Проснувшись в подвале убежища, я прислушалась к себе. Нет, я не сожалела о том, что произошло. Но и не чувствовала себя счастливой. Мне бы хотелось понять свои ощущения, потому что я знала – это будет меня тревожить, пока не сумею разобраться. И сейчас, когда нам предстояло пройти еще столько миль, я не могла позволить себе быть рассеянной. Невнимательность приводит к ошибкам, а я уж и без того наделала полно ошибок.

Хотя мне не хотелось считать ошибкой то, что произошло между нами.

Когда Кинан отвернулся, я проглотила варево из трав, замедляющее цикл женщины, чтобы она не могла забеременеть. Этому меня научил Поуп. Я зашнуровывала ботинки и в то же время наблюдала за Кинаном, который, готовясь к дороге, переодевался в теплую одежду. Он почувствовал мой взгляд и подошел ко мне, пока я шнуровала ботинки. С робкой нежностью, что было так на него не похоже, он погладил меня по щеке. Его лицо озарила неуверенная улыбка.

«Не дураки ли мы? – хотелось мне спросить, – если решили искать утешения в объятьях друг друга в разгар такого безумия?» Но я не смогла заставить себя произнести эти слова. А больше спрашивать было не у кого.

Меня вдруг охватило острое желание поговорить с братом, и я со злостью прикусила губу, чтобы сдержать слезы. Наверняка у Дарина была возлюбленная, прежде чем он начал учиться у Спиро. Он бы подсказал, нормально ли это – чувствовать беспокойство и смущение.

– Что тебя тревожит? – Кинан помог мне встать, крепко держа за руки. – Ты не жалеешь, что мы…

– Нет, – ответила я быстро. – Просто… не было ли это неправильно, когда такое кругом творится?

– Выкроить для себя час-другой блаженства в такое трудное время? – уточнил Кинан. – Это не неправильно. Ради чего тогда жить, если не ради таких вот мгновений удовольствия? За что тогда бороться?

– Я хочу в это верить, – сказала я. – Но чувствую себя виноватой.

Столько недель я сдерживала свои эмоции, загоняя их на самое дно души, и вот теперь они рвались наружу.

– Мы с тобой здесь, живые. А Иззи мертва, Дарин в тюрьме, Элиас умирает…

Кинан обнял меня и прижал к груди, положив подбородок на мою голову. Исходящее от него тепло и его запах – запах лимона и древесного дыма – тотчас меня успокоили.

– Переложи на меня свою вину. Я буду нести ее за тебя, хорошо? Потому что ты не должна так себя чувствовать. – Он чуть отклонился и приподнял мое лицо. – Постарайся забыть свои тревоги, хотя бы ненадолго.

– Только этим утром ты спросил меня, какой смысл в том, чтобы быть человеком, если не позволять себе чувствовать, – напомнила я.

– Я имел в виду влечение, желание, – щеки Кинана слегка зарделись, и он отвел взгляд, – а не вину и страх. То, что ты должна забыть. Я мог бы помочь тебе забыть, – он вскинул голову, и меня окатила волна жара, – но нам пора идти.

Я выдавила слабую улыбку, и он отпустил меня. Я поискала меч Дарина, а вставив его в ножны, снова нахмурилась. Я не должна отвлекаться. Мне нужно понять, что, черт возьми, творится в моей голове.

«Твои эмоции и делают тебя человеком, – сказал мне Элиас несколько недель назад. – Даже неприятные переживания нам нужны. А будешь не обращать на них внимания, они лишь станут навязчивее и острее».

Мы поднимались по ступенькам подвала, и Кинан отодвинул щеколду.

– Кинан, я не жалею о том, что случилось. Но я не могу так просто избавиться от вины.

– Почему нет? – обернулся он ко мне. – Послушай…

Мы оба вздрогнули, когда дверь подвала со скрипом открылась. В мгновенье ока Кинан выхватил лук, вставил стрелу и прицелился в вошедшего парня.

– Постой! – произнес голос. Фигура подняла лампу. Это был молодой кудрявый книжник. Увидев нас, он выругался.

– Я так и думал, что видел кого-то здесь внизу, – сказал он. – Вам надо уходить. Хозяин сказал, что сюда направляется патруль меченосцев, и они убьют каждого книжника, какого встретят на свободе…

Дальше мы не слушали. Кинан схватил меня за руку и потянул за собой вверх по ступеням, в темноту ночи.

– Туда, – кивнул он на восток, там, где за хижинами рабов виднелся ряд деревьев, и я припустила за ним, чувствуя, как лихорадочно колотится сердце.

Мы прошли через лесок и снова повернули на север, пересекая обширные, невозделанные поля. Спустя некоторое время Кинан заметил конюшню и, оставив меня, скрылся. Залаяла собака, но лай внезапно прекратился. Прошло несколько минут, и Кинан вернулся, ведя за собой лошадь.

Я хотела спросить его про собаку, но увидев мрачное выражение лица, промолчала.

– Через этот лес ведет тропа, – сказал он. – Выглядит вполне проходимой. Да и снег падает достаточно обильно, чтобы за час-другой скрыть наши следы.

Он подсадил меня на лошадь перед собой, но увидев, что я сторонюсь его, вздохнул.

– Я не знаю, что со мной не так, – прошептала я. – Я чувствую себя, будто… будто не могу найти равновесие.

– Ты слишком долго несла чересчур тяжкое бремя. Все это время, Лайя, ты принимала трудные решения, хотя, возможно, не была к этому готова. В этом нет ничего стыдного, и я вспорю брюхо любому, кто скажет иначе. Ты делала все, что от тебя зависело. А сейчас предоставь это мне. Дай мне понести бремя вместо тебя. Позволь помочь тебе. Поверь, я сделаю все правильно. Разве я когда-нибудь советовал тебе что-то не то?

Я покачала головой, чувствуя, как опять вернулось беспокойство. «Ты должна больше верить в себя, Лайя, – сказал внутренний голос. – Не все твои решения были ошибочными».

Но те, которые имели значение, те, от которых зависели чьи-то жизни – те оказались неверными. И это с лихвой перевесило всё.

– Закрой глаза, – попросил Кинан. – Отдохни сейчас. Я отвезу нас в Кауф. Мы вызволим Дарина. И все будет хорошо.

Спустя три ночи после того, как покинули подвал, мы обнаружили массовое захоронение книжников. Мужчины. Женщины. Дети. Их тела скинули в яму небрежно, как отбросы. Впереди возвышались снежные вершины Невеннского хребта, закрывая половину неба. Какой жестокой казалась их красота! Знали ли они о том зле, что творилось в их тени?

Кинан торопливо увел нас оттуда, продолжая идти даже после того, как рассвело. Когда мы довольно далеко отошли от могилы и преодолели лесистый утес, на востоке, среди низких холмов, что простирались отсюда и до Антиума, я увидела нечто странное: палатки, костры, людей. Целые сотни.

– Небеса, – остановила я Кинана, – ты это видишь? Разве это не Серебряные холмы? Выглядит так, будто там собралась целая армия.

– Пойдем, – Кинан потянул меня дальше. Беспокойство пробуждало в нем нетерпение, а затем и во мне. – Нам надо укрыться до наступления ночи.

Но ночь принесла новые ужасы. После нескольких часов пути мы наткнулись на группу солдат, так неожиданно, что я ахнула и чуть нас не выдала.

Кинан тихо зашипел и потянул меня назад. Солдаты сопровождали четыре повозки-призрака. Их так называли, потому что если однажды попадешь в такую повозку, то исчезнешь навсегда. Все равно что умер. Из-за высоких черных стенок не удавалось разглядеть, сколько книжников ехало внутри. Я видела лишь руки, вцепившиеся в решетку заднего окна. Одни – большие, другие – совсем крохотные. Многих книжников загнали в последнюю повозку прямо на наших глазах. Мне вспомнилась могила, мимо которой мы проходили раньше. Я знала, что случится с этими людьми. Кинан пытался оттащить меня, но я не могла и двинуться.

– Лайя!

– Мы не можем просто оставить их.

– Эти повозки охраняют десять солдат и четверо масок, – пытался вразумить меня Кинан. – Нас попросту убьют.

– А что, если я исчезну? – Я оглянулась на повозки. Руки, цепляющиеся за решетку, никак не шли из головы. – Так же, как я исчезла в лагере кочевников. Я могла бы…

– Но ты не можешь. Ни разу с тех пор, как… – Кинан сочувственно взял меня за плечо. С тех пор, как умерла Иззи.

Раздался крик, и я повернулась к повозке. Мальчик-книжник вцепился в лицо маске, который его тащил.

– Вы не можете так с нами поступать! – кричал мальчик, когда маска забрасывал его в повозку. – Мы не животные! Однажды мы восстанем!

– С чем? – усмехнулся маска. – С палками и камнями?

– Мы знаем ваш секрет. – Мальчик бросился на прутья решетки. – И вы ничего не сможете с этим поделать. Один ваш кузнец пошел против вас, и теперь мы знаем ваш секрет.

Насмешка сползла с лица маски. Он выглядел почти задумчивым.

– Ах да, – сказал он тихо. – Великая надежда крыс. Книжник, который украл секрет серранской стали. Он мертв, мальчик.

Я задохнулась, Кинан зажал мне рот ладонью. Он удерживал меня, пока я выкручивалась, нашептывал, что нужно молчать, что от этого зависит наша жизнь.

– Он умер в тюрьме, – продолжил маска. – Сразу как выудили все сведения из его слабого, жалкого умишки. Вы – животные, мальчик. Даже хуже.

– Он лжет, – прошептал Кинан, уводя меня. – Он делает это нарочно, чтобы помучить мальчика. Этот маска не может знать, мертв ли Дарин.

– А что, если он не лжет? – спросила я. – Что, если Дарин мертв? Ты знаешь, какие слухи ходят о нем. И расползаются все дальше и дальше. Может, Империя думает, что убив его, они смогут прекратить эти слухи. Может…

– Это не важно, – сказал Кинан. – Пока есть шанс, что он жив, мы должны пытаться его спасти. Слышишь меня? Мы должны идти дальше. Идем. У нас впереди еще долгая дорога.

Почти неделя прошла с тех пор, как мы оставили убежище в подвале. Я ждала Кинана под дубом с узловатыми голыми сучьями, где мы устроили привал. Он вернулся уставшим.

– Комендант добралась уже до Дельфиниума, – сообщил он. – Перебила всех свободных книжников.

– А что с рабами? И пленниками?

– Рабов она оставила в живых – их хозяева, без сомнения, воспротивились потере собственности, – Кинан выглядел больным, когда говорил об этом. – Она зачистила тюрьмы, провела массовые казни на городской площади.

Небеса! Ночь стала казаться еще темнее и тише, как будто сама Смерть ходила среди деревьев и кроме нас это знало каждое живое существо.

– Скоро, – сказала я, – не останется ни одного книжника.

– Лайя, – произнес Кинан. – Она направляется в Кауф.

Мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди.

– Небеса, а если Элиас не смог вызволить оттуда Дарина? Если Комендант уже начала там расправу над книжниками…

– Элиас уехал шесть недель назад, – прервал меня Кинан. – И он выглядел чертовски уверенным. Возможно, он уже освободил Дарина. Может, они ждут нас в пещере.

Кинан залез в свою большую сумку и вытащил оттуда еще теплую булку хлеба и половинку цыпленка. Небеса знают, что ему пришлось сделать, чтобы это раздобыть. И все же я не могла заставить себя есть.

– Ты когда-нибудь вспоминал тех людей в повозках? – прошептала я. – Ты когда-нибудь думал о том, что с ними случилось? Ты… ты переживал?

– Я ведь стал повстанцем, не так ли? Но я не могу жить только прошлым. Это ничего не даст.

Неделю назад я бы высказала все это вслух. Но с тех пор, как Кинан взвалил на себя ответственность за нас обоих, я стала чувствовать себя слабее. Даже как будто меньше. И продолжала уменьшаться с каждым днем.

Я должна быть ему благодарна. Несмотря на то что деревни кругом кишели меченосцами, Кинану удавалось миновать все патрули и отряды разведчиков, все заставы и сторожевые башни.

– Ты, наверное, замерзла, – сказал он мягко, выдернув меня из раздумий.

Я с удивлением осмотрела себя. На мне все еще был толстый черный плащ, который давным-давно отдал мне Элиас. Я укуталась плотнее.

– Я в порядке.

Кинан пошарил в сумке и достал тяжелый зимний плащ на меху. Наклонившись вперед, он осторожно снял с меня плащ Элиаса и уронил его на землю. Затем накинул мне на плечи новый и запахнул его полы.

Он не имел в виду ничего дурного. Я знала это. Хоть я и сторонилась его последние несколько дней, он был заботлив как никогда.

И все же в глубине души мне хотелось скинуть его плащ и снова надеть старый. Я знала, что веду себя как дура, но каким-то образом плащ Элиаса дарил мне душевное тепло. Возможно, потому что он напоминал мне не только о нем, но и о том, какой я была рядом с ним. Смелее. Сильнее. Ошибалась, конечно, но не боялась.

Я скучала по той девушке. Той Лайе. Той, которая горела ярким пламенем, когда рядом находился Элиас Витуриус.

Как я могла об этом забыть? Я поблагодарила Кинана и положила старый плащ в свою сумку. Затем поплотнее закуталась в новый и сказала себе, что он теплее.