26
Россия-мать

– У вас есть бумажный носовой платок? – спросил Милгрим, когда такси свернуло направо, на улицу, в которой он узнал Рю-дю-Тампль. – У меня, кажется, насморк начинается, – добавил он для Слейта.

Холлис, сидевшая слева от него, за водителем, достала из сумки пачку носовых платков.

– Спасибо.

Милгрим достал три, вернул пачку, развернул один и разложил на коленях. Вытащил «нео». Показал ей, поворачивая разными сторонами, и от этого почувствовал себя фокусником, хотя еще не знал точно, в чем будет состоять фокус.

Такси свернуло влево, на другую улицу, которая поворачивала под острым углом. Милгрим представил, как Слейт следит за курсором на экране. Почему-то верилось с трудом, хотя Милгрим и знал, что Слейт занимается такими вещами постоянно. И если да, то Слейт отслеживает его на экране собственного «нео».

Милгрим положил телефон на бумажный носовой платок в ложбинке между коленями, развернул два других платка и принялся тщательно его протирать. Закончив, он вспомнил, как в перелете до Атланты от нечего делать снял заднюю крышку. Сейчас он снял ее снова, протер изнутри, и внешнюю сторону аккумулятора тоже. Затем аккуратно завернул телефон в первый платок и убрал в карман, а два другие смял и вытер ими ладони.

– Вы раньше бывали в Париже? – спросила Холлис.

Она сидела, держа на коленях сумку, в темной джинсовой куртке с поднятым воротником, привольно откинувшись на сиденье.

– Один раз, – сказал он, – когда закончил университет. Мы поехали вдвоем на месяц сразу после выпуска. Снимали квартиру.

– Вам понравилось?

– Хорошо быть в Париже с девушкой.

Она глянула в окно, словно вспоминая что-то, потом снова на него:

– Вы были влюблены?

– Нет.

– Но жили с ней?

– Да.

– Как так?

– Я был эмоционально закрыт. Не знал этого тогда. Мне потом объяснили, в Базеле. – Он вспомнил про Слейта, который теоретически их слушал. Указал на карман, в котором лежал завернутый «нео».

– Извините, – сказала Холлис.

– Пустяки.

Они повернули вправо, потом влево и за перекрестком, на котором Милгрим успел заметить указатель станции «Страсбур – Сен-Дени», влились в более плотный поток транспорта.

Несколько минут ехали в молчании. Потом он расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке и достал чехол Фарадея.

– Что это?

– Станция метро, – сказал Милгрим для Слейта и приложил палец к губам.

Холлис кивнула.

Милгрим убрал телефон в чехол и закрыл его.

– Блокирует радиосигналы. Как в лифте. Если Слейт слушал, то сейчас он нас не слышит. И не знает, где мы едем.

– Зачем это у вас?

– Слейт мне дал. Для паспорта. Он боится, что кто-нибудь прочтет микрочип.

– А это возможно?

– Для таких, как Слейт, да.

– И как эта штука работает?

– Там металлические нити. Когда я проверял ее, Слейт меня потерял. Думал, я в лифте.

– Но если все так просто, зачем он ее вам дал?

– Он настаивал, чтобы я ее взял. Думаю, он и правда волнуется из-за чипа. Потому что сам их перехватывал.

– Но он дал вам средство избежать слежки.

– Когда я прошлый раз убрал телефон в чехол, я впервые поступил наперекор Слейту. При нашем знакомстве я был нездоров. Слейт работал на Бигенда, и я делал все, что он скажет.

Холлис поглядела на него, потом кивнула:

– Понимаю.

– А Слейту нравилось, что его беспрекословно слушаются.

– Не удивляюсь.

– Ему не приходила мысль, что я решусь спрятать «нео» в чехол. Он наверняка гордился тем, что может рассчитывать на мое послушание.

– А что, если кто-нибудь следит за нами традиционным способом? Едет сзади на машине?

– Попросите таксиста высадить вас у метро. Вы знаете парижское метро?

– Более или менее.

– Если постараетесь, наверняка сумеете оторваться там от любой слежки.

– Мы приехали.

Милгрим увидел, что они на бульваре Османа. Таксист сигналил, чтобы подъехать к тротуару.

– Будьте осторожны, – сказала Холлис. – Если это тот человек, которого я видела в подвале, то он мне очень не понравился.

– В салоне у меня не возникло чувства, что он так уж хорош, – заметил Милгрим, проверяя, надежно ли держится на плече ремень сумки.

– Хорош?

– Что его надо бояться.

Он открыл дверцу до того, как машина полностью остановилась. Водитель с досадой сказал что-то по-французски.

– Извините, – ответил Милгрим.

Такси затормозило. Милгрим вылез и захлопнул дверцу.

С тротуара он обернулся. Холлис, улыбаясь, что-то говорила водителю. Такси снова встроилось в поток машин.

Милгрим быстро вошел в «Галери Лафайет» и не останавливался, пока не оказался под центром исполинского витражного купола. Здесь он немного постоял, глядя вверх и чувствуя тот самый рефлекторный страх перед городским величием, который хотел внушить ему архитектор. Что-то среднее между вокзалом Гранд-Сентрал и внутренним двором в денверском Браун-палас-отеле. Здания, героически нацеленные в будущее, которое не наступило. Ярусы широких балконов уходили к куполу. За ними была одежда на вешалках, не зрители, но будь там зрители, он, Милгрим, стоял сейчас на месте, с которого грудастая дама пела бы заключительную арию.

Он вынул из-под рубашки чехол Фарадея на шнурке и достал «нео», погрузив его в невидимое густое месиво здешних сигналов. Спеленутый салфеткой телефон сразу зазвонил.

Слейт сделал так, что выключить звук было невозможно, но Милгрим убавил громкость до минимума и сунул телефон в карман. Тот некоторое время вибрировал, потом умолк. Милгрим снова достал его, сдвинул салфетку, не касаясь экрана, посмотрел время и убрал обратно.

У него был необмененный остаток от трехсот фунтов, евро, которые дала ему Холлис, и тоненькая стопка евро из базельских карманных денег. Милгрим решил инвестировать их в собственное будущее, куда более близкое, чем то, что воображали создатели «Галери Лафайет».

Он нашел отдел мужской одежды, отдельное здание через дверь, выбрал пару черных французских трусов, затем пару черных смесовых носков и отдал за них почти все базельские деньги. Радужные евро смутно напоминали о «Стране будущего» в Диснейленде, куда мама водила его ребенком.

«Нео» в кармане снова завибрировал. Милгрим пытался вообразить физиономию Слейта. Впрочем, Слейт знал, где он, и, возможно, слышал слова кассира при покупке носков и трусов (сам Милгрим изъяснялся невербально, вежливым сопением). Он надеялся, что салфетка отчасти приглушает звук, хотя это и не имело особого значения.

Он вернулся в основной магазин и поднялся по эскалаторам в царства женского белья, спортивной одежды, маленьких черных платьев. Если бы точно знал, сколько времени в запасе, заглянул бы в мебельный отдел. Мебельные отделы больших магазинов обычно являют собой оазисы тишины и спокойствия. Он частенько отдыхал в них душой. Еще в них удобно проверить, есть ли за тобой слежка. Однако Милгрим не думал, что за ним есть хвост, в таком смысле.

Он прошел через рощицу Ральфа Лорена, потом через более редкий лесок Хилфигера, на балюстраду над центральным двором. Глянул вниз, увидел Фоли, входящего со стороны бульвара Османа. «Кепи сними», – подумал Милгрим. Профессионал бы уже снял, и черную куртку тоже.

На том месте, где Милгрим остановился, чтобы посмотреть вверх, Фоли тоже остановился и задрал голову. Милгрим попятился, зная, что Фоли сейчас будет оглядывать балконы.

Ты знаешь, что я здесь, думал Милгрим, но не знаешь где. Фоли задвигал губами. Наверное, говорил со Слейтом по беспроводной гарнитуре.

Через мгновение Милгрим был один в лифте и жал на кнопку верхнего этажа. Его импровизационный модуль включился и был готов использовать любую неожиданную возможность.

Лифт остановился на следующем этаже. Дверь отъехала в сторону, и ее тут же придержала крупная мужская рука в темно-сером рукаве.

– Жалко, что вы больше не в городе, – по-русски сказала высокая блондинка другой высокой блондинке.

Вторая блондинка вкатила в лифт огромную детскую коляску на трех дутых шинах. Коляска была, судя по виду, из углепластика и «акульей кожи», того же цвета, что костюм телохранителя.

– Такой отстой, – ответила блондинка с коляской, нажимая тормоз на ручке коляски. – Вилла. Два часа до города. Собаки. Охрана. Отстой.

Телохранитель вошел вслед за блондинками и недовольно взглянул на Милгрима. Тот попятился, больно прижимаясь спиной к поручню, и уставился в пол. Дверь закрылась, лифт пошел вверх. Милгрим искоса глянул на блондинок и тут же пожалел об этом, потому что рослый телохранитель сразу пригвоздил его взглядом. Мегаколяска выглядела как что-то из салона очень дорогого самолета, может быть, тележка с напитками. Младенца полностью скрывал тефлоновый обтекатель, возможно пуленепробиваемый.

– Не мог же он столько потерять, – сказала первая блондинка.

– Все страшно закредитовано, – ответила блондинка с коляской.

– Что это значит?

– Что мы без квартиры в Париже и затариваемся в «Галери Лафайет», – горько ответила блондинка с коляской.

Милгрим с Базеля не слышал русской речи и сейчас наслаждался ее звуками, несмотря на телохранителя и впившийся в спину поручень. Кабина остановилась, дверь открылась, вошла высокая, совсем юная парижанка. Она полностью завладела вниманием угрюмого телохранителя. Девушка – стройная брюнетка – глядела на Милгрима и двух русских женщин с равнодушным презрением, начисто игнорируя телохранителя.

Когда лифт снова остановился и дверь открылась, Милгрим достал «нео» и сунул в передний карман суперколяски, почувствовав, как тот провалился между игрушками, баночками с присыпкой, а может, черной икрой или что там еще необходимо грудному олигарху. Проделал он это, как советовал ему однажды знакомый карманник, с таким видом, будто ничего другого от него не ждут. Телохранитель по-прежнему ел глазами брюнетку. Та повернулась и с утомленно-грациозным видом прошла мимо него к двери. Вторая блондинка отключила тормоз и покатила коляску из лифта, словно тележку с деталями на танковом заводе.

Телохранитель вновь заметил Милгрима, но быстро шагнул наружу, не желая терять из виду подопечных.

Милгрим остался на прежнем месте. Кабина снова пошла вверх.

– Собаки, – сказал он Слейту, который больше его не слышал. – Охрана.