Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
После обедни пил чай с Иванушкой, потом пошел к Батюшке. А Батюшка послал меня в монастырь. Я воспользовался этим случаем, зашел на могилки Старцев и, сделав, что нужно было, возвратился в Скит. Пошел на общую трапезу, ибо и Батюшка был. Придя с трапезы, был все время у Батюшки до 3 часов. Когда Батюшка лег отдохнуть, я стал читать «Отечник» епископа Игнатия. На столе лежали четки из черного легкого бисера, мне эти четки понравились, ибо мне вообще нравятся четки прочные и, главное, не гремящие.
Когда Батюшка встал, я между прочим сказал, что эти четки мне нравятся, а Батюшка взял их и дал мне: «Если они Вам нравятся, то вот Вам их в собственное владение (или в вечное владение, или полное владение, я не упомнил). Обновите их на Крещение». Я поблагодарил Батюшку и сказал, что такой цели не имел.
Вследствие важных и спешных дел за вечерней быть не мог.
Сегодня память, день кончины моего отца по плоти. Служили панихиду по благословению Батюшки, поминали на обедне, и была кутья.
Вчера немного повздорили с Иванушкой. Сейчас я просил у него прощения. Совесть я очистил и перед ним, и перед Богом по отношению к этому случаю. Примирились. Но он сказал мне много, чего я не знал, и сие было неутешительно.
Было сегодня и вот еще что. Батюшка говорил мне о делах в то время, когда мы рассматривали ведомости. Потом, обращаясь ко мне, говорит:
— Вы сказали, что это такая-то ведомость, а она не такая.
— Нет, я этого не говорил, — сказал я.
— Так Вы сказали, что она такая вот.
— Нет, и этого я не говорил, — сказал я.
— А Вы скажите: «Простите, Батюшка». Это будет по-монашески. — Я говорю:
— Простите, Батюшка.
— Самооправдание — не монашеское дело. Мне так в свое время и великий старец батюшка Анатолий говорил: «Никогда не оправдывайся».
— А если я, Батюшка, прав?
— Все равно, прав или не прав, промолчи, когда обличают, а потом скажи: «Прости, виноват».
— Ну, хорошо; а если скажут, что я убил человека, то и тогда не оправдываться?
— Да. Промолчи и скажи: «Прости». Если не убивал никого на самом деле, то, быть может, убил кого словом. Поэтому не оправдывайся, сознавай себя грешным и во всем виноватым. И за то, что ты так скажешь, Господь тебе впоследствии откроет, что ты действительно был виноват. Не надо настаивать на своем; если даже, например, указывая на нож, скажут, что это тигр, не надо возражать ничего.
Я действительно сознал себя виноватым, и потом все было очень хорошо: Батюшка был, как и всегда, ласков и добр. Спаси, Господи, Батюшку.
Сейчас полчаса одиннадцатого вечера. Я пришел от Батюшки.
Была беседа, которая продолжалась час. Батюшка говорил о вечных муках, о райских блаженствах; говорил Батюшка о себе, как он, всеми презираемый, сделался иеромонахом и вскоре старцем и начальником: «Что Богу угодно, то и будет. Надейтесь только на Бога, а не на человека. Бог избирает Себе слуг и предназначает. Мне не открыто, как и кем Вы будете, но Вы все при мне, все мы вместе. Недаром Господь освободил Вас от воинской повинности. Живите по-монашески, и Господь не оставит: и здесь получили, и там получите. Только никому не говорите, что я Вам говорю».
Я принял благословение, и мы расстались.
Все прошло, благодарение Богу, хорошо. Правда, немного устал и даже заболела голова. Но когда я вычитал Батюшке каноны, то почувствовал себя гораздо бодрее, а головная боль и совсем прошла.
Утреню в 1-й час ночи правили у Батюшки с келейниками и о. Кукшей. Потом был у обедни в монастыре. Все, слава Богу, хорошо. Вчера получил краткое поздравление с праздником от владыки Трифона. Спаси его, Господи.
Главный престольный праздник. Был на водоосвящении, потом за обедней. Служил о. Архимандрит. В конце обедни я ушел помогать о. Никите приготовлять для приема служащих и гостей на чай после обедни. Ходил из келейной к Иванушке, и так как он чай пить не захотел, то я опять ушел в келейную и был до трапезы. Только после трапезы немного удосужился.
Когда Батюшка ложился отдыхать, он мне сказал: «Да, все, о чем учит Святая Церковь, — истина. И загробные муки существуют...»
А сейчас на благословении я сказал Батюшке, что замечаю в себе рассеянность и нерадение. Когда я это сказал, Батюшка прижал мою голову к своей груди, положил свою руку и накрыл меня полумантией своей и, осеняя меня и мою голову крестным знамением, прочитал псалом 90-й: «Живый в помощи Вышняго». Батюшка был очень нежен; он сегодня устал.
Когда под Крещение мы правили бдение у Батюшки, Батюшка вместо поучения между кафизмами сказал небольшое слово. Излагать его я не буду по недосугу, а скажу только главную мысль. Батюшка говорил, что Бог попустил Адаму и Еве пасть в грех, и первое невинное чистое естество извратилось. Но Господь по человеколюбию Своему «воссоздал человека на лучшее во Христе Своем». Новозаветный праведник выше Адама. Враг торжествовал, соблазнив первого Адама. Но Господь тут же произнес проклятие на него, сказав, что Семя Жены сотрет главу змия (Быт. 3, 15). И все новозаветные праведники в обновленном естестве стали выше Адама. Как Батюшка говорил, мне очень понравилось.
Все эти дни я почти не имел свободной минуты: срочные годовые отчеты нужно было составлять. Помню, однажды на днях Батюшка заметил мне, что нужно быть во всем аккуратным и внимательным: «Внимательность, точность и аккуратность в делах и своих обязанностях даже будут способствовать внутренней душевной собранности Вашей, когда Вы привыкнете ко внимательности».
Потом Батюшка также недавно опять говорил мне, чтобы я занялся своим выговором «для своей личной пользы и пользы обители». Батюшка говорил, что меня трудно понимать, что все слова как-то сливаются в неопределенные звуки:
«Пока Вы молоды, можете исправить это. А для этого нужно вам громко, медленно читать в келлии хотя полчаса жития святых, стараясь выговорить все буквы ясно, правильно. Конечно, при таком чтении придется обращать внимание не на смысл читаемого, а на механизм чтения. Здесь, как и во всяком деле, прежде всего требуется сознать свою немощь, затем возыметь желание исправления и, наконец, избрать и употреблять известные средства. Но так как средства к исправлению бывают не совсем приятные и на исправление требуется время, то сверх всего сказанного необходимо иметь терпение...»
Эти дни очень было много занятий по разным отчетам, каких прежде никогда не требовалось. Так было много работы, что сейчас ничего не помню, что записать.
Сейчас пробило 12 часов. Полночь. Я только что возвратился в келлию от Батюшки: сначала занимались письмами, а потом беседовали. Между прочим Батюшка говорил, что в его положении старца и аввы Скита он замечает часто — не ежедневно, а ежечасно — козни врага, от которых может укрыть только Господь. Говорил Батюшка, что мое положение — исключительное и счастливое, что я все время при старце, что я имею возможность и сказать что нужно, и поговорить, чего Батюшка не имел в свое время, а в особенности после смерти батюшки о. Анатолия — что и мне, очень может быть, придется подобное испытать.
Говорил Батюшка, что желал бы еще протянуть свою жизнь для укрепления меня не только в духовно-нравственном отношении, но и внешнем, то есть дать рясофор и приуказить, и этим утвердить. Спаси, Господи, Батюшку. Хорошо так побеседовать, но мало времени, редко приходится беседовать.
Сегодня за вечерней первый раз с основания Скита правили полиелейную службу преп. Елеазару Анзерскому. «Он был родом из козельских граждан, а теперь стал гражданином Царства Небесного», — сказал мне на днях Батюшка. Мне за вечерней быть не пришлось по послушанию.
Между прочим сегодня я читал письмо епископа Никона Батюшке. Там говорится об увеличении сект иоаннитских, которые опасны тем, что носят характер мистицизма, хотя и ложного, что теперь становится очень опасным положение верующих... А вчера Батюшка говорил мне следующее: «В Апокалипсисе сказано: Блажен читающий словеса (См.: Откр. 1, 3) книги сия. Раз это написано, значит, это действительно так, ибо слова Писания — слова Духа Святого. Но в чем заключается это блаженство? Тем более, что мы ничего не понимаем из него, — могут возразить на это. Может быть, утешение внутреннее от чтения Божественных слов; можно думать и так: то, что теперь для нас непонятно, будет понятно тогда, когда настанет то время, какое там описано. Вот и посудите: кто теперь читает Апокалипсис? Почти исключительно в монастырях, да в Духовных Академиях и семинариях по необходимости, ибо студентам нужно писать сочинения и сдавать экзамены. А так, в миру, редко кто читает. А отсюда и ясно, что тот, кто будет читать Апокалипсис перед концом мира, будет поистине блажен, ибо будет понимать то, что совершается; а понимая, будет и готовить себя. Читая, он будет видеть в событиях, описанных в Апокалипсисе, те или другие современные ему события...»
Иванушка опять хочет уходить. Батюшка сказал мне сегодня: «Будем же плакать и молиться о нем...» И мне стало страшно за него. А после трапезы, когда Батюшка ложился отдохнуть, он мне сказал: «Уж Вы-то не уходите, будемте вместе жить. Мне уж немного осталось жить; а кто знает, быть может, и Вам недолго жить. Как епископа Феофана келейник скончался через неделю после смерти его, так и мы, быть может, вместе и умрем. Вот и у епископа Игнатия в жизнеописании говорится про его келейника... Вы не читали его жития, так прочтите сегодня». И я прочел половину жития, приложенного к 1-му тому его сочинений.
Потом сегодня я ходил вместе с Никитушкой провожать Батюшку в монастырь для беседы. Придя из монастыря, мы все посидели, отдохнули, поговорили и прочли вечерние молитвы. Затем Батюшка отпустил Никитушку спать, а меня оставил. Батюшка сидел на диване, а я напротив его у окна. И Батюшка так говорил:
— Я, конечно, никому не говорю и не показываю вида, но ужас адских мук всегда стоит в моем уме. Но я пользуюсь им для своего смирения. А как это чувство ужасно смиряет!..
И далее вся беседа была об адских муках, которые не признают существующими современные ученые люди.
— Встанемте, помолимся, да избавит нас Господь от адских мук. Будем всегда благодарить Господа, что мы здесь. Пусть вся наша жизнь будет благодарением, что Господь привел нас сюда. Правда, само место не спасает, но, по крайней мере, будем думать, что мы в лодке...
Так закончилась Батюшкина беседа. В эту беседу я почти ни слова не говорил, я слушал, и ушел от Батюшки исполненный чувств и дум. Сегодня мне Батюшка сказал, что слово матери и ее предчувствия часто сбываются...
Пришел Иванушка и не дал мне ничего записать. Упорно настаивает на своем желании уходить из Скита.
19-го числа, в день памяти преп. Макария, до обеда я был у Батюшки. Батюшка сел на диван, посадил меня рядом, как раз под портретом батюшки о. Макария. Я читал книгу «На горах Кавказа» — эта книга написана с целью уяснить желающим заниматься молитвой Иисусовой путь ее прохождения, цель и плоды. Между прочим я прочел там место о том, что хорошо трудиться на молитвенном пути, созерцая «несозданную красоту» Бога в тишине, удаляясь от всякой суеты. Это место было очень глубоко, и я прочел его Батюшке. Батюшка сказал, что это, вероятно, из творений преп. Макария (19 беседа).
Вот Батюшка и сказал: «Да, я занимался молитвой Иисусовой, дело шло, молитва начинала у меня разгораться... Но настоятельство у меня отняло ее... Молитва чуть дышит... Вот я часто задаю себе этот вопрос: «Что, — выигрываю я на этом своем посту или проигрываю?» Да, скажу я Вам, враг Вам все даст, что хотите: иеромонашество, власть, настоятельство, даже патриаршество — но только не даст молитвы Иисусовой. Сколь она ему ненавистна! Все даст, только не ее...» Это мне запомнилось, и я уже хотел это записать, но не удалось раньше.
Бдение под 20 января Батюшка правил у себя. Был и я. После бдения Батюшка оставил меня на несколько минут, но я сейчас забыл, о чем говорили. Помнится, что говорили и об Иванушке. Батюшка очень за него боится.
21 числа, когда я пришел утром к Батюшке на занятия, Батюшка, благословив меня, спросил:
— Какого сегодня святого память? Преподобного исповедника Максима? — Я ответил:
―Да.
— Обратили Вы внимание на кондак этому святому? — Я говорю:
— Нет.
— Дайте сюда Псалтирь. Читайте.
Я начал:
— «Свет Трисиянный, всельшийся в душу твою, сосуд избран показа тя, всеблаженне...»
— Здесь говорится про молитву Иисусову, — прервал мое чтение Батюшка, — теперь дальше.
— «...являюща Божественная концем, неудобопостижных разумений ты сказуяй, блаженне, и Троицу всем, Максиме, возпроповедуяй ясно, Пресущную Безначальную».
— Ну вот, теперь понятно, почему батюшка о. Амвросий всегда под подушкой имел творения св. Максима Исповедника. Его творения очень глубоки и таинственны. Я взял было его творения, но чтение у меня не пошло; не помню теперь по каким причинам.
Потом вскоре мы сели пить чай, затем начали обычно письменные работы. Незадолго до трапезы Батюшку очень расстроили некоторые из братий. Я их призывал к Батюшке; когда они ушли, Батюшка сказал мне:
— Вот через 20—30 лет Вы увидите то же самое и скажете: «Все это мне знакомо, я был при батюшке Варсонофии». Это Вам прекрасная школа. Но я Вам скажу: тогда будет хуже. Сейчас, по крайней мере, на колени становятся, а тогда прямо будут говорить: «Ну что же из того, что ты настоятель? Что мне настоятель?» (Батюшка махнул рукой), — того и гляди, хлестнет. Тогда Вы вспомните меня. Никого тронуть нельзя! Чуть что: «Я ухожу». Прежде было так: кто замечал, что он нужен обители, то смирялся больше всех, а теперь лишь заметит, что нужен, — возгордится, и тронуть его нельзя: «Я ухожу».
А вчера, кажется, Батюшка сказал: «Думается мне, что скоро я уйду от Вас, осиротеете Вы тогда, деточка моя, осиротеете...»
И еще: «Да, вот теперь мне становится понятным, как прежде жили старец и ученик единодушно. Как старец говорил с учеником, вот и я только с Вами и поговорю...»
22-го числа я послал, конечно, с батюшкиного благословения, письмо в Москву маме, извещая ее о намерении Иванушки оставить Скит.
Батюшка мне не раз говорил и говорит о том, что теперь совершаются страшные дела. Иногда Батюшка говорил, какие, а иногда и не говорил. Так вот и вчера уже после бдения мы вместе прочли вечерние молитвы и, оставшись вдвоем, немного поговорили. Было видно, что Батюшку расстроили [некоторые] известия, какие, Батюшка мне не сказал.
Сегодня получил письмо от мамы. Она также написала Батюшке и Иванушке. Иванушка очень «возмутился таким подлым поступком» моим, то есть что я сообщил маме его намерения. Сейчас он был у меня, укорял меня, наговорил страшных вещей, так что даже расстроил меня. Потом пришел о. Никита и позвал Иванушку к Батюшке. Что будет?
Сегодня день Ангела о. архимандрита Ксенофонта. Ко бдению вчера не ходил, был у Батюшки. А за обедней был.
Благословение было заочное по недосугу Батюшки, поэтому и я пошел в келлию к себе. Еще на вечернем правиле мне брат Михаил сказал про Иванушку разные вещи, которые и Иванушка мне сейчас сказал. Но все это произвело на меня тяжелое впечатление. Да спасет всех нас Господь.
Много нужно записать, начну писать по порядку.
27-го января вечером Иванушка уехал в Москву. Я и Иванушка пришли к Батюшке часов в 5—6 вечера. Батюшка простился с ним. Затем мы стали прощаться. Слезы выступили у меня на глазах. Сначала ушел Иванушка, а за ним и я в его келлию, помог ему собрать кое-какие вещи. Затем я пошел к Батюшке, а от Батюшки еще раз зашел к нему, но Иванушка не дождался меня и уехал. Что скажет епископ Трифон?
В этот вечер мы с Батюшкой сначала писали письма и прочее, а потом беседовали. Говорил Батюшка о страстях, и в особенности о блудной.
— Эта страсть никого не щадит: ни старого, ни средних лет, ни молодого. Достаточно вспомнить преп. Иакова отшельника и 80-летнего епископа, впадших в блуд...
Также недавно говорил Батюшка о том, что блудная страсть и сребролюбие одинаково сильны, от них никто не застрахован, хотя, конечно, каждому возрасту соответствует преимущественно одна страсть. У старых — обыкновенно скупость и сребролюбие, а у молодых — блуд.
28-го числа вечером я спросил Батюшку:
— Вы мне сказали, что молитву Иисусову за службой надо творить только тогда, когда не слышишь, что читают, или когда плохой чтец, так что нельзя разобрать, что читают. Также и относительно пения, все равно. Когда Вы мне это говорили, особенно ударили на это и сказали, что так батюшка о. Амвросий учил. Но вот я прочел у епископа Игнатия и у преп. Серафима Саровского, что надо молитву Иисусову творить за службой все время. Здесь я вижу какое-то разногласие. Но разногласия не должно быть, а потому — как примирить между собою оба эти учения?
— Прежде всего, каждый учит по своему личному жизненному опыту. Кроме батюшки о. Амвросия, так учили о. архимандрит Моисей, батюшка о. Макарий. А несомненно, они были опытны и имели внутреннюю молитву. Затем, одно приличествует новоначальному, другое уже приобретшему внутреннюю молитву. Имеющему внутреннюю молитву молитва так же свойственна и естественна, как дыхание. Что бы он ни делал, молитва у него идет самодвижно, внутренно. Так и за службой в церкви молитва у него идет, хотя он в то же время слушает, что поют и читают. Этого не понимал ученик одного старца и просил его разъяснить, как же это так: и слушает, и молитву творит? Старец отвечал: «Скажи мне, брат, что мы сейчас делаем?» — «Беседуем». — «Да. А скажи: мешает ли нашей беседе то, что мы дышим?» — «Нет». — «Ну так вот, так же и молитва идет у тех, кто стяжал молитву внутреннюю. Она им так же естественна, как и дыхание». Поэтому и сказано: «Молитва да прилепится дыханию твоему». Даже когда человек спит, молитвенное действие не прекращается у него в сердце по слову: Аз сплю, а сердце мое бдит (Песн. 5, 2). Но этого мы не имеем. Мы просыпаемся и не имеем даже на устах имени Господа Иисуса.
Теперь скажу и о службах. Наша молитва не получила еще такой собирательной силы. Наши мысли не имеют еще сосредоточенности. Мы еще не можем так глубоко вникать в молитву Иисусову, а поэтому мы за службой, если будем творить молитву, то мы будем плохо слушать, что читают и поют, да и в самой молитве будем окрадываться рассеянностью, и выйдет, что ни к тому, ни к другому не пристали. И ничего не выйдет.
А внимать словам читаемого и поемого легче, нежели охранять себя от расхищения мыслей во время молитвы Иисусовой. Поэтому и следуйте этому правилу. Конечно, иногда бывает, что полезнее человеку творить молитву, нежели слушать службу, вследствие каких-либо внутренних обстоятельств. Здесь надо иметь рассуждение.
Батюшка это очень хорошо говорил, но я не в состоянии передать все так, как было сказано Батюшкой.
Также 28-го числа я сказал Батюшке, что мне приходят тщеславные помыслы, что я буду старцем, игуменом, и прочее.
— Да, я так и думал. Желать этого не следует, а, конечно, все может быть, — и поставит Вас Господь на это место; а может быть, и укроет Вас там где-либо в келлии. Но простите меня, Господа ради, я считаю последнее выше.
29-го числа Батюшка говорил мне:
— Всякому человеку нужно претерпеть время искушений и борьбы — тяжелое болезненное состояние. Про эти муки говорится в псалме: Объяша мя болезни яко раждающия (Ср.: Пс. 47, 7), — и далее: ...и изведе мя на широту (Пс. 17, 20). Женщина, когда приходит время рождения, испытывает сильные боли, а когда родит, — радуется, ибо родился человек в мир (Ин. 16, 21). Так и всякий человек, рождаясь духовно в новую жизнь, испытывает болезнь, пока еще не вышел на широту. Кто не испытал этих болезней рождающих в миру, до монастыря, то ему необходимо испытать их в монастыре. И Вам это предстоит, ибо Вы не испытали этого в миру.
— А в чем заключаются эти болезни?
— В борьбе со страстями. Страсти будут восставать на Вас. На того блудная страсть напала, конечно, по действу диавола, а на Вас, может быть, гнев: на всех будете сердиться, даже на грешного Варсонофия. Или еще мания величия, и прочие страсти. И враг Вас не оставит: если победите одну страсть, воздвигнет другую, и так далее. Здесь нужно терпение. Нужно терпеть самого себя, а не слагать оружия, зная, что это необходимо.
30-го января Батюшка был расстроен поведением о. Пиора. «Нет, Николай Митрофанович, — сказал мне Батюшка, — не становитесь настоятелем. Теперь таких два-три человека, а в Ваше время будет таких две трети братства».
Затем, когда Батюшка ложился отдохнуть после обеда, он мне сказал:
— Вот видите, через какие горнила приходится проходить монаху на иноческом пути с начала до конца. И вот тут-то и нужна молитва Иисусова, и без нее ни одна душа не выдержит. Пока я жив, сколько уж продержит меня Господь, — Вам ничего, а когда меня не будет, Вы будете предоставлены самому себе. Поэтому теперь запасайтесь терпением заранее. А созерцанием всего этого не смущайтесь и не унывайте. Раскройте преп. Феодора Студита и увидите, что все это и тогда было. А теперь научайтесь терпению.
29-го января получил от Иванушки из Москвы письмо, что доехал благополучно и остановился у родных.
30-го января получил от мамы письмо, которое и прилагаю здесь, и переснятые карточки наши, но они вышли плохо.
Забыл написать о болезни рождающих еще то, что Батюшка говорил: «Находящийся в этом состоянии сам, своими силами, не может понять, проходит она или усиливается... Он разобраться в этом не может. Вот здесь-то и нужен старец: он сразу увидит, что делается с его духовным сыном, что потребно для него в таком его состоянии! И это Бог открывает по вере приходящего и вопрошающего. А если нет чистой веры, то, если такой человек придет и к пророку, Бог внушит и пророку солгать».
Сегодня после обеда зашел к Батюшке, напился чаю, получил благословение и книгу «На горах Кавказа» для чтения, которую и читал. Еще Батюшка говорил, чтобы я читал письма батюшки о. Макария к мирским, что требуется для писем наших. На благословении удалось получить только благословение.
Вчера послал письмо епископу Трифону, поздравляя со днем Ангела.
Бдение правили у Батюшки. После бдения, когда все ушли, я остался у Батюшки. Немного поговорили, и я начал собираться уходить к себе в келлию. Здесь Батюшка сказал:
— Может быть, Бог даст, буду я жить на покое, заниматься Иисусовой молитвой. Придет ко мне брат Николай и скажет: «Да, какое блаженство — монашеская жизнь, только очень скорбей много...» — А то как же, конечно много, а без скорбей нельзя.
Когда это говорил Батюшка, я подумал: «Как же это? Совместимы ли скорби и блаженство?» Хотел спросить, но не спросил, подумав, что, быть может, скорби и служат источником блаженства.
— Когда был еще батюшка о. Анатолий, он постоянно говорил мне: «Смиряйтесь, смиряйтесь, смиряйтесь». Так и я Вам говорю: смиряйтесь и смиряйтесь.
Неоднократно приходилось мне слышать от Батюшки, как он говорил и мне и другим:
— Лицемерие, двойственность, лукавство вообще погрешительны, а на монашеском пути это — прямая погибель. Надо твердо идти по пути, никуда не сворачивать, не служить «и нашим, и вашим...»
Сегодня за обедней был у себя в Скиту, а к поздней пошел в монастырь, а также и на трапезу.
5 февраля память свт. Феодосия Черниговского.
Сейчас пришел от Батюшки, уже полчаса одиннадцатого ночи. Была сейчас большая беседа. Началась она с того, что Батюшка спросил меня о том, как начались во мне желание и стремление к иноческой жизни. Открывались завесы с фактов моей жизни. Все в жизни промыслительно устроено и устраивается Богом. Батюшка говорил, что Бог промыслительно привел меня сюда в Скит. Вообще говорили о смысле и внутренней цели событий жизни каждого человека в отдельности, в данном случае больше все меня; кое-что рассказал мне Батюшка и про себя. Если представится возможность, напишу, а пока нет возможности.
Я замечал, что вследствие моего почти постоянного пребывания с Батюшкой, я часто не открывал своих погрешностей; конечно, если взять их в отдельности, то они пустяк, но, наслаиваясь одно на другое, могут привести к нерадивой жизни. Я это сказал Батюшке. Батюшка сказал, что необходимо открывать каждый день все до последней соринки, чтобы ничего не осталось. Сегодня я уже и постарался сказать все, бывшее за день.
Между прочим я сказал Батюшке, что иногда как бы осуждаешь его за слова и рассказы, по-видимому, совершенно не относящиеся до монашества. Батюшка, отвечая мне, указал на батюшку о. Льва:
— Ему тоже задал его ученик такой же вопрос. «Чадо, мы часто не понимаем, что говорят простые люди, то есть с какой целью и намерением, тем более мы не можем понимать того, что говорят старцы», — так ответил о. Лев. Так и я говорю вам. Кроме того, из житий святых мы видим, что шуточки допускали и святые Отцы, например, преп. Пахомий Великий, преп. Антоний Великий и прочие. Конечно, содержание этих шуточек они брали не из Библии и творений святых Отцов, а просто что-нибудь рассказывали. Так и я рассказываю что-либо, а в это время бес, быть может, хотел на Вас уныние напустить, а мой рассказ отогнал от Вас уныние...
Был по немощи в бане, хотя я и не люблю ходить в баню.
Просматривали с Батюшкой список скитской братии.
Вчера получил от Иванушки письмо, которое я сжег, ибо, что там написано, Иванушка не желает, чтобы кто-либо знал. Конечно, Батюшке я показал. Пишет, что в Оптину не вернется, едет на Афон по благословению владыки Трифона. А что Владыка ему посоветовал, я писать не буду. Почти с того начал письмо, что просит молитв и прощения, ибо, быть может, никогда не придется более увидеться со мною.
Я вчера писал письмо маме, сообщая о получении письма от Иванушки и спрашивая, куда же девать его разные вещи.
Сегодня Батюшка дал мне сам славянское «Добротолюбие» и благословил прочесть все творения преп. Марка Подвижника.
Вчера получил от Батюшки благословение переносить вещи из Иванушкиной келлии, опростав ее для о. Исидора, которому дано благословение переходить в нее. Вчера все перенес и кое-что разобрал. Получил от Батюшки благословение переслать все вещи Иванушкины в Москву к маме, а если они ему понадобятся, мама может ему переслать их.
Вечером 26 января Иванушка так напугал меня, что я не мог даже справлять пятисотницу и долго не мог мысленно и сердечно успокоиться. Поэтому я даже рад, что он уехал, хотя мне его жалко. Эту жалость к нему я почувствовал особенно два раза: во время отъезда, когда я с ним прощался, и вчера, когда я разбирал его вещи, из коих я кое-что сжег, особенно бумаги и разные записки.
Вечерние молитвы сегодня слушал у Батюшки. После них Батюшка кое-что говорил из своего далекого детства, а я и брат Никита стояли и слушали. Потом брат Никита ушел, я остался у Батюшки один. Здесь мне Батюшка напомнил о необходимости терпения скорбей и, в особенности, смирения.
Затем между прочим Батюшка сказал следующее: «А когда я буду уже лежать в могилке, придете Вы на мою могилку и помолитесь о душе моей, и скажете: да, вот Батюшка уже действительно любил меня...» При этом Батюшка погладил мою голову, прижал к себе и поцеловал. Милый Батюшка!
Сейчас мне Батюшка говорил о том, как он переносил скорби, когда был послушником. Переносил Батюшка скорби, рассуждая так: «Должно быть, я достоин этих всех скорбей. Значит, все они нужны, чтобы смыть с меня гордыню и прочие страсти».
Переносил Батюшка скорби, никому не говоря об них, не жалуясь, стараясь не озлобляться на обидчиков. Мало того, чтобы только перенести оскорбления, надо позаботиться и о том, чтобы не озлобиться на нанесшего оскорбление.
Потом еще Батюшка говорил о том, как он возвращался в Скит из Манчжурии. У Бога все возможно, и все идет по Его неисповедимым судьбам.
Получил от Иванушки письмо, пишет, что 12-го числа уехал, то есть в письме не написано, что собирается ехать 12 числа.
Сейчас пришел от Батюшки. Открывал свои помыслы. Сказал сначала свои оплошности, бывшие за день, потом сказал, что иногда приходит помысел, особенно за службой на правиле, что монашеская жизнь безотрадна, день идет за днем; главное, ожидать впереди нечего, все те же службы, та же трапеза и прочее.
— Это один из самых ядовитейших помыслов, — сказал Батюшка, — монах все время должен быть как бы в муках рождения, пока не придет в меру возраста совершения Христова (Ср.: Гал. 4, 19). А пока еще жив наш ветхий человек, он и дает себя знать всякими страстями, тоской, унынием... и что теперь для такого человека отяготительно, впоследствии будет для него великим утешением, например, хождение к службам и утрени, — тогда применимо будет к такому человеку псаломское слово: Возвеселихся о рекших мне: в дом Господень пойдем (Пс. 121, 1). Тогда уже в нем будет все исполнено света и радования о Господе. Когда жена рождает, она терпит страшные муки, а когда родит, то уже не помнит мук от радости, потому что родился человек в мир (Ин. 16, 21). Этот закон рождения в муках и наблюдается в духовной жизни. И как жена не знает, как у нее в утробе зреет плод, как идет плодоношение и возрастание — так и в духовной жизни человек не замечает своего духовного роста... Это Вы хорошо сделали, что сказали мне этот помысл, он многих заклевывал — так и уходили из обители...
— Вот, Батюшка, я и хотел бы слышать из Ваших уст, что мне не надо уходить из обители сей, из Скита, а все терпеть.
— Господь тебя благословит, чадо мое, не уходить из Скита, все терпи. Да может быть, тебе и жить недолго осталось, всего каких-нибудь 6—7 лет. С радостью благословляю: да умру, а не уйду. Иное дело, если пошлют в монастырь. Конечно, пока еще Вы только послушник, можно отказываться, говоря, что Вы только и поступили в Скит, а если уже в мантии, то нельзя, можно только проситься.
Батюшка все говорил очень хорошо, я не имею возможности все это передать на бумаге. Помню, Батюшка сказал:
— Да, это важно, что Вы сказали про этот помысл. Сегодня 1910-е лето от Рождества Христова, февраль 14 день... — Я спросил:
— А как бороться с этим помыслом? Что ему отвечать?
— Говорите: Не у явися, что будем (1 Ин. 3, 2), «Господь поможет мне идти этим путем», и еще: «Не думаю, что достигну верхних степеней совершенства, но спасусь здесь».
Кажется, все главное записал, хотя и не помню.
Сегодня правили службу свт. Льву Катанскому, перенос по случаю родительской субботы. Все эти дни был очень занят, иногда и нужно было бы что-либо записать, да нет времени.
Сегодня получил письмо от епископа Трифона: благодарит за поздравление к 1 февраля (день его Ангела).
Вчера после повечерия за ужином и после него Батюшка говорил о внутреннем смысле церковнославянских цифр, и вместе с этим о таких глубинах, коих я никогда не подозревал.
Когда я остался один и потом за бдением, пришла такая мысль: «Вот Батюшка жив и исполнен мудрости духовной; иногда я получаю крупицы этой мудрости. Но Батюшка должен окончить свое земное существование и унести с собою в гроб эту мудрость — так будет казаться нам, ибо, собственно, что имеет человек, с тем и предстанет Престолу Божию». И жаль мне стало, что тогда уже нельзя будет поговорить с Батюшкой и получить от него наставление. Вот и думаю я написать кое-что из Батюшкиных слов и наставлений.
— Иногда бывает, — говорю я Батюшке, — что, читая что-либо, никак не можешь понять, что читаешь: я говорю не про внутренний смысл, а про внешний. Словно какой туман найдет: читаешь и перечитываешь — и ничего понять не можешь.
— Тогда нужно, — отвечал Батюшка, — закрыть книгу, сесть и сотворить 100 молитв Иисусовых. Можно и встать, даже и поклоны положить, а можно и пройтись по Скиту с молитвой Иисусовой. Иногда в старости на самых трезвых людей, никогда не пивших, нападает страсть винопития, так и тянет к вину...
Недавно мне пришло в голову записать, что для нас, меня и Иванушки, приготовлял келлии, когда мы еще поступали только в Скит, о. Кукша, манатейный монах, теперь иеромонах. Почему Батюшка благословил ему, я уже не знаю.
Вчера после утреннего чая до трапезы я читал «На горах Кавказа». Потом все время был у Батюшки до 3-х часов, только после трапезы забежал в келлию взять книгу, которую продолжал читать у Батюшки про себя. Когда я пришел в келлию уже в 3 часа, мой сокелейник о. Исидор позвал меня к себе. Вид его был страдальческий, он чувствовал себя очень плохо. По его просьбе я сел у него в келлии. Так прошло минут 15—20, он попросил меня сходить за Батюшкой. Батюшка пришел, исповедал его, и его отправили в больницу. Когда я его усадил в сани и он уехал с рабочим в больницу, я пошел к вечерне, зайдя на минутку к Батюшке.
После вечерни и трапезы я все время был у Батюшки. Батюшка даже оставил меня ночевать с ним. Вместе с Батюшкой ходили к утрени. После утрени опять возвратились, легли отдохнуть до 6.30. Встали, прочли часы, и день пошел своим порядком.
Сегодня ночевал опять у Батюшки, трапезовал на трапезе, ибо у Батюшки был о. Феодосий.
Вчера был в монастыре по батюшкиным делам, но к о. Исидору не заходил.
Все эти дни ночевал у Батюшки. 25-го числа между прочим Батюшка сказал:
— Вход в Рай, в вечное блаженство, открывается не нашими трудами и добрыми делами, а заслугами и Искупительною Жертвою Спасителя Христа Бога нашего. Прежде всего, это совершается через Таинство Крещения, коим омывается первородный грех Адама, и человек становится способным к принятию Божественной благодати Господа Иисуса Христа, которою мы и вводимся в жизнь вечную, а наши добрые дела, то есть совершение Евангельских заповедей, нужны только как доказательство нашей любви к Господу, ибо сказано в Евангелии: любяй Мя, заповеди Мои соблюдает (См.: Ин. 14, 21). Без любви к Господу невозможно блаженство, нельзя войти в Рай, обязательно спросят: «А ты любил Господа?» — «Любил!» — «А чем ты это докажешь?» — «По силе моей, сколько мог, исполнял заповеди Божии, кои и есть доказательство любви». — «Ну, иди». А если бы вход в Рай открывался не заслугами Спасителя, то тогда могли бы войти в него язычники, магометане, иудеи и прочие. Поэтому мы должны надеяться не на свои дела, а на милосердие Божие...
Помню, однажды Батюшка сказал мне, что Страшный Суд, по согласному учению святых Отцов, будет в полночь, внезапно найдет на вся живущая на земли час тот (Ср.: 2 Пет. 3, 10; 1 Фес. 5, 2; Откр. 3, 3), и надо постоянно готовиться к нему, чтобы не застал он нас неготовыми.
«Не скрою от Вас того, что было со мной сегодня ночью, — говорил мне как-то недавно Батюшка. — Проснулся я, и вдруг меня поражает мысль: сейчас будет Страшный Суд. Такого яркого и живого представления у меня никогда не было. Я встал. Все возражения относительно признаков и тому подобного — отошли в сторону: все это уже было, только мы не заметили, как действительно никто из живущих нерадиво и не заметит их. Господи, помилуй!..
Одна мысль постоянно стоит передо мной: как спасти мне свою душу? Нет во мне ничего доброго. Вам все известно: получаю благодарственные письма, да и лично получаю благодарности. Но я тут ни при чем. Это действует на них через меня благодать Божия по вере их, а я лично ни при чем. И думаю я: уж не про это ли сказано в Евангелии: Будут говорить: Господи, Господи, не Твоим ли именем многие чудеса и силы сотворихом? — и отвечает им Господь: Отыдите от Мене, не вем вас (См.: Мф. 7, 22-23).
Только здесь, на этом месте я познал все свое падение и греховность: ну ничего, ничего нет доброго. Правда, благодарение Богу, особых больших грехов нет, но так каждый день... Прежде я думал, что что-нибудь да имею, а теперь — ничего. Это я говорю и сознаю себя именно таким. Это не одни слова. И благодарю Господа, что хоть это сознание своей греховности есть. И надеюсь, что Господь по милосердию Своему спасет меня: не уничижит сердца смиренного и сокрушенного... Утешаюсь я еще словами батюшки о. Анатолия, великого старца: „Ничего не имеет грешный Анатолий, разве только кто вздохнет о нем к Богу“. И я искренно всех прошу помолиться обо мне, и Вас прошу: помолитесь. Я сравниваю себя с моими предшественниками: старцами о. Макарием, о. Амвросием, о. Анатолием, и вижу все свое ничтожество, а до других, поверьте, мне никакого дела нет».
Вот истинное-то смирение!
Вчера, после бдения, я, когда лег на диван под старцами, а Батюшка у себя, я спросил Батюшку:
— Всегда надо спать, имея при себе четки?
— Всегда, обязательно, — ответил Батюшка.
— А как же, Батюшка, мне теперь быть? Сейчас у меня четок нет, с какими я сплю, а с этими спать неудобно, ибо ходить в церковь и спать с одними и теми же четками неудобно.
— Так Вы спите с этими четками, а утром напомните мне, я дам Вам новые четки для церкви.
Сегодня утром я напомнил Батюшке, и Батюшка сказал мне, чтобы я сам взял себе четочки с гвоздика, что я и исполнил.
Сегодня Батюшка служил, мы все трое читали правило. После правила, собираясь в церковь, Батюшка сказал, что в этот день — Прощеное воскресенье — надо себя держать как можно осторожнее, ибо враг старается что-либо подстроить.
Первый день святого Великого поста; испросил у Батюшки благословения готовиться.
Вчера опять ночевал у Батюшки, а сегодня намереваюсь лечь уже в келлии у себя. Вчера к вечерне идти не пришлось, я пошел с Батюшкой прямо к повечерию и «прощанию».
Немного проспал к утрени... А так особенного за этот день ничего не заметил. Несколько раз был у Батюшки. Пришел один раз, когда Батюшка только что кончил исповедь.
— Очень утомился, — сказал Батюшка. — Как будто ничего не делаешь: сидишь да разрешаешь от грехов, — так может показаться со стороны. А на самом деле не так: исповедь очень утомляет. Если Господь сподобит Вас, то убедитесь в этом из личного опыта.
Все идет своим порядком. Вспоминаю иногда Иванушку: где он? что с ним?.. Ничего не знаю. Ни от него, ни от мамы ничего не получал.
Сегодня начал читать сутки в церкви. Написал письмо маме, имея в виду, главным образом, не свой интерес, а скитский. Просил ее попросить дядю выслать в Скит железо на постройку.
За утреней слушал молитвы к исповеди, как и вся братия. К вечеру за день устаю, да и нога утомляется. Самый трудный пост в Скиту — это 1-я седмица святого Великого поста. Но и она, по милости Божией, не особенно отяготительна для меня.
Кроме того, помогает сознание, что велики дни сии, что иначе и быть не может. И удивляюсь я тому, что делал я раньше, нарушая святой [пост], не понимая и не сознавая его святости и необходимости. Мне часто приходилось слышать от Батюшки:
— От невоздержания всякое зло происходит, пост возбуждает к молитве. Мы познаем силу поста и его значение хотя бы из того, что он как-то особенно ненавистен врагу. Приходят ко мне на совет и на исповедь; между прочим советую соблюдать святые посты. Со всем соглашаются, а как дело коснется поста — не хочу, не могу и прочее. Враг возбуждает — не хочется ему, чтобы соблюдались святые посты.
Сегодня Господь сподобил меня исповедаться. Перед исповедью Батюшка сказал мне: «Не все время будет Вам так мирно и хорошо, как теперь. Придется потерпеть, и очень потерпеть. Это я Вам говорю не для того, чтобы Вы унывали, нет, — для того, чтобы Вы знали, что придет такое время, а сил набирайтесь теперь. Тогда Вы скажете: „Да, все это мне говорил Батюшка еще 20 лет назад, даже более“. А тяжелые дни приближаются. Стало трудно жить везде, а в особенности монаху... И благо живущим в монастыре. Трудно Вам придется, но все-таки Господь не оставит Вас и не лишит Небесного Царствия».
Когда я пришел к Батюшке, хотя я чувствовал некоторое волнение, как и всегда перед исповедью, но в общем, вероятно, у меня лицо было благодушное и мирное. Батюшка, глядя на меня, улыбнулся; но вместе с улыбкой на лице его было видно, что он или расстроен, или скорбит о чем, или очень утомлен, — я не могу определить, что именно это было, а что было — это несомненно. И начал говорить то, что я сейчас написал.
Батюшка — духовник и монахов, и мирян, и на исповеди и в беседах, конечно, открываются бездны и глубины сатанины, и нужно все это слушать. Поэтому Батюшка многое знает, и я верю [потому], что Батюшка говорит. После исповеди Батюшка сказал мне: «Будьте всегда деточкой, но только по злобе, а не по уму; по уму будьте муж совершенный» (См.: 1 Кор. 14, 20).
Сегодня сподобился я, грешный, принятия Святых Христовых Таин вместе со всею братиею Скита.
После обедни Батюшка сказал краткое слово, относящееся более к мирянам, ибо все, что сказал Батюшка, для нас, иноков, все уже давно известно, как это мне сказал сам Батюшка. Батюшка приглашал нас к благодарению Господа за оказанную нам милость — принятие Святых Таин, и за то, что сподобил нас иноческого жития. Затем Батюшка говорил, что благодарить мы должны Бога за это любовию к Нему, которая заключается в исполнении Евангельских заповедей. И наконец, в кратких словах сказал о трудностях иноческого пути и высоком назначении инока.
Сейчас читал на трапезе.
Вчера за бдением я сидел у Батюшки и дожидался его, когда он отпустит народ, ибо оба келейника ушли к бдению. Наконец Батюшка отпустил всех, и мы, поужинав, отправились также ко бдению. Пришли во время кафизм. И вдруг разнесся слух, что к о. Иоанну (Васильевичу) забрался вор. Келлия о. Иоанна рядом с Батюшкиным корпусом, и очень возможно, что вор желал и к Батюшке залезть, ибо следы по снегу видны около окон хибарки, где Батюшка принимает женщин. Подробности я писать не буду, скажу только, что все обеспокоились, и Батюшке не позволили ночевать одному, а Батюшка не позволил мне идти в свою келлию, поэтому я ночевал у Батюшки. Я только подивился любви Батюшки ко мне.
Когда я уже ложился, мне Батюшка сказал: «Знаете, какая первая мысль встала у меня в уме, когда мне сообщили об этом? А как же будет ночевать брат Николай? Ведь он один теперь во всем корпусе. Вот я и позвал Вас ночевать к себе».
За обедней, то есть после нее, был молебен, но я ничего не знаю, как и что было, ибо я пошел ставить самовар для служащих у Батюшки, а оба келейника сегодня приобщались. Когда после обедни Батюшка пришел, то я помогал ему раздеться. Между прочим Батюшка дал мне на руки свою мантию, чтобы повесить ее, и сказал: «Вот хорошо, если бы я дал Вам так же вот мантию. Но долго ждать... Впрочем, не очень долго, — для Бога все возможно...»
Все эти дни я ночевал у Батюшки, да и почти целые дни проводил там, только часа на полтора или два приходил в келлию. Может быть, что-либо и записал [бы], да совершенно не было времени. Сегодня, быть может, буду ночевать у себя в келлии.
Вчера Батюшка говорил, что до страшных времен доживем мы, но что благодать Божия покроет нас. Это Батюшка сказал под впечатлением разговора о новейших изобретениях, которые, имея как бы и добрые стороны, всегда оказываются вредными более, нежели полезными, и даже, можно сказать, суть просто зло.
Также помню, как-то Батюшка говорил: «Гипноз, то есть его открытие, многое сделало ясным. Конечно, он был и прежде, но теперь про это все узнали. Судя по всем открытиям и по открытию гипноза, я думаю, что недалек конец...»
Получил от Иванушки письмо с Афона и забилось мое сердце, и почувствовал я к нему жалость. Он написал из Пантелеимонова монастыря, и пишет, между прочим, что очень сильно расхворался... О духовном, то есть о душевном его состоянии, что-то пишет неопределенное. Не буду писать об этом подробно, а сохраню его письмо.
Сегодня все время до трапезы провел у Батюшки.
Вчера утром после обедни я сидел с Батюшкой, и занимались мы обычными, но весьма нужными делами.
Батюшка был чем-то расстроен, да заниматься делом очень мешали: келейники то и дело приходили с докладами о том или другом. Все это даже раздражало Батюшку.
И между прочим Батюшка, обращаясь ко мне, сказал: «Если Господь Вас когда-либо сподобит, будете на моем месте, то будете вспоминать меня, хотя, быть может, и не так горячо будете ко всему этому относиться».
Потом однажды я сказал Батюшке:
— Вы мне сказали: так как я не испытал особых искушений при поступлении, то я должен буду испытать их, живя в Скиту, что эти искушения должны выразиться подъемом борьбы со страстями.
— Да, — сказал Батюшка, — но, кроме того, и совне будут искушения... гнев.
Потом Батюшка неоднократно говорил мне:
— Пользуйтесь этим временем, пока можно Вам читать. Придет время, когда уже не будет у Вас этой возможности. Обогащайте свой ум познаниями и нисходите во глубину смирения, считая себя хуже всех.
Однажды я сказал Батюшке:
— Вот, пока Вы живы, я всегда могу спросить, что читать и как читать. Ну, а когда Вас не будет, что тогда? Что мне читать и в каком порядке читать? Ведь обратиться не к кому... Вот я и хотел Вас спросить об этом, не можете ли Вы указать мне порядка чтения?
— Здесь быть определенного ничего не может. Конечно, общее правило такое: сначала надо прочесть книги, учащие о деятельной жизни, а потом уже о созерцательной... Вас Сам Господь будет учить...
Вчера вечером (я ночевал у Батюшки) я имел беседу с Батюшкой. Не буду передавать ее по недосугу, а кратко скажу то, что особенно мне запомнилось.
— Середина монашеского пути очень трудна, — говорил Батюшка, — она есть даже самая трудная часть монашеского пути, ибо в начале пути, конечно, помогает и утешает Божия благодать. А середина — это самый зной...
Читайте книги теперь по праздникам, пока имеете возможность. Потом придет время, нельзя Вам будет читать книги, попомните мое слово.
А я спрашиваю:
— Почему Вы, Батюшка, говорите, что нельзя будет читать?
— Да, лет через пять или шесть... тогда Вам надо будет читать книгу жизни...
Непонятными и таинственными мне показались эти слова, но спрашивать далее Батюшку я не посмел.
Сегодня думаю ночевать у себя. Вот что хотел я еще записать.
Недавно Батюшка сказал мне: «Вы знаете, какая у диавола тактика? Вам это надо знать. Он, зная, что какой-либо человек имеет грех более или менее тяжкий, старается, чтобы человек в нем не покаялся. С этой целью он всячески умаливает степень тяжести греха, внушая такие мысли: „Это неважно, Бог тебе это простит“, и тому подобное. И даже старается, чтобы человек забыл об этом грехе. Но когда этому человеку удается как-либо исповедать духовнику на исповеди грех, то диавол всячески увеличивает тяжесть греха, внушая, что грех этот настолько велик, что Бог даже никогда не простит. И старается привести человека в уныние и отчаяние. Видите, как хитер враг. Он отлично знает, что исповедью смываются все грехи, поэтому и не допускает человека до исповеди, а если он исповедуется, то враг всячески смущает».
Сегодня написал Иванушке письмо.
В понедельник ко мне в соседи перешел о. Иван (Васильевич) и брат Николай, а о. Исидор в больнице еще; я заходил к нему на днях, он не встал, чтобы поздороваться. Вообще, говорят, что он слаб.
Сегодня все время читал книгу «На горах Кавказа» и, наконец, сегодня окончил ее. Пришлось по послушанию ходить в монастырь к о. Ерасту, у него встретил о. Архимандрита. Заходил на могилки Старцев и в лавочку за деревянным маслом.
Недавно Батюшка рассказал о. Ивану, пономарю, в моем присутствии следующее: «Приходит ко мне однажды мирской человек и обращается ко мне с таким вопросом: „Как проходить путь Божий? Как ему научиться? Скажите мне это в немногих словах“. Я даже несколько задумался: что же ему сказать? А потом говорю: „Ты читал Псалтирь?“ — „Читал“. — „Ну так вот, там сказано: Господь научит кроткия путем Своим (Пс. 24, 9). Значит, прежде всего надо знать, что учит путям Господним сам Господь. Но учит не всех, а только тех, кто кроток, кто смиряется. Так вот, и ты смиряйся, будь кроток, и Господь тебя не оставит, и Сам научит, как проходить путь Господень, и в чем он состоит“. — „Спаси, Господи, Батюшка, Вы мне все разъяснили“, — сказал он мне тогда и ушел».
Это Батюшка рассказал 19-го марта сего года.
Сейчас за утреней мне назначили читать шестопсалмие. Это первый раз. Батюшка был за утреней, и когда я по обычаю подошел после шестопсалмия под благословение, Батюшка сказал: «Вы читали шестопсалмие: поздравляю. Накануне Благовещения...» Я поклонился и пошел на свое место.
Был за обедней в монастыре, как это и полагается для всех. Утомился несколько от долгой службы (с 8 часов — около 1 часа дня). После монастырской трапезы зашел к Батюшке. Немного помогал за общим чаем. Почитал предисловие к «Пути ко спасению» и немного из преп. Марка Подвижника.
Сейчас после благословения братий Батюшка немного поговорил. Мне понравилось. Между прочим Батюшка говорил, что, когда он был маленьким, лет 7—8, ему очень понравилось житие преп. Малха, память коего завтра, то есть 26 марта. Однажды Батюшке еще в детстве сказал отец его после чтения жития преп. Малха, что его Господь спасет от видимых и невидимых врагов, если он будет Бога любить. И вот в этот день, то есть 26 марта, Батюшка был пострижен в рясофор.
Сегодня читал «Путь ко спасению» епископа Феофана. Получил письмо от Иванушки. Пишет, что согласен даже опять ехать в Скит, если Батюшка устранит одно препятствие.
Вчера перед бдением Батюшка говорил мне:
— Я прочел у батюшки отца Анатолия в письмах, что советует не оставлять Иисусовой молитвы во время богослужения, что молитва Иисусова не только не мешает внимать тому, что читают или поют, а даже [помогает] уяснить смысл читаемого или поемого...
Я говорю:
— Я так и делал, то есть не оставлял; а когда Вы мне сказали, что надо делать что-либо одно, что за службой надо творить молитву только тогда, когда не слышишь, что поют и читают, я перестал творить, но мне жалко было расставаться с молитвой и за службами.
— Хорошо, попробуйте творить молитву. Это значит: разные дела по разным устроениям...
Сегодня мне хотелось более переговорить об этом, но не удалось.
Как-то мне Батюшка рассказал, что он еще в миру видел сон: «Вижу я ад и адские мучения. Увидел я там маленькую девочку лет семи, даже пяти, и говорю:
— Как ты сюда попала? — и думаю: какие могут быть грехи у этой малютки, когда она еще совсем младенец. А она смотрит на меня и говорит:
— Я здесь за скверные мысли.
Я тогда же отправился к моему духовнику и спросил его:
— Возможно ли это? Он ответил:
— Да, в аду половина ребятишек; а Вы как думаете!»
В обители у нас произошла неприятность: на о. Архимандрита ложно донесли. В Скиту сегодня Батюшка со всеми иеромонахами служил панихиду по всем старцам, побуждаемый к тому всеми скорбными обстоятельствами последнего времени.
Написал Иванушке письмо: если хочет, пусть приезжает в Скит.
Сейчас пришел от Батюшки. Батюшка ходил в монастырь на собор старшей братии — иеромонахов, и сейчас мне передавал о том, как и что он говорил, и чем дело решено. Что Бог даст завтра. Батюшка всячески стоит против устроения подворья, говоря, что это будет разгром обители; если не разгром, то пролом в ее стенах, через который враг может влезть в обитель.
Почти целый день писал, но все-таки урвал времечко сходить в рухольную. Сейчас пришел от Батюшки. Под конец Батюшка мне говорил так:
— Смиряйтесь, смиряйтесь. Вся наука, вся мудрость жизни заключается в сих словах: Смирился, и спасе мя Господь (Пс. 114, 5). Смиряйтесь и терпите все. Научитесь смирению и терпению, а в душе имейте мир. Поверьте, у кого в душе мир, тому и на каторге рай...
Перед этим Батюшка прижал мою голову к своей груди и так говорил:
— Спаси, Господи, раба Твоего сего, соверши из него инока, сподоби его Царствия Небесного...
Все это так полно любви ко мне, грешному. Спаси, Господи, и помилуй Батюшку.
Сегодня, когда я обычно занимался с Батюшкой, Батюшка между прочим просмотрел газету «Братский листок» и, указывая на статью о различии между иконами и идолами, и святости икон и их древности, сказал:
— Вот прочтите, — это будет полезно Вам. Лет через 10—15 придется Вам это в ход пускать.
Я прочел и говорю:
— Что же здесь особенного? Все это я давно знаю.
— И вот почему я так сказал: многие это не понимают, даже интеллигенты, и, будучи спрошены, становятся в тупик. И на этом сектанты многих сбивают...
Все эти дни мне был великий недосуг. Все время занят. Настала весна, снег стаял. Довольно тепло, а на солнце до 20—25 градусов. Сегодня день солнечный, прекрасный, и ночь была лунная, ясная. Вчера вечером у Батюшки я остался немного поговорить. Говорил Батюшка о смысле внутренних и видимых событий жизни, как они все таинственны и глубоки; что теперь Батюшке иногда открывается смысл тех или других событий его жизни, прежде совершенно не понимаемых им.
Сегодня пошел в рухольную за сапогами. Получил сапоги, а затем о. Макарий, старший рухольный, говорит:
— Отец Архимандрит желает утешить вас: примерьте-ка вот, — при этом подал мне рясу и потом клобук. — Я говорю:
— Спаси, Господи, — и, налагая на себя крестное знамение, надел рясу.
Здесь случились о. Георгий Копорский и о. Димитрий Славенский (кажется, так зовут их), причем о. Димитрий поздравил меня. Из рухольной я пошел в баню.
А сейчас на благословении у Батюшки я и рассказал ему, что было.
«Да, — сказал Батюшка, — получено разрешение от Преосвященного. Надо будет посмотреть, когда состоялось утверждение, то есть какого числа. Отселе Вы рясофорный».
А перед этим мне Батюшка рассказал, каким опасностям смертным подвергался он при возвращении из Манчжурии: первое, как Батюшка чуть было не сошел с вагона на самом быстром ходу, полагая, что дверь затворена; второе, как было у Батюшки предчувствие не садиться на поезд, и он не сел, а поезд действительно по какой-то причине разлетелся вдребезги, и когда уже на другом поезде Батюшка приехал, то увидел только груду обломков и массу кровавых тел; третье, как Батюшку намеревались убить в отхожем месте, находящемся в глухом месте. И как Господь спасал дивно от всех этих опасностей, а может быть, и многих других, которых Батюшка не заметил.
Нет времени описывать все это, пишу кратко.
6-го и 7-го Батюшка со мной ходил по Скиту до 10 часов вечера. Батюшка сказал: «Заметьте, в 1921 г. будет 100 лет с основания Скита».
Сегодня сподобился Таинства исповеди. Немного прибрал в келлии. Отец Исидор пришел из больницы опять ко мне в соседи.
Сегодня сподобился принятия Святых Христовых Таин. Читал за трапезой.
Погода теплая, почти летняя. За все слава Богу.
Сегодня аз, грешный, сподобился пострижения в рясофор. Хотелось бы описать все подробно. Сегодня не смогу, что Бог даст потом, аще жив буду. Сегодня память святых мучениц Агапии, Ирины и Хионии.
Приехал Иванушка опять к нам и принят в Скит. В Страстную субботу я получил от него два письма уже из Москвы и немало подивился на них. И дал, по благословению Батюшки, телеграмму, чтобы приезжал.
11-го апреля Батюшка видел двух демонов, глядевших в окно алтаря, где Батюшка стоял в Макарьевском приделе. Вид их, как мне Батюшка рассказывал, — какая-то смесь зверя с человеком, рогов не было, но вид ужасно безобразный, черный, злобный. Они были у яблони, и Батюшке видны были только их головы.
— Почему я называю вас «Люточка?» — спросил меня однажды Батюшка.
— Не знаю, — ответил я.
— Слово «Люточка» происходит от слова «лютый». В житиях святых повествуется, что бесы назвали св. Иоанна Богослова «лют зело». Вот лютыми в мнении бесов и должно нам быть. Конечно, такими «лютыми зело», как св. Иоанн Богослов, мы быть не можем; хорошо, если будем «люточками». Теперь Вы поняли значение этого слова?
Пасху встречали, то есть были за Светлой заутреней, в монастыре. К обедне я пошел в монастырь один и немного опоздал к началу. Там узнал от о. Руфа, что Батюшки нет. Я побежал обратно в Скит и узнал, что Батюшка ослабел и не может идти служить. Я поскорбел и пошел обратно в монастырь. После обедни прихожу и вижу, что Батюшка, слава Богу, ничего, отдохнул и подкрепился; и теперь, слава Богу, не болен. Потом я был за старшего на общем чаю. Зашел на немного в келлию и вскоре пошел к вечерне.
Вчера день прошел тихо, слава Богу. Весна в полном разгаре. Деревья распускаются, кусты уже зеленеют нежной зеленью, а зеленый ковер уже давно разостлан по Скиту. Птички поют, бабочки порхают, и вообще вся природа ожила.
5-го или 6-го апреля, не упомню, рассказал мне Батюшка следующее.
«Когда я учился в гимназии в городе Полоцке, летом нас переселяли на каникулы в живописное казенное имение, бывшее прежде имением католического епископа. Там была прекрасная березовая аллея, из всей аллеи две березы особенно выдавались по своей высоте и красоте. Я любил уединяться в эту аллею и каждый год вырезал на березе свою букву «П». Так, однажды я стал вырезать свою букву «П», а мысль мне говорит: «Вырезай и больше, и глубже». Я послушался этой мысли и вырезал довольно глубоко. И это было последний раз, ибо на следующий год нас не пустили в это имение, а потом я кончил и уехал оттуда. Воспитанники обыкновенно вставали в 6 часов, а я вставал в 5 часов, уходил в ту аллею и, стоя меж тех берез, молился. И тогда я молился так, как никогда уже более не молился: то была чистая молитва невинного отрока. Я думаю, что там я себе и выпросил, вымолил у Бога монашество. Вообще, у меня остались светлые и чистые воспоминания о гимназии».
Эти дни я все писал, и мне помогал брат Кирилл. Вчера он уехал опять в штаб.
Вчера вечером Батюшка оставил меня на минуточку поговорить, но очень ослабел и, нежно обласкав, отпустил. И я, идя от Батюшки, думал, как милостив ко мне Господь.
Все собираюсь описать пострижение в рясофор и не могу найти времени. Ну, хоть часть опишу.
Утром 16-го апреля, в Страстную Пятницу, я пришел к Батюшке и получил от него благословение идти в монастырь к часам, после коих и назначен был постриг. Я был смущен некоторым обстоятельством, но Батюшка меня успокоил, и я пошел; вместе со мной из Скита — брат Иларион. Из скитских было только двое: он и я.
«Зайдем, братия, на могилки Старцев», — сказал я. — «Зайдем».
Зашли, помолились и пошли на рухольную. Оттуда нас отослали в церковь, мы только примерили себе камилавки без наметок.
В 9 часов ударили к часам. Они правились в Казанском соборе. После часов мы пошли в храм преп. Марии Египетской; там все уже было приготовлено для пострига. Нас посадили по очереди. Я сидел и творил молитву Иисусову. Потом меня послали в Скит за Батюшкой: не желает ли он присутствовать при постриге. Я пошел и встретил о. Павла и о. Евфимия из канцелярии, — они шли из Скита и сказали, что Батюшка очень занят исповедью и придти не может. Я пошел тогда к о. Архимандриту, доложил ему об этом и передал свечи пасхальные, которые ему прислал Батюшка с о. Павлом, а о. Павел передал их мне. Отец Архимандрит поблагодарил и сказал, что сейчас придет.
Я пошел в храм преп. Марии Египетской и, сообщив об этом, сел на свое место. Вскоре пришел о. Архимандрит. Мы стали по очереди подходить под благословение. Когда все получили благословение, о. Архимандрит спросил нас: желаем ли мы получить пострижение в рясофор? На это мы отвечали, что желаем.
Тогда начался чин пострижения. Старший читал начало, потом пели, и, наконец, о. Архимандрит читал молитвы. Их я не запомнил и даже неясно слышал, но помню, что там читалось что-то про «обещание» и «ангельский образ». Затем начали подходить по старшинству к о. Архимандриту для пострижения волос. Передо мной шел брат Мирон, а за мной — брат Митрофан. Потом получили рясы и, наконец, клобуки.
Кажется, читались еще молитвы, потом подходили под благословение к о. Архимандриту, и о. Архимандрит сказал нам свое слово:
«Видя ваше послушание и добрую нравственность, мы даем вам рясофор. Даем вам для того, чтобы поощрить вас к еще большим трудам, к еще большему смирению и послушанию — это необходимо. Смиряйтесь даже перед младшими, перед послушниками, а не тщеславьтесь своим одеянием: „Я уже монах, мне нужен покой, разве не видишь, что у меня камилавка“, — и прочее, ибо не для тщеславия даем вам рясофор, а для сугубых трудов. А говорю я это для того, что были такие печальные примеры. Пока послушник — и старателен, и смирен, а как получил рясофор — сразу изменился. Так вот смотрите, чтобы этого не было. Затем, обращайтесь к старцам за советом и наставлением, или в борьбе мысленной с плотью, или за решением каких бы то ни было недоумений... Вот теперь и идите к старцам».
Сейчас что-то более не припомню. Главное записал, на что и обращал наше особенное внимание о. Архимандрит, это — смирение и старческое руководство.
Итак, все пошли из храма в Скит к Батюшке. Подхожу и я к выходу из храма, а здесь стоит брат Игнатий, юный канонарх, монастырский послушничек, и поздравляет он меня. Это было после о. Архимандрита первое поздравление мне. Я поклонился ему и сказал: «Спаси, Господи», — и пошел дальше. Нужно было зайти в рухольную за камилавкой. Ну, думаю, опоздаем — не опоздаем к Батюшке вместе со всеми (ибо монастырские не заходили в рухольную), а надо зайти к Старцам на могилки.
Итак, из рухольной быстро пошли на могилки к Старцам принять благословение и пошли догонять монастырских. Пришли в Скит. У ворот встречает нас (меня и о. Илариона) вратарь о. Алексей. Поздравил нас. Входим в Скит, я положил земной поклон и пошел к Батюшке. Здесь меня поздравляли все братия монастырские. Я был очень рад, что не опоздал, и вместе со всеми вошел к Батюшке.
Все вошли и встали на колени.
«Встаньте», — сказал Батюшка. Мы встали. «Положите по три поклона».
Мы положили по три поясных поклона. Батюшка стал молиться. Не помню хорошо слов молитвы, я запомнил только начало. Оно было таково: «Приими, Господи, рабов Твоих сих, пришедших к Тебе, и введи их в Царство Небесное».
Далее не помню, а это, кажется, так. Затем Батюшка начал свое слово.
«Прежде я говорил вам и теперь опять повторяю: смирение — всё. Есть смирение — всё есть, нет смирения — ничего нет. Вы получили рясофор. Это не есть какое-либо повышение, как например, в миру, когда дают повышение, назначая в офицерский чин и прочее. И там получивший считает своим долгом гордиться своим повышением, а у нас не так. На монашеском знамени написаны слова: Кто хочет быть большим, да будет всем слуга (Ср.: Мф. 20, 26; Мк. 9, 35; 10, 43). Смиряйтесь и смиряйтесь... Теперь вас более будет утешать благодать Божия, но и враг будет озлоблять.
Припомните, как вы поступали в монастырь, какие препятствия строил вам враг, чтобы не дать возможности поступить в святую обитель. Если подумаете, то, конечно, вспомните. Но Богу угодно было, чтобы вы поступили в монастырь, и враг как бы ослабил свою борьбу с вами, вас стала более утешать благодать Божия. А теперь враг опять с большей силой будет на вас нападать. Поэтому предупреждаю вас — будьте готовы к скорбям и искушениям. Надо терпеть».
Более не помню сейчас. Затем Батюшка приветствовал нас с пострижением и начал благословлять не по старшинству, а кто как стоял. Батюшка, пристально глядя на каждого, медленно благословлял каждого молча, но, дойдя до меня и благословив, сказал:
— Видите, после кого я благословляю Вас? После о. Георгия. А что значит «Георгий»? — Земледелец, возделыватель земли. Это что значит? Это значит, что Вам нужно возделывать землю своего сердца, то есть очищать свое сердце от греховных страстей. Сердце чисто созижди во мне, Боже... (Пс. 50, 12) А затем св. мученик Георгий именуется Победоносцем. Это значит, что Вы должны быть победителем своих страстей. Конечно, это делается не в один день, а со временем. Бог даст, будете побеждать свои страсти... Ведь так вышло не случайно, что Вы стали за о. Георгием. Ведь так?..
— Так, — отвечал я. Мне было как-то неудобно, что все смотрят на меня, как мне это казалось, что только со мною одним Батюшка заговорил.
Затем Батюшка благословил о. Илариона и пошел далее, сделав ему краткое замечание о смирении. И когда всех благословил, пожелал нам всякого успеха и сказал, чтобы зашли к о. Иосифу на благословение, что мы и исполнили.
О. Иосиф только благословлял и давал листочки. От о. Иосифа я зашел к Батюшке взять камилавку, которую там оставил, и, взяв, хотел идти в келлию, но о. Пантелеимон, стоя у трапезы, кланялся мне, и я подошел к нему. Он поздравил меня, а я обычно благодарил его и просил святых молитв. От него пошел в келлию мимо Батюшкина крылечка. Там Батюшка стоял с каким-то человеком. Когда я подошел, Батюшка, улыбаясь, смотрел на меня, я поклонился в ноги и получил опять благословение, и Батюшка, сказав несколько ласковых слов, отпустил меня. Я пошел, поклонился у церкви до земли, пошел далее; у корпуса о. Нектария я встретил его и о. Иоанна-пономаря, они оба очень ласково поздравили меня, но слов их не помню. И наконец, я пришел в свою келлийку. Сотворив поклоны поясные и земные, возблагодарил Создателя за Его ко мне милости.
Был уже 2-й час, и я пошел в храм к вечерне. По входе в храм первым меня приветствовал брат Михаил Ежов. За вечерней читал Апостола к Коринфянам, зачало 125: Слово бо крестное погибающим убо юродство есть (1 Кор. 1, 18). По окончании вечерни я зашел в келлию, снял рясу и камилавку и пошел к Батюшке.
По немощи своей мы сели за стол подкрепиться чаем или кипяточком, хлебом, огурчиками и капустой. Вскоре я остался с Батюшкой один. Заговорили о рясофоре.
— Дивное дело, Батюшка, — говорю я, — Вы мне говорили о значении того, что я стоял за о. Георгием, а ведь я освобожден от воинской повинности в день памяти св. Георгия Победоносца (3 ноября).
— Поверьте мне, — сказал Батюшка, — что я этого не знал. А значит, так надо. Вы с освобождением от воинской повинности, так сказать, кончили службу миру, чтобы обречь себя на служение Богу. Я уже не раз говорил Вам, что придаю огромное значение тому, что Вас освободили от воинской повинности...
— Затем, Батюшка, обратил я внимание вот еще на что: первым после о. Архимандрита меня поздравил брат Игнатий. А в подрясник одет я в день памяти св. Игнатия Богоносца (29 января).
— Да, и это замечательно, Вы хотя только чуть-чуть, одним пальчиком дотрагиваетесь до молитвы Иисусовой, а видите, св. Игнатий Богоносец уже как бы смотрит на Вас, Вы уже у него на счету... Проникать во внутренний смысл событий мы не можем своей силой, это дар свыше, из себя здесь получить ничего нельзя. Если Вы будете идти этим путем, то есть вникать в смысл событий жизни при занятии молитвой Иисусовой, то больша сих узрите (См.: Ин. 1, 50), как сказал это Господь Нафанаилу...
— Батюшка, года полтора или два назад Вы дали мне, по моей просьбе, листков со стихотворением «Молитва Иисусова». Я говорю: «Зачем так много?» А Вы мне сказали: «Я хочу, чтобы Вы шли этим путем» , — то есть молитвой Иисусовой. Потом я говорю вам: «Вы мне дали эти листки и сказали, чтобы я шел этим путем, а одет я в подрясник 29 января, в день памяти св. Игнатия Богоносца». А Вы мне и сказали: «Больша сих узриши».
— Так я и сказал?
―Да.
— Право, я совсем об этом забыл. Конечно, на Вас действует теперь особая благодать... Вот и продолжайте путь молитвы Иисусовой... Я уже говорил Вам, что монашество есть внешнее и внутреннее. Миновать внешнее нельзя, но и удовлетвориться им одним тоже нельзя. Одно внешнее без внутреннего даже приносит вред. Внешнее монашество можно уподобить вспахиванию земли. Сколько ни паши — ничего не вырастишь, если не посеешь. Вот внутреннее монашество и есть сеяние, а пшено — молитва Иисусова. Молитва Иисусова освящает всю внутреннюю жизнь монаха, дает ему силу в борьбе, в особенности она необходима при перенесении скорбей и искушений...
Сейчас я более не помню. Думаю, что все главное записал, но в подробностях, по всей вероятности, многое опустил.
Указ от Преосвященного о разрешении меня на постриг в рясофор — от 3-го апреля. Я посмотрел тогда, когда этот указ принесли Батюшке. Потом вот еще что. В Великую Страстную Субботу перед Светлой заутреней я сидел около Батюшки на стуле. Вот Батюшка мне и говорит:
— Вы, быть может, заметили, что я теперь стал к Вам строже. Мне, когда я был пострижен в рясофор, батюшка о. Анатолий в свое время сказал следующее: «Теперь для Вас начинается новая жизнь. И какое дает себе направление и настроение монах в первое время по пострижении в рясофор, то останется у него до гроба».
— Вот как, — говорю я, — а я думал, что настоящая монашеская жизнь начинается с пострижения в мантию...
— Да, время пострижения в рясофор имеет великую важность в жизни монаха. Поэтому Вам надо быть теперь особенно внимательным к себе и смехотворство совершенно оставить. Это я Вам говорю...
Вчера бдение правили у Батюшки. Сегодня ходил к ранней обедне в монастырь, а сейчас только что вернулся с крестного хода на Пафнутьев колодец. После крестного хода зашел попить чайку в келейную о. Архимандрита, как это бывает обыкновенно.
Погода чудная. Все ликует. На небе ни облачка. Фруктовые деревья в полном цвету, словно осыпаны. Очень хорошо. Скит — просто рай. Красота!
День прошел тихо. Читал преп. Марка Подвижника. Вчера ко бдению пришел к шестопсалмию, задержался у Батюшки. Когда шел от Батюшки, была чудная ночь. Луна, хотя еще и молодая, светила с неба довольно ярко... Было хорошо.
Все говорят о комете, но я ее еще не видел, и не слышал, чтобы ее кто-либо видел из скитян.
Иванушка за последние дни вздумал писать стихотворения. Говорит, что Батюшка ему благословил. Сейчас дал мне одно свое стихотворение «На развалинах храма» — конечно, не вещественного, а душевного.
3-го мая, в понедельник, вечером Батюшка оставил меня у себя.
Хотели пройтись по Скиту, но этому помешал дождь. Тогда после вечерних молитв мы ушли в дальнюю моленную и побеседовали. Между прочим Батюшка сказал, что, когда он был послушником, всеми гонимым и презираемым, настроение его было более радостное и светлое, чем теперь... Говорил Батюшка, что происходит это оттого, что тогда душа его питалась чтением Евангелия, Псалтири и святоотеческих книг, а теперь нет у Батюшки этой возможности. Теперь приходится Батюшке читать иные книги — душ человеческих.
Затем говорил Батюшка мне: «Не слушайте врага, внушающего Вам, что впереди то время, когда Вы по-настоящему займетесь чтением. Не слушайте лукавого, обманывает. Для Вас теперь-то и идет самое учение».
4-го мая во вторник было малое освящение новой пристройки к батюшкиному корпусу. Я при этом участвовал, и мне понравилось, как рабочие не только не противились этому, а напротив, даже желали.
5-го мая в среду, то есть вчера, когда я читал после обеда Батюшке небольшую статейку из «Духовного Луга», рассказ аввы Иордана) о том, как св. авва Николай встретил трех сарацин-разбойников, которые вели прекрасного юношу, взятого ими в плен, и хотели принести его в жертву своим богам-идолам. Юноша, увидев святого, стал просить избавить его от этих разбойников. Святой попросил, но они не отпустили его. Тогда святой стал молиться, и вдруг сарацины пришли в бешенство, обнажили мечи и изрубили друг друга. Освобожденный юноша не захотел отлучиться от святого — отрекся от мира, прожил в монастыре семь лет и скончался.
Я, прочтя, повторил: «Семь лет прожил в монастыре, а на восьмой скончался». А Батюшка говорит:
— Вот и Вы, может быть, проживете только семь лет.
Я молча слушал это и, запомнив, теперь пишу, ибо это слова Старца.
Бдение у нас было свое, то есть у Батюшки в корпусе, ибо Батюшка служит. К обедне я уже ходил, а теперь надо идти к молебну.
9-го мая я читал Апостола за обедней.
Когда я пил с Иванушкой чай, он смутил меня некоторыми словами епископа Трифона. Я после обеда сказал об этом Батюшке и вполне успокоился. Между прочим, Батюшка сказал мне так: «Пока я жив, будемте жить вместе, а когда я умру, я передам Вас Самому Господу для руководства».
9-го мая я кончил читать преп. Марка Подвижника.
10-го мая Батюшка спросил:
— Когда Вас постригли в рясофор?
— 16-го апреля.
— Каких святых?
— Святых мучениц Ирины, Хионии и Агапии.
— Что значат эти имена?
Я посмотрел:
— Агапия — любовь, Ирина — мир, Хиония — снежная.
— Ну вот, это значит, что Вы должны иметь, по слову Апостола, мир и святыню со всеми (См.: Евр. 12, 14). Кроме сих добродетелей: мира и любви, — нельзя очиститься от страстей, то есть убедиться. А Хиония значит — снежная. Вот и надо Вам очистить свою душу, чтобы она была белоснежная, как сказано в псалме: паче снега убелюся. А дальше что сказано? — Слуху моему даси радость и веселие... Это есть предвкушение блаженства по мере очищения, а потом уж и возрадуются кости смиренныя (Пс. 50, 9-10). Здесь в псалмах тонкая последовательность...
10-го мая мне Батюшка дал прочитать 40-ю беседу преп. Макария Египетского. Но я не мог ее тогда же прочесть и прочел только вчера.
Когда я читал книгу «На горах Кавказа», я прочел там, что нужно усердно молиться Богу, Пресвятой Богородице и святым угодникам о приобретении сего великого дара — молитвы Иисусовой. Я это и сказал однажды Батюшке, а Батюшка и говорит:
«Конечно, и вот можно какое сделать сравнение. Идут путешественники к какому-либо городу, идут степью и видят: вдали чуть-чуть виднеется город. Идут, идут, уже много прошли, кажется уж и город недалеко, как вдруг они замечают, что на дороге перед ними пропасть, через которую никак им нельзя перейти. Постояли, подумали: как быть? И пошли одни налево, другие направо, но ни те, ни другие не нашли перехода через пропасть. Стали они и стоят, не знают, что делать. И вот они замечают, что на той стороне идут какие-то люди. Тогда они стали звать их и просить им помочь в их нужде. И начали они бросать веревочки с камешками на другой берег так, что один конец веревки оставался в их руках, а другой конец с камешком перекидывался на другую сторону. Те привязывали конец веревки к колу и втыкали его в землю. И так мало-помалу, когда набросали порядочно веревок, образовался веревочный мостик, по которому потихоньку все перешли. А без помощи с той стороны они едва ли смогли что-либо сделать...»
Как-то на днях мне Батюшка сказал: «Вас Господь привел сюда. Словно Вы для Оптиной, а Оптина — для Вас...»
4-го мая вечером Иванушка пришел ко мне и прочитал мне свое стихотворение «Море» и спросил: какое стихотворение мне больше всех нравится. Я не помнил всех его стихотворений, а потому и сказал: «Да вот это ничего...» У Иванушки все стихотворения больше плачевные, чем это. Иванушка и подумал, что оно мне больше всех понравилось, и именно потому, что в нем изображается борьба и красота природы. Вот он, придя от меня в свою келлию, написал другое стихотворение, которое и посвятил мне, сделав надпись. Их мне он дал 6-го мая, а 7-го мая я их показал Батюшке. Батюшка прочел их мне. Но все-таки Батюшка запретил Иванушке пока писать стихотворения — по каким соображениям, не знаю.
Сегодня ходил в лавочку по Батюшкиным делам и заодно уж купил там для себя Апостол.
Вчера бдение правили у Батюшки. Сегодня ходил к ранней обедне в монастырь, а Батюшка служит позднюю. Сейчас походил за сажалкой с о. Исидором.
В пятницу, 14 мая, Иванушка написал Батюшке письмо, я письмо это передал Батюшке. Батюшка назвал это письмо страшным и решил, что Иванушке лучше жить в Москве (конечно, в монастыре). И вот в воскресенье служили напутственный молебен и панихиду по Старцам, а 17-го числа, в понедельник, то есть вчера, Иванушка уехал. Сердечно мне его жалко. Я по-братски благословил его иконой св. великомученика и целителя Пантелеимона. Перед отъездом мы посидели в моей келлии. Потом встали, помолились, простились, и он поехал. Я очень доволен, что уехал он с мирным настроением духа и с Батюшкой хорошо простился. Да поможет ему Господь.
В пятницу 14-го мая вечером Батюшка сказал мне и келейникам следующее:
«Я замечал в своей жизни, что недоуменные вопросы и вообще разные обстоятельства сами собою у меня разъяснялись иногда вскоре, а иногда через несколько лет. Поэтому я не особенно останавливался на разных недоумениях, веруя, что впоследствии это разъяснится. Помысел говорит: „А как же? А как же это?..“ Я отвечаю: „Ладно, ладно, потом“. И действительно, в свое время Господь посылал мне разрешение недоумений...»
Потом недавно Батюшка говорил мне так:
«Число 6, изображаемое по-славянски буквой-„змеей“ S, всегда имеет таинственное и роковое значение. Например, последите, быть может, вспомните, что было с Вами, когда Вам шел 6-й год?»
Вчера вечером, то есть 23-го мая, Батюшка захотел пройтись немного по Скиту и взял меня с собой. Особенно я обратил внимание на следующие батюшкины слова:
«Молю Господа, чтобы поставить мне Вас на ноги, чтобы укрепились Ваши ноги, еще детские. Ибо после меня на Вас будут нападать, но Вы не бойтесь, ибо основания Ваши будут лежать на камени заповедей. Вы находитесь в таком же положении, как и я. Ко мне был очень расположен батюшка о. Анатолий, духовно я стоял к нему ближе всех. Он называл меня подвижником, и это возбуждало негодование в некоторых из братий. Правда, так близок к батюшке о. Анатолию, как Вы ко мне, я не был, но все-таки пользовался некоторыми льготами. И вот после смерти батюшки о. Анатолия на меня были нападения...»
Не помню хорошо, записаны ли у меня где-либо Батюшкины слова, или нет, приблизительно Батюшка говорил так: «Доживу ли я до того времени, когда Вы будете в мантии? Да... а тогда я сказал бы: Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко... (Лк. 2, 29)»
Все это доказывает великую любовь ко мне Батюшки.
Сегодня за утреней я читал первый раз канон. В воскресенье я читал за вечерней трипеснец.
Вчера бдение правили у Батюшки. Был сейчас у нашей обедни.
Есть времечко, думаю записать то, что давно хотел записать. Было это 26 октября 1909 года, перед моим призывом на военную службу. Батюшке очень хотелось, чтобы я остался. А чего желаешь — исполнения того в одно и то же время и надеешься, и не надеешься. Так, я думаю, было и с Батюшкой, поэтому он неоднократно оставлял меня для беседы с собою и многое говорил.
Вот, 26 октября 1909 г. я остался у Батюшки, стали мы читать книгу «На горах Кавказа» о молитве Иисусовой, необходимость которой Батюшка вполне признает. В тот вечер мы прочли, что старца, который беседовал о молитве Иисусовой с составителем книги, звали в миру Димитрием, а в монастыре Дисидерием. А 26-го октября память св. великомученика Димитрия Солунского. Батюшка обратил на это внимание. Затем, прочитав довольно, мы начали беседу. Я почти ничего не говорил, я только слушал. Теперь начну записывать и отдельные выдержки из беседы, и общий ее ход.
«Псаломские слова, троекратное повторение слов: Обышедше обыдоша мя, и именем Господним противляхся им (Пс. 117, 11), — вполне понимают все делатели молитвы Иисусовой, хотя бы этого им никто не растолковывал. Они понимают, что это говорится про молитву Иисусову. Это одно из самых ясных мест о молитве Иисусовой, коих очень много в Псалтири...
Можно ли потерять молитву Иисусову тому, кто достиг уже внутренней молитвы? — Да, я думаю, что можно: от нерадения при окружающей суете. А бывает, что Господь по недоведомым нам судьбам Своим отнимает молитву, как, например, это было со схимонахом о. Клеопою: он два года чувствовал в себе потерю сердечной молитвы, после чего она опять возвратилась к нему. Может быть, это Господь послал ему для испытания его веры. Поэтому в таких случаях не надо отчаиваться...
Томительное, часто безотрадное состояние, предваряющее получение молитвы Иисусовой внутренней, не бывает обязательно с каждым. Ибо Царь может сразу обогатить нищего. Но общий порядок стяжания молитвы Иисусовой тот, что достигают ее трудами и скорбями, в числе которых имеет себе место томительное состояние духа...
Из Казани, когда я был еще на военной службе, теперешний митрополит С.-Петербургский Антоний прислал мне только что вышедшую из печати книгу „Откровенные рассказы странника“. Я прочитал ее и говорю себе: „Да... вот еще какой есть путь спасения, самый краткий и надежный — молитва Иисусова. Надо принять это к сведению“. Достал я себе четки и начал молитву Иисусову. Вскоре начались разные звуки, шелесты, шатания, удары в стену, окно и тому подобные явления. Их слышал не только я, но и мой денщик. Мне стало страшно одному ночевать, я стал звать к себе денщика. Но эти страхования не прекратились, и я через четыре месяца не выдержал и бросил занятия молитвой Иисусовой. Потом спрашивал о. Амвросия об этом; он мне сказал, что не должно было бросать.
Вот вкратце условия моего поступления в Скит: в миру не дал мне враг заняться молитвой Иисусовой, вот я и думал: займусь ею в монастыре. А здесь [враг] поднял на меня всю братию, хоть уходи из Скита. Вот как ненавистна ему молитва. А теперь ничего не вижу. Весь разобран там (Батюшка показал рукой на женскую половину). Конечно, по времени лепечу молитву; уж не знаю, снимет меня Господь с сего поста, или уж здесь придется умереть...
Все, весь ход записан у меня в дневнике. А у меня тогда уже бывали видения. Один раз видел я: несутся облака в виде турка, сидящего по-турецки, то есть ноги под себя. Потом видел о. Адриана в церкви. Вижу, стоит у стены о. Адриан и смотрит на меня, а вид его был ужасен: весь черный, взгляд злобный. Я говорю: „Господи, Господи, помилуй!“ Потом смотрю, о. Адриан идет из алтаря или в алтарь, а тот исчез. Какая была цель у врага представиться мне в виде о. Адриана, я не знаю. Может быть, хотел, чтобы я возненавидел его... Потом я видел о. Моисея, как он вошел в чулан через запертую дверь. Чтобы увериться окончательно, я посмотрел: он у себя в келлии. Я пошел к о. Венедикту и говорю: „Имею вам нечто сказать“. — „Скажите“. Я рассказал все. Отец Венедикт сказал, что это действие молитвы Иисусовой» (кажется, так сказал Батюшка).
Вот вкратце то, что хотелось бы мне записать пространнее, но я не имею к сему возможности.
На днях Батюшка говорил, что при занятии молитвой Иисусовой иногда сжимается горло, как бы кто давит. Это последнее мне Батюшка сказал по поводу получения письма от одной девицы, которая начала молитву Иисусову и сразу почувствовала по временам сжимание горла. «Да, — прибавил Батюшка, — на некоторых молитва Иисусова сразу производит сильное действие, а некоторые долго ничего не ощущают».
Послал на днях письмо в Москву справиться, как живет Иванушка.
Также на днях я спросил Батюшку: «Я был в недоумении: надо ли творить молитву Иисусову за богослужением. Спросил об этом Вас еще года два назад. Вы ответили, что нет, не надо все время, а только тогда, когда не слышно, что читают. Потом я опять спросил Вас об этом, Вы ответили то же. А недавно сами сказали, чтобы я попробовал творить молитву Иисусову за богослужением. Теперь прошло около месяца, и я не знаю: что, продолжать мне или нет? Что полезнее для меня, я сам не могу понять. Вот как же мне быть?» — «Творите молитву, Бог благословит, а там видно будет», — ответил мне Батюшка.
Сегодня утром Батюшка взял Библию, раскрыл третью книгу Ездры и, указывая на место, отмеченное синим карандашом, сказал мне: «Читайте». Я прочел: Ибо век потерял свою юность, и времена приближаются к старости, так как век разделен на 12 частей, и 9 частей его и половина 10-й части уже прошли (Ср.: 3 Ездр. 14, 10 — 11).
И Батюшка закрыл Библию. Это же самое мне Батюшка прочел 16-го января 1909 года. Давно я хотел спросить Батюшку об этом, но никак не удавалось. Затем Батюшка сел на диван и начал говорить:
«Вообще эта книга таинственная. Многие делали вычисления, и у большинства конец падает на наше время, то есть 20-е столетие. И действительно, много есть признаков; мы-то уже уйдем, ну а Вы будете участником и современником всех этих ужасов. До ужасных времен доживете Вы. А кто может ручаться? Может быть, и я буду жив...»
Затем Батюшка говорил про евреев, про Китай и про то, что все идут против России, вернее сказать, против Церкви Христовой, ибо русский народ — богоносец, в нем хранится истинная вера Христова...
Это все Батюшка говорил до обеда, а после обеда сказал так: «Становитесь на ноги, ибо после меня будет на Вас напор. А мне что-то думается, что я скоро умру. И тогда на Вас, как на меня после смерти батюшки о. Анатолия, все обрушится. Когда батюшка Анатолий был жив, я имел поддержку. Даже тогда, когда батюшка лежал больной, никого не принимал, я все еще имел надежду, что встанет он, я все-таки чувствовал его присутствие; но когда он скончался, тогда словно во мне что-то оборвалось».
Вчера вечером до 10 часов я с Батюшкой ходили сначала по лесу, а потом по Скиту.
Вчера освободился от занятий с 4-х часов, посему сначала почитал в келлии немного, а потом пошел к вечерне на правило, читал канон Божией Матери. Я не помню, когда уж и был на правиле за вечерней.
5-го июня под св. Пятидесятницу бдение правили у Батюшки. Во время правила Батюшка после чтения синаксария немного побеседовал с нами:
— К чему не прикоснись из постановлений Церкви — везде глубина. Вот, например, почему Троицкой седмице присвоен 7-й глас? Потому что число семь — число Божественное и имеет великое значение: в седьмой день почил Господь от творения мира (Быт. 2, 2), семь Таинств, семь даров Духа Святаго (Ис. 11, 1-3), и многое другое. Затем, после Троицкой недели идет неделя Всех Святых, и ей присвоен 8-й глас. Почему? Потому что 8 есть число, обозначающее бесконечность, то есть будущий век. А святые, отойдя уже от сего мира, ожидают будущего века — пакибытия. Они, достигнув святости на земле, уже не могут изменить Богу, не могут поколебаться в любви к Нему, а вечно будут совершенствоваться в любви...
Потом Батюшка объяснил нам, что значат слова псалма: Молнии в дождь сотвори (Пс. 134, 7):
«Под молнией разумеется гнев Божий на людей за грехопадение их в лице праотца Адама. И этот гнев продолжался до Воплощения Христа Спасителя, когда была дарована людям благодать, которая в псалме названа дождем. До этого времени все люди, и святые, и грешные, находясь под властию сатаны, по смерти шли в ад. Правда, святые, может быть, не имели мук, но не имели и блаженства. Избавление и благодать дарованы Господом Иисусом Христом (Ср.: Ин. 1, 17)».
Вот вкратце Батюшкина беседа.
До обеда Батюшка побеседовал со мной о молитве Иисусовой. Началось с того, что Батюшка задал мне вопрос:
— Какой признак Промысла Божия о человеке? — Я не умел ответить. Тогда Батюшка начал говорить:
— Непрестанные скорби, посылаемые Богом человеку, суть признаки особого Божия промышления о человеке. Смысл скорбей многоразличен: они посылаются для пресечения зла, или для вразумления, или для большей славы. Например, заболел человек и скорбит об этом, а между тем этою болезнью он избавляется от большего зла, которое он намеревался сделать, и тому подобное.
А отсюда перешли уже к молитве.
— «Ее начало — тесный путь...» Но приобретение внутренней молитвы необходимо. Без нее нельзя войти в Царство Небесное. Внешняя умная молитва недостаточна, ибо она бывает [и] у человека, в котором присутствуют страсти. Одна умная недостаточна, а внутреннюю получают весьма немногие. Вот некоторые и говорят: «Какой же смысл творить молитву? Какая польза?» Великая! Ибо Господь, давая молитву молящемуся (См.: 1 Цар. 2, 9), дает человеку молитву или перед самой смертью, или даже после смерти. Только не надо ее оставлять.
Был у нас в Скиту иеросхимонах о. Михаил. Он творил молитву, это я знаю, хотя я не входил с ним ни в какие отношения. Когда он скончался и все ушли из его келлии, я обратился к нему и говорю: «Батюшка, батюшка! Помолись ты за меня!» И вдруг я вижу: он улыбнулся! Сначала я испугался, а потом ничего. И это была такая улыбка, которую я никогда не забуду... Он читал Псалтирь. Я подошел к аналою, взял Псалтирь и развернул, где у него была закладка, то есть где он кончил. Последний псалом в жизни он читал 117-й. Там говорится: Отверзите мне врата правды, вшед в ня, исповемся Господеви (Пс. 117, 19). Так может говорить душа, обретшая внутреннюю молитву...
Мы раскрыли Псалтирь и стали читать этот псалом. Он мне всегда нравился, а здесь еще более понравился. Батюшка говорил, что св. пророку Давиду была открыта тайна Троичности Лиц Бога, что св. пророк Давид знал и про молитву Иисусову.
Затем Батюшка дал мне книгу Паисия Величковского, указав, что прочитать в ней.
8-го июня до обеда Батюшка позвал меня пройтись по лесу, ходили около 1,5 часа, пришли к самому обеду.
На днях получил письмо от Иванушки и написал ему открытое письмо.
10-го июня Батюшка делал мне напоминание, что со сном надо бороться: «Надо иметь желание и решение встать, тогда Вы встанете вовремя. А если нет желания и решения встать во что бы то ни стало, то если бы над тобой колокольня была, и то проспишь. Кроме того, молитесь своему Ангелу-хранителю и преп. Варсонофию, епископу Тверскому и Казанскому, которому дана благодать помогать от многоспания...»
Также и 11-го июня говорил мне Батюшка о том же:
«Я Вам и раньше говорил, что нужно к службам ходить до звона, чтобы звон заставал Вас уже в храме. Почему так? Потому что в это время Матерь Божия входит в храм. Это я читал где-то прежде. А потом читал про Киевского о. Паисия. Это был подвижник-монах юродствовавший. Однажды он пришел к вечерне; отзвонили. В храме нет никого. Пономарь, оправив все, вышел из храма. Остался он один. Вдруг он услышал шелест, как будто кто-то идет. Он посмотрел и видит высокого роста величественную Жену в сопровождении св. апостола Петра и еще кого-то. Она оглянула храм и произнесла такие слова: „К вечерне отзвонили, а монахов нет“. Затем обратилась к о. Паисию, благословила его, широко осенив крестным знамением, и вышла из храма, поднимаясь в то же время от земли. Отец Паисий вышел вслед за Ней из храма посмотреть Ее: Она поднималась все выше и выше, пока не исчезла совсем из глаз о. Паисия...
Когда и о. Анатолий, великий старец, обращался к о. Макарию, то тот ему тоже сказал, что необходимо приходить к службам до звона, что это очень важно. „Почему?“ — спросил о. Анатолий. „Потом скажу“, — отвечал тот, и через несколько лет сказал: „Потому, что в это время Божия Матерь входит в храм...“»
Также 11-го июня Батюшка дал мне записочку с напоминанием, что надо читать письма о. Макария. Батюшка служит в монастыре.
Богу нашему слава.
Скит Оптиной Пустыни 1910 г., 13 июня. Послушник Николай Беляев
Войти с помощью соц. сетей: