Глава 12
Они путешествовали уже больше двадцати дней. За то время Арджуманд отправила десять гонцов с письмами Хурраму, пять из которых вернулись, привезя ответы. Мехрун-Нисса выразила свое недовольство:
– Арджуманд, ты накличешь беду. Не может принц каждый день отправлять тебе письма, это заметит падишах, и переписка прекратится совсем. Так произошло у нас с Джехангиром.
– Но не могу же я не отвечать на его письма? – Арджуманд была близка к отчаянию.
Помимо Хуррама она получила послание и от Раузы Бегум – бабушка постаралась подробно пересказать, как прошла свадьба принца, как хороша и богата его невеста, как знатна Кандагари Махал. «Она настоящая ровня принцу Хурраму и, надеюсь, сумеет сделать его счастливым».
Хуррам писал иное: «Не люблю, не полюблю, хотя вынужден жениться». Он присылал стихи и воспоминания о каждой минуте их встреч на рынке. Посылал безделушки, как напоминание о своей любви.
Но яд сомнения все же проник в ум Арджуманд – Рауза Бегум добилась своего. Арджуманд спрашивала о Кандагари Махал, о том, умна ли та, хороша ли собой, какие у нее руки, голос, волосы… Хуррам, не понимая, почему это интересует любимую, отмахивался, мол, не вижу, не слышу, не хочу знать. Это вызывало подозрения у Арджуманд, а Хуррам не понимал, почему ее волнуют эти вопросы. Он писал о любви, а Арджуманд спрашивала о женщине, которую он почти ненавидел!
– Джафар, почему ее так интересует Кандагари Махал?
Не по годам мудрый друг объяснял:
– Ваше высочество, это простая ревность. Арджуманд Бегум не может сказать прямо, что ее сердце обливается кровью при мысли о том, что рядом с вами другая, вот она и расспрашивает, чтобы убедиться, что Кандагари Махал ничем не лучше ее самой.
– Что же мне делать? Я почти не вижу Кандагари Махал и не знаю, умна ли она, хороша ли собой… Как мне отвечать на расспросы Арджуманд?
Самые мудрые мужчины ничего не понимают в женских рассуждениях. Джафар, желая помочь другу-принцу, дал никуда не годный совет:
– Напишите, что она хороша собой, но хуже Арджуманд. Что она умна, но не настолько, как Арджуманд Бегум. Что голос принцессы, ее руки, волосы, ноги и прочее не могут сравниться со всем, что есть у любимой.
Это был правильный совет для успокоения любого другого, но только не влюбленной девушки, сердце которой страдало от ревности.
Получив письмо с описанием ума, красоты и обаяния принцессы (в котором была правда, потому что Кандагари Махал и впрямь отличалась красотой и умом), Арджуманд разрыдалась.
– Что заставило тебя плакать? – удивилась Мехрун-Нисса, прочитав письмо. – Ведь принц пишет, что ты во всем лучше.
– Но если принц Хуррам не хочет видеть и слышать свою жену, откуда же он знает о ее руках или уме?
Мехрун-Нисса задумалась. В словах племянницы была доля правды. Ей вдруг тоже показались подозрительными сравнения: голос, как у соловья, уста-лалы, глаза-звезды, руки, словно крылья птиц… стан, как гибкая ива… Неужели своими вопросами Арджуманд вынудила присмотреться к жене?
– Но ты же сама просила сравнить? Он пишет, что ты во всем лучше…
И снова племянница плакала:
– Сейчас он меня не забыл, потому я лучше, но пройдет время, Кандагари Махал все время будет перед глазами, принц может забыть меня.
Мехрун-Нисса решила, что пора приводить девушку в чувство.
– Арджуманд, послушай меня. Да, у принца Хуррама красивая жена, но пока ты не требовала вас сравнивать, он этого не замечал. Ты допустила ошибку, больше так не поступай. Никакого сравнения, запомни: ты лучшая во всем и навсегда!
Немного погодя она вдруг поинтересовалась:
– Ну-ка, дай мне письмо принца.
– Зачем?
– Хочу почитать сравнения. Смотри, тебе не кажется, что принц выписал их из вашего любимого Низами? Он честен и не стал лгать, говоря о своей жене неправду, небось, все вокруг только и знают, что расхваливают Кандагари Махал. А чтобы как-то описать ее предполагаемую красоту, просто использовал стихи. Успокойся, но больше не заставляй его сравнивать и сама не ревнуй. Это глупо и вредно.
– А что мне делать?
– У тебя не так много времени, годы пролетят быстро, поверь. Ты не должна стать ни толстой, ни глупой, ни некрасивой. Тебе даже проще, чем принцессе. Не нужно присутствовать на бесконечных приемах или зевать в окружении женщин зенана, не нужно оглядываться, на каждом шагу прося разрешения, чтобы отправиться на охоту или послушать певца, побеседовать с каким-то мудрецом или даже выпить вина. Я разрешу тебе многое и помогу тоже во всем, кроме одного – ты не должна забыть принца Хуррама.
– Разве это возможно?! – ахнула Арджуманд.
Мехрун-Нисса вздохнула:
– В жизни возможно все.
Она не стала говорить, что ей самой их любовь с Селимом-Джехангиром казалась вечной, но вот прошли годы, и принц стал падишахом, а любовь… Неужели она забыта?
Красавица вдова дернула плечом, словно отгоняя ненужные мысли.
«Мы еще заставим этих мужчин ползать у своих ног!» – подумала, но вслух не сказала.
Хормазд-ага открыл Мехрун-Ниссе правду о том, что ее свадьба состоится только в случае, если будет назван день свадьбы принца Хуррама и Арджуманд Бегум. Разве могла тетушка допустить, чтобы принц и ее племянница забыли друг друга?
Сначала Мехрун-Нисса планировала свернуть в сторону, чтобы посетить Лакхнау, поскольку ее предки все же были шиитами, но потом передумала. Не стоило вносить сумятицу в души двух юных особ. К тому же ее куда больше тянуло в Аллахабад. Вдова никому не объясняла, почему именно, а ведь на то были причины.
Именно в Аллахабаде почти пять лет Джехангир, тогда еще бывший принцем Селимом, скрывался от гнева своего отца Великого Могола Акбара. Но Аллахабад был на полпути между Агрой и Бардхаманом. Хитрая Мехрун-Нисса нашла повод съездить к родителям в Агру, задержавшись в Аллахабаде. Удалось ли им с принцем увидеться без свидетелей? Это была их тайна.
И теперь красивую вдову тянуло в этот город сердце. Но не могла же она так объяснить и двум юным красавицам, ведь считалось, что они с Селимом-Джехангиром не виделись все то время, пока Мехрун-Нисса была женой отца Ладили.
Крепость построил Великий Могол Акбар и назвал новый город, выросший на месте древнего индусского Праяга, Аллахабадом – «Садом Аллаха» – тоже он. Для индусов эти места сангам – место слияния двух священных земных рек Ганги и Джамны, и невидимой Сарасвати. В Праяге совершил свое первое подношение Брахма, именно там расположилась новая столица государства Куру после того, как прежняя – Хастинапур – была разрушена наводнением.
Но трех женщин меньше всего интересовала история древнего царства Куру и жертвоприношение Брахмы – они мусульманки. Мехрун-Нисса ходила по крепости, вспоминая свою тайную встречу с принцем Селимом, а Арджуманд и Ладили скучали.
Мехрун-Нисса объявила долгую остановку в Аллахабаде необходимой для того, чтобы немного отдохнуть и привести себя в порядок.
– Почистим перышки, чтобы лететь дальше.
Перышки чистили основательно – много времени проводили в хамаме, каждый день принимали ванны с молоком ослиц и разными добавками, позволяли себя массировать с маслами и нагретыми камнями, мыли волосы отварами и подолгу сидели в тени, пока служанки расчесывали их… От макушки до пяточек все должно было быть ухоженным.
Но Мехрун-Нисса не позволяла просто так валяться, пока служанки заботятся о красоте, ум тоже должен получать питание, а потому чтица открывала книгу и читала вслух то стихи, то историю. Ладили стонала, когда начинались рассказы о войнах и захватах, о торговле или путешествиях, она воспринимала только забавные истории о женитьбе и больших дарах.
Мехрун-Нисса ворчала:
– Тебе бы в зенане жить…
Арджуманд тоже не понимала, зачем тетушке знать о том, как правил Османской империей султан Сулейман. Какая разница, ведь у султанов, как и у падишахов, есть визири, они и должны подсказывать, что делать, какое решение принять, рассказывать нужные новости, представлять людей.
– Плох тот правитель, который полагается лишь на советы своих визирей, не зная ничего сам. Истинно правит только тот, кто разбирается в жизни своего государства.
Арджуманд все равно не понимала. Наверное, падишах должен сам в этом разбираться, но зачем женщинам?
А Мехрун-Нисса вдруг задумалась:
– Как ты говоришь? У падишахов есть визири, которые все им рассказывают и подсказывают?
Арджуманд и Ладили не поняли вопроса, но Мехрун-Ниссе и не нужен ответ, она его уже получила, но не на вопрос падчерицы или племянницы, а на свой собственный. Мехрун-Нисса не двигалась дальше из Аллахабада, потому что чувствовала – должна что-то придумать именно здесь, что-то такое, что позволит им с Арджуманд вернуться в Агру, но не по собственной воле, а по просьбе падишаха.
Придумала!
Следующий гонец повез в Агру и два ее письма – одно отцу Итимад-уд-Дауле Гияз-Беку, второе брату визирю падишаха Асаф-Хану. Оба с твердым наказом передать только в руки и желательно без свидетелей.
Арджуманд тоже передала два послания, она ответила Хурраму с рассказом о великолепном городе, построенном его любимым дедом, и сожалением, что они не могут полюбоваться красотами вместе (это был совет тетки), а второе… с просьбой переправить дальше в Мекку Сати. Это был ответ на письмо подруги!
Да, Сати сообщила ей, что сопровождает Хосрова до самой Мекки, для чего приняла ислам и просто счастлива.
«Арджуманд, ради любимого можно совершить невозможное. Я стала правоверной и рада тому. Я его глаза, а иногда и уши, ведь принц привык слышать только то, что хочет слышать, то есть лесть. Хосров умен, он мог бы стать хорошим падишахом, если бы рядом не оказались дурные советчики. Но теперь дело не исправишь».
Еще Сати сообщала, что лечит глаза принца, и боли уже нет. Слепота сильно угнетает Хосрова.
– Я учу принца быть терпеливым и мужественно выносить все невзгоды, которые выпали на его долю. Аллах непременно это увидит и поможет.
Арджуманд удивлялась тому, как часто Сати стала упоминать Всевышнего. Неужели и впрямь стала настоящей правоверной?
Но девушка отогнала сомнения, если не стала, то в Мекке непременно станет. Сати-хаджи… забавно и неправдоподобно. Мехрун-Нисса права – в жизни случается всякое.
Описывая свои собственные приключения, Арджуманд невольно задумалась. Сати отправилась с принцем Хосровом в Мекку, чтобы помочь ему пережить трагедию, Сати действительно любила слепого принца всем сердцем. А почему уехала из благословенной Агры в далекий Бардхаман она сама?
Сбежала, не желая соперничать, или просто испугалась этого соперничества? Сати приняла боль принца Хосрова на себя, пожертвовала собой ради облегчения его страданий, а что сделала она? Удалилась, чтобы не страдать, и теперь требует бесконечных признаний в любви и проклятий молодой жене? Это нечестно по отношению к принцу Хурраму, он тоже страдает, а она эти страдания только усиливает.
Мехрун-Нисса, услышав такие рассуждения племянницы, изумилась:
– Ты повзрослела. Нам пора ехать. Но не в Агру, а в Бардхаман. Ты еще не готова стать лучшей женщиной зенана, нужно многому научиться. Поверь, нас скоро вернут туда, но ты должна меня слушаться и многому научиться.
Учеба действительно началась. Мехрун-Нисса постаралась обучить Арджуманд всему, что та недополучила в отсутствие матери, а еще всему (почти всему), что знала и умела сама.
– Чтобы развить способность мыслить, нужно много играть в шахматы!
И они играли каждый день. Незавершенные партии откладывались на завтра, и горе той, которая не подумала о продолжении перед сном.
– Чтобы уметь здраво рассуждать, нужно заниматься этим почаще!
И Мехрун-Нисса требовала от племянницы (у Ладили ничего пока не получалось) выражать свое мнение в споре и отстаивать его. Это оказалось непростым делом не только потому, что нужно логично и красиво говорить, но и потому, что переубедить Мехрун-Ниссу с ее знаниями могла только та, которая сама обладала не меньшими знаниями. Арджуманд пришлось учиться.
Поэзия и история, дела торговые и военные, вопросы управления государством («ты же хочешь стать женой будущего падишаха?») и стрельба из лука, владение мечом и язык фиранги помимо хинди…
– Это зачем?! – ужасалась Ладили. – Вы же не хотите выдать Арджуманд замуж за фиранги? Они людей едят!
Мехрун-Нисса отвечала Арджуманд, а не глупенькой совсем юной Ладили:
– Иногда полезно понимать, о чем говорят между собой те, кто желает тебя обмануть, считая, что ты не знаешь их язык.
А еще каллиграфия («письма должны быть написаны изящно, а не как у тебя – коряво и криво!») и… мушкет!
Нажав впервые на курок, Арджуманд в ужасе бросила ружье, изрыгнувшее пламя и сильно толкнувшее ее назад. Мехрун-Нисса мушкет подняла и, зарядив, спокойно сбила подвешенный кусок ткани.
– Ничего трудного, научишься, – сказала она и вернула ружье племяннице.
Арджуманд училась, хотя так никогда и не приняла мушкет душой. Не нравилось ей это оружие. А вот лук со стрелами использовала с удовольствием.
Ни Гияз-Бек, ни его сын Асаф-Хан не рассказали Раузе Бегум, что получили письма от ее дочери Мехрун-Ниссы. Мехрун-Нисса не простила матери поспешного согласия когда-то выдать ее замуж за Шер-Афгана, а еще больше того, что жена Итимад-уд-Даулы пальцем не пошевелила, чтобы вернуть дочь в Агру. Боялась падишаха? Но Мехрун-Ниссу больше не интересовали причины поведения матери, она была сама по себе, а вот не использовать положение и помощь отца и брата было бы глупо.
В своих посланиях она не писала ни о чем особенном или опасном, вдова просто рассказывала, что задержалась в Аллахабаде, вспоминая те дни, которые когда-то провела там, что снова увидела много интересного, наблюдала за птицами и животными, много играет в шахматы и учит еще один странный язык фиранги… Но главное, она намекала, что об этом не мешало бы узнать падишаху. Вскользь, словно случайно отец и брат могли обмолвиться и об Аллахабаде, и об остальном.
Обоим не нужно было объяснять, чего добивалась красавица, – падишах не должен был забывать о ней ни на миг.
Значит, Мехрун-Нисса надеется вернуться? От нее всего можно было ожидать.
Оба сумели упомянуть вдову в разговоре с падишахом. Джехангир оживился, ему уже надоело общество красивой молоденькой жены, которую интересовали только украшения, развлечения и новости глупых болтушек зенана. Не вина Салихи Бану, что ее воспитывали и обучали для гарема, она хорошо выучила свои уроки, но самостоятельно дальше не двинулась. Не все, как Мехрун-Нисса, способны обучаться сами, тем более если в том нет необходимости.
Необходимость была, чтобы соперничать с отсутствующей Мехрун-Ниссой, Салихе Бану требовалось немедленно начать учиться многому, но она решила, что, если уже стала агачи, а вдова поспешно уехала, значит, дело сделано. Когда молодая женщина поняла, что не может сравниться с Мехрун-Ниссой в образованности и способности мыслить не только как обитательница зенана, но и чисто по-мужски, было поздно.
Но до этого прошло еще немало времени.
А пока падишах с удовольствием слушал ироническое описание нынешнего состояния Аллахабада, сделанное Мехрун-Ниссой в письме к брату. А потом обсуждал с отцом вдовы ее просьбу поскорей прислать перевод «Бабур-наме» – воспоминаний Великого Бабура, написанных на родном ему чагатайском наречии и по приказу Акбара переведенных на фарси.
– Мне предоставили новый список «Хумаюн-наме», – похвастал падишах. – Я мог бы подарить его Мехрун-Ниссе, если она столь любопытна.
– Думаю, моя дочь была бы безмерно благодарна вашему величеству. Она действительно любознательна, как вы заметили. Мехрун-Нисса написала, что гнездо журавлей не пустует, там новая молодая пара птиц. Я не знаю, какое именно гнездо она имеет в виду…
– Зато я знаю! Отправь в Аллахабад гонца, пусть возвращается в Агру, нечего ей делать в Бенгалии.
Но Мехрун-Нисса предвидела и это, отец развел руками:
– Боюсь, ваше величество, что Мехрун-Нисса уже давно в пути. Она написала в день своего отъезда из Аллахабада, письмо пришло неспешно три дня назад. Пока гонец доберется, караван будет уже у Бардхамана, скоро сезон дождей, когда ехать просто невозможно.
– Хорошо, – нахмурился раздосадованный Джехангир, ему уже мерещилась стройная фигура Мехрун-Ниссы среди деревьев сада и слышался ее мелодичный голос. Вот с кем интересно беседовать! Она и девчонкой была умней многих мальчишек. Надо же – женщина просит прислать ей «Бабур-наме»…
Падишах вспомнил Салиху Бану, которую совсем не интересовали его предки, и раздражение усилилось.
Гияз-Бек был достаточно умен, чтобы понять, что именно вызвало досаду падишаха. Он посоветовал сыну пока не упоминать имя Мехрун-Ниссы. Нельзя, чтобы оно звучало то и дело, пусть падишах сам спросит о вдове.
Асаф-Хан согласился с отцом, хотя ему не очень нравилось стремление сестры вернуться в Агру.
– Кем она будет, снова придворной дамой Салимы или вообще Салихи Бану? Это же унизительно.
– Думаю, твоя сестра метит в жены падишаха, – усмехнулся в редкие усы Итимад-уд-Даула.
– Двадцатой?
– Любимой.
Хуррам был приятно удивлен письмом от любимой. Арджуманд не спрашивала его о Кандагари Махал, не заставляла сравнивать себя с ней. Зато живо описывала Аллахабад, некоторые замеченные особенности в поведении местных индусов, шутливо рассказывала, как они почти застряли из-за неловкости погонщика слона, жалела, что не может с ним вместе полюбоваться красотой здешних мест, где сливаются две великие реки.
А уж как он жалел об этом!
В тот же вечер падишах позвал сына ужинать вместе. Их жены сидели в стороне, напряженно прислушиваясь к беседе Джехангира с Хуррамом и не понимая причины веселья падишаха и принца. А Хуррам пересказал, не называя имен, случай с завязшим в грязи слоном, причем рассказал так, как было в письме Арджуманд.
Бровь отца приподнялась:
– Где это произошло?
– В городе, построенном моим дедом на месте слияния Ганги и Джамны.
– Откуда ты знаешь?
– Мне написали, – принц смутился, поняв, что выдал себя, и опасаясь последствий.
– Ты счастливец, тебе пишут… – почему-то вздохнул Джехангир, не спросив имени того, кто писал сыну. Они еще долго разговаривали между собой, не обращая внимания на несчастных жен, пока падишах не вспомнил о них и не сделал знак, чтобы те удалились.
Салиха Бану скрипела зубами, ей, агачи падишаха, приказывали уйти, как простой служанке. Как это унизительно!
Она позвала Кандагари Махал с собой, а в зенане сразу потребовала, чтобы позвали танцовщиц и приготовили кальяны.
– Я не хочу веселиться, – возразила несчастная Кандагари Махал.
– Я тоже, но мы не должны показывать гарему, что нас обидели. Пойдем, поговорим.
Падишах Джехангир недооценил свою юную жену, Салиха Бану была куда умней, чем ему казалась, только ум ее был направлен на власть в женской половине дворца. Она понимала, что власть над самим падишахом ей пока недоступна, и решила завоевать сначала зенан.
– Ваше высочество, Кандагари Махал Бегум просит принять ее…
Хуррам поморщился, он как раз писал письмо Арджуманд. Прерываться очень не хотелось. Принц помнил укоры Великого Бабура своему сыну Хумаюну по поводу неаккуратного почерка и слишком тяжеловесных и запутанных фраз, Бабур требовал от наследника, чтобы тот писал просто и ясно, зато без грамматических ошибок и плохо читаемых букв. Сын самого Хумаюна Акбар и вовсе оказался неграмотным. Никто не предполагал, что Великий Могол не умеет ни писать, ни даже читать, Акбар тщательно скрывал это. Зато принца Селима, ставшего падишахом Джехангиром, обучали чтению и письму с малых лет. И его сыновей – Хосрова, Парваза, Хуррама и Шахрияра – тоже.
Джехангир не требовал от принцев соблюдения правил каллиграфии, но Хуррам, в отличие от того же Парваза, сам старался соответствовать требованиям великого Бабура. А уж когда писал послание любимой, тем более.
Но чтобы писать внятно и красиво, нужно сосредоточиться, прогнать все остальные мысли, тогда и слова будут рождаться нужные, и буквы получатся красивыми, а строчки ровными.
Отказать жене в желании видеть его принц не мог, потому с явной досадой был вынужден отложить калам и отодвинуть чернильницу. Лист остался лежать на столике открытым, чтобы просохло хотя бы то, что написано.
Кандагари Махал была смущена своей дерзостью.
Хуррам смотрел на нее, выжидая. Он помнил, что, если хочешь, чтобы человек поскорей высказал свое пожелание и ушел, нужно не поддерживать с ним беседу.
– Ваше высочество, вы придете сегодня ко мне?
С трудом сдержав резкое «Нет!», Хуррам пожал плечами:
– Ты видишь, я занят. Если не просижу за работой слишком долго, то… может быть…
Он все же не стал обнадеживать. Хуррам ничего не мог поделать с собой, не мог заставить себя обнимать нелюбимую женщину. Она не виновата, что нелюбима, но и он тоже. Как хотелось, чтобы этой юной красавицы вовсе не было на свете, чтобы не чувствовать себя виноватым перед ней, загнанным в угол, несчастным.
Кандагари бросила быстрый взгляд на письмо. Персидский – официальный язык двора, даже будь принцесса не слишком грамотной, она сумела бы разобрать слова, выведенные красивым почерком ее мужа: «Любимая, я очень рад…»
– А что вы пишете? Это перевод какой-то поэмы?
Хуррам нахмурился, но возражать не стал:
– Да.
Он просто заслонил собой текст, пытаясь придумать повод, чтобы выпроводить жену вон. Та ушла сама, на прощание укорив:
– Переводом можно заняться и завтра. Простите…
Хуррам понял, что жена видела письмо и даже догадалась, кому оно, а потому был рад, что не укорила хоть за это. Может, она не такая уж плохая, только несчастная?
В этот раз прийти к ней в комнату оказалось немного легче, но он вскоре ушел, чувствуя себя отвратительно, словно предал сам себя. Наверное, так и было.
Письмо осталось недописанным, Хуррам слишком боялся, что любимая догадается о его предательстве.
Через несколько дней все изменилось.
Верный Джафар принес приказ от падишаха немедленно прийти.
– Что-то случилось?
– Нет, ваше высочество, падишах просто что-то придумал.
Хуррам думал иначе, Кандагари могла нажаловаться падишаху, ведь Хуррам, хоть и посетил ее спальню, был холоден и быстро ушел. Принц даже плечом дернул раздраженно – неужели из-за этой женщины ему придется униженно объясняться с отцом? Мелькнула мысль, что забеременей Кандагари Махал, ему не пришлось бы навещать ее в спальне. Но тогда первенца родит не Арджуманд, а эта внучка персидского шаха.
У входа в небольшой зал, который падишах использовал для игры в шахматы, а еще больше для курения кальяна, ахади протянул руку за мечом принца. Хуррам спокойно вытащил из-за пояса небольшой, богато инкрустированный кинжал, правило для всех одно – даже сын не мог входить в покои отца вооруженным.
Кажется, у Джехангира было хорошее настроение. Может, получил письмо от своей Мехрун-Ниссы? Хуррам почувствовал укор совести, ведь он так и не дописал то послание…
Падишах сделал сыну знак, чтобы тот присаживался и брал кальян. Но Хурраму кальяна не хотелось, тем более в комнате явно витал запах опиума, который он не любил. Отец не обратил внимания на его отказ.
– Я сегодня получил письмо…
Так и есть! Значит, причина благодушного настроения в послании красавицы вдовы.
– …От твоего брата Хосрова из Мекки.
Это совсем не то, чего ожидал Хуррам. Но если отец доволен, значит, все не так плохо.
– Принц Хосров здоров?
Джехангир фыркнул:
– Насколько может быть здоров слепой человек! Но я хочу говорить не о нем, а о тебе. Ты наследник и должен готовиться к будущему правлению.
Падишах замолчал, собираясь с мыслями, а Хуррам решил, что должен ответить.
– Я готовлюсь, ваше величество. – Джехангир разговаривал сейчас с сыном как правитель с будущим преемником, потому принц тоже обратился к нему как к падишаху, а не отцу. – Я принимаю участие в заседаниях дивана и аудиенциях, когда они бывают.
Резонное замечание, из-за свадебных торжеств, а потом просто не желая сильно нагружать себя заботами, Джехангир переложил много вопросов на плечи Итимад-уд-Даулы и других визирей, стараясь не вникать в само управление империей и оставляя себе парадную часть. Но присутствуя на вручении подарков, править не научишься.
Падишах раздраженно махнул рукой, чтобы сын замолчал. Хуррам послушно отступил в сторону, готовясь уйти по следующему знаку, но отец продолжил:
– Научиться управлять хоть чем-то можно, лишь делая это самостоятельно. У тебя есть Хисар Фироз, я хочу, чтобы ты пожил там и посмотрел, каково это – отвечать за дела государства.
Нелепое объяснение почетной ссылки (Хуррам не знал, что это лишь первая) – но как возразишь падишаху и отцу? Принц поклонился:
– Я готов выполнить любую вашу волю, отец.
Джехангир внимательно посмотрел на сына, словно пытаясь проникнуть в глубь его мыслей, ничего крамольного не почувствовал и кивнул:
– Я рад, что ты понимаешь. Поедешь в Лахор и поживешь там. Посмотрим, что из тебя получится не на поле боя, а в управлении. И еще в спальне у молодой жены. Мне сказали, что ты не слишком часто там бываешь…
Хуррам едва не возразил, что и отец не жалует свою Салиху, об этом известно всему дворцу, не только зенану. А еще хотелось спросить, кто же пожаловался – Кандагари Махал? В душе всколыхнулась ненависть к молодой жене.
Хуррам проявил мудрость – не стал отвечать отцу на такое замечание, склонился еще ниже:
– Как прикажете, ваше величество.
И было непонятно, что именно он имеет в виду – отъезд в Лахор или невнимание к Кандагари Махал.
Через два дня молодая пара должна была отъезжать в Лахор. Места благословенные, но это не роскошный дворец в Красном Форте Агры и не зенан падишаха. В Лахоре была сокровищница Моголов, однако это провинция, очень далекая от двора. В Лахоре до бегства в Аллахабад долго жил сам Джехангир, ожидая благоволения своего отца падишаха Акбара. Но никто не понимал причин внезапной почетной ссылки нынешнего наследника престола. У Хуррама не было соперников среди братьев – Хосров слеп, Парваз никчемен, Шахрияр слишком мал. И сам Хуррам не давал поводов для опалы – он не поднимал бунт и не напоминал о своем будущем правлении, чтобы отец мог заподозрить его в желании захватить престол силой.
А причина была совсем не в очереди на престол, а в женской хитрости.
Кандагари Махал действительно сделала такую глупость – она нашла способ намекнуть падишаху на невнимание со стороны принца и то, что он переписывается с Арджуманд Бегум. И сделала она это самым неразумным способом – попросив замолвить за нее словечко свою подругу по несчастью – агачи падишаха Салиху Бану. Ее падишах все же изредка посещал.
Салиха рассудила по-своему: Кандагари хоть и жена принца, но слишком знатна, чтобы ей приказывать. В зенане пока не забыли, что она внучка шаха Аббаса, Владыки мира, и старшая жена у своего мужа, в то время как сама Салиха всего лишь ханская дочь и девятнадцатая супруга. Джехангир назвал Салиху агачи – главной женой – прямо на свадьбе, но это лишь слова. В зенане полно женщин, которые не намерены подчиняться ханской дочери. Ни вдовствующие королевы вроде Рукии, Джодхи или Салимы, ни даже сестры падишаха, как Ханзада, не обращались к агачи за разрешениями, они жили как раньше, словно новой главной жены и нет в гареме.
У Салихи хватило ума не объявлять войну, которую выиграть она не могла. Но и такая союзница, как Кандагари, пусть знатная и стоящая по происхождению выше агачи, но нерешительная, ей тоже не нужна, это не союзница, а камень на ногах. Салиха замолвила словечко мужу во время одного из редких визитов в ее спальню. Падишах принял решение и… принц увозил свою принцессу в Лахор.
Салиха успокаивала невольную подругу:
– Там ты будешь главной, и никто вроде Ханзаде не сможет тебя ослушаться!
– Там я буду совсем одна, – рыдала несчастная Кандагари, предчувствуя будущее одиночество.
– Кандагари, чем меньше вокруг соперниц за внимание принца, тем лучше. Он чаще будет с тобой…
Слабое утешение, но приходилось соглашаться.
Прощаясь, падишах даже прослезился:
– Хуррам, ты родился в Лахорской крепости. Поклонись от меня этим благословенным местам.
Принцу и его юной жене предстоял долгий и не такой уж легкий путь. Это армия движется быстро, придворные так не ездят, особенно если в караване гарем, пусть даже небольшой.
Когда Кандагари Махал собирала своих придворных, нашлось немало тех, кто сумел избежать отъезда, и теперь придворных дам в окружении принцессы было совсем немного, никакого блестящего двора пока не получалось.
Подруга наставляла ее:
– Кандагари, ты должна создать блестящий двор там. У тебя все прекрасно – молодой муж, будет ребенок…
Салиха знала, о чем говорила, Кандагари уже успела шепнуть ей о том, что вымученный приход принца в спальню, кажется, дал плоды. Только бы это был сын! Тогда отношение к ней Хуррама изменится, он не сможет не замечать мать своего первенца.
– А ты? У тебя ничего?
Салиха вздохнула, она очень хотела бы родить сына, чтобы потом добиться именно для него наследования престола, но, похоже, вино, арак и опиум сделали свое дело, детей у падишаха больше не было, Хуррам оставался единственным подходящим наследником.
Караван принца и принцессы едва успел пройти Дели, когда Кандагари стало совсем плохо. Перепуганные лекарки не знали, что делать, пока одна из них не сообразила, что дурнота принцессы может означать счастливое событие – она понесла!
Юная женщина и без преувеличенных восторгов своих лекарок знала, что это так, однако изобразила радость и неведение.
Хурраму шепнули, что жена готова сообщить радостную весть. Принца охватило двоякое чувство – одновременно облегчение и опасение. Беременность Кандагари позволяла ему не приходить к жене, но если она родит сына, то первенцем станет не ребенок Арджуманд, как мечтал Хуррам.
Повитухи немедленно пообещали сына:
– Ваше высочество, вы обязательно родите принцу сына! У такого льва, как принц Хуррам, будет много сыновей.
Прорицатели тоже твердили принцу, что у него будет много детей, и сыновей в том числе, только не говорили, кто именно их родит.
А пока главным было дурное самочувствие принцессы. Хуррам немедленно этим воспользовался, приказав остановиться в Панипате. Он надеялся получить письмо от Арджуманд, а его все не было. Принцесса мучилась от дурноты, принц от неизвестности. Хуррам не мог понять – он писал часто, а Арджуманд не отвечала! Неужели забыла или встретила кого-то другого? А вдруг с ней что-то случилось?!
Лахор одинаково с Бардхаманом отдален от Агры, только в другую сторону. Тысячи косов разделяли влюбленных. Самый быстрый гонец не доберется туда и за полмесяца. Хуррам вздыхал, понимая, как осложнилась их с Арджуманд переписка. Он не подозревал, что падишах распорядился останавливать всех гонцов со стороны Бенгалии и сначала показывать письма ему. Джехангир вовсе не был так жесток, не имея возможности переписываться с Мехрун-Ниссой, он просто хотел читать письма Арджуманд, а потом отправлять их дальше Хурраму. Племянница так забавно описывала их охоту, игру в шахматы, стрельбу из лука и мушкета, философские споры… Падишаху становилось завидно, имей он возможность писать Мехрун-Ниссе, не стал бы мешать Арджуманд и Хурраму, но…
Джехангир не считал нужным отправлять письма Арджуманд немедленно после прочтения, первое же письмо долго лежало у падишаха, в то время как его несчастный сын ждал, мучаясь от худших подозрений.
Выручил верный Джафар, который отправился в сторону Бенгалии, минуя Агру. По дороге он встретил гонца от Мехрун-Ниссы и Арджуманд и забрал у того письмо девушки. Наконец-то принц смог убедиться, что любимая его не забыла!
Караван наследника престола стоял в Панипате так долго, как только было возможно. Хуррам делал вид, что обеспокоен состоянием жены, а пока она приходила в себя, решил изучить место решающей битвы своего предка Великого Могола Бабура, ведь именно здесь состоялось сражение, после которого путь на Дели и Агру оказался для моголов открыт.
Он ходил по окрестностям, якобы представляя это великое сражение, слуга следом нес «Бабур-наме», с которым принц время от времени сверялся. Однако мысли Хуррама были далеко от Панипата, они витали в Бардхамане, где его любимая зачем-то училась стрелять из мушкета.
Только недовольство падишаха, который перестал получать письма из Бенгалии вместо принца Хуррама, вынудило наследника престола двинуться дальше в Лахор. Принцесса все еще чувствовала себя плохо, но это ее мужа беспокоило уже меньше, он наладил переписку с Арджуманд, минуя Агру.
Далеко в знойной Бенгалии ждала его любимая Арджуманд, а рядом, в тенистых садах Лахора, страдала нелюбимая Кандагари. Ее не радовал ни великолепный дворец, ни фонтаны, восстановленные по приказу принца, ни танцовщицы, ни музыка, ни даже горы вдали, так похожие на ее родные. Принцесса тяжело переносила беременность, ее лицо покрылось темными пятнами, справиться с которыми не получалось никакими средствами, она потеряла всю свою привлекательность, а потому старалась не показываться мужу на глаза, чему Хуррам был даже рад.
Они жили каждый сам по себе: принц занялся строительством и изучением вопросов управления огромной территорией – под его властью были земли почти от Дели до гор, окружающих Кабул. Хуррам решил доказать отцу, что он хороший сын, и после рождения у Кандагари ребенка надеялся попросить разрешения на новую женитьбу. Арджуманд писала, что ждет, что думает только о нем.
Все шло хорошо – он правитель большого Хисар Фироза, молодая жена вот-вот родит, любимая готова стать его женой, как только это разрешит падишах, сам Джехангир тоже доволен сыном… Арджуманд желала сопернице родить сына, чтобы у любимого была законная гордость. Оставалось только ждать.
Но как же трудно считать месяцы, если даже минуты без любимых кажутся вечностью!
– Ай вай!
В зенане дворца Лахора стоял переполох. И без объяснений было понятно – у принцессы начались роды. Кандагари страшно устала, сначала ее сильно тошнило, потом живот стал огромным, а тело неповоротливым. Ноги стали похожи на слоновьи, она целыми днями лежала, требуя, чтобы опахала служанок не останавливались ни на мгновение, но плавные движения не разгоняли духоту, а время тянулось невыносимо медленно.
Когда пришел срок рожать, несчастная женщина была так измучена, что не думала уже даже о сыне, скорей бы просто избавиться от этой тяжести!
Девочка родилась маленькой и крикливой. Глядя на нее, было трудно поверить, что это красное сморщенное личико породили два красивых человека, что в ее венах кровь Великих Моголов и великих правителей Персии. Внучка падишаха Джехангира и правнучка шаха Аббаса после своего появления на свет вовсе не казалась ни хорошенькой, ни приятной.
Через несколько дней все изменилось, многие дети не очень хороши, едва появившись на свет, но все уже свершилось – увидев это орущее красное создание, Хуррам и вовсе отдалился от жены душой. Стоило столько мучиться, чтобы родить крошечную девчонку. Где же обещанный повитухами сын?!
