Книга: Сыщик Бреннер
Назад: XLVII. Собор
Дальше: Сноски

XLVIII. Кардинал

Прежде чем выйти из комнаты, монах выдал мне видавшую виды сутану, «дабы не выделяться среди братьев».
И вновь коридоры, некоторые совсем узкие, другие – широкие, выводящие к анфиладе комнат. Комплекс собора был огромен и занимал несколько кварталов. Климент, прекрасно знавший все здешние ходы-выходы, уверенно вел меня вперед.
И вдруг, неожиданно для меня, мы оказались в храме – основной части собора. Центральный неф мы пересекли не останавливаясь. Внутреннее убранство просто поражало. Я бывал тут и прежде, как и всякий житель Фридрихсграда, не лишенный тяги к прекрасному, но сегодня мне все здесь показалось еще более величественным и возвышенным, чем обычно. Неоготическая архитектура центрального нефа, сейчас озаренная мрачным светом факелов, переходила в средневековую часть, почти незаметную на фоне черных окон. Я знал, что высота главного нефа достигает ста пятидесяти метров, боковые башни – вполовину ниже, но, учитывая, что комплекс находится на естественной возвышенности, виден он из любой точки города. Сорок колонн стояли по всему внутреннему периметру храма, разделяя галерею второго этажа, украшенную бюстами императоров и императриц, зодчих и строителей храма, патриархов, архиепископов и других значимых персон.
Отца Климента красота в эту минуту не интересовала. Он быстро провел меня за алтарь, где находился выход в южные коридоры, а там уж рукой подать и до южной башни, в которой располагались апартаменты кардинала.
Здесь охраны было с избытком, но отца Климента знали в лицо и пропускали без лишних расспросов, а я шел следом за ним, смиренно опустив голову в капюшоне и стараясь не привлекать к себе внимания.
Пока что подобная тактика действовала безупречно. Мы миновали внешнюю охрану башни и поднялись на несколько уровней. Отец Климент яростно сопел, преодолевая ступень за ступенью, я старался держаться рядом. И как это, интересно знать, кардинал в его весьма преклонные годы умудряется хаживать в свои покои и обратно по несколько раз на дню, если даже меня, вполне крепкого мужчину, восхождение после сотой ступени изрядно утомило.
– Почти на месте, – сообщил наконец монах. И тут же прояснил столь волновавший меня вопрос: – Есть подъемник, его высокопреосвященство им пользуется, но там охраны еще больше, не избежать лишних расспросов…
Я согласно кивнул. Что ж, ради этого можно перетерпеть и нудное восхождение.
– Эх, помоги нам Господь. – Климент быстро осенил себя единым знаком и пошел дальше. Я все так же держался за его спиной, пряча лицо под капюшоном, – ни дать ни взять один из местных братьев.
Мы прошли еще пару десятков ступеней и наткнулись на монахов-охранников, отказавшихся пропускать нас дальше, несмотря на все увещевания отца Климента. И только когда он в сотый раз пригрозил небесной карой и вновь заявил, что дело у нас срочное, важности неимоверной, один из монахов отправился на доклад к кардиналу. А через несколько минут вернулся и, недоверчиво поглядывая на нас, сказал, что нас готовы принять.
Он провел нас в приемную и велел обождать несколько минут, сам же скрылся за массивной дверью, ведущей в личный кабинет его высокопреосвященства. Мы даже не стали садиться и стоя ожидали, пока нас пригласят. Между собой мы с Климентом не перекинулись ни словом – незачем, и так все ясно.
Наконец монах вышел и жестом пригласил нас в кабинет. Сам он остался снаружи, только придержал створку, а когда мы вошли, мягко прикрыл двер за нашими спинами.
Кабинет кардинала Дунстана был устроен весьма аскетично. Все стены занимали книжные полки, сплошь заставленные увесистыми фолиантами. Массивный стол, покрытый зеленым сукном, занимал еще треть комнаты. У портьер стоял большой глобус, хотя, насколько я помнил, церковь до сих пор официально не признала, что Земля круглая и вращается вокруг Солнца. Пара стульев и кушетка в углу довершали интерьер. Я заметил еще одну дверь. Скорее всего, она вела в опочивальню.
Кардинал сидел за столом и задумчиво глядел на нас. Был он совершенно седой и болезненно худой. Он показался мне весьма серьезным человеком, способным как принимать важные решения, так и воплощать их в жизнь.
– Представьтесь! – потребовал Дунстан первым делом. Я был уверен, что Климента он и так прекрасно помнил, судя по тому, что взгляд кардинала на нем не задержался.
– Отец Климент, старший ночной смены. А это господин Бреннер, частный сыщик. Он явился сюда по делу, не терпящему отлагательства.
– Докладывайте! – столь же отрывисто приказал кардинал и чуть прикрыл глаза.
«Как бы не заснул», – забеспокоился я, но тут Дунстан забарабанил пальцами по столу, поторапливая нас, и я понял, что слушает он внимательно.
Отец Климент коротко пересказал кардиналу мою историю, умудрившись не упустить ни одной важной детали повествования. Дунстан слушал молча, только все барабанил пальцами по столу.
– И вот вы пришли ко мне, – сказал наконец он, когда Климент закончил историю.
– Есть сведения, – осторожно ответил я, – что подселенца доставили в собор…
Признаться, я только сейчас сообразил, насколько рисковал, вот так запросто заявившись сюда. Что, если Грэг ошибся? Я ведь даже не успел выяснить источник его информированности. Но меня впустили, выслушали и не выгнали в шею. Значит, я пришел куда следует.
Дунстан пристально смотрел на меня, словно решая, как со мной поступить. Климент тоже молчал, посчитав свою миссию выполненной. Но я прекрасно помнил о револьвере, который он прихватил с собой. Вот только в кого он станет стрелять: в кардинала или в меня?..
– Вы знаете, что император убит сегодня днем? – спросил кардинал, глядя на меня в упор.
– Я даже знаю, кто его застрелил, – признался я. – Некто Кречетов. Бывший императорский офицер, ныне – агент компании «Механикс», за которой стоят неизвестные мне силы.
Дунстан удивленно вскинул правую бровь.
– Даже так? Что ж, тем лучше… – непонятно проговорил он, а затем добавил уже громче: – Войдите!
Дверь, та самая, что, по моему представлению, вела в опочивальню, приоткрылась, и в комнату вошел тот, о ком я только что говорил – Дитмар Васильевич Кречетов, подпольная кличка Ястреб, агент «Механикс» и убийца императора. Признаться, такого я не ожидал и замер, не зная, то ли уже стрелять, то ли погодить минуту и выслушать объяснения.
– Какая встреча, – широко улыбнулся Кречетов. – Искренне рад, Бреннер, что вы уцелели во всех передрягах.
Я уже пришел в себя и вытащил «дырокол». С Кречетовым нужно держать ухо востро. Его я тоже винил в гибели близняшек и планировал предъявить счет к оплате.
– Ну-ну, это лишнее. – Кречетов уселся на один из стульев и, закинув ногу на ногу, закурил сигарету. Кардинал не выказывал ни малейшего удивления развязными манерами бывшего офицера.
– Присядьте и вы, господа, – предложил Дунстан. – Касательно вас, Кирилл Бенедиктович, я уже изрядно наслышан, а вот вы, отец Климент, можете быть свободны. Это дело вне вашей компетенции.
– Нет уж, – упрямо ответил монах, – если позволите, я предпочту остаться.
Кардинал пожал плечами.
– Я мог бы настоять. Но зачем? Раз уж вы так хотите влезть с головой в эту историю, пожалуйста. Но потом не жалуйтесь и не говорите, что я не предлагал вам уйти, когда еще было можно.
Климент демонстративно сел на свободный стул. Мне даже показалось, что монах с удовольствием закурил бы и сам, но просить сигарету у Кречетова не стал. Я же остался на ногах, единственный из всех. Оружие я тоже прятать не спешил, решив, что отныне никому больше на слово не поверю. А значит, пока каждый из здесь присутствующих, за исключением разве что отца Климента, не докажет свою невиновность, я считаю их преступниками, причем из тех, для которых наказание может быть только одно – смерть.
– Ваше право, – правильно понял меня Дунстан, – можете стоять, сколько пожелаете. Главное, слушайте! Теперь позвольте представить вас друг другу.
– Мы уже знакомы, – не понял я.
– Не совсем, – улыбнулся кардинал. – Дело в том, что, помимо всего прочего, господин Кречетов – агент церкви. Наш агент. Кажется, на вашем профессиональном жаргоне это называется «двойной игрой»? Или даже тройной? Дитмар Васильевич, расскажите Кириллу Бенедиктовичу, на кого вы еще работаете.
– О! – еще более широко, чем кардинал, заулыбался Кречетов, выпуская в воздух порцию ароматного дыма. – Заказчиков у меня много. Первый, но не самый основной – известная вам компания «Механикс», наделившая меня весьма значительными полномочиями, среди них значилась и доставка особых гальванических ванн, представляющих собой сверхсекретные устройства для воспроизведения человеческих копий – тех самых дубликатов, с которыми вы уже успели познакомиться. К сожалению, в «Механикс» не полностью доверяли мне, несмотря на долгое наше сотрудничество. Поэтому для контроля назначили кого-то другого, неизвестного мне человека, гораздо более сильно законспирированного, чем я предполагал…
– Знаю, – довольно грубо прервал его я. – Это был Семенов. К сожалению, он уже мертв.
– Даже так? – удивился Кречетов. – Сам Семенов, бравый риттер, правая рука барон-капитана. Чем же они его купили, хотел бы я знать… Ну да уже не важно… Итак, продолжим. Вторым по счету, но не по значимости, был господин Серафимов, решивший, что я работаю исключительно ради его интересов. Что ж, в этом он ошибался.
– А разве вы не застрелили императора? – криво усмехнулся я.
– Застрелил, – легко согласился Кречетов, – но совершенно по другим мотивам. Понимаете, однажды мы с ним разошлись во взглядах на будущее нашей страны. Его методы показались мне… скажем так, неправильными. Но долгое время я ничего не мог с этим поделать. А потом стало поздно, и единственный способ хоть что-то исправить был до банальности примитивным – убийство. Поэтому я застрелил его сегодня, точнее, уже вчера – боже, какой длинный день! – без всяких угрызений совести. Но, к сожалению, немного опоздал. Процесс уже начался, и обратить его вспять не удалось. Боюсь, что в итоге все стало даже хуже, чем я планировал. Эти цветные энергокупола… вы знаете, что это такое?
– Да, Костас назвал их посольствами других миров.
– Понимаете, что случилось? Я не хотел допустить прихода одних чужаков к нам, считая, что еще рано, мы не готовы и не справимся, что нас подомнут под себя, а в итоге уничтожат или поработят. Так вот, стараясь избежать появления одних, я привел взамен четверых других.
Я не знал, что на это ответить. Встретив живьем подселенца, а позже побывав, пусть недолго, в его родном мире, я стал с опаской относиться ко всему чужому. А тут, прав Кречетов, сразу четыре посольства, четыре дорожки к чужим мирам, и никто не знает, куда они в итоге приведут.
– И наконец, главный мой работодатель – его высокопреосвященство. Именно он благословил меня на дальнюю дорогу. Именно ему я отчитывался. И только ему служил.
– Дело в том, – пояснил кардинал, – что Дитмар Васильевич пришел ко мне однажды в трудный для себя час. Пришел, чтобы исповедаться, но взамен получил новую цель в жизни. А человек без цели – это, как известно, только полчеловека. Ведь сам смысл существования – служение. Иначе теряется вкус к жизни, пропадает искра божья, и жизнь угасает. Кто-то служит Богу, другие – себе, а Дитмар Васильевич служит Родине.
Вступать в теологические споры я не собирался, но не мог не заметить:
– А убийство Карла Александровича вы тоже одобрили заранее, ваше высокопреосвященство? Или это был неудачный экспромт слуги?
– Поймите, Кирилл Бенедиктович, – мягко сказал Дунстан, – иногда светская власть берет на себя слишком много. И только церковь может стать той самой организацией, которая остановит правителя на гибельном для страны пути. А жизнь одного человека – ничто по сравнению с судьбой империи. Вот Дитмар Васильевич упомянул о дубликатах – копиях человека, которых выращивают искусственно. Это ли не грех?
– Насколько я знаю, дубликаты – вотчина «Механикс», а наш бедный император, мир его праху, не имел к ним никакого отношения.
– А как вы думаете, заинтересовался бы он этой технологией, попади она в его руки? И не воспользовался бы ею, чтобы создать армию солдат? А ведь создание человека – это прерогатива одного лишь Господа нашего, и никого более. В «Механикс» знали, чем заинтересовать Карла. Дубликаты были своего рода приманкой для того, чтобы вступить с ним в диалог. А дальше было бы больше. И гораздо больше, поверьте. Хотя Дитмару Васильевичу так и не удалось выяснить, с кем именно сотрудничала Организация – так они себя называют, – но совершенно очевидно, что за ней стоял кто-то из новых чужаков, и вовсе не «подселенцы». Технологии разнятся коренным образом. Возможно, кое-кто из тех, кто прячется сейчас в посольствах, уже давно нашел ход в наш мир и потихоньку подготавливал себе плацдарм для будущих операций. К счастью, инициализация прошла совсем не так, как было задумано. Все посольства появились сразу, и все у нас, во Фридрихсграде. Поверьте, скоро именно наш город станет столицей империи. Да что там, всего мира. Такой шанс нельзя упускать!
– Вы только что говорили, что чужаки – это зло. Вы сами себе противоречите.
– Молодой человек, если вы не можете остановить процесс, возглавьте его. Нам предстоят трудные дни, но именно церковь – единственная структура, способная в столь сложный момент руководить происходящим, направлять и подсказывать, помогать.
– Чьими же руками?
– Руками князя, если он останется жив, руками его сына, вашими руками, наконец! Поймите, сейчас решается будущее страны, и ни один истинный патриот не может оставаться в стороне. Если мы упустим момент, нас опередят другие, и тогда все, конец…
Кардинал говорил яростно, веря в свои слова и передавая свою убежденность остальным. Но у меня было столько вопросов, что я слушал его скептически.
– А вы знаете, что Костас – не совсем человек?
– Знаем. И это даже хорошо. У нас появляется возможность если не завербовать себе агента чужаков, то как минимум изучить их психологию, их повадки.
– Не боитесь так высоко пускать подселенцев? Если великий князь выживет, то Костас станет вторым лицом империи… а если скончается, то первым!
– Поверьте, Кирилл Бенедиктович, мы сможем его контролировать. Явного зла он не причинит. В нем больше человеческого, чем чужеродного. Он сумел взять свой разум под контроль.
Тут я был с ним не согласен. Сидя в башне, невозможно видеть все, даже если весь город у тебя как на ладони. Кардинал не был на дирижабле «Возрождение», не видел каюту с мертвыми людьми, убитыми с невероятной злобой и ненавистью, и при этом безо всякой особой необходимости. Кардинал не видел мир чужаков с его непонятной иерархией и прочими странностями. Пусть Костас и сумел обуздать в себе чужака, но кто мог дать гарантию, что рано или поздно тот вновь не вырвется на свободу? Нет, кардинал рассуждал, как теоретик, а тут нужен трезвый взгляд практика, видевшего все своими глазами, только так можно было понять, как поступить правильно.
Дунстан понял мои сомнения:
– Вы мне не верите? Думаете, я могу лишь кидаться громкими словами, сидя в кресле? Что ж, я покажу вам кое-что. Следуйте за мной…
Кардинал тяжело поднялся на ноги и сейчас уже не выглядел таким крепким, как мне показалось вначале, скорее, старым и больным человеком, взвалившим на свои плечи непосильную ношу. Я бы даже пожалел его, если бы не ненавидел всей душой, как и Кречетова, как и всех напрямую или косвенно причастных к гибели близняшек. Прощать я не собирался никого.
Мы прошли в опочивальню. Кардинал шел первым, следом – мы с Ястребом, замыкал шествие отец Климент, который за весь разговор не произнес ни слова и уже, возможно, жалел в глубине души, что не послушался совета и остался в кабинете. Но пути назад не существовало.
Спальня кардинала была обставлена столь же просто, как и его кабинет. Кровать, шкаф, пара сундуков у стен. Дунстан прошел к дальней части комнаты, отодвинул одну из портьер в сторону и отпер скрытую за ней тайную дверь.
– Мы сегодня надолго попрощаемся с вами, Бреннер, – негромко обратился ко мне Кречетов, пока кардинал занимался с замком. – Я отбываю обратно в колонию. Данные по гальваническим ваннам переданы его высокопреосвященству, так же как и все прочие технологии, к коим я имел доступ. Несколько дубликатов схвачены и надежно упрятаны для исследований, как и чертежи механизмов. У церкви много друзей и добровольных помощников, среди них есть и люди ученые, те, кто движет науку вперед семимильными шагами. Не все здесь так догматично, как кажется на первый взгляд. Моя миссия выполнена, а теперь я получил новое задание. Так что не держите зла, может быть, еще увидимся. Кто знает… И мой вам совет, прислушайтесь к словам его высокопреосвященства. Прислушайтесь и сердцем, и разумом. Если он предложит работу, ни в коем случае не отказывайтесь. Убить вас не убьют, но вы сами пожалеете об упущенных возможностях. Ведь такая работа вам по плечу. Быть в курсе всех новостей, двигать империю вперед, стать одним из тех людей, кто вершит историю, – это ли не дело всей жизни, как считаете?..
Вступать с ним в беседу я не стал, хотя мне и показалось, что впервые за все время он говорит искренне.
За потайной дверью оказалась витая лестница, которая начиналась на этом этаже и вела наверх.
– Прошу, господа…
Кардинал с трудом начал подниматься по ступеням, Ястреб поддерживал его за локоть, мы с отцом Климентом теперь шли последними.
Вскоре мы оказались перед еще одной дверью.
– Вы сами все увидите… и поймете… – сказал Дунстан, поворачивая ключ в замке.
Потайная комната занимала собой весь верхний ярус башни. В одном из углов узкая винтовая лестница вела, видимо, на крышу. Бросив мимолетный взгляд вокруг, я сразу догадался, почему доступ в эту комнату имели лишь кардинал и самые приближенные его слуги.
В центре комнаты, на привинченных к стенам и потолку двенадцати толстых цепях висел прозрачный хрустальный гроб. В гробу виднелось несколько отверстий, чтобы тот, кто в нем находился, не задохнулся.
Подселенец.
– Это он, тот самый, – негромко сказал Дунстан.
Мой старый знакомый, живший прежде в теле дагеротиписта Жорика и сбежавший в неизвестном направлении.
Тварь бодрствовала и смотрела на нас. Сейчас, когда я мог разглядеть подселенца лучше, он показался мне еще более отвратительным и гнусным. Таким не место в нашем мире. Он был совершенно чужим. И такой же точно сидит в теле человека, собиравшегося надеть императорскую корону. Немыслимо!
– Я знал, знал, – горячо зашептал отец Климент, – это его доставили в башню несколько дней назад. Я дежурил тогда!..
– Готов ли ты, принявший постриг под именем Климент, дать новую клятву верности церкви своей? Готов ли пожертвовать жизнью своей, ежели случится подобная нужда? Готов ли хранить тайны, доверенные тебе?
– Готов, ваше высокопреосвященство, готов! – Монах упал на колени и принялся целовать протянутую Дунстаном руку. – Я услышал! Все, что делаете вы, делается во благо! Я не сомневаюсь ныне и смиренно прошу прощения…
– Оно тебе даровано. Отныне ты – мой личный помощник и порученец. Встань, отец Климент! И помни, наказание за предательство – смерть и вечные муки ада.
– Я буду это помнить…
Еще один мой временный союзник перешел на другую сторону. Впрочем, не мне обвинять его в предательстве. Монах служил церкви и добру, как он его понимал. Просто кардинал превосходно умел убеждать всех и каждого. Но только не меня.
– Зачем это существо здесь? – спросил я, подходя ближе к хрустальной тюрьме.
– Разве непонятно? – удивился Дунстан. – Чтобы изучать его! Врага нужно знать даже лучше, чем друга. Это основное правило ведения войны. А в том, что мы находимся в состоянии войны, вы, надеюсь, не сомневаетесь?
– Не сомневаюсь. Но эта тварь убивала детей, маленьких детей. И убивала такими способами, что мне трудно даже говорить об этом.
– Я все знаю. Мои люди тоже искали этого подселенца и нашли его почти одновременно с вами. А когда он бежал из подвала, сумели схватить его и доставить сюда. Каждый день допущенные церковью до этой тайны лучшие ученые работают с ним, методично вытаскивая из его разума знания. Очень ценные знания. Мы выяснили уже многое, но еще больше нам предстоит узнать.
Он говорил, убеждал, а я в этот момент подумал о Зоммере и деле всей его жизни, которым он пожертвовал без единого колебания, отдав мне куб, зная, что не сможет продолжать свою деятельность. Во благо людей в один миг оборвал многолетний труд. Разве мог я предать подобное доверие? Разве мог я поступить иначе?
– Я предложу и вам, Бреннер, послужить на благо Отчизны. Знаю, вы человек неверующий, но в вашем патриотизме я нисколько не сомневаюсь. Поэтому предлагаю служить не церкви, а Родине! Вашей Родине, Кирилл Бенедиктович!
И опять же он говорил разумно, верно, правильно. А я думал об Арабелле Лямур, приме театра «Фантазия», любовнице великокняжеского сына и по совместительству помощнице профессора Зоммера. Она носит ребенка Костаса и станет, возможно, супругой человека-чужака. Что скажет церковь в лице кардинала Дунстана, когда узнает о беременности Беллы? Начнет ли и ее переманивать на свою сторону, дабы еще лучше контролировать Костаса, или предпочтет избавиться от нее и подобрать будущему императору иную невесту?..
И Адди – странный мальчик, проходец, открывший сегодня четыре тропинки в наш мир. Что станется с ним? Оставят ли его в покое либо начнут проводить опыты, изучать, как тварь-подселенца?..
В том, что в империи вскоре воцарится порядок, Дунстан нисколько не сомневался. И я поверил ему. Кардинал не тот человек, чтобы допустить революцию, не зная, как ее остановить. Значит, пройдет немного времени, и все успокоится. Вот только власть уже сменилась. И церковь, я уверен, займет подобающее место, выйдет из тени. Может, это и к лучшему…
Я все понимал и даже частично принимал для себя, но ничего не мог с собой поделать. Я не мог допустить, чтобы существо, убившее детей, жило. И у меня было оружие, способное справиться с тварью. Зря они не отобрали «дырокол» еще там, внизу.
Кардинал что-то говорил, но я уже действовал. Три шага вперед, два вправо, чтобы уйти с вероятной линии огня, и еще два вперед. Я оказался прямо за гробом. И в руках у меня был готовый к стрельбе «дырокол».
Подселенец повернулся ко мне, разевая свою страшную пасть во всю ширь. Разве может он быть разумным? Нет. Для меня это был лишь опасный хищник, которого нужно уничтожить. Тварь, не достойная существования.
Краем глаза я видел, как кардинал взмахнул руками и что-то закричал, пытаясь меня остановить, как Кречетов и отец Климент выхватили револьверы. Я знал, что сейчас несколько пуль войдут в мое тело и прекратят наконец мое существование. Но я должен был успеть первым.
Я успел.
«Дырокол» не подвел и на этот раз. Оболочка гроба мгновенно лопнула после первого же выстрела, не сумев помешать чудо-оружию, аналогов которого наш мир еще не знал.
Подселенец упал на пол, ловко приземлившись. Второй мой выстрел оторвал ему переднюю пару конечностей, третий – пробил мерзкое тело насквозь, четвертый угодил прямо в раскрытую пасть.
Ни один энергозаряд не пропал даром. Но существо еще жило, еще смотрело на меня в бессильной злобе.
Я подошел и раздавил мерзкую голову твари ногой. Голова лопнула, как спелый фрукт. Во все стороны брызнула зеленоватая жидкость и неприятные бурые ошметки.
Я устало бросил «дырокол» на пол и прикрыл глаза, ожидая выстрелов в спину. Теперь я был полностью готов к смерти, но она почему-то все не шла.
– Зря вы так, Бреннер, ох зря… – донесся до меня голос кардинала Дунстана. – Он нам был еще нужен. Впрочем, – добавил он, выдержав небольшую паузу, – вы были в своем праве, и я вас за это не осуждаю. Идите домой, Кирилл Бенедиктович, отдохните, придите в себя, а потом мы еще раз с вами увидимся и поговорим на свежую голову…
– Нет, – ответил я. – Нам не о чем говорить. Нам не по пути.
Кардинал замолчал, и я подумал, что вот теперь он точно отдаст приказ стрелять, но Дунстан лишь устало вздохнул и направился вон из комнаты, а за ним следом потянулись Кречетов и новоиспеченный личный помощник и порученец кардинала отец Климент. На прощанье, у двери, Ястреб обернулся и внезапно подмигнул мне.
– Они мертвы, – сказал я ему, – мои жены мертвы. Я тебя еще найду.
Ястреб только покачал головой, но ничего не сказал.
Я остался в комнате один.
Моего лица коснулось свежее дуновение ветерка, и я не смог устоять перед соблазном. Теперь, когда в целой империи у меня не осталось друзей, когда Лиза и Петра больше не улыбнутся мне никогда, когда сама жизнь моя кончена, мне захотелось еще раз ощутить дыхание природы.
Десять крутых ступеней винтовой лестницы вывели меня прямиком на смотровую площадку башни.
Я стоял на одной из самых высоких точек города и задумчиво смотрел вдаль. Подселенец мертв, теперь уже навсегда. Я обязан был убить его. Иначе бездна, поселившаяся во мне, поглотила бы мою сущность целиком.
Занимался новый день, солнце багрово всходило над горизонтом, и город лежал как на ладони. Энергокупола подсвечивали все вокруг, как сотни газовых фонарей.
Перестрелка к этому часу смолкла. Скорее всего, прибывшие полки разогнали уличный сброд окончательно, а те немногие, кому повезло уцелеть в эту ночь, затаились по темным норам, стараясь не высовываться. Планам «Механикс» не суждено было сбыться. Вот только отступят ли они навсегда или еще вернутся в империю? Вряд ли заокеанские господа так запросто отступят. Но теперь нам есть что им противопоставить.
Внезапно сияние энергокуполов чуть померкло, а затем исчезло вовсе, причем во всех четырех точках одновременно. Я ожидал увидеть что угодно – воронки проходов в чужие миры, армии вторжения, но только не то, что там оказалось на самом деле.
На месте энергокуполов стояли настоящие посольства. Не провалы, не чернильные пятна воронок – четыре дворца, равноудаленные друг от друга, выполненные каждый в своем неповторимом стиле. Изысканно прекрасные и нарочито грубоватые. Посольства чужих миров.
А собор стоял прямо на пересечении воображаемых линий, крест-накрест проведенных между куполами, в самом центре, главенствуя. И легкое сияние вдруг вернулось, но теперь оно уже не скрывало дворцы, скорее обволакивало их со всех сторон, ничуть не препятствуя взору пытливого наблюдателя. Но я почему-то был уверен – сияние это необходимо вовсе не для красоты. В первую очередь оно – средство защиты. Защиты от нас, от жителей Фридрихсграда, от граждан Руссо-Пруссии, от людей вообще. Нас боялись так же, как мы боялись чужаков. А значит, мы все в равном положении.
Посольства – это наш шанс подружиться с другими народами, мирами. Стать если не братьями, то партнерами. А честное партнерство зачастую гораздо лучше даже родственных уз.
Вместе с утром нового дня наступала новая эпоха, аналогов которой земная история еще не знала. И мне повезло жить в эти времена.
Или не повезло. Это как посмотреть…

notes

Назад: XLVII. Собор
Дальше: Сноски