Книга: Естественное убийство – 2. Подозреваемые
Назад: Глава четырнадцатая
Дальше: Глава шестнадцатая

Глава пятнадцатая

После обычного своего утреннего ритуала, к коему теперь добавилась опция «выгуляй собаку», Северный отправился на службу и добросовестно трудился до самого обеда. «Колодезный» труп был признан насильственным. У прокуратуры прибавилось дел, а у Северного – бумажной и присутственной работы. Куда же бедному судмедэксперту без следствий и судов? Увы, не запрёшься в уютном подвале с ретортами.
После обеда он заехал за юной своей подругой Анной Сергеевной Толоконниковой.
– Сейчас мы с тобой вместе кое-куда отправимся, – сказал он ей, галантно усаживая на заднее сиденье «Дефендера». Она очень хотела восседать спереди, и Всеволоду Алексеевичу пришлось объяснять юной даме, что она ещё не достигла возраста, позволяющего ей разъезжать рядом с извозчиком. И заодно, что леди не пристало, никогда-никогда не пристало, рядом с этим самым извозчиком разъезжать! Потому что это опасно… Он пустился в пространные разглагольствования, а Аня смотрела ему в рот, широко распахнув свои голубые глазёнки. Кажется, ей было абсолютно всё равно, что он там говорит, лишь бы и дальше за руку держал.
– Так! – прервался Северный, немного смутившись. – Кажется, я слишком разговорился. В общем, мы с тобой отправляемся как бы на задание.
– Класс!! – восторженно взвизгнула девочка. – Как в «Докторе Хаусе», да? Мы идём обыскивать квартиру больного, да?!
– Дитя, ты явно отравлена этим сериалом. Твоя бабушка уже имеет право запихивать в себя всё, что угодно. Но ты, как пусть и маленькая, но умная девочка, должна понимать, что ты есть не только то, что ты ешь, но ещё и то, что ты читаешь, что ты слушаешь и что ты смотришь!.. Кстати, – Северный прищурился, – за что тебе нравится «Доктор Хаус»?
– За то, что он никогда не врёт!
– Ну да… Так даже ещё лучше. Ей нравится не «Доктор Хаус», а доктор Хаус, – пробормотал себе под нос Северный. – Да он только и делает, что постоянно врёт! – нарочито возмущённо ответил он своей малолетней подружке.
– Не-е-е! – лукаво посмотрела Анечка Толоконникова на Северного. – Он не врёт, а обманывает!
– А в чём разница?
– Ну, понимаешь, когда люди врут – они врут. А когда люди обманывают – это иногда для пользы правды, – ответила ему девочка с интонациями воспитательницы, втолковывающей что-то очевидное неразумному малышу.
– Ты – гений, Анна Сергеевна. И вот сейчас мы с тобой должны будем кое-кого обмануть для пользы правды. Ты готова?
Анечка утвердительно кивнула, подкрепив кивок уверенным «да!».
– Тогда поехали! – Северный застегнул на Анне Сергеевне ремень безопасности и захлопнул дверцу.
Ах, дети-дети… Невинные дети, коими иногда так легко манипулировать! Северный успокоил свою слегка занывшую совесть тем, что для Ани Толоконниковой их небольшой обман для пользы правды – интересное приключение. И всё лучше, чем в экран неотрывно смотреть, пока бабушка «по почте переводит», мама переводит в Париже, а папа ничего и никому не переводит, лёжа на диване.
Впрочем, манипулировать плохо не только детьми, но и взрослыми. Но что делать, если манипуляция иногда просто необходима. Исключительно «для пользы правды».
Поздно вечером Северный прибыл домой. Прямо у порога его ждала аккуратная кучка. Всеволод Алексеевич крикнул:
– Эй, лохматый саквояж!.. Безымянный терьер!.. Некондиционный беспризорник!.. Вылазь, гнида. Репрессий не будет, обещаю!
Пёс виновато заюлил по коридору. И кто всё-таки выдумал, что собаки не понимают слов?
– Да ну, ладно тебе. Что я, изверг? Понимаю, тебе всего полгодика. Набитое брюхо к доводам рассудка глухо. Особенно если рассудок не такой уж и сократовский. Где-нибудь есть лужа?.. Ладно, всё равно пошли гулять. Вот скажи, терьер, оно мне было надо? Жил себе, не тужил… Будем считать, что ты – ещё один не самый плохой повод пройтись пешком лишний раз. В дополнение к утренним пробежкам. Собака – это профилактика гиподинамии.

 

 

Пёс подлабузничал, заглядывал в глаза и всяко прочее демонстрировал свою любовь к хозяину.
– Что-то ещё сотворил? – Северный подозрительно прищурился. – Ладно, пошли… Сперва погуляем, а потом буду убивать. Если я тебя буду убивать до прогулки, ты мне все мои хоромы зассышь.
Убивать было за что. Пёс погрыз корешок третьего тома Кастанеды. «Искусство сновидения. Активная сторона бесконечности. Колесо времени». Разъярившийся судмедэксперт от души треснул незадачливого любителя бумажных книг по морде. Тот взвыл так, что, казалось, слышно было на всю Москву. Он одновременно заплакал, заскулил, застонал, зарыдал и затявкал.
– Господи боже ты мой! – испугался Северный. – «Снова раздался крик пумы, на этот раз ещё более страдальческий… бедное животное начало испускать один за другим резкие пронзительные крики…»5 Из-за тебя соседи начнут подозревать меня в вивисекции. Чего ты так искренне орёшь? Не так уж я и сильно тебя ударил. Ну, иди сюда… – Северный присел на корточки перед софой, под которую забился пёс. – Иди, иди… Ну что за тупое истеричное животное, а? – Пёс выполз к Всеволоду Алексеевичу, трясясь всем телом. – Бояться не надо, остолопина! Надо соображать! Папа Сева за такое, – он потыкал пёсику в нос покалеченным томиком, – и убить может! – Пёс вяло вильнул хвостом. – Ладно, на первый раз прощаю. При условии, что второго раза не будет. – И Северный ещё раз потыкал псу в нос книгой и строго сказал: – Нельзя! Нельзя! Нельзя!!! Иди на место, идиотина. Место!!!
Пса мухой сдуло в его корзинку.
– Хм… Иногда – дурак дураком кажешься. А иногда вроде ничего – соображаешь. К тому же сдаётся мне, я начинаю понимать генез родительской любви к мерзким деткам. В принципе, чем детишки отличаются от щенков? Так же гадят где попало, портят хорошие вещи… Лапы им надо мыть, если не хочешь мыть полы, – осмотрел Северный свою прежде всегда безупречную обитель. – И за проступок детишек не принято убивать, да. Хотя следует вовремя наказывать. Иначе – вседозволенность. Понял, придурок?!
«Придурок» решил, что ему разрешено выйти из корзинки. Чем немедленно воспользовался – и в пару прыжков оказался возле хозяина, молотя хвостом.
– Ну уж нет! Место! Я должен прооперировать покалеченную тобой книгу. Чем тебе Карлос не угодил?..
Едва Северный закончил ремонтные работы, как зазвонил телефон.
– Будет мне сегодня покой? – пробурчал Всеволод Алексеевич, узрев на определителе Сенин номер.
– Северный, я срочно еду к тебе. С ночёвкой! У меня горе! – простонал в трубку Соколов, даже не поприветствовав друга.
– Почему это твоё горе должно у меня ночевать? У меня уже ночует одно горе!
– Алёна же в Калифорнии! Ты что, себе ещё одно горе завёл? В смысле – ещё одну бабу? Ну, ты силён, бродяга!
– Я завёл себе ещё одного мужика. Безмозглого, зато со здоровенным болтом, мало мне тебя было! Что там у тебя ещё стряслось?
– Лично! Лично!!! Это так ужасно… Я – хуёвый отец! Всё, я еду! Я должен напиться, поплакать в жилетку, и ты мне должен рассказать, что делать!
И Сеня бросил трубку, не дав Всеволоду Алексеевичу возможности послать его куда подальше.
– Может, забаррикадируемся? – предложил Северный всё ещё безымянному терьеру.
Тот в ответ лишь завилял хвостом. Морда его выражала одобрение любым действиям хозяина. Любым! Которые он предпринимал, предпринимает и когда бы то ни было предпримет!
– Глядя на тебя, наглая тварь, я подумываю, а надо ли мне жениться? Проблем от собаки ничуть не меньше, чем от женщин. Но ни одна женщина не будет любить так безусловно! Хотя, разумеется, ни одна женщина не пожуёт томик Кастанеды и не нагадит на пол. Наверное…
Безымянный терьер со вздохом распластался по дубовому паркету, растопырив задние ноги.
– Камбала чёртова! – сказал ему Северный и отправился в кухонный отсек. Приготовить что-то вкусное для себя и поставить выварку под пельмени для Сени. – И не вздумай переползать на кухню и попрошайничать! Ты ни кусочка не получишь со стола!
Пёс вздохнул. И ещё вздохнул. И ещё раз вздохнул очень глубоко и надрывно. И медленно начал передвигаться в направлении кухонного отсека. По чуть-чуть. Проползёт – вздохнёт. Проползёт – вздохнёт. Минут через десять он уже лежал невдалеке от Северного и невинно-невинно моргал.
– На! Папа угощает! – Северный дал пёсику баранье рёбрышко. – Ешь аккуратно, на своём коврике! Все полы мне уже заелозил!
Безымянный терьер-выбраковка лёг на свой коврик, трепетно зажал неожиданный кулинарный бонус между двумя передними лапами и принялся его ожесточённо, сосредоточенно грызть, следя за тем, чтобы не выйти за пределы дозволенного. То есть – коврика.
Минут через сорок явился Соколов.
– У всех моих детей внутренний конфликт! – с порога чуть не взвыл Сеня.
– Это нормально, – меланхолично констатировал этот факт его старый друг, помешивая что-то очень с виду красивое и вкусное. – У всех нормальных людей, даже если они дети – внутренний конфликт… Гороховый суп с бараньими рёбрами будешь?
– Нет! Я вообще не могу жрать! Я раздавлен! Весь мой мир рухнул в одночасье, а ты предлагаешь мне чревоугодничать?! – вскричал Семён Петрович. – А пельмени у тебя есть?! – тут же куда спокойнее уточнил он.
– Есть. Ты, Соколов, – праздник, который всегда со мной. Это придаёт смысл существованию моей морозилки. Она всегда забита пельменями. Сам-то я, как ты помнишь, не употребляю в пищу структурно нарушенное замораживанием. Может, сперва аперитив?
– Давай! Всё равно уже.
– Так что там за ужасы с внутренним конфликтом?
– Короче, у всех моих детей не только внутренний конфликт с самими собой, но ещё у всех у них конфликт друг с другом, они не нашли своего места в семье, и всем моим детям кажется, что никто их не любит! – Сеня залпом выпил налитый Северным стакан.
– Теперь по порядку.
– В общем, короче, наслушался я тебя с твоими гипотетическими примерами про то, что Даша нарисует, в случае, если… И решил, типа, что это же, блин, охуенно интересно! Не на, тьфу-тьфу-тьфу, случай «если», а вот это самое – психологическое тестирование! Я сам одно время к психоаналитику ходил, ну, ты в курсе…
– Да-да, помню. Психоаналитик тебе сказал, что ты – это ты. И ты был в жутком щенячьем восторге… Чуть меня на это самое не извёл. Помню. Это было очень трогательно. Если бы ты мне платил по сто долларов за каждый час нашего общения, то я уже был бы олигархом. И, Сеня, не матерись, бога ради!
– Бля буду, не буду! Я стараюсь! Мне психологиня тоже сказала не материться. Особенно при детях!.. Сева, что это?! – Соколов внезапно прислушался. – Что это за звук? У тебя булькает в унитазе?
– У меня булькает собака.
– У тебя в унитазе булькает собака?!
– Сеня, осмотрись вокруг внимательнее. Может быть, тогда ты заметишь, что буквально в паре метров от тебя лежит пёс. Он догрызает второе баранье ребро. И он не булькает, а чавкает.
– Бля, ты купил собаку?!! Вот это круто!!! Собака! А-а-а!!! Собака!!! Теперь я должен купить собаку, потому что когда Дашку психологиня попросила нарисовать несуществующее животное, то Даша нарисовала…
– Соколов! Я не купил собаку. Эта собака подкупила меня. А теперь, пожалуйста, сосредоточься и постарайся мне последовательно, то есть – в хронологическом порядке, рассказать, что у тебя произошло. Давай! Вдох-выдох, выпил-закурил, начал!
Семён Петрович, заинтересованный темой психологического тестирования по рисункам детей, дозвонился в какой-то из многочисленных центров психологической помощи детям, подросткам, их родителям и всем, кто только имеет желание и деньги. И вызвал психолога на дом, объяснив, что у него пятеро детей, трое из которых уже вполне так себе умеют рисовать. Сперва в центре покочевряжились, но Сеня заявил, что платит два счётчика за каждого протестированного своего детёныша – и психолог выехал на дом. Выехала. Потому что психологом оказалась весьма молоденькая девушка. Леська против не была, она, наоборот, была за, потому что именно сейчас как никогда прежде увлеклась всякой психологией бизнеса, психологией личности, записывает всякие слова, «несущие позитивную энергию», а также психологией отношений и семейной жизни, в общем – была только за! Хотя сама в это время была на работе.
– А ведь умная баба, – скептически прокомментировал Северный и жестом показал, мол, продолжай, не отвлекайся на стоны ещё и на предмет жены.
– В общем, приехала эта тёлка, вся из себя такая-растакая. Костюмчик деловой, причёсочка гладкая, макияж умеренный, маникюр французский, не чета Анжеле Степановне! «Вы, – говорит, – как хотите детей тестировать? Поодиночке или в группе?» Я, мол, ясен ху… ясен пень, хочу и поодиночке, и в группе. Она мне про стоимость, я ей, типа, говно вопрос, дамочка! Давайте уже, валяйте, мы, вон, даже кухню от мусора более-менее расчистили. Села она туда так брезгливенько и говорит: «Ну, кто первый?» Жорыч завёлся: «Я-я-я!!!» Они тут же с Дарием и Дашей подрались все втроём, потому что каждый хотел первым. Я им ору, что младшим и девочкам надо уступать. Дарий истошно голосит про то, что опять он крайний и уж лучше вообще не рождаться, чем родиться старшим. Обычное дело. Стали они друг в друга карандашами кидаться… Не только карандашами, а ещё и мелками, пастелью, маркерами, фломастерами, ручками гелевыми. Всем, что я им там, короче, на столе выложил для этого тестирования.
– Дамочка, я надеюсь, сбежала? Упала в обморок?
– А вот и нет! Дамочка спокойно так, психологически, и говорит, мол, детки, давайте первым будет самый младший из вас, потому что он больше устаёт от ожидания, чем старшие. Жорыч, короче, такой, Дашке и Дарию язык показал, наплевал в них и заорал: «Поняли, говняшки, поняли?!! Я младший, я устаю ждать!!!» Дашка в рёв, Дарий орёт, что никогда этот мелкий говнюк Жорыч ничего не ждёт, что всё ему первому. Ну, тут уже я на них рявкнул, чтобы заткнулись – они и заткнулись. Причём все. А Жорыч расплакался. Короче, все успокоились минут через десять, и Жорыч пошёл за стол к дамочке рисовать. Я там же с ними за столом сижу, а Дашка с Дарием за дверью ссориться остались. Ну а Жорыч пошёл свои каляки-маляки колбасить. Я ж не только всё, чем можно бумагу поганить, вывалил. Я ещё на столе лист ватмана формата А1 разложил. Тестировать – так тестировать! Дамочка ему такая, мол, Георгий, нарисуй, пожалуйста, свою семью. Это исчадие малолетнее нарисовало жуткого уродца с короткими ручками и ножками и длиннющей шеей. Она его так ласково спрашивает: «Георгий, кто это?!» – а он ей: «Не знаю ещё! Когда дорисую – узнаю!»
– Логично! Жорыч очень развитой мальчик.
– Тебе смешно, да? У меня трагедия, а ему – смешно! В общем, бросил Жорыч карандаш. Сказал: «Жорыч устал!» – и ушёл. Короче, Дашка заходит, вся в слезах. Та ей: «Почему ты плачешь, девочка?!» Дашка в рёв, жалуется, что Дарий ей причёску испортил, которую она как у психологической тёти себе сделала, «зализанную». Она Леськиным лаком всё забрызгала, а тот ей идеальную зализанность всю дыбом поставил. И Дашка с тем лаком чуть себе половину волос не повырвала. Успокоили, как могли. Заверили, что причёска идеальная. Несмотря ни на что. И дамочка Дашке говорит: «Нарисуй несуществующее животное». Дашка тщательно, во всех подробностях, рисует собаку. Дамочка ей: «Такое животное существует, девочка!» А Дашка ей: «Нет! Пока собаки у меня нет, собака – несуществующее животное!»
– Ну, тоже не глупее Жорыча. Даша – очень вдумчивая девочка. Что было дальше?
– Дальше?! Дальше был полный мрак! Дарий, когда психологиня попросила нарисовать всю семью, в углу где-то нашкрябал каких-то колобков – одного побольше, двоих поменьше, и четыре какие-то говняшки. Над большим он написал: «Дарий Соколов – сын божий», над теми, что поменьше – приписал: «Папа и мама, не боги», а над четырьмя говняшками написал: «Даша – дура, Жорыч – дурак, Георгина – ест и какает, и ещё одна, которая ест и какает, ещё без имени». Чего ты ржёшь?!! – возмутился Сеня, глядя на безудержно хохочущего Северного.
– Ну, и что не так-то? – Всеволод Алексеевич утёр выступившие от смеха слёзы.
– Как что?!! Сейчас ты зарыдаешь по-настоящему! – зашипел на него Сеня и залпом опрокинул в себя следующий стакан, предупредительно наполненный Северным. – Потому что это не вся картинка, намалёванная сыном, блядь, божьим Дарием, мать его, говнюка! На переднем плане этого эпохального, блядь, полотнища было что-то сильно чёрное и горбатое, с головой, похожей на кошачью. Отдалённо. И из этого чернющего, типа, кошака хлестала красной гелевой ручкой, красным фломастером, красным, блядь, карандашом и всем остальным, что на столе валялось приблизительно красного цвета, – кровища! И было написано: «Пума. Ей больно». Чего ты заливаешься, в натуре? У моего сына садистские наклонности, понял? Родители и братья с сёстрами на заднем плане – и значит, ему на них насрать. Никто из членов семьи не держит друг друга за…
– …члены! – выдохнул захлёбывающийся хохотом судмедэксперт.
– …за руки! И значит – всем членам семьи абсолютно насрать на всех членов семьи! Моим детям чуждо малейшее представление о взаимопомощи! – стонал несчастный Сеня, уже готовый биться головой об стену. – А на переднем плане огромных размеров срань господня чёрного цвета, из которой во все стороны хлещет красная, алая, бордовая, малиновая херь, типа, кровь! Дарий у меня… Слушай! – Сеня дрожащими руками вытащил из кармана бумаженцию. – Дарий у меня, зачитываю: «Подавлен, тревожен, легковозбудим, внутренне протестует против накопленных в нём отрицательных эмоций, он поставил себе запрет на слёзы и просьбы, склонен к переоценке себя, со всеми членами семьи у него внутренний конфликт, папа и мама внушают ему сильную тревогу…»
– Да-да, всё понятно. Чёрный цвет, красный цвет, глазки Дарий не умеет во всех подробностях прорисовывать, видать, тыкнул вам на мордах по точечке – и хватит. И правильно, смысл же ясен?
– Ты издеваешься, да?
– Ну что ты! – Северный немного успокоился и закурил. – Я не издеваюсь, просто это действительно умопомрачительно забавно. Ты сказал психологической даме, что постоянно говоришь Дарию, что он самый умный? Что недавно ты ему, к примеру, рассказывал, что любой человек – сын божий. Зная тебя, рассказывал наверняка неуклюже, буквально! – улыбнулся Всеволод Алексеевич. – А главное, рассказал ли ты этой психологической даме, что твой сын нынче читает «Остров доктора Моро» и немного похож на папаню – такой же впечатлительный?
– Нет! Но она ничего такого и не спросила. – Сеня в ярости размахивал руками. – Эта психологиня посмотрела на Дария, как на особо опасного преступника, улыбнулась ему фальшивой улыбкой и нарисовала вокруг пумы что-то типа забора. И сказала: «Не бойся, Дарий! Она никуда не вырвется и не причинит зла твоей семье!» На что Дарий с воплями «Дура, что ты делаешь!!!» схватился за резинку и начал, как умалишённый, стирать этот забор с рисунка, продолжая кричать: «Пусть бежит, может, у неё всё ещё заживёт! Хватит её мучить! Ты что, не понимаешь?!» – а потом разрыдался и убежал. Дашка, милая, тихая Дашка, ворвалась в кухню, сказала психологине нежным, ласковым голосочком: «Что вы сделали моему братику?! Если ему плохо, я вас больно убью!» – и, схватив табуретку, быстро достала с высоких полок конфеты и умчалась, сказав мне: «Это для Дария!» После чего внёсся Жорыч и пнул психологиню по коленке. И швырнул в неё сахарницу.
– О да! – ехидно резюмировал Северный. – Твоим детям чуждо малейшее представление о взаимопомощи! О сеансе группового рисунка речь, я так понимаю, более не шла?
– Не шла. На основании рисунков индивидуальных психологиня пришла к выводам, что Жорыч – гиперактивен, Даша – аутентична, а Дарий агрессивен, тревожен и даже параноидален. Всем им нужна психологическая помощь, а старшему – так даже психиатрическая. – Сеня скомкал заключение психолога и, положив его в пепельницу, подпалил. – Я не могу это показать Леське. Не могу и не хочу! Я должен это уничтожить! Потому что если я покажу это своей жене, то она сперва отобьёт своей головой со всех стен недоотбитую штукатурку, а потом залечит всех детей насмерть! И ещё… Я не могу сказать это своей жене, потому что я, дурак, сказал этой психологине, что мы только что усыновили… Ну, то есть удочерили. А она мне сказала, что будет требовать повторной экспертизы на предмет целесообразности разрешения нам усыновления… Или что-то такое. Но она сказала, что позвонит куда следует!.. – Сеня вцепился руками в волосы.
– Я так и не понял, Сеня, зачем ты это сделал? Особенно в свете того, что «про куда следует» я тебя предупреждал.
– Ну, мне было интересно… – замялся Соколов.
– А ну, в глаза смотреть, правду говорить!!! – рявкнул на друга Всеволод Александрович.
– Ну, я подумал… Вдруг… Ну, они же ходят в детские садики, в школы, а кругом пе… Сексуальные преступники. Вот! Вдруг мои дети вовлечены… Кем-нибудь, а я не знаю!
– Да-а… Заставь дурака богу молиться – он и его достанет! Ты, Семён Петрович, совсем спятил? Кто может знать лучше тебя, что происходит с твоими детьми?! Разговаривай с ними – и всё будешь знать.
– А вдруг они боятся? Кто-то запугал их?
– Ага. Это прямо сразу бросается в глаза. Пугливый Жорыч с сахарницей наперевес.
– А вдруг я плохой отец? Простыни не меняю!.. – Сеня весь затрясся.
– Ты вообще слышишь, что я тебе говорю, мой маленький почти сорокалетний мальчик?! Ну, не плачь, не плачь, иди, папа Сева ваву поцелует! – Северный шутливо чмокнул Соколова в макушку. – Легче?.. Похоже, параноик у нас не Дарий. Хотя, конечно, ненормальность передаётся по наследству… Кстати! Посиди, – внезапно Северный стал серьёзен. – Посиди, выпей, покури. Мне надо сделать один важный звонок. – И, прихватив телефонную трубку, он вышел на лоджию.
Когда он вернулся, Сеня уже немного пришёл в себя и наворачивал из своего персонального тазика пельмени. Несколько лет назад Северный, предпочитавший куда меньшие порции куда более здоровой и вкусной пищи, купил специально для Соколова эту фаянсовую развесёлую миску.
– Ты правда думаешь, что ничего серьёзного? – заглотив очередную порцию, поднял на него щенячий взгляд Соколов.
– Разумеется. Твои дети любят и вас, и друг друга. А то, что вы все немного безумны, – так то бывает. Главное, чтобы безумие было контролируемое. Но если ты беспокоишься, то можно ещё раз посетить психолога. Но хорошего. Не из серии «Туроператор «Фобос и Деймос» предоставит психолога в детские клубы Египта» и не из центра «Ваша семья – наша забота!», а нормального, хорошего, вдумчивого специалиста. Не выносящего психологические «приговоры» на основании одноразовых рисунков и поверхностно-стандартных тестов.
– Она сказала, что достаточно понаблюдала…
– Так, больше ни слова про ту профаншу, которую ты вызвал на дом. Вот тебе телефон грамотного мужика, – Северный вырвал лист из лежащего на столе блокнота, – он работает в департаменте судебно-психологических экспертиз, сошлёшься на меня – не откажет…
– Ой, зачем же мне судебно-психологическая…
– Затем! Затем, что вызванная тобою на дом «из чистого любопытства» психологиня уже, поди, позвонила «куда следует». А грамотный мужик как раз занимается в том числе психологической экспертизой детско-родительских отношений по делам о месте проживания ребёнка, участии в воспитании, целесообразности усыновления и прочим таким… по предписанию суда! – завершил Северный «страшным» голосом после паузы.
Сеня аж ложку в тазик с пельменями уронил.
– Как так по предписанию суда? Почему по предписанию суда? Я столько бабок вкатал, чтобы процесс усыновления… Тьфу ты!.. удочерения был сильно ускорен! Я хочу эту девочку!!!
– Тсс! Тихо! Не разбрасывайся словосочетанием «Я хочу эту девочку» в наши очередные смутные времена. Забудь про предписание суда. Грамотный мужик грамотно проведёт экспертизу, потому как… – Всеволод Алексеевич сменил тон на деловой, – по договорам с юридическими и гражданскими лицами отдел судебно-психологических экспертиз осуществляет возмездную консультативную деятельность и выполняет несудебные психологические экспертизы. Так понятней? – Он усмехнулся.
– А то! То есть – за бабки.
– За деньги, да… Вот чёрт!
– Ты чего…
– Да так, одну заразную хворь подхватил. Странно, что за годы общения с тобой я не стал материться, как последний забулдыга… У них даже сайт есть, у департамента этого. Отвечают вменяемо, вежливо, быстро.
– Слушай, а рестораторшу освободили, – сказал Сеня Северному, немного помолчав.
– Я в курсе, мать писала. И не освободили, а изменили меру пресечения.
– Чего?
– Мерой пресечения, мой далеко уже не юный друг, в уголовно-процессуальном праве называют принудительную меру, временно ограничивающую права личности и применяемую органами дознания, следователем и судом к обвиняемым. В исключительных случаях – к подозреваемым. При наличии предусмотренных в законе оснований с целью лишить их возможности скрыться от дознания, предварительного следствия и суда, воспрепятствовать установлению истины по делу или продолжить преступную деятельность. А также для обеспечения исполнения приговора. К мерам пресечения относятся: подписка о невыезде; личное поручительство; наблюдение командования воинской части; присмотр за несовершеннолетним подозреваемым или обвиняемым; залог; домашний арест; заключение под стражу. Гражданке Румянцевой Евгении Васильевне изменили меру пресечения. С заключения под стражу на подписку о невыезде… – Северный вздохнул.
– Наблюдение командования воинской части? – недоумённо вопросил Сеня после недолгого молчания.
– Не в её случае, – криво усмехнулся его старший товарищ.
– Так она что, не оправдана?
– Оправдать, Сеня, может лишь суд. Ей предъявлено обвинение. Прости, не могу раскрывать тайну следствия. Иначе люди, помогшие мне эту тайну раскрыть, более никогда и ничьих тайн мне не раскроют. Она, впрочем, как и Егоров, не подозреваемые, а обвиняемые. Иногда всё случается очень быстро. Практически – молниеносно. Как при HELLP-синдроме. С той только разницей, что HELLP-синдром – патология существования белковых тел, а чересчур быстрые обвинения иногда бывают… – Всеволод Алексеевич замолчал.
– Что бывают?!
– Соколов! Я взялся за это вовсе не интересное дело исключительно из долга перед монетным двором США.
– Чего?!
– Ты повторяешься… Ещё наливать? Тебя, помнится, привело ко мне большое личное горе. Ты даже в очередной раз, подозреваю, отпросился у мамы Леси ко мне ночевать, мотивируя это какой-нибудь заботой обо всём озабоченном человечестве. Не мог же ты ей сдать тот факт, что у ваших детишек – куча психологических проблем, и ты подставился, как последний лох, под систему, и так слишком запускающую свои липкие длинные пальцы в частную жизнь добропорядочных обывателей. – Северный посмотрел на своего друга, чуть повернув голову набок.
– Это шантаж?
– Да. Семён Петрович, давай пить, курить, о бабах и о детях говорить, но ни в коем случае не касаться дел гражданки Румянцевой Евгении Васильевны и гражданина Егорова Виталия Андреевича. Я не собираюсь касаться этих дел ни сейчас, ни когда-либо впредь. Это ясно?
Сеня было открыл рот, чтобы… Чтобы, возможно, возразить, оспорить… Или согласиться… Неизвестно. Потому что именно в этот момент раздался грозный рык из-под стола. Некондиционный терьер рычал во сне. Он рычал и дёргал всеми четырьмя лапами. Он стонал и пыхтел, он огрызался и плакал…
– Тихо, тихо! Папа здесь! – Северный присел на корточки и погладил пса. – Это всего лишь страшный сон. Тут тебе ничего не грозит, идиотина.
«Идиотина» продрала мутные глаза, посмотрела на Северного и раскрыла пасть.
– Будь я проклят, но он – улыбается! Улыбается, блядина! – воскликнул Сеня.
– Не матерись, поганец!
– Ладно… – в стотысячный раз пообещал Сеня. – Бля буду, куплю Дашке собаку. Пусть для неё собака будет существующим животным.
– Слушай, у этого пса есть только одна проблема. Я ему насыпаю в миску корм. И зову. А он – не идёт. Он ждёт, пока я отойду от миски – и только потом подходит. Опасливо. Я бы даже сказал, затравленно. Ветеринарша сказала, что, вероятно, это детская психологическая травма. Скорее всего, кондиционных чистолинейных щенков кормили первыми, а его отпихивали, мол, пожрёшь, что останется.
– Да ну! Разве люди на такое способны?! Люди, у которых есть собаки, должны их одинаково кормить и одинаково любить!
– Ты путаешь, друг мой, ты путаешь… Ты путаешь людей с собой, а щенков с детьми. Если ты заведёшь Дашке собаку, пообещай, что не выкинешь её и не усыпишь, когда Дашка псиной наиграется.
– Ты чё, Сев, охуел?! – искренне возмутился Соколов. – Как ты можешь даже предположить такое! Чтобы я усыпил собаку только потому, что…
– Матерщинник ты мой любимый! – вдруг умилился Северный. – Семён Петрович, наверное, я старею…
– Гонишь ты, а не стареешь!.. Но ты же расскажешь, расскажешь?
– Нет! Ни слова! Пошли, прогуляем пса. Это будет так трогательно. Чистое Сан-Франциско! Два немолодых уже, нетрезвых мужика и маленькая палевая собачка.
– Почему палевая?
– Потому что так у неё в международном ветеринарном паспорте записано.
– Так собакам ещё и паспорт положен?!
– А то! Пошли, я расскажу, во сколько тебе выльется собачка для твоей милой дочурки…
И друзья, сопровождаемые беспрестанно прыгающим саквояжем, не совсем твёрдыми походками отправились на прогулку.
– Ты, толстый пельмень, завтра будешь спать! А мне – опять бежать…
– Так не беги! Плюнь на свои пробежки. Почувствуй себя свободным!
– Ты чувствуешь себя свободным?
– У меня жена и пятеро детей! О какой свободе ты говоришь?! Я закабалён. За-кам-балён! – Соколов рассмеялся.
– Но ты счастлив в своём закабалении?
– В за-кам-балении!.. Я настаиваю! – пьяненько хихикал Сеня.
– Так счастлив?
– А то!
– Никогда после мне об этом не говори. О том, о чём я тебе сейчас скажу. Не смей напоминать, щенок, понял, да?! Счастье, Сеня, – в несвободе. В несвободе от любви. В несвободе от пса. В несвободе от пробежек. Счастье – в свободе закабаления! И в ответственности за закабаливших тебя.
– За-кам-ба-лив-ших! – с ослиным упрямством повторил Семён Петрович.
Безымянный некондиционный терьер распластался камбалой на полу добропорядочного лифта примерного кондоминиума на Рублёвском шоссе. Друзья чуть не надорвали животы от хохота.
Виски никогда не бывает много, но иногда его бывает слишком.
Назад: Глава четырнадцатая
Дальше: Глава шестнадцатая