Глава девятая
– Соколов, такого обвинения не существует в юридической природе. Ты же учился в медицинском институте! Напомню тебе, что педофилия – медицинский термин, обозначающий расстройство сексуальной жизни человека, выражающееся в сексуальном влечении к детям и подросткам. Обвинить в педофилии – всё равно что обвинить в ВИЧ-инфекции. Нет статьи за ВИЧ-инфекцию. Но могут предъявить обвинение по конкретной статье, в том случае, если ты знал, что у тебя ВИЧ-инфекция, и не пользовался презервативами. То есть – распространял ВИЧ-инфекцию. Ставил под угрозу здоровье полового партнёра. Педофилы – истинные педофилы! – знают о таковой своей… особенности и, как правило, избегают общества детей!.. Так что скажи мне, в чём конкретно обвиняют этого Егорова?
– Я не помню, как там точно… Я со слов… Про вступление в половую связь с несовершеннолетней, про развратные действия, что ли? И всё такое. Про причинение вреда, повлёкшее за собой смерть потерпевшей. Это уже твоя епархия, Северный, подобные формулировки.
– Не моя. Я не юрист. Я – судебно-медицинский эксперт. Но я познакомлю тебя с теоретическими основами юриспруденции. Совсем немного. Итак, именно потому, что понятие «педофил» – медицинское, оно никоим образом не тождественно понятию «лицо, совершившее сексуальное преступление против несовершеннолетнего». Это ясно? – Соколов кивнул. – Далее… – Северный закурил. – Что такое сексуальное преступление против несовершеннолетнего? Это преступление против половой неприкосновенности и половой свободы детей. Ребёнком считается лицо, не достигшее совершеннолетия. В нашей стране – восемнадцати лет. Рассказываю тебе, чем половая неприкосновенность отличается от половой свободы. Так, чтобы ты понимал на будущее, ибо у тебя четверо… Пардон, уже пятеро детей. Половая неприкосновенность, друг мой, – это право лиц, не достигших шестнадцати лет, а также лиц, психически неполноценных, невменяемых не подвергаться вовлечению в половые отношения. Половая свобода – право гражданина, достигшего возраста шестнадцати лет – в нашей стране, ибо возрасты половой свободы разнятся по планете – и являющегося психически полноценным, по своей воле реализовывать свои потребности в половых отношениях. Пока всё понятно? Съедаешь формулировки?
– Более чем. В договорах и в тендерной документации они ещё тупее бывают.
– Отлично. Теперь я – опять же исключительно в целях твоего полового и правового воспитания – расскажу тебе, что такое «возраст сексуального согласия». Возрастом сексуального согласия считается возраст, начиная с которого лицо считается способным дать информированное согласие на сексуальные отношения с другим лицом. Говоря проще – это возраст, с которого добровольное согласие лица на половой акт является юридически действительным. Объясню ещё проще, на гипотетическом примере: тебя, Сеня, жаждет юная дева тринадцати лет. Она психически нормальна и осознанно жаждет именно тебя, старого деда без малого сорока лет. Но её жажда юридически недействительна. И если ты пойдёшь ей навстречу в реализации её горячего, искреннего, осознанного желания тебя, то, вылези история вашей половой любви наружу, тебе будет предъявлено обвинение в совершении сексуального преступления против несовершеннолетнего.
– Чего сразу меня?!
– Ты, почти сорокалетний старик, сейчас напомнил мне одного забавного юнца, Еремеева, – улыбнулся Северный. – Я ж сказал, пример гипотетический.
– Фу! Фу-фу-фу! Я даже гипотетически не хочу себе представлять совращение несовершеннолетней. Даже если она сама этого хочет. Может, она Набокова обчиталась?
– Не трогай старика Набокова. Он книгу о любви написал. Ну, уж как умел. А педофилией её разукрасил, чтобы граждане США его творение с полок сметали. Кстати, «совращение» – это литературщина. В Уголовном кодексе есть «изнасилование», «насильственные действия сексуального характера», «понуждение к действиям сексуального характера», «совершение развратных действий», причём состав развратных действий Уголовным кодексом не определён и должен быть доказан в суде. Так, что там у нас ещё? «Привлечение несовершеннолетних для участия в зрелищных мероприятиях порнографического характера», «вовлечение в занятия проституцией»… Достаточно или ещё в памяти покопаться?
– Более чем! – скривился Соколов. – Буду очень тебе благодарен, если ты прекратишь! Что ты меня сегодня мучаешь? То про отжатый труп рассказываешь, то про педофилов!
– Я рассказываю? Про чудесного колодезного «засранца» ты сам из меня чуть не клещами вытянул. А про «педофилов» – так ты тут мне целый час излагал трогательную историю жизни и любви Евгении Румянцевой, дабы эффектно огорошить финалом. И – ещё раз тебе повторяю! – не про «педофилов». Педофилы составляют ничтожно малый процент преступников, совершивших сексуальное насилие над детьми. Ты даже представить себе не можешь, насколько ничтожный. Охота на педофилов – это очередное отравление спорыньёй массового бессознательного. Спорыньёй малограмотности и вечной сексуальной озабоченности. В результате истеричной гипертрофии законодательной инициативы страдают в первую очередь те самые дети.
– Как же дети-то могут пострадать от того, что насильников пересажают?!
Всеволод Алексеевич пристально посмотрел на своего друга.
– Сеня, ты обнимаешь Дария?
– Разумеется! И Дария, и Дашку, и Жорыча, и Георгину!
– И Аню – которая Пенелая – тоже, поди, челомкал в щёчки, в пузико дул, да? При свидетелях типа персонала заведения для брошенных младенцев, так?
– Естественно! А как иначе? И челомкал, и дул…
– А иначе вот как, – перебил Сеню Всеволод Алексеевич. – Твоя соседка, Розамунда Потаповна, незамужняя, не знавшая любви и ласки женщина окончательно бальзаковского возраста, зайдя к тебе за спичками или солью, увидала, как ты Георгину в зад поцеловал. Взяла спички, взяла и соль – не обеднеешь, в отличие от неё, вон сколько у тебя в хате всякого добра!.. Присолила твоей вкусной морской дорогущей итальянской солью свой бедный постный русский суп, похлебала, подумала… Да и пошла к участковому и донесла на тебя. И к тебе пришли. И доказали как с добрым утром, что ты трогал Георгишу за половые органы…
– Конечно, трогал! Как иначе я ей жопу помою после того, как она обосралась? И те самые половые органы?
– То-то и оно! Мытьём грязной попки своей дочурке ты… То есть вы, гражданин Соколов Семён Петрович, прикрываете истинные свои мотивы. А именно – совершение развратных действий. Потерпевшей, Георгине Семёновне Соколовой, меньше двенадцати лет? Извольте присесть, гражданин Соколов, на строгий режим от пяти до двенадцати. А может, и поболее. Инцест-то налицо! Отягчающее, простите, обстоятельство.
– Сева, ты очумел?!
– А в постель вы, гражданин Соколов Семён Петрович, детишек своих берёте? И там вообще непонятно как и кого лапаете, да?
– Северный, угомонись!.. Ты же умный мужик!
– Я-то умный… И это, Сеня, не я должен угомониться. Я лишь рассказываю тебе, что нынче творится. И хочу, чтобы ты как человек достаточно разумный не разбрасывался словами типа «педофилия». Не ровён час, завтра и в тебя кто-то таким камнем кинет. Соседка, медицинская сестра детской больницы, недовольная сотрудница твоей фирмы. А зная твою не слишком большую озабоченность чрезмерной стерильностью места обитания твоей семьи… Вот представь себе… Чёрт, заказать себе, что ли, ещё сто граммов?
– Я нам обоим закажу! Тоже машину оставлю. Ты меня на нерв поднял!
– Заказывай. Я тебя сейчас ещё выше подниму.
Друзья дождались, пока официант принёс заказ и разлил по стопкам.
– Ну, за психическое здоровье населения! – предложил Северный.
Сеня не стал возражать. Опрокинули.
– Так вот, представь себе, мой дорогой друг, ты занимаешься любовью с прекрасной супругой своей, Олесей Александровной, и решаешь, что детишек, наконец, достаточно – и прибегаешь по такому поводу к одному из самых доступных тебе способов предохранения – прерванному половому акту. Тряпочки ты с собою на супружеское ложе не прихватил, и потому прерываешь ты свой половой акт прямо на простыню. И только-только ты кончил, как с рёвом в вашу с Леськой спальню врывается Дашка. Жалуется, что ей страшно и она хочет спать с вами. Вы с Леськой, пощупав Дашке лобик на предмет горячести и дав на всякий случай какого-нибудь аспирина со вкусом клубники, оставляете её у себя в койке. Бог с ней, пусть спит до утра – вам меньше бегать. Дашка вертится-крутится, просыпается, снимает пижаму, надевает пижаму. А температура, несмотря на аспирин, растёт. И ещё она всё время жалуется, что хочет писать, а когда ты относишь её на ручках в туалет, может выдавить из себя ровно три капли. Температура через пару часов Дашкиного верчения вдоль и поперёк вашего супружеского ложа уже не субфебрильная, а вполне себе так под сорок. Твои действия?
– В больницу, разумеется! «Скорую» вызвать… Какую, к чёрту, «Скорую»! Пока они приедут. Сам. Дашку в плед. Леське на руки, на заднее сиденье… Что это? – Соколов с тревогой посмотрел на Всеволода Алексеевича. – Если цистит, то какого чёрта температура под сорок? Острый пиелонефрит? В любом случае – в детскую больницу. В самую лучшую! Лучше перебздеть, чем недобздеть!
– Тише, тише! Сеня, у тебя очень живое воображение. Я бы даже сказал – горячечное. Это всего лишь гипотетическая ситуация. И Дашкина воображаемая мочевая инфекция тут не самое главное. Самое главное впереди. Привёз ты Дашку в больницу. В детскую. В самую лучшую. Вылезши из-за руля, вырвал дочурку из Леськиных дрожащих рук. Во-первых, потому, что нервничаешь, во-вторых – потому, что семилетняя девица при наличии любящего родителя куда гармоничнее смотрится у папки на руках. Гармоничнее – и жене легче.
– Ну да! – согласился Сеня.
– Вырвал. Дашка на тебя смотрит и плачет, и стонет: «Папа, больно!»
– О-о-о!!! – Соколов вцепился руками в волосы.
– Так, только с разбегу об стены ресторации не бейся. Твоя задача – ворваться с Дашкой на руках в приёмное, навести шухер, вызвать дежурного педиатра, а также уролога и нефролога заодно. Они её слегка седируют. Дарья в полусне. Лекарям нужен анализ мочи. Они подставляют под неё судно, ты ей судорожно-истерически командуешь «пис-пис-пис!», потому что Леська занята – бьётся головой об стены приёмного. Дашка говорит тебе сквозь сон: «Папа, больно!» – по-видимому, продолжая жаловаться на рези при мочеиспускании. Никого и ничего не настораживает. Мочу уносят в лабораторию и обнаруживают в ней не только лейкоциты сплошь, но ещё и… сперматозоиды. Неизвестно, откуда в анализе мочи оказались сперматозоиды. Тринадцатилетних пацанов, как известно, госпитализируют всё ещё в детские больнички. Возможно, в эту утку мочился половосозревающий «малыш», который четвертью часа прежде подрочил в туалете. А судёнышко плохо помыли, бывает… Очень даже может быть, что туда недавно опорожнил мочевой пузырь интерн, отымевший в клизменной хорошенькую медсестричку. Чёрт его знает?! Или, что скорее всего, Дашка, вертясь на вашем супружеском ложе, цапанула твоих подсохших головастиков себе на наружные половые органы.
– Ужас! Такое может быть?! Мы и в самом деле частенько пускаем их в постель, после того как… Они сами просятся! Что, каждый раз простыни менять?
– Гигиену, Сеня, придумали не для красоты! – строго сказал Северный. – Но мы сейчас не об этом. Разовьём дальше наш гипотетический кошмар, если ты позволишь.
– Развивай. Мне, правда, не совсем приятно, что в гипотетическом кошмаре фигурируем именно я и моя дочь…
– А так понятней. Ты пока на собственной шкуре не представишь себе, эффект нулевой, – перебил друга Всеволод Алексеевич. – В общем, в моче у семилетней девочки обнаружены сперматозоиды. Лаборантка сообщает врачам. Врачи переглядываются, поджав губки, и решают перенабрать анализ катетером. Разумеется, они не садисты, поэтому седируют Дашку ещё больше, ибо введение катетера при остром цистите – не самая приятная даже для взрослого закалённого человека процедура. В вашем присутствии врач-уролог разводит твоей дочери большие половые губы, чтобы не промахнуться мимо наружного отверстия мочеиспускательного канала, и в этот момент почти отрубающаяся Даша говорит надрывно слабеющим голосом: «Папа, больно! Папа, не надо!»
– Ну и чего? Она мне просто жалуется. Хочет, чтобы я защитил её от малоприятной процедуры. Она лежала с нами в постели и жаловалась мне на то, что ей больно. Я нёс её на руках – и она мне говорила, что ей больно. Дашка вообще именно мне на всё жалуется.
– Да! Но в данный момент она не с тобой в постели и ты не несёшь её на руках. Врач-уролог выполняет процедуру, а ты стоишь немного в сторонке. Но Даша всё равно говорит: «Папа, больно!» Что должен подумать бедный уролог, которого, как и тебя, страшно пугают педофилы?..
– Даша седирована!!! И она просто сквозь сон привычно жалуется папе!..
– Адвокату своему будете сказки рассказывать, гражданин Соколов! – рявкнул на него Северный голосом киношного следователя. – Ладно, ладно… Расслабься. Твой подавленный вид вызывает во мне муки совести. Может, и зря я ставлю такой эксперимент на твоей подвижной психике? Впрочем, всё надо доводить до конца. Слушай, как будет дальше. Врач-уролог тебе ничего не говорит, но докладывает куда следует. В анализе, взятом катетером, никаких сперматозоидов не находят. Разумеется! Откуда сперматозоиды в мочевом пузыре? Но куда следует – уже доложили. Дашку осматривает детский гинеколог, в присутствии, разумеется, матери. Никаких повреждений. Но всё равно, где следует уже крутят исполнительную машину. Дарью отправляют к детскому психологу. «Папа трогал тебя здесь?» – показывает «где именно» на кукле детский психолог. «Да!» – отвечает Дашка. Во-первых, потому, что папа её там трогал. Когда, например, сажал себе на плечи, снимал со своих плеч. И, к тому же, папа «там» трогает Георгишу, когда моет ей попу, и, значит, и её, Дашку, там трогал, когда она была такая, как Георгиша. Папа вряд ли заботился о ней, Даше, меньше, чем о Георгише. Даша вообще самая любимая папина дочурка. Даша – девочка честная, и поскольку папа её «там» трогал, то она честно об этом скажет, потому что понятия не имеет о ханжестве взрослых и о том, что у детского психолога пятый год как неудачи на половых фронтах и сильная сексуальная неудовлетворённость. А во-вторых, Даша скажет «да!», потому что дети очень внушаемы. Если взрослый несколько раз повторяет один и тот же вопрос, например: «Ты ел стекло?» – то они отвечают положительно. Попробуй на Жорыче. Спрашивай его всякую несуразицу и нелепицу, но строгим повелительным тоном. Ставлю вторую половину твоей сметы – с первого же захода на вопрос: «Ты убил Кенни?!» или «На Марсе яблони цветут?!» – ты получишь утвердительный ответ, сопровождаемый диким Жорычевым хохотом. Будешь спрашивать дальше и больше – он признается тебе, что он – Сусанна. И он же – старцы. И, скорее всего, заревёт.
– Это так и есть, кстати, – пробормотал Сеня. – Я даже как-то наорал на Жорыча, что он врун.
– Он не врун. Это психологическая особенность детей – отвечать «да!». Особенно как раз в возрасте Жорыча. В одном очень умном заграничном университете с именем и репутацией поставили интересный эксперимент: трёхлетние дети подвергались медицинскому осмотру. Врач помогал детям раздеться, но к гениталиям не прикасался. Всё снималось на видео. После процедуры, включающей обычные аускультацию лёгких, пальпацию живота, а также перкуссию грудной клетки, детишек спрашивали, тыкая пальцем жуткой кукле бэби-борн между ног: «А тут доктор тебя трогал?» – так почти половина ответила «да». Без куклы, на вопрос на «детском языке»: «А доктор трогал тебя за писю?» – «Да!» – ответило семьдесят процентов опрошенных деток. Вот так вот. Дети не дают заведомо ложные показания. Они просто выдумывают. Или просто говорят «да», потому что отрицание деткам ещё не знакомо. Они приходят в мир утверждающими.
– Я как-то не задумывался об этом, – печально сказал Соколов.
– А между тем у тебя пятеро детей. Тебе стоит это знать, – резюмировал Северный. – Но давай всё-таки вернёмся к твоей дочери Даше, честно ответившей «да!» на вопрос детского психолога «про это». Детский психолог, почесав репу, предлагает Дашке нарисовать какую-нибудь картинку. Какую угодно. Вот что она хочет нарисовать – пусть то и нарисует. Что Дашка нарисует, как ты думаешь?
– Даже не знаю… Всё, что ей в голову придёт. Вчера, например, она весь день рисовала жабу в трусах и в лифчике.
– Я даже боюсь предположить, какое заключение выдаст детский психолог. В любом случае словосочетание «сексуальная вовлечённость» гарантировано. Жаба в лифчике? В лифчике! Ещё, поди, и во фривольной позе?
– Ага. Даже, можно сказать, в развратной. Жаба в трусах и в лифчике загорает на пляже, раскинув ляжки. Ей календарик с такой картинкой подарили – она и срисовывает.
Северный рассмеялся.
– Бедный детский психолог!.. Но главное, Сеня, что ты, по-любому, уже за решёткой, случись, паче чаяния, такое в твоей жизни. Потому что в стране сезон охоты на «педофилов». Я привёл тебе гипотетический пример, составив его из реалий. Открой Интернет, поинтересуйся вопросом. И именно потому я прошу тебя: не бросайся словом «педофил». Любая гнида, увидав, как ты нежничаешь со своей дочерью или сынишкой, может обвинить тебя в сексуальном преступлении против несовершеннолетнего. В школах не останется учителей-мужчин – их там и так почти нет. Будут рушиться семьи. Отцы не буду позволять себе ласки… Вот такие последствия у этой истеричной педофило-настороженности. Так что меня не удивляет, что мужа матери Ани Румянцевой обвинили в таком преступлении. Видимо, нашли в семейном фотоальбоме, как он на Гавайях, на пляже, обнимается с падчерицей, лежащей на циновке в трусах и в лифчике. Уже достаточно для лет семи строгого режима. Мне его жаль, но я ничем не могу ему помочь. Как минимум потому, что я совершенно ни при чём и мне вообще не хочется никому помогать. Мне хочется домой, выпить и зайти в почту, чтобы написать письмо мерзавке Соловецкой.
– Не фотографию… Мать Ани в субботу ночью нашла дневник дочери, где подробно описывается, как именно и сколько раз она занималась любовью со своим отчимом. Ну, то есть с мужем матери. Там было написано, что беременна она именно от него и как они будут счастливы, когда всё раскроется. И как она ненавидит мать, мешающую «их с Виталиком счастью». Румянцева отнесла этот дневник в милицию. Постановление о привлечении его в качестве обвиняемого было готово уже в субботу же днём. И как только он вернулся из командировки домой, его забрали. Это было вчера.
– Шустро. У этой твоей Евгении Румянцевой какая-то дурная привычка – по отделениям милиции ходить. Какого чёрта ей в субботу ночью в родильном доме не сиделось? Хорошая мать должна под дверью операционной, а затем – у кровати дочери в отделении реанимации и интенсивной терапии нервно выхаживать, а не домой нестись.
– Она слишком энергичная. Она в роддоме всем забашляла и домой понеслась. Если бы она сидела или ходила под дверьми и в палате – с ума бы сошла. Она понеслась домой, чтобы выяснить… Выяснить хоть что-то! А как это ещё можно сделать, если не в комнате дочери всё перерыть?
– Можно ещё просто разговаривать со своей дочерью, – проворчал Северный. – Всё равно! Понятия не имею, при чём здесь я?
– Сева, этот Егоров совсем не похож на человека, который мог бы обрюхатить свою падчерицу. Я с ним сталкивался пару раз по делам. Я и с Румянцевой через него познакомился. И в лагерь этот долбаный она свою дочурку по моей протекции сдала. Так что я чувствую некоторым образом свою вину…
– Так это ты дочурку рестораторши обрюхатил?! – притворно ужаснулся Северный.
– Сева, ты что, совсем долбоёб, прости господи?!
– О нет! Это не я как раз! Это ты со своей мнимой виной за всё про всё! К распятию Христа не ты руку приложил? Заодно уж! Мне надоело быть твоим психоаналитиком! Аня Румянцева умерла от HELLP-синдрома, материнская летальность при котором достигает семидесяти пяти процентов. Если не ты её обрюхатил – твоей вины в этом нет. Странно, что её младенец умер, потому как они при вовремя выполненном кесаревом в восьмидесяти случаях из ста выживают даже при этой зловещей патологии. Ну да, может, и ещё что-нибудь «приятное» наложилось вроде глубокой недоношенности… – Всеволод Алексеевич внезапно остановился. – Элементарное исследование ДНК умершего младенца и ныне здравствующего гражданина Егорова мигом разрешит вопрос об отцовстве. Выеденного яйца ситуация не стоит. Что же до «совсем не похож на человека, который…» – нужное вставить, то знал бы ты, Сеня, насколько непохожими на убийц и насильников бывают убийцы и насильники. Вспомни хотя бы Чикатило. Знаешь, на кого похожи профессиональные, к примеру, киллеры? Никоим образом не на суперменов из боевиков. Профессиональные киллеры бывают двух фенотипических подвидов: похожие на нашего пятничного старичка-кристаллографа – сухонькие, не от мира сего, «интеллигенты», или же на пожилого бонвивана с брюшком и красными щёчками, эдакого стареющего ловеласа. Ни один из профессиональных киллеров не ходит в бандане, поигрывая мускулатурой и передёргивая затвор оптической винтовки, уж поверь. Так что когда мне говорят: «Он не похож на человека, который…» – я уже априори подозреваю непохожего человека.
– Егоров не похож на Чикатило. Он – не ботаник в очках. И не с брюшком. Он вполне броской мужской внешности ухоженный мужик. Он самодостаточен – и вряд ли бы насиловал нимфетку. Он достойный мужик.
– Достойный он или не достойный – знает только он сам. Достоинство – это исключительно личное… – Северный на мгновение замолчал. – И к тому же, – тут же продолжил он, не дав времени Сене пуститься в разглагольствования о достоинстве, – кто тебе сказал, что он её насиловал? Возможно, она его соблазнила. Потому что он ей нравился. Или чтобы матери насолить. В дневнике что написано? Что мать мешает их счастью. Может, девочка не понимала, что счастье этого Виталия Егорова как раз и состоит в том, чтобы жить в браке с её матерью, периодически занимаясь запрещённой любовью с падчерицей?
– Нет! Он точно такого не мог! Я его знаю!
– То, что ты его знаешь – лишает тебя объективности. Я его не знаю, и потому все версии считаются рабочими. Для меня и дневник покойной девчушки ничего не значит – дети страшные фантазёры. А уж подростки… Написанное сто раз на стене «я люблю Васю!» ещё не означает, что, во-первых, Вася в курсе, и, во-вторых, что его действительно любят. Может, это такая месть Коле. В общем, если у твоего Егорова толковый адвокат, то он разнесёт это обвинение в пух и прах за пару часов… Ты-то откуда в курсе всех этих дел?
– Румянцева приехала ко мне.
– Да, везёт тебе, как утопленнику.
– Она приехала. И кричала. И плакала. И…
– Ну да, близких нет, друзей тоже, муж оказался страшным человеком и даже из командировки ещё не вернулся, в милиции с радостью ухватились за дело – видать, в отчётах нет ещё ни одного обезвреженного сексуального преступника, посягнувшего на малолетнюю. И к кому же ехать? К шапочно знакомому Семёну Петровичу Соколову. Он у нас такая всеобщая жилетка. Гуманист, – криво усмехнулся Северный.
– Она просила у меня твои координаты. Ты ей звонил, но у неё номер не определился. Ей же рассказали, что именно ты оказал первую помощь, вызвал «Скорую»…
– Наградил хороший родильный дом материнской и перинатальной смертностью… Хорошо, что есть такие функции в наших электронных игрушках, как запрет на определение номера. Зачем ей я?
– Потому что она хочет засадить мужа на полную катушку.
– Крутой поворот от любви к ненависти. А подумать?.. Не мне. Ей. Я не помогаю яростно-благородным мстительницам, действующим под влиянием моментально открывшихся новых обстоятельств. Ему и так закатают по полной. Если есть за что. Если не за что – тоже закатают, мало, что ли, адвокатов-идиотов? Помни о моём гипотетическом примере и об «охоте на ведьм». Так что ей я не буду помогать. Потому что не хочу. Ему тоже не буду помогать. Потому что… не хочу. Я никому не хочу помогать, Соколов. Особенно чужим людям. Ты-то кому хочешь помочь? Ей или ему? И он тебе кажется достойным, и её жалко… Подбери бездомного щенка, Сеня, если уж тебе пяти детишек мало. Адвокат Егорова сразу же потребует генетической экспертизы. Засим – с комсомольским приветом!..
Северный позвал официанта. Сеня перехватил счёт.
Было глубоко за полночь, когда Всеволод Алексеевич открыл лэптоп.
