«Лайя,

Ловец Душ сказала, что у меня мало времени, я не успею вызволить Дарина из Кауфа, если останусь с караваном Афии. Один я доберусь туда в два раза быстрее, и к тому моменту, когда вы приедете в Кауф, я найду способ освободить Дарина. Мы… во всяком случае, он… будет ждать тебя в пещере, о которой я рассказал Афии. Если вдруг все пойдет не по плану, воспользуйся картой Кауфа, которую я нарисовал, и придумай план сама за то время, что у тебя есть. Если даже я не смогу, то у тебя все получится – и с твоим братом, и с твоим народом. Что бы ни случилось, помни, что ты мне сказала: пока есть жизнь – есть надежда. Надеюсь увидеть тебя вновь. ЭВ».

Семь предложений.

Семь чертовых предложений после стольких недель в пути. После того, как мы спасали друг друга, сражались бок о бок и выживали. Семь предложений – и затем он исчез, как дым на северном ветру.

Даже сейчас, спустя четыре недели с тех пор, как он ушел, во мне по-прежнему кипел гнев и ярость застилала глаза. Черт с ним, что Элиас не попрощался со мной, главное – он не дал мне возможности оспорить его решение.

Вместо этого он оставил записку. Жалкую коротенькую записочку.

Стиснув челюсти, я сжала в руках лук так, что костяшки побелели. Кинан был тут же, на поляне, где мы решили устроить привал. Стоял, привалившись к дереву и скрестив на груди руки. Он уже успел изучить меня. И знал, что злюсь я из-за своих мыслей.

– Сосредоточься, Лайя, – вздохнул он.

Я попыталась выбросить Элиаса из головы и сосредоточиться, как просил Кинан. Я прицелилась в привязанную к кленовой ветке старую корзину, служившую нам мишенью, и выпустила стрелу, но промахнулась.

До поляны доносился жуткий, леденящий душу скрип обдуваемых ветром повозок. Уже настала глубокая осень. Скоро придет зима, а значит, выпадет снег. Если снег перекроет горный перевал, то мы не сможем добраться до Кауфа, Дарина и Элиаса, пока не наступит весна.

– Перестань нервничать. – Кинан отвел мою правую руку назад, и я снова натянула тетиву. Он источал тепло, отгонявшее ледяной воздух. От его прикосновений по руке до самой шеи побежали мурашки, и он наверняка это заметил. Он кашлянул и взял мою руку крепче.

– Расправь плечи.

– Нам не надо было останавливаться так рано.

Я сжимала тетиву и чувствовала, как горят мышцы. Но теперь я хотя бы не роняла лук через десять минут после начала упражнений, как было в первый раз. Мы тренировались чуть в стороне от составленных в круг повозок, по возможности используя последние лучи дневного света, пока солнце не укатилось за горизонт.

– Еще даже не начало темнеть, – добавила я. – Мы могли бы перейти реку. – Я посмотрела на запад, где за лесом виднелась квадратная башня – гарнизон меченосцев. – Мне бы хотелось, чтобы нас с ними разделяла река. – Я положила лук. – Пойду поговорю с Афией…

– Я бы на твоем месте не стала. – В нескольких ярдах от меня Иззи натягивала тетиву, высунув кончик языка. – Она не в духе.

Иззи целилась в старый башмак, примостившийся на нижней ветке. Ее успехи в стрельбе были налицо – ей уж и стрелы доверили настоящие. Я же все еще стреляла тупыми палочками, чтобы случайно не убить кого-нибудь, кто на свою беду окажется на пути.

– Ей не по себе от того, что мы заехали так далеко в глубь Империи. Еще и рядом с Лесом. – Джибран, развалившись на пне рядом с Иззи, кивнул на северо-восток, где вдоль горизонта растянулись невысокие зеленые холмы, поросшие густыми старыми деревьями. Лес Забвения стоял на страже западной границы Маринии, да так, что за пятьсот лет вторжения даже Империя не смогла туда проникнуть.

– Вот увидишь, – продолжил Джибран. – Когда мы пересечем восточный рукав к северу отсюда, она станет еще сварливее, чем обычно. Моя сестра очень суеверна.

– А ты боишься Леса, Джибран? – Иззи с любопытством посмотрела на деревья, видневшиеся вдалеке. – Ты когда-нибудь подходил к нему близко?

– Было однажды, – ответил Джибран, и обычный задор в его глазах погас. – Все, что я помню, это желание уйти оттуда как можно скорее.

– Джибран! Иззи! – донесся из лагеря крик Афии. – Дрова!

Джибран простонал, откинув голову назад. Ему и Иззи, как самым молодым в караване, а зачастую и мне, Афия назначила самую черную работу: собирать хворост, мыть посуду, стирать белье.

– Она могла с тем же успехом нацепить на нас чертовы рабские браслеты, – проворчал Джибран. Затем на его лице появилось хитрое выражение.

– Попади в цель, – Джибран сверкнул белоснежной улыбкой, глядя на Иззи, которая тут же зарделась, – и я буду собирать дрова целую неделю. А если промажешь, то это будешь делать ты.

Иззи вскинула лук, прицелилась и сбила башмак с ветки. Джибран выругался.

– Не будь таким ребенком, – сказала Иззи. – Я все же составлю тебе компанию, пока ты трудишься.

Иззи повесила лук за спину и протянула Джибрану руку. Несмотря на свое возмущение, он задержал ее пальцы дольше, чем нужно, а когда она пошла впереди него, проводил мою подругу долгим взглядом. Я спрятала улыбку, вспомнив, что сказала Иззи несколько дней назад, когда мы легли спать. «Как приятно, когда тобой восхищаются, Лайя, без всяких дурных намерений. Приятно, когда думают, что ты красива».

Они прошли мимо Афии, которая их поторопила. Стиснув зубы, я отвела взгляд от кочевницы. Меня охватило нетерпение. Я хотела сказать ей, что мы должны идти дальше, но знала, что она даже не станет меня слушать. Хотела сказать, что она совершила ошибку, отпустив Элиаса одного и даже не потрудившись разбудить меня, пока он не ускакал далеко, но ей плевать. Хотела накричать на нее за то, что она не позволила мне или Кинану взять лошадь и пуститься вдогонку за Элиасом. Но она лишь закатила бы глаза и повторила то же самое, что сказала в то утро, когда я узнала о его отъезде: «Мой долг довезти тебя до Кауфа в целости и сохранности. А твои порывы погнаться за ним только мешают».

Стоило признать, что она замечательно выполняла свои обязательства. Здесь, в глубине Империи, деревни так и кишели солдатами-меченосцами. Караван Афии обыскивали не меньше дюжины раз, и только благодаря ее смекалке и опыту торговли контрабандой мы до сих пор живы. Я рассеянно положила лук.

– Поможешь мне с обедом? – печально улыбнулся мне Кинан. Он хорошо знал это выражение лица. Терпеливо снося мое расстройство с тех пор, как ушел Элиас, он понял, что самое верное средство – это отвлечь меня каким-нибудь делом. – Моя очередь готовить, – добавил он.

Я пошла рядом с ним, настолько погрузившись в свои думы, что не заметила, как к нам подбежала Иззи, пока она не крикнула:

– Пойдемте быстрее! Книжники… семья… в бегах от Империи.

Мы с Кинаном поспешили за Иззи в лагерь и увидели Афию, которая переговаривалась на садэйском с Рицом и Ваной, в то время как за ними наблюдала маленькая группка взволнованных книжников в рваной одежде. На перепачканных грязью лицах виднелись потеки от слез. Рядом стояли две темноглазые женщины, похожие на сестер. Одна из них обнимала девочку лет шести. Мужчина, что был с ними, держал двухлетнего малыша.

Афия отвернулась от Рица и Ваны, на лицах которых отпечаталось одинаковое сердитое выражение. Зер держался поодаль и тоже выглядел отнюдь не радостным.

– Мы не можем вам помочь, – обратилась Афия к книжникам. – Я не могу навлечь на свое племя гнев меченосцев.

– Они убили всех, – промолвила одна из женщин. – Никто не выжил. Они убили даже заключенных книжников, перерезав их в камерах…

Земля, казалось, ушла у меня из-под ног.

– Что? – Я бросилась к ней, обойдя Кинана и Афию. – Что вы сказали про заключенных книжников?

– Меченосцы всех перерезали, – повернулась ко мне женщина. – Всех до единого. От Серры до Силаса, от Силаса до нашего города, Истиума, что в пятидесяти милях отсюда на запад. Антиум, как мы слышали, следующий, а после этого – Кауф. Та женщина, маска – они называли ее Комендант – она убила их всех.