Зеркало дальнего вида
^{Подражания западным бестселлерам}

День, унесший меня на крыльях страсти, начался в моей скромной нью-йоркской студии. Тридцать ее окон выходят на старый добрый Уолл-стрит, а одно — прямо на Лазурный Берег. Правой рукой я рисовала картину, левой меж тем наигрывала Сибелиуса. Мои цветы, особенно орхидеи и монмартрский чертополох, просто чахнут без классической музыки. А я — без них. А уж они без меня…

Эту идиллию нарушил телефонный звонок. Незнакомый баритон, глубокий и бархатный, как небо над Гималаями, сказал:

— Мерлинда, это Серж Плейбеев. Вчера в гостях у Дейзи Ротвейлер я увидал вашу картину, и у меня прямо слюнки потекли. Не продадите ли вы мне десяток таких для моего нового старинного замка?

Ох, уж эти русские нувориши, скупающие на гараж-сейлах целые материки! Я холодно объяснила нахалу, что не намерена тратить на него время, ибо поглощена сейчас работой над «Файф-о-клоком рудокопов».

— Как?! — воскликнул он изумленно. — Та самая картина, о которой только и говорят в Париже, Риме и Талды-Кургане?! Умоляю, позвольте мне взглянуть на нее! Сегодня мой день рождения…

В голосе незнакомца было столько детской непосредственности, что я разрешила ему зайти через час. Меня охватила странная дрожь. Чтобы немного согреться, я накинула старинное рубиновое ожерелье, принадлежавшее то ли королеве Изабелле, то ли ломбарду.

На стенах висели мои работы. Те самые, которым сейчас предстояло предстать перед неизвестным мужчиной. Эти картины заменяли мне детей: из-за безумной занятости у моего мужа Джорджа все никак руки не доходили до того, чтобы завести ребенка.

Вот мой первенец, натюрморт «Пикник» (масло, лук, картошка, холст). Идея рисовать не красками, а пищевыми продуктами некогда родилась из желания передать мужу, большому гурману, мою страсть к искусству. Увы, Джордж оставался равнодушен к нему. Если не считать случая, когда он по рассеянности съел морской пейзаж, стоивший мне года работы и ста пятидесяти фунтов омаров.

Это едва не привело к разводу, но зато дало толчок новому этапу моего творчества — диетическому. Вершиной его я считаю полотно «Киприда воздает почести Приапу» (морковь, йогурт, витамин С). Подаренная некогда моей подруге Дейзи, она-то и вызвала столь живой интерес Сержа. Интересно, каков этот загадочный ценитель искусства?

А вот и он сам, с огромным букетом палевых роз — мой любимый цвет! Совпадение или знак судьбы? Пока гость жадно осматривал картины, я с не меньшим интересом разглядывала его. Широкий торс Сержа облегал костюм от Кардена с карманами от Армани. Загорелая кожа, которую так и хотелось нарисовать баклажанной икрой, голубые глаза, бездонные, как горные озера из рекламы «Швейцария. Скидка 50 процентов!», сильные руки, покрытые копной темно-русых волос, — все это говорило о незаурядной натуре. А длинные тонкие пальцы с ногтями и перстнями выдавали в Серже бешеный темперамент.

Невольно я сравнила этого юного красавца с лысым, неряшливым Джорджем. Но тут же устыдилась: ведь мы с ним счастливо прожили в браке уже десять (или двадцать?) лет! И все эти годы он неутомимо трудился, чтобы его обожаемая Мерлинда могла творить. Нет, я никогда не предам мужа в ближайшие полчаса!

Когда Серж оторвался от созерцания моих картин, в его огромных сапфировых глазах стояли крупные топазовые слезы.

— Это прекрасно, как… как вы! — воскликнул он, становясь на одно правое колено и благоговейно целуя мою руку. Сладкая истома охватила меня.

— Теперь-то я понимаю, что недостоин владеть даже рамой от ваших картин! — продолжал он. — Что ж, обойдусь каким-нибудь Тицианом. Правда, у меня и так уже вся ванная им увешана. Но мне не впервой сносить удары судьбы…

И гость поведал мне историю своих злоключений. От матери, взбалмошной русской актрисы, он унаследовал лишь глаза и долги. Она давно бросила крошку-сына ради фальшивых огней рампы. Сержа приютил дядя, старый холостяк, который сколотил состояние на облизывании марок у почты. Неизвестно, сколько бы еще юноше пришлось бродить по свету, но тут его дядя, поперхнувшись пятифранковой маркой с изображением Малларме, неожиданно умер, и его миллионы достались Сержу.

— Наконец-то я смог осуществить свою детскую мечту: купить три вафельных полотенца и замок в долине Сюр-ле-Мезальянс, — сказал он. — Возможно, то был голос крови: некогда мой прапрадед сражался в тех краях с кирасирами Мюрата. За отвагу он был произведен в почетные потомственные крепостные. Но я отдал бы и этот титул, и все мое богатство за счастье видеть эти картины… И вас!

Зов его взора властно влек меня. Моя упругая грудь высоко вздымалась. Цветы отчаянно махали мне лепестками: опомнись, Мерлинда! Напрасно — страсть была сильнее рассудка. Я сняла со стены свой автопортрет «Обнаженная натура», переливавшийся всеми цветами майонеза. Надписав «С днем рождения!», я протянула его Сержу.

— Моя добрая фея, я не могу принять столь щедрый дар, — сказал он, быстро пряча картину в большую дорожную сумку. — Вот чек, впишите любую однозначную сумму. И давайте вместе отпразднуем этот чудесный день!

Дальше все было, как в волшебном сне. Наскоро облачившись в маленькое черное платье для коктейлей, подпоясанное двумя-тремя бриллиантовыми колье, я села в умопомрачительный лимузин Сержа. Там размещался симфонический оркестр, теннисный корт и плавательный бассейн с шампанским. Когда мы вошли в лимузин, «Боинг», севший на его крышу, доставил Сержу огромный тюк с поздравительными открытками от президентов, королей и римских пап. Затем мы въехали на этом суперлимузине прямо в зал «Ритца» и стали танцевать. Сильные руки Сержа, унизанные великолепными веснушками, бережно касались моих точеных плеч. Наши сердца бились в такт, заглушая музыку и мотор лимузина. На облаке блаженства мы перенеслись в особняк Сержа и сплелись в древнем, как мир, любовном танце.

…Под утро он заснул. А я все никак не могла налюбоваться его плечами, ушами и трогательной родинкой в форме стодолларовой купюры. Меня пленял даже мелодичный храп Сержа, по тональности так похожий на «Вокализ» Берлиоза. Лишь одно не давало мне покоя: разница в возрасте. Да, Серж поклялся мне в вечной любви, но что такое вечность? Через каких-нибудь сто лет мне стукнет уже сто тридцать семь, а ему будет всего-навсего сто двадцать пять! И как быть с Джорджем? Он без меня не сможет прожить и дня…

Примчавшись утром домой, я объяснила мужу, что всю ночь рисовала макаронами лунный свет. Он почувствовал мою нервозность и повел меня завтракать в соседний ресторанчик. Едва мы сели за столик, как бокал выпал из моих рук: вошел Серж с какой-то вульгарной девицей. У нее были до неприличия длинные ноги и бюст, попиравший все нормы нравственности. Заметив меня, Серж густо покраснел. Я представила его мужу как коллекционера живописи. Джордж тотчас утратил к нему всякий интерес и оживленно заговорил с его спутницей.

— Это Натали, мой пресс-секретарь, — пробормотал Серж. Та капризно надула пухлые губки (уверена — силиконовые!) и промурлыкала:

— Милый, ты забыл сказать, что я «Мисс Бруклинский Мост» и твоя невеста.

— Поздравляю, — сказала я, роняя жаркое ей на платье. Пока она бегала в дамскую комнату отмывать пятна, Серж взволнованно прошептал:

— Мерлинда, любимая… Я только что собирался вернуть Натали кольцо, купленное для помолвки, и сказать, что…

— …хотите вернуть мой автопортрет, — перебила я. — Если, разумеется, вы еще не подарили его этой очаровательной крошке. Прощайте навсегда!

Он побледнел и выронил из рук Натали, которая кокетливо села ему на колени. Я вышла, провожаемая восторженными взглядами посетителей.

И лишь дома я дала волю горю. Цветы утешали меня своими нежными стебельками. Бедняжки, я совсем забыла о вас! Поливая их слезами, я вдруг обнаружила, что на анютиных глазках вскочил ячмень. Боже, как я могла променять эти прелестные создания на смазливого вертопраха?! Боль и стыд разрывали мне душу. Я выхватила кисти и гневно открыла мольберт. Горчица, уксус, соль, перец так и кипели у меня в руках. Не знаю, сколько времени прошло — дни? годы? столетия? Наконец я закончила свою лучшую картину «Измена» и без чувств рухнула на паркетный пол, инкрустированный старинным серебром.

Когда я очнулась, передо мной стоял Серж. Печать страдания лежала на его лице, одежде и обуви. Он молча протянул мне коробочку. Там было обручальное кольцо с огромным изумрудом. Как долго я ждала этой минуты! Но теперь что-то оборвалось в моей душе и со звоном закатилось под буфет.

— Я не могу снова предать любящего меня мужа! — твердо сказала я.

Серж молча протянул мне свежий номер «Нью-Йорк таймс». Там было большое фото Джорджа и статья «Босс надувных одалисок». Кровь бросилась мне в лицо. Оказывается, мой муж по дешевке скупал в России наивных резиновых девушек и, посулив им престижную работу на Западе, поставлял их в гаремы нефтяных шейхов. Мало того, с одной из этих надувных секс-бомб Джордж прижил близнецов-пупсиков!! Он, который и слышать не хотел о том, чтобы мы завели ребенка… Да, теперь моя совесть чиста, сказала я себе. И облегченно упала в мускулистые объятия Сержа.

Мы провели ночь, полную ласк и утонченной музыки. А утром отправились позавтракать в самый роскошный ресторан Нью-Йорка — «Уолдорф-Пиццерия». Я поцеловала Сержа в его оригинальную родинку и шепнула ему:

— Как забавно, милый: точно такая же есть у моего мужа… бывшего мужа.

Серж изменился в лице:

— Это правда?!

— Да, — ответил Джордж, подсаживаясь за наш столик. — Вот, смотри.

Он распахнул смокинг и показал родинку в форме стодолларовой купюры. Секунду все были в оцепенении. Потом Серж бросился ему на шею:

— Папочка! Сколько лет я мечтал встретить тебя!!

— И вот ты видишь отца, брошенного женой, с погубленной репутацией… — горько промолвил Джордж, слизывая с тарелки остатки спаржи. Вдруг Серж вскочил на ноги и закричал:

— Будьте вы все счастливы!!! А я… я утоплю свое горе в благотворительности!

Он бросился прочь, но в дверях столкнулся с Натали. Скромно одетая, без малейших следов макияжа, если не считать синяка под глазом, она ничем не напоминала вчерашнюю вульгарную девицу. В сдержанной улыбке, изредка смягчавшей строгую линию губ, чувствовалась глубоко скрытая душевная красота.

— Натали обещала позировать для моих новых резиновых… э-э… кукол, — сказал Джордж. — Мы пошлем их беднякам в страны третьего мира. Кроме того, она станет моим партнером по бизнесу…

— …и по семье, — мягко добавила девушка. Джордж виновато обнял меня:

— Прости, дорогая Мерлинда! Ты и я, мы оба инвестировали в наш брак столько чувств! Но, видно, пришло время инновации. За нашу и вашу любовь!

— Неужели теперь уже ничто не разлучит нас с Сержем?! — вырвалось у меня.

— Ничто и никогда, — сказал он и властно заказал десерт. Мои пальцы машинально стали лепить из мороженого барельеф «Сердца четырех». Слезы радости вскоре растопили его. Но я ничуть не жалела об этом. У меня под сердцем билось мое лучшее произведение: маленький Серж-Рубенс-Тициан.

— В моем замке и так полно Тицианов, — мягко напомнил Серж. И великодушно добавил: — Давай-ка лучше назовем его Джорджем-младшим.

— А нашей будущей дочурке очень пойдет имя Мерлинда, — слегка порозовев от смущения, сказала Натали.

И все-таки для полного счастья мне недоставало еще чего-то. Я мучительно раздумывала: чего же? Ну, конечно!

Я подозвала метрдотеля и заказала ему самую большую, какая только найдется в меню, порцию удобрений для моих любимых цветов. И вскоре услышала, как благодарно звенят на весеннем ветру колокольчики орхидей, напоенные нежным ласковым солнцем и эксклюзивным навозом от Ива Сен-Лорана.