Отец совсем не изменился!

Это стало для Леши шоком.

Да, он стал выглядеть хуже, это понятно: возраст, алкогольная зависимость, не самые лучшие условия жизни, НО…

Что такое седые волосы, лишние морщины и набрякшие под глазами мешки, когда сами глаза такие же яркие, живые, как и когда-то?

Говорят, глаза – зеркало души. Возможно, и так. Значит, у Лешиного отца душа молодая, чистая, светлая. Алкоголиков и даже пьяниц всегда выдают глаза. Пустые, мутные, водянистые или красные. Не зря говорят о напившемся – зенки налил! Но старший Земских своими жгучими очами обманывал всех: и сына, приезжавшего к нему на каникулы, и руководство больницы, и пациентов. Никто не мог предположить, что тот беспробудно пьет. Сейчас, естественно, этого уже не скроешь, но Леша не сомневался, что если отец возьмется за ум и завяжет, то очень скоро обретет подобающую форму.

– Сын? – осторожно спросил старший Земских, столкнувшись с Лешей возле ИХ дома.

– Отец, – с утвердительной интонацией произнес Леша.

Алексей пришел в родной двор, чтобы узнать, как отыскать папашу, но, к своему удивлению, встретил его самого.

– Ты тут?

– Я тут.

– Давно?

– Не очень.

– Если хочешь пожить в квартире, то с этим могут возникнуть трудности.

– Ты сдал ее.

– Да. Она слишком велика для меня одного.

– Приходил за арендной платой?

Отец кивнул. Он был трезв. Но, очевидно, потому, что выпить было не на что. Но сейчас в кармане лежали деньги, и немалые, поэтому он предложил:

– Давай зайдем в какое-нибудь кафе, выпьем за встречу.

– Пойдем, только пить я не буду.

– Тут есть хорошее местечко поблизости.

Леша предполагал, о каком местечке речь. Пивнушка в подвале соседнего здания. Он видел, как из нее выкатывались пьяненькие мужички. Во времена его детства в том помещении принимали тару. Ребенком он таскал туда бутылки из-под лимонада, чтобы на вырученную мелочь купить крючки или леску.

Младший Земских не ошибся. Отец привел его именно к тому кафе. Называлось оно «Пир». Ни больше ни меньше.

Отец и сын спустились в зал. Зал был небольшим, на шесть столиков. Старший Земских указал сыну на один из них, а сам пошел к крохотной барной стойке.

– Тебе что взять? – спросил он у Леши.

– Бутылку минералки, если не трудно.

– Сонечка, ты слышала, – обратился к девушке, принимающей заказы, отец. – А еще пивка полторашечку и сухарей.

Получив желаемое, отец подошел к столу, за которым разместился Леша. Сыну принес пол-литра воды, себе полтора крепкого пива. Сразу налил его в стакан и залпом выпил. Крякнув, закусил ржаным сухарем со вкусом хрена.

– Ну, рассказывай, как живешь? – поинтересовался отец, откинувшись на спинку стула. Ему, как говорят в народе, похорошело.

– Нормально. А ты?

– Тоже. Сестра моя и твоя тетка сообщала, что стал-таки хирургом.

– Да.

– Молодец. В Москву переехал?

– Последние десять лет провел в столице.

– Прижился там?

Леша кивнул. Неужели все родители с детьми, или дети с родителями, общаются так после долгой разлуки? С чужими людьми диалоги лучше выходят.

– На могиле матери был? – продолжил расспросы папа. Он, кажется, тоже чувствовал неловкость, но крепкое пиво помогало, он выпил еще один стакан.

– Сходил на днях.

– А я на все праздники церковные ее навещаю.

– Могила ухожена, я заметил.

– Памятник еще поменять хотел, да дорого…

Пауза.

Леша не знал, что говорить, поэтому пил воду.

Отец не знал, что говорить, поэтому пил пиво.

– Какие люди! – послышалось со стороны входа. Это в кафе завалилась компания из трех человек. Двое мужчин и одна женщина. Все в разной стадии опьянения. – Доктор собственной персоной!

Один из компашки, самый трезвый, направился к столику Земских. Леша остановил его возгласом:

– Будьте добры, оставьте нас одних.

Мужик встал как вкопанный. На опухшем лице недоумение.

– Сын мой, – объяснил отец, как будто извиняясь. – Разговор у нас.

– Понял, не мешаю. Только ты это… ну… не мог бы?..

Леша сунул руку в карман, выудил несколько мятых сотен, он не имел кошелька, и протянул мужику.

– Нате, выпейте за мое здоровье. Только не здесь.

Тот схватил деньги и быстро увлек свою компанию на улицу.

– Твои друзья? – зачем-то спросил Леша. Ведь ясно было, что собутыльники. Причем знающие, когда отец получает деньги от жильцов.

– Нет, просто знакомые. Живут поблизости.

Леша не знал, о чем еще спросить.

Он изгнал алкашей, желая остаться наедине с отцом, но для чего? Чтобы переброситься еще несколькими пустыми фразами? Успокоить себя тем, что он перед смертью помирился с папенькой? Но, как он сказал Пашке Соколову, они не ругались, просто перестали общаться. Первое время Леша ждал от отца действий. Он мог найти сына через свою сестру и хотя бы позвонить, но тот молчал…

– Ты меня ненавидишь? – спросил отец, вылив в стакан остатки пива.

– Нет.

– Презираешь?

– Тоже нет.

– Тогда что ты ко мне испытываешь? Скажи как есть.

– Я сам пытаюсь понять… И мне не нравится то, что приходит на ум.

– И что же приходит? – Отец присосался к пиву, но закашлялся и отставил стакан.

– Мне нет до тебя никакого дела. Это же ужасно. Ты отец мой. Самый близкий из оставшихся в живых родственников. А мне за тебя даже не стыдно…

– А за себя?

– Не понял?

Отец допил-таки пиво и грохнул стаканом об стол. Хорошо, не разбил.

– Не стыдно? За себя? – рявкнул он. – Когда мне нужна была поддержка, ты бросил меня! Отвернулся. Сбежал. И спрятался, как будто твой отец прокаженный.

– Ты искалечил мою подругу.

– Ей никто не мог помочь.

– Тогда зачем же ты взялся за операцию? А я отвечу. Был в пьяном кураже, когда море по колено. Если б ты не пообещал Пахомову излечить его дочь, он оставил бы все как есть. А скорее бы повез ее к столичным или заграничным докторам. Кто-то из них, возможно, смог бы что-то сделать. Пусть не тогда, а годы спустя, когда медицина шагнула далеко вперед. Кому-то помогают инъекции стволовых клеток в позвоночник. Понятно, что они не всегда могут поднять обезножевшего с кресла, но улучшают его состояние. Но ты искорежил, доломал, если хочешь, ее поврежденный в аварии позвоночник. И такое уже точно не исправить. По крайней мере в этом веке.

– Думаешь, я не страдаю из-за этого? Каждый божий день я думаю об одном и том – зачем я согласился на ту операцию? Да, возможно, виной тому пьяный кураж, но я думал о Саше. Я хотел помочь девочке. И думал, что смогу. У меня не вышло. И ее отец сделал все, чтобы превратить мою жизнь в ад. Думаешь, почему я еще жив? А потому, что Хома знал, что для меня хуже смерти жизнь в позоре и муках.

– Я сейчас не совсем понял…

– Глеб Симонович ни в грош не ставил человеческие жизни. По его указке убирали неугодных не один и не два раза. Уверен, тех людей, чьи трупы до сих пор находят в порту, заказал именно Хома. А сколько их еще попрятано в пещерах и скинуто на дно моря. Пусть его руки не в крови, но на совести десятки смертей. И когда с Сашей произошло несчастье, он вдруг понял, что дочка за его грехи поплатилась. И начал деньги раздавать да грешников обличать. Да только сам он прямо-таки сатана. И тот, кто убил его… Да простит меня боженька… – Отец перекрестился. – Совершил правильный поступок.

– Все это тебя не оправдывает, – тихо проговорил Леша.

– Я знаю.

– Прости, что не оправдал твоих ожиданий. Но ты моих тоже. Так что мы квиты.

Леша дошел до барной стойки, взял еще одну полуторную бутылку крепкого пива и поставил ее перед отцом.

– Надеюсь, это поможет притупить твою душевную боль. Прощай.

И ушел, ни разу не оглянувшись.

Они ехали в машине Эдика и грызли семечки. У каждого было по огромному подсолнуху – сорвали по дороге, проезжая поле с «оттенками солнечного дня», оба запели эту песню Королевой, увидев его.

– Вкус детства, – протянул Леша, раскусывая мягкую и сладкую семечку.

– Помнишь, говорили, что, если кожуру глотать, аппендицит воспалится?

– Да. Я специально ел, чтоб в больнице полежать. Рос на удивление здоровым, но иногда так хотелось поболеть. И чтоб обязательно операцию сделали, но под местным наркозом, чтобы я все понимал, а лучше – видел. Что еще ждать от сына хирурга?

– Я полежал с этим самым аппендицитом. Скажу тебе, ничего хорошего.

– Тебе сколько было?

– Из армии только пришел.

– Так ты уже большой был. А в десять, двенадцать операция – это приключение. Помню, с какой гордостью друзья мне свои шрамы демонстрировали.

– Зато я познакомился в больнице со своей будущей женой. И вот, кстати, смотри и завидуй… – Эдик приспустил штаны, чтобы показать свой шрам.

– Я и говорю: операция по удалению аппендикса это что-то!

Мужчины рассмеялись и снова взялись за семечки.

Через несколько минут водитель объявил:

– Приехали.

Земских выглянул в окно. Встречу им назначили в курортном поселке. В ресторане, расположенном на окраине. На вид ничем не примечательном.

Они вышли из машины, проследовали к входу. На открытой террасе кушали отдыхающие. Ели солянку и шашлык. Взрослые пили пиво и домашнее вино, дети компот. Столики были почти все заняты, но пара свободных имелась. Однако Эдика и Лешу повели внутрь ресторана. Но не в общий зал, а в отдельную кабинку. Она оказалась небольшой. Но уютной и колоритной. По стенам ковры, на них кубки и перекрещенные кинжалы. На широких диванах пестрые подушки. На столе скатерть с вышивкой и шикарная медная посуда.

Гостей усадили, дали каждому по чаше кваса. Ядреного, ледяного. Выпив, Эд аж крякнул от удовольствия.

– Я думал, господин Устинов нас уже ждет, – сказал Леша, попробовал квас, но отставил чашу. От напитка у него могла кислотность в желудке повыситься.

– Я тоже. И сидит, как император, на высоком троне.

– Предпочитаю удобные диваны, – послышалось откуда-то сбоку.

Не успел Земских удивиться тому, что в стене есть какое-то переговорное устройство, как край одного из ковров приподнялся и показался Устинов. Кабинка была с сюрпризом. Наверняка местный Наполеон тех, кому не особо доверял, сюда приглашал, винцом напаивал, потом выходил через дверь и тут же перемещался в сокрытую за ковром часть помещения, чтобы послушать, что о нем говорят. «А с другой стороны, – тут же возразил себе Леша, – к чему все эти игры в стиле ретро, если достаточно поставить жучок и микрокамеру?»

– Добрый день, господа, – поприветствовал гостей Устинов. – Извините, что заставил вас ждать.

Он уселся на диван, буквально утонув в подушках. Росту в Устинове было и вправду мало. Да и комплекцией он не поражал. Пожалуй, мужчина носил сорок второй размер одежды, как не самый крупный подросток. Леша скосил глаза, чтобы посмотреть, достает ли Устинов ногами до пола. Доставал! Но наверняка потому, что диваны специально для него низкие поставили, Земских свои длинные конечности не знал, куда пристроить.

– Спасибо, что согласились встретиться с нами, – сказал Леша, продолжая рассматривать Устинова.

Одет он был в серый костюм и белую рубашку. Земских не мог себя назвать специалистом по брендовым вещам, но даже он сразу понял, что одежда на Наполеоне крайне дорогая, сшитая на заказ. К ней подошла бы шляпа из соломки, но никак не берет. А Устинов носил именно его.

– Только из уважения к вашей фамилии, господин Земских, я согласился на встречу, – ответил на Лешину реплику он. – Ваш батюшка меня с того света не раз и не два вытаскивал. Я очень благодарен ему, поэтому не отказал вам. Ваше имя Алексей?

– Совершенно верно.

– А спутника как зовут?

– Эдуард, – Корнилов лично представился.

Устинов коротко кивнул.

У него были хорошие манеры, грамотная речь. Но головной убор в помещении он не снял, хотя этого требовал этикет.

– Это ваш талисман? – спросил Леша, указав на берет. Корнилов тут же пнул его под столом. Но Устинов ответил, не моргнув глазом:

– Можно сказать и так. У меня была тяжелая травма черепа. Врачи не думали, что я оправлюсь. И выписали меня домой умирать. За мной ухаживал дед. Каждый день он выносил меня в сад дышать воздухом, я не мог ходить сам. Чтобы мою лысую голову не напекло, надевал этот берет. С тех пор я его и ношу. Скорее как память, нежели оберег.

Тем временем официант, высоченный красавец-лезгин с усищами и смоляными локонами, стянутыми на затылке резинкой, поставил на стол поднос. На нем резаные овощи, посыпанные грецкими орехами, несколько соусов и пышущий жаром грузинский лаваш «лодочка».

– Что кушать будете? – поинтересовался у своих гостей Устинов.

– А чем заведение славится? – У прожорливого Эдика уже засверкали глаза.

– О, тут шикарно готовят все мясные блюда. Но мне особенно нравятся кебабы.

– Тогда я буду их.

– Рекомендую попробовать из всех сортов мяса.

– Спасибо, прислушаюсь. А ты, Леха, чем себя побалуешь?

– Этим лавашем – он так обалденно пахнет. Если мне мацони принесут, я буду счастлив.

– Принесут все, что пожелаете, – сказал Устинов. – И если не едите мясо, то вам и рыбу приготовят, и овощи на гриле, коль вы веган…

– У меня проблемы с желудком, и ничего не хочется… – Аромат выпечки защекотал ноздри. – Вот кроме этого лаваша! Можно я отщипну?

Устинов сделал приглашающий жест, и Леша, как коршун, накинулся на лаваш. Оторвав заостренный конец, начал терзать его.

– Тебя как сто лет не кормили, – с некоторым недоумением проговорил Эдик.

– Очень вкусно, – с набитым ртом прошамкал Леша.

– Мацони дождись.

– Угу.

Когда официант удалился, Устинов обратился к Земских:

– Итак, о чем вы хотели поговорить?

Леша указал оттопыренным большим пальцем на Эдика. За что опять получил тычок под столом. Но Земских в долгу не остался, пнул Корнилова в ответ, чтоб тот начал диалог сам.

– Я владею заброшенным доком, на территории которого убили Музеридзе и Пахомова и обнаружили еще два трупа.

– Не повезло вам.

– Больше им, конечно. Но мне тоже.

– Менты цепляются?

– Естественно. Это их работа. И к ней я отношусь с уважением и, если хотите, терпением. Меня больше беспокоит другое.

– Понимаю, о чем вы. Думаете, а не слишком ли много трупов для одного места? И ладно в заброшенном доке убили кого-то, место безлюдное, почему нет? Но зачем останки давно почивших людей переносить на «Юнгу-2»?

– Вы поражаете меня своей осведомленностью.

– Я держу руку на пульсе, это нормально. Так я прав?

– Да. Но все усложняется тем, что Малхаз Музеридзе, Муза, сидел за то, за что хотели осудить меня.

На лице Устинова отразилось удивление. Не в полном объеме, как видно, он получил информацию о произошедшем.

– Но и это еще не все. Он писал мне из тюрьмы письма. Моя дура жена, чтобы меня не волновать, их рвала и выбрасывала. Поэтому я не могу знать, что они содержали. Но одно чудом сохранилось. Могу вам показать, я взял копию с собой.

– Будьте любезны.

Эдик протянул Устинову сложенный вчетверо лист. Леша уже читал письмо, поэтому не стал отвлекаться от трапезы. Тем более ему принесли мацони. Корнилов с Устиновым что-то обсуждали, Эд вводил Наполеона в курсе дела, а Земских просто ел. И наслаждался вкусом!

Завтра они на «Бывалом» выходят далеко в море. Вернутся на берег только через сутки. Земских решил поголодать. Он купил в аптеке пять литров дистиллированной воды и надеялся, что ему хватит. Но если нет, всегда можно попить обычной. Главное, не есть. Леша понял, что, когда его желудок пуст, он меньше беспокоит. Жаль, что насладиться в полной мере вкусняшками не получилось. Как и перепробовать разные винные напитки. Рак Алексея оказался суровее, чем он думал. Он не делал предупредительных выстрелов, а сразу атаковал.

Принесли горячее. Эдику кебабы в количестве пяти штук – говядина-баранина-свинина-курица-ливер всех этих животных, Устинову шашлык. Принявшись за еду, мужчины продолжили диалог.

– Я слышал о Музе, но лично его не знал, – макнув кусок мяса в соус «ткемале», сказал Устинов. После этого отправил мясо в рот. – Мы варились в одном котле, но, скажем, попадали в разные половники. А вот с Пахомовым наоборот.

– Разные котлы, но один половник? – решил уточнить Леша.

– Он все равно что суп из омара, а я похлебка из кильки. Но кто-то нас смешал в одной тарелке. И кильке это не нравилось!

– Не совсем понимаю этой вашей аллегории, – беспомощно пробормотал Земских.

– Я был мелким бандитом. Таких, как я, называли отморозками, но у нас был свой кодекс. Лично я никого не убил и даже сильно не покалечил. Всегда считал, достаточно напугать. Но всех, кто промышлял в порту, контролировал Хома. И считал отморозков своими марионетками, потому что криминальные паханы позволяли ему играть в солдатиков. Им был нужен Пахомов. А мне – нет. Я, солдатик, не хотел плясать под его дудку.

– Это вы свергли «омара»? А конкретнее, Глеба Симоновича Пахомова?

– Нет, когда заваруха произошла, мне до него дела не было. Он другим людям жить мешал. Я давно вывел свой бизнес из наших мест. Поэтому и преуспел. Не хотел под Хомой ходить, как все, как и революцию устраивать. Меня даже не было тут, когда все происходило. Я в Сербии несколько производств открывал. Вернулся, а тут смена власти. Подивился…

– Тому, что не кокнули Хому, а просто убрали с руководящей должности?

– И этому тоже. У нас народ суровый, сформировавший свое мировоззрение в лихие годы. Тогда шлепнуть человека всем казалось простейшим решением проблемы.

– В том числе Хоме?

– В первую очередь.

– И почему же не шлепнули Глеба Симоновича?

– Не убивают того, кто владеет ценной информацией.

– О какой информации речь?

– Я не уверен на все сто, только предполагаю, – предупредил Устинов. – Давно, чуть ли не сорок лет назад, тогда Хома еще был никем, всего-навсего рядовым работником таможни, а в порту заправлял цыганский барон по имени Василий, где-то в прибрежных водах затонуло международное торговое судно под названием «Надежда».

Леша заметил, как вздрогнул Эдик. И отложил кебаб, который до этого поедал с огромным аппетитом.

– На «Надежде» официально везли партию турецких сладостей, – продолжил Устинов. – Но, как водится, еще и контрабандный товар. Обычно в Россию из Турции переправляли парфюм, косметику, платки, заколки, браслеты. Реже одежду, обувь, сумочки. Бывало, простейшую технику, типа плееров или игрушек. Но на «Надежде» в тот рейс везли антиквариат. Старинные изделия из драгметаллов с каменьями. Их стоимость сейчас трудно оценить. Когда они покупались, доллар официально стоил дешевле советского рубля. Но на черном рынке один к двум в пользу американской валюты. И все равно это был огромный куш. Потому что по мелочи Василий не поднимал кипишь, а тогда он всех на уши поставил. Товар обязан был прийти из пункта «А» в пункт «Б». Для исполнения этой миссии и контроля за ней Барон привлек лучшие силы.

– Но «Надежда» все равно затонула? – предположил Земских.

– Кого этим удивишь после катастрофы «Титаника»? – заметил Эдик, вернувшись к еде. Леша следил за ним очень внимательно и видел: рассказ взволновал его сильнее, чем ему хотелось бы показать это окружающим.

– Да, суда тонут, самолеты падают, поезда сходят с рельс. И никому нет дела до обломков, если под ними не сокрыты сокровища.

– «Надежда» до сих пор лежит на дне моря? – спросил Алексей.

– Совершенно верно. И в каком месте, неведомо. Хотя многие члены команды были обнаружены, пусть и посмертно. Их тела нашли и предали земле. Но сокровища «Надежды» до сих пор под водой.

– Судно не подавало сигнала бедствия? Странно как-то…

– Вся информация по крушению испарилась.

– Ее удалили?

– Или изъяли и очень глубоко запрятали.

– А я понял! – шлепнул себя по лбу Земских. – Пахомов каким-то образом выяснил, где затонула «Надежда», но не стал ее поднимать со дна. Оставил турецкие сокровища на черный день. Но на них еще желающих куча.

– У нас с вами, господин Земских, мысли сходятся. Я подумал так же. Иначе как объяснить, что Хому не убрали, а скинули? Причем завели на него хитрое дело, чтобы обобрать.

– Специально лишили всего, надеясь, что он полезет в «загашник»?

– Но он этого не сделал. Даже ради дочери.

– Так вы поэтому искали его? Надеялись узнать координаты?

Устинов фыркнул.

– Я давно уже ничего не делаю ради денег, у меня их полно. Сейчас меня заботит только политика. Я ею не просто увлечен, а одержим. И если еще лет пятнадцать назад я со своей биографией мог не волноваться, баллотируясь в ту же Думу, там таких, как я, подавляющее большинство заседало, то теперь все иначе. Белые воротнички с Кембриджами занимают руководящие позиции. Я тоже окончил престижный вуз, причем окончил, а не купил диплом, но мое бандитское прошлое – это клеймо на биографии. И я должен сделать так, чтоб ничего из него не всплыло, когда начнется предвыборная гонка. Я договариваюсь с людьми, которые могут меня утопить. Хома один из них.

– Спасибо за разъяснение.

– Я помог вам?

Леша вопросительно посмотрел на Корнилова.

– Вы очень помогли, – горячо заверил тот. Чем удивил Земских. В принципе, ничего особо полезного они не узнали. – И огромное спасибо за то, что согласились встретиться. Больше мы ваше время отнимать не будем, нам пора.

Устинов с достоинством кивнул. Получив очередной тычок под столом, Леша встал вслед за Эдиком.

– А кебабы в этом ресторане на самом деле удивительные. Сколько с меня за них?

– Я вас умоляю, Эдуард.

– Пусть он пообещает, что проголосует за вас, – влез Леша.

– А вы правы, господин Земских, – улыбнулся Устинов и задорно посмотрел на Корнилова. – Как вам такая плата за кебабы?

– Принимается.

Он протянул руку, и мужчины скрепили уговор рукопожатиями.

Покинув ресторан, Леша с Эдиком направились к машине.

– Что с тобой такое? – спросил Леша.

– А что со мной?

– Это я у тебя спрашиваю. Ты как-то странно вел себя, когда Устинов рассказывал про турецкие сокровища.

– Разве?

– Пытать не буду, не хочешь – не говори.

Корнилов тяжело вздохнул, после чего выдал:

– Мой отец погиб на «Надежде». Он был ее капитаном.