Глава десятая

Ты так и не ответил на мои последние письма, но я прощаю тебя. Наверняка ты сидел в самолёте, выруливающем на взлётную полосу, и всех попросили выключить электронные приборы. Когда их можно было включать, ты разумеется уже спал безмятежным сном человека, чья совесть чиста. Или же абсолютно бессовестного человека. Сон обоих человеков безмятежен. Согласись, Северный, это прекрасно, что любой из нас может быть чист совестью и бессовестен одновременно! Вот взять, к примеру, меня. Мне нравится старый-нестарый еврей – и потому я бессовестна. Но я с ним не переспала и не пересплю – и поэтому моя совесть абсолютно чиста. Сон, соответственно, тоже не страдает, а это немаловажно для женщины моего весьма пожилого возраста (да, я кокетничаю!). Он не страдает, несмотря на смену часовых поясов. Мне вообще кажется, что страдания от смены часовых поясов слишком преувеличены, потому что люди просто обязаны хоть от чего-нибудь страдать. Даже (и особенно!) если страдать абсолютно не из-за чего. Мне, вот, есть от чего страдать – я в разлуке с тобой. Но я не страдаю от разлуки с тобой, точно так же, как не страдает мой сон из-за смены часовых поясов. Где бы я ни была – мой сон всегда со мной. Надо всего лишь (внимание: рубрика «практические советы»!) хорошо выспаться в самолёте (десять часов от Москвы до Нью-Йорка), затем ещё раз хорошенько выспаться в самолёте (Нью-Йорк – Сан-Франциско – пять часов), а по прибытии на место действия твоей непрерывной жизни дождаться времени укладки среднестатистического добропорядочного местного гражданина в койку. И немедленно бухнуться в койку же (можно с добропорядочным среднестатистическим местным гражданином, а можно – и без, просто – в койку). И тогда никакая смена часовых поясов не принесёт страданий.

Я хотела поведать тебе о старом-нестаром еврее. Просто потому, что у него есть забавная манера говорить-говорить-говорить, а затем прерывать своё говорение-говорение-говорение забавным неуместным «Да!». Типа: «И эта паскуда в кругу добропорядочных республиканцев с доходом от трёхсот тысяч долларов и выше в год, сидя у них в садике, в компании соседей – таких же добропорядочных республиканцев, заявляет, что все они, республиканцы, – сволочи, кроет их последними словами, а сама толстая, ноги – бутылки, хочет замуж за сына этих самых республиканцев, хамит республиканской матери этого самого сына, из республиканских, пинает своей демократической ногой их республиканский столик, убегает, сын убегает за ней, республиканская мать плачет, отец… Да!»

И вообще, он жуткий сплетник. У него есть жена. У неё была русская фамилия, потому что её отец – русский. А мать еврейка. Старый-нестарый еврей – еврей вдоль и поперёк. Двадцать с немногим лет назад они уехали из совка. Старый-нестарый еврей до сих пор не может забыть, как в одном из пересылочных аэропортов их назвали «Gorby people». Это унизительное словосочетание до сих пор грызёт его гордую старую-нестарую еврейскую душеньку.

Жену он, вероятно, когда-то любил. Теперь она всё время «депрешн» – depression – выпивает в месяц столько вина, что пробки от «месячника» занимают огромную пятилитровую ёмкость. И это только пробки! Depression она из-за того, что сын женился на демократке. И укатил из тёплого ПГТ Сан-Франциско в бесприютный Сиэтл. («Сиатл!») Республиканский папка – старый-нестарый еврей – сыночка баловал, покупал ему недвижимость и винтажные «БМВ». Потому избалованный сынишка стал демократом, женился на страшной ленивой бабе и портит нервы папе и маме. Я спросила старого-нестарого еврея, отчего он не даст сынишке по морде? Старый-нестарый еврей вздохнул и сказал, что сынишка вызовет 911. Я спросила, отчего не врезал раньше, где-нибудь в возрасте teen? Старый-нестарый еврей ответил, что тогда бы сынишка (уже и тогда бывший гадёнышем) пожаловался по телефону – и к папке с мамкой пришли бы офицеры из службы спасения детей от родителей. (Она, служба, называется как-то по-другому, но мы со старым-нестарым евреем пили всю ночь, пока его жена – уже пьяная – валялась в спальне на каком-то из этажей их трёхэтажного картонного домика, – и потому я не совсем точно помню название той американской службы, что следит за родителями, какой-то эбьюз – abuse, что-то там эта служба отягощает, да! – О-о-о! Это заразно!) Потом старый-нестарый еврей на меня долго-долго смотрел и сказал: «Да!» Потом ещё помолчал и сказал: «Мы всё делали ради детей!»

Я спьяну сказала, что всё надо делать ради себя. И он согласился. Как ты думаешь, что он сказал? Ты угадал! Бинго! Он сказал: «Да!»

И в предрассветных сумерках поведал мне о том, как они с женой мстят друг другу. Она покупает ему дорогой подарок. Он покупает ей ещё более дорогой подарок. Она чешет репу и покупает ему ещё куда более дорогой подарок… И так далее. Это у них называется: «Мстить друг другу». Красивая забава. Была бы… Как опция. Но, похоже, это всё, что осталось от некогда любви. Мне очень не хочется, чтобы от нашей с тобой любви (у нас же с тобой любовь?) осталась только месть дорогими подарками. Да, часы старого-нестарого еврея дороже моего «Вранглера» (по ценам США, в РФ, разумеется, тот мужик на «Вранглер» потратился куда больше, чем жена старого-нестарого еврея на часы), но, глядя на старого-нестарого еврея в предрассветных калифорнийских сумерках, я – вдруг! – поняла, что он очень плохой. И очень хороший. Не могу тебе объяснить это странное чувство. Другое дело, что мне хочется, чтобы ты это чувство понял. И это, наверное, очень хорошо. И – очень плохо. Наверное, каждый человек и очень плохой, и очень хороший одновременно. Чист совестью и бессовестен. С одной стороны – банально, и все мы любим об этом поговорить. Но вот так вот вдруг, в предрассветных калифорнийских сумерках (чуть не написала «судорогах») с видом на океан (пусть и всего лишь его залив) осознать, что человек, сидящий с бокалом напротив тебя, одновременно и очень хорош, и очень плох, – всё равно что оказаться в одной камере с преступником, который изнасиловал пяток непорочных девственниц и спас от смерти с пяток же невинных младенцев, – жутко. Равный счёт зла и добра не сводит ли к нулю и зло, и добро?

Прости за гон – мне не спится. Но не из-за смены часовых поясов. Иногда мне не спится не из-за чего. Из-за того, к примеру, что я хорошо выспалась.

Как твой Лондон? (Это дежурно-вежливый вопрос, типа (привет Соколову!), я интересуюсь твоей жизнью, так что не отвечай.)

(Вы) гребной клуб великолепен. Лодки надраены, кубки сверкают, стенгазета – ручонками скромных миллионеров – какая прелесть! Белозубые улыбчивые американцы на голову деревянному пеликану натянули резиновую купальную шапочку. Нас, совковых дворняг, приняли очень тепло. Старый-нестарый еврей (который и есть член этого гребного снобского клуба) весь визит нашёптывал, что они так хороши и чудесны, эти «old money», ровно до тех пор, пока ты не проявляешь личного интереса к их, собственно, «old money», и что любой из этих членов (мужского пола, и даже некоторых – женского) с удовольствием бы меня трахнул или имел бы в любовницах, но никогда бы на мне не женился. «Да!» Я поинтересовалась, как он попал в этот снобский-преснобский (вы) гребной клуб. Он помахал рукой куда-то и высокомерно (по отношению к ним, не ко мне, не заводись!) сказал: «Я же сантехник… Да!»

Он constructor, да! Ещё от него я прихватила словечко «мексы».

Сантехнику-еврею можно простить всё. За то, что когда они с женой два года жили в Италии (их не пускали в США), совсем нестарый ещё (тогда) constructor (в совке окончил строительный институт, долго работал прорабом на стройке, я люблю прорабов, один из мужей моей матушки был прорабом, и он был безгранично добр ко мне) работал на сезонных работах. Расчищал поля от камней, работал в теплицах. Сезонка. Выполнял работу мекса. За те же деньги. Уверена, что он делал это не только ради детей и жены. Но и ради себя. Чтобы не сойти с ума. И тогда он – жил. Теперь он собирает винтажные «БМВ» и членские карточки снобских клубов. И теперь он – тоже живёт. Но в нём по факту рождения была заложена библейская энергия. Он, вероятно, был гармоничен с камнями, на поле, под палящим солнцем. Тогда в нём не было плохого. И хорошего тоже не было. Одна тяга к жизни, да святится имя твоё, Джек Лондон (в его поместье меня тоже свозили).

Тебе ещё не надоело читать моё длиннющее письмо ни о чём?

Я по тебе скучаю.

Если бы ты ворочал ради меня камни под палящим солнцем, ничто и никогда не смогло бы срубить меня в depression.

Меня вполне устраивает вид на Гребной канал с твоей лоджии. И твоя квартира на Рублёвке – люблю простор и не люблю стены. Читай – «границы». Читай – во всём. Я за безграничность. Они до сих пор не верят, что у нас хер знает сколько сортов колбасы. У них у всех в глазах немой вопрос: «Мы же не зря уехали?!» Я не знаю, что им отвечать. «Мы же ради детей!» – говорят они. Ты бы видел этих детей… Уже давно не детей. Винтажный «БМВ» – это же не всё для детей? Хотя, полагаю, что ничего плохого в винтажном «БМВ» нет.

Старый-нестарый еврей ездит по Сан-Франциско на механике. Это очень забавно. Я сижу сзади, и он, обернувшись ко мне как в каком-нибудь старом американском кино, всю дорогу говорит-говорит-говорит, жужжа двигателем. Да!

Я скоро вернусь. Какой ты мне купишь букет? Какое ты мне купишь кольцо? (Размер – … сам догадаешься!)

Наверное, жизнь с судмедэкспертом – это ужасно. Никаких стигм профдеформации я в тебе не заметила, но ведь мы ещё так мало знакомы!.. Со старым-нестарым евреем мы, что правда, знакомы ещё меньше, но он уже протащил меня по всем своим текущим объектам. Это было ужасно. Меня совсем не интересует технология постройки картонных викторианских домиков во Фриско.

У старого-нестарого еврея есть ещё и дочь. Она, вроде, хорошая… Нашла себе молодого человека, который лежит на диване и ничего не делает (в США это так же распространено, как и у нас, бабы спасут этот мир… «Да!»). Старый-нестарый еврей умучил меня семейными фотографическими альбомами (впрочем, я рада, что есть ещё люди, у которых ещё есть семейные фотографические альбомы с бумажными фотографиями, а не только цифровая свалка на жёстком диске). Ни на одном из фото старый-нестарый еврей не обнимается ни с дочерью, ни с сыном. Впрочем, и с женой он тоже не обнимается.

Люди вообще ужасно мало обнимаются! Вот за что я люблю разгильдяя Сеню (в том числе) – так это за то, что он постоянно тискает свою малышню.

Скажи мне, что он пошутил. Что это неправда… Как что?! Ты не в курсе? Эти идиоты, Сеня и Леся, удочерили девчушку, которую ты нашёл в коробке из-под обуви. Отговори этих кретинов, Христом богом молю!

Кстати, психологи (те, которые пишут книги «Как стать богатой и счастливой, ничего не делая и ничем не пожертвовав ради счастья») говорят, что мужчины ценят только тех женщин, в которых вложились. Чем сильнее вложились, тем сильнее ценят. Подарил бабе каратный бриллиант? Жалко терять. Бабу. Потому что следующей бабе придётся снова дарить каратный бриллиант. Лишняя баба – лишняя трата. И потому так много классных мужиков, женатых на ленивых страшных обезьянах. Где-то я с этой теорией согласна. Иначе я не могу объяснить себе, почему старый-нестарый еврей живёт со своей женой. А вооружившись этой теорией – как с добрым утром могу! Потому что камни под жарким небом Италии – это ох какое вложение. Куда там тем каратникам. Такое из души не вытравишь членством в самых снобских клубах. Потому старый-нестарый еврей каждые полчаса регулярно напоминает собеседнику (сам себе), как он любит свою жену, какая она красивая (не красивая), какая она умная (не умная – высокомерная, терпеть не могу высокомерие) и как она ему здорово «отомстила».

Камни под жарким небом Италии… Да.

Северный, ты не женат, потому что ни разу толком в бабу не вложился? Нет, не так. Вот так, утвердительно: Северный, ты не женат, потому что ни разу толком в бабу не вложился. У тебя в анамнезе нет камней под жарким небом Италии. Ты ни разу не сидел на ступеньках съёмного домишки, просто потому что не мог встать из-за судорог в икроножных мышцах. Северный, ты готов ради меня ворочать камни под жарким небом Италии? Глупый вопрос. Надеюсь, я никогда не узнаю ответ. Потому что меньше всего мне хотелось бы убеждаться в этом на практике. Не сомневаюсь, впрочем, что ты готов. Другое дело, проистекает ли эта готовность из любви ко мне, или же эта готовность – опция всех нормальных мужчин. Это ужасно – нормальные мужчины. Они готовы положить всю оставшуюся жизнь на то, ради чего они когда-то ворочали камни под жарким небом Италии…

Извини, виски закончилось. Поллитровые бутылки – насмешка над алкоголиками. Алкоголикам всегда кажется, что поллитры хватит. Но поллитры алкоголикам никогда не хватает. Всегда зная о том, что поллитры не хватит, алкоголики всегда покупают поллитру. Пойду в ближайший лабаз (во Фриско енто дело круглосуточное). Там забавный индус. Он всегда любезен (в Америке все любезны), и у него красная точка на лбу (в Америке не у всех красная точка на лбу).

Извини, обычно я не так избыточна в эпистолярных излияниях. Обычно я коротка и ехидна.

До связи!

Заморская Невеста.

О старых-нестарых евреях поговорим позже. Тема интересная. Ещё интереснее – жаркие камни под небом Италии. Прости… Конечно же, камни под жарким небом Италии. Вопросы вложения и дивидендов – тоже немаловажны и требуют ответов. Или, как минимум, высокохудожественного свиста под… поллитру. Ты не алкоголик. Ты – бытовая пьяница. Кажется, это уже было сказано во время эпизода знакомства тебя с Ритой Бензопилой (она велела передать тебе привет). Но всё это отложим, отложим…

Наш общий друг опять отчебучил. Да, они действительно удочерили, да! Но Сеня был бы не Сеня, если бы не отчебучил сверх нормы… И теперь я стою перед выбором: вкладываться или не вкладываться. (Дивидендов не получу.) Есть некая мёртвая девочка, её отчим, обвиняемый в совершении сексуального преступления против несовершеннолетней падчерицы, и мать покойной, обвиняемая вообще непонятно в чём. Соколов утверждает, что отчим не похож на такого, который… Есть дневник падчерицы, где она описывает, что именно непохожий на такого с ней делал (впрочем, якобы по обоюдному согласию). И есть мать, которая любила дочь, любила отчима и… И я могу ещё долго тебе рассказывать, но меня интересует: браться или не браться? Меня даже не интересует, зачем мне это нужно. Потому что я точно знаю, что мне это не нужно. Но как ты скажешь – так я и поступлю.

До связи.

Учусь доверять будущей жене.

Северный, при всех недостатках нашего общего друга, в нём обострено чувство… Просто – «обострено чувство». Если он говорит, что «отчим не похож на такого, который…», значит отчим не похож на такого. Сейчас я скажу тебе, как поступить. Брошу монетки. Чтобы был кворум – брошу три монетки. Но не три раза. Книга Перемен – не наша стезя. По-простому, как ты любишь, – решка – нет, орёл – да. Двадцатипятицентовики. Я тут увлеклась коллекционированием квотеров. Оказалось, что они есть с орлами, а есть – с картинками! Пятьдесят – по количеству штатов. Я уже собрала сорок девять «с картинками». Причём – за такое короткое время! Можно, конечно, пойти в банк и разменять сто долларов на квотеры – и тогда сразу все достанутся (излишки оставить друзьям на парковку), но гораздо интереснее собрать их самой. (Старый-нестарый еврей сказал, что мне невероятно везёт – меньше чем за две недели собрать сорок девять штатов!.. И да, ещё четыре каких-то общеюбилейных, вот!) Итак, методом случайного тыка:… (подожди чуток)… Штат Юта голосует «за»! То есть – да. Штат Аризона – «против». То есть нет. Штат Колорадо – «за!» («да!»). Всё. Берись… «Да!»

Если ты чего-то коснулся, это что-то уже коснулось тебя. И ты не сможешь, просто сказав: «Excuse me!», пройти дальше в вагон. Жизнь – не трамвай. (Сан-Франциско коллекционирует трамваи, потому такое кривое сравнение, ну да ты суть уловил, да?!)

Спасибо за внимание.

Отправить