Глава 19
Прихожу в себя я в клинике в палате доктора Кумара. Тому, что я очнулась, рады, проводят срочное обследование и заверяют, что все обошлось: пересаженное сердце выдержало даже такое – удар электрошокером. Чиновник клиники интересуется, буду ли я подавать в суд на лицо, совершившее нападение. Если да, то он немедленно вызовет полицейского.
Я мотаю головой:
– Нет, она просто испугалась. Хотя приятного мало.
Все радуются и за меня, и за Алисию.
Интересно, где она?
Я не буду подавать в суд или вообще кому-то что-то говорить, чуть позже я разберусь с ней своими методами…
Убедившись, что все показатели жизнедеятельности почти в норме, меня оставляют в покое. Вернее, почти в покое. Еще некоторое время капает какой-то раствор из капельницы. Я понимаю, что там может быть седативное средство, а спать мне сейчас совсем ни к чему. Приходится делать вид, что засыпаю и без специальных средств.
– Извините, клонит в сон… Это, наверное, из-за шока…
– Да-да, – бодро соглашается медсестра и капельницу отключает.
Этот прием я давным-давно усвоила еще у Ратхора: чтобы не спать принудительно, достаточно сделать вид, что засыпаешь и без помощи лекарств.
Медсестра уходит, и я остаюсь одна.
Я лежу глядя в потолок, словно на нем можно найти ответы на нелегкие вопросы.
Группа улетела в Агру на рекламные съемки, меня отпускать из клиники в ближайшие часы, а то и дни никто не собирается. Конечно, я могу исчезнуть немедленно, но предпочитаю сначала кое в чем разобраться.
С Сатри все ясно, тот наделал сумасшедшие долги и не мог ждать, когда продадут алмаз. Как только ему пригрозили смертью, согласился продать дорогой бриллиант за десятую, а то и меньше долю его стоимости. Но денег вовремя не получил и был попросту зарезан.
Вероятно, Санджит имел отношение к людям, которым был должен Сатри. Вероятно, когда они поняли, что Санджит упустил бриллиант, они и убили Сатри. Но при чем здесь Ричардсон?
Я глупейшим образом поверила Алисии Хилл, которая готова была оболгать всех вокруг. Ведь лгала же она однажды по поводу Раджива? Понятно, что Алисия причастна к появлению Уитни в Мумбаи, это она вывела людей Томаса на меня. Наверняка именно Хилл познакомила Сатри и Уитни. Чтобы выпутаться самой, красотка готова оклеветать Ричардсона.
Глупости. Неужели Эдвард мог быть причастен к похищению и убийству Сатри? Зачем ему этот пустозвон? Как я могла поверить Алисии?
Я чувствую себя перед Эдвардом виноватой, он наверняка это заметит, и мне будет трудно объяснить свое чувство вины, а объяснить, почему поверила лжи, еще трудней. Эдвард никогда бы не поверил, скажи кто-то такое обо мне. От этой мысли мне становится совсем тошно…
Конечно, все связи Алисии Хилл нужно отследить, она причастна не только к аферам Уитни, но и к пропаже алмаза, а возможно, и к убийству Сатри. Если не напрямую, то косвенно, или хотя бы знает что-то. А полиция, похоже, никогда не задавала ей вопросов с пристрастием. А вот я задам, как только доберусь до нее.
На вопрос о том, откуда Алисии вообще известна внешность Эдварда, я отвечаю себе просто: Уитни описал нас с Ричардсоном. Возможно, даже что-то сказал о связи Сатри с Санджитом. А может, они все четверо – Сатри, Алисия, Уитни и Санджит – были связаны друг с другом?
Почему Уитни отправился вслед за мной в Мумбаи и даже заказал слежку, мне ясно – боялся, что я распутаю этот клубок. Но кто и почему убил самого Уитни? Не те ли «страшные люди», о которых столько твердил Шандар, а ему вторил Чопра? В таком случае стоит прижать к стенке самого Кирана, пусть выкладывает все, что знает.
Журналист легок на помине – звонит сам. К счастью, моя сумка при мне и мобильный включен.
Шандар взволнован:
– Мисс Макгрегори, нам нужно поговорить. Мне нужна ваша помощь и немедленно.
– Что случилось?
– Это не телефонный разговор. Нужно встретиться. Срочно.
– Я в больнице.
Он даже не спрашивает причину, заученно твердя:
– У меня есть важная информация, очень важная. Вы в Агре?
– Нет, я в Мумбаи.
– Но ваша группа?..
Мне надоели его бессмысленные вопросы, и я обещаю:
– Как только прилечу в Агру, позвоню вам.
– Сегодня?
Он совсем рехнулся? Но желание поскорей отвязаться от прилипчивого журналиста пересиливает, и я соглашаюсь:
– Да.
– Я буду ждать. Очень важная информация, поверьте.
Что важного он может сообщить? Что это чатристы убили Уитни? С него станется… Только говорить об этом надо было раньше.
Отвязавшись от Шандара, я вытаскиваю из своей сумки лэптоп (спасибо тем, кто привез вместе со мной мою сумку) и углубляюсь в работу. Прежде чем уйти отсюда, я должна четко представлять, что происходит, иначе можно наделать ошибок. Это значит, что нужно проверить всех вокруг Уитни, которого я недооценила. И, конечно, Алисию Хилл.
В палату заходит медсестра, посмотреть мое состояние, я едва успеваю спрятать комп под покрывало. К счастью, у медсестры много работы и без меня, убедившись, что я дремлю и в порядке, она уходит.
О нелепом нападении Алисии я стараюсь не думать, куда важней убийство Уитни. Интересно, что успел расследовать Арора? Нужно ему позвонить.
Началось все с того, что я отправилась разыскивать сбежавшего с Чоупатти Девдана. Нет, конечно, началось все куда раньше – если вдуматься, так вообще с налета на Букингемский дворец, – но забираться сейчас в такие дебри я не планирую.
Итак, бывший охранник явно испугался. Почему? Он был очень осторожен, больше чем за год не попался, а тут… Девдан забеспокоился, увидев кого-то, значит, понял, что его нашли. Вероятность случайной встречи с нужным человеком в двадцатимиллионном Мумбаи близка к нулю. Напрашивается вывод, что на парня навела я.
О том, что я иду на встречу с Девданом, не знал никто, кроме нас с ним. Если его выследили и не хотели, чтобы он что-то сообщил мне, то могли бы забрать раньше. Значит, это был «хвост» за мной, а не за Девданом.
Он назвал мне место встречи за полчаса до нее, а где именно на пляже находится – и вовсе сказал за пару минут. Да, он позвонил… Так, стоп! Помимо двух звонков Девдана был еще звонок непонятно от кого, человек ошибся номером телефона, позвав Майю. Меня нельзя выследить просто «хвостом», но отследить телефон можно. Сигнал можно провести до самого пляжа, а там я ответила на анонимный звонок, решив, что это Девдан.
В том, что именно я подставила парня, сомнений не было со вчерашнего вечера. Оставалось понять, что же именно недоговорил Девдан.
Итак, за мной следили, используя мой же телефон… Который мне дал… Черт возьми! Арора знал о каждом моем шаге с первого дня, вернее, о том, где я нахожусь. Зачем? Хотел оградить меня от неприятностей? В таком случае понятно, как он оказался рядом в нужный момент. Во всяком случае, он спас мне если не жизнь, то свободу.
Но что если возможностью следить за мной с помощью телефона воспользовался кто-то другой? Не все, нанятые Уитни, идиоты, возможно, те, что напали на меня, лишь прикрытие, а кто-то более толковый действовал иначе? Есть такой прием – послать бестолковый, но прилипчивый «хвост», чтобы отвлечь от настоящего и серьезного. В ведомстве Ароры крот, Калеба нужно предупредить об этом, но не сейчас, сейчас не до того.
Ричардсон всегда учил, что береженого бог бережет, в моем случае лучше перестраховаться, чем пустить все на самотек. А это значит, что я должна не только избавиться от телефона, но и сбежать из клиники. Лучше я потом извинюсь перед врачами и Аророй, но сейчас должна исчезнуть.
К счастью, мониторы сердечной деятельности ко мне не подключали, капельницу тоже сняли. Значит, в ближайшие полчаса мной интересоваться не будут.
Осторожно приоткрыв дверь, я смотрю в коридор, где вижу полицейского в тюрбане. Черт! Дело не в том, что он сикх, а в том, что у моей двери охрана. Вопрос один: меня пасут или все же охраняют? Возможно второе, но нельзя исключать и первого.
Придется идти на обман.
Пару минут спустя я снова осторожно выглядываю в коридор и зову полицейского:
– Псс!..
Из-за двери видна только моя всклоченная голова и рука.
Полицейский хмурится, но подходит.
– Вы понимаете по-английски? Я не знаю хинди. Пожалуйста…
– Понимаю.
– Вы не могли бы принести мне кофе? Внизу есть автомат, я знаю. Но не могу же я спуститься в рубашке? – Я постаралась, чтобы рукав рубашки высунулся, а еще из-за двери ему был виден больничный шлепанец. Действительно, в таком виде не уйдешь.
– Но вам нельзя кофе.
Он не собирается покидать свой пост, чтобы нести мне кофе из автомата. Я на такой альтруизм и не рассчитываю.
– Можно, у меня же не сердце болит, против меня применили электрошокер…Правда, у меня есть только фунт стерлингов, вы не могли бы купить кофе на свои, а эти забрать за услугу?
Я могу сколько угодно умолять его снизойти и послужить доставщиком кофе, но предложенный фунт стерлингов (примерно сто рупий при стоимости пластикового стаканчика кофе в две рупии) оказывается более действенным доводом. У меня даже мелькнула мысль, что я серьезно переплатила Тапару за видео из Тадж-Махала, однако сделанного не вернешь.
Взяв фунт, полицейский быстро прячет его и просит:
– Мэм, закройте дверь, чтобы вас не видели.
– Да, конечно. Постучите, когда придете, но я не смогу быстро встать, сами понимаете, капельница…
Я намеревалась еще сказать, чтобы он сам выпил кофе, если придется слишком долго ждать, но полицейский торопится. Ему явно запретили даже беседовать со мной, не говоря уж о том, чтобы покидать пост.
Убедившись, что он прошел к лифту, я быстро снимаю рубашку, под которой одежда, выскальзываю из палаты и направляюсь в другую сторону. Все объяснения: записка с извинением медперсоналу и доктору, почему я ушла, а также сообщение, что я срочно возвращаюсь в Лондон, поскольку напугана произошедшим, уже на месте. На мое счастье, сумка с документами и лэптопом лежала на полке шкафа, в ней ничего не пропало и не добавилось.
Но в клинике у меня оставалось еще одно дело. Не важно, действительно ли я брошусь в аэропорт, чтобы улететь в Лондон, или предприму что-то другое, я должна навестить Энни. Что-то подсказывает мне, что еще одного раза не будет.
Палату я нахожу быстро, но там меня ждет неожиданная встреча – у постели Энни сидит Эдвард.
– Джейн?
Я прижимаю палец к губам – никто из сотрудников клиники не должен слышать мое имя. Но в следующее мгновение мой взгляд останавливается на Энни, ее глаза открыты, и она смотрит в потолок неподвижно.
– Энни?.. – зову ее я.
– Энни умерла. – Голос у Ричардсона безжизненный, словно и он последовал за женой. – Ее сейчас заберут. Они обещали, что Энни будет жить… Они обещали, что спасут ее!
Эдвард настолько потерян, что даже не сообразил закрыть умершей жене глаза.
Я подхожу к кровати и делаю это за него, а потом накрываю простыней и ее лицо.
Простое действие заставляет Ричардсона очнуться, он недоуменно смотрит на меня:
– Откуда ты здесь?
– Я? А не ты ли меня сюда отправил, Эдвард?
Я не готова к разговору с ним и ищу повод избежать объяснений. Если бы Эдвард не произнес следующую фразу, возможно, я бы исчезла даже из его жизни навсегда, но он вдруг советует:
– Джейн, беги! Прямо сейчас беги, иначе погибнешь, как…
Имя не произнесено, но я уже понимаю, что Алисия Хилл сказала.
– Как Хамид Сатри? Это ты помог найти и взять Сатри в Лондоне? Тебе по силам?..
– Сейчас не время и не место, – Ричардсон кивает на тело Энни, накрытое простыней. Отвечать мне он явно не собирается.
– Время и место, Эдвард, – говорю я. – Перед Энни ты не сможешь солгать, она тебе этого не простит.
Ричардсон судорожно глотает и хрипло произносит:
– Ты права, теперь можно.
– Что можно?
– Можно сказать все. Энни умерла, теперь все равно.
Я просто не в состоянии ждать, когда он соберется с силами и скажет правду. Понимаю, что правда будет страшной, той самой, которую я не хочу знать. Но теперь должна узнать.
– Что за фирма «Хантер»?
– Частный сыск.
Он не переспросил, даже не поинтересовался, откуда я о ней знаю. Значит, Алисия Хилл сказала правду.
– Зачем людям из Мумбаи нужна я? – Я киваю в сторону двери, не зная, как назвать тех, от кого сбегаю.
– Ты должна найти пропавший алмаз.
– Я что, лучший сыщик в Британии?
– Они были уверены, что ты алмаз найдешь.
– Как?!
– Не знаю, но за тобой даже в Лондоне следили.
– И ты, зная об этом?.. – Я мотаю головой, словно отгоняя кошмар. – Ты знал, что Сатри убьют?
– Нет.
– Лжешь!
– Догадывался.
– И при этом помог переправить его в Индию? Как и меня? Зачем, Эдвард, ради чего?
– Они обещали устроить Энни в клинику, вылечить ее, если я помогу вернуть Сатри в Индию. А потом… она стала заложницей, но я все равно верил, что Энни спасут.
– Эдвард, ты сознательно отправил на смерть человека, лишь надеясь, что кто-то отплатит помощью Энни?
– И сделал бы это снова, будь хоть один шанс из тысячи спасти Энни.
Его рука сжимает вынутую из кармана трубку так, что та разваливается на куски. Я с болью вижу, как сильный, несгибаемый человек плачет скупыми, жесткими слезами.
С пораненной ладони капает кровь, Ричардсон швыряет осколки трубки в сторону и с недоумением смотрит на окровавленные пальцы. Мне не просто жаль его, я сама чувствую невыносимую муку, потому что передо мной не тот Эдвард, которого любила Энни. Понимает ли это он сам? Едва ли…
– Энни тебе этого не простила бы. Это не любовь…
Ричардсон отвечает глухо и так жестко, что я содрогаюсь:
– Что знаешь о любви ты, застрелившая любимого человека, вместо того, чтобы помочь ему бежать? Я бы убил не одного Сатри, но тысячи других ради Энни. Предал и сжег весь мир, если бы это ее вернуло. Только это и есть любовь.
– И… меня?
– Весь мир! – Он закрывает глаза, зубы сжимаются так, что белеют скулы, а пальцы яростно комкают простыню, оставляя на ней кровавые следы.
Я смотрю на того, кого считала своим вторым отцом, и понимаю, что Ричардсон так и сделал – предал всех за одно обещание спасти Энни.
Этого Эдварда я не знала и не подозревала, что такой существует. Сжечь весь мир ради любви? Я шепчу одними губами:
– Это не любовь…
Ричардсону все равно, кажется, еще немного – и он сам вспыхнет изнутри черным огнем и от бессилия начнет крушить все вокруг. Он не оправдывается, не задумывается над тем, насколько это ужасно, для Эдварда существует только смерть Энни и боль из-за невозможности вернуть жену.
Я не знаю, сколько времени проходит, уже не до побега, о нем я невольно забываю. Я вижу перед собой такую человеческую трагедию, какие обычно заканчиваются гибелью.
Точки опоры в моей жизни больше нет, и я скорее машинально, чем осознанно, интересуюсь:
– Ты был знаком с Санджитом?
– Да.
Меня прорывает:
– Это чатристы, Эдвард! Они организовали налет на Букингемский дворец и виновны в гибели стольких людей! Ты готов работать на чатристов?
Он вдруг недобро усмехается:
– А ты на кого работаешь?
– Что? – В глубине души я уже поняла, что он имеет в виду, но разум продолжает сопротивляться этому пониманию.
– Санджит – бывший главарь чатристов. Калеб Арора – нынешний.
– Ты… знал об этом, когда давал мне его телефон в Лондоне?
Не обращая внимания на мой вопрос, Эдвард продолжает:
– Они здесь все поклоняются этой богине смерти – Санджит, Арора, твой любимчик Сингх…
Я не верю своим ушам:
– Сингх?!
– А кто вырезал Сатри сердце, не я же?
– Повтори…
Я шепчу едва слышно, но Ричардсон понимает. Ему не хочется повторять сказанное, однако мой взгляд не обещает ничего хорошего.
– Это Раджив Сингх вырезал сердце Сатри. Беги…
Эдвард отворачивается к Энни.
Я для него больше не существую.
Он для меня тоже.
Эдвард падает на накрытое простыней тело и обнимает его окровавленными руками.
Уже выскользнув за дверь, я слышу сзади звериный рык отчаяния – Ричардсон действительно готов сокрушить весь мир из-за отсутствия в нем своей Энни. Неужели это и есть любовь?
В лифте, который поднимается на этаж, находятся медики с пустыми носилками. Наверное, идут за Энни. Попадаться им на пути нельзя, я прячусь за соседнюю дверь. К счастью, палата пуста, пациентка явно на какой-то процедуре.
Что делать дальше – сидеть в палате, пока не вернется больная? Глупо. На глаза попадается черный парик. Здесь многие больные вынуждены носить чужие волосы вместо собственных, выпавших из-за лучевой терапии. Парик хорош – большое черное каре. Рядом на столике ярко-красная помада и очки. Сейчас все эти вещи как нельзя кстати.
Положив взамен очков стофунтовую купюру (да простит меня владелица, если этого мало), я меняю внешность.
Через четверть минуты меня не узнал бы и Ричардсон.
Теперь скорей прочь, пока не вернулась хозяйка парика.
У лифта оказываюсь рядом с тем самым полицейским, которого отправила за кофе.
– Que s’est-il passé? (Что случилось?)
Едва ли полицейский понял вопрос, заданный по-французски, но отмахнулся, лишь скользнув по мне взглядом. Что и требовалось. Словно уступая ему дорогу, я шагаю в лифт.
– Аdieu…
Через два часа я уже в самолете, вылетающем в Дели. Привычный маршрут: Мумбаи – Дели – такси в Агру. Зачем? Формально потому, что съемочная группа там, и я должна быть на рабочем месте. В действительности… одна половина меня, та, что разумная, кричит: беги немедленно! Улетай в Лондон и забудь об Индии и всех проблемах, с ней связанных! Сделай вид, что испугалась нападения, не выдержала нагрузок, да что угодно.
Вторая, которой, как я подозреваю, управляет ожившее сердце, осторожно напоминает, что вокруг меня все не такое, каким кажется, значит, и словам Эдварда можно доверять с осторожностью. Из этого следует, что об убийстве Сатри нужно спросить самого Сингха, а значит, мне следует с ним встретиться.
Все получилось быстро, я сняла наличные, чтобы не мучиться в Агре с оплатой такси, купила билет на самолет и успела на последних минутах посадки. Пока мчалась в аэропорт, искала свое место в салоне, выслушивала стенания соседа, страдающего аэрофобией (какого черта тогда лететь, ехал бы поездом!), запретила себе думать о деле. Ситуацию следовало обмозговать в спокойной обстановке.
Но вот самолет набрал высоту, сосед угомонился, и я смогла немного причесать свои мысли.
Хорошего нашлось слишком мало.
Весь мой мир рассыпался, разваливался, рвался в клочья. Больше не существовало ничего, во что можно было бы верить, что можно было бы хоть как-то объяснить, собрать, склеить. И началось это не вчера.
Однажды я влюбилась в человека, в которого по определению влюбиться не могла, – того, кого должна уничтожить. До этого в моем мире были только правда и неправда, белое и черное, в белой его части жили те, кто боролся со злом, а в черной – те, кто это зло вершил. Все остальное хоть и было разноцветным, но при внимательном рассмотрении обязательно классифицировалось как белое и черное. Полутона – это серость, ее и вовсе не должно было быть.
Джон не был ни черным, ни белым. Он творил черные дела, но при этом твердо верил, что делает добро. Он считал, что помогает борцам за свободу Северной Ирландии, а гибель мирных жителей – не более чем издержки этой борьбы. Джон Линч не был ни циником, ни жестоким, ни бездушным. Он действовал в соответствии со своей верой, своими убеждениями.
Рядом с Джоном я поняла, насколько зыбка грань между правильным и неправильным, между гранями света и тени. То, что для одного свет, для другого мрак, и во мрак могут завести самые лучшие побуждения.
А еще я поняла, что способна убить даже любимого человека, лишь бы не допустить, чтобы погибли другие люди. Я убивала и до Джона, понимая, что один мой выстрел спасет десятки жизней, но никого не любила. Между своей любовью и чужими жизнями я выбрала жизни и любовь для других.
За время, что прошло после гибели Джона, я не смогла, не успела полностью восстановить свой мир. Ввязываясь в расследование убийства Сатри, я надеялась, что работа поможет вернуть все на свои места, думала, что смогу понять, что такое предательство, чем можно жертвовать, а чем нельзя ради самой благой цели. И вот…
Однажды Джон сказал, что этот мир не имеет права на существование, потому что правят в нем предательство и ложь. Я спросила:
– И ты тоже?
Он согласился:
– И я, и ты, и все остальные. Никто не является в действительности тем, кем выглядит, никто не говорит того, что думает. Все лгут, что-то скрывая, все произносят лживые слова.
Я возражала:
– Я не лгу!
– Лжешь. Без этого в нашем мире жить нельзя. Те, кто говорит, что думают, – живут в психушках, и их считают сумасшедшими. Остальные, которые теоретически нормальны, говорят то, чего от них ждут окружающие.
Это была слишком глубокая философская проблема, я понимала, что Джон прав и мы действительно произносим не то, что мелькает в мыслях, а то, что должны произносить по некой договоренности, называемой нормальным общением. Но мне вовсе не хотелось обсуждать проблему с ним, к тому же просто боялась, что невольно выдам себя. Потому я перевела разговор на тему предательства:
– А предательство?
Он кивнул:
– И я. Предаю одних, чтобы другим было лучше.
С ним было очень трудно вести подобные беседы, иногда я не понимала, что это – обезоруживающая откровенность, которая, однако, никогда не приводила к выдаче секретов, или изощренный цинизм. Предпочитала считать, что первое, хотя иногда глубоко внутри шевелилось понимание, что я совсем не знаю Джона.
И вот сейчас жизнь демонстрировала его теорию поголовного предательства во всей красе.
Хуже я себя никогда не чувствовала, даже когда убила Джона.
Я не подозревала, что худшее еще впереди.
Одно я знаю точно: если неприятностей не избежать, их надо пройти как можно быстрей.
Это означает, что я должна встретиться с Радживом Сингхом и спросить его об убийстве Сатри. Потому из аэропорта Агры я звоню именно ему:
– Раджив, нужно поговорить.
– Джейн, как ты? Что это за номер телефона?
– Нормально. Нам нужно встретиться. – Я не собираюсь объяснять, что смартфон, который мне дал Арора, остался под подушкой в клинике, а пользуюсь я тем, что привезла из Лондона.
– Хорошо, я прилечу.
– Нет, я в Агре. Сейчас.
Он почувствовал, что-то понял, потому соглашается:
– Где?
Неожиданно для себя я называю ресторан «Тадж-Махал», откуда он не так давно забирал меня.
– Да, я буду ждать.
Он действительно ждет, когда я подъезжаю в ресторан. Сингх «неправильный» индиец, из тех, кто воспитан в правилах европейской пунктуальности. Но сейчас это совершенно не важно.
– Что случилось, Джейн? Я звонил в клинику, там сказали, что ты сбежала…
– Терпеть не могу клиники.
– Что за операция у тебя была и когда?
Вот что испугало красавца Сингха – мой шрам! Вот почему он улетел в Агру, не навестив меня в клинике.
– Мне пересадили сердце. Год назад. В Лондоне, – отвечаю я с усмешкой.
– Викрам Ратхор?
– Откуда ты знаешь Викрама? – Глупо спрашивать, они же тут все Сингхи, Ратхоры или Чопры…
– Почему ты мне сразу не сказала?
– Вот еще!
Но я уже пришла в себя. Этот простой обмен фразами вернул меня не на землю – а в шкуру спецагента Джейн Макгрегори. Это не одно и то же.
У спецагентов всех стран, независимо от того, занимаются ли они шпионажем или работают под прикрытием в преступных организациях, есть одно очень важное умение, возможно, более важное, чем навыки виртуозного владения оружием или знание тайн рефлексологии. Мы должны не просто быть великолепными актерами, а должны быть способны вжиться в свою роль так, чтобы никто не разоблачил. От этого зависит не только успех операции, но и сама жизнь агента.
Мне не приходилось играть, когда мы с Радживом были в Тадж-Махале или на съемочной площадке, но сейчас… Я вдруг осознала, в какую ситуацию загнала себя: если Раджив поймет, что я все знаю, то мы окажемся с ним лицом к лицу – так же, как когда-то с Джоном. И выбора не будет – или он, или я. На сей раз нажать на курок я не смогу и даже согласна, чтобы нажал Раджив. Но есть еще Ричардсон, который знает правду о Сингхе, наверняка ее знает не один Эдвард.
Он сказал, что я должна была тогда позволить Джону бежать, если любила его.
А что мне делать? Мы с Радживом по разные стороны разделительной полосы, никто не может перейти на противоположную, не погибнув. Я об этом знаю, а он нет, а потому я должна не позволить ему сделать шаг на мою сторону. При этом не важно, что будет со мной лично. Ричардсон прав: если ты любишь, то будешь спасать любимого человека любой ценой, почти любой. Сейчас цена – мое возвращение в строй. Это ничтожная плата за то, чтобы Раджив был жив, и я готова ее заплатить.
Но чтобы Раджив не понял, что я все знаю, мне нужно его переиграть. Переиграть суперактера.
– Раджив, я вынуждена вернуться в Англию, мы с тобой едва ли еще встретимся…
Господи, что за лепет глупой гусыни?! Но сейчас он должен поверить, что я испугалась, уношу ноги в спокойную, благополучную жизнь, в которой никто не пытается тебя похитить или ударить электрошокером… Пусть лучше так, пусть он поверит, но еще нужно, чтобы он почувствовал опасность сам.
– Джейн, я понимаю, ты…
Я мотаю головой:
– Подожди. Раджив, ты в опасности, в большой опасности. Будь очень осторожен…
– Джейн… Давай поговорим? Мне нужно очень многое рассказать тебе.
Я жестом останавливаю его: только не это, только не объяснения, разговоры или оправдания.
К счастью, мое такси еще ждет, а у Сингха звонит мобильный.
Пользуясь моментом, я бросаюсь в машину и прошу ехать поскорей. Куда? В аэропорт. С меня и правда хватит всего: алмазов, чатристов, вырезанных сердец, Индии… В зеркало заднего вида замечаю, как Сингх спешит к своей машине. К счастью, ему выбраться со стоянки трудней.
Но у меня тоже звонит мобильный. Это Шандар. Никакого желания разговаривать даже с ним нет, но голос Кирана по-прежнему взволнован.
– Джейн, вы уже прилетели? Нам нужно встретиться. Немедленно!
Я плохо соображаю, иначе ни за что не согласилась бы увидеться с приятелем Сингха.
– Сейчас?
– Да, немедленно.
– Где?
– На… – Он называет улицу рядом с аэропортом.
Водитель такси, когда я интересуюсь у него, доедем ли мы туда, кивает:
– Это недалеко.
В результате очередного сумасшедшего поступка я оказываюсь в машине Кирана Шандара на какой-то боковой улочке, а вокруг стремительно темнеет. Но во всем есть свои плюсы, в аэропорту Раджив меня точно не найдет, а смотреть ему в глаза я не готова, совсем не готова. Лучше уж Киран Шандар.
– Ну, и что случилось?
Он слишком взволнован, чтобы говорить без серьезного пинка, а у меня в голове полный раздрай. Не может быть, чтобы Шандар не знал о том, кто лишил Сатри сердца. А если знал, то какого черта изображал неведение столько времени?!
Пользуясь его заминкой, я задаю свой вопрос:
– Киран, кто вырезал сердце у Сатри?
Чего я жду? Что Шандар назовет кого-то другого или ответит, что не знает? Сколько можно прятать голову в песок, как страус?
Мгновение Киран молчит, потому произносит, четко выговаривая слова:
– Сердце Сатри вырезал Раджив.
Сколько раз можно умирать в одной жизни?
Нет, мое чужое сердце не разорвалось, не перестало биться, но мир рухнул. Господи, чему же еще рушиться?! Но обломки, кажется, погребут меня под собой.
– Он сделал это, спасая дорогого ему человека.
Голос Шандара доносится до меня словно сквозь вату или слой воды. Раджив вырезал сердце Сатри ради спасения дорогого человека… Какая разница? Меня не ужасает сама казнь, я немало отправила людей на тот свет, правда, не таким зверским способом. Но я столько времени находилась рядом с человеком, которого разыскивала, и общалась с тем, кто обо всем знал, и не почувствовала этого. Вывод прост: Джейн, ты потеряла навыки, твое чужое сердце способно влюбиться в противника. Агент вообще не имеет права влюбляться ни в кого и никогда. Я больше не агент, это следует признать и не пытаться вернуться на службу.
А Шандар продолжает гнуть свое:
– Джейн, в Агре очень опасно, здесь готовится серьезное выступление.
О, Господи! Какие мы все заботливые и сознательные, переживаем за весь мир, только вот забываем сказать, что знали об убийстве. Но сейчас даже ерничать не хочется, у меня все в тумане.
Шандар достает из бардачка стопку листов, они на деванагари. Чертыхаясь, он возвращает стопку обратно и достает другую – на английском.
– Что это?
– Помните, я предупреждал о готовящихся выступлениях религиозных фанатиков?
Если честно, меня меньше всего интересуют религиозные фанатики Агры. Аэропорт недалеко, я улечу куда угодно, а оттуда в Лондон, чтобы забыть индийские приключения, как страшный сон. Но Киран продолжает свое:
– Я узнал, что они состоятся завтра вечером!
Тем более следует уносить ноги.
– И оплачивают их те самые люди, с которыми я вас познакомил, – продолжает Шандар.
– Киран, нужно просто предупредить полицию. – Я берусь за ручку двери, чтобы выйти и отправиться на поиски такси. Не сумасшедшего же Шандара просить довезти меня в аэропорт. Нет, в Дели лучше уехать поездом.
Киран машет рукой:
– Ерунда, у них и полиция куплена!
– Какое отношение к этому имеете вы?
Шандар кивает на листки, которые у меня в руке:
– Я написал статью, нашел газету, которая согласилась ее напечатать.
Мне хочется спросить, зачем нужна я, но он объясняет сам:
– Нужно, чтобы это появилось и в Интернете или английской прессе. Я выложить не могу, мой сайт заблокирован, сделайте это?
Он рехнулся? Худшей кандидатуры во всей Индии не найти.
– Киран, я сама в бегах – удрала из клиники. Мне бы добраться до Лондона…
Шандар хватает меня за руку:
– Вот это и хорошо! Вы опубликуете из Лондона! Чтобы завтра к вечеру, когда все начнется, правительство Индии было предупреждено.
– Но почему бы вам самому не поставить правительство в известность?
– Повторяю: у меня все заблокировано.
У меня ощущение нереальности происходящего. Они здесь все сумасшедшие? Вместо того чтобы просто открыть новый почтовый ящик и отправить свое предупреждение из интернет-кафе, он вызывает меня и требует, чтобы я со своего адреса отправила правительству Индии предупреждение, что у них в Агре предстоит буча?
Может, лучше согласиться и поскорей найти другое такси? А эти бумаги опустить в ближайшую урну? Я вспоминаю, что урн в Индии практически нет, но решаю, что выбросить всегда найдется куда. Разве что снаружи меня уже ждут недобрые молодцы с пушками, чтобы заломить руки за спину и отвести в полицию, обвинив во вмешательстве во внутренние дела государства?
И ведь даже попросить помощи будет не у кого… Я уже не сомневаюсь, что Киран Шандар просто подсадная утка, чтобы взять меня лично, он просто тянет время, пока не подъедут те, кто должен взять меня. Я ругаю себя за то, что поддалась, что вообще поехала в Агру выяснять, кто и в чем виноват, вместо того чтобы прямо из клиники отправиться в Лондон, но сказать ничего не успеваю.
Киран достает флешку:
– Вот здесь записано все, что нужно отправить…
И…
Я даже руку не протянула – раздается треск лопающегося стекла, и в меня летят брызги крови из головы Шандара! Кровь заляпывает листы, которые я не успела вернуть ему, мои лицо и руки. Сиди я чуть иначе, пуля прошила бы и мою голову тоже, это 44-й калибр, но сейчас я засыпана осколками и покрыта брызгами крови.
Я не успеваю даже ужаснуться, как за моей спиной открывается дверца машины и мне на голову кто-то набрасывает мешок. В руку сквозь рукав вонзается игла, мне вводят какой-то препарат, и последнее, что я слышу:
– Осторожней, за нее много дадут… Сумку не забудь.
Сколько прошло времени, где я и что вообще происходит, – не знаю. Руки и ноги связаны, голова болит так, словно по ней долго колотили, во рту отвратительная горечь, видно, применили какое-то обездвиживающее средство. Знать бы, кто это сделал?
На голове у меня по-прежнему мешок, мы куда-то едем, я не в багажнике, машина, судя по звуку мотора, мини-вэн. Мои похитители обмениваются фразами на местном наречии, голоса незнакомы. Они не должны заметить, что я очнулась, так мне будет проще понять, что происходит.
«За меня много дадут», – следовательно, это простое похищение. Сумку взяли с собой – это не столь хорошо, там лэптоп, с диска все важное стерто, но на флешке, спрятанной в пряжке сумки, хранятся программы, которые позволяют мне хакерствовать. Если их найдут – это будет большая потеря. И лондонский айфон тоже в сумке…
Меня похитили, убив для этой цели Шандара. Или это я оказалась побочным продуктом? Важный вопрос – кто из нас был объектом нападения? Киран твердил о выступлениях религиозных фанатиков, которые состоятся завтра вечером. Если ему мешали опубликовать эту информацию, то главный объект – он, а я просто подвернулась под руку.
Тогда это не чатристы, те все больше думают о своей синей богине, Киран им поперек горла, но в других вопросах. К тому же я в этом не уверена. Доказать он ничего не может, только обвиняет и стращает. Если бы чатристы его действительно боялись, то давно пустили бы пулю в голову. Нет, Шандар был даже удобен и почти выгоден – нагнать страху честный журналист сумел, а когда тебя боятся, даже хорошо. Не для всех, конечно, но для такой секты, которая якобы вырезает сердца, – очень.
Что он успел мне сказать? Выступление завтра вечером, оно оплачено… стоп! Он сказал, что оплачено все теми же людьми, с которыми он меня познакомил. А познакомил он меня с Чопрой и К°. Киран наступил на хвост тому, кто его снабжал информацией, за это его и грохнули?
В памяти всплывает предложение Чопры о какой-то сделке, которое он так и не озвучил.
Но какое отношение имеет глава мумбаиской мафии к мусульманской буче в Агре? Нет, похоже, Шандар все-таки переврал или ему подбросили лживую информацию против его приятелей-мафиози. А может, он пытался работать двойным агентом и попался?
Как бы мне ни было жалко честного и наивного Шандара, он убит, а я, став свидетельницей этого убийства, теперь сижу с мешком на голове в чьей-то машине. Никто не знает, где я, никто не будет искать. С Ричардсоном разговор был слишком тяжелый, с Сингхом тоже, остальные вообще не в курсе.
Это означает, что выбираться придется самой. Но если мне все же удастся после всего остаться живой, то больше никакой мистики, никакой работы без прикрытия. Никому не верить, и всех, кто на горизонте, проверять, даже самых близких и верных.
Как я хватила: «самых близких»! Их у меня просто нет. Я одна во всем мире, но в данном случае это даже к лучшему – некому будет за меня переживать.
Успокоив себя таким странным образом, я пытаюсь нащупать узел, которым завязаны руки. Делать это надо незаметно, чтобы охрана не видела. Эти парни – не профессионалы, иначе засекли бы, что я успела чуть развести запястья, когда меня связывали. Но они не проверили, и теперь мои руки в некотором смысле способны двигаться. Вернее, мне удается повернуть веревку узлом к ладоням (я бы связала так, чтобы узел находился на тыльной стороне). И узел-то у них так себе. Но связаны ноги, это хуже, даже освободив руки, я не смогу никуда сбежать.
Ладно, там будет видно, а пока я наваливаюсь на плечо охранника справа, чтобы понять, какого тот роста. Результат попытки не утешает – охранник выше меня.
Он резко отталкивает меня, чего-то испугавшись, и это мне на руку. Так я имею шанс проверить, крупный ли охранник, что сидит от меня по левую руку. Кажется, этот пониже и более щуплый! Значит, первым бить будем того, кто справа, чтобы воспользоваться фактором неожиданности.
Но воспользоваться не удается – мы приехали.
Я делаю вид, что основательно обмякла, чтобы руки у моих тюремщиков были заняты и не возникло мысли проверить ослабленную веревку на запястьях. Они несут меня куда-то в дом, но не по лестнице и не в подвал. Шума машин и голосов не слышно, следовательно, мы в районе, где узкие улицы. К сожалению, таких в Индии в каждом городе большинство.
Меня притаскивают в помещение и почти бросают на стул. К счастью, стул со спинкой, иначе я бы грохнулась навзничь. С другой стороны, спинка это плохо, за нее они могут зацепить мои руки, и тогда не сбежишь.
Сквозь мешок, накинутый на голову, я слышу очень знакомый голос, объясняющий что-то на местном наречии. Это голос Чопры! Значит, Киран был прав, и именно его бандитам он перешел дорогу. Но куда делись вальяжные нотки и командный тон? Чопра словно оправдывается. Ого!
Тот, перед кем он оправдывается, недовольно бросает по-английски:
– Говори на человеческом языке! Знаешь ведь, что я плохо понимаю ваше карканье!
От этого голоса я вообще на мгновение теряю способность соображать, потому что он принадлежит…
Мешок сорван, и я вижу Чопру, стоящего в лакейской позе, и… Махавира Ваданта!
Перемена в поведении Чопры разительна, но еще более она заметна в поведении бухгалтера и даже во внешности. Нет, Вадант не стал выше ростом, стройней или элегантней. На нем по-прежнему мятый светлый костюм из льна, лысина блестит от пота, а пухлые ручки комкают большой платок, но никакого затравленного взгляда, никакой приниженности. Напротив, передо мной Хозяин, тот, кому, несмотря на непрезентабельность внешности, подчиняются все вокруг.
– Я же тебе давал совет не лезть не в свое дело и поскорей возвращаться в Англию, – говорит он мне.
Я пожимаю плечами как можно спокойней:
– Я за свою жизнь выслушала столько советов…
– Есть те, которым нужно следовать.
– Я могу вернуться в Лондон и сейчас.
Вадант хохочет от души, показывая гнилые зубы:
– Поздно. Разве что по частям.
А вот в это я охотно верю. Но говорю совершенно обратное:
– Вряд ли это понравится Престону.
Попала в точку, Престона этот мерзавец боится. Зло цедит сквозь зубы:
– Только потому ты еще цела.
Тут прибегает кто-то из его людей и что-то кричит на хинди. Вадант обрывает его и требует у Чопры, чтобы все говорили на нормальном языке. Кажется, он действительно не знает хинди и, когда чего-то не понимает, подозревает, что это заговор.
Чопра объясняет по-английски:
– Он сказал, что все началось раньше времени. Там толпа.
– Сегодня?!
– Да, Ибрагим перестарался. Там нужны люди.
Вадант ругается сквозь зубы, причем ругается не на английском. Потом фыркает:
– Оставь здесь троих, остальные пусть идут. Этих идиотов нужно или остановить, или организовать.
Чопра отдает какие-то распоряжения, Вадант о чем-то раздумывает. Обо мне на время забыли, это позволяет мне ослабить веревку настолько, что я могу вытащить руки. Однако еще не время. Пусть останутся трое дуболомов и сам коротышка, тогда можно будет попробовать справиться.
– Развяжи ноги, затекли! – говорю я.
Я помню, как разговаривала с Вадантом на студии. Он внушаем, и командный тон мне может помочь. Но не тут-то было, Вадант демонстрирует, что он куда лучший актер, чем я о нем думала. Он не испуган и не намерен подчиняться, а размышляет всего лишь над тем, как лучше со мной поступить.
– А раздеться догола не желаешь? Сиди молча, пока я тебя ни о чем не спрашиваю.
– Кто ты такой, чтобы мне приказывать? Только и способен, что прятаться за спины своих идиотов.
Кажется, его дуболомы плохо понимают по-английски, но ярость Ваданта можно понять. Он подскакивает ко мне и шипит:
– Была бы мужчиной, я бы исполосовал тебя!
Я спокойно пожимаю плечами:
– Был бы ты мужчиной, я бы тебя даже испугалась.
Вадант заносит надо мной руку, но в последний миг останавливается. Вероятно, не может понять моего спокойствия. Я действительно была бы рада, убей он меня, как Кирана. После того что услышала за последние сутки, жизнь потеряла смысл и лучшим выходом была смерть. Только одним ударом или выстрелом.
Он этого не знает и изумлен моим поведением. Думаю, это и останавливает человечка в мятом костюме.
– Где алмаз?
– Что? – Теперь я не понимаю его.
Вадант наклоняется ко мне, от его дыхания несет кариесными зубами. С трудом сдержав желание плюнуть в это лицо, я смотрю, не отрывая глаз. Лучше все же разозлить его основательно.
– Где алмаз «Тадж-Махал»?
Еще один идиот.
Я усмехаюсь:
– В левом кармане. – И скашиваю глаза на свою грудь.
Карман камиза плотно прилегает к груди, и ничего там быть просто не может – кто же носит алмазы в кармашках? Но Вадант все равно невольно смотрит туда, потеряв визуальный контакт со мной. Это мне и нужно, резко дернувшись вперед, я с силой бью его головой в переносицу и одновременно связанными ногами пинаю по колену. Раздается хруст – это мне удалось сломать Ваданту нос, неудивительно, у меня самой из глаз посыпались искры.
Взвыв, Вадант отлетел в сторону. С удовольствием отметив, что толстый нос я ему расквасила, прикидываю, какие еще разрушения в организме мерзкого идиота сумею произвести раньше, чем он меня убьет.
На помощь своему главарю бросаются трое охранников, но, когда помощников слишком много, толку обычно мало. Вадант барахтается на полу, пытаясь подняться и изрыгая страшные ругательства. Я не знаю ругательств на хинди или маратхи, но вполне понятно, что это не слова благодарности, тем более вместо помощи охрана ему только мешает. Каждый старается поскорей поднять босса, в результате его роняют еще раз. Жаль – не лицом вниз, хотя и без этого его рот и подбородок в крови.
Кстати, Вадант, хоть и «не понимает» местное наречие, но вовсю ругается именно на языке своих предков вместо английского. Стресс – неплохой помощник для таких тварей.
Чопра у стола с довольной усмешкой наблюдает за тем, как его хозяин размазывает по лицу кровавые сопли. Подозреваю, что в тот момент он от души завидует мне и жалеет о невозможности поучаствовать.
Я времени даром не теряю, пока охрана и Вадант барахтаются на полу, окончательно освобождаюсь от пут на руках и берусь за путы на ногах. Конечно, меня убьют, но хотелось бы успеть оставить отметины посерьезней кровавых соплей на физиономии Ваданта.
Кстати, он раньше своих помощников заметил, что мои руки свободны, и указывает на меня. Похоже, развязать ноги я не успею…
Но тут начинается что-то невообразимое, чего не ожидали ни мои тюремщики, ни я сама: в коридоре раздается шум, и дверь с треском вылетает, то ли ее выбили, то ли просто взорвали.
Последующие события мозг фиксирует посекундно.
Схватиться за оружие бандиты не успевают, из дверного проема раздаются три выстрела – пистолетный, судя по звуку – 22-й калибр, и два одиночных из штурмовых винтовок HK G36C со штатными глушителями. Я вижу Ваданта с аккуратной дыркой в голове, в глазах его так и осталось изумление, и двух его помощников, которых тоже успели подстрелить. Сама я не ранена, но, упав со стула, стараюсь как-то скрыться с линии огня, хотя мои ноги все еще связаны.
Происходящее очень похоже на то, что было в Букингемском дворце, только без королевы, бриллиантов и автоматных очередей снаружи.
Следующие выстрелы предназначены еще одному охраннику, который пытается, но никак не может достать свой «Зиг Зауэр», и Чопре. Охраннику оружие уже больше не понадобится, а вот Чопра… Я никогда такого не видела и не могла ожидать – восьмидесятилетний довольно тучный старик одним броском уходит от пуль, сиганув через стол! Подобный маневр даже для меня не был бы простым. Я понимаю, что он задумал: прячась за столом, можно проскользнуть ко второй двери из комнаты, которая наверняка может стать спасением.
Трюк с прыжком через стол приводит к тому, что Чопра оказывается рядом со мной, и я, оставив в покое веревку на собственных щиколотках, дергаю Чопру за ногу изо всех сил. Старик падает и ударяется головой об угол стола! В следующее мгновение он уже лежит на полу, а вокруг его разбитой головы растекается лужа крови.
Ни понять, что за люди палят по бандитам, ни распутать свою веревку я не успеваю, ко мне подскакивает… Джая! Мгновенно оценив обстановку, она пускает в ход кинжал, и мои ноги свободны.
– Джая?! Откуда ты здесь?
Девочка не обращает внимания на мой вопрос, она занята Чопрой. Он еще жив, хрипит, а значит, опасен. Человека, который столько лет держал в страхе стольких людей и пережил многих врагов, просто так не убьешь, его рука тянется к оружию. Но выстрелить Чопра не успевает – клинок Джаи одним движением перерезает сухожилие и вену на его запястье, пистолет выпадает из разжавшихся пальцев.
Но это не все, в следующее мгновение девочка из полусогнутого положения умудряется метнуть окровавленный кинжал точно в шею еще одному бандиту, который, видно, охранял вторую дверь. Бандит выстрелить не успевает. К двери бросаются двое моих спасителей.
Меня подхватывают двое других и почти несут прочь из страшной комнаты. Позади слышны еще три хлопка – явно контрольные выстрелы.
В коридоре перед комнатой трупы, я даже не успеваю сосчитать, сколько их. В комнату меня тащили с мешком на голове, я ничего не видела, но и теперь смотреть не хочется. В голове один вопрос: при чем здесь Джая?
Вне дома меня быстро, но аккуратно заталкивают на заднее сиденье машины, с силой пригнув голову, чтобы я не ударилась. Я не сопротивляюсь, потому что понимаю – это спасение.
Следом к машине подскакивает Джая и командует:
– Подвинься.
Справа садится один из моих спасителей, другой прыгает на переднее сиденье, и через несколько секунд машина, взревев, срывается с места. На мои колени падает моя многострадальная сумка:
– Твоя?
– Да, Джая, откуда ты здесь?
Девочка мотает головой:
– Приди в себя, потом расскажу.
– Я тебе говорила, что Киран Шандар хороший человек, но знается с плохими? – задает мне вопрос Джая.
– Спасибо за спасение. Куда мы едем?
– На вашу базу.
Мне вовсе не хочется встречаться с Радживом Сингхом и объяснять свои синяки и ссадины – но как я могу возразить?
Я зря опасалась встречи с Сингхом – его в лагере нет, а есть только трое техников и растерянная Алисия Хилл.
Забыв о том, что совсем недавно она едва не отправила меня на тот свет электрошокером, Алисия бросается ко мне:
– Джейн! Где ты была?
От этого вопроса я на мгновение теряю дар речи.
– По твоей милости в больнице, – отвечаю я с упреком.
Кажется, Алисия даже не понимает смысла моей фразы, настолько напугана. Она вцепилась в мою одежду мертвой хваткой. И я невольно замечаю, что один ноготь обломан, раньше это было бы для Алисии трагедией, а сейчас она даже не обращает внимания.
– Что случилось, где остальные?
Алисия растерянно бормочет:
– Абдул увез группу в «Оберой», а я опоздала. Здесь страшно. В Агре страшно.
Я понимаю, что, пока сидела взаперти, действительно что-то «началось», скорее всего, то, о чем предупреждал Киран Шандар.
Закончив отдавать распоряжение мужчинам, к нам подходит Джая. Мужчин немного, но вооружены они хорошо. Да, те самые штурмовые винтовки HK G36C и «калашниковы». Ого!
– Джая, что происходит? Кто все эти люди? – Я киваю на тех, кем она командовала.
– Мусульманское выступление происходит. Они давно волновались, считают Тадж-Махал оскверненным. А мы Хранители.
– Все так страшно?
– Да. Сейчас приедет Амрита и увезет тебя.
– Почему меня? Пусть увезет Алисию. Я умею держать в руках оружие.
Алисия от одного только предположения, что ей придется уехать без меня, приходит в возмущение. Но Джая не обращает на ее истерику внимания:
– Нет, ты должна уехать и выжить.
– Почему, Джая? Что происходит? Если ты не скажешь, я никуда не поеду!
Джая косится на Алисию.
– Говори при ней, – требую я.
– Ты знаешь о Хранителях? – спрашивает Джая.
– Нет, а что?
– А об алмазе «Тадж-Махал» знаешь?
О, Господи! Но спорить о мистике некогда, в воздухе разлито не просто беспокойство, а настоящая тревога.
Я киваю на Алисию:
– Она тоже знает.
– Когда-то Шах-Джехан построил Тадж-Махал и огранил алмаз в честь своей любимой жены Мумтаз. Сердце Тадж-Махала он поручил беречь первой Хранительнице – подруге своей жены Сати, следующей стала его дочь Джаханара. Для того чтобы они не были одни, Шах-Джехан создал Орден Хранителей. Хранительницы передают сердце одна другой, а остальные члены Ордена берегут их самих.
Я вспоминаю:
– Усыпальница Сати у Западных ворот?
– Да.
– Орден сейчас существует?
– Да, – вздыхает девочка. – Но нас в сотни раз меньше, чем «Чатри Кали». Мы им проигрываем.
У меня в голове складывается цепочка: Ричардсон сказал, что я должна разыскать алмаз в Индии, для этого чатристы привезли меня в Мумбаи, чатрист Сингх вырезал сердце у Сатри в Тадж-Махале, что привело к первым выступлениям. Обо всем этом должны знать Хранители, если они ответственны за алмаз и противостоят чатристам.
– Мне нужно поговорить с главой Ордена. – Я киваю на мужчин с автоматами.
– Я тебя слушаю.
– Кто возглавляет Орден, Джая?
– Я.
– Кто?
– Я глава Ордена Хранителей. Что тебя удивляет?
– Джая, ты?!
– Может, хватит ктокать и тыкать? Спрашивай или рассказывай, что хотела.
Договорить нам не дают, к Джае подходит один из мужчин и обращается к ней явно как к старшей по положению. Непостижимая страна, в которой девчонка может руководить взрослыми мужчинами, одним взмахом отрезать руку или метнуть нож в горло врагу.
Джая сообщает:
– Амрита приехала, но там толпа. – Она вдруг сжимает мою руку: – Джейн, ты должна уехать с Амритой, мы прикроем ваш отход.
– Нет. Я стреляю достаточно метко.
– Я знаю, но тебе нельзя, понимаешь?
– Почему нельзя?
– Мы не для того тебя спасали от Чопры, чтобы ты попала в руки толпы.
– А для чего?
Эта упрямая девчонка считает себя почти моей хозяйкой. Да, я ее должница, но это не дает Джае права командовать мной. Однако она командует.
– Джейн, я все тебе объясню, если сумеем выбраться. Если не смогу я, объяснит Амрита. Она увезет тебя, только слушай ее. Мы прикроем ваш отход.
– Если ты немедленно не скажешь, в чем дело, я никуда не поеду!
К нам походит женщина, которая кажется смутно знакомой.
Джая сильней стискивает мою руку:
– Джейн, поверь, ты и Амрита сейчас ценней всех нас, вместе взятых. Вы должны спастись. Мы постараемся тоже…
Сказать больше она просто не успевает. Мы забыли об Алисии, которая отцепилась от моего рукава и зачем-то пошла в сторону Тадж-Махала, откуда по Тадж-роуд к нам движется огромная возбужденная толпа. Это молодые мужчины, лица которых закрыты масками. В руках у всех палки. Если они и фанатики, то отнюдь не религиозные. Киран Шандар прав: кто-то оплатил «завод» толпы в своих целях – только каких?
Об актрисе забыли все, она сумела пройти наружу и теперь шла, что-то выкрикивая. Один из наших техников бежит следом за Алисией, явно намереваясь вернуть ее, но не успевает.
Целый год эта женщина копила свою ненависть к окружающим, считая минуты до того времени, когда, наконец, можно будет покинуть Индию. Целый год, прилетая на съемки в Болливуд, Алисия мечтала поскорей все отснять и пуститься в обратный путь. Сингх с трудом уговорил ее полететь на рекламные съемки в Агру. И вот теперь, когда все закончено, на ее пути встала толпа фанатиков, для которых мировая слава Алисии Хилл ничто, даже наоборот – дополнительный раздражитель.
Я не раз слышала от актрисы слова презрения, видела гримасы брезгливости, убеждалась в ее ненависти к «этой дикой толпе». Она ничего не поняла в индийских реалиях, как Раджив с Кадерой ни старались. Алисия боялась и презирала этих людей, и наступил момент, когда ненависть и презрение пересилили даже страх и разум. Понимала ли она, что делает? Неважно, ей было все равно.
Актриса далеко, и нам не слышны ее выкрики, но ясно, что она желает оскорбить толпу, она плюет в их сторону, что-то кричит, делает неприличные жесты. Это последняя капля. То, как на женщину набрасывается беснующаяся толпа, не поддается описанию. Последнее, что слышно с той стороны, – вопль ужаса Алисии и рев разъяренных людей. Красавицу Алисию Хилл попросту растерзала толпа фанатиков!
Один из наших защитников что-то кричит Джае, та следом отдает приказ остальным, они занимают оборону. К охранникам присоединяется кто-то из техников, потом еще один. Но этого все равно мало, если не подойдет полиция, нам конец.
Однако Джая и ее Хранители не намерены сдаваться и рисковать мной.
Джая кричит что-то приехавшей женщине, потом мне:
– Джейн, уезжай скорей! Амрита увезет тебя.
У фанатиков не только палки и камни, в ответ на выстрелы поверх голов с нашей стороны они отвечают выстрелами, но уже в нас. Один из защитников падает, остальные занимают круговую оборону.
Застрелить кого-то, защищая королеву в Букингемском дворце, – это одно, но стрелять по разъяренной толпе фанатиков – другое. Не важно, скольких я убью или раню даже из автомата, фанатиков так много, что оставшиеся даже после пулеметных очередей все равно разорвут нас на части.
Но, даже понимая это, я не могу стоять и смотреть.
Бессмысленно тратить боеприпасы на простые очереди, нужно бить одиночными выстрелами в тех, кто командует толпой, и тех, кто впереди. Часто даже стая, оставшись без вожака, рассыпается, а уж о стаде и говорить нечего. Проблема в том, что они пока далеко, а когда будут близко, может оказаться поздно.
Вдруг я замечаю у одного из Хранителей винтовку с оптическим прицелом. Чего он ждет? Будет бить подбежавших прикладом, вместо того чтобы стрелять сейчас?
Я выхватываю у него оружие и прицеливаюсь, выбирая жертву. Лучше вот тот молодой мужчина, кажется, что он просто наблюдает, но в прицел мне хорошо видна заинтересованность во взгляде и то, что он коротко приказывает в микрофон, прикрепленный к вороту рубашки. Координатор…
Он стоит удобно для выстрела – чуть повернувшись, я целюсь в микрофон и убиваю двух зайцев сразу: его самого и связь с каким-то координационным центром. Из-за шума падение мужчины замечают не сразу. Но мне уже не так важно. Теперь моя цель старик во главе толпы. Уже наведя на него прицел, я останавливаюсь. Расстрел этого старика, при том, что у него в руках только палка, станет последней каплей, и тогда толпу не сдержать никакими выстрелами.
Кроме того, я нахожу другую цель – чуть в стороне основательно груженный тук-тук. На сиденье все укрыто синим пластиком. Зачем тащить с собой тук-тук? Ответ прост – это оружие. Но где оружие, там и боеприпасы к нему… которые взрываются, если взорвать бензобак тук-тука.
Конечно, нет гарантии, что я попаду непременно в бензобак, однако попробовать стоит.
Когда тук-тук вдруг подлетает в воздух, грохот слышен даже здесь, а пламя видно без оптики. Все шарахаются в стороны. Я не ошиблась – в тук-туке боеприпасы. Толпа несется прочь от горящей машины, фанатикам уже не до атаки на наши позиции. Это позволяет нам перегруппироваться и отойти.
Женщина, которую Джая назвала Амритой, тащит меня к машине.
Я сопротивлялась, но Джая уговаривает:
– Джейн, уходи! Вы с Амритой успеете уехать.
– Я без тебя никуда не уйду!
Спорить некогда, зря я потратила третий патрон на телегу, лучше было убить старика. Он первым опомнился и теперь указывал своей палкой в нашу сторону. Не стоило объяснять, что нас ждет…
Но ни возразить, ни ввязаться в бой я не успеваю, следующей погибает Джая. Перед этим она поворачивается ко мне, внимательно смотрит в лицо и бросается вперед…
Снова как при замедленной съемке я вижу поднимающуюся над укрытием Джаю, которая приготовилась дать очередь по приближающейся толпе, а потом ее падение. Девочка сумела выстрелить, но упала, попав под такую же автоматную очередь с той стороны. На религиозных фанатиков это не очень похоже.
Толпа, воспользовавшись мгновенным замешательством в рядах наших защитников, захлестывает первый рубеж обороны, на котором и была Джая. Вот теперь ясно, что с нашей стороны погибнут не только Алисия и Джая, нападающих слишком много, чтобы сдержать их одиночными очередями, и они слишком хорошо вооружены, чтобы мы могли сопротивляться долго.