Глава 8
Три проклятых дня

Меня преследовала навязчивая идея воссоздать по цепочке все события, которые предшествовали твоему решению покончить с собой. Я хотела найти то хитросплетение, которое привело тебя к точке невозврата. Знаешь, какое у меня впечатление? Ты была сбита с ног волной мелких проделок, которая заставила тебя потерять почву под ногами, повлекла за собой, закрутила, удушила, прежде чем выбросить на песок, безжизненную, на последнем дыхании.

Мне было сложно упорядочить те крупицы информации, которые нам удалось собрать. Мне было сложно по капле найти логику в рассказе о коллективном недоброжелательстве, не поддающемуся никакому здравому объяснению. Мне говорили, что в коридорах колледжа это было обычным делом – беспричинная злоба. Я думаю, в случае с тобой было нечто похожее. Та же жестокость без тормозов, возможно, царит во всех учебных заведениях. Я не понимаю, почему подростки оскорбляют друг друга. В чем тут удовольствие?

Я не понимаю, почему это допускают. В чем интерес для взрослых – пускать ситуацию на самотек? Неужели все надзиратели, преподаватели вставляют в уши затычки, чтобы ничего не замечать? Что заставляет их впадать в паралич перед лицом детей, которые не видят границ? Лень, безразличие, безнаказанность? Я отказываюсь это понимать.

Одно в этой истории я понимаю наверняка. Ты и правда играла роль козла отпущения. В этом обществе всегда стремятся найти страдальца, который будет выполнять роль отдушины, слива для всеобщей тревоги, для всего негатива, что скапливается в группе. Группе обязательно нужно с чем-то бороться (в данном случае – с кем-то). За неимением барьеров, запретов, ограничителей все будут линчевать любого, на которого просто покажут пальцем. Просто потому, что он другой: слишком красивый или слишком уродливый, слишком умный или слишком глупый, слишком большой или слишком маленький, или с кожей другого цвета… Ты, моя девочка, была слишком красивой, слишком вежливой, слишком хорошей ученицей.

Возможно, мое восхищение тобой вызывает улыбку. Тем не менее это правда, я уверяю: ты была красавицей, с очаровательной улыбкой, с прекрасным чувством юмора. Мальчики интересовались тобой, потому что ты была другой. Им нравится такой тип девочек: естественные, очень симпатичные, невычурные.

Ты нравилась мальчикам. Одна из мам рассказала мне по секрету, что ее сын Рафаэль влюблен в тебя. Он так плакал, когда ты умерла. Она не пришла на похороны, но прислала мне сообщение. Затем она пригласила меня к себе в воскресенье. Я узнала, что практически каждый вечер сын рассказывает ей что-нибудь о тебе, поскольку в классе вы сидели неподалеку друг от друга.

Мама Рафаэля сказала мне, что этот год был для него сложным тоже. Он часто возвращался из колледжа совсем разбитым. 12 февраля, в среду, накануне твоей смерти, вы перекинулись с ним парой слов, когда выходили с уроков. Ты спросила: «Ты тоже думаешь как остальные?» Растерявшись, он пробормотал: «О чем ты, кто – остальные?» Это была ваша последняя беседа.

Я хотела бы вернуться назад в те ужасные дни – 11, 12 и 13 февраля. Очень сложно отыскать тебя в тех обрывках информации, которые мне удалось собрать. Итак, если кратко излагать всю ситуацию:

1. Ты сильно похудела, я отводила тебя к врачу за несколько дней до этого. Он объяснил недостаток аппетита тем, что ты носишь аппарат для исправления прикуса. Я не знала, что ты не ела в столовой. Ты не сказала ни ему, ни мне. Кто-то сказал тебе, что у тебя жирные ляжки, а ты, дуреха, такая тонкая и красивая, поверила.

2. Небольшая группа учеников доставала тебя в классе, в коридорах, в сообщениях на «Фейсбуке», и ты начала пошатываться, не выдерживая всей этой недоброжелательности.

3. Ты подумала, что должна быть как все, чтобы тебя приняли. Что ты должна перестать быть «ботанкой», то есть вежливой и умной девочкой.

Итак, 11 февраля. Ты написала какое-то сообщение на «Фейсбуке». Я не нашла его ни в отправленных, ни в уведомлениях, ни в юридическом досье… Я так и не нашла следов того знаменитого сообщения, в котором тебя все упрекали. В нем ты обозвала одну из девочек «дебилкой». Выходит, остальные имели право поливать тебя всевозможными ругательствами, а тебе нужно было всегда себя контролировать.

Зато я нашла многочисленные диалоги, которые ты вела с Маттео, одним из твоих одноклассников, который, насколько я знаю, ни разу не появился в колледже твоей смерти.

За 4 дня до этого, в четверг 7 февраля 2013-го, вы с ним шутили… Или не шутили. Непонятно. Это не было особо весело, но вы постоянно употребляли «лол» («mdr»), что значит «умру от смеха». Например: «Как бы там ни было, никто тебя не воспринимает. Все, что ты говоришь – это дерьмо, потому что ты сама дерьмо!!! Засохни!!!» (Маттео)

И ты отвечаешь: «Ок. Лол. Я кретинка, и я горда собой. Заткнись, когда я с тобой разговариваю! Ты никто, и никто тебя не любит, но смотри на вещи позитивно».

Ночью с субботы на воскресенье ты совсем упала духом. Маттео послал тебе еще одно сообщение: «Марион? Все в порядке?» Ты ответила: «Почему вы спрашиваете меня об этом?»

Вот следующий диалог, я немного его укоротила:

«Не знаю. Но… Все в порядке?» – «Нет, я в депрессии. Я больше не с Романом, и моя золотая рыбка умерла. И я совсем запуталась с Хлоей…» – «Оооох, Марион» – «Прекрати, я серьезно» – «Ты знаешь, в жизни есть взлеты и падения, но важно никогда не вешать нос!» – «Пфф, но у меня почти всегда сплошные падения. Конечно, у меня есть семья и несколько приятелей, мне почти все время хочется плакать. Я сама себе говорю, что я просто дерьмо» – «Марион, не говори так, это неправда. И если ты ругаешься с кем-то – это не значит, что они перестали быть твоими друзьями. Это точка, через которую надо просто перешагнуть. И есть другие люди, которым ты нужна! Они тебя ценят, и у них есть на это причины! Я не позволю тебе говорить, что ты дерьмо, потому что это просто-напросто неправда!»

Ты ничего не ответила на это. Метео снова спросил тебя: «Ты еще тут?» На следующий день он беспокоился, что случайно обидел тебя, и извинился еще раз, бедняга.

Все это я узнала гораздо позже. Итак, в понедельник вечером ты была удручена и взвинчена. Ты сказала мне о Романе, поэтому я пришла к выводу, что в этом и есть причина. Я подумала, что ты ушла делать фильм, но на самом деле ты зашла на «Фейсбук» с телефона и послала то самое загадочное сообщение. После этого на тебя посыпались оскорбления. Тебе угрожали «надавать по морде», обещали, что «займутся тобой».

12 февраля ты пошла в колледж. На тебя набросились. «Мы мучили Марион,» – признался мне один из тех мальчиков, что дразнил тебя шлюхой. Он добавил: «Многие дразнили ее шлюхой». Когда я спросила этого мальчика, что произошло 12 февраля, он рассказал о том, что видел: «Ее зажали в раздевалке, около красного зала».

Еще одна ученица рассказала своей маме, что в тот день тебя укололи в ягодицу иголкой от циркуля. У меня кровь заледенела, когда я представила эту сцену. Тебя укололи этим инструментом? Ты сама была настолько предусмотрительной, что надевала кусочек стирательной резинки на свой циркуль, чтобы случайно не сделать кому-то больно.

Затем, 12 февраля, ты пошла на урок физультуры. В тот день проводили учебную пожарную тревогу. Все школьники, которые тебя травили, объединились против тебя. Во время тревоги они начали угрожать тебе: «Мы выцарапаем тебе глаза», «Мы тебя изобьем» и так далее. Возможно, они тебя били. На «Фейсбуке» ты писала, что тебя унижали. Ты послала сообщение одной из подруг: «Я боюсь идти туда завтра после того, что случилось сегодня».

Потом ты пошла на уроки. Твои обидчики снова принялись тебя оскорблять. Никто не реагировал. Надзиратели на вступились за тебя. Твоя лучшая подруга не моргнула глазом. Никто не пошевелился. Ты отпросилась выйти к медсестре. Медсестры не было на месте. Тогда ты пошла жаловаться в учительскую. Ты объяснила, что у тебя болит голова и сердцебиение. Я узнала об этом только из твоего дела. Никто меня не предупредил, из колледжа мне не позвонили. Сердцебиение – всего-то навсего! А я ведь требовала, чтобы меня предупреждали в случае чего.

Единственное сообщение, которое я получила в тот день, было от тебя, Марион. Поскольку вам запрещали пользоваться телефонами в классе, тебе пришлось запереться в туалете, чтобы написать мне. Кроме того, туалет – единственное место в колледже, где можно побыть в убежище, когда тебя преследуют.

Ты сказала мне: «Я хочу вернуться домой, я плохо себя чувствую». Я никогда не забуду этих слов, которые ты произнесла, не показав мне всей тяжести того, что тебе приходилось переживать в реальности. «Я плохо себя чувствую» – это эвфемизм! Бабушка приехала за тобой на машине. Было где-то 13.30.

Как обычно, ты набрала меня, когда вернулась: «Мама, я дома!» Я посоветовала тебе отдохнуть. Я позвонила тебе чуть позже и сказала, что выхожу из офиса. До дома где-то час-полтора езды, плюс время на то, чтобы забрать малышей. Я вернулась в 18.30. Ты все еще чувствовала себя плохо. «Больно глотать», – сказала ты. Скорее, больно жить. Больно переносить насилие, с которым ты сталкивалась.

Я узнала, что днем, когда ты пришла домой, они продолжили оскорблять тебя по телефону. Ты скидывала трубку, но тебе снова перезванивали. Когда ты, наоборот, хотела позвонить, тебе не отвечали. И так по кругу. Если ты не брала сотовый, тебе звонили на домашний.

Вообще-то у вас в школе запрещено пользоваться телефонами. Как же они тебе звонили? Это был ужасный день, дорогая. Ты боялась, очень боялась. Ты чувствовала себя загнанной в угол, как дичь посреди открытого поля. Майлис писала тебе: «Нас много, я еще позову свою семью, мы намнем тебе бока». Ты поверила. Ты была так напугана.

В 21 Йохан написал тебе в «Фейсбуке»: «О тебе сегодня в колледже было столько разговоров». Ты отвечала: «Я знаю… Пожалуйста, Йохан, скажи мне, этот придурок серьезно обо мне говорит?»

Около 22 часов Хлоя, твоя лучшая подруга с детского сада, обновила статус: «Марион и Матильда. Говорили, что это на всю жизнь. Но теперь, мои ангелы, это навечно». Как будто ты уже умерла. По крайней мере, я так поняла.

Ты чувствовала себя до невозможности одинокой, в ту среду 12 числа. Конечно, у тебя был Роман, у тебя были мы. Но ты перешагнула за черту нарушений, утаив от нас свой дневник и страницу на «Фейсбуке». Поэтому ты не могла обратиться к нам.

В 13 лет дети как никогда нуждаются в одобрении ровней. Одобрение родителей уже не так важно – его считают достигнутым. Сложнее всего добиться чувства причастности группе, войти в тот магический круг подростков, которым ты нравишься.

Для тебя этот круг стал трагическим, жестоким, сжимающим тебя в тиски. Руководящий состав колледжа, казалось, ничего не замечал. Они не отреагировали, не защитили тебя, не предупредили нас, твоих родителей. Как будто речь шла о зоне бесправия. И это уведомление: «о тебе в колледже было столько разговоров». И лучшая подруга, которая уже приговорила тебя к «вечности». Это было слишком. На тебя клеветали, тебя оскорбляли за спиной, тебя били, зажимали в углу – это было слишком! Как вообще можно так преследовать кого-то всей толпой? Они изгнали тебя из колледжа. Они приговорили тебя к твоей судьбе, под безразличные взгляды преподавателей. Для меня это равноценно убийству! Я никогда этого не прощу!

Твоя уверенность ослабла. Твои опоры рухнули. За три дня до смерти ты писала Матео: «Хорошо, я уже на дне, вы и впрямь можете говорить, что я дерьмо». Матео был одним из тех, кто тебя любил. Он не перенес твоей смерти. Он до сих пор так и не вернулся в колледж. Я не знаю, что с ним случилось. Но в тот день он ответил тебе: «Ты что, не говори так!» Ты продолжила: «К счастью, у меня есть семья и несколько приятелей».

13 февраля, стоило мне оставить тебя одну, ты вышла в Интернет. В поисковой строке ты набрала: «Как совершить самоубийство».