Книга: Тарзан из племени обезьян. Возвращение Тарзана. Тарзан и его звери (сборник)
Назад: Глава 11 Тамбудза
Дальше: Глава 13 Бегство
Глава 12
Черный негодяй
Когда сознание возвратилось к Джейн Клейтон, она увидела, что Андерссен стоит рядом, наклонившись над ней, и держит ребенка на руках. Когда ее глаза остановились на младенце, на лице у несчастной матери появилось выражение страдания и ужаса.
– В чем дело? – спросил кок. – Вы быть больна?
– Где мой ребенок? – вскричала бедняжка, не обращая внимания на его вопросы.
Андерссен протянул ей пухлого младенца, но она покачала головой.
– Это не мой сын, – прошептала Джейн. – Ты знал, что он не мой. Ты сущий дьявол, как тот русский.
Голубые глаза Андерссена широко раскрылись от удивления.
– Не ваш! – воскликнул он. – Вы коворить мне, малыш на борту «Кинкейда» быть ваш сын.
– Это чужой ребенок, – ответила Джейн глухо. – Другой. Где тот, мой? Их, наверное, было двое. Об этом мальчике я ничего не знала.
– Тругого ребенка не пыло. Я тумал, это быть твой. Ошень жаль.
Андерссен стоял, смущенно переминаясь с ноги на ногу. Джейн стало ясно: он не кривит душой и его слова совершенно искренни.
Через какое-то время мальчик начал гулить и подпрыгивать на руках у шведа, но в то же время тянуться к молодой женщине маленькими ручонками.
Джейн не смогла устоять против этого призыва, вскочила с тихим вскриком и прижала малыша к груди.
В течение нескольких минут она беззвучно лила слезы, уткнувшись лицом в испачканную рубашонку малыша. Первый шок от разочарования, вызванного тем, что он оказался вовсе не ее ненаглядным Джеком, уступил место надежде. Ей пришло в голову, что в последний момент перед отплытием «Кинкейда» из Англии, наверное, произошло какое-то чудо и ее сын не попал в руки к Рокову.
Но нынешний найденыш, оставшийся без любви и ласки посреди диких ужасных джунглей, казалось, хотел ей что-то сказать, хоть и не знал еще ни слова. Именно эта мысль, более чем любая другая, заставила материнское сердце Джейн растаять при виде невинного младенца.
– Вы не знаете, чей это ребенок? – спросила она Андерссена.
Кок покачал головой.
– Теперь нет, – отозвался он. – Ешели он не ваш ребенок, я не знать, чей он быть. Роков говорить, он ваш. Я тумать, он тоше так считать. Что нам тепперь с ним делать? Я не могу возвратиться на «Кинкейд». Роков меня застрелить. Но вы мошете вернуться. Я отвезти вас к морю, и тогда кто-нибудь из чернокожих проводить вас на пароход. Хотите?
– Нет! Нет! – воскликнула Джейн. – Ни за что на свете. Я скорее умру, чем снова попаду в руки этого человека. Нет, давай отправимся дальше и возьмем это маленькое существо с собой. Если Бог нам поможет, мы так или иначе спасемся.
Поэтому они продолжили бегство через дикие джунгли, взяв с собой полдюжины туземцев из племени мосула, чтобы нести провизию и палатки, которые Андерссен тайно пронес на борт шлюпки, готовясь отплыть на берег.
Начались долгие дни и ночи нескончаемых испытаний, слившиеся в один непрерывный кошмар. Молодая женщина так вскоре измучилась, что потеряла счет времени. Ей казалось, что они блуждают по джунглям уже несколько лет.
Единственным светлым пятном среди мрака беспредельных страданий и страха оставался крошечный ребенок, чьи махонькие ручки как будто тянулись к ее сердцу, нежно касаясь его мягкими пальчиками.
В каком-то смысле малыш заполнил ноющую пустоту в ее сердце, вызванную потерей своего собственного ребенка. Конечно, это было не то же самое, но все-таки постепенно ей стало казаться, что ее материнская любовь все больше и больше простирается на этого непонятно чьего ребенка. Наконец Джейн иногда стала сидеть с закрытыми глазами и сладко мечтать, что маленький несмышленыш, уютно устроившийся у нее на груди, и есть на самом деле ее сын.
В течение какого-то времени они продвигались во внутренние области Африки крайне медленно.
Иногда туземцы с побережья, забредшие вглубь лесов поохотиться, приносили слухи, что Роков еще не догадался, в каком направлении они от него убегают. Это, как и желание по возможности облегчить путешествие для дамы столь тонкого воспитания, заставляло Андерссена идти не спеша, делая короткие переходы и долгие привалы.
Швед настаивал, что нести ребенка должен он, тем самым – как, впрочем, и другими бесчисленными способами – помогая Джейн Клейтон беречь силы. Он был ужасно огорчен, что совершил ошибку и вручил ей чужого ребенка, но, когда молодая женщина убедилась в чистоте его помыслов, она больше не позволяла ему все время укорять себя за происшедшее.
В конце каждого дня Андерссен следил, чтобы палатка для ночлега Джейн и ребенка была как можно удобней и всегда стояла на самом подходящем месте. Вокруг палатки носильщики каждый раз сооружали колючую и непроходимую изгородь.
На еду ей доставалось самое лучшее из их скудных запасов и охотничьих трофеев шведа. Но больше всего Джейн трогали постоянное внимание, благородство и любезность, которые всегда проявлял этот человек.
То, что такая возвышенная натура может скрываться под совершенно отталкивающей наружностью, не переставало изумлять Джейн. Однако в конце концов врожденное благородство этого человека, его неизменные забота и сочувствие преобразили в глазах Джейн внешность кока настолько, что в чертах его лица она стала видеть только доброту и великодушие.
Беглецы ускорили шаг, когда до них дошли вести, что Рокова теперь от них отделяет всего несколько переходов и ему хорошо известно, куда они направляются. Именно тогда Андерссен купил пирогу у вождя племени, чья деревня была расположена на берегу одного из притоков Угамби.
В ней их маленький отряд добрался до Угамби и направился вверх по течению этой широкой реки. Теперь они поплыли так быстро, что больше ничего не слышали о своих преследователях. Когда же река превратилась в узкую и порожистую, они бросили пирогу и углубились в джунгли. Здесь их путь сразу стал трудным, медленным и опасным.
На второй день после того, как они отправились дальше пешком, у ребенка началась лихорадка. Андерссен знал, чем это обычно заканчивается, но у него не хватило духа сказать Джейн Клейтон правду – ведь он видел, что безутешная мать полюбила малыша так же страстно, как если бы тот был ее собственным.
Поскольку состояние мальчика все ухудшалось, Андерссен увел отряд в сторону от главной тропы, по которой они шли раньше, и разбил лагерь на небольшой поляне на берегу речки.
Здесь Джейн почти каждую минуту посвящала уходу за крохотным страдальцем, и, как будто ей было мало печалиться и тревожиться о его здоровье, судьба нанесла еще один неожиданный удар. Один из носильщиков, который отправился в ближний лес поохотиться, возвратился с известием, что Роков разбил лагерь совсем неподалеку. Было очевидно: он идет по их следу, направляясь в это уютное местечко, которое, как они думали, служило им отличным укрытием.
Это могло означать только одно: требовалось срочно свернуть лагерь и бежать дальше, невзирая на состояние ребенка. Джейн Клейтон достаточно хорошо успела изучить нрав Рокова, чтобы не сомневаться: он заберет у нее малыша, как только их настигнет, хотя такая разлука означала немедленную смерть младенца.
Когда они, спотыкаясь и оступаясь, стали пробираться сквозь спутавшиеся лианы по старой и почти заросшей звериной тропе, носильщики из племени мосула начали один за другим покидать их.
Увы, туземцы были верны и преданны лишь до тех пор, пока не возникла опасность, что их маленький отряд попадет в плен к плохому белому человеку. Бедняги наслушались таких ужасов о повадках этого русского, что стали смертельно его бояться. Теперь же, когда выяснилось, что он близко, их робкие сердца этого не вынесли и они поспешили покинуть своих хозяев.
Но Андерссен и Джейн Клейтон все равно отправились дальше. Швед прокладывал дорогу, прорубаясь через заросли кустарника там, где тропа полностью заросла, так что теперь нести ребенка приходилось его спутнице.
Они шли весь день. К вечеру стало понятно, что оторваться от людей Рокова им не удалось. Невдалеке позади них слышался шум большого отряда, продвигающегося по тропе, которую они расчистили для своих преследователей.
Когда стало ясно, что их скоро догонят, Андерссен спрятал Джейн за большим деревом, закрыв ее и ребенка ветками кустов.
– Вперети в полумиле отсюта есть деревня, – сказал он ей. – Носильщики сказать, где она, прежде чем сбежать. Я постараться увести русского потальше от тропы, а вы итите в деревню. Я тумать, вошдь друшелюбен к белым, так сказать носильщики. Во всяком случае, это быть все, что мы можем сделать. Через какой-то время вошдь доставить вас к деревне племени мосула. Она стоять на море, и там какой-нибудь пароход зайти в устье Угамби. Тогда все быть карашо. Прощайте, и утачи вам, леди!
– Но куда пойдете вы, Свен? – спросила Джейн. – Почему бы вам тоже не спрятаться здесь и не отправиться к морю вместе со мной?
– Я толжен сообщать русскому, что вы умерли, чтобы вас больше не искать, – ухмыльнулся Андерссен.
– Но почему вы не сможете вернуться ко мне после того, как это ему скажете? – настаивала Джейн.
Андерссен покачал головой.
– Мне тумать, я уже ни к кому не вернуться после того, как долошить русскому, что вас больше нет, – пробормотал он.
– Неужели вы думаете, он вас убьет? – спросила Джейн и в глубине души поняла: именно так и поступит величайший из негодяев в отместку за то, что швед сорвал его планы.
Андерссен ничего не ответил, а лишь подал знак молчать и указал на тропу, по которой они только что пришли.
– Мне все равно, – прошептала Джейн Клейтон. – Я не позволю вам умереть ради моего спасения, если этому можно как-нибудь помешать. Дайте мне револьвер. Я умею стрелять, и вместе мы сможем держать их на расстоянии, пока не придумаем, как спастись.
– Это не получаться, леди, – ответил Андерссен. – Нас только схватить обоих, и я не смочь принести вам совсем никакой пользы. Потумайте о ребенок, леди, и о том, что бутет для вас опять попадать в руки Рокова. Ради мальчика вы долшны сделать, как я сказать. Вот, возьмите винтовка и патроны. Вам они могут понадобиться.
С этими словами он положил нагрудный патронташ и ружье рядом с Джейн и ушел.
Та смотрела ему вслед, когда он удалялся, идя навстречу приближающемуся отряду русского. Вскоре он скрылся из виду за поворотом тропы.
Ее первым желанием было броситься вдогонку. Имея ружье, она могла помочь, а кроме того, ей был невыносим страх остаться одной на милость ужасных джунглей, где у нее не осталось ни одного друга, чтобы прийти на выручку.
Джейн уже начала выбираться из укрытия, намереваясь броситься вслед за Андерссеном, но, когда она прижала к себе малыша покрепче, ее взгляд упал на его личико.
Каким неестественно красным оно было! Каким больным выглядел несчастный ребенок! Она прижалась к щеке мальчика. От лихорадки щека казалось огненно-горячей!
Охнув от ужаса, Джейн поднялась с земли и вышла на тропу. Ружье и патронташ остались лежать в кустах. Она забыла и об Андерссене, и о Рокове, и о грозящей ей опасности.
Единственным, что владело ее обезумевшим сознанием, был ужасающий факт, что маленький беспомощный ребенок болен страшной тропической лихорадкой, а она не может сделать ничего, чтобы облегчить страдания этой крохи.
У нее не осталось никаких мыслей, кроме одной: найти кого-то, кто сможет помочь. Например, женщину, у которой есть свои дети. Тут она вспомнила о гостеприимной деревне, о которой говорил Андерссен. Ах, вот бы туда добраться! Только бы успеть!
Нельзя было терять ни минуты. Как испуганная антилопа, она обернулась и побежала по тропе в направлении, указанном Андерссеном.
Далеко позади раздались крики и звуки стрельбы, после чего наступила тишина. Джейн поняла, что Андерссен встретился с русским.
Через полчаса она, спотыкающаяся и изможденная, увидела тростниковые крыши и вскоре вошла в деревушку. Ее тут же окружили мужчины, женщины и дети. Нетерпеливые, любопытные, возбужденные туземцы засыпали ее вопросами, ни на один из которых она не могла ответить. Джейн их просто не понимала.
Все, на что она была способна, это со слезами на глазах показывать на мальчика, жалобно хныкавшего у нее на руках, и повторять снова и снова: «Лихорадка… лихорадка… лихорадка…»
Чернокожие не понимали слов Джейн, но увидели, в чем дело, и вскоре молодая туземка отвела белую гостью за руку в свою хижину. Вместе с несколькими подругами негритянка принялась делать то немногое, что было в ее силах, желая успокоить малыша и отсрочить агонию.
Явился деревенский шаман, развел перед младенцем костерок и вскипятил какое-то непонятное варево в глиняном горшочке, над которым сделал несколько диковинных магических пассов, монотонно шепча при этом странные заклинания. Под конец он обмакнул в зелье хвост зебры и, не переставая бормотать заговоры, брызнул несколько капель жидкости на лицо ребенка.
После ухода колдуна женщины сели в кружок и принялись стенать и вопить – так сильно, что Джейн показалось, будто она окончательно сходит с ума. Но, понимая, что дикарки делают все это по доброте сердца, несчастная в течение многих страшных часов молча и терпеливо сносила этот кошмар.
Уже было близко к полуночи, когда она вдруг осознала, что в деревне начался какой-то переполох. Джейн слышала громкие голоса туземцев, которые о чем-то спорили, но в чем дело, понять не могла.
Через какое-то время раздались звуки шагов, приближающихся к хижине, где она сидела на земле перед ярким огнем, положив на колени ребенка. Малютка теперь лежал совсем тихо, и через приподнятые веки было видно, что он закатил глаза.
Джейн посмотрела на его личико испуганным и затравленным взглядом. Это был не ее ребенок – не ее плоть и кровь, – но как близок, как дорог этот кроха стал теперь для нее. Лишившись собственного сына, она приросла душой к этому бедному, маленькому, безымянному найденышу и отдала ему всю любовь, которая накопилась в ее сердце за долгие недели пленения на борту «Кинкейда».
Джейн понимала, что конец близок, и, хотя ее пугал вид угасающего дитя, она все-таки находила утешение в том, что смерть придет быстро и положит конец страданиям маленькой жертвы людской злобы.
Шаги человека, который шел к хижине, стихли возле самого входа. Последовало несколько перешептываний, после чего вошел М’ганвазам, вождь племени. Джейн видела его лишь мельком, потому что женщины увели ее почти сразу после того, как она пришла в деревню.
М’ганвазам, как теперь оказалось, выглядел настоящим дикарем. На его жестоком, скорее каком-то зверином лице было буквально написано, что этот человек недалеко ушел от животного. Джейн Клейтон показалось, что он больше похож на гориллу. Вождь попробовал заговорить с ней, но без успеха и тогда кликнул кого-то, оставшегося на улице.
На его зов явился другой негр, внешность которого так разительно отличалась от наружности М’ганвазама, что Джейн Клейтон тут же подумала, что вошедший красавец принадлежит к другому племени. Этот человек выступил в качестве переводчика, и чуть ли не с первого вопроса, заданного М’ганвазамом, Джейн интуитивно почувствовала, что вождь по какой-то непонятной причине пытается вытянуть из нее некие сведения.
Ей показалось странным, что предводитель чернокожих внезапно так заинтересовался ее планами, а в особенности тем, куда она направлялась, до того как приход в деревню прервал ее путешествие.
Не видя причины что-то скрывать, Джейн рассказала правду, но на вопрос вождя, рассчитывает ли она встретиться с мужем в конце пути, молодая женщина отрицательно покачала головой.
Затем, по-прежнему через переводчика, вождь пояснил причину своего прихода.
– Я только что узнал, – сказал он, – от людей, которые живут на берегу большой реки, что ваш муж плыл за вами по Угамби, отставая всего на несколько переходов, но его захватили дикари и убили. Я говорю это, чтобы вы не теряли зря времени на долгое путешествие, если в его конце у вас назначена встреча с мужем. Вместо этого вам лучше вернуться обратно на побережье.
Джейн поблагодарила М’ганвазама за совет, хотя на мгновение онемела от этого нового известия. Впрочем, шок был не такой сильный, как можно было ожидать. Ее сердце, перенеся столько мучений, теперь почти не воспринимало новых ударов судьбы.
Уставившись невидящими глазами на личико лежащего у нее на коленях младенца, Джейн сидела, низко опустив голову. М’ганвазам удалился из хижины. Через какое-то время она снова услышала шум у входа – вошел кто-то другой. Одна из женщин, сидящих напротив, подбросила немного хвороста в догорающие угли костра между ней и дверью.
Яркое пламя вспыхнувших веток вдруг осветило хижину, словно по мановению волшебной палочки.
Теперь Джейн Клейтон, к своему ужасу, со всей ясностью увидела, что ребенок мертв. Удушающий комок поднялся к горлу, и голова поникла в немом горе над маленьким, прижатым к груди тельцем.
На мгновение в хижине повисла тишина. Затем одна из туземных женщин разразилась ужасными воплями.
Человек, стоявший перед Джейн Клейтон, кашлянул и назвал ее имя.
Вздрогнув, она подняла глаза и увидела Николая Рокова. Его губы кривила язвительная усмешка.
Назад: Глава 11 Тамбудза
Дальше: Глава 13 Бегство
