Глава четвёртая
– Северный, я болван! – заныла телефонная трубка Сениным голосом. Всеволод Алексеевич нажал отбой.
Вот уже неделю он выслушивал друга и по телефону, и лично. Суть жалоб Семёна Петровича сводилась к тому, что жизнь прошла, а он так ничего и не сделал. После того как он истрепал Северного на кухонно-застольных и телефонных фронтах, Сеня не угомонился и послал Северному письмо.
Севка, привет. Вот смотри, я ответил на такой вот опросник (Я – КАПСЛОКОМ):
1. Внутреннее неудовлетворение от своей деятельности, от своих успехов и даже высоких достижений и результатов своей работы: СУММАРНО НОЛЬ.
2. Чувство, что жизнь как будто проживается без смысла, проходит впустую, тратится на разную ерунду: ЕСТЬ ТАКОЕ.
3. Постоянная смена мест работы и сфер деятельности: человек не задерживается долго на одном месте – он ищет своё: МНЕ НОВЫЙ БИЗНЕС ХОЧЕТСЯ ЗАМУТИТЬ.
4. Отсутствие состояния счастья, радости, морального удовлетворения в повседневной жизни: НЕТ НИ СЧАСТЬЯ, НИ РАДОСТИ, НИ МОРАЛЬНОГО УДОВЛЕТВОРЕНИЯ.
5. Проблемы по жизни (на работе, в делах, со здоровьем, в отношениях): сигналы, что что-то нужно в жизни менять: ПАРУ МЕСЯЦЕВ КАК ЕСТЬ СИГНАЛЫ!
6. Неудача, провал, фиаско, неуспех в каком-то деле или проекте, даже когда человеком выполнено всё правильно, разумно, усердно и добросовестно: ВЕСЬ ЭТОТ ГОД.
7. Многие знаки (люди, знакомые (только незаинтересованные), обстоятельства, собственные мысли) прямо или косвенно говорят, что человек занимается не тем, чем ему лучше заниматься: СЕГОДНЯ ТРИ ЧЕЛОВЕКА, НЕЗНАКОМЫЕ ДРУГ С ДРУГОМ, В ИНТЕРВАЛЕ ТРЁХ ЧАСОВ.
8. Ощущение нехватки в жизни чего-то очень важного, чего-то такого, без чего наша жизнь теряет смысл: Я НЕ ЗНАЮ, О ЧЁМ ЭТА ФРАЗА.
9. Ощущение, как будто сама жизнь ставит человеку палки в колёса и говорит: нужно свернуть на другой путь, нужно идти в другом направлении: ЕСТЬ ТАКАЯ ПАРАНОЙЯ.
10. Чувство растерянности, как на большом перекрёстке: ЕСТЬ ТАКАЯ ПАРАНОЙЯ.
11. Ощущение, будто вы зашли в тупик: ПРИБЛИЖАЮСЬ!
Получил в ответ незамедлительно:
Соколов, ты достал. Похоже, у тебя климакс. Я грохнул на твои метания и рыдания немало часов жизни, которые мог провести с куда большей пользой. Никогда прежде не замечал, что ты такой эгоистичный нытик. Иди к психотерапевту. Моя дружба (читай: терпение) небеспредельна. А ещё лучше – качай мышцы брюшного пресса; это эффективнее. Я дорожу дружбой с тобой. Но я всегда умел взвешивать соотношения «цена – качество», «пользы – риски» – и без малейших колебаний принимать соответствующие решения.
Vale!
В ответ от Соколова моментально выпало одно слово:
Спасибо!
Было это «спасибо» ехидное, саркастичное или же искреннее благодарное, Северный понятия не имел и задумывать не собирался. Он решил на некоторое время просто выключить Семёна Петровича из жизни. И кстати, это было чистой правдой – про немало часов жизни. Алёна укатила в свою Ульяновку, категорически отказавшись от услуг Северного по доставке. «У меня там пыль и вообще неубрано. Нигде не убрано!» Вот так вот. Замуж выйти отказалась. Теперь ещё и личную территорию оберегает. Сказала, что на следующие выходные сама приедет. Ох уж эти волки-одиночки, точнее – волчицы. Это ещё хуже. Ладно, терпение и ещё раз терпение. Алёны нет. Пса тоже нет, потому что ладно бы Рита его «не отдала». Эта паскуда лохматая сама от Риты съезжать не захотела. Визит в собачью парикмахерскую не удался, к слову. Или же удался на славу – это как посмотреть. Саквояж укусил специалиста за палец. И Рита в очередной раз оправдала своё громкое прозвище. Она взвилась той самой бензопилой, да не на животное, а на человека. Самым милым из высказанного ею было обвинение в профнепригодности. Сева был срочно вызван по мобильному телефону, и они с Алёной ещё долго выслушивали матушкин концерт. А недостриженный сидел у Маргариты Пименовны «на ручках» и улыбался во всю свою зубастую пасть. У материного подъезда Всеволод Алексеевич поинтересовался у кобелька: может, вернёшься домой, блудный полукровка? Пёс немного виновато и очень нежно полизал Северному руку и потрусил к Рите. Сказать, что она посмотрела на сына победоносно, не сказать ничего.
– Предатель! – улыбнулся Северный. Хотя ему, признаться, стало немного грустно. Любимая женщина замуж за него не пожелала. И даже пёс им пренебрёг.
– Мальчик, домой! – скомандовала Рита.
Терьер-полукровка обернулся, посмотрел на Северного и жизнерадостно залаял: мол, пошли! Ты чего в подъезд не топаешь?
– О нет! Все вместе, под одной крышей? Уволь. Наше сосуществование – меня и Риты – на одной территории невыносимо. Ты ещё будешь иметь возможность в этом убедиться, на той самой даче, куда ты пришёл из ниоткуда, маленький смелый негодяй.
Слишком долго и настойчиво пёс его убеждать не стал и стремительной лохматой птичкой впорхнул в подъезд.
– Ему с Ритой будет лучше, – успокоила Алёна. – Кроме того, мне нравится её идея про «куда-то выехать». Ты любишь Крым?
Крым Северный любил безмерно. И в этом они с Алёной совпали. В общем, она выяснит, что да как у неё на работе. А Северный может взять небольшой отпуск. Как насчёт конца августа? Лучше в начале сентября? Ладно… Давай с начала и до конца того самого сентября. Он всё устроит. Как любимая относится к Балаклаве? Любимая любит Балаклаву? Он знал! Тогда он закажет прекрасный номер в одном уютнейшем гостевом доме, где у него прекрасная репутация. У гостевого дома замечательная хозяйка. В гостевом доме отменная кухня… Ну, он не будет забегать вперёд, Алёна сама всё увидит и узнает. Действительно, наверное, к лучшему, что пёс так воспылал к Рите.
Если мир с тобой так неожиданно во всём не соглашается, надо принять это как должное и не сопротивляться. Лохматый саквояж, лишь сутки проведя у Риты Бензопилы, предпочёл её? Ладно… Алёна не хочет замуж? Ладно… Сентябрь? Ладно… Домой сама и сама к тебе через неделю? Ладно…
«Мать-мать-мать!» – звонко ответило эхо внутреннего голоса!
И тут ещё чуть ли не всю неделю к нему по вечерам приезжал Соколов, напрочь лишая эти самые вечера флёра страдательной томности. Его, Северного, впервые девушка не любит до безумия, не желает босая за ним не то что в Сибирь – даже в респектабельную квартиру с видом на Гребной канал, а тут ему друг на уши падает и непонятно из-за чего ноет и ноет. И не понимает, что Северному не до того.
Соколов не понимал. И приезжал, и ныл, и плакался, и просил советов.
Что же такое случилось с добрым славным парнем Сеней? Да ничего особенного! Пункт первый: он хотел стать олигархом – и не стал.
– Сеня, ты ведёшь себя, как маленький мальчик! – говорил другу Северный. – Скажите на милость – он не стал олигархом! И что? У тебя вполне приличный доход. Upper middle, что называется. Чего же боле? Ты вкусно ешь, мягко спишь, модно одет, ездишь на дорогой хорошей машине… Так же вкусно, мягко и модно происходит с твоей женой и твоими детьми. Ты мотаешься по ресторанам и в заграницы. Сеня, чем ты недоволен? Тем, что в минуты роковые в виде пресловутых девяностых был ещё недостаточно взрослым, чтобы гонять по улице с пистолетиками? Так нет их уже давно. Тех, кто гонял по улицам с пистолетиками. Ты недоволен тем, что у тебя недостаточно ума на построение хитромудрых комбинаций, или тем, что ума достаточно, а к хитромудрым комбинациям по поводу нефти, газа и госзаков допуска нет? Нигде нишу не занял? Ни в игорном деле, ни в фэшн-индустрии, ни в шоу-бизнесе? Ну так на всё перечисленное таланты нужны и характер, как у Дональда Трампа вкупе с Коко Шанель. Но вряд ли ты был бы доволен башнями, замками, особняками и счетами в швейцарских банках, будь ты одинок и никем толком так и не любим… Так чем конкретно ты недоволен? Молись богу – это же именно у тебя, а не у меня, крест на пузе и Библия на прикроватной тумбочке; молись богу, что ты живёшь в относительно стабильное время. Потому что олигархические состояния не слишком одарёнными, а всего лишь умными, хитрыми и быстрыми людьми делаются в эпоху перемен. Теми из этих умных, хитрых и быстрых, кто выжил, Сеня. Малым процентом от того небольшого процента тех, кто выжил. Крошечным процентом. Что ты хотел? Родиться в период освоения Дикого Запада? Или году эдак в 1900-м? Ты хотел резать-убивать-воровать?
– Ну почему-у-у, – стонал Соколов совсем уж маленьким мальчиком, которому не досталось мороженого, – почему-у-у кто-то смог, а я – нет? Почему помянутая тобою Коко Шанель революцию в моде совершила, а я – н-е-е-ет!
– Наверное, потому, что ты не нищ, как исходно Коко Шанель, не облагодетельствован сиротством и не носишь сделанные из подручного материала шляпки.
– Да я не к тому… К тому, что я никаких и ни в чём революций не совершил! Я бездарь! Ничтожество! Неудачник! – продолжал завывать Семён Петрович, которого, похоже, покинуло не только чувство меры, но и чувство юмора.
– Сеня! – вздохнув, терпеливо продолжал Северный. – Напомню тебе, что я тоже не олигарх. Мало того, никогда им не буду. Смешно, но никогда и не хотел им стать. Мне вполне достаточно того, что я – более-менее обеспеченный обыватель. И в последнее время чаще более, чем менее. Я всегда отдавал, отдаю и буду отдавать себе отчёт в том, что мне не стать заоблачно богатым человеком. Я к этому не стремился. Денег должно быть ровно столько, сколько их должно быть на тот образ жизни, что ты выбираешь. Я свой выбрал и вполне доволен. Мне нужна качественная выпивка, но она качественна и не за десять тысяч долларов бутылка. Мне нужна хорошая, комфортная одежда, обувь, мебель и всякие прочие аксессуары человеческого бытия, но я не буду изо всех сил стараться заплатить не за материю, кожу, древесину или порцию бифштекса, а за бренд. Качество материала, кроя и строчки – да. Мягкость кожи, комфорт колодки – да. Пристойный дизайн и плотницкое искусство – да. Чистая скатерть и мастерская кухня – да. Бирка, марка, престиж – нет. Я не соревнуюсь. Я живу. Да, мой стакан мал, но я пью из своего стакана. Понимаешь? Мне нужно побережье Тихого океана, но мне не нужна вилла на побережье Тихого океана. Я доволен тем, что мне вполне хватит на билет и на плюс-минус комфортную гостиницу. Да и друзей у меня по всему миру хватает. Я люблю женщину и уверен, что и она любит меня. И я просто терпеливо жду. Жду не бездействуя. Но не бездействую я терпеливо. Улавливаешь мою мысль?.. Чего вдруг такие истерики? Ты вдруг понял, что пьёшь из пластикового стаканчика газированное вино, в то время как кто-то хлещет из хрустального бокала настоящее шампанское? И срочно затопал ножками: мол, и мне, и мне! И срочно, сейчас же!.. Никто тебе не внял, не налил; ты хочешь растоптать свой пластиковый стаканчик назло хрустальному бокалу и, отползя в угол, подыхать от жажды в надежде, что мир, опомнившись и устыдившись, принесёт тебе всё на пресловутом блюдечке с голубой каёмочкой? Спешу тебя огорчить, Семён Петрович, и хрустальному бокалу, и миру наплевать на трагедию пластикового стаканчика. Они даже не заметят, что ты усох в углу от обиды. Живи, Сеня. Работай. Упорно работай и с удовольствием живи. Тебе на что не хватает? Или ты думаешь, что, каким-то чудом умудрившись стать олигархом, ты будешь почивать на лаврах? Ну вот оно, ладно! Вот – случилось, произошло! И что, мой маленький хнычущий Сеня? Как ты себе представляешь своё олигархическое будущее? Блэк-джек, шлюхи, все дела? Окстись, Сеня! Ты минуты спокойной иметь не будешь… Впрочем, я тебя успокою: ты никогда не станешь олигархом.
Соколов от речей Северного начинал подвывать на манер хаски, внезапно посреди мирной московской квартиры вспомнившем о своей волчьей крови.
– Не станешь, не вой. И я не понимаю, что тут за горе такое. Великосветскости желаешь? Соколов, из тебя такой же аристократ, как и из небезызвестного господина Кокса . Он, помнится, только обрадовался, когда всё вернулось на круги своя. Принадлежит тебе уютная парикмахерская? Вот и владей с удовольствием. А выше головы прыгнуть не пытайся.
– Это кто ещё такой, господин Кокс? – ревниво уточнил Сеня. – И какая ещё парикмахерская? Что ты вечно туману напускаешь?
– Кокс. Коукс-Коукс. Эх, Соколов, Соколов! Я всё время забываю, что ты – страшно необразованная, тёмная личность. Тебе будет стыдно в гостиных у олигархов. Они в последнее время очень подтянулись в смысле культурного развития. Начни своё триумфальное шествие к сияющим вершинам модных альпийских курортов с заучивания пары-тройки фамилий. Пушкин. Лермонтов. Шекспир. Теккерей. К слову – тоже Уильям. – И, немного помолчав, Северный добавил: – Хотя, похоже, баба у вас в семье вовсе не твоя «милая крошка» Леся.
Когда Соколов не понимал, о чём идёт речь, он только отмахивался.
Если быть честным, Семёну Петровичу не требовалось разумных доводов и дружеской беседы. И уж тем более сарказма, коим его щедро потчевал Всеволод Алексеевич. Соколову хотелось сочувствия. Бессмысленного пустого сочувствия и, возможно, разговоров-сплетен о том, что те, кто стали тем, кем стали, недостойны. В отличие от него, достойного господина Соколова. Но Северный ему не сочувствовал, не жалел и в сплетни, охи-ахи и беседы о судьбах нации не вступал. И Соколов ныл-выл ещё больше. Некоторые мальчики, когда они нуждаются в бессмысленном пустом сочувствии, становятся на порядок сопливей маленькой разобиженной девочки, недовольной, что её больной пальчик не так поцеловали, и выдумывающей страшные истории про бабая – для более выраженного утешительного фитбэка от няньки.
И Сеня под страшным секретом поведал Всеволоду Алексеевичу, что его очередной откат пошёл не по адресу и ему-де на этом основании грозят страшные санкции и вообще – рейдерский наезд. Он боится лететь в рабочую командировку, потому что уже видит, как его арестовывают прямо на паспортном контроле.
– Соколов, я примерно представляю себе, какой у тебя годовой доход. Для этого не надо быть налоговой полицией и иметь семь пядей во лбу. Соответственно представляю себе и возможный размер ушедшего «не тем» отката. Не смеши мои тапки. С таким же успехом можно представить себе рейдерский наезд на книжную лавку. Книжная лавка закроется сама по себе. Из-за нерентабельности. Из-за более мощного конкурента в виде сетевого книжного магазина по соседству. Из-за условий рынка – и никак иначе. Видимо, те медицинские прибамбасы, которыми ты торгуешь, есть по более низкой стоимости и непосредственно от производителя. И кому нужны нынче европейские, если есть дешёвые и не менее качественные китайские аналоги? Ну так плюнь, найди новое дело… Возможно, совсем другоеновое дело. А про откат, друг мой, ты придумал, как мне кажется. Я знаю тебя давно и хорошо. Ты бы ещё придумал, что у тебя животик или зубик болит, чтобы папка Сева пожалел. Ну смешно же!
Соколов начинал клясться, что не придумал, и ныть, что ужас-ужас-ужас, бизнес рушится. В общем, бегал по кругу и стал со всей серьёзностью настаивать на пункте втором: его арестуют, бизнес отберут.
– Ладно! – Северный закурил и подлил себе и другу. – Ладно. Представим самое худшее. Добро пожаловать в старую добрую психодраму, так сказать. Купил ты себе билетик на самолётик до каких-нибудь тёплых островов, и вот прямо в аэропорту – маски-шоу, все дела. Повязали господина Соколова, стали именовать его гражданином и закинули в обезьянник без особых объяснений причин, без мыла, без зубной щётки и – что в твоём случае куда фатальнее – без сигарет. Продержали там семьдесят два часа без всего вышеизложенного, а после означенного времени к гражданину Соколову пришёл господин N и предложил переписать фирму на него. Или на господина NN. Или предложил слияние твоей конторы с ООО «Ромашка», причём за слияние гражданин Соколов получит очень многое и сразу – например, возможность сразу после подписания бумаг снова именоваться господином и свободно идти на все четыре стороны. Заметь: никто тебя не бьёт, не те времена. Всё вежливо и корректно, хотя подчёркнуто сухо и без коньяка – обмыть сделку. Ты понимаешь тем не менее, что бумаги, тебе предложенные, подписать надо. И подписываешь. Тебя выпускают на свободу. И что, Соколов? Ты жив, ты здоров. Ты свободен. Ты можешь начать заново всё, что твоей душеньке угодно. Жена тебя прокормит…
И тут нарисовывался третий пункт «жалобного воя» – жена. Леся не обращает на него внимания. Он по вечерам сидит у телевизора и ждёт её, а она занимается детьми…
– Ну ты и дурак! – обрывал его Северный. – Действительно, как же ещё обратить на себя внимание жены, как не сидением под телевизором, пока она занимается с пятерыми детьми? Действительно, какая бессердечная женщина! И тебе бизнес-леди, и тебе мамка-нянька – и всё без единой жалобы, только тёмные круги под глазами всё глубже. Ты когда ей последний раз цветы дарил не на день рождения и не на Восьмое марта, чтоб оно уже было здорово?! Когда просто так хоть что-то для неё делал? Кофе в постель подавал? Ты вполне можешь устроить ей какое-нибудь «ревю выходного дня» – и не надо начинать с заграниц. Оставьте детей с няньками или бабушками – и с пятницы до воскресенья вояж в подмосковный санаторий – для начала…
Были и четвёртые, и пятые, и шестые, и седьмые, и ещё масса пунктов. Здоровье, фигура, дети не гении, папа не так воспитывал, мама не того хотела, бабушка перекармливала… В какой-то момент Северный просто предложил прилечь на пол и покачать пресс. Соколов сдох после тридцати раз. Покраснел, задышал, как астматик, вспотел и грохнулся головой об ковёр. Северный остановился на третьей сотне, пульс его был вполне стабилен, не говоря уже о нормальном цвете кожных покровов.
– В общем, так, друг мой. Пока ещё друг… Всё в твоих руках. Если и пример с брюшным прессом для тебя не показателен, то мне остаётся пустить в ход последнее ментальное упражнение. Соколов, представь, что у тебя внезапно умерла вся семья. Ненавистная тебе нынче Леська. И все негениальные, не оправдавшие твоих ожиданий дети – хотя я не понимаю, о какой гениальности или негениальности пока может идти речь в их юном возрасте. Погибли в автокатастрофе. Все скопом. Всех их скопом прирезал маньяк. Что будут значить все твои надуманные стенания по сравнению с этим?
– Я… даже… – пыхтел с пола Семён Петрович, обливаясь потом. – Даже… ых… не… даже… представлять… Ты совсем… ненор-маль-ный-ых?!
– Я-то нормальный, – Северный пружинисто вскочил с ковра. – И ты нормальный, Сеня. Просто ты ленивый и безответственный. И на фоне твоей лени и безответственности тебя накрыло кризисом среднего возраста. Кризисом этим, к слову, накрывает только тех, кому нечем заняться. Видимо, тебе нечем заняться. Я не понимаю, куда делся тот светлый, энергичный и добрый мальчик, которым ты был, Соколов. Но это не моя проблема. Я дружил с другим человеком. А с тем, что потеет у меня сейчас на ковре, я брезгую дружить. Я не психолог, Соколов. Я судмедэксперт. За правдой – да, это ко мне. И даже просто поговорить – это к другу, безусловно. Но «просто разговоры» стали принимать непонятные для меня формы и, что самое главное, абсолютно лишились смысла. Ты, если говорить просто и доступно, закис. Зажрался и закис. Зажрался, обленился и закис. На выход, Семён Петрович.
И Северный резко ограничил контакты с другом.
