XLVII. Собор

Собор – до сегодняшнего дня самое величественное сооружение Фридрихсграда – располагался прямо за центральной площадью. К нему-то и направлялся в полдень император, дабы поклониться святым мощам, но так и не добрался до цели.

Много лет прошло с тех пор, как при Петре Ольденбургском родилась великая империя Руссо-Пруссия. Примерно в те годы была проведена и самая масштабная церковная реформа за все время существования образовавшегося конгломерата. Петр – сторонник всего прусского – в то же время не хотел терять поддержку своих православных подданных и первым указом объединил все три ветви христианской церкви в одну-единственную. Теперь, будь ты католиком, протестантом или православным, ты принадлежал к Единой христианской церкви, зримым символом которой и стали соборы – массивные грозные сооружения, отличавшиеся при этом невероятной красотой и изяществом исполнения. Соборы возводили не во всех крупных городах, собор нужно было заслужить, и именно его наличие говорило об особом, привилегированном статусе города.

Говорят, что первый выстроенный собор вынужденно примирил между собой противников Единой церкви, поразив всех своими невероятными масштабами, архитектурным исполнением и бережным уважением к представителям каждой из ветвей христианства. Может быть, даже не столько сам собор примирил три ветви, сколько введенный Петром единый церковный налог, разделенный, согласно закону, на три равные части, которые контролировались выборным церковным советом каждого городского собора, а тот, в свою очередь, возглавлял архиепископ, назначаемый лично патриархом.

Разумеется, внешнее примирение сторон вовсе не означало конец внутренним интригам и постоянным попыткам стать первым, но такие мелочи Петра не интересовали. Он, казавшийся поначалу слабым и безвольным политиком, практически потерявшим государство, внезапно сверг прусского короля, отправив его в вечное заточение, и стал единственным властителем на всей огромной территории новообразованной империи. Все это он проделал уже на третьем году правления, и не без помощи своей супруги – будущей императрицы Екатерины, верой и правдой служившей венценосному супругу до конца его дней, а позже перенявшей бразды правления и еще более упрочившей славу Руссо-Пруссии.

Городской собор, как сердце церкви, требовал защиты от внешней угрозы и обладал собственной армией, состоявшей из солдат-монахов, прошедших некогда воинскую службу и хорошо себя зарекомендовавших в служении. Монахи подчинялись исключительно церковному руководству, даже император не имел права им приказывать. Он мог только ограничить численность солдат-монахов до двухсот человек на каждый из соборов.

Темные сутаны монахов сложно было бы не заметить, но сегодня я за весь день не встретил ни одного из них, фридрихсградские монахи в столкновениях никоим образом не участвовали. Они не перешли на сторону революционеров Серафимова, но и не поддержали императорские войска. Церковь, как обычно в сложных ситуациях, держала строгий нейтралитет. Может, поэтому я и недолюбливал церковников, считая, что они совершенно лишняя, ненужная составляющая современного общества, атавизм, от которого давно пора избавиться. Прогресс – вот та сила, которая движет мир вперед в наше время.

Грэг не уточнил, в какой части огромного комплекса собора мне искать подселенца, наверное, он и сам этого не знал. Если монахи по неким своим причинам укрыли тварь в своих чертогах, то мне ни за что не отыскать его там без посторонней помощи.

Я не мог представить себе, с какой целью они пошли на подобный шаг. Мне казалось, что лучше всего сразу переговорить с кардиналом, но я не был уверен, что меня допустят до его персоны.

Для начала следовало проникнуть внутрь собора, что также представлялось делом нелегким. Наверняка в свете сегодняшних событий все ходы-выходы давно перекрыты и контролируются вооруженными монахами. Когда необходимо, собор превращался в настоящую крепость.

Если же меня откажутся пропустить внутрь, то я прибегну к запасному плану – вернусь за химмельштоком и проникну в комплекс по воздуху. Вот только сейчас я не хотел терять время, вновь пробираясь через город до явочного дома Серафимова. Полицейский Департамент находился в двух шагах от собора, и я не сомневался, что найду способ попасть к его высокопреосвященству и более простым путем.

Основную надежду я возлагал на бумагу, подписанную великим князем, которая столько раз выручала меня за эти дни. Она все еще лежала в моем внутреннем кармане и ничуть не пострадала во всех передрягах, разве что слегка помялась и испачкалась, но свою функцию универсального пропуска вполне могла выполнить и сейчас.

Моего спасителя – кота Вилли – я временно оставил в Департаменте, клятвенно пообещав самому себе забрать его позже, если останусь жив. Вилли – единственное, что связывало меня теперь с близняшками. И терять эту живую ниточку я не хотел. Котенок не протестовал, согласившись подождать, сколько потребуется. По крайней мере, я так оценил его мерное, как мотор мехвагена, урчание. Пройдясь по кабинетам, я нашел и колбасу, и хлеб, и даже початую бутылку молока, которое тут же вылил в первую попавшуюся свободную тарелку и поставил на пол, – голодать Вилли в ожидании моего возвращения не придется.

Котенок вежливо проводил меня до самого выхода из Департамента и важно, как хозяин, отправился обратно.

Мой же вечер только начинался.

До собора я добрался без приключений. Ночь, вступившая в свои права, помогала мне передвигаться по городу скрытно, не привлекая ничьего внимания. Да и перестрелка поутихла, хотя одиночные выстрелы время от времени доносились до моего слуха.

Оставшиеся в живых анархисты-революционеры разводили огонь в жестяных бочках, выкатывая их на середину мостовых, и время от времени без всякой цели палили в воздух. Случайных любителей побродить по ночам сегодня не было. Поймать шальную пулю никто не хотел, и даже преступники предпочли пересидеть смутные времена в воровских притонах – там спокойнее будет…

Ничего, скоро в город прибудут полки и разгонят весь этот сброд. Я был уверен, что Костас удержит власть. Он уже вызвал подкрепление, и теперь ему оставалось только дождаться, пока оно явится. Настоящей народной поддержкой Серафимов не обладал, а те, кого он сумел подкупить, разбегутся при первой серьезной угрозе. К тому же лидер революции мертв, а его преемники, если таковые существовали, никак о себе не заявили.

Главное сейчас – проявить твердость и не дать заразе распространиться по стране. Костас мог действовать по-разному: осторожно и умно решить проблемы, обходясь без лишней крови, или использовать силу как основное оружие. От его сегодняшнего выбора зависела, по сути, вся будущая политика империи.

Я вышел из узкого проулка, миновал несколько дворов и выбрался прямиком к высокой кирпичной стене, отделяющей парковую территорию собора от города. Чуть пригибаясь, хотя разглядеть меня в такой тьме не смог бы, пожалуй, никто, я пробежал вдоль стены, и минут через десять достиг наконец арки ворот, не запертых даже в такой тяжелый для города день.

Фридрихсградский собор открылся передо мной во всей своей красе. Величественный, неповторимый, могучий. Его строители превосходно выполнили свою задачу – одного взгляда на это фантастическое сооружение хватало, чтобы оценить весь размах замысла, талант архитектора и проникнуться размышлениями о сущности мироздания. Слишком уж ничтожным казался человек на фоне подобного шедевра. Слишком мелким, беспомощным и никому не нужным.

В парке я монахов не заметил. Все равно охранять столь большую территорию малыми силами невозможно, они должны собраться в самом соборе, чтобы защитить его в случае атаки со стороны мятежников. Но уличному отребью пока было не до церкви и ее служителей. Я шел, не опасаясь быть схваченным.

Я не ошибся. Не успел я приблизиться к главному входу в собор, как откуда-то сбоку мне наперерез вышли пятеро монахов, одетых в обычные черные сутаны, но с ружьями в руках, направленными прямо на меня. Один из них держал факел, дававший достаточно света, чтобы не промахнуться при стрельбе.

– Шел бы ты отсюда, мил-человек. Сегодня неподходящее время для посещения собора, – обратился ко мне один из братьев, выделявшийся среди остальных выдающимся ростом и огромным брюхом.

– А разве бог не рад своим чадам в любое время дня и ночи? – полюбопытствовал я, впрочем не пытаясь задираться.

– Господь великий, может, и рад, – ответил монах и перекрестился, – да мы – не он.

– А разве не говорите вы от имени его? – удивился я.

– Нет, мы обычные монахи. От его имени говорить могут лишь избранные, – пояснил он и добавил: – Так что ступай, откуда пришел. Не заставляй применять силу.

Мне надоели эти препирательства, и я достал бумагу.

Толстый монах внимательно изучил документ, а потом недоуменно пожал плечами.

– И что с того? Мирские указы нас не касаются.

– Дело серьезное, государственной важности, – напирал я. – Мне бы поговорить с кардиналом! Поверьте, вопрос этот не терпит отлагательства. Думаете, стал бы я в такую ночь по пустякам бегать?

Монах задумался, чуть опустив ружье. Мнением братьев он пренебрег, даже не подумав с ними посоветоваться. Привык, видно, сам решать подобные вопросы.

– Ладно, поговоришь для начала с отцом Климентом, а там уж как он решит…

Климент так Климент, мне было все равно. Лишь бы для начала попасть внутрь собора.

Монахи посовещались между собой и разделились. Трое остались сторожить ворота, а толстяк и еще один монах повели меня к секретному, как пояснили мне, ходу, расположенному несколько в стороне от главного входа. Наверное, они решили, что доверенному лицу великого князя можно узнать и некоторые внутренние церковные секреты. Или же выпускать меня из собора попросту никто не собирался. А может, о существовании хода знали все, кроме меня, и тайны из него никто не делал.

В любом случае уже через несколько минут мы шли пыльными, едва освещенными коридорами храма. Толстый монах впереди, затем я, а прямо за мной по пятам, чуть не дыша в затылок, топал второй монах. Меня не обыскивали, так что при желании я мог убить их за пару секунд. А мощности «дырокола» хватило бы, чтобы разнести тут все по кирпичикам. Но меня интересовал только подселенец.

Встреченные нами монахи удивленно поглядывали на меня, но не осмеливались задавать вопросы, лишь жались к стенам, пропуская нашу процессию.

Наконец толстый монах остановился у одной из дверей, негромко постучал и, получив приглашение войти, тут же потянул ручку на себя.

Из-за стола нам навстречу поднялся человек лет сорока – сорока пяти, облаченный в столь же простую черную сутану, как и остальные монахи, но видно было, что он обладает большей властью и способен принимать решения.

– Отец Климент, – негромко забасил толстяк, – тут посланник от великого князя. Хочет поговорить с кем-то из святых отцов. Я и привел его к вам.

Климент окинул меня быстрым цепким взглядом и тут же составил собственное мнение о моей скромной персоне.

– Правильно сделал, брат Агат. Проходите, сударь, присаживайтесь вот на этот стул. А вы, братья, ступайте себе. Дальше я сам.

– Мы его не проверили… – начал протестовать толстяк Агат, но Климент прервал его повелительным взмахом руки.

– Ничего. Думаю, посланник князя не причинит вреда скромному слуге Господа.

– Не причиню, – согласился я, и моим проводникам ничего не оставалось, как покинуть комнату, но я еще некоторое время слышал их удаляющиеся шаги в коридоре.

Дождавшись, пока монахи отойдут на достаточное расстояние и на всякий случай выглянув в коридор, чтобы убедиться, что тот пуст, Климент обратился ко мне:

– Как вас зовут, сын мой, и зачем вы явились ко мне в этот тяжелый для города день?

– Кирилл Бенедиктович Бреннер, – по-военному четко кивнул я, – частный сыщик. Лицензия за номером семьсот восемнадцать дробь два. Часы работы ненормированные.

– Что часы ненормированные, это я вижу, – улыбнулся Климент. – Рассказывайте!

– Мне, собственно, хотелось бы встретиться с его высокопреосвященством. У меня к нему дело.

– Не думаю, что он примет вас в такой час без особой рекомендации. В иное время письмо князя открыло бы перед вами двери, но не сегодня. Но необходимую рекомендацию как раз могу дать я, если поверю, что дело стоящее и не терпит отлагательств.

Теперь настал мой черед оценивающе осматривать Климента. Что ж, я остался доволен тем, что увидел: среднего роста, но вполне крепок и плечист, возможно, бывший военный, глаза умные, внимательные, волосы уже тронула седина, тонкий шрам на кисти правой руки.

– Хорошо, – кивнул я, – вы услышите эту историю. Только прошу, ничему не удивляйтесь и дослушайте до конца. А там уже решайте, гнать ли меня в шею или поверить!

– Договорились, сын мой, – пообещал монах.

И я рассказал ему все, что случилось со мной за эти злосчастные дни. Все, от начала до конца, почти ничего не утаивая и не оставляя про запас, разве что о бюро профессора Зоммера я не упомянул ни словом. Говорил я коротко, сухо, по существу, стараясь не терять драгоценных минут, но в процессе несколько увлекся, и рассказ мой обрел достаточное количество подробностей и мелких деталей, чтобы убедить в его правдивости любого непредвзятого слушателя.

По лицу Климента невозможно было прочитать, верит он мне или нет. Святой отец молчал, даже сопутствующие вопросы не задавал, и только слушал и слушал, а я говорил и говорил, стараясь не забыть ничего: поиски убийцы, дагеротипист, воскрешение мертвеца, подселенец, стрелки, Костас, дирижабль, «страусы» и «дырокол», Серафимов и Кречетов, император и великий князь, революция, Семенов и, наконец, мои несчастные девочки. Я не забыл никого и ничего.

Потом я закончил свою исповедь и чуть откинулся на жесткую спинку стула, переводя дыхание. Климент смотрел на меня задумчиво, потом резко поднялся и сказал:

– Я верю вам, сын мой. Более того, кажется, я знаю, где именно находится сейчас то существо, кое вы именуете подселенцем. Вот только опасаюсь, что знание это принесет сплошные беды вам… и мне…

Я тоже вскочил на ноги, готовый к чему угодно, но завершение фразы Климента мне совершенно не понравилось.

– Что вы имеете в виду?

– Думаю, вы правы, сын мой, тварь дьявольская здесь, в соборе. Уже несколько дней как ее доставили.

– Почему вы в этом так уверены?

– Я видел, как ее привезли, только не понял сути происходящего. Теперь же вы своим рассказом раскрыли мне глаза. – Не прекращая говорить, отец Климент открыл один из ящиков стола и достал оттуда револьвер. – Может понадобиться, – ответил он на мой удивленный взгляд и сунул оружие в карман сутаны.

– Даже так?

– Именно, сын мой, именно… – Монах обошел стол, приблизился ко мне и внезапно перекрестил единым знаком слева направо.

Я не противился, сейчас не помешает даже подобное суеверие, но ни в какую божественную помощь я не верил, только в свои силы, и надеялся, что их хватит сегодня.

– Только один человек в стенах нашего собора сумеет достоверно ответить на все твои вопросы, сын мой. И только этот человек обладает достаточной властью, чтобы принимать решения такого уровня и спрятать здесь подобное существо.

– И этот человек?.. – начал догадываться я.

– Вы выбрали правильную цель. Нам нужен именно он, его высокопреосвященство Дунстан, кардинал Фридрихсградский.