Глава 40
Элида снова вызвалась помогать на кухне. За два дня она узнала, когда и где едят прачки и кто носит им еду. Раздатчиков не хватало. Элида спросила у главного повара, нельзя ли и ей помочь на раздаче. Тому и в голову не пришло, что столь невинное предложение имеет коварную подоплеку. Элиде вручили поднос, и она похромала в обеденный зал.
Никто не видел, как она посыпала булочки ядом. Главнокомандующая уверяла ее, что эта отрава не смертельна. Помучается прачка несколько дней животом, и только. Быть может, боги потом и накажут Элиду за то, что она так заботится о собственной шкуре. Но в тот момент, когда добавила яда в обсыпку булочек, рука у нее не дрожала. Порошок напоминал муку и потому был совершенно незаметен.
Одну булочку Элида пометила, чтобы та непременно досталась нужной прачке. Что касалось остальных… кому из прачек как повезет.
За это она когда-нибудь попадет в страшный мир Хелласа и будет вечно гореть в огне.
Но о грядущей каре она подумает потом, когда окажется далеко-далеко отсюда, на самом краю Южного континента.
Шаркая увечной ногой, Элида двинулась в шумный, разноголосый обеденный зал. Застенчивая хромоножка с подносом булочек. Она шла вдоль длинного стола, наклонялась, стараясь не давить на хромую ногу, и молча выкладывала булочки на тарелки. Прачки не считали нужным ее благодарить. Они едва замечали ее присутствие.
На следующий день крепость гудела от новости: треть прачек слегли, мучаясь животами. По их словам, виной тому была несвежая курятина. Или баранина. Возможно, что и суп, поскольку его ели не все. Главный повар рассыпался в извинениях, искренне недоумевая, как такое могло случиться. Элида видела ужас в его глазах, но смолчала. Не могла же она извиниться перед ним за содеянное!
Она пришла в прачечную и, как всегда, предложила свою помощь. Старшая прачка облегченно вздохнула: сегодня каждая пара рук была на вес золота. Она сказала Элиде, чтобы выбирала любое пустующее место и принималась за работу.
Отлично.
Радости Элиды мешало снедающее чувство вины. Оно усугубилось, когда она заняла место намеренно отравленной женщины. Весь день Элида стирала, не разгибая спины, и ждала, когда принесут окровавленное белье.
Наконец белье принесли. Сегодня оно было запачкано не столько кровью, сколько чем-то другим, похожим на засохшую блевотину.
Элиду саму чуть не вытошнило, пока она отстирывала простыни. Позывы на рвоту продолжались и потом, когда она полоскала, отжимала, сушила и гладила. На это ушел не один час.
Время было совсем позднее. Выстиранное белье лежало аккуратной кипой. У Элиды от усталости тряслись руки. Но она заставила себя подойти к старшей прачке и тихим голосом вечно пугливой девчонки спросить, надо ли отнести белье по назначению.
Женщина ехидно усмехнулась. Может, прачек посылали вниз в качестве наказания?
– Пройдешь два коридора, свернешь в третий. В конце увидишь лестницу. Она ведет в подземелье. Караульным скажешь, что тебя послали вместо заболевшей Мистии. Когда спустишься, подойдешь ко второй двери слева. Оставишь белье там. А потом – беги обратно со всех ног, если сможешь, – добавила старшая прачка, поглядывая на цепь Элиды.
Сегодня путь по коридорам казался ей особенно длинным. К лестнице и караульным Элида подходила со странным ощущением, что все ее кишки превратились в воду. Караульные вполне удовлетворились ее объяснением и не задали ни одного вопроса.
Лестница в подземелье тоже была винтовой. Элида спускалась ниже, ниже, ниже. С каждым шагом становилось все холоднее.
А потом она услышала стоны. Голоса боли, ужаса и отчаяния.
Элида плотнее прижала к груди корзину с бельем, как будто это могло защитить. На стенах коптили редкие факелы. Боги милосердные, да тут настоящий ледник!
Лестница вывела ее в широкий коридор. Он был ярко освещен факелами. По обеим сторонам тянулись железные двери. Их вереницы казались бесконечными.
У конца лестницы тоже стояли караульные. По коридору ходили странные люди, похожие на тюремных надзирателей. Они открывали и закрывали двери. У Элиды подкосились ноги, однако и здесь ее никто не остановил.
Опустив корзину возле второй двери слева, Элида тихо постучалась. Железо было обжигающе холодным.
– Чистое белье, – сказала она.
Элида недоумевала: кому здесь – в этом жутком месте, полном жутких людей, – требовалось чистое белье?
Трое надзирателей остановились поглазеть на нее. Она сделала вид, что не заметила этого. Жалкий пугливый кролик. Выполнила поручение – и скорее назад. Точнее, настолько, насколько позволяли увечная нога и цепь.
Потом Элида устроила маленький спектакль: запнувшись хромой ногой за выбоину в полу, споткнулась и упала. Однако боль была самой настоящей. Цепь натянулась, угрожая оторвать ей ногу. Пол оказался таким же холодным, как и дверь.
Никто из надзирателей и не подумал ей помочь.
Элида тянула время, растирая ногу и пытаясь встать. У нее гулко колотилось сердце.
А потом дверь приоткрылась.
Элиду снова и снова тошнило. Манона молча ждала, когда это прекратится.
Дозор Черноклювых случайно наткнулся на нее в каком-то коридоре. Элида сидела в луже собственной мочи и тряслась. Зная, что служанка теперь находится под властью Маноны, дозорные приволокли ее к главнокомандующей.
Астерина и Соррель с каменными лицами стояли позади Маноны. Элида вновь склонилась над ведром. На этот раз ее вытошнило лишь слюной вперемешку с желчью. Переведя дыхание, девчонка подняла голову.
– Докладывай, – велела Манона.
– Я видела то помещение, – охрипшим голосом произнесла Элида.
Ведьмы замерли.
– Кто-то открыл дверь, чтобы взять белье, и я смогла увидеть то, что там внутри.
При ее острых глазах и врожденной наблюдательности она успела увидеть слишком много.
– Говори, не тяни, – потребовала Манона, прислонившись к столбу кроватного балдахина.
Соррель и Астерина перешли к двери, следя, чтобы никто не подслушал.
Элида оставалась на полу, отставив вбок увечную ногу. Такой огонь в ее глазах видели немногие. Даже Манона больше не решалась ее торопить.
– Тот, кто открыл мне дверь, внешне был похож на красивого молодого человека с золотистыми волосами. На шее – черный ошейник. Но только это был не человек. В его глазах – ничего человеческого.
«Должно быть, из валгских принцев», – подумала Манона.
– Я нарочно споткнулась и упала, чтобы посмотреть, кто откроет дверь. Он увидел меня на полу и улыбнулся. И сразу из него такая темнота поперла…
Элида опять склонилась над ведром, напряглась, но рвоты больше не было.
– Я сумела увидеть то, что за его спиной.
Элида поочередно посмотрела на Манону, Астерину и Соррель.
– Вы говорили, ведьмам должны… вживить кусочки камней.
– Да, – подтвердила Манона.
– А вы знали, сколько раз подряд?
– Что? – едва не вскрикнула Астерина.
У Элиды срывался голос – не то от страха, не то от гнева.
– Вы знали, сколько раз ведьмам будут вживлять камни, прежде чем отпустят?
В голове Маноны установилась пугающая тишина.
– Продолжай.
Лицо Элиды смертельно побелело, отчего веснушки стали похожими на брызги крови.
– Судя по тому, что я видела, каждая ведьма хотя бы один раз произвела потомство. Сейчас они накануне новых родов.
– Быть того не может, – выдохнула Соррель.
– Они дали ведьмино потомство? – осторожно спросила Астерина.
Элиду одолел новый приступ рвоты. Рвало ее достаточно долго.
– Расскажи про ведьмино потомство, – велела Манона, совладав с собой.
– Это не ведьмино потомство. Они даже на младенцев не похожи, – выпалила Элида, закрыв лицо руками. – Это другие существа. Демоны. Кожа напоминает черный алмаз. У них не лица, а морды, усеянные зубами. Клыки. Да, у них уже есть клыки. Но не такие, как у вас, – добавила она, опуская голову. – У них зубы из черного камня. И никто из родившихся не похож на вас.
Если слова Элиды ужаснули Астерину и Соррель, внешне это никак не проявлялось.
– В каком состоянии Желтоногие? – спросила Манона.
– Они прикованы к столам. Или к алтарям. Они все плакали и умоляли этого, со светлыми волосами, их отпустить. Но они… они вот-вот должны родить. И тогда я побежала. Побежала со всех ног… Это так страшно… так страшно.
Не выдержав, Элида заплакала.
Манона повернулась к своим заместительницам.
Глаза побледневшей Соррели были полны гнева, но она тут же опустила голову.
Зато Астерина выдержала взгляд Маноны. Никто из подчиненных еще не глядел на нее с такой откровенной яростью.
– Ты позволила смертным сделать это.
Манона взмахнула рукой, сверкнув железными ногтями:
– Мои приказы не обсуждаются. И задания, которые нам дают, тоже.
– Это не выполнение приказа! – выкрикнула Астерина. – Это неслыханная мерзость!
Перестав плакать, Элида бочком переместилась к очагу. Подальше от назревающей ссоры.
Ее удивили слезы в глазах Астерины. Настоящие слезы.
– Никак у тебя сердце размягчилось? – прорычала Манона. – Слишком чувствительной стала.
Она поймала себя на том, что говорит точь-в-точь как бабушка. Даже интонации те же.
– Ты позволила смертным сделать это! – заорала Астерина.
– А ну успокойся! – одернула ее Соррель.
Астерина яростно оттолкнула Соррель, и та ударилась спиной о комод. Не дав ей очухаться, разгневанная ведьма подскочила к Маноне.
– Ты отдала ему этих ведьм! Отдала и радовалась, что не Черноклювые!
Манона стремительно протянула руку, намереваясь ухватить Астерину за горло. Но Астерина перехватила ее руку, глубоко вонзив свои железные ногти. Хлынула кровь.
Какое-то мгновение единственным звуком был стук падающих на пол капель крови.
За спиной Астерины блеснул кинжал Соррели. Одно слово главнокомандующей, и лезвие вонзится в спину непокорной ведьмы. Манона могла поклясться, что у Соррели чуть дрожит рука.
– Больше ты не будешь задавать вопросов, – сказала Манона, глядя в пылающие черные глаза Астерины. – И не будешь чего-либо требовать. Отныне ты не являешься моей второй заместительницей. Тебя заменит Васта. А ты…
Астерина засмеялась, хрипло и как-то обреченно.
– Выгнать меня – проще простого. Но ты ничего не сделаешь, чтобы помочь тем Желтоногим ведьмам. Ты палец о палец не ударишь. Ты не станешь сражаться ни за них, ни за нас. Зачем тебе осложнять отношения с герцогом и его прихвостнем? И потом, что скажет твоя бабушка? Почему она не ответила ни на одно твое письмо? Сколько ты их послала?
Железные ногти Астерины все глубже вонзались в руку Маноны. Та спокойно выдерживала боль.
– Завтра утром, во время завтрака, ты будешь наказана, – прошипела главнокомандующая и с силой оттолкнула свою разжалованную заместительницу.
Потом опустила окровавленную руку. Нужно поскорее перевязать рану. Кровь на ладони и пальцах была такой знакомой…
– И учти, Астерина Черноклювая: если ты попытаешься освободить их или сделаешь иную глупость, следующим твоим наказанием станет казнь.
Астерина снова засмеялась:
– Ты бы не вмешалась, даже если бы в подземелье издевались над Черноклювыми. Верность, послушание, жестокость – это все, из чего ты состоишь.
– Уходи, пока ноги тебе еще служат, – тихо сказала ей Соррель.
Астерина стремительно повернулась к ней. Лицо ее морщилось, как от боли.
Манона заморгала. Да уж, эти чувства.
Астерина ушла, громко хлопнув дверью.
Элида вызвалась промыть и перевязать Маноне рану. К этому времени сама она более или менее успокоилась. Но то, что ей довелось увидеть – сначала в подземелье и теперь здесь…
«Ты позволила смертным сделать это». Элида не винила Астерину, хотя ей было непривычно и даже страшно смотреть, как та полностью теряет самообладание. Обычно ведьмы проявляли лишь холодное любопытство, безразличие или яростную кровожадность.
Вскоре после ухода Астерины Манона отпустила и Соррель, велев проследить за разжалованной ведьмой и удержать ту от отчаянных глупостей.
Неужели вызволение Желтоногих Манона считала глупостью? Или ведьмы не жалели даже своих?
Манона смотрела в пространство. Элида смазала ей раны и потянулась за бинтом. Все не настолько серьезно – особенно если учесть, что раны ведьм заживали гораздо быстрее.
– Неужели ваше разоренное королевство стоит этого? – решилась спросить Элида.
Манона повернулась к темному окну, сверкнув золотисто-желтыми глазами.
– Людям нас не понять. Знала бы ты, каково быть бессмертными и не иметь родины. Быть обреченными на вечное изгнание, – холодно, отрешенно произнесла она.
– Мне знакомо, что́ значит жить, не имея родины. Адарланский король захватил наше королевство. Все, кого я любила, были казнены или просто убиты. Дядя присвоил отцовские владения и мой титул, и мне теперь безопаснее всего отправиться на другой край света. Я понимаю, что́ значит желать и надеяться.
– Это не надежда, а выживание, – возразила Манона.
Элида осторожно обвила бинт вокруг ее руки.
– А разве не надежда вернуть себе родину ведет вас по жизни и заставляет повиноваться смертным?
Манона не ответила и задала свой вопрос:
– Как насчет твоего будущего? Ты болтаешь о надежде, но примирилась с необходимостью бегства. Не хочешь вернуться на родину и сражаться там?
Сегодняшние ужасы придали Элиде смелости.
– Десять лет назад я лишилась родителей. Отцу отрубили голову, и его казнь видели тысячи. Но моя мать… она погибла, защищая Аэлину Галатинию, наследницу террасенского трона. Ценой своей жизни мама дала Аэлине время убежать. Адарланцы гнались за ней по следу до берега замерзшей реки. Потом мне сказали, что Аэлина упала с моста и утонула.
– Зачем ты мне это рассказываешь? – пожала плечами Манона.
– Аэлина владела огненной магией. Она умела плавать. Мне почему-то кажется, что она выбралась на берег и осталась жива… Мы с Аэлиной не были подругами. Она считала меня слишком застенчивой… Я отказывалась верить в ее гибель. С тех пор я каждый день твердила себе, что Аэлина спаслась и где-то затаилась до поры до времени. Она росла, набиралась сил, чтобы однажды вернуться и спасти Террасен. Правда, я не знаю, как она относится к ведьмам.
– Меня это мало волнует, – усмехнулась Манона.
– Я надеялась на возвращение Аэлины, и это давало мне силы выдерживать гнет Варнона, – продолжала Элида. – Целых десять лет я надеялась, что мама пожертвовала жизнью не напрасно. Когда Аэлина вернется в Террасен, она вспомнит о моем существовании и вызволит меня из башни.
Это была величайшая тайна Элиды, которой она не делилась ни с кем, даже со своей нянькой.
– И хотя Аэлина так и не вернулась, а я оказалась здесь, я все равно не могу расстаться со своей надеждой. И вы повинуетесь герцогу по той же причине. Жизнь ваших шабашей нельзя назвать счастливой. Она такая же тяжелая и несчастная, как у меня. Но вы надеетесь, что однажды вернетесь на родину.
Элида закончила перевязку и отошла. Манона смотрела на нее.
– А если бы ты узнала, что Аэлина Галатиния действительно жива, ты бы убежала к ней? Стала бы ее соратницей по борьбе?
– Я бы хоть на карачках поползла к ней. Но есть черта, которую я не решаюсь переступить. Сомневаюсь, что я рискнула бы увидеться с нею, если… если я не могу простить себе эту историю с ядом.
Манона ничего не ответила. Элида отправилась мыть руки.
– Как по-твоему, чудовищами рождаются или становятся? – послышалось у нее за спиной.
Элиде вспомнилось увиденное в подземелье. Потомство Желтоногих ведьм было воплощенным злом. Но вопрос Маноны…
– Не мне судить об этом, – сказала Элида.
