Глава пятая
Алёна не понимала, как Северный не понимает… Нет, не так. Всё не так. Как так вдруг? Жила себе сама. Привыкла. Получала удовольствие от жизни. И ничего не хотела менять… И это тоже неправда. Нет такой женщины, которая ничего не хочет менять. Тем более нет такой женщины, которая не хочет поменять одиночество на любовь.
Но Алёна Дмитриевна Соловецкая уже давно привыкла к своему одиночеству. Ей было комфортно в своём одиночестве. Иногда тоскливо, но очень редко – в междуроманье. А перерывы между романами у Алёны были небольшие. Она любила мужчин. Мужчины любили её. Что бы там ни говорили, но приличные самцы с пристойным доходом предпочитают красивых самок. Мало кто ищет себе женщину для душевной близости. Враньё всё это. Мужчинам душевная близость вообще не нужна. Разве что на краю могилы. На краю могилы – да! – и любая жена сгодится. Страшненьких любовниц заводят только нищие мужичонки. Чаще всего не по своей инициативе, потому что женщине в большинстве случаев, в отличие от мужчины, душевная близость как раз нужна. Необходима! Хотя бы имитация. А нищий мужичонка – любой! – охотно предпочёл бы неиссякаемый источник халявного пива и бесплатной рыбы без приложения поношенной проблемами и опухшей от нелюбви средневозрастной бабёнки. Но поскольку у бабёнки водятся пиво и рыба в обмен на пару нехитрых телодвижений – ничего не поделаешь. Ох, сколько раз Алёна Дмитриевна и в Москве, и здесь, в Ульяновке, наблюдала «женские бои в грязи» (и в переносном, и зачастую в прямом смыслах) из-за совершенно недостойных субъектов, малопривлекательных по всем параметрам. Медсёстры и санитарки этим частенько грешили. Впрочем, и «врачихи» в стороне не оставались. Ну уж нет, увольте! Было бы за что… Кстати, как это ни парадоксально, самый вшивый мужичонка ни капли не сомневался в своей неотразимости. Женщины сами виноваты. Вечное стремление к патологическому самоуничижению. Была у неё приятельница, могущая часами восторженно рассказывать, как очередной её ухажёр подарил букет цветов и в ресторан сводил.
– Ну и? Подумаешь, какой подвиг! Ты чего так взахлёб заходишься? – уточняла Соловецкая у своей ровесницы, разменявшей троих мужей (все трое – как на подбор: диванное приложение к телевизору, регулярно подчистую опорожнявшее щедро затариваемый приятельницей холодильник). – Букет и ресторан – это нижняя граница нормы. Нижняя, понимаешь? Ещё чуть-чуть, и ты будешь радоваться тому, что тебе стакан воды не пожалели из крана налить.
Приятельница обижалась. Обижались все приятельницы. Потому и не было у Алёны ни подруг, ни даже приятельниц. Потому что подруга-приятельница должна уметь выслушать, поахать от восторга или поохать от возмущения, разобрать поведение на предмет «чтобы это могло значить» и так далее, причём в любом женском возрасте, а не только в розово-голубом отрочестве. Соловецкая же резала правду-матку. Да и некогда ей было лясы точить. Работа. Дочь. Мужа нет. Нет – и не надо. Потому что все более-менее достойные мужчины заняты, как правило. А на поиск исключений не было ни времени, ни сил. С двадцати до сорока лет тот, кого она могла бы полюбить, так и не встретился. Хотя влюблялась она регулярно. Всё-таки спать с мужчиной, не будучи в него хотя бы влюблённой, – это моветон. Но даже влюбляться она могла в более-менее достойных. А все достойные – см. выше – уже заняты. Замкнутый круг. Можно подумать, что круг каким-то другим бывает! И не было ни сил, ни – что важнее – желания его разрывать. Потому что разорванный круг – уже не круг, а кривая линия. А куда та кривая вывезет – бабушка надвое сказала.
Да-да, у подавляющего большинства её мужчин были жёны, точнее сказать, у всех. Мимолётные романы с неженатыми не в счёт. Как только она чувствовала, что свободный от уз Гименея кавалер может предложить руку и сердце, моментально прекращала отношения. Не хотелось ничего и ни с кем «строить». С женатыми мужиками как-то надёжнее, как это ни парадоксально. Долгосрочные романы с ними стабильнее, честней и уютнее. Так что формат «красивая баба – небедный мужик» госпожу Соловецкую более чем устраивал. Жёны у небедных мужиков были, как правило, уже хорошо поношенные матери семейств. Редко у какой женщины, как это ни прискорбно, хватает силы воли на поддержание своей красоты. Даже когда денег с избытком. Жена последнего любовника – того самого, преподнёсшего ей «Вранглер» в надежде на то, что Алёна «перебесится» и вернётся, – ярчайший тому пример. Разумеется, с самого начала было ясно, что разводиться с женой он не собирается. Это Алёну в силу приобретённого опытным путём мировоззрения вполне устраивало. В какой-то момент он даже рассердился (под хороший градус), что она ничего подобного ни разу и не потребовала. (Что лишний раз свидетельствует, что душевная близость мужчинам ни к чему, а вот азарт – жизненно необходим.) Странно, но она никогда – даже если испытывала что-то похожее если не на любовь, то на более чем пылкую влюблённость и временами сильнейшую страсть – не ревновала своих мужчин к их законным жёнам. Даже пыталась себя накручивать, но… ничего не получалось.
С женой последнего Алёна Дмитриевна была знакома. Как-то раз он пригласил её на шумную, богатую корпоративную вечеринку, ежегодно устраиваемую компанией, совладельцем которой и был её любовник. И – надо же! – на вечеринке была его жена. Очень милая женщина и достаточно умная. Со следами былой красоты на лице, что называется. Никакой иронии, кстати. Жена любовника до сих пор выглядела породистой бабой. Но уже именно что бабой. Наверняка когда-то она была ослепительно хороша. Вероятно, четверть века назад, увидев свою будущую жену прошлый (уже!) любовник Алёны Дмитриевны застыл, ошарашенный, и у него непроизвольно вырвалось совершенно искреннее: «Какая красивая!» Жена родила ему двоих детей, раздалась, отекла, утратила чёткость линий и упругость форм. Но даже не это главное. Можно иметь сколько угодно морщин – и лучиться, быть счастливой. Взять хотя бы Маргариту Пименовну! Вовсе не диеты и даже не энергичность молодят Риту Бензопилу. Маргарита Пименовна была счастлива тем самым единственным для женщины – мужчиной. Была и осталась. В её жизни это было, и было непреходящим. Константой. Было и осталось. И тут, как это ни кощунственно, неважно, что Алексей Всеволодович умер. Маргарита Пименовна была для него единственной любимой женщиной. А жена последнего любовника Алёны Дмитриевны единственной любимой женщиной для него не была. Так, одной из… пусть даже и венчающим пирамиду, но всего лишь одним из камней в кладке. Можно сколько угодно судить-рядить, кто виноват и что не сделано, говорить о психологических и физиологических особенностях мужчин и женщин, радостях и горестях долгих браков и прочем подобном. Но факт того, что жена любовника несчастна, – от всех этих разумных, правильных, взвешенных рассуждений «на тему», стратегически выверенных и тактически взвешенных преодолений – меньше фактом не станет. Выпив рюмку-другую на той вечеринке, женщины развязали языки и… Нет, ничего такого! Они болтали обо всём на свете. Жена любовника Алёны Дмитриевны рассказала ей чуть не всю свою жизнь с момента встречи с будущим мужем. Вспоминала, как он стоял перед ней на коленях, называл богиней. С какой малости начинался его бизнес. На чём он ездил и в чём ходил. Если она и догадывалась о статусе Алёны Дмитриевны, то была слишком хорошей актрисой. Потому что всё говорилось искренне. После третьей-четвёртой рюмки жена любовника расчувствовалась и чуть всплакнула, рассказывая о том, как он отдалялся. И отдалился. Нет-нет, вы не подумайте чего! Всё прекрасно и удивительно! Детей любит, балует. Даже слишком балует. И её любит – работать в какой-то момент запретил. Денег стало более чем достаточно. И слишком достаточно. Она давно может позволить себе всё, что угодно, и чуть-чуть больше. Вот только вернулась из Парижа. Гуляла? Да она по тому Парижу уже нагулялась до икоты! В клинике она лежала. В косметологической. Подтяжку делала. И всякое такое, ну процедуры-маски-обёртывания-массажи… Мало ли хороших процедур. Липосакция, например. После пятой рюмки жена любовника плакалась уже не на мужа, а на младшую дочь. Няню почитает больше матери. Всё ей рассказывает. «А у вас есть дети?» – «Да, дочь. Уже взрослая». – «Она с вами делилась?» – «У неё альтернативы в виде няни не было. Она до сих пор делится. Надеюсь и впредь её не подвести». В общем, жизнь удалась у женщины, а заняться и нечем. Нормальные жёны богатых давно по Франциям-Италиям-Америкам сидят или сами в бизнес играются. Отчего бы и не поиграться с гарантированной поддержкой и, значит, с гарантированным же успехом. Молодцы бабы! Но она мужа не оставит. В нём вся её жизнь. Да и… «За ним глаз да глаз, если вы понимаете…» О, Алёна понимала! К седьмой рюмке муж-любовник подошёл к столику, где заседали дамы, и очень грубо сказал жене: «Тебе уже хватит! Я шофёра вызвал». Жена спросила: «Когда ты будешь?» – «В пятницу!» – зло бросил он жене. Вечеринка проводилась в субботу. Жена побагровела, поднялась и побитой собакой, украдкой оборачиваясь, вышла из зала. Это унизительно – присутствовать при унижении другого. Но унижают только того, кто позволяет себя унижать.
Смешно. Тут бы со своими чувствами к Всеволоду Алексеевичу определиться. А она вспоминает – ладно бы о бывшем любовнике! – о жене бывшего любовника. Это такой сложный способ – разъять природу счастья и несчастья! Счастье не труп. Начнёшь препарировать – умрёт. Потому Алёна и не слишком размышляет о Северном. Уж лучше о жене бывшего любовника подумать. Там уже препарировать нечего. Всё давно сгнило. Не жена сгнила. Жена всего лишь постарела. Счастье сгнило. Можно было бы сказать: «Её счастье сгнило». Но это было бы неверно. Счастье бывает или «их», или испускает дух. А тела у счастья нет. Нечему гнить. Есть. Нет. Или есть, или нет. А дальше уже всё разжёвано до нас: живут по инерции, из страха остаться в одиночестве, «ради детей». Ну и ещё, конечно же, потому что «совместно нажитое». Последняя – самая мерзкая из причин, самая кабальная для женщин, которым работать запретили. Потому что куда и как женщине в полтинник, потерявшей специальность, выпавшей из всех профессиональных обойм? Привыкшей к Шанель на бюджетные хлеба не хочется. Так что идти некуда. Разве что в суд… Хотя как это – «работать запретил»? Это хорошее оправдание собственной лени. Лени телесной и, что значительно хуже, лени душевной.
После той вечеринки Алёна Дмитриевна объявила своему любовнику, мол: милый-дорогой, всё было очень вкусно, всем спасибо, все свободны. Он так ничего и не понял. Кричал, что жена для него ничего не значит, что она давно уже просто-напросто номинальная жена. Не объяснять же умному, успешному мужику, что вот это-то как раз и очень плохо, что жена для тебя ничего не значит. Совсем в ступор мужика загнать можно. Неплохой мужик, пусть живёт безмятежно. Юных алчных и не очень дев на его век хватит с лихвой.
Между романами Алёна Дмитриевна всегда брала тайм-аут и никогда не бросалась в первые попавшиеся подходящие объятия. А тут – Северный. И всё так стремительно. Молниеносно. Прогулки, совместные ужины, койка. Бац – предложение руки и сердца. Да она никогда замужем не была! Не знает она, Алёна Дмитриевна Соловецкая, как там оно, в этих замужествах! Климат, атмосфера, как там меняется насыщение артериальной крови кислородом?..
Прежде, если она куда-то уезжала, так она уезжала. Никакой связи с любовниками. Так повелось ещё с тех пор, как дочь была маленькая. Дочь и любовники не смешиваются – эта заповедь Алёной Дмитриевной почиталась посерьёзней «не убий». Слишком хорошо она помнила, каково это – менять пап; спасибо матушке. Давно что-то не звонила из своего очередного замужества. Ну, жив немец-курилка, подцепленный неувядающей маман в Египте, – и то хорошо. Ах, мама, мама! Что же ты не передала мне ген бесшабашной бездумности и эгоистичной беззаботности?..
Дочь и любовники не смешивались. Связи с отдыха никакой не было. А тут? Как девчонка, писала Северному из Калифорнии глупые, многословные письма. Скучала. С подругой – есть-таки подруга! Может, потому и подруга, что на другой стороне глобуса – обсуждала постоянно. В эйфорию какую-то впала, как малолетняя дурочка. Алину с ним познакомила, хотя без этого можно было обойтись. Дочь, конечно же, уже взрослая, но… Вроде никаких «но» нет, если рассудить здраво.
Здравое рассуждение: Всеволод Алексеевич Северный красив, образован, умён (и остроумен! – что немаловажно), обаятелен, обеспечен, что называется с ч/ю и без м/п; хорош в постели, нежен, заботлив и ласков и вне её; уважаемый человек… Ну и так далее.
Иррациональные эмоции: он безумно нравится Алёне Дмитриевне; он абсолютно её мужчина – чувство кожине врёт.
Вопрос: так какого же рожна? Почему ей так страшно сделать то, что ежедневно делают миллионы других людей? А именно – поставить печать в паспорте. Она настолько привыкла к своей no man’s land – крылатое выражение, контекстно забавное и своим буквальным переводом, что неспособна не только выйти за него замуж, но даже пустить его к себе в дом? Чушь несусветная! Глупость какая-то! Что она, в самом деле, как маленькая?! Вот сейчас она позвонит ему и…
Алёна Дмитриевна взяла телефон… И, так и не набрав номер, осторожно положила трубку и даже выключила. Потом снова включила. Работа. Пока ещё есть работа. Главврач отпуск за свой счёт подмахнул на весь сентябрь. Всё равно плановая помывка, вернее, ремонт, после которого, как он шепнул ей по секрету, Ульяновский родильный дом уже не откроется. Никогда. Да и ремонта никакого не будет. Смета не утверждена, но распоряжение закрываться имеется. Ищите работу, Алёна Дмитриевна. Спасибо. Вы были отличным нач-медом.
И что делать? Согласиться выйти замуж именно сейчас? И всю жизнь она будет думать, что к такому решению подтолкнул её ещё один страх – страх безденежья. И совершенно неважно, что по этому поводу будет думать он. Скорее всего ничего не будет думать. А расскажи она ему о таких своих мыслях – возмутится совершенно искренне.
А как же дочь? Не будет же Алёна просить у него денег на не егодочь.
А если он захочет детей? Своихдетей. Ей что, рожать на старости лет? Ей – сорок. Ему – пятьдесят. Вспоминается американская комедия «Отец невесты». «Мы даже сможем увидеть, как наш ребёнок пойдёт в колледж! Если мы ещё будем видеть…»
Сплошные «а как же?..» и «а если?..» на фоне сумасшедшего, ничем не обоснованного желания немедленно выскочить за этого чёртова чудесного, замечательного Всеволода Алексеевича Северного замуж. Алёна вся тает и млеет, как его видит. Иронизирует, а сама так и смотрела бы на него, открыв рот. Так и шла бы, как крыса за дудочкой Нильса.
Раньше за неимением лучшего она довольствовалась лучшим из имеющегося. Но выбор мужчин для неё всегда – всегда после отца её дочери – был делом очень осознанным, взвешенным. И вовсе не в какой-то там корысти дело – денег у мужчин она никогда не брала. Но первый опыт был настолько… Господи, то когда было?! Давно пора уже забыть… Нет, никогда она не забудет «то, когда». Хорошо, что дочь её – Алёнин фенотипический слепок. Иди-знай, как и что она чувствовала бы, будь Алина похожа на своего отца. Отец – тут слишком громкое слово. Биологического соучастника. Неужели именно он так напугал? Это же маразм – всю жизнь зависеть от чувства боли, страха, чувства обиды… зависеть от сомнений. Уж лучше ещё раз ошибиться! Уж лучше честно ошибаться хотя бы раз в двадцать лет, чем всю жизнь выстраивать безошибочные, но недолговечные комбинации.
Алёна Дмитриевна схватила телефон и набрала Северного.
– Севка, я, скорее всего, выйду за тебя замуж, если ты не хочешь просто так! Но только твоя мама права про поездку. Я выйду за тебя замуж после поездки. Если ты сам не передумаешь. Со мной очень неудобно жить.
– Да, я не хочу «просто так». Я с тобой не могу «просто так». Здравствуй, Алёна. – Всеволод Алексеевич был чуть серьёзен, чуть ироничен. Даже всего лишь голос его успокаивал. Ей становилось тепло и хорошо. Проблемы, ситуации – «а если», «а как же» – уходили и растворялись. Хотелось, чтобы он был рядом. Чтобы сидел рядом и говорил, говорил… – Алёна, можно, я к тебе приеду сейчас? – сдержанно поинтересовался Северный.
– Нет!.. – Алёна Дмитриевна набрала побольше воздуху и выпалила: – Я не хочу, чтобы ты ко мне приезжал, потому что у меня давно не стрижен газон. Потому что давно пора покрасить забор. Потому что надо отрезать кучу сухих веток берёзам и соснам. Потому что вчера сломался колодезный насос и перестал загораться сенсорный фонарь на веранде. Потому что картину уже полгода надо повесить. И потому что женщине очень тяжело жить одной. И потому что женщина, живущая одна, – она и есть настоящий мужчина. А на все эти звонки работникам и специалистам не хватает то времени, то денег, то сил!.. И потому что мне стыдно. И потому что мне очень хочется, чтобы ты приехал. И мне стыдно за то, что стыдно. И за то, что я люблю тебя, кажется, гораздо больше, чем свою no man’s land, и боюсь этой слишком сильной любви. Я думала, что замечательно живу и никто мне не нужен. И что «любовник-любовница» – лучшая форма отношений между мужчиной и женщиной. Женщине это позволяет как можно дольше оставаться в форме. Мужчина дольше любит женщину, которая не мозолит глаза своим неустанным старением, своим нытьём на бытовые и душевные темы. Я настолько втайне от себя мечтала о самой обыкновенной любви и самом обыкновенном браке, проистекающем из подобной любви, что тайна мумифицировалась. Мумифицировалась внутри меня и не беспокоила. А ты – ты стал тем самым пусковым механизмом, и мумифицированная тайна нагноилась и отравила меня. И мне больно! Мне больно, Северный, мне очень больно и страшно!.. – Она даже не замечала, что кричит и плачет.
– Алёнушка, стакан-другой премедикации тебе не повредит, – мягко прервал её Всеволод Алексеевич. – Хирург уже выезжает. Разворачивай операционную! В смысле – стол, постель и газонокосилку. Мы вырежем нагноившуюся тайну, и твоя нежная детская душа больше никогда не будет болеть!
Всё-таки профдеформация имеет место быть! Тот ещё образчик любовной лирики: разговор акушера-гинеколога с судмедэкспертом.
Алёна рассмеялась сквозь слёзы.
– И тебя не будет раздражать стоящая у стеночки картина и перегоревшая лампочка? И то, что у меня из-за этого дурацкого насоса нет горячей воды? Да и холодная – только в вёдрах из того самого колодца через дорогу, которым я пугала Риту?.. Но у меня приличный домик и замечательный интерьер! – в ней проснулась красивая женщина, привыкшая быть во всеоружии.
– Алёна, живи ты в собачьей конуре! Меня ничего не будет раздражать. Я люблю тебя безусловно. Даже если ты не выйдешь за меня замуж, я буду любить тебя, терпеливо, прилежно и смиренно. Я не знаю, почему так получилось, и знать не хочу. Не интересуют ни этиология, ни патогенез. Впервые в жизни не интересуют анализ и логика. Я люблю тебя всю. Люблю навсегда. Говорят, у людей это большая редкость и подавляющее большинство умирают, так и не познав… Ещё говорят: это химия. Об этом все говорят. Пусть говорят. А я – люблю и буду любить…
– Приезжай!
– Уже еду.
– Ты же не знаешь мой адрес!
– Мне достаточно направления. – Он опять стал чуточку насмешлив. Почувствовав, что её отпустила спазматическая путаница опыта, мыслей, чувств и переживаний, он позволил себе быть чуть ироничным. – Я найду тебя по запаху!.. Шучу-шучу. Алёна, я же судмедэкперт. Это что-то среднее между санитаром леса и комиссаром Мегрэ. Я давно знаю твой адрес.
– Почему же ты до сих пор не ехал?!
– На ночь я расскажу тебе сказку про Ивана-дурака, ошибочно записанного в метрике царевичем. Помнится, он был любителем без спросу палить лягушачьи шкурки в печи. Закончилось всё, конечно же, хорошо. Но я не люблю зря тратить драгоценное время: я профессионал.
