Ночная тишина в Кауфе пугала. Потому что по ночам в тюрьме царило не сонное спокойствие, а безмолвие смерти. Молчание тех, кто сдался, позволил своей жизни ускользнуть, или тех, кто, покорившись боли, угас, отправившись в небытие. На рассвете дети Кауфа унесут тела узников, не переживших ночь.

В тишине я поймал себя на том, что думаю о Дарине. Он был всегда для меня кем-то призрачным, но мы стремились к нему так долго, что я, никогда не встречавший его, ощущал с ним связь. Сейчас, когда он был мертв, я переживал его отсутствие, словно фантомную боль в потерянной конечности. Когда я вспоминал, что он умер, меня охватывала безнадежность.

Запястья кровоточили от наручников. Всю ночь я простоял с вытянутыми руками и уже не чувствовал свои плечи. Но боль – это всего лишь ожог, а не пожар. Со мной случались вещи и похуже. Тем не менее, когда меня, точно темным саваном, накрыл приступ, я испытал облегчение.

Однако ненадолго, потому что, стоило очнуться в Месте Ожидания, как меня со всех сторон окружил испуганный шепот духов. Их были сотни, тысячи. Слишком много.

Ловец Душ подала мне руку, помогая подняться. Ее лицо выглядело напряженным.

– Я предупреждала, что случится с тобой в этом месте.

Моих ран здесь не было заметно, но, глядя на меня, она морщилась, как будто их видела.

– Почему ты не послушал меня? Посмотри на себя.

– Я не думал, что меня поймают. – Духи вереницей кружили вокруг нас, точно обломки кораблекрушения во время шторма. – Шэва, что, черт возьми, происходит?

– Тебя не должно быть здесь. – В ее словах больше не чувствовалось враждебности, как несколько недель назад, но говорила она твердо. – Я думала, что не увижу тебя до твоей смерти. Возвращайся назад, Элиас.

Я почувствовал знакомое потягивание в животе, но поборол его.

– Духи никак не обретут покоя?

– Сейчас их больше, чем обычно. – Она ссутулилась. – Их слишком много. В основном книжники.

Я не сразу сообразил, но когда понял, меня затошнило. Духи, чей шепот я слышал – тысячи тысяч духов – это книжники, убитые меченосцами.

– Многие идут дальше без моей помощи. Но некоторые из них так тоскуют. Их крики огорчают джинна. – Шэва приложила руку к голове. – Я никогда не чувствовала себя такой старой, Элиас. Такой беспомощной. За тысячу лет, что я прикована к Месту Ожидания, перевидала многое. Я видела войну, падение книжников, расцвет меченосцев. И все же я никогда не видела ничего подобного тому, что происходит сейчас. Посмотри. – Она показала на небо, что виднелось сквозь полог Леса. – Стрелец и Щитоносица поблекли. Палач и Предатель горят ярче. Звезды всегда всё знают, Элиас. В последнее время они шепчут только о приближающейся тьме.

Тени собираются, Элиас, и этого не остановить. Об этом и кое о чем похуже говорил мне Каин несколько месяцев назад в Блэклифе.

– О какой тьме?

– О Князе Тьмы, – прошептала Шэва.

Ее охватил страх. В мгновенье ока сильное, непроницаемое с виду существо, к которому я привык, превратилось в испуганного ребенка. Деревья вдалеке снова полыхали красным. Роща джиннов.

– Он пытается освободить своих собратьев, – пояснила Шэва. – Ищет разбросанные осколки оружия, которое поймало их в плен и так долго держит взаперти. С каждым днем он все ближе, я это чувствую, но не вижу его. Я лишь ощущаю его злобу, как ребенок, что видит тень надвигающейся грозы.

– Но почему ты боишься его? – спросил я. – Если вы оба джинны?

– Он во сто крат сильнее меня, – ответила она. – Некоторые джинны могут летать с ветрами или становиться невидимыми. Другие могут управлять умами, телами или погодой. Но Князю Тьмы подвластны все эти силы. И даже больше. Он был нашим учителем, нашим отцом, нашим королем. Но… – Она отвернулась. – Я предала его. Я предала свой род. Когда он узнал об этом… О небеса, за всю свою жизнь я не испытывала такого страха, как тогда.

– Что случилось? – спросил я тихо. – Как ты его предала…

Из рощи раздалось рычание, от которого воздух содрогнулся. Ш-ш-шэва…

– Элиас, – забеспокоилась она. – Я…

Шэва! Грозный рык повторился, и Шэва вздрогнула, как от удара хлыста.

– Ты огорчил их. Уходи!

Я оставил ее. Вокруг меня толпились духи. Одна фигурка отделилась от остальных. Невысокая и худенькая. Один глаз был широко распахнут, на втором она носила повязку, даже мертвая.

– Иззи? – ужаснулся я. – Что…

– Прочь! – Шэва толкнула меня, отправив назад в жгучую, болезненную реальность.

Цепи ослабли, и я свернулся на полу, страдая от боли и холода. Я почувствовал чье-то прикосновение на своих руках. На меня с тревогой смотрели большие темные глаза. Мальчик-книжник.

– Тас?

– Надзиратель приказал солдатам ослабить цепи, чтобы я мог обработать раны, Элиас, – прошептал Тас. – Надо, чтобы ты посидел спокойно, не метался.

Я осторожно сел. Иззи. Это была она. Я в этом уверен. Но она не могла умереть. Что случилось с караваном? С Лайей? С Афией? На этот раз я хотел, чтобы у меня снова случился приступ. Мне требовались ответы.

– Ночные кошмары, Элиас?

– Постоянно.

– У меня тоже бывают плохие сны. – Он ненадолго встретился со мной взглядом, затем отвел глаза.

Не сомневаюсь. В памяти всплыла Комендант, когда она стояла возле моей камеры несколько месяцев назад, как раз накануне казни. Она застала меня, когда я видел кошмарный сон. «Меня они тоже мучают», – сказала она.

И вот спустя несколько месяцев, вдали от Блэклифа, я встречаю этого ребенка-книжника, обреченного на муки в Кауфе, и он, выходит, ничем не отличается. Меня встревожило то, что у нас троих есть общее: чудовища, проникающие в наш разум. Вся тьма и зло, уготованные для нас другими, над чем мы не имеем власти, ибо слишком молоды и неопытны – все это остается рядом из года в год, только и ожидая нашего падения. И чуть что – оно настигает нас, точно гули умирающую жертву.

Комендант, я знаю, служит тьме. Какие бы ночные кошмары ее ни терзали, сама она в тысячи раз хуже.

– Не давай страху овладеть собой, Тас, – сказал я. – Ты будешь таким же сильным, как любой маска, пока не поддашься страху. Пока будешь бороться.

Из коридора донесся знакомый крик. Я слышал его с тех пор, как попал в камеру. Начинаясь как стон, он переходил в рыдания.

– Он молод. – Тас кивнул в ту сторону, откуда доносился крик страдающего пленника. – Надзиратель проводит с ним много времени.

Бедолага. Неудивительно, что половину времени он орет как безумец. Тас полил спиртом мои изувеченные ногти. Стало жечь, как в аду. Я подавил стон.

– Солдаты, – продолжил Тас, – дали имя этому пленнику.

– Крикун? – процедил я, стиснув зубы.

– Художник.

Я встретился взглядом с Тасом и забыл о боли.

– Почему, – спросил я тихо, – они так его называют?

– Я никогда не видел ничего подобного. – Тас, загрустив, посмотрел в сторону. – На стенах он рисует картины кровью, будто чернилами. Такие настоящие, что я думал, они… они оживут.

Проклятье. Не может быть. Легионер в одиночном блоке сказал, что он умер. И я поверил ему, дурак. Я позволил себе забыть Дарина.

– Почему ты мне это говоришь? – Меня охватило внезапное жуткое подозрение. Может, Тас шпион? – Надзиратель знает? Он велел тебе это передать?

Тас быстро покачал головой:

– Нет, пожалуйста, послушай. – Он посмотрел на мою руку, и я осознал, что сжимаю кулак. Мне стало тошно от того, что этот ребенок подумал, будто я могу его ударить, и разжал руку. – Даже здесь солдаты говорят об охоте на главного предателя Империи. А еще они говорят о девушке, которая с ним сбежала: о Лайе из Серры. И… и Художник… иногда в своих кошмарах тоже…

– Что тоже?

– Выкрикивает ее имя, – прошептал Тас. – Лайя. И велит ей бежать.