Аэлину ждало множество дел: неотложных, жизненно важных. Большинство из них были жуткими и опасными. Но она решила на один день вынырнуть из их лавины.

Ей захотелось показать Ровану город. Стараясь, где только возможно, двигаться в тени, она водила фэйского принца по красивым улицам богатой части Рафтхола. Потом они заглянули на несколько городских рынков. До дня летнего солнцестояния оставалось всего две недели. Горожане любили этот праздник и торопились заранее запастись всем необходимым.

Хвала богам, на всем протяжении их прогулки они ни разу не учуяли запаха Лоркана. На перекрестках главных улиц дежурили королевские гвардейцы, что позволило Аэлине показать Ровану потенциальных врагов. Рован быстро оглядел и оценил гвардейцев. Обостренное фэйское чутье сразу распознало, кто из них пока остается людьми, а кто одержим мелкими валгскими демонами. Аэлина не сомневалась, что он легко расправится с любым и демоны для него не помеха. Но присутствие гвардейцев портило ей настроение. Рафтхол был по-своему красив, и Аэлине хотелось показать Ровану эту красоту, прежде чем тащить его в сумрак и зловоние подземелий.

Желая поднять настроение, она повела фэйского принца в пекарню отца Несарины, где купила несколько грушевых пирогов. А в гавани Рован даже уговорил ее попробовать жареную форель, которую готовили тут же, на больших сковородах. В свое время она зареклась есть рыбу. Вилка с куском форели застыла возле ее рта. Морщась, Аэлина решилась проглотить кусок… Черт побери! Форель имела отменный вкус. Настолько отменный, что, расправившись со своей порцией, она оттяпала кусок от порции Рована. Фэец заурчал, как рассерженный кот, у которого отняли еду.

Надо же: Рован с нею. Здесь, в Рафтхоле. Ей хотелось столько всего ему показать. И столько рассказать про свою прежнюю жизнь. Прежде у нее никогда не возникало подобных желаний.

Пока они стояли у воды, наслаждаясь речной прохладой, вблизи послышался свист плетки. Это Рован тоже должен был увидеть – вереницу рабов. Скованные общей цепью, они грузили товары на корабль. Рука Рована застыла на ее плече. Оба молча смотрели, не в силах что-либо изменить.

«Скоро все будет по-другому», – пообещала себе Аэлина. Вместе с адарланским королем исчезнет и рабство. Закон о его отмене должен стать одним из первых законов нового королевства.

К гавани примыкал небольшой рынок. Аэлина и Рован неспешно брели мимо прилавков. В одном углу торговали цветами. Ветер, дувший с реки, приносил ароматы роз и лилий. Звонкие голоса продавщиц зазывали покупателей, уверяя, что у них найдутся цветы на любой вкус.

– На твоем месте галантный кавалер купил бы мне…

Лицо Рована побледнело, глаза сделались пустыми. Он смотрел на девушку с большой корзиной оранжерейных пионов, висевшей на ее согнутой худенькой руке. Совсем молодая, черноволосая, с приятным лицом… Боги милосердные, что она наделала!

Рована нельзя было сюда приводить. Как она могла забыть про Лирию? Давным-давно эта девушка торговала цветами на рынке в Доранелле. Простая бедная цветочница. Но принц Рован, увидев ее однажды, сразу понял: это судьба. Их жизнь была просто сказочной, пока на горный дом, где жила Лирия, не напали враги. Рован тогда сражался совсем в других местах. Почуяв беду, он обернулся ястребом и полетел домой, чтобы найти лишь пепелище и тело убитой Лирии. Ее убили, когда она была беременна ребенком Рована.

Аэлина кусала губы, сжимая и разжимая пальцы. Все слова застревали у нее в горле. Рован продолжал смотреть на цветочницу. Та улыбалась проходящей женщине. От этой девчонки исходил какой-то внутренний свет.

– Я был недостоин ее, – тихо сказал Рован.

Аэлина сглотнула. У каждого из них были раны, которые еще ждали исцеления, но эта… Как и когда-то, на его откровенность она ответила своей.

– И я была недостойна Саэма.

Наконец Рован перевел взгляд на нее. Аэлина была готова на что угодно, только бы погасить острую душевную боль, наполнявшую глаза Рована.

Он коснулся ее руки:

– Идем. Я хочу тебе еще кое-что показать.

Проникнуть в пустующий Королевский театр оказалось совсем несложно. Здание никто не охранял. Вскоре Аэлина и Рован уже сидели на балке под золоченым куполом. Аэлина жевала лимонное печенье, купленное по дороге у разносчика, и болтала ногами, глядя вниз. Театр оставался таким, каким она его помнила, не считая темноты и тишины…

– Это место я любила больше всех на свете.

Аэлина говорила совсем тихо, но пустота зала усиливала каждое ее слово. Они с Рованом пробрались сюда через крышу, оставив люк открытым. Оттуда лились солнечные лучи, освещая потолочные балки и купол. Чем ниже, тем они делались слабее. Тускло поблескивали медные перила. Ярко-красный занавес на сцене уже тонул в сумраке.

– У Аробинна была своя ложа, и я ходила сюда почти каждый вечер. Иногда мне не хотелось наряжаться. Были вечера, когда я занималась совсем другим делом и могла заглянуть сюда всего на час. Тогда я проникала через крышу и садилась на балку, как сейчас.

Рован доел печенюшку. Он продолжал вглядываться в темное пространство зала. После рынка он не произнес ни слова, погрузившись в свои глубины, куда Аэлине было не добраться. Потому она несказанно обрадовалась, когда он заговорил:

– Таких громадных, роскошных театров я еще не видел. Даже в Доранелле. Там все театры очень старые. Никаких кресел. Где скамейки, а где просто ступеньки, на которых сидят.

– Второго такого театра, наверное, нет нигде. Даже в Террасене. А там были потрясающие театры.

– Тогда ты построишь новый.

– На какие деньги? Думаешь, народ согласится голодать, пока я для своего удовольствия строю театр?

– Возможно, не сразу. Но если ты посчитаешь, что такой театр необходим Оринфу, необходим Террасену, то обязательно построишь. Артисты для королевства не менее важны, чем солдаты.

Те же слова она не так давно слышала от Флюрины. Она не представляла, как сейчас выглядит Оринф. Возможно, там не до театров.

– Этот театр закрыли несколько месяцев назад, а я до сих пор слышу музыку. Она разлита в воздухе.

Наклонив голову, Рован вглядывался в сумрак зала. Наверное, его фэйские чувства ощущали все это острее.

– Музыка продолжает здесь жить… Только молча.

От его слов у Аэлины защипало в глазах.

– Жаль, что ты не видел Королевский театр во всем блеске. Каждую осень здесь исполняли «Стигийскую симфонию». Пейтор дирижировал оркестром. Иногда я ощущаю себя тринадцатилетней девчонкой, которая сидела вон там, слушала эту симфонию и плакала от божественной музыки.

– Ты плакала?

В глазах Рована промелькнули воспоминания. Не о музыке. О том, как он изматывал Аэлину учебой. И ведь было это совсем недавно, правда далеко отсюда. Сколько раз, измотавшись за день, Аэлина мысленно слышала музыку, и это успокаивало ее взбудораженную душу и пробудившуюся магию.

– Самым красивым в «Стигийской симфонии» был финал. После концерта я возвращалась в Башню ассасина, а эта музыка продолжала звучать у меня в голове. Я училась убивать… даже убивала, но музыка звучала и звучала. Ассасин, любящий музыку. Безумие какое-то. Но я захотела научиться играть на клавикордах. И научилась. Ночью, когда никто не слышал, я пыталась повторить финал симфонии. Сначала играла по слуху, потом раздобыла ноты.

Об этом Аэлина не рассказывала никому. Свою любимую симфонию она всегда слушала одна.

– В театре найдутся клавикорды? – вдруг спросил Рован.

– Я так давно не играла. Это жуткая затея. Могу объяснить почему.

Причин было не меньше десятка. Аэлина назвала их все, пока раздвигала тяжелые створки занавеса.

Ей доводилось бывать на этой сцене. Аробинн входил в число попечителей Королевского театра и потому получал приглашения на особые празднества. Сцена, куда несколько раз выходила Аэлина, казалась священным алтарем. Сейчас она больше напоминала гробницу. Свечка, найденная Рованом, едва разгоняла темноту.

Похоже, на сцене все оставалось таким, каким было в вечер последнего концерта. Тогда музыканты доступным им способом выразили протест против бойни в Эндовьере и Калакулле. До сих пор их судьба оставалась неизвестной. Скорее всего, с музыкантами расправились тем же вечером. В мире, содрогающемся от ужасных деяний адарланского короля, просто смерть становилась чуть ли не благом.

Стискивая зубы, Аэлина подавила волну знакомого обжигающего гнева.

Рован стоял возле больших концертных клавикордов и поглаживал крышку, словно это был не музыкальный инструмент, а спина породистой лошади. Аэлина подошла к клавикордам и остановилась в нерешительности.

– Играть на таком знаменитом инструменте… Мне это кажется святотатством.

Эхо громко повторила каждое ее слово.

– С каких это пор тебя обуяла набожность? – язвительно усмехнулся Рован. – Скажи, где мне встать, чтобы лучше слышать?

– Поначалу тебе вообще стоит заткнуть уши.

– Стеснительность напала?

– Вдруг Лоркан рыщет где-то поблизости? – проворчала Аэлина. – Услышит мое бренчанье и распишет Маэве, что я играть не умею… Вставай вон туда. – Она показала место на сцене. – Левее. А теперь замри и не мешай мне сосредотачиваться.

Усмехаясь, Рован встал в указанном месте.

Аэлина смахнула пыль с гладкой скамейки, потом подняла крышку, обнажив сверкающий ряд белых и черных клавиш. Ноги привычно встали на педали, однако пальцы не торопились прикасаться к клавишам.

– Я не играла с тех самых пор, как погибла Нехемия, – сказала Аэлина, чувствуя тяжесть каждого произнесенного слова.

– Если хочешь, давай придем сюда в другой день, – предложил Рован.

Вполне здравое предложение. И тем не менее…

– Другого дня может и не быть. А мне так недостает музыки.

Рован молча кивнул и замер со скрещенными руками.

Аэлина осторожно опустила пальцы на прохладные клавиши. Они ждали ее прикосновения. Большой зверь, умеющий издавать звуки и дарить радость, давно ждал, когда его разбудят.

– Мне нужно разогреть пальцы, – пояснила Аэлина.

Первые звуки были совсем тихими. Постепенно в мозгу стали всплывать фрагменты нотной записи. Пальцы вспоминали знакомые аккорды.

Живя в стеклянном замке, Аэлина любила себя развлекать легкими танцевальными мелодиями. Для Дорина она играла красивые сентиментальные пьесы. Для Шаола и Нехемии – серьезные вещи, своего рода музыкальные размышления. Финал «Стигийской симфонии» был совершенно особой музыкой, утверждающей жизнь во всей ее славе, красоте и боли.

Наверное, потому она и ходила каждый год слушать это произведение. Вопреки ужасному ремеслу, которым занималась. Вопреки ударам, что обрушивала на нее жизнь. «Стигийская симфония» была напоминанием о прошлом и надеждой на будущее.

Финал симфонии начинался с простой, проникновенной мелодии, словно льющейся из сердца бога. Не устояв на месте, Рован подошел и встал рядом с клавикордами.

– Слушай внимательно, – шепнула ему Аэлина.

Мелодия набирала силу. К ней добавлялись все новые оттенки. Клавикорды не могли заменить собой целого оркестра, но Аэлине казалось, что она играет за всех музыкантов. Только сейчас она по-настоящему ощутила, как тягостны и утомительны были для нее месяцы внутреннего безмолвия.

Аэлина сыграла весь финал, взорвав пространство театра торжествующими аккордами.

Игра немного утомила ее. На лбу выступил пот. У Рована подрагивал кадык и странно блестели глаза. Этот суровый воин не переставал ее удивлять. Чувствовалось, Рован хочет что-то сказать и ищет слова.

– Покажи мне… – наконец выдохнул он. – Покажи, как рождается музыка.

Аэлина не посмела отказать ему в этой просьбе.

Скамейка позволяла сесть вдвоем. Почти час Аэлина рассказывала фэйскому принцу об азах игры на клавикордах, объясняя назначение белых и черных клавиш, а также педалей. Должно быть, снаружи музыку все-таки услышали и решили проверить, кто же это дерзнул играть в театре, закрытом по приказу его величества. Аэлина и Рован спешно ретировались на крышу и покинули здание.

Аэлина нанесла очередной визит в королевское казначейство. Опять управляющий рассыпался в любезностях, пока его помощник ходил за указанной суммой. С появлением Рована, которого требовалось не только кормить, но прежде всего одеть, мешочек, набитый золотыми монетами, стал крайне необходим. Рован ждал ее напротив, в тени неприметного здания. Он порывался пойти вместе с Аэлиной, однако появление фэйца в таком месте, как Адарланское королевское казначейство, вызвало бы слишком много вопросов.

Они тронулись дальше. Мимо прошла стайка нарядных девушек. Естественно, те не могли не заметить статного, ладно сложенного мужчину. Плащ с глубоким капюшоном лишь подогрел их любопытство. Заметив, что девицы продолжают глазеть на Рована, Аэлина щелкнула оскаленными зубами.

– Значит, ты тратишь на нас свои деньги? – спросил Рован.

– Пока что да.

– Тебе же сейчас негде заработать. Что ты станешь делать, когда они кончатся?

– Все решится наилучшим образом, – искоса поглядев на него, уклончиво ответила Аэлина.

– Кем?

– Мною.

– Объясни.

– Потерпи немного. Скоро сам все поймешь.

Она усмехнулась, зная, как действуют на Рована такие усмешки. Рован потянулся к ее плечу, но Аэлина ускользнула.

– Иди помедленнее. А то внушаешь смертным подозрение.

Рован что-то прорычал. Звук был явно нечеловеческим. Аэлина снова усмехнулась. Раздражение все же было предпочтительнее горестных переживаний и чувства вины.

– Помнится, ты учил меня терпению. Не торопи события и не делай вид, будто тебя погладили против шерсти.