Глава двадцать вторая
Григорий подтвердил пьянку у своего бывшего учителя («За пьянку у Горобца мне стыдно: надо было выплеснуть обиду – вот и переборщил с эмоциями!»). Узнав, что он в числе подозреваемых, рассмеялся. («Воспринимаю, как шутку!»). На вопрос, где находился в час убийства, сообщил, что сегодня, в восемь вечера, была назначена встреча с Амираном и Еленой, чтоб ещё раз оговорить его участие. («Они оба просили, чтоб именно я был шафером на свадьбе – пришлось согласиться, даже специально новый костюм купил»)…
Он ткнул пальцем в сторону шкафа, на дверце которого висел белый костюм в целлофановом мешке.
– … А в пять вечера, то есть, именно в час убийства, находился дома («Это может подтвердить Яна, подруга невесты, которая в это время зашла ко мне»).
Естественно, узнав её адрес, Пахомов помчался к Яне.
Позвонил он ей уже из машины.
Яна, румяная и круглощёкая, напоминала пышку, в которую замесили двойную дозу дрожжей. Звонок Пахомова застал её в кухне, где она поглощала полуметровый бутерброд.
В квартире было видно, что она пытается бороться с полнотой: все стены были увешаны плакатами и советами, как на до худеть. Самый главный висел в гостиной высоко под потолком и гласил: «Для того, чтобы сохранить хорошую фигуру и хорошие отношения, нужно вовремя закрыть рот!» Она достигла только половины результатов: отношения с окружающими у неё были хорошими, а вот рот закрыть не удавалось. На завтраки она заваривала специальный чай для похудения, но пила его с бутербродами с маслом, с сыром и с колбасой. Обожала блинчики и пирожки, любые: с мясом, с капустой, с картошкой, с грибами – это на обед. А на ужин – тот же чай для похудения, которым теперь запивала шоколадные тортики или заварные пирожные. Она поглощала их, стыдливо отвернувшись от плаката, пришпиленного ею же на стене, над кухонным столиком. На плакате была нарисована стая пингвинов, толстых и неуклюжих, а под ними надпись: «Это ласточки, которые ели после семи часов вечера».
Она ругала себя за слабоволие, злилась, расстраивалась, от этого опять разыгрывался аппетит, и она снова бросалась к холодильнику.
Как уже было сказано, звонок Бориса застал её в кухне во время завтрака, и она стала поспешно дожёвывать очередной бутерброд и убирать остатки утреннего пиршества.
Когда он позвонил, она открыла дверь, пригласила его в комнату и стала отвечать на его вопросы.
– Были ли вы в субботу, в районе пяти часов в гостях у Григория?
– Нет.
– Вы точно помните?
– Конечно. В это время я была на соревнованиях.
– А каким спортом вы занимаетесь?
– Я – велосипедистка.
– Уточните, пожалуйста, где проходили соревнования?
– На Осташковском шоссе.
– Спасибо, вы нам очень помогли.
Он поднялся, стал рассматривать пришпиленные «антиобжорные» плакаты.
– Вы знаете, лично у меня они, наоборот, вызывают аппетит.
Яна вдруг решилась:
– Хотите пирожок?.. С мясом? Или с картошкой? – И видя, что он колеблется с ответом, предложила: – Я вам принесу оба.
Выходя из подъезда, он дожевал второй пирожок. И оценил:
– Вкусно! Её можно понять.
Опровергнув показания Григория, Яна укрепила подозрения Бориса – он помчался к своему шефу, полковнику Лукоперецу, чтобы получить ордер на обыск в квартире Григория и на его задержание, как подозреваемого в убийстве Амирана.