Русский украинский, большие собаки, Пале-Рояль и «Я не такой. Я просто красивый!»
– Где же та Сегедская? – спросил таксист.
– Так вот она, мы по ней едем! – удивлённо вскинулась я.
– Ну, с ума сойти! Я вас спрашиваю, где же та Сегедская, что вам надо!
– Где та Сегедская, что нам надо? – строго уточнила я у менеджера.
Пока она выясняла у своего вечного телефона, что нам надо, мы въехали под какие-то ворота с колючей проволокой, объехали пару двориков и наконец вернулись туда, откуда повернули. Телестудия АТВ находилась в боковом подъезде того самого здания, что вечно торчит в торце Сегедской, как когда-то в торце проспекта Мира торчал ресторан «Киев» – строение, воткнутое несогласным купцом поперёк желания дома Романовых иметь проспект имени Александра прямо в море. И ничего, представьте, ему, купцу, за это не было, кроме процветания. А в нынешней Российской империи несогласных купцов учат вышивать на пяльцах. По обоюдному согласию. Купцов и строгого режима, разумеется. Ну да ладно.
Свой кайф я уже сегодня получила. Потому что прекрасное утро, балкон с сигаретой и Приморский бульвар оттуда же весь поперёк себя вдоль.
– Почему она сказала мне «будь ласков»? – спросил меня муж, вынося на этот балкон мой утренний медитативный кофе «ко второй сигарете» (патентуйте название, пока не поздно: «Кофе ко Второй Сигарете» – смыслов больше, чем того кофе. И фонетика терпимая – «КаВээС»), приняв до того поднос у официантки, доставившей жизненно необходимый мне кофеин прямо в номер. Всё-таки, при всём многообразии прекрасного шведского стола «Лондонской», «дежурный» кофе там поганый. Впрочем, как и везде. А «шведский стол» – это было модно лет пятнадцать назад. В Египте. Ныне словосочетание «шведский стол» – ругательное, и мы стараемся его к себе, любимым, пореже применять. Но «Лондонской» можно простить все́хнее за совершенную гефилте фиш с тех же завтраков. Просто-таки идеальную. Но утро-то надо начать с кофе, а не с рыбы! «Жора, жарьте нам рыбу. – Рыба вся. – Жарьте всю!»
– Почему я должен быть ласков с незнакомой мне девушкой?
– Тебе что, жалко быть ласковым с незнакомой тебе официанткой? – после первого глотка кофе во мне морем разливанным бурлило благодушие. «Надо же! Надо же! Надо же!» – веселилось во мне! Надо же – во мне, одесситке, нет ни капли украинской крови, но я знаю, что такое «Будь ласка!». Надо же – в моём муже, коренном москвиче, есть, судя по семейным разговорам, шестнадцатая хохла, а он не хочет быть ласков. Надо же – в Одессе, на Приморском бульваре, в «Лондонской» гутарят дэржавною мовою!
– Ты чего хихикаешь?!
– Да она просто сказала тебе: «Пожалуйста!» Ты же наверняка сказал ей спасибо?
– Ну да, сказал. Я ей: «Спасибо!» – а она мне: «Будь ласков!»
– «Будь ласка», а не «будь ласков», балда!
– Слушай, а на телевидении тебе не придётся говорить по-украински?
– Не по-украински, а украинскою, – поправила я мужа, а сама внезапно испугалась. А вдруг действительно? Только-только в Киеве я уже обогатилась экспириенсом двуязычного общения. Ребята с Пэршого Национального запытувалы мэнэ украинською, а я видповидала… тьфу ты!.. отвечала российською. Русскою. По-русски. Господи божэ, як правильно-то? Всё было, в общем и целом, прекрасно, но несколько гротескно. Напрыклад:
– Як вы розумиетэ, е майбутне у российськых пысьмэнныкив в Украини?
– Я думаю, что у российских писателей будущее есть на Украине. Потому как у российских писателей здесь есть и прошлое и настоящее. И куда, я хочу спросить, при таком раскладе может подеваться будущее?
И так далее, около часа в подобном духе.
– How do you do?!
– Всегда правой!
– Как вы это делаете?
– All right!
«Чуден Днепр при тихой погоде…»
В общем, вместо приветствия Наталья Симисинова – ведущая программы одесского телевидения: «Ночь: разговор», на запись которой мы, собственно, и отправились утром на Сегедскую – услышала от российского писателя:
– Говорим-то по-русски?!
– Ну конечно, Татьяна, конечно! – ответила милая, приятная ведущая, хотя я уже была готова услышать всё что угодно, от пионерского «Yes, I do!» до тихо шёпотом в сторону: «Или у неё «манечка»?»
И тут же рассказала ей дурацкий, сомнительного остроумия анекдот, запамятованный мною ещё в начале развала-передела: «Решил новый русский съездить на Украину. Друзья его отговаривают, мол, зачем тебе туда, лучше слетай в Египет, там уже все арабы русский выучили только за то, что мы им разговариваем! Он ни в какую. Хочет на Украину, и всё! Хоть кол на голове теши. Уехал рано утром, а поздно вечером уже вернулся. Друзья спрашивают, мол, что не так?
– Да я до Брянска доехал, а там, на границе, плакат висит. И написано: «Нехуй шастать!» Ну, я обиделся, развернулся и домой.
– Дурак ты! – отвечают ему друзья. – Языки учи! Не «нехуй шастать», а «нэхай щастыть!». Типа, счастливого пути!»
Мои все дружно грохнули. Наталья слегка виновато улыбнулась, а я почувствовала себя не «известной российской писательницей», а известной своим умением ляпнуть что-нибудь мимо кассы. Что и доказывать не требуется.
В воздухе Сегедской – Наталья вышла встретить нас прямо у подъезда – повисла «Pause». Из образовавшейся пространственно-временной дыры, прямо мимо нас, выплыла смело наряженная тётя с разодетой под детский утренник собачонкой. Мой издатель что-то ласковое сказал собачонке и потянулся руками. Его можно простить, он любит собак – у него у самого лабрадор.
– Тррррогать ннннизя! – заорала смело наряженная тётя и, отшвырнув крохотную собачку «под детский утренник», взвилась в воздух штопором и нанесла молниеносный удар «мамаша с гирей»… тьфу ты – маваши-гири. Припечатав подошвой своего сабо моему издателю прямо в нос.
Но тут кто-то нажал на «Play» – и пространство «отвисло». Оказалось, что никто издателю в нос ногой не засвечивал. Тётка с собачкой просто рявкнула, издатель – просто смутился, а менеджер и телеведущая никак не могли понять, с чего бы это я хохочу, а муж советует мне умерить воображение.
– Ну что, пойдёмте? – предложила наконец всей честной компании Наталья. Кажется, она очень радовалась, глядя на меня, что передача в записи, а не в прямом эфире. Ну, она же тогда ещё не знала, что я могу взять себя в руки и быть вполне себе приятным собеседником, не пользующим идиомы, говорящим на чистом русском языке и контролирующим альтернативные реальности.
Три этажа наверх, железная решётка, два пухлых охранника под вентилятором, коридор и двери-двери-двери, на каждой из которых наклеено объявление: «Нежные, ласковые, заботливые, большие! Отдам только в добрые руки!» – и фото выводка хорошеньких щенков, помеси алабая с кавказцами. Девять убойных единиц друзей человека. Один краше другого!
– Знакомьтесь, это Татьяна Соломатина! – представила меня всей разудалой съёмочной группе Наталья. – А это… эээ…
– Издатель! – представился издатель.
– Менеджер! – представилась менеджер.
– Муж! – представился муж.
– Вам не нужны щенки? – спросил меня звукорежиссёр. – Это мои! Я за них ручаюсь!
– Спасибо, но у меня у самой трое. Собак. Уже больших, – извинилась я. – И к тому же как я ваших щенков провезу? Россия же – заграница.
– О, нет проблем! Все бумаги сделаем! – возбудился звукорежиссёр, почуяв близкую добычу. – Я же только в хорошие руки. Разве могут быть у вас плохие руки? Вы же писатель, вы ими пишете! А с этими чудными щенками никаких проблем! Им нужен большой, просторный вольер, – и никаких проблем! Едят всё, что угодно! Покупаете раз в неделю двадцать килограмм говяжьего супового набора, ва́рите каждое утро с овсянкой, – и никаких проблем! Прививки обязательные от обязательного. Капли от клещей, а то у вас там, в России, клещи, – и никаких проблем! Занимаетесь с ними каждый день, иначе дурные будут, гуляете каждый день по два часа, а то толстые будут, – и никаких проблем!
– Отстань от человека! – сказали все хором звукорежиссёру.
– Я всё знаю, у меня своих трое! – пискнула я.
– А я сейчас собачку погладить хотел, так меня чуть не убили! – печально прокомментировал издатель.
– Про языки ещё, про языки! – завопила я, боясь испортить мимокассовую репутацию. – Сидели мы как-то с издателем в ресторане питерской «Гельвеции», а нам меню на английском принесли, чёрт знает почему. Наверное, потому что мы прилично выглядели, а говорить – не говорили, только смеялись всё время, как будто только что из Амстердама. Я ему, издателю, и читаю из списка Main dishes, а он не понимает ни фига, хотя только-только соловьём про «Дорчестер» заливался. Спрашиваю: мол, а как же ты в том дрочестере ел, что хотел, бедолага? А он мне: «Не в «Дрочестере», а в «Дорчестере», – ах я, сирота казанская, не знаю особенностей Russian-English фонетики, ха! – и ел, что хотел, потому что в Англии все давно по-русски говорят и не мучаются, не то что в Украине!»
– Давайте начинать! – всплеснула руками ведущая.
Издатель слегка надулся.
Менеджер и муж опять хихикали.
– Вам не нужны щенки? – переключился звукорежиссёр на издателя, менеджера и мужа…
– Татьяна, пройдёмте! – нежно, но строго сказала ведущая. – Надо загримироваться!
– Можно, я не буду гримироваться? – я изобразила попрошайные глаза своей младшей собаки Васи. – Там на улице тридцать восемь, а мне потом на интервью…
– Ну мы чуть-чуть! Чтобы не бликовало.
– Ну если чуть-чуть… И чтоб не бликовало…
Мы взошли на подиум и присели в стулья друг напротив друга. Откуда-то выбежала тощая девчушка в ярко-оранжевых дредах, с огромной кистью наперевес, и принялась обрабатывать ею моё лицо. Я с ужасом вспомнила, что на мне белая майка.
– Это не сыпется? – осторожно поинтересовалась я.
– Это – не сыпется! – с достоинством ответила она и горделиво тряхнула копной ярко-оранжевых дредов. С них что-то посыпалось.
Сзади и спереди стояли камеры. С одного из экранов на меня смотрела аккуратная ладная ведущая элегантного возраста. С другого – толстая помятая тётя без возраста. В белом и с огромным носом. Утром в зеркале «тётя» выглядела гораздо лучше. Ну да после «Апокрифа», «Свободы мысли», «Картины маслом», «Pro жизнь» и прочих наших отечественных токнутых шоу, где никто никого не слушает, умными и красивыми выглядят только ведущие, а все остальные – обрезанными (не поймите неправильно), толстощёкими, коротконогими тупицами, мне уже было абсолютно всё равно, как я выгляжу в матрице. Немного поразмыслив о том, как умудряется дряхлый, морщинистый, скованный в движениях мусье Ерофеев выглядеть на экране пристойным, почти годным к употреблению мужчиной поздних лет, а я – красавица и умница – тем, чем я сейчас выгляжу, я решила не множить вопросов, на которые нет ответов, и попросила чаю.
– Ну что, работаем? – всё так же нежно, как прежде, уточнила ведущая.
– Да по фигу, – махнула я ручкой. – В смысле – да, конечно. Надеюсь, пол в студии не провалится. А то меня тут уже ждали одни, а у них пол провалился.
– Ой, ну что вы!.. – замахала на меня Наталья, явно проглотив фразу: «Типун тебе на язык!»
– Вы, там, в углу, тихо! – скомандовал моим звукорежиссёр. Муж делал мне какие-то пассы руками вокруг своей головы, явно на что-то намекая. Ничего такого страшного (куда уж страшнее!) я в мониторе напротив вокруг своей головы не видела.
В общем, все рассосались. Свет выключили, а потом опять медленно подкрутили до яркости – чтобы как обычно в телевизоре. По которому потом зрители не видят неуютности студий, а лишь гламурные улыбки, глянцевые креслица и с умным видом несущие всякое откормленные лица. Считается, что в среднем объектив плюсует семь-десять килограммов, но это в среднем. Мне он добавляет семнадцать-двадцать. В том числе лет.
Проиграла музычка, и Наталья, обращаясь к одной из камер, сказала:
– Доброй ночи! В эфире программа «Ночь: разговор». Сегодня у нас в гостях известная российская писательница Татьяна Соломатина. Татьяна, вы родились в Одессе… бла-бла-бла…
Муж ещё минут десять делал мне из угла пассы руками. Я делала ему страшные глаза, и он наконец обессиленно затих. Как раз в тот момент, когда Наталья обращалась ко мне со следующей репликой:
– Татьяна! Я – большая поклонница вашей «Большой Собаки». Я скачала её из Сети…
В этом месте я периферическим зрением заметила, как напряглись издатель, муж и менеджер. Потому что уж они-то знают моё отношение к теме скачивания из Сети. А уж сколько благодарственных писем я получила с текстами: «Татьяна! Огромное спасибо вам за книгу такую-то! Скачала из Сети, читала всю ночь, получила огромное удовольствие! Скажите, где можно скачать ваш роман такой-то, никак не могу найти! Ещё раз огромное спасибо, с безмерным уважением к вашему таланту…» И так далее, и так далее. То есть понимаете, да? «Вася, большое спасибо вам за ваш кошелек! Сегодня вынул из него сто рублей, вы не подскажете, где мне завтра будет удобнее вынуть из него ещё двести? Ещё раз огромное спасибо за сегодняшние сто и завтрашние двести, с безмерным уважением к вашему кошельку…» Разжёвываю в последний раз: писатель живёт с роялти от продаж своих книг. И если от продаж бумажных книг деньги хороший писатель получает вполне себе на хлеб и колбасу, то с продажи электронных – фиг без постного масла. Простая арифметика: за последний квартал, если привести вам окончательную цифру, я получила от продажи электронных книг в Сети примерно девятьсот рублей. Двести двадцать пять рублей в месяц. Понятно, да? А от скачанных и вовсе бесплатно книг ни издатель, ни писатель не получают ничего. «Скачать книгу бесплатно» равно «Украсть у автора деньги». Поэтому когда мне шлют идиотские благодарственные письма, я прихожу в ярость. Потому-то так и встрепенулись мои, услыхав фразу ведущей: «Татьяна! Я – большая поклонница вашей «Большой Собаки». Я скачала её из Сети…»
– Ну, потому что тогда у нас её ещё не было в продаже! – скороговоркой договорила Наталья извиняющимся тоном.
Мои в углу расслабились. Да и напрягались зря. Не стала бы я кипятиться в студии телевидения родного города. Эту проблему на таком уровне не решить. Пусть издатели мучаются. В конце концов, в первую очередь – это их деньги. И только в далёкую вторую – мои. Так что и воруют сперва у них, и лишь потом – у меня. Мои издатели парни умные, рано или поздно что-нибудь да придумают.
– А вот скажите, – между тем продолжала Наталья, не слыша моих мыслей, – третья новелла – она автобиографична?
– Я очень уважаю украинский язык! – тут же отчеканила я, помятуя где-то третьим сбоку нейроном о «программе формирования лояльности», и привычно сослалась на «Энеиду» Котляревского.
– Нет, я не об этом. Я тоже его уважаю, но как же эта третья новелла мне близка. Я когда-то думала так же, как ваша Настя. Я и сейчас так думаю…
В общем, мы с Натальей нашли – не скажу: друг друга, но скажу: массу общих тем. И, ко взаимному удовольствию, проболтали хоть и не «Ночь», но таки да – «Разговор». Кстати, у неё дома есть большая собака…
Операторы отошли от камер, и откуда-то вскочил рослый красивый парень. Роскошные чуть вьющиеся длинные волосы были собраны в толстый лошадиный хвост. Обычно отращиванием засаленных хвостиков страдают невзрачные заморыши, плюс тощая мотня на подбородке. Так им, видимо, сподручнее отождествлять себя с Сыном Божьим. Однако фенотип в этом случае скорее является пламегасителем для «Божьей искры», нежели провозвестником Любви и Гармонии. Парень же был опрятен, крепок, подтянут и явно без претензий на «глубину и святость помыслов». Нормальный – по-русски говоря. Гарный – украинскою выражаясь.
– Такого прекрасного эфира у нас ещё не было! – он подскочил ко мне, пожал руку и представился: – Никита!
– Наш режиссёр! – добавила Наталья. – Никита, ну почему не было? У нас были о-очень хорошие эфиры! Да, с Татьяной действительно очень-очень приятно и интересно говорить, но у нас бы-ыли хорошие эфиры.
– Ну, при мне не было! – отрезал Никита. – Татьяна, даже я слушал, не отвлекаясь! Кстати, у меня есть большая собака! – И убежал курить.
– Так вы, оказывается, как выясняется во время всего этого, написали книгу «Большая собака»? И после всего этого не хотите взять прекрасных щенков? И кто вы будете после этого всего?! – обиделся звукорежиссёр.
Наталья цыкнула на него и проводила нас к выходу.
– Как я сегодня?! – спросила я издателя и менеджера.
– О, зелено!!! Зелено!!! – привычно завопили они.
Муж курил с режиссёром около железной решётки. Они уже хлопали друг друга по плечам, смеялись и, похоже, обменивались телефонами. Поймав мой взгляд, Никита сказал:
– Я не такой! Я просто красивый! – и тряхнул своей холёной шевелюрой.
Мы спустились вниз.
За створкой входной двери – ну, конечно же! – было приклеено объявление: «Нежные, ласковые, заботливые, большие! Отдам только в добрые руки!» – и фото выводка хорошеньких щенков, помеси алабая с кавказцами. Девять убойных единиц друзей человека. Один краше другого!
– Невыносимый город! Не успела я только что в эфире заявить, что ничего Одессе не должна, как Она уже выписывает мне очередные счета! – проворчала я себе под нос.
– Поехали! У нас скоро следующее интервью! – окликнула меня менеджер.
Вечером мы пошли прогуляться.
– Я проведу вас к Дерибасовской короткой дорогой – через Пале-Рояль!
– Через Париж, что ли? – ехидно поинтересовался издатель.
– Это вы в своей Москве большой пуриц, Пал Михалыч, а в Одессе – еле-еле поц!
Он никогда прежде не был в Одессе. Он никогда не слышал пиликаний и распевочных завываний, сидя в проходном дворе за Оперным. Мы уселись на скамейку и предались созерцанию одесских котов.
– А зачем скамейки цепями примотаны? – поинтересовался издатель.
– Да у нас из Бородинского музея пару пушек уволокли, а тут – скамейки – пыль для моряков! – ответил за меня муж.
Мы ещё немного помолчали.
– Наша-то лучше всех! – похвастался мужу издатель и забросил руку ему на плечо.
– Я не такой! Я просто красивый! – сказал муж и зачем-то подмигнул одесским котам.
Я набрала телефон подруги. Той, что прототип героини из второй новеллы «Большой собаки», и простонала:
– Ленка! Страшно, немыслимо, невыносимо и беспощадно хочется малосольной тюльки с картошкой!
– Почему ты ещё не у меня?! – прорычала та в ответ.
Пришлось немедленно отправляться к столу, накрытому в тени винограда где-то под Жеваховой горой.
– Вы там не сильно! – напутствовали нас с мужем менеджер и издатель. – Завтра с утра интервью и потом «Зелёная волна» на Дерибасовской. Хоть бы погода не испортилась. Потому что у них сегодня сдуло ветром шатёр. Так сдуло – что шатра больше нет. И если пойдёт дождь…
– Мы не умеем не сильно. Мы не такие. Мы просто очень сильные! – возмутились мы хором. – Не волнуйтесь о погоде! В сорок градусов по Цельсию даже если идёт дождь – он испаряется, не доходя!
Передачу я посмотрела в Интернете. Ну не вещает одесское телевидение в Подмосковье! АТВ, «Ночь: разговор» с Натальей Симисиновой. И сделала следующие выводы:
– на одесском телевидении есть только два плана: 1) очень крупный и 2) «откуда-то оттуда»;
– настолько меня объектив не ненавидел ещё никогда – наверняка это месть Одессы за так и неусыновлённых щенков любимой большой собаки звукорежиссёра-одессита;
– предупреждать надо о том, что планы настолько крупные – тогда я буду терпеть даже спадающие мне в лицо дреды и килограммами размазывать пластилин по лицу даже в сорокоградусную жару;
– и какая разница, как я выгляжу, если разговор-то действительно удался на славу!
Тем читателям, кто имел несчастье видеть меня по телевизору:
«Я не такая. Я просто очень красивая».
Но объектив камер испаряет мою красоту. Живость моя летуча, как молекулярные слои С2Н5ОН, пусть даже и разбавленного до сорокапроцентной потребительской нормы. Только in real time, только мгновенно-неуловимо есть она – любая живая красота, когда со звоном соприкасается стеклотара, демонстрируя чистоту намерений сидящих друг напротив друга. Я рада, что я не такая. Я рада, что не получаюсь красивой на снимках и плёнках. Я рада, что живу, и рада, что потом, глядя на мои фотографии или записи, незнакомые, никогда не пившие со мной в тени винограда, не болтавшие со мной на скамейке Пале-Рояля, не прогуливавшиеся рядом по Дерибасовской, набережной Коктебеля или по Пятой Авеню Большого Яблока, будут говорить: «За что он её любил, этот красивый мужчина?!» Как говорим мы, не знакомые с ними, глядя на всего лишь фотографии Муры Закревской или Лили Брик.
Не таким «везёт». Или даже так: нетаким везёт… Нет. Ещё лучше будет – «нетаким» «везёт». Нет?.. Да пустое это всё! Неизмеримое какое-то. Другое дело – градусы. Лучше, конечно, те, что «по Менделееву», но сойдёт и по Цельсию.
– А что ты там за «нимбы» над головой всё чертил, я так и не поняла? – спросила я, наконец-то вспомнивши, у мужа.
– Да гримёрша убегала, дредами махнула – у тебя перья с одного боку и оттопырились.
– А-а… Да пустое это всё!
