Глава 8

Это не могло быть правдой, но было так! Во дворце объявлено о предстоящей свадьбе принца Хуррама с внучкой… персидского шаха.

Арджуманд окаменела от ужаса и горя. Ее любимого женят. Девушка не думала о том, что обещана их с Хуррамом свадьба, это отошло куда-то в сторону. Главным стало то, что у ее любимого теперь будет жена, с которой… Об этом лучше не думать совсем.

Сердце зашлось от боли так, что в глазах потемнело. Конечно, падишах не спрашивал согласия сына на брак, это было не принято, и невесту выбрали не по любви и не за красоту – хотя персиянки красивы, – а по расчету. Но появление рядом с Хуррамом юной красавицы означало, что он может совсем забыть Арджуманд. Разве редко такое случалось? Любовь с первого взгляда на всю оставшуюся жизнь и даже после нее – такое бывает только в стихах поэтов.

Разве важно то, что принцессу прислали в качестве замирения после стычки за Кабул или Кандагар? Она будет женой Хуррама, причем первой, той, что родит наследника престола. Персиянка будет старшей женой, и это положение у нее никто никогда не отнимет. У нее будет право родить первенца, право смотреть на остальных жен свысока, много прав…

Арджуманд укорила сама себя: четыре месяца Хуррам вместе с отцом то усмирял принца Хосрова и спасал казну, то потом выбивал персов из небольших крепостей у Кандагара. Четыре месяца они не виделись совсем. Потом Рукия устроила встречу, и показалось, что все прекрасно. Принц все же отдал Арджуманд книгу Низами со своими пометками – так он хотел показать, какие стихи и строчки из них ему нравятся больше всего.

Тогда у Арджуманд словно выросли крылья, но прошло еще несколько месяцев, и эти крылья оборвали. Неужели теперь любимый будет принадлежать другой? Она заранее ненавидела юную жену Хуррама, хотя Кандахари Бегум Сахиба вовсе не была виновата в ее несчастьях, но любить ее Арджуманд не могла никак.

Но перед свадьбой падишах предпринял еще одно действие.

После расправы над принцем Хосровом Джехангир просто обязан был доказать придворным, что не только кого-то ненавидит или опасается, но и любит по-родственному. Хосров в число любимцев не входил никогда, его брат Парваз тоже, оставалось демонстрировать приязнь младшему из принцев Хурраму, тем более тот вполне был этого достоин.

Хурраму исполнилось шестнадцать, он совсем взрослый, при желании все сторонники Хосрова могли встать на сторону младшего принца, если бы тот пожелал пойти против отца. Пока Хуррам о таком не помышлял, но падишах прекрасно понимал, что найдутся наушники, которые станут давать Хурраму дурные советы. И чтобы его уши оказались к таким советам глухи, между отцом и сыном должна быть не вражда, а приязнь.

Падишаху не приходилось идти против своих чувств, он действительно любил этого принца больше остальных, а Хуррам действительно был достоин такой любви.

Джехангир решил, что принцу Хурраму пора браться за ум. Конечно, он и без того показал себя прекрасным воином и организатором, но падишах объявил, что намерен поручить наследнику престола (кто посмел бы с этим спорить?) управление его собственными владениями – Хисаром. И почему-то для утверждения Хуррама в Хисаре потребовалось ехать туда всем двором.

Путешествие двора во главе с падишахом в конце зимы, когда о дождях и забыли, а земля превратилась в пыль, было тяжелым для всех. Огромный караван с тысячами всадников, слонов, верблюдов, ослов и просто пеших слуг, несущих паланкины, охраняющих, готовящих все для остановок, растянулся на целый день пути. Голова каравана уже готовилась остановиться на ночлег, а его хвост еще только выполз из Агры.

Многие тысячи ног и сотни тысяч копыт вытаптывали на своем пути все, оставляя безжизненную утрамбованную землю. Едва ли после этого дехканам удастся собрать на ней урожай не только в нынешнем, но и в следующих годах. Но кто же думал о такой мелочи?

Во главе огромной процессии шли девять огромных слонов, над каждым из которых развевалось знамя с изготовившимся к прыжку львом в центре желтого круга – символом Великих Моголов. Девять следующих слонов везли зеленые стяги с солнцем на них во славу Аллаха. Девять ослепительно-белых жеребцов под золотыми седлами и украшенными драгоценными камнями сбруями шли без всадников, ведомые под уздцы конюхами.

Следующий роскошный табун возглавлял жеребец, всадник на котором держал личное знамя Джехангира с начертанными на нем словами «Завоеватель мира».

Везли огромный барабан, в который время от времени ударяли, якобы предупреждая о приближении каравана. В другое время лошади или слоны могли просто испугаться звука дундуби, но сейчас его могучий голос просто тонул в шуме, производимом при движении такого количества народа.

Перед слоном, в мегдамбаре которого сидели Джехангир и Хуррам, бежали, разбрызгивая розовую воду и разбрасывая цветы, десятки слуг. Иначе падишаху и наследнику просто нечем было бы дышать. О том, чем должны дышать остальные, Джехангир не задумывался. Несчастный махаут – погонщик слона – сидел на его шее, не дыша и моля бога только о том, чтобы слон ступал как можно ровней и не взбесился.

Движение на слоне очень медленное, это позволяло многим слугам двигаться пешком.

Позади правителя несли еще несколько роскошных паланкинов, покрытых серебром. Слуги, тащившие эту тяжесть, выбивались из сил, зато у падишаха была возможность сменить паланкин, если вдруг пожелает.

Не оставил Джехангир дома и свое оружие, которое тоже несли те, кто за него отвечал: один – копье, другой – лук, третий – стрелы… На бедолаг, меряющих расстояние ногами, горделиво посматривали слуги с ловчими птицами. Хотя и им доставалось: птицы под своими колпачками ничего не видели, но все слышали, и были страшно обеспокоены непривычным шумом. Едва ли им пришлось бы охотиться: при приближении каравана в стороны разбегались все, кто только мог.

Караван защищали несколько тысяч хорошо вооруженных всадников, скакавших по бокам.

А ведь были еще ахади – личная вооруженная охрана падишаха, музыканты, потому, что просто ехать скучно и клонит в сон. Важно вышагивали слоны с самыми разными знаменами, на которых красовались символы Джехангира, как Тени Аллаха, девизы, символы его власти над землей, водой и воздухом Хиндустана, его справедливости и еще много чего.

Кроме того, шагали запасные слоны с роскошными хаудахами – раззолоченными тронами под большими зонтами, десятки слонов везли сундуки с драгоценностями на случай, если падишаху захочется кого-то наградить, сотни тащили на своих спинах сундуки с золотыми и серебряными монетами. Полторы сотни слонов везли государственные бумаги, которые правитель не счел нужным оставить в Агре. Одежду и обувь падишаха несли в своих огромнейших тюках несколько десятков верблюдов позади основной части каравана.

А рядом со слоном падишаха и наследника то бежали, то ехали в своих паланкинах несколько чиновников, обязанностью которых было толково отвечать на любые вопросы, которые возникали у Джехангира при одном только взгляде на окружающую его действительность. Падишах был очень любопытен от природы, вел дневник, и вопросы у него возникали постоянно и самые неожиданные. Если чиновник не мог ответить, каково расстояние до чего-то на горизонте, сколько людей живет и чем занимаются в селении, попавшемся на пути, что за птица пролетела и какого размера у нее гнездо… он рисковал навсегда остаться в этой местности для изучения вопроса гнездования или особенностей цветения того или иного растения.

При этом и вопрос, и ответ следовало тщательно записать, вечером падишах обычно желал прочитать записи. Горе чиновнику, ответившему неверно…

Помимо записей постоянно измерялся путь, причем делалось это простой веревкой с узлами. В любую минуту падишах, пожелав узнать, как далеко уже продвинулся, мог получить ответ с точностью до тысячной доли коса – большой мили.

Огромные песочные часы дублировались для верности несколькими маленькими, и о каждом прошедшем часе сообщалось ударом в большой гонг.

Всё в караване падишаха было под контролем.

За личной частью каравана тащились еще и сопровождающие, прежде всего гарем. Рукия категорически отказалась ехать в составе каравана, Джехангир не настаивал. Он и женщин взял не всех, обиженная Ханзаде еще долго срывала злость на тех наложницах, за которыми осталась присматривать.

Но и без сестры падишаха нашлось кому заполнить немыслимое количество паланкинов. У каждой жены или наложницы падишаха были свой слон и сотни сопровождающих, не говоря уже о рабынях или слугах, которых вообще никто не считал. За женщинами тоже везли тюки с одеждой и драгоценностями, благовониями, тканями, сладостями на случай, если захочется перекусить в пути. Также ехали музыкантши, танцовщицы, лекарки и массажистки, да мало ли кто…

Удивительно, но среди всех этих женщин не было Мехрун-Ниссы. Королева Салима, в свите которой числилась Мехрун-Нисса, осталась в зенане, для нее, как и для Рукии или Джодхи, такое путешествие было трудным и совсем не привлекательным. Мехрун-Нисса тоже не любила караванную суету, хотя прекрасно знала, что все будет организовано четко.

А вот жена Гияз-Бека Рауза, Бегум, отправилась в путь, прихватив с собой двух внучек – Арджуманд и Фарзану. Бабушка решила, что девочки должны увидеть великолепие падишахского окружения, его немыслимое богатство и заодно хотя бы немного сам Хиндустан, ведь им не доводилось бывать за пределами Агры.

Сати попросила оставить ее в Агре. Арджуманд сокрушенно качала головой:

– Сати, перестань думать о принце Хосрове. Он не вспоминает о тебе, не изводись.

– Не могу! Ты же не можешь не думать о Хурраме?

Арджуманд признавалась, что да, не может.

Действительно, ее, как и Фарзану, снедало любопытство, вокруг было столько всего нового, но все затмевала тоска. Арджуманд не видела Хуррама даже издали, падишах держал его при себе, а дочери Итимад-уд-Даулы хода в падишахский шатер не было. Разве девушке до красот Хиндустана?

Рауза Бегум ехала не среди женщин зенана, это расстраивало Фарзану, которой очень хотелось понаблюдать за красавицами гарема и выведать какие-нибудь секреты, а Арджуманд позволяло не прятаться от насмешливых взглядов. Но в первый же день бабушка позволила младшей внучке сесть в паланкин их родственницы, которая была придворной дамой Малики Джехан Бегумы, одной из жен падишаха.

Отправив Фарзану и отослав служанок, Рауза Бегум начала разговор со старшей внучкой. Арджуманд прекрасно понимала, что уединение ради этого и было организовано, ей очень хотелось пожаловаться бабушке на свою судьбу, на невозможность хоть краем глаза увидеть любимого, попросить совет. Совет Рауза Бегума дала и без ее просьбы, но что это был за совет!

– Я не стану выговаривать тебе за твой проступок, Всевышний слишком милостив к тебе, но ты еще почувствуешь Его гнев.

Арджуманд хотела сказать, что уже чувствует, но благоразумно промолчала.

– Арджуманд, ты достаточно взрослая, чтобы выйти замуж. Выброси из головы мечты о принце Хурраме и о его любви к тебе. Он заступился за тебя перед отцом просто из жалости.

И снова хотелось возразить, крикнуть, что у нее есть книга, где к словам Меджнуна в поэме «Лейла и Меджнун» рукой Хуррама приписаны еще строчки. Но она снова промолчала и правильно сделала.

– Арджуманд, не знаю, слышала ли ты историю своей тети Мехрун-Ниссы. Если и слышала, все равно послушай. Она была такой же, как ты – юной, красивой и мечтала о принце Селиме. У принца Селима в то время уже были жены и даже двое сыновей, но, увидев Мехрун-Ниссу на мина-базаре, он потерял голову. Она тоже. Мы не были против такого замужества, даже десятой женой наследника престола быть почетней, чем первой у чиновника. Но возразил падишах. Нет, падишах Акбар не запретил принцу взять в жены дочь Гияз-Бека, он поступил иначе – посоветовал Гияз-Беку поскорей выдать ее замуж за кого-то другого. И мы послушали, Мехрун-Нисса стала супругой уважаемого Шер-Афгана.

– А как же любовь? – тихо спросила Арджуманд.

– Любовь? Принц женился на красавице Билкис Макани, которая родила ему сына – принца Хуррама, потом еще на Малике Джехан, потом еще много на ком. Гияз-Бек стал Итимад-уд-Даулой, а брат Мехрун-Ниссы, твой отец, получил титул Асаф-Хана.

– Но если бы тетушка все же стала женой принца, разве дедушка не смог бы стать «столпом империи»? Мехрун-Нисса помогла бы…

– Нет! – тон бабушки Раузы Бегумы стал жестким. – И принц Селим не стал бы падишахом Джехангиром.

– Почему?

– Падишах Акбар не позволил бы. Запомни, у тех, кто подле трона, нет права на любовь. На скольких был женат Великий Могол Акбар? Разве на всех по любви?

– На королеве Джодхе Бай, – упрямо возразила внучка.

– Это принесло много проблем и ни одного крепкого сына. Никогда не иди против воли падишаха, иначе вообще не придется возражать.

– Все говорят, что падишах до сих пор любит Мехрун-Ниссу… – Арджуманд было так жалко расставаться с мечтой о Хурраме. Не о принце, а о человеке.

– И где она? Даже в поездку с собой не пригласили. Запомни, если падишах посреди солнечного дня скажет, что сейчас ночь, нужно подтвердить, что видишь на небе луну и звезды.

– Ты думаешь, падишах больше не хочет видеть тетю?

– Арджуманд, завтра будет объявлено о двух свадьбах. Я нарочно завела с тобой этот разговор, чтобы ты была готова и не выдала своих чувств. Принца Хуррама женят на Кандагари Махал. А падишах берет в жены дочь Касим-Хана Салиху Бану.

– Что?!

– Да, дорогая. Сделай из этого правильный вывод и не страдай. Мужчина может говорить о любви, но верить его словам стоит лишь тогда, когда ты уже стала женой, причем единственной.

– Ты веришь в дедушкину любовь? – неожиданно для себя поинтересовалась Арджуманд и тут же испугалась, что бабушка Рауза Бегума сочтет этот вопрос страшной дерзостью. Но Рауза усмехнулась:

– Я имею на это право – только я родила Гияз-Беку сына, только меня он почитает, как жену. Если такого нет, лучше не мечтать о любви принца или падишаха, а устраивать свою жизнь. Думаю, после этих двух свадеб ты согласишься стать женой достойного человека. Но никогда не рассказывай мужу о своем поступке, даже в пылу откровения не говори, чтобы даже в самую неприятную минуту у него не было повода в чем-то тебя обвинить. Подумай над моими словами, я добра тебе желаю. Как и Мехрун-Ниссе.

Арджуманд подумала…

Ей уже исполнилось четырнадцать, пора замуж, но сердце никак не соглашалось повторять путь Мехрун-Ниссы, тем более племянница прекрасно понимала, что тетушка несчастлива. Но понимала она и другое – если принц не возьмет ее в жены еще пару лет, можно остаться совсем без мужа. Это позор, только дочери падишаха вроде Ханзаде могут позволить себе до старости жить в зенане, для остальных такое невозможно. И как бы ни была красива и умна шестнадцатилетняя девушка, ее едва ли пожелает взять первой женой богатый человек. А быть второй или третьей не такая уж сладкая участь.

Но Арджуманд все равно не представляла, как сможет согласиться на брак с кем-то вместо Хуррама. Лучше броситься в воды Джамны или со стены Красного Форта, хотя это обречет на гибель не только тело, но и душу.

Ну почему Всевышний позволяет мужчинам брать жен в любом возрасте, а девушкам выходить замуж только до пятнадцати, чтобы не вызвать осуждения окружающих?

Она прекрасно понимала, что родные не позволят сидеть до этого возраста и постараются отдать ее кому-нибудь, как отдали Мехрун-Ниссу. Станет ли противиться принц Хуррам? Едва ли, ведь у него уже будет жена, да и любовь отца для Хуррама, наверное, важней, чем любовь Арджуманд. Бабушка Рауза правильно объяснила – мужская страсть мимолетна, если девушка не стала женой возлюбленного, едва ли она будет ему дорога всю жизнь. Пример – тетушка Мехрун-Нисса. Ей тридцать один год, но выглядит красавица моложе многих двадцатилетних. Она умна, образованна, находчива, смела… можно долго продолжать перечень достоинств Мехрун-Ниссы, но по воле Великого Могола Акбара и собственных родителей она не стала женой Джехангира и теперь не нужна ему, несмотря на все свои достоинства.

Арджуманд понимала, что рассчитывать на счастье с принцем Хуррамом не стоит вовсе. Его женят не по любви, а по расчету, однако это ничего не значит. Молодая, красивая, родовитая жена быстро заставит Хуррама забыть о той, с которой он делился стихами Низами. Жизнь жестока, она не всегда берет в расчет желания людей, особенно если это правители. Падишах и принцы могут распоряжаться судьбами многих людей, разрушая или вознося их судьбы из каприза, но они не вольны над собственными судьбами и чувствами. Даже если Джехангир по-прежнему любит Мехрун-Ниссу, он не может позволить себе взять ее в гарем и приблизить к трону, как того стоило бы. И принц Хуррам не может жениться на той, которую полюбил, – для женитьбы есть выгодные девушки, которые принесут мир на границе, или родство с соседними правителями, а Арджуманд всего лишь дочь визиря…

Возможно, через какое-то время принц и смог бы взять Арджуманд очередной женой, она сама готова стать его наложницей, но родные девушки этого не допустят. Арджуманд понимала, что ей предстоит повторить судьбу Мехрун-Ниссы. Незавидную судьбу, несмотря на весь блеск и богатство, которые окружали тетушку Арджуманд.

Все это внушала и внушала внучке Рауза Бегум, обдумывала и она сама.

Наступила минута, когда Арджуманд была готова согласиться: она выйдет замуж за другого, если принц скажет, что не возьмет ее в жены в ближайшие годы.

– Скажет, – пообещала Рауза Бегум.

Но свою судьбу не может предугадать никто, даже предсказатели лишь предполагают, хотя нить жизни у каждого уже определена.

Падишах пожелал организовать джаргу – загонную охоту, при которой тысячи всадников кольцом окружают выбранное место и начинают съезжаться, уменьшая этот круг до определенных размеров. Затем все поочередно, начиная с падишаха, в строгом соответствии с их статусом въезжают в этот круг и убивают тех животных, которых пожелают, и тем способом, который выберут сами.

Конечно, самым удачливым оказывался падишах, ведь ему доставались сливки с молока – нетронутые и еще не пришедшие в себя от ужаса загона животные. Но независимо от того, сколько он забил, его успехи превозносились до неба.

Придворные с высоким статусом очень любили джаргу. Иногда в ней позволялось участвовать и женщинам. Мехрун-Нисса была знаменита тем, что однажды, отправившись на джаргу вместе со своим мужем Шер-Афганом, убила четырех тигров всего шестью выстрелами из мушкета. Мехрун-Нисса охотилась со слона, но это не умаляло ее храбрости и меткости стрельбы.

Услышав о предстоящей джарге, Арджуманд взмолилась, прося позволить ей участвовать. Рауза Бегум едва ли разрешила бы столь опасное, по ее мнению, дело, но тут одна из родственниц попросила о том же, ей очень хотелось поучаствовать, а ее сопровождающая придворная дама была слишком стара.

Уговоры и споры привели к тому, что Арджуманд тоже села на небольшую лошадку и взяла в руки лук и стрелы. Асаф-Хан, узнав, что дочь примет участие в охоте, обещал лично проследить, чтобы ее не ранили, не сбили с лошади и не украли.

Фарзана требовала разрешить охоту и ей, но тут бабушка Рауза была непоколебима – рано еще. Страшно завидовавшая старшей сестре девушка пожелала Арджуманд свалиться с лошади и сломать что-нибудь!

– Фарзана, я не виновата в том, что родилась раньше тебя. Перестань завидовать, иначе накличешь беду на саму себя.

Но сестрица в ответ только фыркнула:

– Думаешь, я не знаю, зачем ты едешь на охоту? Тебе не добыча важна, у тебя добыча поважней. Надеешься увидеться с принцем? Зря, потому что он будет с другой стороны, там, куда женщин не пустят.

Арджуманд невольно ахнула от такой прозорливости сестры и поинтересовалась:

– А ты-то откуда знаешь?

– Мне Джафар сказал.

Джафар – их родственник, с которым Фарзана дружила с малых лет, он надеялся, что девушка станет его супругой, а потому прислуживал, как только мог. Арджуманд давно хотела посоветовать бедолаге поменьше носиться со строптивицей, а еще лучше некоторое время просто не обращать на нее внимания.

В день джарги вдруг оказалось, что родственница, которую должна сопровождать Арджуманд, тоже заболела – ее укусила в глаз пчела. Девушка страшно расстроилась, зато Фарзана ликовала. Но радоваться пришлось недолго, Асаф-Хан привел Джафара и поручил старшую дочь ему:

– Джафар проследит, чтобы с Арджуманд ничего не случилось.

Так Арджуманд оказалась под защитой дальнего родственника, мечтавшего о ее сестре.

Самое время поговорить о его поведении, решила Арджуманд.

Она едва успела поговорить с Джафаром, который, вздыхая, объяснил, что сам все понимает, но присутствие Фарзаны просто лишает его воли.

Джафар и Арджуманд вдвоем набили немало дичи, девушка в пылу охоты забыла обо всем, она не любила убивать, но охотничий азарт способен охватить кого угодно, тем более если вокруг все кричат, стреляют и скачут. Слуги едва успевали забирать добычу.

– Арджуманд, – вдруг позвал Джафар, кивая в сторону.

Она повернулась и замерла, потому что с той стороны к ним подъехал принц Хуррам.

– Ваше высочество… – Джафар поклонился, насколько это возможно в седле.

Хуррам ответил, но взгляд его был прикован к Арджуманд. Девушка смотрела, не отрываясь, ее лицо закрыто, как у правоверной мусульманки, видны лишь глаза, но и этого достаточно. Они просто кричали о любви, тоске в разлуке, о радости встречи. Глаза принца отвечали тем же.

Джафар словно встал на страже, он осматривал окрестности, чтобы никто не увидел влюбленных. Падишах и многие придворные, в том числе дед Арджуманд Гияз-Бек, охотились со слонов, но принц предпочел лошадь. Он знал, что Арджуманд тоже будет на охоте и что будет в седле, а не в хаудахе на спине слона, и решил воспользоваться возможностью «случайно» с ней встретиться. Откуда знал? Не все родственники Арджуманд думали так же, как бабушка Рауза. Асаф-Хан помнил, как смотрели влюбленные друг на друга на рынке, а еще он помнил, как страдала сестра, когда ей пришлось выйти замуж за Шер-Афгана. Джафар оказался приставлен к Арджуманд не зря.

Но следовало торопиться, охота непредсказуема, в любое мгновение из кустов мог выскочить какой-нибудь искатель добычи или даже женщина, тогда слухов не оберешься.

Хуррам подъехал к Арджуманд и быстро проговорил:

– Меня женят, но я все равно люблю только тебя! И все равно женюсь на тебе, когда наступит благоприятный день. Отец обещал.

Она смотрела не отрываясь.

– Я буду ждать, Хуррам, буду ждать хоть вечность. А если благоприятных дней не будет, просто сделай меня своей наложницей.

Договорить не дали, послышался шум, сквозь кусты ломился зверь, а за ним всадники. Хуррам быстро добавил:

– Ты станешь моей женой. Не первой, но самой любимой и единственной. Жди.

Больше Арджуманд ничего не видела и не слышала, все остальное: добыча, охота, даже опасность – были неважны.

Она поблагодарила Джафара. Тот вздохнул:

– Я знаю, что вы любите друг друга, и не понимаю, почему падишах женит принца на персидской принцессе.

– Она принцесса и может принести пользу трону, – усмехнулась Арджуманд. И вдруг вздохнула: – Говорят, она красивая…

Джафар укорил:

– Принц сказал, что всегда будет любить только тебя. Хурраму нельзя не верить.

– Я верю, – широко улыбнулась Арджуманд. – Верю и буду ждать. Хоть всю жизнь.

– Я передам твои слова принцу?

– А ты сможешь?! Передай.

Ей было не стыдно признаваться в своей любви Джафару, Арджуманд знала, что есть три человека, которые ее поймут: Сати, Мехрун-Нисса и вот Джафар.

Фарзана что-то заподозрила, она пристала к сестре с требованием рассказать, что случилось.

– Что именно тебя интересует?

– Почему ты такая веселая и довольная?

– Почему бы мне не быть довольной? Мы набили много дичи, джарга прошла прекрасно.

– А еще?

– А еще я посоветовала Джафару бросить тебя и найти себе другую возлюбленную.

Это был хороший ход, потому что теперь все подозрения Фарзаны касались только Джафара.

– Ты пытаешься отбить у меня Джафара?! Это нечестно! Бабушка, принц о ней забыл, так она пристала к моему Джафару.

– С какой стати он твой?

Сестры препирались еще долго, причем Арджуманд действительно было весело, она не обманула Хуррама, когда обещала ждать его, сколько понадобится.

Хуррам, получив подтверждение, что Арджуманд его не забыла, тоже повеселел.

Принц был обласкан отцом сверх меры – он получил право ставить алый шатер рядом с шатром падишаха (если честно, то Хурраму очень хотелось поставить его как можно дальше, чтобы сбежать на свидание с любимой, но это было невозможно), стал правителем Хисара, как когда-то был его отец, Джехангир открыто говорил о нем как о наследнике.

Умный падишах за время путешествия в Хисар сделал все, чтобы придворные увидели достоинства принца, поняли, что это куда лучший наследник, чем был бы Хосров. А еще Джехангир многое сделал, чтобы о Хосрове и покушении забыли как можно скорей.

Падишах был немыслимо любознателен, он до всего пытался дойти собственным опытом, без конца устраивая наблюдения за кем-то или чем-то в природе, например, изучая то, как спариваются и воспитывают потомство журавли, как изменяется цвет облаков на восходе, почему в той или иной местности растут именно такие растения и водится именно такая рыба… Будь его воля, поездка в Хисар длилась бы полгода, но пришлось поторопиться в обратный путь, чтобы слоны не завязли в грязи из-за дождей.

Была еще одна причина их торопливости – предстояли две свадьбы, к которым следовало подготовиться.

Агра ждала принцесс, причем сразу двух – дочь Касим-хана Салиху Бану для падишаха и внучку персидского шаха Кандагари Махал для принца Хуррама.

Это ожидание превратило зенан в гудящий улей. Даже беспокойная подготовка к мина-базару не шла ни в какое сравнение с тем, что творилось теперь. Для женщин зенана это была долгожданная возможность блеснуть новыми украшениями и одеждой, повеселиться, а еще надежда как-то изменить свою жизнь, которую, казалось, изменить вообще невозможно.

Сотни красавиц и их служанок, собранные в одном месте, не интриговать не могли, но все интриги были уже известными и даже устоявшимися, что сглаживало их остроту. Все знали, кто из наложниц и служанок наушничает Ханзаде, кто сообщает все главному евнуху, кого стоит опасаться, а с кем можно договориться и даже подкупить… Знали даже осведомителей королевы Рукии, хотя иногда казалось, что эти осведомители фальшивые, для отвода глаз, а настоящие умело скрываются.

А теперь не только появилась возможность плести новые интриги, но прежде всего появилась вероятность перемен в жизни зенана. Падишахи давно не женились, последней супругой Джехангира была мать принца Хуррама, но тогда и сам Джехангир был принцем. Свадьбы принцев не в счет, они мало что меняли в зенане. Но теперь в нем новая молодая жена, и наследный принц брал первую жену, да еще какую – внучку падишаха Персии.

Обе красавицы привезут своих придворных дам и слуг – это обязательно. Появление стольких женщин-шииток, обычаи которых в чем-то сходны, но во многом отличались от обычаев двора Великих Моголов, означало, что всех впереди ждут стычки, а также дележ пространства и власти в гареме. Так бывает, когда встречаются две реки, их вода бурлит водоворотами, течение даже сбивается, чтобы потом, примирившись и слившись, стать единым потоком. Через несколько сотен метров уже не заметно, что совсем недавно два потока спорили между собой, деля русло.

Кто-то из подопечных Ханзаде рассчитывал перейти в свиту одной из принцесс, наверняка обе постараются привлечь нынешних обитательниц гарема.

Падишах рассчитывал сначала жениться сам, тем более Кандагари Махал добираться до Агры дальше, но так случилось, что Салиха Бану опоздала, и в Агру две девушки приехали одновременно.

Когда стало ясно, что именно это и произойдет, Джехангир послал за Рукией. Королева сказалась больной и разговаривать не стала. Джодха вдруг заболела тоже. Но когда и Салима велела передать, что больна, падишах возмутился, его мать и мачехи явно не желали с ним встречаться и помогать!

Да кто они такие?! Вдовы Акбара, умершего падишаха… это еще не значит, что они могут диктовать свою волю падишаху нынешнему. Что плохого в том, что он породнится с персидским шахом? Почему раджпуток можно брать в жены, а персиянок-шииток нет? Персидский шах некогда помог их предку Хумаюну вернуть власть в Дели.

Джехангир бушевал в своих покоях, но что он мог предпринять против строптивых женщин?

Обойдусь без них! – решил падишах и поручил Ханзаде подготовить встречу Салихи Бану. Если уж все мачехи вдруг сказались больными, кто-то должен их заменить?

Ханзаде чувствовала себя на седьмом небе. Она принялась суетиться так, что Салиме пришлось «выздороветь» и вмешаться.

Салим Бегум предложила Мехрун-Ниссе пока съездить куда-нибудь, чтобы проведать родственников, но женщина решила этого не делать.

– Я очень хочу побывать на свадьбе падишаха. Неужели я столь противна или уродлива, что способна оскорбить взор Тени Аллаха на Земле?

Ситуация сложилась глупая. Невеста Хуррама была вынуждена ждать своей очереди, причем по недосмотру чиновников ее не предупредили вовремя и огромный караван невесты с многочисленными сопровождающими, слугами и богатыми дарами жениху и его отцу успел покинуть Дели и даже пройти Сикандр. Возвращаться нелепо, идти в Агру нельзя – каравану пришлось встать на полпути и ждать новых приказов. Унизительно для внучки персидского шаха.

Мехрун-Нисса уже который день не находила себе места. Сначала ее не пригласили на джаргу, хотя падишах прекрасно знал, что она опытная охотница. Потом это известие о его женитьбе… Кому же верить, ведь астрологи сказали, что она будет женой падишаха. Правда, второй добавил, что не скоро. Ей бы позвать Хормазд-агу еще раз и расспросить подробней, но Мехрун-Нисса была столь беспокойна, что забыла о своем требовании не называть благоприятный день для свадьбы племянницы, вернее, ей и в голову не пришло, что Хормазд-ага до сих пор выполняет это требование. Сейчас главной стала свадьба падишаха. Тетка и племянница оказались одинаково отвергнутыми, только Арджуманд получила заверение Хуррама о верности, а у Мехрун-Ниссы и того не было.

И конечно, обе вовсе не были рады предстоящим свадьбам.

Не они одни – был во дворце еще человек, радовать которого не могло, кажется, уже ничто. Рукия не обманула принца Хосрова, его левый глаз видел, хотя много хуже, чем раньше, но зрения хватало, чтобы ходить самому и подносить еду ко рту, не дожидаясь, когда это сделают слуги. Но мог ли считать это жизнью двадцатидвухлетний полный физических сил человек? Он постоянно выглядел грустным, не желая ни с кем разговаривать, целыми днями сидел у окна, подставив лицо ветерку и прикрыв незрячие глаза, либо устраивался в саду на дальней скамье.

Там однажды его и нашла Сати.

– Кто здесь?

Мгновенное волнение выдало опасливое ожидание принца. Он понимал, что даже в таком состоянии мешает отцу, а бывшие сторонники опасаются, чтобы он их не выдал, потому готовы были убить своими руками того, кому недавно клялись в верности.

– Ваше высочество, не бойтесь. Я принесла вам спелые плоды папайи.

Голос знаком, но теперь принц не доверял уже никому, усмехнулся:

– Отравить?

– Нет, что вы! Это фрукт, он безопасен.

Хосров повернул голову к говорившей и вдруг узнал:

– Ты… я у тебя купил книги на мина-базаре?

Сати смутилась:

– Да. Вы запомнили мой голос?

– Я вижу левым глазом. – Он вдруг разозлился на себя за то, что проговорился, а на нее – что заставила допустить оплошность.

– Ваше высочество, это прекрасно! То есть… плохо, что только левым, но, возможно, это лишь начало.

– Нет. Так и будет. Но если ты кому-нибудь скажешь об этом…

– Не скажу! – заверила его девушка.

– Зачем ты здесь?

Разве она могла объяснить? Но он и не ждал ответ, просто заговорили два сердца.

– Посиди со мной. Кто ты?

– Я служу Арджуманд Бегум, дочери…

– Я знаю, кто такая Арджуманд. На ней собрался жениться мой брат. Но женится на другой. – В голосе принца слышалась такая горечь, что сердце сжалось от боли.

– Да, им не повезло, – сокрушенно вздохнула Сати.

Некоторое время Хосров сидел молча, прикрыв глаза.

Нарушила молчание Сати:

– Возьмите плоды, они очень спелые. И… можно я принесу лекарство для ваших глаз? Моя бабушка знала много разных средств, заживет скорей…

Некоторое время он сидел молча и неподвижно, потом хрипло произнес:

– Попрошу падишаха отпустить меня в хадж. Не самое подходящее время, но, думаю, слепой сын на свадьбе будет не лучшим подарком.

Сати вдруг взмолилась:

– Возьмите меня с собой!

– Зачем?

– Я буду лечить ваши глаза.

– Ты индуска?

– Да. У меня нет родных, некого спрашивать. Только Арджуманд.

– Как тебя зовут?

– Сати. Возьмете?

– Сати… Я попрошу падишаха отпустить тебя со мной.

Арджуманд, услышав просьбу подруги отпустить ее в Мекку с принцем Хосровом, ужаснулась:

– Кем ты будешь при нем? Он женится на тебе?

– Мне все равно.

Арджуманд посмотрела в сияющие от счастья глаза подруги и поняла, что та вполне способна сбежать, если не отпустят. Арджуманд подумала, что, реши Хуррам сейчас уйти в хадж вместо женитьбы, она была бы готова последовать за любимым так же, как Сати – пешком и безо всяких прав.

– Сати, обещай быть осторожной и возьми вот это. – Арджуманд подала большую шкатулку с драгоценностями, а отказ Сати не приняла. – Никто не знает, что ждет тебя, что ждет принца. Я попрошу дедушку еще написать письмо к его родным в Персии. Так будет лучше. И будь счастлива.

Они немного поплакали, но потом Сати объявила, что ей пора собираться.

– Мне нужно запастись травами, чтобы и второй глаз принца прозрел.

– Второй?

Сати поняла, что проболталась, вздохнула:

– Мужчины правы, что не доверяют секреты женщинам. Арджуманд, левый глаз принца видит. Плохо, но видит. Может, удастся вылечить и правый? Только не говори об этом никому. Принц просил меня сохранить тайну, а я проболталась.

– Я не скажу, только и ты больше не болтай.

– Я только тебе, ты же моя подруга…

В день, когда в делийские ворота Хатхи Пол Красного Форта Агры входил большой караван невесты падишаха, через его южные ворота Акбари выезжал принц Хосров с немногочисленной свитой, в составе которой была и Сати. Акбари – ворота для членов семьи падишаха, к тому же народ толпился на площади, глазея на вереницу слонов и лошадей, везущих Салиху Бану, ее придворных и подарки жениху, потому принца почти не заметили.

На время далекого путешествия Сати стала глазами принца и той опорой, которая помогла ему не потерять веру в жизнь.

Салиха Бану была хороша, очень хороша. Юная, но очень уверенная в себе особа. Она прекрасно знала, что первая жена Джехангира, мать Хосрова Сахиба Бегум, три года назад покончила с собой, вторая жена Джамал Бегум давно умерла, третья – мать принца Хуррама – предпочитает жить в своем Марваре, а четвертая Малика Бегум слишком стара, чтобы быть соперницей, – ей уже больше тридцати пяти лет. Остальные многочисленные жены, взятые по договору мата и не родившие жизнеспособных наследников, вообще в расчет не принимались.

Обо всем этом, как и о Мехрун-Ниссе, снова появившейся в Агре, ей подробно рассказали еще до прибытия к падишахскому двору. Салиха ничуть не волновалась. Кто из этих старух мог соперничать с шестнадцатилетней красавицей? Дочь Касим-Хана уже видела себя главной женой падишаха Хиндустана, главной женщиной в гареме Великого Могола. Между падишахом Джехангиром и Салихой Бану заключался никях – настоящий брачный договор, таково было требование ее отца. Падишах согласился, хотя никто не понимал почему. Все знали, что Касим-Хан отдал бы дочь за падишаха Хиндустана и без никяха, но если царственный зять согласен…

Она ни на мгновение не задумалась о том, каков сам падишах, сколько ему лет, даже если бы Джехангир был не тридцативосьмилетним сильным мужчиной, а семидесятилетним дряхлым стариком, ее это не смущало. Салиха знала о пристрастии падишаха к вину и опиуму и знала, как этим воспользоваться. Среди ее даров были шарики чистейшего опиума, еще больше их находилось в запасе в разных шкатулках.

Этого не знал падишах, он видел перед собой красивую девушку, скромно опустившую глаза и даже покрасневшую от смущения перед правителем мира. Джехангир был очарован и пожелал поскорей провести свадебный пир.

Свадьба падишаха радовала Арджуманд только одним – она могла посмотреть на любимого хоть издали через решетку зенана. О его предстоящей свадьбе Арджуманд старалась не думать.

Принц действительно время от времени бросал взгляд на ажурную решетку зенана, за которой, он точно это знал, находятся любопытные женщины и девушки. Хуррам надеялся, что его Арджуманд тоже там, и не ошибся. Она действительно стояла прижавшись к решетке, но чуть в стороне. Любопытные обитательницы зенана спорили друг с другом за удобное место, толкались локтями, даже щипали или кололи друг дружку.

Увидев, что принц повернулся в их сторону, загалдели так, что евнух был вынужден прикрикнуть и пригрозить, что прогонит всех от решетки. На мгновение женщины затихли, но тут же кто-то взвыл снова:

– Принц Хуррам улыбнулся! Он улыбнулся мне.

– Нет мне! Тебя даже не видно. Он мне улыбнулся.

– Вот еще! Кто ты такая, чтобы тебе улыбаться?

– На себя посмотри!

Обычная словесная перепалка легко переросла в тычки и царапины, но женщины были легко усмирены евнухом. Все прекрасно помнили, что любая ссора будет иметь для ее участниц плачевные последствия.

Только одна из девушек совсем не принимала участия в перепалке – Арджуманд стояла прижавшись лицом к решетке и смотрела на Хуррама. Глупые вороны могли говорить что угодно, она-то точно знала, кому так широко улыбается принц Хуррам.

«Я дождусь тебя, обязательно дождусь, ты только не передумай!» – мысленно молила она принца.

Сейчас Хуррам улыбался ей, но через два дня прибудет его невеста, кто знает, что случится тогда? В зенане уже ходили слухи, что персиянка хороша собой и образованна. Кому тогда станет читать стихи Низами влюбленный Хуррам?

Сердце болело, словно предчувствуя неприятности. Хотя, что предчувствовать, если неприятности уже давным-давно преследовали несчастную Арджуманд. Можно ли быть счастливой, если любимый женится на другой?

Падишах Хиндустана не мог жениться скромно, при этом даже было не важно, сколь родовитой была его невеста, сколь богатые дары привезла – важна была только ее красота и его желание жениться.

Невеста оказалась очень красива, а ее дары заслуживали восхищения. Полсотни великолепных жеребцов, множество сундуков с драгоценностями и разными забавными вещицами, которые Джехангир очень любил, толпа послушных и сильных рабов, слуги, ткани, благовония и оружие для охоты – все было в этом даре Касим-хана своему зятю.

Падишах остался доволен – и без того богатая казна Великих Моголов значительно пополнилась. Он мог бы одарить тестя еще богаче, но знал, что самый дорогой подарок вообще ничего не стоит, и преподнес его – прямо на свадьбе объявил Салиху Бану… главной женой! Женщины, пировавшие за решеткой большого зала, ахнули. Замерли и мужчины, все понимали, какую власть над зенаном дает Джехангир молодой жене.

И в эту минуту к возвышению, на котором сидели Джехангир, Хуррам и теперь Салиха Бану, приблизилась гостья. Увидев ее, Джехангир замер, просто впившись взглядом в красивое лицо.

В честь свадьбы он объявил, что разрешает женщинам, находящимся в зале для избранных, открыть лица, чтобы, как в день мина-базара, мужчины могли полюбоваться красотой обитательниц зенана. Но Мехрун-Нисса, а это была она, шла с подоткнутым яшмаком – прозрачной тканью, закрывшей нижнюю часть лица.

– Повелитель позволит бедной вдове поздравить его с приобретением прекрасной жены и преподнести подарок в честь этого события?

– Почему ты с закрытым лицом?

– Если падишаху угодно, я открою его, – с этими словами Мехрун-Нисса легким движением откинула яшмак.

Даже если бы Салиху не предупредили, какие чувства падишах испытывает к этой женщине, она бы все поняла сама по одному его взгляду.

Мехрун-Нисса, которой новая жена падишаха годилась в дочери, легко затмила соперницу красотой и изяществом. Ее сари подчеркивало стройность фигуры и втянутый живот, пышная грудь словно рвалась наружу, стройные ножки легко ступали по коврам, а на совершенной формы руках мелодично позвякивали браслеты, когда она протягивала новой шахине поднос со своими дарами.

Голос очаровывал не меньше внешности, мужчины даже приподнялись со своих мест, чтобы лучше слышать. Так хотелось попросить ее говорить и говорить еще.

Мехрун-Нисса постаралась показать всю свою доступную чужим взорам прелесть, но ее вид тонко намекал, что есть еще нечто более привлекательное, однако оно не для всех…

Салиха невольно тяжело задышала, не зная, как быть. Чтобы принять протянутый поднос, ей пришлось бы низко наклониться, оказавшись в крайне неудобной и нелепой позе. К тому же она рисковала разрушить свою прическу и сбить некоторые украшения. Новая королева показала, что она не так проста, она сделала единственный верный ход – просто сидела и смотрела, вынуждая Мехрун-Ниссу сделать следующий шаг.

Арджуманд со своего места довольно хорошо видела все происходившее. Она нарочно села так, чтобы тайком переглядываться с Хуррамом, хотя в таком случае ей почти не перепадало сладостей с пиршественного стола и ее то и дело задевали пробегающие мимо слуги. Она вспомнила совет деда: если не знаешь правил игры, никогда не делай первый ход. Сейчас Салиха поступила именно так.

Все, замерев, ждали ответный ход Мехрун-Ниссы. Та не стала долго стоять с протянутым подносом, подняла с него большое носовое кольцо, сверкающее драгоценностями, и с неподражаемой улыбкой проговорила:

– В Хиндустане женщины носят такое украшение в носу. – Она легко показала на свое кольцо, которое подчеркивало очарование ее собственного носика. – Но если прекрасной Салихе Бану проще носить такие кольца на ногах, то так тому и быть.

Со всех сторон раздались хихиканья. Не сдержались даже мужчины, хотя поспешили спрятать улыбки в кулаках.

Но Мехрун-Нисса прекрасно понимала, что долго тянуть момент не стоит, она не дала счастливой сопернице возможности ответить, обратившись к падишаху:

– Ваше величество, позвольте преподнести подарки в честь вашей свадьбы лично вам.

Мехрун-Нисса хлопнула в ладоши, и гости поспешно обернулись, потому что в зал вошли огромные чернокожие слуги, сгибаясь под тяжестью сундуков.

По залу пробежал шепот, а многие женщины даже приподнялись со своих мест, чтобы лучше видеть.

Сундуки поставили перед помостом и по следующему знаку Мехрун-Ниссы открыли одну крышку за другой. Теперь встали не только женщины, но и мужчины, а главное – сам падишах. Он словно забыл о Салихе, спустившись с помоста.

Арджуманд изумилась вместе со всеми. Многие знали, что Шер-Афган богат и что его состояние осталось вдове, но никто не подозревал, что богатство столь велико.

Джехангир подошел к сундукам, наполненным золотыми и серебряными украшениями, драгоценными камнями и жемчугом. Хуррам услышал, как Мехрун-Нисса тихо добавила:

– Ваше величество, это сокровища из Голконды, но они никогда не принадлежали Шер-Афгану, это МОИ сокровища. Теперь они стали вашими. Примите их.

Все заметили, что Джехангир потрясен, но никто не знал: голова его закружилась не только от даров, но и от запаха, который исходил от самой Мехрун-Нисса. Специально подобранные ею благовония заставляли мужчин так сильно желать ее, что у них начинала кружиться голова. Что уж говорить о падишахе, который и без того давно любил прекрасную вдову?

– Ваше величество, это не все. Прошу вас выйти на балкон и посмотреть на другой подарок.

Гости не рискнули выходить на балкон следом за падишахом и необычной гостьей, они толпились в дверном проеме, перешептываясь и сообщая тем, кому совсем не видно, что там такое.

Посмотреть стоило.

Салиха Бану привезла полсотни великолепных жеребцов. Большая площадь едва вмещала табун в сотню белоснежных голов. А позади стояли полсотни слонов с роскошными хаудами на спинах и с попонами, расшитыми драгоценными камнями. Ревели верблюды, груженные тюками с подарками, преклонили колени сотни рабов, чья темная кожа лоснилась от пота и масла… отдельной стайкой стояли девушки, а еще ловчие с птицами на больших рукавицах…

Мехрун-Нисса дважды превзошла дары Касим-Хана, которыми только что восхищались в Красном Форте, но она была изобретательней – среди даров оказалось немало вещичек, привезенных из-за дальних морей фиранги.

Однако потрясенные гости не услышали главного – на балконе, поведя рукой и объявив, что все это и есть ее скромный дар, Мехрун-Нисса тихонько добавила:

– И еще одно. Мое сердце все равно принадлежит вам, ваше величество, хотя вы предпочли мне другую… Будьте с ней счастливы.

Не спрашивая разрешения, она повернулась и направилась к выходу. Придворные, заполнившие выход на балкон, расступились. В зале на малом троне сиротливо сидела виновница торжества, о которой из-за Мехрун-Ниссы все просто забыли.

– Желаю счастья, ваше величество, – поклонилась Мехрун-Нисса и ей.

И эта удивительная женщина в полной тишине покинула свадебный зал.

Для Салихи Бану свадьба была безнадежно испорчена, но могла ли она винить в том прекрасную вдову, ведь Мехрун-Нисса хотела как лучше. Роскошные дары, удивительное поздравление…

К Арджуманд склонился евнух:

– Бегум, вас зовут…

Кто мог звать Арджуманд прямо на свадьбе? Она бросила тревожный взгляд на малый трон и увидела, что принца Хуррама на месте нет. Неужели это он нашел способ повидаться с любимой?!

Арджуманд выпорхнула из зала. Евнух повел ее в тень дальнего павильона, но там никого не было. Однако стоило Арджуманд ступить под крышу, как чья-то рука потянула ее в сторону. Девушка едва не закричала от испуга.

– Тише! – предупредила ее Мехрун-Нисса. – Сейчас сюда придет твой возлюбленный, но прежде чем вы произнесете клятвы верности и вечной любви, выслушай меня. Ты видела все, что было в зале приемов. Арджуманд, это через два дня предстоит и тебе. Видеть, что твой любимый теперь принадлежит другой, и эта другая имеет куда больше власти, чем ты, невыносимо.

Арджуманд понимала это и без слов тетушки – но что она могла сделать?

– Ни я, ни ты ничего поделать не можем, – словно подслушав ее мысли, продолжила Мехрун-Нисса. – Но разве стоит позволять себя унижать? Принц обещал любить тебя? Джехангир, когда был принцем Селимом, обещал это же мне. Вот цена его любви – даже сейчас, уже не завися от строгого отца, он выбрал ту, которая могла принести ему больше даров.

Вдали послышались легкие шаги, Мехрун-Нисса заторопилась:

– Арджуманд, ты не сможешь спокойно смотреть на то, как женится твой любимый. Утром я уезжаю в Бенгалию и зову тебя с собой.

– Но я… – Арджуманд просто растерялась от такого предложения.

– Не сможешь без него? Но ведь ты не будешь с принцем, с ним будет другая. Арджуманд, я это испытала, поверь. Поживем в Бенгалии, а потом вернемся. Если принц Хуррам любит тебя, то либо найдет способ вернуть ко двору, либо приедет туда и женится. Реши ехать со мной и скажи ему об этом сейчас.

Мехрун-Нисса исчезла в темноте ночи так же, как появилась, – бесшумно. А к дрожащей от пережитого Арджуманд действительно приблизился Хуррам.

– Арджуманд! Мехрун-Нисса Бегум передала, что ты ждешь меня и хочешь сказать что-то важное.

– Ты любишь меня?

– Да, и буду любить всегда. Почему ты спрашиваешь?

– Но через несколько дней ты женишься и Кандагари Махал станет твоей старшей женой?

– Да, так повелел падишах. Я не могу ослушаться.

Арджуманд подумала, что Мехрун-Нисса права, ее ждет такое же унижение, какое пережила она сама. Хуррам никогда не поймет, что Кандагари как старшая жена сможет превратить жизнь младшей соперницы в ад, и никакая любовь не спасет, напротив, сделает этот ад страшней. Да и будет ли их с Хуррамом свадьба? Рауза Бегум постарается выдать ее замуж как можно скорей, падишах не будет противиться, если не пожелал женить сына на ней сейчас. Единственный способ избежать нежелательного замужества – уехать с Мехрун-Ниссой.

– Хуррам, меня тоже выдадут замуж. Чтобы не стать женой кого-то другого, я уеду с Мехрун-Ниссой.

– Когда?! – ахнул принц.

– Завтра утром. Прошу тебя, не мешай. Мне будет невыносимо видеть тебя рядом с молодой женой и знать, что ты держишь ее в объятиях.

– Я вынужден жениться. Ты не вправе укорять меня.

– Я не укоряю, просто прошу отпустить хотя бы на время, пока я не привыкну к мысли, что у тебя есть другая.

Мехрун-Нисса появилась снова бесшумно и неожиданно:

– Пора. Дольше оставаться опасно. Ты поедешь завтра утром со мной?

– Да, – твердо обещала Арджуманд.

– Я приеду к тебе в Бенгалию, – откликнулся принц.

Арджуманд мысленно добавила: если отпустят падишах и молодая жена.

– Ваше высочество, вас ищут, – позвал слуга.

Хуррам наклонился и быстро коснулся губами губ Арджуманд.

– Дождись меня, я обязательно приеду за тобой.

Глядя вслед стремительно удалявшемуся принцу, Мехрун-Нисса вздохнула:

– Если бы сбывались все данные обещания… Хотя некоторые сбываются. Пойдем, нам утром рано выезжать.

Арджуманд вдруг сообразила:

– Но меня могут не отпустить.

– С твоим отцом и дедом я договорилась, а моей матери знать наши планы ни к чему. Когда-то она настояла, чтобы я не подчинилась воле падишаха Акбара. Иногда нужно уметь поступать по-своему.

Еще до рассвета из Агры вышел большой караван, который, едва отойдя от города, разделился – часть людей отправилась на запад в сторону Аджмера, другая на юг, чтобы переправиться через Джамну и уйти в Лакхнау. Жителям Агры, как и обитателям дворца, было не до караванов, свадьба падишаха продолжилась и вскоре плавно переросла в свадьбу принца Хуррама, ведь через день в Агру уже прибыл караван обиженной ожиданием внучки персидского шаха Кандагари Махал.

В это время караван, направляющийся в сторону Лакхнау, увозил двух красавиц, которым не удалось стать женами падишаха и принца. Все просто – они дочери и внучки визирей, а не персидского шаха. В который раз мужчины выбрали происхождение, а не красоту и ум! Их жены – Салиха Бану и Кандагари Бегум были красивы и по-женски хитры, но им было далеко до Мехрун-Ниссы. А юной Арджуманд до тетушки еще предстояло дорасти…

У меня не имелось возможности заняться серьезным исследованием финансовых проблем Сатри, что сейчас было бы весьма кстати. Самый реальный след даже не болтовня в соцсетях, как считают многие, а деньги. Денежный след способен объяснить многое, но в настоящий момент искать его я не могла. Придется заняться этим прямо там, в Агре.

Нам с Престоном приходилось лететь в Дели, а там ждать рейс на Агру.

Несмотря на то что солнце лишь чуть показалось над горизонтом, было жарко и душно. Эта влажная духота доконает меня за пару недель. Как вообще здесь можно жить? Мои внутренности уже пропитались запахами Мумбаи, или в Индии везде пахнет гнилью?

Я огляделась по сторонам: терминал не международный, соответственно, все здесь на местном уровне, сервис тоже. Пассажиры в ожидании сидят прямо на полу, жуют бетель и сплевывают рядом с собой. Весь пол покрыт коричневыми следами. Но бетель только потом становится коричневым, сначала сок красный, из-за этого кажется, что десны людей кровоточат, и сплевывают они кровь. Картина крайне неприглядная, но она не рассчитана на иностранцев, а местные привыкли.

Услышав, что время посадки в самолет в Агру вообще неизвестно (возник какой-то спор между сотрудниками, разрешить который до прихода на службу начальства не удастся), я вслед за Престоном негодую. Но оказывается, на внутренних рейсах такое возможно.

Все улыбчиво, доброжелательно и… невыносимо медленно. Они живут словно в другом мире, другом измерении. Никто никуда не торопится, а если и торопится, то легко может изменить свои планы и опоздать. Насколько? Какая разница – на час, два, три, день… Жизнь бесконечна, к тому же не в этой жизни, так в следующей…

Нам с Престоном, считающим каждую минуту в единственной жизни, просидеть три часа в аэропорту смерти подобно.

Осознав, что ждать бесполезно, Престон решает сдать билеты и поехать в Агру на машине. Еще полчаса мы тратим на попытку вернуть непунктуальной компании билеты. Причина, по которой мы это делаем, изумляет клерка. Остальные пассажиры терпеливо ждут рейс, не слишком волнуясь, что могут куда-то опоздать. Не спешат и служащие в кассах.

Рассвет застает нас вымотанными донельзя еще в Дели. Теперь предстоит поездка на машине до Агры. Автомобиль с водителем нам прислали из посольства, куда сумел дозвониться Престон. Вот она индийская действительность… Чтобы в Индии жить, не нервничая, здесь надо родиться. Если с детства привыкнуть к опозданию всего, что должно происходить по расписанию, перестанешь на это расписание обращать внимание, невольно будешь прибавлять еще час к продолжительности любой поездки на ожидание, философски взирать на водителя автобуса, остановившегося, чтобы поболтать со знакомым, в то время как переполненный салон мается в духоте, а сзади образовалась пробка из десятка автомобилей…

Мы с Престоном родились и выросли в других условиях, живем по иным правилам, а потому испытываем неудобство на каждом шагу.

Я клянусь себе:

– Только две недели! По окончании контракта немедленно возвращаюсь в Лондон.

И это не пораженческое настроение, просто я уверена, что в убийстве Хамида Сатри нет никакой загадки и раскрывать тут нечего, достаточно проверить три версии, а на съемках я обязана быть именно полмесяца. Наверняка, полиция не раскрыла преступление только потому, что живет в таком же замедленном ритме. Ничего, я их быстро подгоню.

Остается вопрос об этих самых страшных чатристах, но я считаю рассказы о них простыми страшилками, чтобы оправдать бездействие. Никто не желает всерьез заниматься расследованием, вот и сваливают все на какую-то секту. Но любая секта – это люди, которые существуют, где-то живут, едят, пьют, спят. Их можно вычислить и привлечь к ответственности. С них можно спросить, причем чем скорей, тем лучше.

О чатристах можно поинтересоваться у опытного Престона, но ему не до моих вопросов. Зол, раздосадован, измучен бессонной ночью и потерей времени.

И все же я решаюсь:

– Чарлз, вы хорошо знакомы с местной реальностью…

– Спрашивайте, спрашивайте, – кивает он.

– Махавир Вадант что-то говорил о сильных людях, которых страшно боялся Хамид Сатри.

У Престона приподнимается левая бровь, а губы изгибаются в иронической усмешке.

– Джейн, вы верите в улыбку чеширского кота?

Я только фыркаю в ответ.

– Смешно? А ведь Льюис Кэрролл описал якобы не раз виденный управительницей монастыря призрак белого кота. Многие приезжали в монастырь, чтобы обнаружить этот призрак, и даже утверждали, что белое пятно на пороге дома действительно появляется. А гремящие цепями привидения? Как вы думаете, кто их встречает, а кто нет?

– Видят те, кто хочет видеть, вы правы.

– Да, – соглашается Чарлз, устраиваясь на своем месте удобней. – А зачем домоправительнице понадобился белый призрак? Чтобы привлечь посетителей. Так и наш Вадант…

Престон некоторое время молчит, глядя в окно машины, потом вздыхает:

– На съемки потрачены огромные деньги, часть которых исчезла, словно вода в песке. Думаю, Ваданту долги Сатри и выплаты страшным людям нужны для того, чтобы попросту скрыть растраты. Кстати, знаете, что означают его имя и фамилия?

– Чьи?

– Махавир – на санскрите «большой герой», а Вадант – «болтливый». Говорящее сочетание? В действительности он Томас Смит, но взял фамилию матери-индианки, а имя выбрал сам.

Меня заинтересовало другое:

– Если вы подозреваете Ваданта в растрате или злоупотреблениях, почему не отдадите под суд или просто не пресечете это?

Чарлз кивает:

– Всему свое время. Сначала нужно доказать. Если вы поможете, будем только благодарны. Хотя не советую влезать в это грязное дело, здесь не церемонятся с теми, кто слишком любопытен.

– Но ведь Сатри могли убить люди, которым он был должен?

– Возможно, хотя говорят, что это ритуальное убийство. Понимаете, Сатри так давно устранился от съемок, что мы перестали воспринимать его членом съемочной группы, и знаем об обстоятельствах гибели не больше простых обывателей. И от Ваданта тоже давно отказались бы, но коней на переправе не меняют, осталась пара недель съемок, а может, и меньше, новый бухгалтер не успеет даже войти в курс дела. Пусть уж этот доворует свои деньги и даст взятки кому нужно, чтобы мы могли спокойно закончить работу.

В голосе Престона вселенская грусть и такая же усталость. Мне досадно, что серьезный, занятой человек вынужден терпеть этого слизняка в белом мятом костюме, которого хотелось просто раздавить каблуком. В Лондоне такого выгнали бы давным-давно, но здесь приходится пользоваться его услугами, потому что остальные еще хуже.

Престон объявил, что мне заказан номер в здешнем «Оберое», который не в пример богаче, чем в Мумбаи, но разложить свои вещи я смогу только после обеда – с утра у нас встреча со съемочной группой. Душ придется принять тоже вечером.

– А где живут остальные члены группы?

– Кто где. Алисия Хилл, Сингх и еще несколько членов группы в «Оберое». Другие – в отеле попроще «Тара Гранд», есть даже в каком-то простеньком рядом с Тадж-Махалом, я не помню название, тоже что-то с «Таджем»…

Водитель замечает, хотя его никто не спрашивает:

– В «Taj Khema». Это даже не отель, а палаточный городок. Зато Тадж-Махал виден.

Престон не любит, когда в его разговор вмешиваются, потому недовольно косится на водителя, но тот занят дорогой и льющейся из динамика песней и не замечает недовольства влиятельного пассажира.

– А техники с аппаратурой в лагере на пустыре. Но основная группа в «Тара Гранде».

– Может, мне лучше с ними?

Престон морщится:

– Джейн, вы и без того будете жить вдвоем с актрисой, играющей роль второго плана. Одноместных номеров там нет, и свободных двухместных, к сожалению, тоже. Несколько ночей придется потерпеть. Можно было бы поселить вас в другом отеле с большим комфортом, но действительно лучше рядом с группой.

– А вы с нами?

– А я сегодня же улечу в Париж.

Разговор прерывается сам собой, мы едем по набережной на излучине Джамны, справа вздымаются стены Красного Форта, а впереди я вижу то самое восьмое чудо света, изображение которого за последние дни стало привычным, – Тадж-Махал. Конечно, давно рассвело, и видны только купол комплекса и верхушки минаретов, потому никакой утренней дымки и парения в воздухе, но я впервые за столько месяцев вдруг чувствую волнение. Не тревожное, а восторженное. Тадж-Махал – настоящее видение из сказки, которую читали в детстве.

Позже я поняла, что купол усыпальницы и минареты видны практически из любой точки города, похоже, Шах-Джехан так и задумывал, но тогда эта картина вызвала потрясение.

Престон ошибся: я успела не только разложить свои вещи в номере, но и принять душ – группа с раннего утра была на съемках и вернулась только после полудня. Тот, кто распоряжается съемками, не желает перекраивать расписание даже ради приезда Престона. Чарлз злится, то и дело кому-то звонит, объясняя, что времени в обрез.

Выйдя из душа, я обнаруживаю в номере симпатичную смуглую девушку.

– Привет! Я Майя Ричер. Мистер Престон сказал, что мы будем жить с вами в одном номере. Я очень рада.

– Я Джейн Макгрегори. А что, уже все собрались?

Девушка трясет головой, рассыпая по плечам волну темных волос:

– Не все, но, думаю, нам пора на совещание. Сингх страшно не любит, когда опаздывают.

Я отмечаю про себя это «Сингх». Майя не сказала «Престон». Наверное, она права, Престон сегодня улетит, а вот Сингх, исполняющий главную роль, наверняка имеет такой вес в группе, что вправе выражать божественное недовольство. Наверное, это он наплевал на приезд продюсера.

Оказалось, он не просто имел вес, к тому же действительно наплевал на приезд продюсера…

В зале для совещаний Престон знаком подзывает меня к себе, он беседует с тремя мужчинами, один из которых Раджив Сингх. Разговор о съемках, конечно, о чем же еще.

– Вы что-то успели снять за то время, что Санджит был в Лондоне?

– Да, – кивает один из собеседников. – Как же иначе, ведь время уходит. Нас и без того не пускают в Тадж-Махал. Мы снимали в Фатехпур-Сикри. Остались только пара сцен в Красном Форте, одна у усыпальницы Акбара и две в Тадж-Махале. Потом можно возвращаться в Мумбаи.

Это мне не нравится категорически. Я не желаю возвращаться в Мумбаи, у меня еще дела в Агре. Но как сказать об этом тому же Престону?

Чарлза волнует другое:

– А кто режиссировал?

Второй собеседник кивает на Сингха:

– Раджив, кто же еще. Он большую часть фильма на себе вытянул.

Престон морщится:

– Хорошо, я посмотрю, что вы наснимали.

Сам Сингх слушает почти безучастно, словно его это обсуждение не касается.

– Это Джейн Макгрегори, я оставляю ее за себя. Будет присматривать за съемками от моего имени.

Раджив Сингх с интересом окидывает меня взглядом, но интерес тут же гаснет. В качестве надзирательницы я интересую его мало, вернее, не интересую совсем. Это замечает и Престон.

– Вам что-то не нравится, Раджив?

– Мне все равно, лишь бы не мешала.

Так, словно меня нет рядом! Чертов сноб!

У него красивый голос, вполне соответствующий внешности. Но Сингх посмел усомниться в моей пригодности, а потому сразу получает три знака минус в моих глазах. Актер Болливуда… Скажите какая кинозвезда!

Чарлз решил, что ждать всех членов группы не стоит, и велел начинать. Впрочем, оказалось, что отсутствует только Алисия Хилл, остальные на месте. По тому как хмыкнул красавец Сингх, я понимаю, что Хилл раздражает его даже сильней, чем я в качестве надсмотрщицы.

Алисия Хилл впархивает в зал, когда Престон уже выразил всем соболезнование по поводу гибели Рахула Санджита и переходит к обсуждению нынешнего положения.

Появление Алисии не осталось незамеченным. Хилл хороша, в жизни лучше, чем на экране. Типаж Джей Ло, я даже сомневаюсь, что она могла играть роль Мумтаз. Но действительно сумела, Алисия талантливо прожила перед камерой четверть века вместе со своей героиней – от юной девочки до взрослой женщины.

Вне съемочной площадки она блистательно играет кинозвезду первой величины, хотя в Голливуде таковой, конечно, не является. Что ж, иногда стоит опуститься на ступень ниже, чтобы потом перескочить сразу на несколько ступеней вверх. Позже, когда фильм был отснят и я смотрела отснятый материал, я сразу же поняла: на следующий день после премьеры Алисия проснется суперзвездой, а ее телефон раскалится от звонков с самыми лестными предложениями.

Но тогда это все было еще впереди, вернее, предполагалось.

Престон кивком приветствует опоздавшую и продолжает:

– Мне доверено на месте разобраться со всеми возникшими вопросами, и я принял решение, что обязанности режиссера на этом этапе, включая последние съемки, монтаж и озвучение, будет выполнять Раджив Сингх.

Реакция группы разная, кто-то смеется – мол, ну, теперь держись! Но большинство одобрительно гудят. Мне же интересна реакция самого Сингха. Красавчик изумленно вскидывает на Престона глаза, словно не подозревал о такой возможности – а ведь он давно исполнял обязанности режиссера. Неожиданно для всех он вдруг качает головой:

– Нет.

– Что нет? – удивлен Престон.

– Мне достаточно главной роли. Я помогал Санджиту, но не более. Ответственность за окончание и монтаж на себя не возьму.

– Почему? – в голосе Престона слышны металлические нотки. И я с ним солидарна, не люблю, когда набивают цену.

– Я не во всем согласен и со сценарием, и с тем, как снимал Санджит. Если при монтаже перекрою по-своему, обвинят в неуважении к погибшему, если оставлю как есть – это будет неуважением к себе.

– Хорошо, поговорим обо всем позже. Я знаю, что в сценарии много недоработок, если исправите, буду только рад. Но нужно помнить, что лишнего времени у нас нет, еще на год продлевать съемки фильма студия не станет, придется выпускать сырое. Поэтому перед тем как переделывать, вспомните о сроках.

– Это не проблема, у нас много готового.

– Поговорим позднее, – кивает Престон.

Дальше я наблюдаю за тем, как он мастерски решает все проблемы. Престон разбирается со всем, не откладывая на завтра, не отмахиваясь, не уходя от ответов. За час он умудрился поговорить обо всем и со всеми договорился. Вопрос остался только один: кто будет режиссером.

Нас отпускают пообедать, а Престон и Сингх уединяются. Я в их компанию не напрашиваюсь и решаю пока познакомиться с группой. В этом мне помогает Алисия Хилл.

– Привет! Я Алисия. Вы из Лондона? – голос у нее низкий и чуть хрипловатый из-за привычки курить одну сигарету за другой.

– Да, я Джейн Макгрегори.

– Как Престону могло прийти в голову привезти вас сюда на самое окончание съемок? – Актриса гасит сигарету прямо о край стола и, поискав глазами пепельницу, бросает окурок в вазу с цветами.

Я улыбаюсь:

– Я сама напросилась.

– Почему? – красивая бровь Алисии приподнимается. Я думаю о том, сколько часов она провела перед зеркалом, отрабатывая вот это мимическое движение.

– Никогда не была в Индии, не видела Тадж-Махала и, если честно, бестолковый администратор.

Алисия перебирает свои пальчики, отсчитывая замечания на мои ответы:

– Администратор здесь Абдул Рахани, он все организует. Индия ужасна, вы очень скоро в этом убедитесь. А Тадж-Махал… Наверное, это единственное, ради чего стоило сюда тащиться.

– Вы так сердиты на Индию?

– Сердита?! Да это самые ужасные съемки, которые у меня были в жизни, а я повидала немало. Вечные толпы, гомон, гвалт, грязь! А необязательность? Опоздание на час – это не опоздание вовсе. Отменить рейс, не прийти на встречу, что-то забыть… Ужасно.

– Как вы полагаете, за две недели все закончится?

Хилл закуривает очередную сигарету и кивает в сторону, куда удалились Престон и Сингх:

– Все будет зависеть от вашего покровителя. Если сумеет уговорить Раджива завершить фильм, то… – Она выпускает дым и усмехается. – Зависнем еще на месяц.

– Но мне кажется, вы даже рады этому?

Алисия вдруг становится на удивление серьезной:

– Да, рада. Начатое надо завершить наилучшим образом.

Такой ответ мне ничего не объясняет, но я решаю не настаивать.

– Вас поселили с Майей? Она приятная девушка. «Оберой» – хороший отель, здесь есть где развлечься, но времени у вас не будет. И посмотреть Тадж-Махал тоже. Разве что урывками. У Сингха в сутках сорок восемь часов, потому у остальных должно быть тридцать шесть.

– С ним тяжело работать?

Хилл некоторое время почти изумленно смотрит на меня, потом фыркает, как кошка:

– Тяжело? Невыносимо! Гении всегда монстры.

– А он гений?

– Вы еще не поняли? Санджита вечно где-то носило, даже в Лондоне его на площадке почти не видели, а уж здесь тем более. Раджив вытянул на себе весь фильм, и даже справедливо, что теперь лавры достанутся ему.

Я не сильна в кинокритике, но мысленно сомневаюсь, что лавры вообще будут. Потратить сумасшедшие средства на съемки танцевально-слезогонной истории вовсе не значит создать шедевр. То, что я читала в сценарии, повергло в уныние: это кино никоим образом не могло привлечь европейского зрителя.

Но обижать уверенную в гениальности снятого материала Алисию Хилл не хочется. Я понимаю, что нужно обходить острые углы, иначе ничего не смогу узнать у этих людей. Шедевр так шедевр, гениально так гениально, я в кино практически не хожу и никому не признаюсь, что участвовала в съемках даже на завершающем этапе и всего две недели.

Вытерплю, ради работы я и не такое выдерживала.

– Договорились. – Алисия кивает на идущих к нам Престона и Сингха.

– Вы думаете?

– Угу. Если Престон видел материал и не дурак, то не мог не договориться.

Чарлз Престон не дурак, но если они договорились, то съемки затянутся. Впрочем, кто знает, сколько мне самой понадобится времени.

Расспросить Алисию Хилл о Хамиде Сатри я не успеваю. Ладно, не все сразу.

Они действительно о чем-то договорились. Группе Престон объявляет, что Раджив Сингх согласился закончить фильм и в качестве режиссера тоже. Снова раздаются возгласы и аплодисменты.

Но мне лично плевать на Сингха и любовь или нелюбовь к нему членов группы – я сама по себе. Только бы не нагружал меня работой тридцать шесть часов в сутки, не то придется ретироваться под предлогом профнепригодности. Мысль о профнепригодности мне нравится и даже немного успокаивает. Чего проще – изобразить недотепу, чтобы не заваливали работой, а с Престоном я как-нибудь договорюсь.

Рекомендация Престона, данная перед отъездом мне, несколько странная:

– Мисс Макгрегори, Сингх все закончит сам, постарайтесь только ему не мешать. Во всем соглашайтесь, не суйте нос не в свои дела и потерпите две недели.

– Как определить, какие именно дела мои?

Престон усмехается:

– Ваше дело только организация работы на площадке. У вас будет прекрасный помощник – Абдул Рахани, он выполнял эти функции до сих пор, будет выполнять и впредь. Но теперь он при вас.

– Тогда зачем я здесь?!

– Что вам не нравится? Вы же хотели посмотреть работу помощника продюсера? Вот и смотрите.

– Терпеть не могу путаться у кого-то под ногами!

– А вы не путайтесь, – насмешливо советует Престон. – Просто наблюдайте за работой Рахани. Сингху не мешайте – это его условие.

Он пытается смягчить пилюлю:

– Джейн, я вам говорил, что самые трудные периоды – начало и завершение съемок. Чтобы научить плавать, я не могу просто бросить вас в воду, позволив наглотаться болотной жижи. Никто не учится прямо в процессе съемок без наставника и в тяжелое время. Понаблюдайте, если понравится, поставлю на другой фильм с самого начала, но уже с опытом.

– Кто я здесь?

Чарлз не находит нужным разъяснять мои обязанности, просто добавляет:

– Вы подчиняетесь Сингху, а не он вам.

Ну, спасибо… Быть девочкой на побегушках у этого сноба?

Вообще, заметно, что после их продолжительной беседы отношение Престона к Сингху кардинально изменилось. Что же такое сказал продюсеру актер? Пригрозил, что не станет сниматься в последних эпизодах? Или вообще устроит пресс-конференцию с рассказом о том, как его третируют заморские дяди?

Как бы то ни было, не только для группы, но и для Престона Сингх сейчас главный.

Черт! И зачем я связалась с Престоном? Можно было просто приехать и наняться какой-нибудь подавальщицей чая. Но спорить бесполезно, придется принимать реалии жизни.

Престон улетел, а я осталась. В незнакомом, совершенно чужом мире без всякой поддержки и прочее, прочее… Но Джон недаром говорил, что моя единственная слабость – трудности. Чем трудней, тем лучше. Не то чтобы лучше, но интересней. Трудности стимулируют работу мозга и всего организма. Возможно, потому мне было так тяжело бездельничать после операции, особенно когда дело пошло на поправку.

С первой минуты пребывания в Индии я понимаю, что трудностей здесь достаточно, значит, времени терять не стоит.

Проще было бы прилететь под видом туристки, чтобы не иметь обязанностей перед кем-либо, но в таком случае трудно попасть в съемочную группу. А если уж я, что называется, внутри, отсюда и надо начинать. С кого?

Оглядевшись, решаю, что с красавца Раджива Сингха. Если уж он главный бык в стаде, его и стоит первым взять за рога.

Сингх никакого отношения ни к убийству Сатри, ни к налету на Букингемский дворец, краже алмаза, или убийству Рахула Санджита иметь не может, он, как сказал Престон, все это время пахал, как буйвол на вспашке поля. Такое определение я услышала после того, как Чарлз просмотрел отснятый Сингхом материал. Видно, работа красавчика впечатлила даже многоопытного Чарлза Престона, во всяком случае, перед отъездом он пожал ему руку весьма уважительно. Странно, никогда бы не заподозрила Престона в любви к болливудской продукции. Чего только в жизни не бывает!

Решено, с героя-любовника и начнем.

Не люблю красивых мужчин, но в Сингхе есть что-то, что заставляет считаться с ним, – какой-то внутренний стержень, который отодвигает красивую внешность на задний план.

Улучив минуту, когда он чуть в стороне от остальных что-то изучает в записях, я пытаюсь завести интересующий меня разговор. Мне безразлично, понравятся ли Сингху мои вопросы, он делает свою работу, я свою, разве что не признаюсь в этом.

После обмена парой ничего не значивших фраз перехожу к активным действиям:

– Когда Сатри отказался от своих обязанностей сопродюсера?

Похоже, мой напор Сингха чуть удивил.

– Почти сразу, как начались съемки. Мы снимали без него.

– Почему?

– Почему без него?

– Нет, почему отказался?

Раджив откровенничать явно не настроен:

– Думаю, это его дело.

– И все же. Человек как-то объяснил, почему бросает столь перспективный проект, на организацию которого потратил столько сил?

– Он никому ничего не объяснял, просто исчез, и все. – Теперь Сингх смотрит на меня внимательно. – Почему вас так интересует продюсер, который давно устранился от съемок? Разве мало работы сейчас на заключительном этапе?

Не говорить же ему, что ради расследования убийства этого продюсера я и прилетела в Индию? Я пожимаю плечами как можно безразличней:

– По сути, я должна выполнять его функции целых две недели, так же как вы – режиссера. Хотелось бы понять, что именно заставило продюсера от них уклониться. Я привыкла делать свою работу хорошо и пытаюсь узнать, что было не так.

– Вот и делайте! Вместо того чтобы отвлекать членов съемочной группы разговорами, лучше организуйте завтрашнюю съемку. У вас на это не так много времени, – сказал он, передавая синюю папку.

Вероятно, в ней и был план завтрашних съемок.

«Формально он прав, – подумала я, – моя функция организовывать работу на съемочной площадке».

Сингх ушел, а рядом со мной вскоре появился Абдул Рахани.

– Абдул, по шкале от одного до десяти насколько Сингх меня презирает? – спросила я.

Парень широко распахивает глаза и не без удовольствия хмыкает:

– На одиннадцать.

– Что, так серьезно?

– Вы сразу сказали, что прилетели ненадолго, а это значит, что сами съемки вам безразличны. Раджив такого терпеть не может. Он выгнал осветителя, который зевал из-за того, что не выспался. Для Сингха если уж работаешь, то работай, и никаких других дел.

Черт! Как же я так сплоховала? Думать можно что угодно, но вслух свои мысли произносить нужно выборочно.

– У меня… болит сердце. Дольше врачи не позволят здесь быть, – зачем-то попыталась я оправдаться, прекрасно понимая, что Абдул мои слова Сингху не передаст.

И почему я вообще должна оправдываться?!

– Если у вас больное сердце, зачем вы приехали? Нельзя…

Я почти обрываю Абдула:

– Давай посмотрим, что намечено на завтра. Я же не знаю местных особенностей.

Слово «особенности» не входит в его словарный запас, парень переспрашивает:

– Чего?

– Условий. Поможешь?

– Конечно, для того я и здесь!

Мы усаживаемся в стороне и принимаемся изучать план завтрашних съемок. Так увлеклись, что не заметили подошедшего Сингха.

– В башне Ясмин разрешили снимать с семи до восьми утра, – произнес он, ни к кому не обращаясь. – Учтите это при составлении графика. В половине седьмого нужно уже выставить свет, я помочь не смогу, у меня грим с шести.

Я пытаюсь сообразить. Жасминовая башня – это место в Красном Форте, где по сценарию сидел под домашним арестом Шах-Джехан. Оттуда виден Тадж-Махал.

Быстро нахожу сцену с бывшим императором, свергнутым собственным сыном, и принимаюсь делать пометки в блокноте. Кроме Джехана в сцене участвует его дочь Джаханара, которую играет… Кто там играет Джаханару? Ахалья Гхаи… Знать бы еще, кто это.

– Абдул, нужно предупредить о съемке в башне в семь утра Ахалью Гхаи. Кто у нее костюмер и гример?

Я с головой окунаюсь в работу, но все же успеваю заметить, как хмыкнул, отходя от нас, Сингх.

Только бы ничего не забыть, не пропустить, все продумать и организовать…

Абдул смотрит на меня с изумлением. Но он толковый малый, без запинки отвечает на любые вопросы. Нашлась только одна заминка: на какое-то мое замечание он отмахнулся, мол, это можно решить прямо на площадке во время съемок.

– Что?!

– Мы так всегда поступаем. Любой вопрос решаем прямо во время работы.

– Забудь об этом! Теперь мы все будем готовить заранее. Все, понимаешь?

Абдул вздыхает и с сомнением качает головой:

– Все решить нельзя, рани…

Я и сама понимаю, что киноиндустрия не та сфера, в которой можно распланировать каждый шаг, но упрямо возражаю:

– А мы решим!

Подготовку к завтрашнему рабочему дню мы с Абдулом заканчиваем около полуночи. На сон остается часов пять, к шести нужно быть на площадке с проверкой готовности.

Заснуть не получается, приняв душ, я долго ворочаюсь в постели, стараясь не мешать Майе, но девушка спит сном младенца. Меня же мучает ощущение, что мы что-то забыли, упустили из виду. И это что-то очень важное.

Если заснуть не удается, а вставать предстоит рано, лучше не спать совсем, ведь сон, который накатывает на рассвете, трудно прервать даже выстрелом пушки под ухом. И все же мой сон прерывается, да так, что я буквально подскакиваю на кровати.

В шесть у Раджива Сингха грим, а кто его будет гримировать?! Мы позаботились об Ахалье Гхаи, обо всех остальных, но совершенно забыли о главном актере! Один час съемок в Жасминовой башне не позволит срочно искать гримера или что-то переснимать. Получить разрешение на работу в Красном Форте вдали от туристических троп даже трудней, чем в Тадж-Махале. В Форте правят бал военные, которым не нравится мельтешение съемочной группы под ногами. И никакие улыбки актрис не в состоянии растопить лед их недоверия. Об этом мне рассказывал еще Чарлз Престон.

Что же делать?

Я хватаю телефон и выскакиваю из комнаты.

– Абдул, мы забыли предупредить костюмера и гримера самого Сингха!

Кажется, мой шепот слышен на весь отель. Если его уловит Сингх или кто-то ему передаст…

У меня всегда так – стоит подумать о какой-то неприятности, она обязательно случится.

– Дайте поспать Абдулу и сами тоже идите. Я все подготовил. – Голос Раджива Сингха спокоен и даже в меру насмешлив, хотя в нем слышится усталость. – А на будущее запомните: любую сцену начинаете готовить с ее главных действующих лиц. Если в кадре главный верблюд – все делаете для верблюда, а не для кинозвезды. Постарайтесь не проспать утром.

В сон я все же проваливаюсь, но умудряюсь проснуться за пару минут до того, как в дверь раздался стук.

– Мисс Макгрегори, – слышу я голос Сингха, – уже без четверти пять, поторопитесь, в пять автобус.

– Почему не в половине шестого? – бормочу я, поспешно одеваясь.

Майя отвечает со своего места сонным голосом:

– Если съемка с семи, начинать нужно на полтора часа раньше, иначе не успеем. На сколько заказали обед?

– Какой обед? Не знаю. – Я выглянула из ванной. – Майя, а что с водой? Здесь всегда так?

– Нет, только сегодня. Обед на площадку всегда заказывал Сингх. Вы сегодня весь день снимаете в Форте или переедете еще куда-то?

– Ты права, мне заранее стоило подумать, где группа будет есть.

Я вздыхаю. Неужели я должна заботиться еще и о таких мелочах? Но тут же укоряю сама себя: конечно, должна. Не режиссер же этим будет заниматься. Господи, а как же работал Сингх, если ему приходилось думать за всех?

Форт действительно красный из-за материала стен. И выглядит неприступно, когда стоишь перед высокой стеной и огромными воротами, ощущаешь свои ничтожные размеры. И это сейчас, когда можно изучить строение Форта на экране компьютера, а что же было раньше?

Я просмотрела кое-какие материалы, но времени подготовиться к своей роли серьезно не нашлось. Помнила только, что построил Форт Акбар, а в Жасминовой башне сидел взаперти в последние годы своей жизни несчастный Шах-Джехан. Оттуда виден Тадж-Махал.

А еще я знала, что большую часть Форта используют в своих нуждах военные, потому туристов пускают не во все здания. И крокодилов во внешнем рве давно нет, так как нет самого рва.

Солнце еще только поднялось над горизонтом, а жара уже давала о себе знать. И – это начало прохладного периода, к тому же ночью прошел дождь, – последний привет сезона муссонов в Агре. Что же будет через месяц? Но в Агре легче, здесь жара хотя бы сухая, в Мумбаи на легкие давит океан и загазованная атмосфера многомиллионного города.

Я согласна с Алисией: многолюдье даже рано утром, а еще многоголосье и пыль. Здесь пыль не такая, как в Мумбаи, не столь липкая, но также забивает любую щель, трещину, проникает всюду. Несколько дней без дождей мгновенно высушили землю, не покрытую растительностью, ночной дождь мало что изменил.

И все же больше жары, пыли, шума и даже собственного бестолкового топтания на площадке меня раздражает потеря времени. Кажется, каждое мгновение, что прошло зря, намертво впечатывается в мозг.

Я ничего не понимаю в командах, которые отдаются на площадке, кроме команды «Мотор!» и «Снято!», а потому стараюсь не мешать и только наблюдаю. Это лучшее, что я могу сделать, чтобы не развалить весь процесс изнутри. Может, Сингху надоест моя скромная фигура в стороне и он отправит меня погулять?

Но не одна я стою здесь в качестве наблюдателя, начальник охраны съемочной группы Салман Кадера тоже взирает на процесс издали. Чтобы не терять времени даром, я решаю попытаться выудить у него хоть какую-то информацию. Может, не отмахнется, как надменный Раджив Сингх?

– Салман, а почему мы так торопимся, почему вообще съемки шли словно пунктиром? Такие сложности с получением разрешения на съемки и недовольство в Агре…

Кадера сокрушенно мотает головой:

– Боюсь, после наших съемок Болливуд в Тадж-Махал еще долго не пустят.

– Из-за Хамида Сатри?

– Да уж, он натворил тут дел…

– Как вы думаете, почему его убили?

Салман молчит, я уже решила было, что он, как все другие, просто не станет отвечать, но вскоре следует объяснение:

– Сатри начинал этот фильм, просто горел идеей. Санджита привлек, Раджива соблазнил ролью, деньги огромные, иностранцев… Все было хорошо до начала съемок в Тадж-Махале. А потом что-то пошло не так, он словно с ума сошел, стал подозрительным, нервным.

– Хамид Сатри был многим должен?

– Откуда вы знаете? – покосился на меня Кадера. Чувствовалось, что ему хочется выговориться, что-то понять самому, Салман чего-то боялся, очень боялся.

– Это нам с Престоном в Мумбаи сказал бухгалтер Махавир Вадант.

– А… этот слизняк. Что он еще сказал?

– Что Хамид Сатри в действительности был банкротом, все его миллионы – пустой звук.

– Это так, – охотно кивает Кадера. – Об этом знали все, только все делали вид, что верят в богатство Сатри. Он игрок, причем невезучий, если садился за стол, остановиться уже не мог, пока не выгоняли. Его жалели, не позволяли проиграть все до штанов, но Сатри все равно делал долги.

– Его убили из-за долгов?

Кадера мотает головой:

– Нет! Из-за долгов просто пристрелили бы или избили до смерти. Его убили те, кто поклоняется Кали.

Я уже в сотый раз слышу об этом, но в мистику верить все равно не собираюсь.

– Салман, хоть вы не говорите о ритуальном убийстве! Вы же разумный человек.

– А вы считаете, что разумные люди не могут верить в мистику? Ничего, поживете в Индии, тоже поверите. Это ритуальное убийство.

– Так что на съемках пошло не так? – Я пытаюсь вернуть его к обсуждению съемок, не желая слушать о каких-то там последователях синей четырехрукой богини. – Почему администрация Тадж-Махала была недовольна?

– Нам разрешили снимать в усыпальнице, даже закрыли доступ туристам на целую неделю. Это огромные деньги, но Сатри нашел тех, кто заплатил. Зачем он полез вниз, туда, где стоят гробы?

– Куда полез?

– Вы не были в Тадж-Махале?

Приходится признаваться, что не была. Кадера терпеливо разъясняет:

– Наверху, там, куда пускают туристов, только могильные плиты, настоящие саркофаги внизу, куда ход закрыт. Так поступают во всех мусульманских усыпальницах.

Я киваю:

– И не только в мусульманских.

– Да. Хода вниз нет, а Сатри зачем-то сунул туда нос. И не только сам полез, но еще и людей… в общем, не важно кого, пустил. Пока мы неделю днем снимали, они по ночам внизу что-то разнюхивали. Когда в конце недели администрация поняла, что люди Сатри хозяйничают внизу, был большой скандал, группу выгнали раньше срока и больше уже не пускали.

– А как сам Сатри объяснил нарушение?

Кадера усмехается:

– Никак! Испугался ответственности и просто удрал. Мы его живым больше не видели. Все взял на себя Санджит, он извинился перед администрацией, англичане выплатили огромные штрафы, дело замяли. Теперь вот пообещали пустить нас еще на два съемочных дня в Тадж-Махал, но боюсь, не получится. В Агре прошел слух об этом, мусульмане беспокоятся. Правильно, кому понравится, что их святыню используют как декорацию?

– Тадж-Махал не только мусульманская святыня.

– Но усыпальница-то мусульманская.

– А что говорят об алмазе?

Теперь Кадера серьезно хмурится:

– Это который Сатри якобы в Тадж-Махале нашел? Чепуха! Алмаз, может, и был, но хранился уж точно не там.

Мне хочется сказать, что был безо всяких «может», я сама это сокровище видела. А еще рассказать о легенде, поведанной Томасом Уитни, но ничего этого я говорить не собираюсь, лишь интересуюсь:

– А полиция что утверждает по поводу убийства?

– Ритуальное, мол, что заслужил, то и получил. Знаете, богиня Кали не прощает виновных.

Я потеряла интерес к разговору, и мой собеседник не мог этого не заметить.

– Вы верите в стигматы или чудеса, которые являют христианские святые, но не желаете верить в могущество богини Кали, – сказал он, сокрушенно вздохнув. – Индуистские боги куда более древние, чем христианские, и не менее сильные. Знаете, когда-то люди считали, что на любой территории сильны только те боги, которых испокон века признают местные жители. Приезжая в чужую страну, следовало молиться местным богам. Но тогда не было самолетов и люди столько не ездили…

Он прав, но я не желаю обсуждать вопросы веры и местных богов. Мне бы со своими разобраться.

Заметив мою кислую улыбку, Кадера переводит разговор на съемки.

– Скоро закончим, если только не помешают волнения в городе.

– Почему волнения, ведь уже никто не тревожит Тадж-Махал?

Некоторое время Кадера молча изучает меня, видно решая, достойна ли доверия не в меру любопытная фиранги, но объясняет:

– Великие Моголы оставили Индии в наследство не только Тадж-Махал или свою культуру, но и свою веру. Она не лучше и не хуже нашей, но они не всегда мирятся. Были времена, когда мусульмане правили северной частью Индостана, когда империя Великих Моголов развалилась на части, а потом еще все поделили англичане, мусульман больше осталось на севере, и они ушли в Пакистан. Ушли, но не смирились. Вы слышали о терактах в Мумбаи в 2005 году?

– Да, конечно.

– Бездумно, жестоко. Зачем? Я тогда служил в полиции и требовал просто закрыть границу с Пакистаном. Но это не важно… Прошло время, террористы кое-чему научились. Бессмысленно отправлять одиночек для взрывов и расстрелов. Конечно, поступают и так, но куда эффективней устраивать погромы на религиозной почве, просто стравливая общины друг с другом.

Я изумленно слушаю: никак не ожидала, что Салман Кадера может произносить политические речи. А он рад выговориться, найдя во мне внимательную слушательницу.

– Помните, герой «Миллионера из трущоб» говорит: «Если бы не Рама или Аллах, моя мама была бы жива». Это же мог бы сказать Абдул, его родители погибли, когда случилась резня. И еще многие другие. Все понимают, что мусульмане не лучше и не хуже индусов, но их предки пришли на эти земли завоевателями, это дает право индусам укорять при любой возможности потомков Моголов. Посмотрите, мусульмане на востоке – это Бангладеш и наш беспокойный штат Ассам. Мусульмане на севере – Афганистан и Пакистан, и наши Джамму и Кашмир. Мусульмане на западе – Пакистан и вечно полыхающая граница. Конечно, у индусов ощущение осады. Оно растет и в собственной стране. У мусульман больше детей, часто они лучше живут, сплоченней. Мусульман становится все больше, конечно, не больше индусов, но просто больше. Я не буду много объяснять, но столкновения были, есть и будут. И есть те, для кого каждое столкновение выгодно. Это вовсе не террористы, террористы действуют бездумно.

Кадера не подозревает, насколько я с ним согласна. Много лет посвятив борьбе с терроризмом, я точно знаю: террористы – это те, кого просто используют более влиятельные силы.

– Вы полагаете, что и в Агре так же?

– Конечно! Думаете, самих мусульман так уж волнуют съемки в Тадж-Махале? Мы же давно не снимаем, но, только завидев нашу группу с аппаратурой, они берут в руки камни в готовности бросить в нас. Сами? Нет! Их кто-то подстрекает и даже оплачивает.

– Оплачивает?

– На пропаганду нужны деньги, большие деньги.

– Но ведь индусы сами виноваты, сердце Сатри вырезали не мусульмане?

– Это еще вопрос. Но случившееся год назад не может быть поводом для волнений или мести сегодня. Я знаю немало мусульман в Агре, поверьте, они и не помнят о проступке Сатри, но точно знают, что Тадж-Махал надо закрыть для посещений кого бы то ни было. Думаете, местные муллы внушили это им из собственных соображений? Ничуть, Тадж-Махал выгоден как туристический памятник всем, он полгорода кормит. Но кому-то более сильному нужно столкнуть мусульман и индусов не только в Ассаме или Кашмире, но и в Агре.

Мне становится не по себе от такой речи Кадеры, а тот продолжает:

– Боюсь, и Сатри убит в Тадж-Махале именно для того, чтобы вызвать столкновения. Разве обязательно вырезать ему сердце на саркофаге Мумтаз? Кому-то было нужно больней задеть мусульман. И это не индусы, верней, не сами индусы, а по чьей-то подсказке.

Так… чатристы в сторону, на первый план теперь выходит всемирный заговор против суверенной Индии. И не знаешь, что хуже.

Кадера словно понимает мои сомнения, усмехается:

– Для вас все дико – волнения, столкновения на религиозной почве?

– Вы забываете о Северной Ирландии. Дико, конечно, и я не понимаю бездействия властей.

– Власти борются, но они не всесильны. Знаете, иногда я думаю, что европейцы перестали воевать между собой только тогда, когда перестали всерьез верить. Вы празднуете Рождество и ходите в церкви, но верите ли всей душой настолько, чтобы воевать против иноверцев только потому, что они иноверцы?

Не знаю, в какие философско-религиозные дебри завели бы его рассуждения, но договорить не дают, срочно требуется участие начальника службы охраны в разборках с охраной Форта.

Во многом я согласна с Кадерой, Индия взрывоопасна именно из-за своей многонациональности. При желании несложно столкнуть между собой людей разных вер, как и воспользоваться этим, чтобы расшатать любой режим в стране.

Однако пылкая речь Кадеры, наоборот, утвердила меня во мнении, что Хамид Сатри был убит банально из-за денег, а его ритуальная казнь устроена ради того, чтобы отвлечь внимание полиции от реальных виновников. Если уж Кадера увидел в убийстве чей-то злой умысел, направленный на разжигание розни между мусульманами и индусами, что же говорить об остальных? На это и рассчитывали убийцы.

Что ж, отрицательный результат тоже результат. Иногда он важней положительного. По крайней мере, теперь я знаю еще одну точку зрения и вариант развития событий. Хороший следователь никогда не отбросит ни одной версии, какой бы нелепой она ни казалась. Но эта версия останется как запасная где-то на заднем плане – некие темные международные силы в целях злостного вредительства Индии организовали ритуальное убийство Хамида Сатри для столкновений на религиозной почве в знаменитейшем Тадж-Махале.

В нашей жизни может случиться все, но бывают события, вероятность которых близка к нулю. Хотя стоит признать, что спровоцированные убийством волнения в Агре в наличии. Но это просто совпадение, мусульманам надоело, что в день пятничной молитвы в Тадж-Махале, который вообще-то мусульманский религиозный комплекс, какие-то посторонние путаются под ногами со своей аппаратурой. А ведь по пятницам даже туристов в комплекс не пускают.

И все равно это не повод, чтобы считать убийство Сатри совершенным для разжигания ненависти между мусульманами и индусами.

Я потеряла целый день. Это большая потеря при расследовании. Кадера или местная полиция могут рассуждать на тему религиозных столкновений, происков международных темных сил или вины богини Кали, я предпочитаю разгадывать такие загадки с фактами в руках. Алмаз был, я сама его видела, его украли, а человека, который этим алмазом владел, зверски убили. И это преступление должно быть раскрыто, а алмаз найден.

И вовсе не ради индусов, которые верят в Кали и всемирный заговор, а потому, что состояние здоровья раненного в Букингемском дворце премьера стремительно ухудшается, медики уже открыто говорят, что он существует лишь благодаря подключенной аппаратуре. Родственники объявили, что, если за две недели не произойдет хотя бы малейших улучшений, аппаратура будет отключена.

Это означает, что Элизабет Форсайт станет не просто исполняющей обязанности премьера на время его болезни, но до новых выборов. И она не должна прийти к власти с таким грузом, алмаз нужно за две недели вернуть в Лондон, а виновных назвать во всеуслышание. Это будет лучшим подарком Элизабет Форсайт с моей стороны, за который она непременно вернет меня на службу.

Расклад простой и понятный без всяких мировых заговоров и синих богинь. И я с заданием справлюсь, не с таким справлялась.

Мне следовало связаться с местной полицией и выведать у них все, что известно. Беседы о несчастном Сатри с его коллегами пока результата не дали, не считая откровений бухгалтера о его финансовой и прочей несостоятельности.

Пожалуй, с полиции нужно начинать, а для этого отпроситься на завтра хотя бы на половину дня – стоя в сторонке во время съемок, я ничего не узнаю. Приходится идти к Радживу Сингху…

У него усталый вид, но чувствуется, что усталость не столько физическая, сколько эмоциональная. Я присаживаюсь рядом, не зная, принято ли это. Сингх только косится, но молчит. Значит, по крайней мере, не запрещено.

– Устали?

Вместо ответа вопрос:

– Зачем вы здесь?

Я чуть пожимаю плечами:

– Вообще-то чтобы помогать вам.

– Мисс Макгрегори, помощи от вас мало, поскольку вы ничего не смыслите в съемках. Впервые в роли помощника продюсера?

Приходится честно признаваться, что да.

– Все когда-то бывает впервые.

– Престон не нашел вам ничего более подходящего, чем «Тадж-Махал» в его нынешнем состоянии? Мог бы и в Пайнвуде пристроить. Вы раньше на съемочной площадке бывали?

Из чувства противоречия второй раз за пять минут сознаваться в своей некомпетентности я не намерена.

– В Пайнвуде все иначе!

В ответ Сингх с удовольствием хохочет:

– Да что вы говорите? Что-то изменилось за последние полмесяца?

– Почему полмесяца? – Я не понимаю, о чем он.

– Полмесяца назад мы закончили там студийные съемки и улетели, а Санджит остался. Так что Ивер-Хит я знаю куда лучше вас. – Он смотрит оценивающе, что вызывает у меня внутри волну негодования. – Давайте договоримся: хотите мучиться на площадке – продолжайте, чему-то все же научитесь. Я больше не буду спрашивать, какой каприз привел вас на съемки. Вы толковая и обладаете организаторскими способностями, из вас вышел бы хороший продюсер. Почаще советуйтесь с Абдулом, он знает систему организации съемок, и больше никому не говорите, что вы помощник продюсера. Администратор и все, так будет честней. И если чего-то не знаете или боитесь пропустить, лучше подойдите и спросите. Мне проще помочь до съемки, чем перепроверять все ваши действия.

Раджив поднимается со вздохом:

– А устал я потому, что слишком много всего навалилось. До пятницы нужно успеть завершить все натурные съемки в Агре, а в пятницу разрешена работа в Тадж-Махале. Худшего дня не нашли.

– Почему?

– Мисс Макгрегори, вы ничего не заметили в городе?

– Да, я знаю, что в Агре неспокойно, но мы же никому не мешаем.

– Мешаем и еще как. Вы с Абдулом постарайтесь, чтобы не было сбоев в работе, нужно все закончить и вернуться в Мумбаи как можно скорей.

Отпросилась называется.

Через минуту он снова в работе на площадке, а я в стороне без дела. Хорошую должность мне организовал Престон, если бы еще иметь возможность уйти по своим делам… Но пока такой возможности нет, нужно заняться поисками информации в Интернете.