Книга: Естественное убийство – 2. Подозреваемые

Глава семнадцатая

Неделя выдалась рутинная. Работа, пёс, Рита Бензопила. Последняя, что правда, стала донимать сына немного меньше. Она таки сдружилась с Еленой Александровной и её внуками. Особенно с трёхлетним малышом, братиком Ани Толоконниковой. Маргарита Пименовна всегда предпочитала мужское общество. Пёс обживался. Работа – как обычно. Обычная работа судмедэксперта, начальника бюро сложных экспертиз. Не слишком светская работа, чтобы запросто трепаться о ней на раутах.

В субботу Северный проснулся в пять утра. Бег, душ, пёс, кофе. Аэропорт. Приехал он заранее. По дороге купил букет. Такой, просто для встречи. Ещё не тот, не ресторанный. Скурил пачку сигарет. Волновался, как ненормальный. Господи, надо же как-то прийти в норму! Ну что такого? Баба его прилетает. Он её встречает. Всё обыкновенно, обыкновеннее не бывает. Что он, первый раз женщину в аэропорту встречает? Ему пятьдесят лет! Чего он только в этой жизни не встречал. И кого!.. Кого угодно, только не Алёну.

Эх, выпить бы! Да он, увы, за рулём…

Кажется, самолёт сел…

Значит, минут через пятнадцать-двадцать будет… Ну, если всё в порядке и багаж не задержат. Если у неё есть багаж… В любом случае, у него есть время на ещё одну сигарету.

Он вышел из здания аэропорта. Достал новую пачку. Распечатал. Вытряхнул сигаретку. Щёлкнул зажигалкой. Затянулся… И чуть не поперхнулся дымом. Навстречу ему шла молоденькая девушка. У него случилось мощнейшее дежавю.

Девушка была так ослепительно хороша, что… Ну, нет. Дух у Северного не захватило. У судебно-медицинского эксперта пятидесяти лет от роду, циника, сибарита и эстетствующего материалиста, дух не может захватить по определению. Но если бы в Палате мер и весов наряду с эталонами метра и килограмма выставлялся бы эталон женской красоты, то, несомненно, это был бы именно такой соразмерный лик. А Всеволод Алексеевич очень уважал выверенные пропорции. Вроде бы ничего особенного, но всё гениальное – просто… Видимо, у творца было какое-то особенное лекало для очень отдельно взятых любимиц. Никаких вычурностей типа чрезмерно выдающихся высоких скул или пухлых губ. Слишком лохматых или слишком тонких бровей. Линия к линии, изгиб к изгибу. Идеальный овал лица, совершенный разрез глаз, пропорции, расстояния между и между… Канонический нос… Светлые волосы, собранные на затылке, открывали не менее идеальную шею и аккуратные нежные ушки. Длинные тонкие серьги с камнями голубого цвета оттеняли радужку и вообще… Завершали образ. Эта девушка знала, что она красива, и знала, что ей носить, как причёсываться и как не надо краситься. Она не была «хорошенькая» или «сексапильная». И уж точно никто и никогда не назвал бы её «смазливой» или «привлекательной». Эта девушка лишь всего-навсего была окончательно, законченно красива.

– Какая красивая! – невольно вырвалось у Северного.

Девушка остановилась как вкопанная.

– Как вы оригинальны, господин Северный! – ехидно брякнула она. – Алина Соловецкая, приятно познакомиться. Я, Всеволод Алексеевич, всё жду-жду, когда хоть кто-нибудь скажет: «Боже, какая страшная!» – Она рассмеялась.

– Уверен, вы такого не дождётесь. И мне очень приятно. Как вы догадались, что это я?

– У меня есть ваш словесный портрет.

– Мой словесный портрет достаточно усреднён. Никаких особых примет. Я мог быть кем угодно.

– Достаточно усреднённых красивых мужчин нынче слишком мало. Можете гордиться. Кроме того, вы так смотрели на меня, как будто увидели привидение.

– Вы очень похожи на Алёну.

– Мы – фенотипические клоны. Чистопородная женская линия. Размножаемся партеногенезом, чтобы не возникало мутаций и выбраковки. – Алина Соловецкая улыбнулась. – Самовоспроизводящиеся породистые кобылы. Впрочем, я собираюсь нарушить традицию бабушки и матушки. Если верить генетикам, то кое-что разумное передаётся как раз через два поколения. Моя прабабка была счастлива в браке. Я на меньшее не согласна. Идёмте?

Северный выбросил тлеющую сигарету и… И предупредительно раскрыть дверь Алине Соловецкой не удалось. Ничто так не мешает галантности, как фотоэлемент.

– Мама не хотела, чтобы я приходила её встречать. Но сегодня суббота, практики нет, а работа – дело такое, и отпроситься можно, не правда ли? Тем более, чистить денники – это такая работа, что иногда и отпроситься не грех.

– Правда. Но мне кажется, вы кокетничаете, Алина. Вы уже давно не чистите денники.

– Чищу. Исключительно чтобы не забывать, что оно такое – чистить денники. И с чего всё начинается.

– Вы очень умны для восемнадцатилетней девушки.

– Вся в мать! – ещё раз рассмеялась девушка Алина исключительным Алёниным смехом.

Северного бросило в жар.

– Она была против, но я пришла. Потому что по ней соскучилась. И ещё потому, что прекрасно знаю, как моя мама себя ведёт, когда ей слегка неловко. Начнёт острить, скатится в злой сарказм… А при мне – постесняется. Она прекрасная женщина, Всеволод Алексеевич. И не потому, что красивая, умная, самостоятельная… А потому что она – маленький наивный ребёнок, которому всю жизнь приходится прикидываться сильным, пробивным циником. Вы на неё не так – как ей покажется – посмотрите. Она вам не то – как вам почудится – брякнет. Я хочу, чтобы моя мать была счастлива. Поэтому я здесь. Я не дам ей возможности напортачить. Пусть копит всю свою малолетнюю браваду до тех самых пор, пока вы с ней не останетесь наедине. А к тому времени вы адаптируетесь.

– Я даже не знаю, что вам сказать, Алина.

– А ничего не говорите… Вон она идёт! – совсем как маленькая девочка, соскучившаяся по маме, взвизгнула Алина.

Северный чувствовал себя дурак дураком. Если бы он знал, что тут сегодня будет не только Алёна, но и её дочь – он непременно купил бы два букета. Мог бы догадаться, старый дурак. Права Рита Бензопила – он стареет и тупеет. Ещё больше он тупел, глядя на идущую по коридору Алёну Дмитриевну, ужасно похожую на свою дочь. Джинсы, футболка. Длинные ноги. Красивые руки. На правом плече татуировка – «рогатая лошадь и полосатая кошка». Единорог и леопард. Изученная им во всех подробностях татуировка, сделанная Алёной во хмелю где-то в питерских подворотнях задолго до появления некоего Северного Всеволода Алексеевича в её, Алёниной, жизни.

Он слегка одеревенел.

Алина с визгом кинулась на Алёну.

Алёна с визгом кинулась на Алину.

Ему осталось только подобрать отброшенный чемодан. И тут он услышал свой голос откуда-то со стороны:

– Ну что, девочки, поехали домой?

– Севка, привет! – сказала ему эта мерзавка так, как будто простилась с ним полчаса назад. И, освободившись от Алининых объятий, нежно поцеловала в губы. Ну, как – поцеловала? Слегка дотронулась. Губами. А затем указательным пальцем. Мол, заткнись. Ничего не говори.

На стоянку он шёл впереди, с чемоданами и сумками, а сзади шли Алёна и Алина, безудержно о чём-то болтая.

Уложив вещи в багажник «Дефендера», Северный обнаружил, что обе девицы дружно курят на заднем сиденье, обмениваясь кожаной флягой с перламутровой инкрустацией.

– Сева, у тебя такое лицо… Как будто ты сейчас нам прочтёшь лекцию о вреде пьянства и курения. Не будь лицемером, бога ради! Не то я в тебе разочаруюсь! – рассмеялась Алёна. – Да, Алина курит…

– Когда выпьет! – перебила Алина Алёну.

– Но мы не играем в карты! Ни одна из нас! – напыщенно-важно надув щёки, нарочито серьёзно изрекла Алёна. – Слушай! – тут же, казалось, забыв про Северного, обратилась Соловецкая к дочери. – Меня же этот Лёва свозил в Лас-Вегас, там совсем не далеко… Ну, не то чтобы не далеко, достаточно далеко, конечно же, но по штатовским дорогам… Ой, эта Невада – это какой-то ад!..

Мать и дочь были так увлечены друг другом, что Всеволоду Алексеевичу, чтобы сохранить достоинство, ничего не оставалось, как сесть за руль и ехать.

– А куда мы, кстати, едем?! – первая опомнилась Алина.

– Точно не в Неваду! – недовольно проворчал Северный.

Как ему ни хотелось быть всё понимающим, взрослым, умным мужиком, но было немного обидно, что Алёна так увлечена своей дочерью, а вовсе не им. Он поймал взгляд Алёны Дмитриевны в зеркало заднего вида. И взгляд этот был колючим.

– Алина, мы едем к тебе! – тут же весело и беззаботно проворковала она, отводя взгляд.

– Мы можем поехать и к Алине, и к тебе домой, и ко мне домой. Все вместе, втроём…

– Ко мне – далековато. К тебе – неудобно. Мне же надо переодеться к вечернему мероприятию! Во что я переоденусь у тебя? А с Алиной у нас один размер. Очень удобно. У каждой из нас в итоге в два раза больше тряпок, чем могло бы быть, будь мы слишком различны в объёмах. Я тут нам с Алиной кое-что из Америки всё-таки привезла.

– У нас вечернее мероприятие? Круто! Мне Соколов уже звонил! Ещё пару дней назад!

Северный сосредоточенно рулил. Интересное дело! Семён Петрович, что, в курсе? В курсе того, что сегодня вечером Всеволод Алексеевич Северный собрался делать официальное предложение руки и сердца Алёне Дмитриевне Соловецкой? И Алина в курсе? Ну, ладно Алина – она Алёнина дочь. Но Сеня-то тут при чём? Да и Алина… В курсе она, разумеется, обязана быть, но присутствовать вовсе не обязана. Взрослая уже кобыла!

Северный даже не смотрел больше в зеркало заднего вида. Он уже слишком взрослый, чтобы на голом месте самостоятельно нарываться.

– Всеволод Алексеевич, хотите кофе? – спросила его Алина, когда он, галантно высадив дам, доставил Алёнин багаж прямо к дверям Алининой квартиры.

– У Всеволода Алексеевича много дел! И я ещё успею надоесть ему вечером! – строго сказала мать дочери.

Дверь захлопнулась у него буквально перед носом, но он ещё успел услышать:

– Мам! Ну, зачем так?!

Он уныло поплёлся к машине. Сел. Завёл. Закурил… Из подъезда вынеслась Алина.

– Стойте! Не уезжайте! Эта кобыла забыла забрать свой букет! – завопила она, подскакивая к машине и открывая заднюю дверь. – Никто же и не обещал, что будет легко, Всеволод Алексеевич! – подмигнула ему восемнадцатилетняя девчонка, всунувшись в салон. – Вам же самому будет не интересно, если будет легко. С моей мамой нелегко. Но она того стоит. Потерпите, Иван Царевич! – рассмеялась она и изящно упорхнула к подъезду. – До вечера! – помахала она ему на прощанье букетом.

И что ему оставалось делать? Воткнуть передачу, выжать сцепление и нажать на газ.

Назад: Глава шестнадцатая

Дальше: Глава восемнадцатая