Глава 6
За палубными надстройками приближающиеся голоса, я присел, в мою сторону идут двое, негромко переговариваясь. Меня не заметили, прошли в трех шагах, лица обоих завязаны черными платками, только глаза злобно сверкают поверх.
«Надеются уйти живыми», – мелькнула мысль, но шансов почти нет – только почему? Ах да, все террористы помнят, что еще во время СССР как-то попытались захватить двух русских инженеров и потребовать выкуп, так ребята из ГРУ сразу обыскали их родню и начали присылать их отрезанные уши и головы. Потому идиоты, не слыхавшие о разнице в менталитетах европейцев, сразу же инженеров доставили к воротам советского посольства и поспешно выпустили из автомобиля.
О такой эффективной работе даже бен Ладен отозвался с похвалой, сказал, что русские такие же безжалостные, как и шахиды, потому их лучше не задевать.
Так что не зря эти горячие ребята так отважно прячут лица.
Пригибаясь, я перебегал от укрытия к укрытию, блин, ну как понять, где закрыты заложники, если здесь двенадцать палуб и стопятьсот кают, не считая примерно такого же количества помещений под спа-салоны, кинотеатры, бары и прочие большие и просторные залы и комнаты, куда можно согнать это обкуренное и обоссавшееся от ужаса стадо и подпереть дверь спичкой, все равно никто не сдвинется.
От другого борта донеслись приближающиеся голоса уже трех человек. Я чувствовал, как меня трясет, один только вид, когда наставляют стволы автоматов, а пальцы на спусковых крючках, приводит в ужас, но если перейду в мир темной материи, в нем я незрим, однако двигаюсь так, что год бродить по этому авианосцу, пытаясь отыскать комнату с заложниками. Хотя, думаю, это не комната, а большой зал, чтобы держать всех вместе, охранять можно поставить одного…
Все пронеслось в черепе со скоростью вихря, я вскинул руки над столбиком ящиков, за которыми спрятался, и прокричал:
– Я без оружия!.. Можно выйти?
Там послышалось щелканье затворов, затем злой голос:
– Выходи. Но медленно!
Я начал подниматься, держа руки высоко над головой. В десяти шагах остановились, держа автоматы на изготовку, трое боевиков с черными платками на лицах до самых глаз, похожие не только одеждой, но и сложением, словно братья из дальнего аула. У ног крайнего две объемистые сумки, с такими туристы выезжают в дальние странствия.
Средний спросил резко:
– Там кто-то еще?
– Я один, господин, – сказал я торопливо. – Никого больше!
Он опустил ствол, но двое его напарников по-прежнему держат меня на прицеле, а он поинтересовался так же резко и с подозрением в злом голосе:
– А ты как здесь оказался?
Я все еще с поднятыми руками пролепетал испуганно:
– Господин, я из обслуживающей команды!.. Официант! Я только слуга, а слуги нужны всем!
Он нахмурился, единственная мимика, которую видно на лице.
– Мы официантов, поваров и прочий сброд заперли.
– Не всех, господин, – сказал я униженно, – еще двоих моих коллег… взяли…
– Кто взял?
Я сказал смущенно:
– Женщины… Иногда знатной и богатой надоедают из своего круга, вот и отрывается на слугах…
Он помолчал, переваривая, один из боевиков слева коротко хохотнул:
– Покажешь!.. Мне или вон Ибрагиму. Пусть узнает, что такое настоящие мужчины…
– Покажу, – сказал я покорно, – но тут почти все такие! Замужем за богатыми стариками, а трахаются с их телохранителями. Господин, можно мне опустить руки? Я всего лишь официант. Хоть отдохну, а то целый день подай, принеси, вытри… Хорошо, что вы их захватили! Мне так легче.
Боевик, которого назвали Ибрагимом, сказал с оттенком зависти:
– Подай, принеси, а ночью еще и трахай дочек миллиардеров?.. Да, у такой роскошной жизни две стороны. Рашид, пусть он принесет нам вина и еды…
Рашид, явно старший в группе, сказал резко:
– Какое вино? Ибрагим, ты теперь мусульманин, забыл?
Ибрагим ухмыльнулся.
– Я выбрал ислам хайдарнейского толка. А им можно пить вино и жрать свинину. Ладно, я сам свинине предпочитаю баранину, но как отказаться от вина, которое святой пророк Ной спас от потопа и вывез на ковчеге? Разве он был неправ?
Рашид сказал недовольно:
– Не Ной, а Нух. Ладно, пей, но другим не показывай.
– Да все знают, – ответил Ибрагим так благодушно, что даже я заподозрил, что переход в ислам для него такая же игра, как до этого был то ли в ку-клукс-клане, то ли в коммунистическом трансгуманизме. – У нас половина таких.
«Еще бы, – мелькнула непрошеная мысль, – как там у Николая Степановича: уже не одно столетье вот так мы бродим по миру, мы бродим и трубим в трубы, мы бродим и бьем в барабаны – не нужны ли крепкие руки, не нужно ли твердое сердце, и красная кровь не нужна ли республике иль королю? А сейчас, когда так давно не было войны, а народу они нужны, необходимы, он их страстно жаждет и без них жить не может…»
– Все равно не показывай, – велел Рашид резко. – Не совращай малых сих своим европейским развратом… А ты, официант, иди за мной. Не делай резких движений, у нас люди пугливые, стреляют сразу.
– Ой, – сказал я, – так привык к этим богатым бездельникам, что ничего не умеют… Они тут даже от воробья не отобьются! И я с ними такой…
– Бери вон те сумки, – велел он, – и топай за Рустамом. Он покажет, куда отнести!
– Слушаюсь, господин, – ответил я послушно, – я здесь для того, чтобы носить и подавать! Я человек маленький.
Он ухмыльнулся.
– Но хотел бы стать выше?
– А кто не хочет? – спросил я. – Вот и услуживаю, чаевые беру…
Рашид пнул ногой одну из объемистых сумок, с такими сумасшедшие ухитряются подниматься даже на горы.
– Хватай и неси.
По весу не так уж, я нес за ним, повторяя все их повороты, старался понять, то ли в рюкзаках не совсем взрывчатка, то ли я стал крепче.
Опускаться пришлось в самые недра, куда гостям вход заказан, да те и сами с какой дури попрутся в машинное отделение, где мощно гудят гигантские турбины или что тут такое, я просто вижу мощь, что с легкостью разгоняет этот ледокол до скорости гончего авто на идеальном шоссе.
Рашид прошел к металлическому шкафу, где огоньки сверху донизу и примитивные клавиши вместо сенсорных панелей, со вздохом облегчения опустил сумку со своего плеча на пол.
– Ставь тут… А ты крепче, чем выглядишь!
– Да я такое ношу с утра до вечера, – ответил я скромно. – Мне даже посуду мыть не доверяют!
– Только подай-принеси?
– Точно, господин. Говорят, тупой. А я не тупой…
– А какой ты?
– Просто необразованный, – ответил я с гордостью. – Может, еще и глупый, ну и что?
– Скоты, – посочувствовал он. – Ладно, иди наверх.
Я предложил услужливо:
– Могу вам и тут помочь! Что-то сдвинуть, подвинуть, принести, отнести, сломать, разбить…
Он засмеялся.
– Молодец. Но иди, иди обратно, там другую работу дадут. Ибрагима ты уже знаешь.
Я послушно развернулся и заторопился наверх. Жаль, не посмотрел, что будет устанавливать, но зато выяснил главное: видеонаблюдение отключили всюду, как только взбежали на корабль. И хотя лица прикрыты платками, но теперь системы опознавания сопоставляют и другие характеристики, начиная с роста и телосложения и заканчивая мимикой и жестами, что труднее скрыть, да и невозможно проследить сразу за всем.
Рашид, похоже, командует группой, а яхту захватил большой и хорошо подготовленный отряд, однако его командир все же опасается снайперов, мало ли на какую дурь пойдет правительство, потому боевиков рассредоточил внизу, борта дают прекрасное укрытие, а среди этих гребаных двенадцати палуб можно разместить целую армию.
Наверху Ибрагим общается с боевиком, что завязал лицо платком так, что и брови спрятаны, глаза едва заметно мерцают через тонкую ткань, постоянно оглядывается, чувствуя себя на прицеле хорошо натренированных снайперов, когда у каждого палец уже на спусковой скобе.
– …Отведешь к борту, – услышал я четкий голос Ибрагима, – поставишь так, чтобы с берега видели хорошо, а у них прекрасные бинокли… не хуже, чем у нас, и шлепнешь инфиделя в затылок. Кричать «Аллах акбар» не надо, не услышат.
Боевик сказал хищно:
– Все равно крикну! Я же не для них, для себя!
– Как хочешь, – сказал Ибрагим, по его лицу я видел, что ему хоть «Слава КПСС», хоть «Слава американской демократии!» звучит одинаково по-дурацки. – Главное, чтобы там засняли, как труп красиво падает через борт в воду. Понял? По всем каналам покажут, а потом будут повторять, чтобы весь мир видел, какие мы звери…
– Да, – поддакнул я, – то ли дело, не покидая Америки, летать беспилотниками над селами и сбрасывать бомбы на дома. Такое не заснимают на видео! А снимают, народу не показывают.
Боевик скользнул по мне одобряющим взглядом.
– Сделаю, Ибрагим!.
Он ушел, Ибрагим посмотрел на меня очень внимательно.
– Тебе чего?
– Здо́рово, – сказал я с восторгом. – Так им и надо!.. А нельзя сразу по двое расстреливать? Или по трое?.. Их на яхте много!
Он посмотрел с любопытством.
– Откуда такая заинтересованность?
– Да есть среди них пара сволочей, – признался я. – Вообще-то они там все сволочи, но некоторые вообще дрянь, каких свет не видывал… И шуточки у них мерзкие, и жадные гады… Даже на чаевые поскупились, хотя я из кожи лез, чтобы угодить.
– Завидуют, – сказал Ибрагим с серьезным лицом, – ты же у богатых дам нарасхват, ха-ха!
Я вздохнул.
– Этих бы гадин в первую очередь…
– От гнева Аллаха не уйдут, – заверил он. – Все мы в его руке… Даже ты, хоть и неверный. Да свершится Воля Всемилостивейшего!
– Жаль, – сказал я кровожадно, – я бы на них указал, чтобы их пораньше! Увидеть, как их постреляют, а потом за борт… я бы не знаю, что отдал.
– Даже от чаевых отказался бы?
Я запнулся на миг, ответил уже рассудительнее:
– Да ладно, разок можно и отказаться. Даже от больших, хотя принц Сахид ибн-Сауд-заде пирует и деньгами просто сорит… Любое удовольствие стоит денег. Вон даже билет в кино…
Он проговорил задумчиво:
– Вообще-то командир выбирает пассажиров по списку.
– Ого, – сказал я почтительным голосом. – У него список?
– Конечно, – заверил он. – Капитан сам ему вручил. Всего лишь после первой затрещины. Мужественный человек! И сам все сейфы раскрыл, чтобы нам не утруждаться. Добрый, значит. Уважает наш труд. Побольше бы таких в Европе.
– В Европе уже почти все такие, – заверил я. – А кто не такой, все равно такой, так надо по закону… А список по алфавиту или как?
– Да, – подтвердил он, не сводя с меня пристального взгляда, – по алфавиту.
«Леонтии, – мелькнула мысль, – пока скорая казнь не грозит, как по имени, так и по фамилии», – но Ибрагим вроде бы проверяет меня, я сказал горестно:
– Жаль, не по мордам.
– Там только двое омерзительных? – спросил он.
Я замотал головой.
– Нет, те двое как раз еще и красавчики с виду, но внутри это мразь! Как и все пассажиры, правда. Там же нет ни одного, кто бы честно заработал эти сумасшедшие деньги. Потому даже в Америке о них никто не пожалеет, хотя, конечно, вслух никто не скажет.
Его взгляд потеплел, в моем голосе звучит настоящая страсть, сказал чуть мягче:
– Справедливое возмездие настигнет всех неправедных! Аллах все видит, но сам слишком добр, зато мы, его доблестные воины, полны священной ярости! Она только в исламе и осталась возможна, так что ислам принимает все больше неспокойного народа.
– Это хорошо, – сказал я, – на яхте, как и вообще в западном мире, одни гады и сволочи. Хорошие люди если и остались в Америке, то где-нить в лесу деревья рубят, а в города и не заходят. Или рыбу в морях ловят.
– А ты? – спросил он.
Я ответил со вздохом:
– Я плохой… Чтобы помогать отцу с матерью, прислуживаю этот богатой сволочи. Мир несправедлив, но я не борюсь, как вот вы, а устраиваюсь, потому что кроме родителей еще и младший брат и две сестры, что постоянно болеют…
Снизу поднялись, громко топая, трое в камуфляжной форме, все с автоматами в руках. Один на ходу снял черный платок с лица, орлиные глаза и длинный горбатый нос выдают уроженца глубинки Ближнего Востока, то ли араба, то ли еврея, за ним и двое соратников сдернули платки.
Орлиноглазый пояснил Ибрагиму:
– Командир сказал, деньги перечислили, а заправщик начал наполнять запасные баки.
Ибрагим сказал со вздохом облегчения:
– Я всегда был против этой таинственности.
Он тоже снял платок с лица, такими я представлял викингов, прыгавших с длинных стругов на плоский берег нормандский – в пределы старинных княжеств пожары вносить и смерть, ислам уже стал мировой религией, вытесняя христианство даже в северных странах.
Я ощутил холодок по всему телу. Дело уже не в том, что системы видеонаблюдения отключены, но заложники все равно увидят их лица.
А это означает только одно: заложники все равно обречены на смерть, выполнит правительство все до единого требования террористов или не выполнит. Никто не выживет даже из команды яхты, охраны хозяина и гостей, обслуживающего персонала и даже приглашенных девочек и музыкантов.
Но мне на остальных, конечно, начхать, как и на всех заложников, но приговорен к уничтожению и я, такой вот красивый и умный, главная ценность мира… а еще, кстати, Леонтия, из-за которой такая вот ценность оказалась на этом роскошном корыте в миллиард долларов.
– Красивые лица, – сказал я с восторгом. – Настоящие мужчины!.. Не то что прилизанные красавчики Европы, которых не отличишь от женщин…
Ибрагим хмыкнул.
– А зачем их отличать?
Остальные весело загоготали. Ибрагим сказал мне величественно, как Ролло во Франции:
– Принеси этим ребятам еды!.. Они с дежурства, им кушать нужно хорошо и много.
Орлиноглазый поинтересовался:
– Тут такие проглоты, пусть возьмет кого-то из своих?
Ибрагим не успел ответить, я бурно запротестовал:
– Не нужно, я все донесу! Я сильный. А второй вдруг да чем-то прогневает вас, застрелите, а заодно и меня… А я так не люблю быть застреливаемым!
Орлиноглазый пожал плечами, Ибрагим сказал весело:
– Видишь, простой дурак, а мыслит верно. Лучше перетрудиться самому, зато остаться целым, ха-ха. А то и невредимым, что куда труднее. Верно, гяур?
– Верно-верно, – торопливо подтвердил я. – Я сейчас все принесу!
Орлиноглазый спросил вдогонку:
– А что нести, знаешь?
– Рамадан кончился две недели назад, – ответил я. – Я знаю. Об этом теперь вся Европа знает. Мне лишь бы заложникам ничего не носить, пусть они, сволочи, с голода подохнут!
Они захохотали, Ибрагим сказал весело:
– В лифт тебя не пустят, а на двенадцатую палубу до утра будешь таскать еду…
