Книга: Естественное убийство – 3. Виноватые
Назад: Глава шестнадцатая
Дальше: Глава восемнадцатая

Глава семнадцатая

В девять утра джип Маргариты Павловны выруливал на горное плато Ай-Петри. Всеволод Алексеевич припарковался, легко выпрыгнул из машины и пошёл туда, где не так давно оставил своего приятеля Сеню с Дарием, Дашей, Жорычем и внуком Маргариты Павловны Сашкой Фирсановым. Малышня радостно вывалила из палатки ему навстречу.

 

– Я первый тебя заметил! Я дозорный сейчас! Моя очередь! И, кстати, Сашка меня научил самому себе мыть жопу! Это очень просто! Значит, так…
– Жорыч, попу! – поправила братика Даша. – Дядя Сева, тут так очаровательно, замечательно и прекрасно, и я больше не хочу жить в квартире, я хочу жить в палатке, чтобы меня украли пираты, а пока я влюбилась в Сашу! – последнее она, если можно так выразиться, прокричала шёпотом. – Это не значит, что я тебя перелюбила, просто Саша – он моё увлечение. Он сильный, умный, благородный, и когда Дарий сломал мою куклу, Саша сломал его машинку, и Дарий плакал, как всегда, но его никто не жалел, потому что папа поломал ногу и вообще читает про то, как стать счастливым, а Дарий всегда плачет, а я никогда не плачу, поэтому его мама успокаивает, а когда Саша поломал его машинку, после того как Дарий поломал мою куклу, Дарий поплакал-поплакал и успокоился, а Саша ему сказал: «Глаз за глаз, понял?» И Дарий согласился, хотя ничего не понял. Но сильных мужчин всегда все понимают! – Даша пролепетала всё такой чудовищной скороговоркой, что Всеволод Алексеевич, признаться честно, не понял и половины.

 

Но навстречу уже топал важной поступью Сашка.

 

– Здравствуйте, Всеволод Алексеевич! – Он протянул ладонь, и с самым серьёзным видом десятилетний мальчишка и полувековой мужик пожали друг другу руки.
– Что тут случилось? Это прелестное создание пролопотало, что папа поломал ногу.
– Я не виноват! – выскочил из Сашки Фирсанова десятилетний мальчишка. – Я повёл их самым простым маршрутом. От поляны Хосат-Баш по руслу реки. Там всего-то сто шестьдесят метров по большим плитам до начала контрфорса, а там уже и юный гребень. Всего-то шестьсот метров лёгких скал, метров двести скал средней трудности, я туда уже не раз взбирался, для детей маршрут, а этот жирдяй, – внук Маргариты Павловны кивнул в сторону палаток, – туда четыре часа…

 

Всеволод Алексеевич строго посмотрел на Сашку.
– Извините. Семён Петрович. Он туда четыре часа взбирался.
– Я тоже туда влез! – заорал Жорыч.
– И я! – прошептала Даша, взяла Сашку за руку и покраснела.
– Да чего такого-то? Детский элементарный маршрут! Я мелюзгу верёвками к себе привязал. А жи… Семён Петрович ногу не на маршруте поломал, а уже на лесной дороге. Подвернул, а там что-то как хряснет! Он давай ойкать, потом выть… чуть не хныкать. Мы два часа с ним к палаткам прыгали.
– А где Дарий? – обеспокоенно огляделся Северный.
– Так с папой сидит. Мы при нём по очереди дежурим. Кроме Даши. Да всё в порядке, я ему шину наложил.

 

Всеволод Алексеевич уже стремительно шагал к палатке Соколова.

 

– Сева! – вскричал Сеня. – Сева, мобильные сели, зарядить негде! Это кошмар! Наверное, у меня страшный перелом! Ай!

 

Даже не поздоровавшись, Всеволод Алексеевич первым делом осмотрел Сенину ногу. Опухоли не было. Шина была наложена толково, из подручных материалов.

 

– Сам? – с одобрительной интонацией уточнил он у Сашки Фирсанова.
– А вы здесь ещё кого-то видите?! – с чуть нагловатой гордостью ответил Сашка вопросом на вопрос.
– Ну ты не сильно-то гордись. А ты чего разлёгся, как девочка, и голосишь? С ума сойти, здоровый мужик!
– Я ещё и костёр по вечерам разжигал, – вставил Сашка. – Нам с дядей Сеней кофе варил, детям – чай. Мы с Дашкой суп из одноразовых макарон варили.
– И всё это должен был делать ты, великовозрастный…

 

Заметив, что к нему внимательно прислушиваются четыре пары детских ушей, Северный замолчал.

 

– Давай, вставай, оттранспортируем тебя в машину. Палатки, Сашка, нам с тобой придётся собирать.
– Да я и сам могу! – с интонациями кота Матроскина сказал Сашка.

 

Через сорок минут всё было уложено в джип. Сеня возлежал на заднем сиденье, окружённый своими детишками. Сашка, как взрослый, уселся на переднее.

 

– Пристегнись! – строго сказал ему Северный.
– Что я, маленький?
– А что, только маленькие пристёгиваются?
– Я у Семёна Петровича три партии в шахматы выиграл! – в ответ сказал пацан.
– Только три? Ты – у него – и только три партии?! – удивился Северный.
– А больше он играть не захотел! Мы только три и сыграли! – засмеялся довольный мальчишка.

 

Сеня стал буряковым и с хмурым видом уткнулся в книжку про то, как стать счастливым.

 

– Папочка, разве ты ещё не выучил эту книжку наизусть? – хрустальным голосочком спросила папу лапочка-дочка.

 

Если бы Северный не знал Дашу с самого рождения, он мог бы заподозрить, что девочка ехидничала. Но этого не может быть. Это же Даша!
Отгрузив Соколова с детишками в номер люкс его гостиницы и сдав Сашку Фирсанова на руки счастливой бабушке, Северный наконец поднялся в мансарду к Алёне. Алёна Дмитриевна сидела на веранде, да не одна, а в компании Олеси Александровны. Леся Соколова лишь бросила томно:
– Привет, Всеволод!

 

Это было на неё совсем не похоже. Мало того, вслед за приветствием не последовало подробных расспросов о Сене и ребятишках. Но что совсем уж удивительно, на Леськином лице не было и следа её вечной озабоченности, постоянного напряжения и всего того, что обыкновенно бывает на лицах матерей пятерых детей, работающих к тому же топ-менеджерами крупных транснациональных компаний. По Леськиному лицу растекалась нега и истома.

 

– Ах, как это было прекрасно! Когда мы целый день карабкались всё выше и выше и, наконец, потные и утомлённые окунулись в горную речку, и тела…
– Ничего не хочу знать! – крикнул Северный.
– Всеволод Алексеевич, принеси нам, друг любезный, немного выпить. И после этого можешь ещё часок не выходить на балкон, – проворковала Леся. – Нет, я даже не знала, что такое бывает! Я не просто забыла – я не знала! Алёна, это было…

 

«Всё, ничего такого я не услышал!» – подумал Всеволод Алексеевич, выскакивая с балкона-террасы и плотно прикрывая за собой дверь.
«Всё-таки Сеня мудак! – думал он, приготовляя дамам лёгкий коктейль. – Кажется, он забыл не только, что такое муж, но и что такое мужчина… Но я ничего не хочу знать! В конце концов, что бы у неё там ни случилось в её недолгом отпуске с прекрасным инструктором, ей это понравилось. И она это заслужила».

 

Вечером Северный, Соловецкая и оба Соколовых сидели за столиком уютного балаклавского ресторанчика, одного из тех, что во множестве роятся на крохотной набережной. Все пребывали в некой неожиданной благости. Даже Сеня, прибарахлившийся в севастопольской больнице гипсовой повязкой, украшавшей его лодыжку, и парой костылей, хотя вполне хватило бы и палочки. Кажется, именно этим своим так внезапно случившимся страданием Сеня и был благостен. Леся с романтически-загадочным видом несла о Кутлакской бухте, об Адском ущелье («Почему его называют Адским? Мирно, спокойно… уединённо. Только отвесные скалы вокруг, ах! Райское место!»). Сплошные панорамы Нового Света и мыс Меганом. Ничего такого, если бы только у Северного не был намётан глаз на впервые за много лет полностью удовлетворённую женщину и не Алёнины чуть радостные, чуть ироничные усмешки, попеременное кидаемые то на Лесю, то на Семёна Петровича.

 

– Кстати! – вроде как опомнилась Леся. – Я и не ожидала, что Сеня окажется таким прекрасным воспитателем и таким организованным отцом. Дети всё выполняют без лишних напоминаний, Дарий перестал крушить Дашины игрушки, а Жорыч обучен навыкам ухода за собой.
– Не хотелось тебя разочаровывать, но прекрасным воспитателем оказался не сорокалетний Семён Петрович, а десятилетний мальчишка! – ехидно брякнула Алёна, за что удостоилась лёгкого тыка под столом от Всеволода Алексеевича. – И не надо меня пинать! – тут же отреагировала она с несколько наигранным пылом.
– Твоя детская непосредственность была бы прекрасной, не будь она столь откровенно провокативной.
– Пусть знает!
– Сеню знание не спасёт. А Лесе оно, возможно, будет неприятно.
– Да какая разница, если результат налицо! – миролюбиво выступила Леся, всё ещё находившаяся, судя по выражению лица, где-то там, в горном Крыму с обжигающими разгорячёнными телами в ледяных речках, где-то там, на берегах Нового Света, и желающая как можно дольше не возвращаться в суровую реальность ответственной работы, замужней женщины и многодетной матери.
– Я вам что, вообще чучело бессловесное?! – возмутился Соколов.
– Слушай, Семён Петрович, что бы ты мог сделать за двести миллионов долларов? – внезапно спросила Алёна старого друга-однокашника.
– За двести миллионов долларов?! – хищно и азартно изогнулись Сенины ноздри. – Наверное, очень многое!
– Ты смог бы убить человека?
– Ну-у-у…

 

Пока в Семёне Петровиче происходила неповоротливая борьба мысли с чувством, Алёна пристально смотрела на него не отрываясь, а Леся и Северный смотрели на тёмную воду бухты.

 

– «Ну-у-у»?! – с изумлённой интонацией воскликнула Алёна, не выдержав затянувшейся паузы. – «Ну-у-у»?! – ещё раз с подчёркнутым возмущением повторила она.
– Это… смотря какого человека.
– Да?! Бомжа на Курском вокзале, например. Вонючего, спившегося, никому не нужного бомжа, жизнь которого опостылела ему самому. Он спит, скрючившись от холода на заплёванном тротуаре, грязный, захлёбывающийся в собственной туберкулёзной мокроте, источая отвратную физиологическую вонь и перегар от одеколона «Свежесть». И тебе надо воткнуть нож в спину спящего бомжа. Не будя его, не глядя ему в глаза. Ты просто втыкаешь ему в спину нож и – вуаля! – джекпот! Двести миллионов долларов твои.
– Ну-у-у… – только и промычал Сеня, но слишком уж расчётливое, разумное выражение глаз товарища, всерьёз обдумывающего и всерьёз же примеряющего на себя, на свои морально-нравственно-этические категории предложенную Алёной гипотетическую, глупую, невозможную ситуацию, насторожили даже Северного, отвлекшегося от созерцания природы, нравственного чувства не имеющей вообще.
– Вот! – Алёна Дмитриевна аж подскочила от возмущения. – Вот! Вот оно, гнилое человеческое нутро! А между тем, Сеня, у тебя на пузе всё ещё крест, а на прикроватной тумбочке пылится Библия!
– Надо же, Семён Петрович, – сухо и холодно сказал Всеволод Алексеевич. – А ты, оказывается, вполне способен к психодраме. Ты сейчас даже меня пугаешь.
– Нет, ну а что такого?! Этот бомж никому ничего хорошего не принёс! – возмущённо заголосил Сеня, по своему обыкновению не уловив главного. – Он мучает сам себя, отравляет жизнь другим. Возможно, он вообще убийца или насильник!
– Ага. А ты – санитар леса. Но просто так, бесплатно, ты спокойно пройдёшь мимо, лишь на мгновение задержав дыхание. А за двести миллионов долларов – пожалуйста, с нашим удовольствием Семён Петрович Соколов воткнёт в спину спящего бомжа финку.
– Я могу массу добрых дел сделать на эти деньги! – тоже вскочил и принялся чуть не орать на старую подругу Сеня.
– О чём они? – удивлённо посмотрела на Северного Леська. – Крым. Море. Бархатный сезон…
– Наши с тобой возлюбленные, как обычно, о своём. О достоевщине. Но твой муженёк не то не дорос, не то не заметил, как перерос некоторые очень важные вопросы. Как и мы все. Мы все хищники по определению. Но мы люди – и этим хуже хищников. Хищник должен есть. Люди склонны обжираться. Мы все виноваты в том, что в нас существует готовность к убийству. Неважны причины, важно лишь осознание этой готовности. Мы виноваты в готовности убивать. Не из-за еды, а из-за двухсот миллионов долларов. Не из-за еды, а из-за того, что отравляет наш мозг. И если опасного шизофреника необходимо изолировать, то кто изолирует милую красивую девушку или доброго отца многодетного семейства с крестом, как справедливо заметила Алёна Дмитриевна, на пузе и с Библией на прикроватной тумбочке?
– Да не убил бы я вашего бомжа, не убил!
– Кто согрешил в мыслях своих, тот…
– Но это же всего лишь о прелюбодеянии! – чуть надтреснутым серебряным колокольчиком прозвенел хрипловатый, слишком довольный Лесин голос.

 

Сеня, забыв, что ему нужны костыли, чтобы театрально поохать, на одной ножке поскакал в сторону выхода из ресторана.

 

– Воздухом подышу! – крикнул он не оборачиваясь.

 

Леся, Алёна и Всеволод Алексеевич переглянулись и дружно грохнули. Дело в том, что сидели они на верхней открытой палубе ресторанчика, и свежего воздуха было не занимать в этой южной ночи.

 

– Он хороший, – отсмеявшись сказала Леся. – Просто… просто…
– Просто не уделяет внимания главному, путаясь во второстепенном! – закончила Алёна.
– В этом вы с твоим старым другом, моя дорогая подруга, бываете весьма и весьма похожи, – мягко подытожила Леся.

 

Северный отвернулся, так что совершенно непонятно, за что Алёна Дмитриевна стукнула его по спине кулаком.

 

Семейство Соколовых вернулось домой с пополнением. Абсолютно счастливая Даша в специально купленной перевозке везла крохотного беспородного щенка, подобранного ею на набережной и притащенного в люкс дорогущей гостиницы. Папа обещал ей собаку? Обещал! Так что Леське пришлось немного побегать по ветклиникам за паспортами, прививками и разрешениями на вылет. Но папа разрешил само действо в принципе. Раз уж обещал…
Северный и Соловецкая переехали в Ялту, где провели остаток предсвадебного путешествия в гостинице «Ореанда», отвратительно дорогой и бестолковой. Разумеется, они не всё время торчали в номере. Они объездили чуть не весь Крым и были вполне счастливы. За исключением того, что Алёну несколько беспокоил призрак из прошлого (к слову, более никак себя не проявивший) и необходимость рассказать дочери о… Вот тут у Алёны Дмитриевны с формулировками случились проблемы. О чём? об отце? Какой он, к чёрту, отец! В любом случае не по телефону же и не по электронной почте о таком рассказывать. Поэтому она просто звонила дочери по три раза на дню, чем сильно ту обеспокоила. Алина Соловецкая, в свою очередь, по три раза на дню звонила Всеволоду Алексеевичу, чтобы выяснить, всё ли у мамы в порядке.
По возвращении в Москву Всеволод Алексеевич и Алёна Дмитриевна первым делом заехали к Маргарите Пименовне.

 

– Ну что, он не опротивел тебе окончательно? – вместо «Здрасте!» первым делом спросила Рита Бензопила у Алёны.
– Чем же? – рассмеялась Соловецкая.
– Как чем? Ни для кого не секрет, что мой сын ужасный зануда!

 

«Ужасный зануда» тем временем был подвергнут атаке подпрыгиваний и лобызаний со стороны лохматого саквояжа.

 

– Мальчик, не целуй его! Он может быть заразный! – строго сказала Маргарита Пименовна и умилительно улыбнулась.

 

Алёна Дмитриевна и Маргарита Пименовна привычно устроились за кухонным столом за рюмочками коньяку и пепельницей, предоставив Всеволоду Алексеевичу хлопотать по хозяйству. (Само собой разумеется, что по дороге к драгоценной матушке был приобретён продуктово-алкогольный набор № 7 «Мать, пережившая длительную разлуку», и Всеволод уже был отруган за «некондиционный» ананас, потому как все порядочные сыновья уже давным-давно в курсе, что ананасы должны приобретаться не самые большие, а самые маленькие!)

 

– Я приняла решение! – сказала Рита Бензопила Алёне Дмитриевне. – Я переезжаю жить на дачу. Мальчику необходим свежий воздух. Вы со Всеволодом перебираетесь сюда. Давно пора этому оболтусу, – Маргарита Пименовна кивнула на сына, – сделать ремонт в отчем доме.

 

«Отчий дом», справедливости ради стоит заметить, ни в каком ремонте до вырванного у Всеволода Алексеевича приблудного полукровки не нуждался. Но теперь прекрасные обои свисали кусками, великолепный атлас по хирургии конца позапрошлого века валялся на полу, изгрызенный в хлам, медведик в маечке с буквами «MGH» валялся на полу в прихожей, засаленный и обслюнявленный, Ритино любимое кресло-качалка тоже находилось не в лучшем состоянии.

 

– Только надо будет сделать на даче душик для лапок. Такую, знаешь ли, маленькую ванночку, чтобы мыть Мальчику ножки. Я там подобрала тебе журналы. Как только ты приведёшь дачу в порядок, мы с Мальчиком переедем.

 

Северный схватился за голову, уже представив себе это кошмарное стихийное бедствие под названием «Рита Бензопила переезжает на дачу с Мальчиком».

 

– Хорошо, мама. Только перед тем как ты переедешь на дачу, ты отдашь мне это лохматое чудовище ровно на две недели.
– Зачем?
– Я не успел обучить его хорошим манерам. А дача дорога мне как память о любви моего покойного отца и твоего любимого мужа к порядку.
– Ты же убьёшь его! – вскочила Рита и потянулась к бутылке коньяка.
– Нет, Рита, что ты! Я всего лишь отучу его от желания уничтожать всё подряд, что попадается ему на зуб.
– Кстати, пока вас не было, я решила написать завещание, – вдруг несколько ехидно прищурилась Рита в сына. – Это давно надо было сделать, но я не знала, кому оставить всё то, что мы с отцом нажили за долгую и трудную жизнь!

 

Не так уж и много, если разобраться, нажили за действительно долгую и очень трудную жизнь военный хирург и врач-педиатр. Квартира, дача, книги да куча всякого хлама. Очень дорогого, впрочем, для Всеволода Алексеевича.

 

– Эта квартира. Наша с отцом дача. И главное, Севушка, – библиотека! – эдаким торжественным Левитаном, объявляющим сводку от Совинформбюро, заявила Рита и взяла паузу. – Всё это остаётся Алёне Дмитриевне Соловецкой!
– Да вы с ума сошли! – настала очередь Алёны вскакивать с места. – Всеволод ваш сын. А я вам никто!
– Но такова моя воля, – утомлённо заключила Маргарита Пименовна и безо всякого тоста и, не дожидаясь Алёны, опрокинула в себя полную рюмку коньяка.

 

Северный расхохотался.

 

– Чего ты ржёшь? – поинтересовалась матушка, понюхав дольку лимона.
– Мама, ты самая прекрасная мать на свете!

 

Всеволод Алексеевич подошёл к матушке и уважительно и нежно приложился к её ручке.

 

– Расчёт Риты прост и незамысловат. Она не знает, Алёна Дмитриевна, как ещё заставить вас выйти замуж за её неразумного великовозрастного сына. Кроме того, у неё нечеловеческий нюх на порядочность. И она прекрасно понимает, что в случае моего фиаско на брачном поприще ни одна хищная акула не лишит меня родительских скарбов, потому что вы в любом случае оставите право на майно (имущество ( укр.) – прим. ред.) за мной.
– Впрочем, он где-то прав, Алёнушка, – адресовалась она к Соловецкой, глядевшей попеременно то на мать, то на сына округлившимися глазами. – Не дай бог, тьфу-тьфу-тьфу, – трижды поплевала Рита через левое плечо, несмотря на упоминание господа нашего всемогущего, – у моего болвана с вами ничего не получится, и он найдёт себе алчную никчемную финти-флюшку, его дряхлая старость будет обеспечена. Алчной никчемной финтифлюшке будет просто нечего ловить. А вы в любом случае не возьмёте чужое, даже если оно сто раз ваше на бумаге. Просто не сможете физически. Я много ошибалась в этой жизни, иногда даже путала ларингит с трахеитом, но в людях я не ошибалась никогда! И ещё Алёна, паче чаяния я умру раньше моего Мальчика…
– Мама, меня, конечно радует твоя самонадеянность, но всё же, всё же, – слегка удивлённо-иронично произнёс Северный.
– Я не тебя имею в виду, а это прелестного пса! – отчеканила Рита, кивнув на ритмично молотящего хвостом некондиционного полукровку. – Если я умру раньше моего Мальчика, я прошу вас позаботиться о нём, Алёна Дмитриевна. Дайте мне слово чести.
– Я даю вам слово чести, Маргарита Пименовна! – произнесла Алёна вполне серьёзно. После чего они с Ритой Бензопилой чокнулись, выпили и закурили. Абсолютно синхронно.
– Я живу в театре абсурда! – всплеснул Северный руками и брызги полетели в Риту Бензопилу. Дело в том, что Всеволод Алексеевич перемывал накопленную Маргаритой Пименовной посуду. Не за месяц, конечно же. Где-то за неделю. Матушка недовольно поморщилась. Всеволод Алексеевич демонстративно промокнул руки о фартук.
– Я тебя предупреждала, что он – зануда. Полагаю, за истекший месяц ты имела возможность в этом убедиться. Так ты выйдешь за моего сына замуж?

 

Алёна Дмитриевна пожала плечами.

 

– Ну и что это, скажи на милость, должно значить?
– Скорее да, чем нет, – улыбнулась Алёна.
– Твоя дочь должна переехать в его квартиру. Молодая девушка должна жить в более комфортных, нежели убогая хрущёвка, условиях. Замуж ей торопиться не надо, так что Севкина модная берлога ей будет в самый раз. У живущего в его безразмерном каретном сарае даже мысли о браке закрасться не может. А хрущёвку девочка может сдавать, жизнь нынче ох как нелегка и дорога! Учитывая, что твою больничку, Алёна, закрыли навсегда, как и множество уездных госпиталей в этом богом забытом государстве, лишние деньги не повредят и тебе – так что и свой коттеджик ты сможешь сдавать. Как минимум на лето. Здорово я всё придумала? – победоносно оглядела Маргарита Пименовна сына и его подругу.
– Да, мама. Ты, как всегда, великолепна. К тому же спорить с тобой, всё одно, что сама знаешь что делать против ветра.

 

В этот момент беспородная лохматая гадость по кличке Мальчик подошла к мойке, задрала ногу и помочилась на дорогую кухонную мебель.

 

– Нельзя! – рявкнул Северный.
– Не кричи на него! Я из-за вас его вовремя не выгуляла! Ему надо гулять каждые два часа! – юрко подорвалась Рита. – Я сейчас всё уберу, не смей кричать на Мальчика!

 

И – о чудо! – Маргарита Пименовна, всю жизнь имевшая приходящих домработниц (и имевшая их по сей день – вот последняя неделю как приболела, зараза), сама, своими собственными руками, схватила тряпку и стала протирать за Мальчиком лужу. Беспородное чудовище победоносно смотрело на Северного.
– Нельзя! – строго сказал он ему.

 

Пёс согласно завилял хвостом.

 

– Севушка, мне неделю назад звонил твой Соколов. Этот толстый милый парень, у которого не то четверо, не то пятеро детишек, и сказал, что он хочет открыть детективное агентство. Долго нёс какую-то ересь о том, что у него в жизни переломный момент и что я должна поговорить с тобой, чтобы ты участвовал с ним в создании агентства не то на паях, не то в качестве консультанта. Агентство он собирается назвать «СС». Соколов и Северный.
– Вот неутомимый кретин! – обессилено вздохнул Всеволод Алексеевич.
– Да, я тоже позволила себе заметить, что фонетика ни к чёрту.

 

Алёна Дмитриевна лишь беззвучно хохотала.
Назад: Глава шестнадцатая
Дальше: Глава восемнадцатая