Глава 27
Квартал Прикладных Физиков

Когда до пересечения с главным поперечным коридором оставалось полсотни метров и Растов уже готовился всадить очередной ОФС в последнюю штору, Помор резко бросил танк влево.

Смяв легкую переборку, служившую стеной коридора, они оказались в просторном зале, который Растов тут же окрестил для себя «посудная лавка». Там громоздились высокие ажурные стеллажи, доверху забитые разнокалиберными сосудами, кристаллами и стеклянными вроде как скульптурами.

Все это было хрупким донельзя и угрожающе звенело от вибраций. «Динго» легко сокрушил несколько безответных стеллажей и прошил зал наискосок. Сладчайшее из варварств!

– Ты что творишь?! – выкрикнул Растов, адресуясь к мехводу Помору. – Приказа не было тут все крушить!

– Извините, товарищ майор! Интуиция возникла…

– Какая?

– Что перекресток надо объехать. Обязательно.

– Ну-ну… Интуиция это правильно. Интуицию одобряю.

«В самом деле, глупо это – склянки чоругские жалеть», – подумал Растов.

Стена поперечного коридора оказалась значительно крепче предыдущей переборки. Проломить ее удалось лишь после включения плазменных резаков.

Все пространство вокруг «Динго» немедленно заполнилось плотным белым паром, разогнать который удалось, выстрелив из пушки холостым.

Разбежавшаяся от дульного среза ударная волна прогнала весь пар в «посудную лавку».

– Вот теперь прошу вашего решения, – обратился Помор к Растову. – Будем поворачивать направо, чтобы пройти перекресток с неожиданного для чоругов направления? Или ломаем и вторую преграду тоже? Я имею в виду стену поперечного коридора – чтобы потом вернуться на маршрут через соседний отсек?

– Хрен редьки не слаще вообще-то…

– И все-таки. Что бы вы выбрали?

– Саданем в стену из пушки. Посмотрим, что за ней, – решил Растов.

Сказано – сделано.

Снаряд оставил в переборке порядочную дыру.

За ней открылось просторное помещение, ни в чем не похожее на «посудную лавку».

Там громоздились массивные серые станки и трехэтажные установки, похожие на громадные электронные микроскопы.

Вторым ярусом нависала громада, представляющая собой какой-то хитрый ускоритель частиц. Внешне она выглядела как трехуровневая развязка на автостраде, где вместо дорожного полотна – тоннели из тяжелого металла…

Интуиция Помора и осмотрительность Растова спасли их.

– Чоруги справа!

– Они вооружены!

– Огонь!

Здесь, в секторе физики элементарных частиц, засело полтора десятка чоругов из касты вычисляющих и их лаборантов.

Они готовились встретить на хауптштрассе танки теплокровных залпом трех молекулярных дезинтеграторов.

Это было новое экспериментальное оружие, к созданию которого наука теплокровных не подошла и на столетие.

Да и у самих чоругов его были пока ровно три установки – собранные в этой самой лаборатории.

Поток осколков от разорвавшегося снаряда обрушился на крайний дезинтегратор, убил расчет из лаборантов и перебил кабели питания.

Пока чоруги разворачивали два других орудия абсолютного разрушения – а делали они это неспешно, ведь нелегко вручную ворочать пятиметровым дуршлагом с утиным носом концентратора, – Игневич послал из гранатомета длинную очередь, которая повредила еще одну установку.

А расчет третьей установки не стал дожидаться, когда концентратор наведется на танк Растова. Он выстрелил по машине бортномер 64, которая секунду назад показалась из свежего пролома в стене «посудной лавки».

Все преграды, находившиеся на пути широкого глюонного пучка, рассыпались, расплылись, как наваждение сновидца.

Но самым ужасным было то, что вместе с ними потерял плотность, вещественность и танк бортномер 64!

Он словно бы превратился в трехмерную голограмму самого себя.

А затем – затем проектор выключили.

И на месте стотонной машины, на месте ее экипажа остался только туман цвета майской сирени.

– Командир, вы видели? – осторожно спросил Помор. Он не верил своим глазам.

Растов выпустил в чоругов все, что оставалось в барабане. Четыре снаряда.

И только после этого ответил:

– Видел… Молись, чтобы такого у них было мало.

К тому моменту, как он закончил свою фразу, вся лаборатория уже была охвачена пламенем. А еще через секунду сорвался и рухнул вниз ускоритель.

– Теперь придется через все это… проехать, – сказал Растов, стараясь унять дрожь во всем теле; он был страшно угнетен произошедшим.

– Не вижу с этим особенных сложностей, – ответил Помор с похвальной флегмой.

– У них тут, я так понял, Квартал Прикладных Физиков, – вслух рассуждал Кобылин.

– Почему не химиков? – спросил Игневич ехидно.

– Они жрут энергию тераваттами. Что для физиков вообще характерно. Потому и сидят вплотную к реакторам.

– А химики что, в энергии не нуждаются?

– Все-таки не в таких количествах.

Растов с удовольствием продолжил бы езду к реакторам мимо хауптштрассе, ломая одну лабораторию за другой.

Но возникли трудности.

Следующая лаборатория была перегорожена сверхмассивной стеной. Была она сделана из такой матерой металлокерамики и имела такую внушительную толщину, что Растов не отважился резать ее плазмой (побоялся, что прогорит и провалится пол).

В итоге пришлось вернуться на хауптштрассе, попутно «разломав рачий ремонтик» (выражение Игневича).

Увы, Квартал Прикладных Физиков имел брата-близнеца по ту сторону осевого коридора. И он тоже был набит чоругскими учеными с экспериментальным оружием.

Появления теплокровных они ждали.

Первыми в упор ударили криопушки. Температура вокруг «Динго» упала до минус двухсот градусов по Цельсию. Воздух взрывным образом сжижился, а затем стремительно кристаллизовался уродливыми снежинками на броне танка.

Тут же освободившийся объем был занят воздухом из теплой части коридора, вызвав эффект разрыва среднекалиберного фугасного снаряда.

Из-за того, что броня «Динго» переохладилась на большую глубину, она местами сделалась весьма хрупкой. Взрывная волна снесла с танка поручни, боевой прожектор и многострадальные антенны…

Но в общем и целом это было ничто по сравнению с молекулярным дезинтегратором, буквально развоплотившим «шестьдесят четвертый»…

Танку Осокина повезло меньше, чем «Динго».

Залп двух криопушек пришелся на гусеницу. Та, охладившись до ста градусов по Кельвину, разлетелась на куски, точно была отлита из водяного льда.

– А холодно же, ч-черт! – сказал Кобылин недовольно.

– На термометре-то десять градусов! В кабине, я хочу сказать.

– Печку, что ли, включить? – спросил Игневич.

Ответным огнем криопушки были, конечно, уничтожены.

К нормальной температуре «Динго» и танк бортномер 63 вернулись дедовским способом – Лунинская машина обдала их потоком плазмы. Разумеется, с безопасного расстояния и в самом щадящем режиме.

– Эх, хорошо! Как после баньки себя чувствую! – сказал Игневич.

– Ну ты впечатлительный. Как девушка по имени Весна.

– Это у меня гормоны играют… Волнующая близость конца операции, знаешь ли.

Если верить карте, до реакторов оставалось всего-то полторы сотни метров и одна-единственная противопожарная штора. Правда, более капитальная на вид, чем предыдущие.

Оставшиеся на ходу машины, а их было три, уже изготовились к взлому последней преграды, когда палуба у них над головой испарилась под воздействием контактного молекулярного дезинтегратора.

В образовавшуюся брешь хлынул поток смертоносного сеулия.

Сеулием назвали сверхтяжелый уранообразный элемент, синтезированный корейскими физиками только год назад. У землян он пока что существовал в субмолярных количествах, а вот чоруги уже успели развернуть малосерийное производство бронебойных снарядов из этого удивительного материала!

Благодаря своей исключительной пирофорности и абляционному самозатачиванию сеулий, подобно обедненному урану, идеально подходил на роль материала для бронебойных сердечников и при этом семикратно превосходил уран по проникающей способности!

Всего этого танкисты Растова, надежно удаленные судьбой от новейших научных открытий, конечно, не знали.

Для них обстрел сеулием выглядел как ревущий поток огненных стрел, каждая из которых прошивала танк насквозь, высекая из брони горящую голубую стружку.

– Что это?! – в ужасе заорал Кобылин.

Но ему никто не ответил.

Помор гнал «Динго» змейкой по коридору, старательно уклоняясь от вражеского огня.

Игневич развернул пулеметную башню на корму и пытался выцелить вражескую установку.

А Растов с ужасом наблюдал как издырявленный «шестьдесят третий» занимается языками ненормального, аквамаринового пламени от носа и до кормы.

Все это было бы похоже на оптическую иллюзию, если бы не слышно было криков гибнущих в страшных муках танкистов…

В эфире появился Лунин. Его голос неприятно вибрировал от крайней степени душевного волнения.

– Это что-то невероятное! Калибр – пулеметный, а бронебойность – как у тяжеленной кумы! Товарищ майор, вы там берегите себя!

– Понял тебя! – гаркнул Растов. – Отходи назад!

– Я им отойду назад! – Голос старлея резко изменился, в нем закипела смертельная ярость. – Установка прямо надо мной! Я им сейчас устрою, сука, Новый год!

На танке Лунина распахнулся люк командирской башенки.

Из машины шустро выскочил на броню башни сам командир. В одной руке он сжимал автомат «Алтай», в другой – восьмизарядный штурмовой гранатомет «Очаков».

Не медля ни секунды, Лунин выпустил три гранаты в потолок над своей головой.

Боец былых эпох был бы убит на месте осколками и взрывной волной. Но танковый гермокостюм позволял и не такие вольности…

Как только открылась пробоина, Лунин вскинул к плечу «Алтай» и отправил в пробоину несколько вдумчивых очередей.

В ответ ему прилетел нежданный сувенир – отрубленная пулями чоругская клешня.

Лунин с отвращением отпихнул ее ногой и смачно выругался. После чего отправил наверх все гранаты «Очакова», какие только оставались в барабане.

– Ну, Лунин! Ну, даешь! – Растов испытывал неподдельное восхищение личной храбростью своего бывшего заместителя.

– Даю, – сказал Лунин устало, кое-как возвращаясь в башню. Было видно, что от напряжения ему трудно говорить.

Растову, однако, пора было повелевать.

– Осокин занимается спасением экипажа «шестьдесят третьего». Лунин – за мной!

Плазменные резаки и на этот раз исправно открыли им путь. Два русских танка рванулись что было мочи навстречу неведомому.

Закопченные, изгрызенные осколками, изъязвленные низкотемпературной эрозией, растерявшие половину оптики, средств связи и контейнеров активной защиты, они были не похожи на самих себя.

Силуэты танков изменились так сильно, что в рубиновом полумраке хауптштрассе не всякий признал бы в них машины земного производства…

Вот почему старший сержант Дмитриев, увидев приближающихся чудищ поверх прицела своего «Нарвала», да еще и за спинами отчаянно обороняющихся эзошей, нервно выплюнул в рацию:

– Товарищ майор! Чоруги, кажись, новую поганку завернули! И она сейчас едет прямо к нам!

Майор Илютин в это время вместе с пятнадцатью бойцами – большей и лучшей частью того, что осталось от доблестного опервзвода ГАБ, – держал оборону палубой выше.

Уже двадцать минут они пытались пробиться хотя бы к одному из мезонных реакторов. Но несокрушимые стальные стены стесняли их поперечный маневр, а подтянувшиеся эзоши не позволяли двинуться ни туда, ни сюда по продольной оси корабля.

Шах и мат? Неужели?!

Внизу, на реакторной палубе, Илютин держал только один пулеметный расчет с двумя автоматчиками. И вот от них-то и поступил настораживающий доклад о появлении вражеской техники.

– Ну если эта ваша «поганка» прямо на вас едет, тогда линяйте! – разрешил отход Илютин.

– Понял, товарищ майор, – ответил Дмитриев.

Он собрался уже скомандовать пулеметному расчету следовать перебежками к веревочной лестнице, уводящей наверх, когда стальные чудовища разразились громами и молниями.

На спины эзошей, прикрытые баррикадами со стороны сержанта и не прикрытые ничем со стороны супротивной, обрушился град пуль и потоки плазмы.

И только тогда, в свете ярких вспышек, сержант смог как следует разглядеть «поганку». Ею оказалась русская бронетехника!

– Это наши! Наши! Не стреляем! – завопил Дмитриев и зажег опознавательный белый фальшфейер.

Кобылин тотчас обратил внимание майора на отрадный для взгляда визуальный феномен.

– Командир, то ли чоруги нас обманывают, то ли перед нами… русский осназ? Может такое быть? Или как?

– Ну вообще-то может, – задумчиво произнес Растов. – С нашим батальоном был взвод оперативников ГАБ. Наш старый знакомец Илютин там у них за главного.

– Так, может, пора старому знакомцу весточку послать? Пока они по нас со страху садить не начали?

Зануда Кобылин говорил дело.

– Здесь «Динго», вызываю майора Илютина… Здесь «Динго»…

Слышимость была на удивление хорошей. Илютин отозвался мгновенно.

– Ну наконец-то, Растов, – сказал он бесцветным голосом человека, едва держащегося на ногах от перенапряжения. – Думал, уже никогда до нас не доедешь. Жду-пожду… А ведь мы для тебя все условия создали. Эзошей на себя оттянули, аппарель спустили… Дескать, добро пожаловать…

«Странная у габовцев манера – всякое общение начинать с упреков. Невыводимая профессиональная черта», – промолчал Растов.

– Так это вы?! Вы открыли ворота?! – сказал он, проигнорировав «жду-пожду».

– Ну да! Специально для этого зал управления брали.

– А чего тогда сразу реакторы не заглушили?

– С реакторами осечка вышла. Один чоругский мученик науки командный кабель пилой переэтосамое…

– Пилой?! Кабель?! Насмешил!

– Смех смехом, а звезда – кверху мехом! – зло сказал Илютин. – Час уже из-за него мудохаемся…

– Ладно, я все понял, – сказал Растов. – Что тут резать надо снова?

Он уже привык к тому, что его общение с Илютиным рано или поздно сводится к употреблению его «тэ четырнадцатого» в качестве консервного ножа для той или иной неотворяемой двери.

– Резать? А что, это идея! – оживился Илютин и пояснил: – Мезонные реакторы помещены в специальные металлические саркофаги. Вот их и будем резать!

– А не рванет?

– Не должно вроде, – без должной уверенности пообещал Илютин.

Думать о том, что будет, если мезонный реактор все-таки рванет, Растову совершенно не хотелось.

Поэтому он не думал.

Он просто посасывал поилку гермокостюма, пока плазменный резак выпаривал казавшуюся бесконечно толстой стальную стену, дециметр за дециметром.

Когда в саркофаге образовался лаз размером с танковый люк, в него один за другим пролезли илютинские шустрилы.

Растов, хорошо зная стилистику действий осназа, ожидал громких взрывов и ослепительных световых эффектов.

Но все было по-другому.

Просто стихла всякая, даже легкая вибрация – наукоград остановился.

– Хамбец котенку? – весело осведомился Кобылин.

– Осназ нашел рубильник, – предположил Игневич. – И котенок того… отбился!

– И куда теперь рулить? – спросил Помор.

– Никуда, – ответил Растов. – Впрочем, погоди…

Майор покрутил в пальцах голографическую схему объекта «Пуговица». Прикинул, где всплывет из Х-матрицы ближайший Х-крейсер, выполняющий роль буксира, и, соответственно, где пройдет передний фронт лямбда-сферы… Проще говоря, Растов оценивал, какая часть грандиозного трофея будет перенесена через Х-матрицу их, кормовым, Х-крейсером.

И тут он с неприятным удивлением обнаружил, что лямбда-сфера вот буквально пополам перерубит их «Динго», если танк останется на своем месте!

Об обездвиженном «шестьдесят втором» Осокина с ранеными танкистами из «шестьдесят третьего» и говорить не приходилось! Они рисковали вообще никуда не улететь!

«Вот это будет позор! Оставить разъяренным чоругам, у которых только что украли наукоград со всем населением, на растерзание своих людей!»

– Отставить! – сердито буркнул Растов. – На месте не остаемся! Надо сдвинуться дальше в корму! Насколько это вообще возможно!

Вслед за тем он связался с Осокиным и донес до него свою тонкую мысль про корму. Для надежности – дважды.

– Товарищ майор! Но у меня ведь гусеница порвана! Как же мне двигаться?

– Я об этом помню. Но двигаться придется.

– Что же это получается, пешком идти? Через темноту?

– Получается так.

– И раненых нести? – Осокин чуть не плакал.

– Ладно, уболтал… Высылаю за тобой Лунина! Возьмет твою колымагу на буксир…

…Растов был уверен, что это зрелище запомнится и ему, и чоругам надолго.

В кромешной тьме, при свете лишь двух прожекторов, один потрепанный русский танк волок второй.

Оба торопились, крушили все на своем пути – мудреное лабораторное оборудование, залы для медитаций, непонятного назначения кристаллические сооружения, похожие на замки…

При этом «шестьдесят второй» Осокина, загодя лишенный для буксировки и второй гусеницы, на каждом крошечном болтике грохотал так, что, казалось, наукоград развалится от одних этих децибелов.

Но они успели.

Стоило танку Осокина пересечь условную границу безопасности, проложенную Растовым в двадцати метрах от фронта лямбда-зоны, как на связь вышел командир Х-крейсера «Публий Корнелий Тацит» капитан первого ранга Рымник.

– Внимание всем, говорит «Тацит»! Находимся над точкой четыре. К транспортировке «фрагмента четыре» готовы.

– Это наш, – кстати прокомментировал Илютин и отозвался на общефлотском канале: – Добро пожаловать, «Тацит». Говорит майор госбезопасности Илютин, командующий силами осназ. Фрагмент четыре к транспортировке готов. Мезонные реакторы заглушены. Но имейте в виду: у нас тут полно недобитых эзошей. Прячутся… И еще с нами пятнадцать танкистов.

– Танкистов?! – удивился Рымник. – Но что там делают танкисты? Вы освободили пленных?

– С сегодняшнего утра в состав сил осназа входят тяжелые танки «Т-14»… Вам разве не доложили, Леопольд Феофанович? – угрюмо ухмыльнулся Илютин.