачный захват двух командиров польского гарнизона в Каменце, оставив на месте драк неоспоримые доказательства участия в налете господаря Молдовы, являвшейся вассалом Польши.

Казимиру доложили, и мы активно поучаствовали в этом, что Петр Арон в Сучаве и Дан в Тырговиште начали активно обмениваться посольствами, в которых были замечены люди в чалмах. Рыцарь Влад все же запретил мне перехватывать гонцов Дана к султану, посчитав это недостойным, но мои мастера фиксировали передвижение их всех, обычно двигавшихся в Эдирне через Джурджу. Уже в июне 1454 года Дан поздравил великого султана с победой над Византией, и с этого времени его гонцы зачастили в Стамбул, куда была перенесена ставка Мехмеда Второго. Казимир узнал об этом от наших людей, и это ему очень не понравилось. Возможно, он посчитал, что Молдова в союзе с Валахией собирается передаться в подданство султана, и уже в августе втрое увеличил гарнизон Каменца.

Между Краковом и Сучавой разразился огромный скандал, и тут же Влад с тремя сотнями воинов, успешно выдавших себя за три тысячи, совершил демонстративную поездку на Варецкий перевал. С нашей помощью во Львове заволновались торговавшие с Венгрией немецкие и польские купцы, приносившие Казимиру большие доходы, которые попросили короля не ссориться с Хуньяди, успокоить пограничные страсти и не трогать караванные пути. Стараниями Энея Сильвия из Вены в Краков пришло письмо, в котором император предлагал польскому королю поддержать усилия христианского мира в борьбе с сорвавшимися с цепи османами. Ватикан, обеспокоенный угрозами Мехмеда Риму, по собственной инициативе призывал европейских добровольцев поддержать Хуньяди и венгров в защите католической веры.

Подготовленные нами события в благоприятной международной обстановке обрушивались на Краков одно за одним, и летом 1454 года Польша так и не рискнула напасть на северо-восточные земли Венгрии.

В начале осени вернувшийся от Дуная Хуньяди приехал в Унгвар и лично поблагодарил Влада за свой надежный тыл, предварительно убедившись, что у него не семь, а всего одна тысяча воинов. Влад передал регенту мой доклад о контактах Дана с визирями султана, и князь Янош выразил неудовольствие, что его трансильванские воеводы ничего не сообщали ему об этом двурушничестве его вассала.

В ноябре 1454 года регент Венгрии Янош Хуньяди и его король Ладислав Постум объявили Влада Дракулу князем Трансильвании, передали ему в держание часть древнейших румынских земель в Фагараше и подчинили второму Дракону войска Семиградья. Влад должен был не допустить предательства Дана и вступления турок в Валахию, которая должна оставаться вассалом венгерской короны. Интересы Влада и Хуньяди неожиданно пересеклись в Сигишоаре, городе нашего детства. С 1448 года мы не опускали руки в борьбе за Валахию, и это, наконец, принесло обрадовавший нас результат. Мечты о полной независимости родины, окруженной такими соседями, Влад сквозь зубы отложил вглубь своей души.

После королевского указа Влад, я, наши воины находились в радостном возбуждении. Было ясно, что возврат второго Дракона на трон своих предков становится реальным, и мы, после шестилетнего перерыва, можем вернуться на родину победителями не в результате гражданской войны, а с помощью покровителя Валахии.

Сдав свои посты в Карпатах венграм, мы попрощались со ставшим родным Хустом и с золотом, с семьей Влада и нашей знаменитой тысячей через Негрешти, Байю, Клуж и Тыргу примчались в Сигишоару прямо к Рождеству Христову, сразу же установив заставы в Агните и Фэгэраше.

На второй день после прибытия в город нашего детства к нам прискакал гонец с письмом от Энея Сильвия, который сообщал, что по квоте Священной Римской империи назначен кардиналом и переезжает в Ватикан, в котором папа Николай V призвал христианский мир к крестовому походу на Османскую империю, собравшуюся его уничтожить. Сильвий писал, что папа пытался создать союз европейских государей, но дело, как он и думал, двигалось с большим трудом.

Европа ждала новое нашествие османов и все же услышала призыв Ватикана. Ладислав Постум назначил Яноша Хуньяди главным капитаном королевства и главнокомандующим венгерских войск. Сбор крестоносцев был определен весной 1455 года, и сразу же после Рождества в Сигишоаре закипела подготовка к походу. Мы хорошо помнили, что от Сигишоары, куда сразу же приехала моя мать, до Тырговиште, если захотеть, можно было доскакать всего за три дня. Мы хотели этого очень, и до нашего возвращения в Валахию оставался один год.

Весной мы перевели бриги из Тисы по Дунаю в родной Ольт, и плавание под флагом князя Трансильвании прошло без сучка и задоринки. «Альбы» встали у причала в Фэгэраше, немного южнее Сигишоары, и все силы Влада опять собрались в один кулак, удар которого должен был поразить врагов Валахии.

Сбор крестоносцев, несмотря на призыв сменившего Николая папы Калликста, проходил плохо, а вернее никак, что и предрекал Сильвий, и совсем не потому, что с Ватиканом в Европе никто не считался. Просто в середине нашего бурного XV столетия объединить ее было еще невозможно никому.

С VIII века римские папы, викарии Господа Бога, бывшие уже двести лет религиозными вождями христианства, превратились и в светских государей Папской области, в XIII столетии ставшей независимым государством. После раскола 1054 года христианской церкви на римскую католическую и византийскую ортодоксальную вместе с ней раскололась и Европа, запад и центр которой, включая Венгрию, Польшу и Австрию, приняли веру Рима, а восток – Сербия, Болгария и Цара Ромынеяскэ – Византии.

Перед римскими священниками, «власть которых происходила от бога», склоняли головы правители Европы, потому что именно папы короновали королей, благодаря чему они получали высокий статус в христианском мире. Все католические владетельные князья признавали власть Ватикана как универсальный международный авторитет, а после крестовых походов с римскими папами считались вообще все европейские государи.

Однако объединить европейские армии было почти невозможно, особенно после разгрома общего христианского войска в 1396 году у Никополя и в 1444 году под Варной. Никто не хотел признавать над собой никого другого, и с этим ничего было сделать нельзя.

Летом 1455 года войско султана воевало в Албании, но на помощь Скандербегу не пришла ни Венгрия, ни Чехия, ни Австрия, ожидавшие своей очереди к Мехмеду Второму. Вспомогательное войско румелийского беглербега спокойно прошло через Валахию и с помощью Дана попыталось ворваться в Трансильванию. Но мы не пустили его через Карпатские горы, завалив перевалы камнями и взорвав узкие тропы, которые потом пришлось восстанавливать.

Весь 1455 год мы охраняли Трансильванию, учили воинов в восстановленной школе тайной стражи, а Влад и я смогли найти сторонников в высшем боярском совете Валахии, о чем я расскажу позднее.

Легат папы францисканский монах Джованни ди Капистрано собирал в Трансильвании добровольцев в крестовый поход, и такие же легаты Ватикана делали то же самое в Буде, Вене, Праге и Кракове. В крестоносцы отбирали только католиков, и все православные добровольцы шли к Владу, из которых мы формировали отряды для защиты Трансильвании, а лучших и достойных этого мы с господарем отбирали в нашу валашскую тысячу, которая к Рождеству удвоилась. Учеба новых воинов, среди которых были только румыны, шла полным ходом, и дым в наших тренировочных лагерях стоял коромыслом. Школу «Витязи Дракулы» прошли больше половины воинов, ушедших с нами из Тырговиште в 1448 году. В начале 1456 года второй Дракон располагал сильным войском в две тысячи великолепных бойцов, с которыми можно было возвращать трон Мирчи Великого, но Влад не спешил, понимая, что это время вот-вот придет. В начале 1456 года на Европу двинулось новое войско османов во главе с Мехмедом. На этот раз оно атаковало венгерское королевство.

Полторы сотни тысяч акынджи, сипахов и янычар двигались от Эдирне через Пловдив, Софию и подходили к Крагуевацу, готовясь форсировать Саву, а потом Дунай. Мехмед, понимая, что время врываться на огромные польские земли через Карпаты и непокорных ему румын еще не пришло, хотел сначала завоевать северную Сербию, укротить неукротимую Албанию, Черногорию, Боснию, затем захватить Венгрию и Австрию, после чего войти в центральную Европу и покончить с Ватиканом. Лавры Чингисхана и Тамерлана грезились ему, наверно, днем и ночью, но Влад и я были абсолютно уверены, что они не достанутся ему никогда.

Моя группа тайной стражи, быстро завоевавшая сильные позиции в Стамбуле, постоянно направляла в Сигишоару все последние новости из столицы Османской империи. Мы с Владом уже не один раз обсуждали, стоит ли убивать Мехмеда II, как это сделал удивительный ассасин Хасан ас-Саббах с великими сельджуками. Я напомнил Владу о том, что после убийства султана Мурада сербским героем Милошем Обиличем в битве на Косовом Поле в агрессивной политике Османской Порты ничего не изменилось, но князь Трансильвании ответил, что гибель Баязида в железной клетке закончилась двадцатилетней борьбой за власть его сыновей, во время которой Мирча Великий значительно усилил Валахию, которую не атаковали хотя бы от Дуная. Я возразил, что после смерти его деда зараза междоусобицы перебралась из Эдирне в Тырговиште. Мы не пришли с другом к одному мнению, но я запросил у моих мастеров план дворца, который спешно построили для Мехмеда Завоевателя в бывшем Константинополе.

В 1453 году, едва смыв кровь с улиц Константинополя, на площади древнего Форума Тавра был построен Эски-Сераль, в котором Мехмед II жил, пока строился его любимый дворец.

Топ-Капу, ставший главной резиденцией султана, был выстроен на старом Акрополе Константинополя. Дворец состоял из нескольких зданий, соединенных между собой галереями-мобейнами, вокруг которых возвышались тройные стены с двумя башнями. С их смотровых площадок открывался удивительный вид на Босфор, Золотой Рог, Пропонтиду и горы Вифинии.

Дворец Мехмеда был построен на холме, на котором сохранили огромные кипарисы. Его главные ворота Баб-и-Хумаюн располагались у бывшего храма Святой Софии, уже переделанной в мечеть.

Войдя в эти ворота, гости, среди которых, конечно, были мои мастера, шли сначала на большую площадь в окружении кипарисов, а затем по главной алее проходили до второй внутренней стены, ворота в которую охраняли две конические башни.

Эти ворота вели во двор, засаженный кипарисами, направо от них располагались дворцовые кухни, налево находилось здание с большими решетчатыми окнами, в котором расположился прямо под квадратной башней Зал Дивана Османской империи.

От Дивана шла галерея с колоннами к стенам и воротам третьего дворца, по которой имели право проезда только Мехмед II и его визири. За последними стенами располагались дворец султана, его личные покои, Тронный зал приемов, с великолепными изразцами, расписными стеклами и камином, султанские сокровищница, с решеткой за дверью, и библиотека, в которой были собраны уцелевшие после 1453 года византийские манускрипты и рукописи. За дворцом были разбиты сады-террасы с беседками, павильонами, бассейнами и фонтанами.

Весь Стамбул быстро застраивался большими турецкими домами-конаками, несколько из которых принадлежали, конечно, тайной страже господаря Влада.

Традиционный турецкий канак состоял из двух помещений под одной крышей. Двухэтажные мужской селямлик и женский харем соединялись высоко поднятой галереей. Хозяева всегда жили на втором этаже, куда вели особые лестницы. Внизу была кухня, помещения для слуг и хозяйства. В доме делались в два ряда большие окна, балконы, выступы, его венчала высокая крыша, напоминавшая шатер кочевника-тюрка, с трубами от каминов и печей особой формы.

Вокруг дома располагался окруженный стенами большой булыжный двор, куда к селямлику и харему вели отдельные ворота. Во дворе находились цистерна с водой, кухня, сараи, конюшня и баня.

В доме главный зал окружали одинаковые комнаты, в которых вдоль окон возле стен располагались длинные софы, ниши для зеркал, этажерки для одежды, шкафы, жаровни. Полы были прикрыты коврами, на которых хозяева ели на подушках с вносимых небольших низеньких столиков и спали на полу, на выносимых из шкафов матрацах. Зимой дом отапливался каминами и жаровнями-мангалами, окна защищались двойными рамами и ставнями, а летом от зноя его спасала нависающая крыша с балконами. Из двора канака отдельная калитка вела в сад, в котором располагался бассейн-хавуз.

Прорыть подкоп из какого-то канака в Топ-Капу, да еще в покои султана, было нереально, как и устроить покушение на Мехмеда в самом дворце. Я сказал Владу, что убить Завоевателя можно будет намного легче в походе, с чем он без спора согласился, добавив, что сделать это надо будет только во время его нашествия на Цара Ромынеяскэ. Я не спорил. Тайная стража должна обеспечивать действия своего господаря и никогда не давать ему впрямую политические советы, поскольку при этом очень легко ошибиться.

От Крагуеваца Мехмед II с войском в конце весны подошел к сербскому Белому Городу, который мадьяры называли Нандорфехервар. Крепость была осаждена, и пушки османов начали день и ночь пробивать в ее стенах и башнях проломы. Хуньяди с дворянским войском, в которое опять пришлось забрать все гарнизоны из Прикарпатья и Трансильвании, вышел из Буды на юг спасать Нандорфехервар и успел сделать это в самое время. На следующий день после его прихода крепость была окружена османами полностью.

Главный капитан венгерского королевства опять оставил Влада беречь его северо-восточные, а теперь и юго-восточные границы. На огромной территории Трансильвании и Карпат остались только наши две тысячи валахов, которые должны были сохранить здесь мир и покой. Впрочем, в этом году Краков вел себя довольно спокойно, все взоры были прикованы к драме Белого Города, с падением которого османам открывалась прямая дорога на Дунайскую равнину. По приказу Влада обе Альбы с двумя сотнями воинов успели уйти по Ольту на Дунай и встали в устье Тисы, прикрывая ее и Великую реку от возможного прорыва турецкой галерной эскадры, чьи корабли в огромном количестве столпились у Белого Города. Четырем сотням османских судов противостояли сто восемьдесят венгерских кораблей.

Белый Город дрался как лев, но было видно, что он изнемогает от двухмесячного беспрерывного расстрела трехсот османских пушек. Как будто почувствовав это, Влад помог Капистрано, среди крестоносцев которого были почти одни крестьяне, и наши проводники быстрым маршем провели их от места сбора в Тыргу-Муреш через Сибиу, родовые земли Хуньяди и Тимишоару к Белграду. 13 июля после заката «Альба Регия» и «Альба Юлия» атаковали турецкие корабли от Тисы, и во время короткого хаотичного, но шумного ночного боя, отвлекшего на себя внимание османов, десять тысяч крестоносцев Джованни Капистрано с припасами и оружием прорвались в готовую надорваться от осады крепость.

Мехмед II пришел в ярость, и в этот момент Хуньяди, получив помощь, атаковал своими кораблями турецкий флот, который в яростном бою на Дунае потерял восемьдесят судов. Султан в бешенстве перевез на левый, белградский берег Дуная все свои войска, а потом сжег корабли, объявив, что отступления не будет.

В Белом Городе была пятерка моей тайной стражи, привезшая Хуньяди доклад Влада о том, что после взятия крепости господарь Валахии и вассал Венгрии Дан собирается присягать Мехмеду II, и это была чистая правда. Они и рассказали нам о выдающемся подвиге Хуньяди, бывшего душой обороны, и его войска.

На рассвете 21 июля османы попытались ворваться через разнесенные стены в город, но их было всего в четыре раза больше венгров, и бой пошел совсем не так, как в Константинополе. В Белграде в домах не осталось ни одного человека, и отчаянные сербы плечом к плечу с венграми, как каменные стены, встали перед османской тучей. Завалив защитников трупами акынджи, Мехмед бросил в бой янычар, и они, как и на башне Романа, просто проломились своей массой в крепость. Мои мастера, сломав о турецкие шлемы не один из своих мечей, рассказывали, как ужасные клубки из сербов, венгров и турок катались по улицам города то в одну, то в другую сторону непереносимо долго, пока, наконец, остатки янычар не были выбиты за проломы, которые тут же стали заваливать сербские женщины и дети, падая под выстрелами османских лучников, для которых не было ничего святого.

Увидев, как гибнут их семьи, сербы, а с ними венгры и крестоносцы Капистрано, рванулись из города и так ударили на турок, что их с трудом остановил только сам Мехмед Завоеватель, получив при этом не очень достойную рану в ногу «сзади в бедро». Бой закончился ночью, но на рассвете 22 июля великолепные защитники Белого Города вновь атаковали османов и захватили не только их осадные пушки, но и сам лагерь. Османы бежали к Дунаю, как овцы под крики пастухов, и султана от позора спасла только его рана.

Тридцать тысяч османов лежали грудами трупов между Белым Городом и Великой рекой, и никто из защитников не собирался закапывать их трупы, как и мы, не считая султанских убийц за людей. Однако на летней жаре это не кончилось добром, и через десять дней на Белград обрушилась чума. Заболел и Янош Хуньяди, не придав поначалу этому значения, а потом уже было поздно. Через несколько дней после блистательной победы Регент Венгрии и главный капитан королевства умер в Белом Городе, оставив в Буде тринадцатилетнего сына Матиаша Корвина и шестнадцатилетнего короля Ладислава Постума, которому оставалось жить всего один год.

Известие о чуме и болезни Хуньяди в Белом Городе мы получили в самом конце июля, и Влад всего с двумя пятерками тайной стражи помчался в Буду, чутьем Дракона почувствовав, что его время пришло. Я поднял по тревоге всегда готовые к походу две тысячи наших воинов и дал команду «Альбам» переходить из Ольта по Дунаю в Арджеш, а затем в Дымбовице и ждать приказа у Браниште в двадцати верстах к югу от Тырговиште. Не теряя времени, я повел войско к Брашову, в который из Сигишоары вела только одна дорога через Унгру и Мэеруш. Наша застава из Фэгераша быстро взяла под контроль Предялский перевал у Сэчеле, и в тайне удержать наш поход на Тырговиште было невозможно. Мы готовились к бою Данешти и надеялись на быстроту нашего передвижения. Был август, Валахия собирала урожай, и Дану не так просто было вызвать в столицу боярские дружины.

В Брашове в карпатском углу скрещивались торговые пути из Австрии, Венгрии, Львова и Польши, проходившие через Трансильванию и Молдову по Валахии, по Бузеу и Тырговиште на Дунай, а оттуда в Черное море и Азию. От Брашова быстрее всего можно было добраться до Дана через Предялский перевал, где у Азуги и Тохану Но погибли наши отцы. Еще одна дорога шла через замок Бран на Кымпу-Лунгу и потом по реке Дымбовице к Тырговиште, но она занимала больше времени на день, который мог решить все. В надежде, что Влад нас догонит по дороге, я с воинами быстрым маршем прошел сто пятьдесят верст от Сигишоары через несколько возбужденный Брашов до Предяльского перевала, от которого до столицы оставалось почти столько же.

Не теряя времени, мы двинулись дальше, и у Синая, слава богу, войско нагнал возбужденный Влад. Сразу же за Рупэа на него было совершено покушение. Передовая двойка мастеров обнаружила двадцать убийц сразу же за поворотом на Хоморуд, которые попытались прорваться к Владу, скакавшему с восемью воинами на расстоянии полета стрелы от шедшего уступом дозора. Влад, увидев, что врагов всего вдвое больше, даже не остановился, в короткой сшибке он и мои мастера за два удара перебили нападавших, оставив в живых одного из убийц для моего допроса. Я быстро выяснил, что засаду оплатили брашовский купец Николае ди Визакна и Гереб де Вингард из клана Хуньяди. Покушение было странное, и Янош Хуньяди был здесь явно ни при чем. Возможно, это было сделано по соглашению кого-то из брашовцев с Даном, не хотевших появления второго Дракона в Валахии. То, что османы после ее захвата в первую очередь возьмут под контроль всю торговлю, в расчет не бралось. Я уже давно заметил, что многие богатые и властные люди не рассчитывали свои действия хотя бы на несколько шагов вперед, и до сих пор не понимаю, почему они этого не делали, часто теряя из-за этого не только богатство, но и жизнь.

Нам было не до выяснения причин покушения на Влада, слава богу, находившегося в окружении преданных ему воинов. Он рассказал, что прибыл в Буду в один день с известием о смерти Хуньяди. Он тут же договорился с растерянным от свалившейся на него ответственности за Венгрию юным Ладиславом о том, что попытается взять власть в Тырговиште.

Окружение короля в Буде понимало, что после смерти Хуньяди страну ждет какой-то период властного хаоса, который вызовет вмешательство в ее политическую жизнь императора Священной Римской империи Фридриха III, а Мехмед II – совсем не тот султан, который будет тянуть с отмщением за разгром у Нандорфехервара, располагая неограниченными людскими ресурсами. Видя, что в Европу через Белград и Буду ему пока не прорваться, Мехмед пойдет на Венгрию через Трансильванию, с учетом, что Валахия Дана не окажет ему сопротивления.

Не встречая никакого отпора даже в Фиени и Дайчешти, наше войско прошло оставшиеся шестьдесят верст до Тырговиште и 20 августа 1456 года без боя вошло в столицу Валахии. Дело было не только в том, что из-за уборки урожая Дан не смог собрать боярские дружины, а количество своих людей у него не превышало количества наших. За двадцать дней, прошедших после смерти Хуньяди до нашего прихода в Тырговиште, Дан мог организовать оборону, но верховный боярский совет раскололся на две части. Валахия не хотела идти в рабство к Османской империи, куда ее с размаха толкали Данешти, да и наши переговоры в 1455 году с боярами не прошли даром. Страна явно не хотела новой междоусобицы под угрозой турецкого нашествия, и большая ее часть была за возвращение ничем не запятнанного сына Дракона на трон своих предков.

Мы взяли под контроль волновавшийся Тырговиште и встали напротив господарского дворца Мирчи Великого, перед которым уже выстроились люди Дана, собравшего всего полторы тысячи воинов, многие из которых смотрели в землю. Валахи не хотели рубиться с валахами, и Влад вызвал Дана на поединок.

Исход боя был очевиден. Великолепный воин через двадцать мгновений зарубил убийцу наших отцов, и все было кончено. Я старался понять поведение подобных Дану людей, но это получалось у меня плохо. Дан мог добровольно отречься от престола, и, возможно, Влад сохранил бы ему жизнь, а мог с казной бежать хотя бы в Джурджу, что, в общем-то, было обычным делом для Данешти. Враг Влада не сделал ни того, ни другого и был зарублен на глазах всей Валахии. Позже, когда я уже хорошо знал многих правителей Европы, они сами в минуты откровенности говорили мне, что просто не могут отказаться от власти даже под угрозой смерти. Манипулирование судьбами многих сотен тысяч подданных для них нельзя было заменить ничем, и я был полностью согласен с Владом, говорившим, что с ними договариваться бесполезно.

Восьмилетнее отсутствие второго Дракона на Родине закончилось победным и бескровным возвращением, к которому мы все стремились со всей душой и которого, наконец, добились. Перед двадцатипятилетним Владом лежала Цара Ромынеяскэ, и он очень хотел сделать ее единой и счастливой. Во время поединка второго Дракона с Даном на синем небе Валахии из ниоткуда появились и застыли над Тырговиште даже не одна, а две кометы. Влад сказал, что даже небо поддерживает его труды, и очень обрадовался.