Глава 3
С яхты доносятся одиночные выстрелы, иногда автоматные. На пирсе вздрагивают, представитель для связи с общественностью громким голосом уверяет, что террористы палят в воздух для устрашения, а расстреливать заложников предпочитают перед камерами.
Керк буркнул на ходу:
– Это не исключает, что не убивают в самом деле. К примеру, лишних. Например, команду уже расстреливали…
– А как уходить без нее?
Он пожал плечами.
– Могут оставить одного-двух. Кроме того, и среди захвативших яхту могут быть люди, знакомые с управлением кораблем. Террористы – это не обязательно пастухи коз, как показывает ваша пресса.
Я возразил, не сдаваясь:
– А напрасная трата патронов?
Он произнес с холодком:
– Если не для печати, то тем, кто собирается взорвать яхту и погибнуть вместе с врагами, много патронов и не нужно.
– Да, – согласился я, – это не для печати точно. Хотите сказать, расстреливая по одному, просто растягивают удовольствие?
– У них два варианта, – напомнил он. – Первый: получают миллиард выкупа и победно уходят, показывая нам средние пальцы. Второй: дожидаются момента штурма нашими спецвойсками и… взрывают яхту вместе с ними. Этот вариант для них даже предпочтительнее.
– Почему?
Он пожал плечами.
– Если не для печати, то жизнь им не дорога. Это не красивая фраза, а реальность. Зато ущерб нашей репутации нанесут колоссальный. И тем, что герои, это признают даже наши соотечественники, и что сумели так красиво уйти из жизни, ухитрившись нанести врагу невосполнимый урон в репутации… Но об этом писать не нужно, как вы понимаете.
– Понимаю, – согласился я. – Яхту захватили неграмотные пастухи, что у себя в горах дрючат своих и чужих коз. Чужих, конечно, интереснее.
– Вот-вот, – подтвердил он. – И вообще они как бы не люди, а просто двуногие. Это для печати.
Впереди появилась и начала приближаться ограда из выкрашенных в желтый цвет секций разборного заборчика. Полицейские по ту сторону с самым недовольным видом повернулись к нам.
Один сказал так властно, словно уже стал властелином мира:
– Сюда нельзя!
Керк пояснил негромко:
– Министерство юстиции. Вот мой значок! Со мной корреспондент американской проправительственной газеты.
Полицейский умолк, а второй сказал в бессильном раздражении:
– Уже трое ваших толкутся на пирсе.
– Конкурируем, – заверил я бодро. – Все равно мой материал будет лучше, хоть я и прибыл последним! Все как в Библии, насчет последних, что станут первыми.
Полицейский спросил с подозрением:
– А точно из Библии? А то я это читал в Коммунистическом манифесте…
Второй ткнул его кулаком в бок и сказал громко:
– Газетчики все еще прут! Нужно полностью перекрыть вам допуск!
Мы прошли за ограждение, я сказал с одобрением:
– Хорошая идея. Тащить и не пущать! Как ваши имена? Упомяну, как вы умело стоите на страже безопасности… А Коммунистический манифест в самом деле списан с Библии.
Трое корреспондентов, устроившись у бордюра, выставили длинные тубусы видеокамер, похожие на стволы гранатометов, и торопливо снимают яхту, стараясь прозумить так, чтобы рассмотреть двигающиеся по палубам не только фигурки террористов, но даже их лица, пусть и завязанные платками.
Мы с Керком неспешно приблизились, я сделал успокаивающий жест – дескать, не власть, не бойтесь, такой же вольный пират, как и вы, поинтересовался:
– Они что, в самом деле все пастухи из горных аулов?
Один оглянулся, еще молодой, но уже бородатый, как Джон Руни-младший, в больших очках с дополненной реальностью, протянул мне руку.
– Збигнев Мюллер, – назвался он. – Вы коснулись больного места, о котором стараются не упоминать. Уже знаете, что половина из террористов выходцы из Западной Европы?
– Предполагал, – ответил я. – Это почти очевидно даже для диванных хомячков.
Он сказал невесело:
– В западном мире кризис веры. Без нее человек, как оказалось, не может. Хотя мало кто это осознает. И даже тот, кто гордо заявляет о своем атеизме, порой чувствует немалый дискомфорт в душе. Вера – важнейший стержень человека. Вот потому на атеистичном Западе все больше принимают ислам. Что опасно и тревожно. Результат перед глазами.
Керк сказал успокаивающе:
– По мировой статистике, ислам все же очень мирная религия. Есть там и радикальные течения, как и в христианстве, но девяносто процентов принимающих ислам в Европе выбирают традиционный, как религию мира и добра.
Збигнев смотрел на него набычившись.
– Это точные сведения?
– Абсолютно, – заверил Керк, – можете перепроверить по всем каналам.
Збигнев покачал головой.
– Вы сказали страшные вещи и сами не поняли, что брякнули. Сейчас в мире больше миллиарда мусульман. Из них примерно сто тысяч придерживаются экстремистских взглядов, готовы пополнять группы террористов. Но это сотая доля процента!.. Не процент, а сотая часть процента. Ясно?
Они помолчали, Керк пробормотал:
– Значит, из новопринявших в экстремисты идет не сотая доля процента, а сразу десять из каждой сотни?
– Вот-вот, – буркнул Збигнев. – Я всегда говорил, нам не страшен сам ислам, не страшны даже традиционные экстремисты с их традиционной защитой древних ценностей! Но вот эти новые, что пришли из Европы, Америки, России…
Керк сказал с неохотой:
– И что предлагаете?.. В пику начать пропаганду христианства? Это вызовет смех и падение правительств. Везде расценят, как стратегическое отступление по всем фронтам демократии и мультикультурной толерантности.
Он покосился на меня, но я скромно слушаю, а Збигнев проронил:
– Согласен, время христианства ушло. Ладно, не жалко, но ушли и его базовые ценности! А это чревато, но… что сделано, то сделано, пусть и по дури и спешке старающихся обогнать друг друга политиков.
– Пустоту заполняют даже в квартире, – сказал Керк, – а в душах заполнить ее еще важнее. Мы сами дали оружие исламу.
Збигнев вскинулся:
– Почему не запретят поставки во все исламские страны?
Керк поморщился.
– Говорю о другом оружии. Вы же сами сказали, мы выбросили христианские ценности из своих душ, а пустоту заполняет ислам своими. Вы готовы предложить другие?
Я посмотрел на него с уважением, под маской рядового функционера Министерства юстиции прячется очень неглупый человек и, главное, думающий не так, как положено говорить и даже вещать.
Збигнев невесело улыбнулся.
– Да, вот прямо сейчас и предложим. Еще покруче тех, над созданием которых Иисус ломал голову до тридцати лет, а Мухаммад вообще до сорока… С вашего разрешения я вернусь к съемке, а то, если начнется захват, могу что-то упустить…
Я напомнил:
– При захвате террористы взорвут яхту. С этим как думают выкручиваться?
– А если ничего не предпримем, – напомнил Збигнев, – сперва перебьют заложников на глазах у нас… точнее, под объективами камер, что намного хуже, а потом яхту с заложниками все равно взорвут. Им жизнь не дорога. Даже тем, кто ни в каких гурий не верит.
Керк сказал хмуро:
– А кто верит? Это наша пропаганда старается выставить террористов тупыми и невежественными. Декабристы и всякие остальные бомбисты не были религиозными фанатиками.
– Да уж, – согласился я, – когда террорист Федор Михайлович стоял на виселице на табуретке и с петлей на шее, он уже тогда не был тупым… Спасибо, ребята, это же так здорово, что я не один на свете такой умный!
Керк хотел было проводить меня дальше, но я указал на троих смишников, за ними нужен глаз да глаз, и он нехотя остался, а я сделал рожу кирпичом и пошел вдоль пирса в ту сторону, где под укрытием бронетранспортеров сосредоточились какие-то фигуры в защитных одеждах и с полностью закрытыми щитками лицами.
Навстречу быстро вышел человек, выглядящий как громила из фильма Гая Ричи, и с сильным британским акцентом спросил:
– А ты чего покинул пост?
– Что? Что я покинул? – сказал я.
Он понял мой английский так же плохо, как я его британский, и переспросил еще раз:
– Чего с поста ушел?
– Пост? – ответил я. – Какой пост?
Он немного задумался, посмотрел на меня внимательно и спросил:
– Ты здесь работаешь?
– Нет.
Тут у него округлились глаза и вытянулось лицо.
– А что ты тут делаешь?
– Ну это, гуляю, – ответил я.
В этот момент за его спиной появилось еще две мужские фигуры, один из них, скорее всего, был русским, судя по голосу.
– Эта территория, – сказал он с сильным акцентом, не прибегая к брелоку-переводчику на груди, – закрыта для посещения. Вы не должны здесь находиться. Вы как вообще сюда возниклись?
Я ответил дружелюбно:
– Шел по улице, увидел красивый авианосец, изумился, почему его называют яхтой, решил подойти поближе.
– Вы долженны изыдить прямо сейчас, – произнес он таким голосом, словно английский изучал по пьесам Шекспира. – Я свяжусь с охраной и воззову, чтобы выяснили, как и зачем вы тут и здесь авианосничаете.
Я не стал задерживаться, раскланялся, сделал идиотское лицо, сказал, что не знал, что все так серьезно, и, развернувшись, пошел в обратную сторону. Спокойно прошел обратно по небольшой эстакаде, спустился по неработающему эскалатору в темный зал, нашел там лестницу и снова вышел на широкую площадь пристани.
Рабочие в униформах пожарных носятся по всей территории, но не выходят на причал, суетятся еще и служащие с надписями крупными буквами на спине, военных почти не видно, да это и понятно – снайперы уже заняли позиции, да и те пока шелохнуться не имеют права, всяк повторяет себе, что террористы пригрозили взорвать корабль вместе со всеми заложниками.
Автомобили с надписями «Ambulance» появляются один за другим, но выстраиваются в три ряда за стеной административного корпуса порта, что загораживает их от вида с яхты.
К Крамеру то и дело подходят люди, кто в одежде работников порта, кто как-то из посторонних, что-то докладывают с таким видом, словно весь порт принадлежит ему.
Умеет себя подать, мелькнула мысль. Или продать. В мире бизнеса это одно из первых условий успеха.
Сейчас с ним тихонько обсуждают что-то двое мужчин бывалого сложения, рослые, но не толстые, в хороших костюмах, скрывающих как мускулатуру, так и выправку. Одного узнал сразу, хотя тот и переоделся под местного курортника, он встречал нас в аэропорту.
– Напрасные предосторожности, – сказал я. – Спецназ как будто нарочито все…
Крамер обернулся, а мужчины рассматривали меня молча и не двигаясь.
– Почему?
– Такое не спрячешь.
– С яхты не видно, – ответил он.
Я отмахнулся.
– Даже я догадался бы оставить в порту одного-двоих, что будут сообщать на судно обо всем, что творится здесь.
Герман пробормотал многозначительно:
– Взгляд профессионала.
Я огрызнулся:
– Не присобачивайте мне профессионализм в чем-то еще, кроме поедания шашлыков из баранины!.. Хотя из телятины тоже хорошо ем. Я вообще в этом деле спец.
Герман промолчал, только сам Крамер буркнул:
– Но я не заметил, хотя у меня побольше опыт.
Я смолчал, но, похоже, что-то на моем лице отразилось, Крамер вздохнул и покачал головой, словно увидел на моем месте интеллигентного Чикатило.
Я поинтересовался:
– Когда будет готов заправщик? Осточертело ходить взад-вперед, когда ничего не происходит, а я смотреть люблю. Из партера желательно.
Герман и его напарник снова смолчали, только рассматривают меня с интересом, а Крамер ответил с надеждой:
– Уже готов, но для террористов сделали вид, что был пустым, и только-только начали заправку. Причем спросили у них, какую им нужно марку топлива и какой фирмы. Это позволило понять, что капитан и команда еще живы, раз ответ пришел очень точный.
– И когда нальют?
Он вздохнул.
– Заканчивают. Но дальше тянуть нельзя, террористы нервничают. Еще одного застрелили.
– Не сказали, кого?
Он мотнул головой:
– Нет.
– Кого-то из команды, – сказал я утешающе. – Или охранника. Зачем им там сорок человек?.. Настоящих заложников начнут стрелять в самом конце. Я имею в виду гостей. Хотя большинство во всех странах, как уже показали нелегальные опросы, надеются, что сперва перебьют золотую молодежь… В общем, а почему бы нам не пойти посмотреть на тот заправщик?
