Пока Крис ждала в коридоре рядом со спальней, доктор Кляйн и знаменитый нейропсихиатр в течение почти получаса осматривали Риган и наблюдали за ее поведением. Она размахивала руками, бросалась из стороны в сторону, крутилась волчком, рвала на себе волосы, время от времени гримасничала и зажимала ладонями уши, словно спасалась от внезапного, оглушающего шума. Изрыгала непристойности. Кричала, как будто ей было больно. Затем в изнеможении рухнула лицом вниз на кровать и, подтянув к животу ноги, тихо застонала.

Психиатр жестом подозвал к себе Кляйна.

– Пусть ей введут транквилизатор, – шепнул он. – Вдруг мне удастся поговорить с нею.

Кляйн кивнул и приготовил инъекцию – пятьдесят миллиграммов торазина. Правда, стоило врачам шагнуть к кровати, как Риган как будто уловила их присутствие. Она тотчас же перевернулась. Когда же психиатр попытался ее удержать, закричала в злобной ярости. Укусила врача. Принялась брыкаться и размахивать руками, не подпуская его к себе.

Пришлось звать на помощь Карла. Совладать с ней удалось лишь совместными усилиями двух мужчин. Пока они держали ее, Кляйн сделал девочке укол.

Доза оказалась недостаточной. Пришлось вводить еще пятьдесят миллиграммов. Затем они ждали. Вскоре Риган притихла. Взгляд ее сделался рассеянным. Спустя какое-то время она внезапно посмотрела на врачей так, будто не понимала, что происходит.

– Где мама? Я хочу к маме! – испуганно всхлипнула девочка.

Психиатр кивнул. Кляйн вышел из комнаты.

– Твоя мама сейчас придет, дорогая моя, – ласково произнес психиатр и, сев на край кровати, погладил ее по голове. – Успокойся, моя дорогая. Все хорошо. Я доктор.

– Я хочу к маме!

– Мама сейчас придет. Она уже идет. Скажи, у тебя что-то болит?

По лицу девочки потекли слезы. Она кивнула.

– Скажи, где? Где именно у тебя болит?

– Везде! – рыдая, ответила Риган.

– Доченька!

– Мама!

Крис подбежала к кровати, обняла Риган, поцеловала. Попыталась утешить. Затем сама от радости зашмыгала носом.

– Ты снова со мной, моя Рэгз! Ты вернулась ко мне! Это снова ты!

– Мама, он делает мне больно, – сказала Риган сквозь слезы. – Скажи ему, чтобы он перестал. Хорошо? Я очень тебя прошу.

Крис в недоумении посмотрела на дочь, затем с мольбой и вопросом в глазах повернулась к врачам.

– Что с ней?

– Она под действием седативного препарата, – мягко пояснил психиатр.

– Вы хотите сказать, что…

– Пока неясно, – перебил ее врач и повернулся к Риган. – Ты можешь сказать мне, что с тобой не так, детка?

– Я не знаю, – ответила сквозь слезы Риган. – Не знаю! Я не знаю, зачем он это делает! Раньше он всегда был моим другом!

– Кто этот «он»?

– Капитан Хауди! Потом мне кажется, что внутри меня сидит кто-то еще и заставляет меня делать разные вещи!

– Капитан Хауди?

– Я не знаю!

– Это человек?

Риган кивнула.

– Кто он такой?

– Я не знаю!

– Ну, хорошо, давай попробуем что-то другое. Как ты смотришь на то, если мы с тобой сыграем в одну игру?

С этими словами он сунул руку в карман и извлек оттуда блестящий шарик на серебряной цепочке.

– Ты когда-нибудь видела в кино, как кого-то гипнотизируют? – спросил он.

Широко раскрыв глаза, Риган серьезно кивнула.

– Так вот, Риган, я гипнотизер. Да-да, на самом деле! Я только и делаю, что гипнотизирую людей. Честное слово. Если, конечно, они не против. Сейчас я хотел бы загипнотизировать тебя. Это поможет тебе выздороветь. Тот человек, что сидит внутри тебя, выйдет наружу. Ты хочешь, чтобы я тебя загипнотизировал? Видишь, здесь твоя мама. Она будет рядом с тобой.

Риган вопросительно посмотрела на Крис.

– Не бойся, моя ласточка, – сказала она. – Давай попробуем.

Девочка повернулась к психиатру и кивнула.

– Ну ладно, – тихо согласилась она. – Только совсем чуть-чуть.

Психиатр улыбнулся. В следующий момент у него за спиной раздался звон бьющегося стекла. Он быстро обернулся. Это с бюро, куда положил руку Кляйн, упала изящная ваза. Врач растерянно посмотрел на свою руку, затем на осколки и принялся собирать их с пола.

– Ничего страшного. Уилли все уберет, – успокоила его Крис.

– Сэм, будь добр, закрой для меня ставни, – попросил психиатр. – И задерни шторы.

Когда комната погрузилась во тьму, психиатр взял в руки цепочку и легким движением принялся взад-вперед раскачивать шар. Затем посветил на него фонариком. Шар замерцал.

Психиатр приступил к гипнозу.

– А теперь смотри на него, Риган, смотри и не отрывай глаз. Вскоре ты почувствуешь, как твои веки сделаются тяжелыми…

Буквально в считаные мгновения Риган погрузилась в транс.

– Крайне внушаема, – пробормотал психиатр, затем спросил у нее самой: – Как ты себя чувствуешь, Риган? Ничего не беспокоит?

– Ничего, – еле слышно прошептала в ответ девочка.

– Сколько тебе лет, Риган?

– Двенадцать.

– Внутри тебя кто-то есть?

– Иногда.

– И когда же?

– По-разному.

– Это человек?

– Да.

– Кто он.

– Я не знаю.

– Капитан Хауди?

– Я не знаю.

– Это мужчина?

– Я не знаю.

– Но он сидит внутри?

– Да, иногда.

– И сейчас?

– Я не знаю.

– Если я попрошу его ответить, ты ему разрешишь?

– Нет!

– Почему нет?

– Я боюсь!

– Чего?

– Я не знаю.

– Если он поговорит со мной, Риган, думаю, он оставит тебя в покое. Ты ведь хочешь, чтобы он оставил тебя в покое?

– Да.

– Тогда дай ему поговорить со мной, хорошо? Ты ведь разрешишь ему это сделать?

Молчание.

– Да, – в конце концов согласилась Риган.

– Теперь я говорю с человеком внутри Риган, – твердо произнес психиатр. – Если ты здесь, ты тоже загипнотизирован и должен отвечать на мои вопросы.

Он на миг умолк, давая внушению возможность проникнуть в подсознание Риган. Затем повторил свои слова:

– Если ты здесь, ты тоже загипнотизирован и должен отвечать на мои вопросы. Выходи и отвечай мне. Ты здесь?

Молчание. Затем произошло нечто странное. Дыхание Риган внезапно сделалось зловонным и густым, как река. Психиатр тотчас его уловил, хотя и сидел в паре футов от изголовья кровати. Он посветил ей в лицо фонариком. Крис в ужасе сдавленно ахнула: буквально у нее на глазах лицо дочери превратилось в отвратительную звериную маску. Рот растянулся в зверином оскале; из него, словно из волчьей пасти, выкатился язык.

– Ты и есть тот, кто сидит внутри Риган? – спросил психиатр.

Риган кивнула.

– Ты кто?

– Откинай, – последовал гортанный ответ.

– Это твое имя?

И снова кивок.

– Ты мужчина?

– Ад, – прозвучало в ответ.

– Ты ответил?

– Ад.

– Если это означает «да», кивни.

Риган кивнула.

– Ты говоришь на иностранном языке?

– Ад.

– Откуда ты?

– Гоб.

– Ты хочешь сказать, что ты пришел из какого-то Гоба?

– Агобзиятен.

Психиатр задумался, а затем решил применить другой подход.

– Когда я стану задавать тебе вопросы, кивай, если ответ «да», и качай головой – если «нет». Тебе понятно?

Риган кивнула.

– В твоих ответах есть смысл? – спросил он.

– Ты кто-то такой, кого Риган знала раньше?

– Или про кого она знала?

– Она тебя придумала?

– Ты существуешь?

– Ты часть Риган?

– Ты когда-нибудь был ее частью?

– Она тебе нравится?

– Значит, она тебе не нравится?

– Ты ее ненавидишь?

– Из-за чего-то, что она сделала?

– Ты винишь ее в том, что ее родители развелись?

– Это как-то связано с ее родителями?

– А с другом?

– Но ты все равно ее ненавидишь?

– Ты ее наказываешь?

– Ты хочешь сделать ей больно?

– Или даже убить ее?

– Если она умрет, ты тоже умрешь?

Этот ответ встревожил врача. Он в задумчивости посмотрел в пол. Пружины скрипнули под ним, когда он попробовал сесть удобнее. В оглушающей тишине дыхание Риган вырывалось зловонными порывами, как будто выдуваемое из неких гнилых, осклизлых мехов. И как будто издалека. Из зловещего далека.

Психиатр снова поднял взгляд на омерзительное, перекошенное лицо, и в глазах его мелькнула какая-то мысль.

– Что ей сделать, чтобы ты оставил ее? – спросил он. – Это возможно?

– Ты можешь сказать мне, что именно?

– Ты мне скажешь?

– Но ведь ты…

Внезапно психиатр вскрикнул от боли и с ужасом понял, что это Риган железной хваткой сжала его мошонку. Отказываясь верить собственным глазам, он попытался вырваться, но не смог.

– Сэм, помоги мне! – прохрипел врач.

В спальне разразился бедлам.

Крис вскочила, чтобы включить свет. Доктор Кляйн подскочил к кровати. Откинув голову назад, Риган зашлась в демоническом хохоте, а затем завыла волком.

Крис щелкнула выключателем, а когда обернулась, ее взору предстали замедленные, зернистые кадры черно-белого фильма ужасов. Риган и врачи извивались на кровати грудой дергающихся конечностей, гримас, охов, всхлипов, проклятий, воя, лая и омерзительного хохота. Риган то хрюкала свиньей, то ржала лошадью. Затем кадры ускорились: кровать ходуном заходила из стороны в сторону. Глаза Риган закатились, из горла вырвался душераздирающий крик ужаса, словно выдернутый с кровью откуда-то из основания позвоночника. В следующий миг она рухнула без сознания. Нечто невидимое выскользнуло из комнаты.

Несколько мгновений никто даже не пошелохнулся. Затем медленно, осторожно, врачи высвободили себя. Отойдя от кровати, они, словно онемев, какое-то время смотрели на Риган. Затем Кляйн осторожно шагнул ближе и проверил пульс у девочки. По-видимому, тот его удовлетворил. Врач осторожно накрыл ее одеялом и кивнул Крис и своему коллеге. Все трое вышли из спальни и спустились в кабинет, где какое-то время сидели молча – Крис на диване, Кляйн и психиатр напротив нее в креслах. Психиатр был задумчив, пощипывал губу, тупо глядя на кофейный столик. В конце концов он вздохнул и поднял глаза на Крис. Та тоже повернулась к нему. В ее взгляде читалась смертельная усталость.

– Какого дьявола происходит? – прошептала она еле слышно.

– Вы узнали язык, на котором она говорила?

Крис покачала головой.

– Вы исповедуете какую-нибудь религию?

– Нет.

– А ваша дочь?

– Тоже нет.

После чего психиатр задал Крис целую серию вопросов относительно психологической истории Риган, а когда закончил, было видно, что он не на шутку встревожен.

– Что с ней? – спросила Крис, нервно комкая в руках мокрый от слез платок. – Доктор, что с моей дочерью?

Ответ психиатра был уклончив.

– Пока трудно сказать. Если честно, с моей стороны было бы верхом безответственности ставить диагноз после столь краткого осмотра.

– Но вы наверняка что-то подозреваете, – стояла на своем Крис.

Психиатр потер лоб, посмотрел в пол, вздохнул, затем снова поднял глаза и сказал:

– Ну, хорошо. Я вижу, как вы переживаете. Так и быть, поделюсь некоторыми соображениями. Но все они предварительные. Согласны?

Крис кивнула и подалась вперед.

– Да-да, разумеется. Так что вы мне скажете?

Пальцы вновь принялись нервно теребить платок, пересчитывая стежки на кромке, словно бусы на четках.

– Прежде всего, – начал психиатр, – не похоже, что это симуляция с ее стороны. Верно я говорю, Сэм? – Кляйн кивнул в знак согласия. – У нас имеется ряд причин так думать, – продолжил он. – Например, ненормальные и болезненные судороги и, самое главное, изменение черт лица, когда мы разговаривали с так называемым вторым обитателем ее тела. Такой психический эффект был бы невозможен, не верь она в его существование. Вы понимаете, о чем я?

– Думаю, да, – ответила Крис. – Я не понимаю одного: откуда взялся этот второй обитатель? То есть все говорят о так называемом «раздвоении личности», но я ни разу не слышала внятного объяснения, что это такое.

– Его никто пока еще не дал. Мы оперируем такими понятиями, как «сознание», «разум», «личность», хотя сами толком не знаем, что за ними кроется. Поэтому, когда я говорю о таких вещах, как «раздвоение личности», все, что мы имеем, – это горстка теорий, которые ставят больше вопросов, нежели дают ответов. Фрейд считал, что некоторые мысли и чувства подавляются сознанием, однако продолжают жить в бессознательной сфере человека, сохраняя свою силу. Более того, постоянно ищут выход в виде различных психиатрических симптомов. Когда такой подавляемый материал – давайте назовем его «диссоциированный», ибо слово «диссоциация» предполагает отрыв от сознания… Вы меня слушаете?

– Да-да, продолжайте.

– Хорошо. Когда такой материал достаточно прочен или же личность субъекта дезорганизована и слаба, результатом может стать шизофренический психоз. Это, конечно, не одно и то же, что «раздвоение личности», – предупредил он. – Шизофрения означает полный ее распад. Однако там, где диссоциированный материал достаточно прочен, чтобы каким-то образом организовать себя в подсознании субъекта, известно, что в ряде случаев он способен функционировать как отдельная личность. Иными словами, берет на себя телесные функции.

– Именно это, по-вашему, и происходит с Риган?

– Это всего лишь одна из теорий. Есть и другие. Некоторые из них предполагают «бегство в бессознательное» – например, в случае конфликта или каких-то эмоциональных проблем. В истории болезни вашей дочери нет шизофрении, а ее энцефалограмма не показала никаких патологических волн, какие обычно сопровождают это заболевание. Что оставляет нам только общее поле истерии.

– Что я уже предположила на прошлой неделе, – прошептала Крис.

Психиатр устало улыбнулся.

– Истерия, – продолжил он, – это форма невроза, при которой эмоциональные травмы перевоплощаются в соматические расстройства. При некоторых ее формах имеет место диссоциация. Например, при психостении индивид утрачивает сознательный контроль за своими действиями. Нет, он видит их, но приписывает их кому-то другому. Правда, его представление о второй личности крайне смутное. В отличие от Риган. Что подводит нас к тому, что Фрейд называл «преобразованной» формой истерии, которая произрастает из бессознательного чувства вины и потребности в наказании. В таких случаях всегда имеет место диссоциация, даже множественная личность. Синдром может также включать в себя эпилептоидные припадки, галлюцинации и патологически повышенную моторную возбудимость.

Крис слушала внимательно. По лицу и глазам было видно, что она силится понять психиатра.

– Да, это похоже на Риган, – сказала она. – Как вы думаете? За исключением разве что чувства вины. В том смысле, в чем она должна считать себя виноватой?

– Ответ может показаться избитым: ваш развод. Детям часто кажется, что они никому не нужны, и они берут на себя всю ответственность за то, что один из родителей ушел из семьи. Так что в случае вашей дочери это может иметь место. Но я думаю о симптомах танатофобии – это форма мрачной невротической депрессии по поводу смертной природы человека.

Крис пристально посмотрела на врача.

– В детях, – продолжал психиатр, – она часто сопровождается чувством вины, возникающим из-за каких-то семейных неурядиц. Например, ребенок боится потерять кого-то из родителей. В свою очередь это порождает фрустрацию и гнев. Кроме того, чувство вины при этом типе истерии не всегда осознается разумом. Оно может быть, как мы выражаемся, «парящим», то есть не связанным с чем-то конкретным.

– Значит, этот страх смерти…

– Да, танатофобия.

– Хорошо, как скажете. Это нечто наследственное?

Не желая выдавать своего любопытства по поводу заданного вопроса, психиатр отвел взгляд.

– Нет, я так не думаю.

Крис покачала головой.

– Ничего не понимаю, – призналась она. – Не знаю даже, что и думать, – актриса нахмурилась и посмотрела на врача. – В смысле, откуда берется эта вторая личность?

Психиатр снова повернулся к ней.

– Опять-таки, мы можем лишь гадать, – сказал он. – Но если предположить, что мы имеем истерию, вытекающую из чувства вины, то в этом случае вторая личность – это тот, кто осуществляет наказание. Если б это делала сама Риган, это означало бы, что она осознает свою вину. Чего она всячески избегает. Отсюда – вторая личность.

– И это всё? Вы считаете, что у нее именно это?

– Как я уже сказал, я не знаю, – было видно, что психиатр осторожно подбирает слова, словно плоские камешки, что отскакивают от поверхности пруда. – Для ребенка ее возраста довольно необычно скомпоновать элементы новой личности. Впрочем, не меньше озадачивают и другие моменты. Взять, к примеру, сеанс гипноза. Он указывает на повышенную внушаемость, хотя, похоже, на самом деле я по-настоящему ее не загипнотизировал. – Психиатр пожал плечами. – Возможно, она сопротивлялась. Но больше всего в ней меня поражает другое, – добавил он. – Явное опережение в развитии у этой новой личности. Это не двенадцатилетний ребенок. Этот кто-то гораздо старше. Плюс язык, на котором она говорила… – Психиатр умолк, задумчиво глядя в камин. – Есть еще одно похожее состояние, но оно плохо изучено.

– И что это такое?

Психиатр повернулся к Крис.

– Форма сомнамбулизма, когда субъект внезапно демонстрирует знания или умения, которых у него раньше не было. При этом целью второй личности является… – он вновь не договорил. – Дело крайне запутано и сложно, я же все чудовищным образом упрощаю.

Не договорил же он потому, что опасался напугать Крис: целью второй личности, должен был сказать он, является уничтожение первой.

– И что мы имеем в конечном итоге?

– Пока неясно. Ей требуется тщательное обследование целой командой специалистов. Две-три недели, причем в стационарных условиях хорошей клиники. Например, доктора Баррингера в Дейтоне.

Крис отвернулась и потупила взгляд.

– Для вас это проблема? – поинтересовался психиатр.

Женщина покачала головой.

– Нет, я всего лишь потеряла надежду. Только и всего, – печально ответила она.

– Я вас не понимаю.

– Это долгая история.

Психиатр позвонил в клинику Баррингера. Там согласились принять Риган уже на следующий день. Врачи ушли.

Крис постаралась подавить в себе боль, вызванную трагической гибелью Деннингса. Впрочем, мысли ее то и дело возвращались к теме смерти. Она представила себе червей, пустоту, невыразимое одиночество, неподвижность, вечное молчание и тьму, что ожидают наше тело в земле. Никакого движения, никакого дыхания. Ничего… Нет, это выше ее сил… Крис опустила голову и заплакала, но затем выбросила тягостные мысли из головы и пошла собирать вещи.

Когда Карл постучал в дверь спальни, Крис стояла посреди комнаты, примеряя парик, в котором будет ходить по Дейтону. Ее кто-то спрашивает, доложил Карл.

– Кто?

– Детектив.

– Детектив? И он хочет меня видеть?

– Да, мадам.

Карл вошел и протянул ей визитку. Уильям Ф. Киндерман, лейтенант полиции, следователь. Буквы были напечатаны причудливым старинным шрифтом, такой больше подошел бы какому-нибудь антиквару. В углу карточки, словно бедный родственник, мелким шрифтом было набрано: «Отдел расследования убийств».

Крис с подозрительным прищуром посмотрела на Карла.

– У него при себе есть что-нибудь похожее на сценарий? Например, большой пухлый конверт или что-то в этом роде?

Крис давно обнаружила: в этом мире нет никого, кто не имел бы сценария, или романа, или мыслей по их поводу, спрятанных где-нибудь в ящике стола или воображаемом чулке. Казалось, она привлекала к себе их столь же сильно, как священники привлекают к себе алкоголиков и прочих опустившихся личностей.

– Нет, мадам, – покачал головой Карл.

Детектив. Интересно, это как-то связано с Бёрком?

Крис застала его сидящим в прихожей. Короткими пальцами, ногти на которых поблескивали недавним маникюром, детектив сжимал поля мягкой мятой шляпы. Пухлый, на вид слегка за шестьдесят, с двойным подбородком, щеки розовые от мыла. Из-под серого длинного свободного покроя твидового пальто, явно старомодного, выглядывали мятые, мешковатые брюки с манжетами.

– Это лицо я узнаю при любом опознании, мисс Макнил, – сиплым голосом астматика произнес детектив, когда Крис подошла ближе.

– Меня уже опознаю́т? – парировала Крис.

– Боже мой, нет, конечно. Нет, нет, и еще раз нет! Это просто рутинная процедура, – заверил он ее. – Скажите, вы сейчас заняты? Тогда давайте завтра. Да-да, перенесем нашу встречу на завтрашний день.

Он уже повернулся, чтобы уйти, когда Крис с тревогой в голосе спросила:

– В чем дело? Это из-за Бёрка? Бёрка Деннингса?

Внезапно детектив напрягся словно пружина. Куда только подевалось его добродушие. Он повернулся, подошел к Крис и печально посмотрел на нее влажными черными глазами. Их уголки были слегка опущены, как будто он постоянно вглядывался в давно прошедшие времена.

– Какая жалость, – произнес он, – какая жалость.

– Его убили? – что называется, в лоб спросила Крис. – Я спрашиваю потому, что вы из криминальной полиции. Вы поэтому здесь? Бёрка убили?

– Нет, как я уже сказал, это рутинная процедура, – повторил он. – Все-таки человек известный, на такое не закроешь глаза… Нельзя, – повторил он с беспомощным видом и пожал плечами. – По крайней мере, есть парочка вопросов. Он сам упал? Или его толкнули? – Говоря эти слова, он покачал головой. Затем снова пожал плечами и хрипло добавил: – Кто знает…

– Его ограбили?

– Нет, мисс Макнил, его не ограбили. Но кому в наши времена требуется мотив для убийства? – Руки детектива пребывали в вечном движении, словно пухлые перчатки, надетые на пальцы усталого кукольника. – В наши дни мотив только мешает или даже запутывает. – Он покачал головой и сипло вздохнул. – А все наркотики. Все это наркотики. – Постучал пальцами по груди. – Поверьте мне, я сам отец и вижу, что творится вокруг. У меня сердце кровью обливается, глядя на все это. У вас есть дети?

– Да.

– Сын? Дочь?

– Дочь.

– Благослови ее Господь.

– Послушайте, давайте пройдем в кабинет, – предложила Крис и повернулась, приглашая следовать за ней. Ей было крайне интересно узнать, что он скажет о Деннингсе.

– Мисс Макнил, могу я обратиться к вам с просьбой?

Крис остановилась и повернулась лицом к детективу, с усталым ожиданием глядя на гостя: сейчас он попросит у нее для своих детей автограф.

– Разумеется, – произнесла она как можно приветливее, чтобы скрыть раздражение.

Тот поморщился и сделал жест рукой.

– Прихватило желудок. У вас, случаем, не найдется стаканчика минералки? Если нет, ничего страшного, не переживайте.

– Почему же? Найдется, – ответила Крис с усталой улыбкой. – Подождите вот здесь, – она указала на дверь кабинета, а сама повернулась и направилась в кухню. – Если не ошибаюсь, в холодильнике есть бутылка.

– Нет-нет, я вместе с вами, – возразил детектив и вперевалочку увязался следом за ней в кухню. – Не люблю докучать людям.

– Вы никому не докучаете.

– Нет-нет, вас наверняка ждут дела. У вас есть дети? – спросил он, шагая следом за Крис. – Впрочем, что это я? – тотчас поправился он. – У вас есть дочь. Вы мне только что сами сказали. Одна. И сколько ей лет?

– Недавно исполнилось двенадцать.

– В таком случае вам нет причин волноваться. Пока. Позднее – да, нужен будет глаз да глаз. – Он покачал головой. – Особенно когда видишь, что происходит в наши дни… Невероятно! Какое-то безумие! В голове не укладывается. Я тут пару дней назад посмотрел на мою жену… ну, может, пару недель, а не дней, точно не помню. И сказал: «Мэри, этот мир, весь этот мир, – Киндерман развел руки, как будто обнимал земной шар, – это один сплошной нервный срыв».

Войдя в кухню, они застали там Карла. Тот был занят тем, что до блеска начищал духовку. Он даже не повернул голову; вообще никак не отреагировал на их появление. Крис открыла дверцу холодильника.

– Нет, я, право, чувствую себя неловко, – просипел детектив, стреляя глазами в затылок Карлу – быстрые вопросительные взгляды, похожие на стремительный полет небольшой темной птицы над гладью озера. – Я попадаю в дом к кинозвезде, – продолжал он, – и прошу у нее минералки. Нет, такое даже нарочно не придумаешь!

Наконец Крис нашла бутылку и поискала взглядом открывашку.

– Вам со льдом? – уточнила она.

– Спасибо, меня устроит и безо льда.

Крис открыла бутылку, нашла стакан и налила в него пузырящуюся минеральную воду.

– Помните тот фильм, в котором вы снимались, «Ангел»? – спросил детектив с мечтательной улыбкой на лице. – Я смотрел его шесть раз.

– Если вы искали убийцу, то арестуйте режиссера.

– Нет-нет, фильм был превосходный. Я остался в полном восторге! Если б не одна…

– Давайте присядем за стол, – перебила его Крис, указывая на стол для завтрака возле окна – простой, сосновый, с навощенной столешницей. На сиденьях – яркие подушки в цветочек.

– Разумеется, – отозвался детектив.

Они сели, и Крис вручила ему стакан с минеральной водой.

– Огромное спасибо, – поблагодарил Киндерман.

– Не стоит благодарности. Вы что-то говорили?

– Ах, да, про фильм. Он просто прекрасен. Такой трогательный… Если б не одна мелочь, – набрался смелости детектив. – Один такой совсем крошечный недостаток. Прошу вас, поверьте мне, я профан в таких вещах. Всего лишь рядовой зритель. Что я могу знать? Тем не менее мне казалось, что музыка за кадром только мешает в некоторых сценах. Отвлекает от того, что происходит на экране.

Крис была готова ерзать от нетерпения. Детектив между тем вошел в раж и принялся приводить доводы, подкрепляющие его мнение.

– Это постоянно напоминало мне, что я в кино. Ну, вы понимаете. Все эти причудливые ракурсы… Они тоже отвлекают. Кстати, о музыке: композитор явно ее уворовал – или мне показалось? – у Мендельсона.

Крис, нетерпеливо барабанившая по столешнице кончиками пальцев, резко остановилась. Какой странный, однако, детектив, подумала она; и почему он то и дело косится на Карла?

– Мы называем это не кражей, а данью, – сказала она со слабой улыбкой. – Но я рада, что фильм вам понравился. А теперь пейте, – добавила Крис и кивком указала на стакан с минеральной водой. – Она быстро выдыхается.

– Да-да, разумеется. Извините, я слишком заболтался.

Подняв стакан, как будто произносил тост, и жеманно отставив согнутый мизинец, корпулентный детектив осушил его содержимое.

– Замечательно. Совсем другое дело, – довольно выдохнул он, ставя стакан на стол. Взгляд его упал на творение рук Риган, фигурку птички, стоявшую в середине стола; ее длинный клюв насмешливо навис над солонкой и перечницей. – Какая причудливая, – улыбнулся он. – Просто прелесть. – Посмотрел на Крис. – И кто сотворил это чудо?

– Моя дочь.

– Очень мило.

– Послушайте, я не хотела бы показаться…

– Да-да, я знаю, вы страшно заняты. Послушайте, еще пара вопросов, и мы закончим. Нет, на самом деле всего один вопрос, и я пойду. – Он, нахмурив брови, посмотрел на часы, как будто опаздывал на какую-то важную встречу. – Поскольку бедный мистер Деннингс завершил съемки фильма в этой части города, мы подумали, что в тот вечер, когда произошел несчастный случай, он, возможно, ходил к кому-то в гости. Скажите, кроме вас, у него были знакомые в этой части города?

– В тот вечер он был у нас, – ответила Крис.

– Вот как? – Брови детектива поползли вверх. – Незадолго до трагедии?

– Когда она произошла?

– В семь ноль пять вечера.

– Да, пожалуй, так.

– Что ж, это многое объясняет, – кивнул детектив и поерзал на стуле, как будто приготовился встать. – Он был пьян, вышел из дома, оступился и полетел вниз по ступенькам. Да-да, теперь все ясно. Окончательно и бесповоротно. И все же, просто для отчета, – вы не могли бы сказать мне, в какое примерно время он вышел из вашего дома?

Крис наклонила голову и пристально посмотрела на него. Какой странный, однако, детектив. Он лапал правду, словно усталый холостяк – овощи на рынке.

– Не знаю, – ответила она. – Я его не видела.

Киндерман растерянно разинул рот.

– Не понял?

– Он пришел и ушел, пока меня не было дома. Я была в Росслине, в кабинете врача.

Детектив кивнул.

– Понятно. Да-да, конечно. Но тогда откуда вам известно, что он здесь был?

– От Шэрон. Она сказала, что…

– Шэрон? – перебил ее Киндерман.

– Шэрон Спенсер. Моя секретарь.

– А!

– Она была дома, когда сюда заглянул Бёрк. Она…

– Он приходил к ней?

– Нет, он приходил ко мне.

– Понял. Продолжайте, пожалуйста. И простите, что перебил вас.

– Моя дочь была больна, и Шэрон оставила его здесь одного, а сама пошла в аптеку за лекарствами. Когда я вернулась домой, Бёрка уже не было.

– И во сколько вы вернулись, помните?

Крис пожала плечами и надула губы.

– Не то в семь пятнадцать, не то в семь тридцать.

– А во сколько вы вышли из дома?

– Примерно в четверть седьмого.

– А во сколько ушла мисс Спенсер?

– Понятия не имею.

– В промежуток времени между тем моментом, когда мисс Спенсер ушла, а вы вернулись, кто еще был в доме, кроме мистера Деннингса и вашей дочери?

– Никого.

– Никого? Он оставил больного ребенка одного?

Крис кивнула. Лицо ее было каменной маской.

– И даже никого из слуг?

– Нет. Уилли и Карл были.

– Это кто такие?

Под ногами у Крис как будто содрогнулась земля: добродушная беседа внезапно превратилась в настоящий допрос.

– Карл – вот он, – кивнула она и пристально посмотрела на спину слуги; тот как ни в чем не бывало продолжал надраивать духовку. – А Уилли – его жена. Они ведут хозяйство в доме.

Надраивание плиты продолжалось. Интересно, зачем? Ведь Карл еще вчера вычистил духовку до блеска.

– Они взяли на полдня отгул, – продолжила Крис. – И, когда я пришла домой, еще не вернулись. Затем Уилли… – Крис умолкла, по-прежнему не сводя глаз со спины Карла.

– Так что там с Уилли? – уточнил детектив.

Актриса повернулась к нему и пожала плечами.

– Ничего.

Она потянулась за сигаретой. Киндерман предложил ей зажигалку.

– В таком случае только ваша дочь может знать, когда именно Бёрк вышел из вашего дома?

– Это действительно был несчастный случай?

– Разумеется. Поймите, мисс Макнил, это лишь рутинная процедура. Абсолютно. Вашего знакомого Деннингса не ограбили. Так что какой может быть мотив?

– Бёрк умел раздражать людей, – тихо заметила Крис. – Может, кто-то, кто стоял на верхней ступеньке, разозлился и ударил его.

– У этой птички есть имя?.. Ничего не приходит в голову. А ведь оно наверняка есть.

Киндерман вертел в руках крошечную глиняную фигурку. Поймав на себе пристальный взгляд Крис, он как будто сконфузился и поспешил убрать руку.

– Извините, я знаю, как вы заняты. Еще минутка, и всё. Скажите, ваша дочь… она может знать, когда мистер Деннингс ушел отсюда?

– Нет, не может. Она была под действием снотворного.

– Ах! Как жаль, как жаль! – Детектив сделал печальное лицо. – Это что-то серьезное? – спросил он.

– Боюсь, что да.

– Могу я спросить?.. – Он поднял руку, как будто смягчая резкость вопроса.

– Пока неизвестно.

– Избегайте сквозняков, – серьезно посоветовал детектив. – Сквозняк зимой, когда в доме работает отопление, – это ковер-самолет для микробов. Так когда-то говорила моя матушка. Возможно, это народное поверье. Не знаю. Но если честно, для меня миф – он как меню в дорогом французском ресторане: гламурный камуфляж для малоприятных вещей, которые вы иначе даже не взяли бы в рот. Как та лимская фасоль, которую вам предлагают всякий раз, когда вы заказываете гамбургер.

Крис немного расслабилась. Это странное лирическое отступление почему-то успокоило ее. Безобидный лохматый сенбернар вернулся.

– Это ее комната, мисс Макнил? Спальня вашей дочери? – Детектив указал пальцем на потолок. – Та, что с большим эркерным окном, которое выходит на эти самые ступени?

Крис кивнула.

– Да, это спальня Риган.

– Держите окно закрытым, и она поправится.

Напряжение, владевшее ею еще минуту назад, грозило смениться безудержным смехом.

– Хорошо, – ответила Крис. – Вообще-то, оно всегда закрыто, а жалюзи опущены.

– Да, как говорится, никогда не помешает «унция предосторожности», – назидательно произнес Киндерман.

Он сунул пухлые пальцы во внутренний карман пальто. Внезапно его взгляд упал на руку Крис – кончики ее пальцев отбивали по столу легкую барабанную дробь.

– Да-да, вы очень заняты, – произнес он. – Все, я закончил. Лишь пара строчек – для отчета, – и всё.

Из кармана пальто он извлек напечатанную на мимеографе мятую программку школьной постановки «Сирано де Бержерака», после чего, порывшись уже во внешнем кармане, извлек желтый огрызок простого карандаша. Судя по тупому кончику, карандаш точили или кухонным ножом, или ножницами. Расправив на столе программку, разгладив на ней складки, он взял в руки огрызок карандаша и просипел:

– Лишь парочка имен, ничего больше. Еще раз, как фамилия вашей секретарши?

– Спенсер.

– Спенсер, – повторил детектив, записывая фамилию на полях программки. – А ваших помощников по дому? Йозеф и Уилли…

– Нет, Карл и Уилли Энгстрём.

– Ах да, Карл, все верно. Карл Энгстрём, – крупным, с нажимом почерком Киндерман записал имена. – Время я помню, – сипло выдохнул он, выискивая глазами на программке свободный пятачок. – Или нет, погодите! Забыл. Да-да, ваши домоправители. Во сколько, вы сказали, они вернулись домой?

– Я не говорила. Карл, – окликнула она домоправителя, – во сколько вы вернулись вчера вечером?

Швейцарец обернулся с каменным лицом.

– Я был дома точно в девять тридцать.

– Ах да, все верно. Вы еще забыли ключ. – Крис снова повернулась к детективу. – Вспомнила: я посмотрела на часы в кухне, а в следующий миг раздался дверной звонок.

– Вы смотрели хороший фильм? – спросил детектив у Карла. – Лично я никогда не доверяю рецензиям, – добавил он, обращаясь к Крис. – Главное для меня, что думают зрители, аудитория.

– Пол Скофилд в «Короле Лире», – сообщил детективу Карл.

– О, я видел этот фильм! Он превосходен!

– Я смотрел его в кинотеатре «Джемини», – продолжал Карл. – Шестичасовой сеанс. Сразу после этого я сел в автобус прямо перед кинотеатром и…

– О, можете не вдаваться в подробности! – запротестовал детектив и даже сделал жест рукой, мол, довольно. – Нет-нет, больше не нужно.

– Почему? Мне не трудно.

– Если только вы настаиваете.

– Я вышел на перекрестке Висконсин-авеню и М-стрит – думаю, в девять двадцать, – а потом пешком дошел до дома.

– Послушайте, я не прошу вас все это рассказывать, – сказал ему детектив. – Но в любом случае спасибо, это весьма любезно с вашей стороны. Кстати, вам понравился фильм?

– Очень даже неплох.

– Да, я тоже так подумал. Исключительная картина. А теперь… – детектив повернулся к Крис и продолжил записывать на программке. – Извините, что отнял у вас время, но что поделать, такая у меня работа. Порой малоприятная. Но уж какая есть. Еще минутку, и мы закончим, – успокоил он Крис и, качая головой и бормоча «какая трагедия, какая трагедия», что-то еще записал на полях программки. – Такой талант, Бёрк Деннингс… Человек, который знал людей и, я уверен, умел обращаться с ними. Я про тех, кто мог сделать из него героя или неудачника, – операторов, звукооператоров, композитора, я уже не говорю, простите меня, про актеров. Поправьте меня, если я не прав, но мне кажется, что в наши дни хороший режиссер должен быть практически психологом по отношению к актерскому составу. Или я не прав?

– Абсолютно правы, потому что все мы сомневаемся в себе.

– Даже вы?

– В первую очередь я. Бёрк отлично умел это делать, поддерживать в нас боевой дух, – сказала Крис и пожала плечами. – С другой стороны, надо признать, что характер у него был не подарок.

Киндерман поправил на столе программку.

– Так всегда бывает с большими людьми. Такими, как он. – И детектив вновь начал что-то записывать. – Но самое главное, – это люди маленькие, те, на ком лежат всякие мелочи. Если они будут плохо делать свое дело, то и большие дела тоже не заладятся. Как вы считаете?

Крис посмотрела на свои ногти и покачала головой.

– Когда Бёрк срывался, – сказала она, – он никогда не делал разницы, кто перед ним. Впрочем, такое бывало лишь когда он напивался.

– Ну, вот и всё. Мы закончили, – Киндерман поставил последнюю точку над «и», но тотчас же внезапно что-то вспомнил. – Одну минутку. Энгстрёмы. Они ушли и вернулись вместе?

– Нет, Уилли ходила на фильм с участием «Битлз», – ответила Крис, прежде чем это успел сделать сам Карл. – Она вернулась через несколько минут после меня.

– Почему я это спросил? – произнес Киндерман. – Это вообще ни к чему не имеет отношения. – Он сложил программку и убрал во внутренний карман пальто карандаш. – Ну, кажется, всё. – Полицейский удовлетворенно вздохнул. – Эх, когда вернусь на работу, обязательно вспомню что-то, о чем мне следовало вас спросить. Со мной такое случается постоянно… Ну да ладно, всегда можно позвонить.

С этими словами он встал. Крис встала вместе с ним.

– Меня не будет в городе пару недель, – сказала она.

– Ничего страшного. Мой звонок может подождать, – успокоил ее детектив. – Может подождать. – Он с нескрываемой теплотой посмотрел на фигурку птички. – Ах, какая красота, честное слово!

Киндерман наклонился, взял со стола фигурку и, потерев большим пальцем клюв, поставил на место и шагнул к выходу.

– У вас хороший врач? – спросил он, когда Крис проводила его до входной двери. – Я имею в виду врача вашей дочери.

– Думаю, врачей у нас достаточно, – мрачно заметила Крис. – В любом случае я кладу ее в клинику, чьи врачи, как и вы, – мастера своего дела, с той разницей, что они борются с вирусами.

– Будем надеяться, мисс Макнил, что они гораздо лучше. Как я понял, эта клиника в другом городе?

– Да. В Огайо.

– Хорошая?

– Посмотрим.

– Оберегайте дочь от сквозняков. – Они уже подошли к двери. – Должен сказать, что получил массу удовольствия, общаясь с вами, – серьезно произнес детектив, вцепившись обеими руками в поля шляпы. – Но, учитывая обстоятельства… – Он печально покачал головой. – Примите мои соболезнования.

Крис сложила на груди руки и опустила голову.

– Спасибо. Огромное спасибо, – тихо поблагодарила она.

Киндерман открыл дверь, вышел за порог, надел шляпу и снова повернулся к Крис.

– Удачи вам с вашей дочерью, – сказал он.

Та устало улыбнулась.

– Вам тоже удачи в вашей работе.

Детектив кивнул с теплотой и печалью во взгляде, затем повернул направо и, чуть задыхаясь, вперевалочку побрел по улице. Крис проводила его взглядом, пока он не дошел до полицейской машины, которая ждала его на углу. Внезапно откуда-то с юга налетел резкий порыв ветра. Киндерман одной рукой придержал шляпу, другой – длинные полы пальто, чтобы те не хлопали на ветру. Крис опустила глаза и закрыла дверь.

Сев в машину, Киндерман обернулся и напоследок посмотрел на дом. Ему показалось, будто он заметил в окне спальни Риган какое-то движение: будто там сначала показалась худенькая детская фигурка, но тотчас шагнула в сторону и пропала из вида. Впрочем, он не был уверен. Он видел ее боковым зрением и всего мгновение. Так что ему вполне могло показаться. Он присмотрелся и заметил, что жалюзи открыты. Странно. Крис сказала, что они всегда закрыты.

Киндерман еще пару минут продолжал наблюдение за окном. Никто так и не появился. Нахмурившись, детектив посмотрел вниз и покачал головой. Затем открыл «бардачок», вытащил оттуда перочинный нож и конверт для сбора улик, и, открыв самое маленькое лезвие, сунул в конверт большой палец и осторожно извлек из-под ногтя микроскопические фрагменты зеленой глины, которые он тайком соскреб с фигурки птички. Закончив, детектив запечатал конверт и положил его в карман пальто.

– Ну, все, – сказал он водителю, – можно ехать.

Они отъехали от тротуара.

– Не переживай, приятель, – предупредил Киндерман водителя, заметив, что впереди на Проспект-стрит намечается дорожная пробка. Затем, опустив голову и закрыв глаза, сжал двумя пальцами переносицу и тяжело вздохнул. – О господи, что за мир! Что за жизнь!

Позднее, тем же вечером, когда доктор Кляйн вводил Риган пятьдесят миллиграммов спарина, чтобы исключить припадки буйства всю дорогу до Дейтона, штат Огайо, Киндерман, опершись ладонями о столешницу, задумчиво стоял в своем кабинете, изучая фрагменты странных свидетельств. Единственным источником света в комнате был узкий луч допотопной настольной лампы, высвечивавший ворох ответов. Киндерман считал, что это помогало ему сузить фокус его размышлений. Он тяжело дышал, отчего казалось, что в темноте играет осипшая фисгармония, взгляд метался от одной бумаги к другой. В конце концов он глубоко вздохнул, закрыл глаза и мысленно сообщил себе, как делал всегда, когда хотел очистить мозг для свежей точки зрения: «Ментальная финальная распродажа! Залежалый товар должен уйти!» Детектив открыл глаза и еще раз прочел отчет патологоанатома, проводившего вскрытие Деннингса: «…Перелом позвоночника, множественные травмы черепа и шеи, многочисленные контузии, разрывы и ссадины, растяжение кожи шеи, экхимоз кожи шеи, разрыв платизмы, стерномастоидной, ременной, трапециевидной и разнообразных мелких шейных мышц, перелом позвоночника, отрыв передней и задней связок остистых отростков…»

Он выглянул в окно на темный город. Подсветка на куполе Капитолия была включена – значит, конгресс работал допоздна. И снова Киндерман закрыл глаза, вспоминая разговор с патологоанатомом, который состоялся без пяти минут полночь, вечером, когда погиб Деннингс.

– Такое могло произойти при падении?

– Практически нет. Стерномастоидные и трапециевидные мышцы не дали бы этому случиться. Кроме того, следует учесть сопротивление сочленений шейного отдела, а также связок, удерживающих кости вместе.

– И все же, говоря простым языком, такое возможно?

– Да. Погибший был пьян, и эти мышцы находились в расслабленном состоянии. Возможно, силы первоначального толчка оказалось достаточно, чтобы…

– Пролететь до падения тридцать, а то и сорок футов?

– Да. И, если сразу после падения голова в чем-то застряла – иными словами, если что-то помешало нормальному вращению тела вместе с головой… что ж, возможно – я подчеркиваю, возможно, – в таком случае произошло то, что мы имеем.

– А мог это сделать какой-то другой человек?

– Мог, но для этого он должен обладать исключительной, недюжинной силой.

Киндерман проверил показания Карла Энгстрёма в том, что касалось его местонахождения на момент смерти Деннингса. Время сеанса совпадало, расписание движения автобусов тоже.

Более того, водитель автобуса, в который Карл якобы сел, выйдя из кинотеатра, закончил смену на перекрестке Висконсин-авеню и М-стрит, то есть там, где, по словам Карла, он сошел с автобуса в двадцать минут десятого. Пересменка водителей действительно имела место. Водитель отметил в журнале время окончания смены как девять восемнадцать.

И все же на столе у Киндермана лежал документ, согласно которому 27 августа 1963 года против Карла Энгстрёма было возбуждено уголовное дело. Он обвинялся в том, что на протяжении нескольких месяцев воровал наркотические вещества из дома одного врача в Беверли-Хиллз, у которого они с женой работали.

«…родился 20 апреля 1921 года в Цюрихе, Швейцария. 7 сентября 1941 года женился на Уилли, урожденной Браун. Дочь Эльвира родилась 11 января 1943 года в Нью-Йорке, текущий адрес не известен. Ответчик…»

Остальные материалы дела озадачивали. Врач, чьи показания давали все основания для вынесения обвинительного приговора, внезапно – без каких-либо объяснений – отозвал заявление. Почему он это сделал? Когда же спустя всего два месяца Энгстрёмы поступили в услужение к Крис Макнил, врач лично дал им положительную рекомендацию. С какой стати ему было это делать?

Энгстрём однозначно воровал наркотики, однако медицинское освидетельствование не нашло у него никаких признаков не только наркотической зависимости, но даже их спорадического употребления. Странно, почему?

Закрыв глаза, Киндерман тихо процитировал начало стихотворения Льюиса Кэрролла «Бармаглот»: «Варкалось. Хливкие шорьки пырялись по наве, и хрюкотали зелюки, как мюмзики в мове».

Это был еще один его трюк по очищению сознания. Закончив читать, он открыл глаза и сосредоточил взгляд на куполе Капитолия, пытаясь выбросить из головы все ненужное. Вскоре Киндерман, как обычно, понял, что это невозможно. Вздохнув, он посмотрел на отчет полицейского психолога о недавних осквернениях в церкви Святой Троицы.

«…статуя… фаллос… человеческие экскременты… Дэмиен Каррас», – эти слова были подчеркнуты красным карандашом. Посвистывая в полной тишине эмфиземным дыханием, детектив потянулся к научному труду, посвященному колдовству, и открыл его на странице, которую заранее пометил скрепкой: «Черная месса – форма почитания дьявола; ритуал, состоящий главным образом из «(1) призыва (проповеди) совершать зло среди людей, (2) совокупления с демоном (что весьма болезненно, так как его пенис обычно описывают как “ледяной”, и (3) разного рода осквернений, как правило, сексуального характера. Например, готовятся облатки необычных размеров (из муки, фекалий, менструальной крови и гноя), которые затем разрезаются и используются как искусственные вагины; с ними яростно совокупляются священники, которым кажется, будто они насилуют Пресвятую Богородицу или занимаются содомским грехом с Христом. В еще одном случае статуэтка Христа была вставлена глубоко в вагину девушке, и ей же в задний проход – облатка, которую затем священник, выкрикивая богохульства, раздавил, чтобы предаться с девушкой анальному сексу. Очень часто в подобных ритуалах используются статуи Христа и Пресвятой Девы Марии в человеческий рост.

Например, образ Пресвятой Девы – как правило, ярко раскрашенный для придания ей сходства со шлюхой – имел молочные железы, которые участники культа сосали, а также вагину, куда они вставляли свои члены. Статуи Христа были снабжены фаллосом для фелляции, которую делали и мужчины, и женщины; его же вставляли в вагины женщинам и в анусы мужчинам.

В редких случаях вместо статуи к кресту привязывали человека, который затем выполнял роль статуи. При извержении его семя собиралось в специальную, богохульным образом освященную чашу и затем использовалось для приготовления облаток, которые в свою очередь освящались на алтаре, обмазанном экскрементами. Такой…»

Быстро перелистав страницы до подчеркнутого абзаца, посвященного ритуальному убийству, Киндерман принялся медленно его читать, покусывая указательный палец, а когда закончил, то нахмурился, покачал головой и, задумчиво посмотрев на лампу, щелкнул выключателем и вышел из кабинета.

Поехал он в морг.

Когда детектив вошел внутрь, молоденький дежурный в холле жевал бутерброд с ветчиной и сыром, стряхивая с кроссворда крошки ржаного хлеба.

– Деннингс, – хрипло выдохнул детектив.

Дежурный кивнул, спешно заполнил пять клеток по горизонтали, затем, не выпуская из рук сэндвич, встал и зашагал по коридору.

– Сюда, – лаконично сообщил он. Киндерман, со шляпой в руках, двинулся вслед за слабым запахом тмина и горчицы к рядам холодильников, за дверцами которых смотрели в вечность чьи-то незрячие глаза.

Они остановились рядом с дверцей номер 32. Дежурный, не выпуская из рук сэндвич, открыл дверцу и выкатил столик на колесах. При этом он откусил сэндвич; крошка вымазанной майонезом корочки легонько спланировала на серую простыню. Киндерман пару мгновений молча смотрел, затем медленно и осторожно оттянул край простыни, открывая взору то, что он уже видел, но во что до сих пор отказывался поверить. Голова Деннингса была повернута задом наперед.